Джейк Графтон (№3) - Операция «Минотавр»

И вдруг услышал грохот – громкий, слегка приглушенный грохот, и сразу же резко подскочили давление воздуха и уровень шума. Что-то ударилось в самолет.

Он отдернул голову от козырька и ошеломленно огляделся по сторонам.

Даже сквозь шлем было слышно, как воет, кричит, стонет ветер. Рита ничком лежала в кресле, закрывая правой рукой окровавленное лицо.

Птица! Они наскочили на птицу.

Он бессознательно включил переговорное устройство и позвал Риту. Он не слышал даже собственного голоса.

Самолет заваливался на одно крыло, опустив нос. Левой рукой он схватил ручку управления между коленями Риты и установил ее по центру.

Замедлиться. Нужно сбавить скорость, чтобы сбить ветер, врывающийся сквозь выбитую левую четверть ограждения фонаря. Птица, видимо, проскочила в эту дыру, ударив Риту, которая в этот момент склонилась над топливомерами на левой панели.

Он снова нажал ручку, чтобы поднять нос кверху, и сосредоточился на том, как выровнять крылья. Выше. Выше. Скорость падает: четыреста восемьдесят по приборам, четыреста шестьдесят, четыреста сорок – надо выпустить закрылки, надо замедлить эту летающую свинью – четыреста.

Рукоятка выпуска шасси находилась с левой стороны приборной доски, прямо под дырой в плексигласе, как раз под половодьем воздуха, врывавшимся в разгерметизированную кабину.

Он попытался дотянуться до нее. Пальцы чуть-чуть не доставали. Расстегнуть ремни. Фиксатор заело. Держась левой рукой за ручку управления, расстегнул правой две застежки Коха на нательном ремне. Если сейчас сработает катапульта, он останется без парашюта. Потянулся снова. Опять не достал. Придется расцепить застежку ремня, удерживающего таз на сиденье. Негнущимися пальцами он развел застежки и схватился за байонетные замки кислородной маски. Придется обойтись и без нее. Он оторвал и кабель, который вел к микрофону в шлеме.

Черт возьми, машина заваливается на крыло. Сильная тряска, нос рыщет. Он слегка опустил нос, чтобы набрать скорость, затем снова задрал его.

С трудом выровнял крылья. Мощность на обоих двигателях восемьдесят шесть процентов. Неплохо. Но вонь – Господи Иисусе!

От всепроникающего запаха слезились глаза. Он попытался дышать ртом.

Не сдерживаемый более инерционным барабаном катапультируемого сиденья, Бабун ухватил правой рукой ручку управления, а левой достал рукоятку выпуска шасси и изо всей силы потянул ее.

Теперь закрылки. Он лег под средней панелью, стараясь не подставлять голову под врывающийся в кабину ураган, и потянулся к рычагу управления механизацией крыла рядом с сектором газа. «Сектор не трогай. Выпусти закрылки на тридцать градусов», – мысленно приказал себе. С огромным трудом он потянул рычаг влево.

Пытаясь выровнять крылья, Бабун перетягивал ручку управления – сначала слишком далеко в одну сторону, потом в другую. Эти проклятые пилоты, мать их так, делают это даже не думая.

Ага! Шасси вышло и зафиксировалось. Закрылки и предкрылки вышли, стабилизатор смещен. Аллилуйя.

Теперь можно взглянуть на Риту. У нее все лицо и плечи в дерьме и крови. И перья. Всюду летают!

Ее шлем сместился. То и дело отворачиваясь, он пытался левой рукой стереть хоть часть этой гадости, удерживая скорость и высоту: двести шестьдесят километров, две с половиной тысячи метров по альтиметру. Дышать в кабине стадо чуть легче.

Есть ли здесь горы такой высоты? Он не помнил и в той позе, в какой лежал, не мог заглянуть поверх приборной доски.

Все по порядку. Он поправил ей шлем. Лицевой щиток разбит, но все же он спас ей лицо и глаза, приняв основной удар на себя.

Она в шоке. Надо как можно быстрее привести ее в сознание, потому что сам он посадить машину никак не сможет.

Правый глаз у нее в крови – ее или птицы, непонятно. Он отер кровь перчаткой. Птицы.

Левый глаз чист, но отчаянно мигает.

– Давай, Рита, детка, проснись. Я не могу вести эту штуку! – орал он в отчаянии. Она не слышала.

Снова взгляд на доску: двести сорок километров в час. Нужно попробовать включить автопилот.

Ну да, автопилот. Если он сработает. Он ударил по выключателю и слегка отпустил ручку. Ура! Включился.

Теперь можно заняться Ритой. Он легонько шлепнул ее, помассировал щеки.

Она потрясла головой и поднесла правую руку к лицу.

Он вернулся на место, придерживая кислородную маску у рта.

– Рита! – Ответа нет. В чем дело? Ага, он забыл подключить провод к шлему. Подключил. – Черт возьми, Рита! – заорал он. – Да проснись же!

Кто-то обращается к нему по радио. Он прислушался. Теперь можно разобрать слова. Это Графтон. Бабун переключил микрофон на внешнюю связь.

– Мы столкнулись с птицей. Рита слегка в шоке. Попробуем сесть в Фаллоне, когда она придет в себя.

– Понятно, столкнулись с птицей. Где именно?

– Влетела прямо в кабину, КАГ. Ударила Риту в голову. Когда она очухается, будем садиться в Фаллоне. Я ухожу с этой частоты и вызываю Фаллон. – Не ожидая ответа, он переключил канал и вызвал диспетчерскую Фаллона.

– КДП Фаллон, я «Туман-22», аварийный вызов. Терплю бедствие. Мы в тридцати – сорока километрах от вас. Высылайте аварийную машину. Какой у нас курс? 120 градусов. – Он потянул ручку вправо, довернув на десять градусов, и автопилот принял команду. Фаллон где-то западнее. Он перегнулся через доску, чтобы выглянуть в ту сторону.

– «Туман-22», я КДП Фаллон. Сигнал бедствия принял. Связь на… – Диспетчер назвал аварийную частоту.

Эй, дурачок, посмотри на экран радиолокатора. Присмотрелся. Терпение, Бабун, терпение. Ты все делаешь правильно, лишь бы Рита оклемалась. А если нет – ладно, хрен с самолетом. Надо придумать какой-то способ, чтобы катапультировать ее над аэродромом, а потом выскочить самому. Жаль, эти мудрецы так и не придумали систему коллективного спасения для экипажей А-6. Но как-то можно будет ее вытащить. Так уже делали. Вот здесь должна быть база, она как раз появляется на экране. Он подождал, пока база будет точно впереди по курсу, потом отвел ручку влево, выравнивая крылья. Переключился на аварийную частоту КДП Фаллон и вышел на связь.

Рита пыталась правой рукой положить левую на сектор газа.

– Бабун?

– Ну да. Ты в порядке?

– Что…

– На нас напала птичка. У тебя на голове птичье дерьмо и кровь. Успокойся, это не твое. Ты что-нибудь видишь?

– Кажется… в правом глазу все плывет. Проклятый ветер. Левый глаз красный… кровь… ничего не вижу.

– Ладно. Я выпустил шасси и закрылки, и мы идем на автопилоте в Фаллон. Тебе придется сажать эту штуку. Сядь поудобнее и постарайся собраться с силами.

Она потерла лицо правой рукой.

Автопилот отключился. Она ухватилась за ручку и повела самолет.

– Видишь, – торжествующе закричал Бабун Таркингтон, – ты же можешь! Все в норме, черт побери! Мы уже почти дома. Подними левое крыло. – Она подчинилась, а он продолжал говорить, лишь время от времени прерывая свой монолог, чтобы ответить на вопрос по радио.

Рита Моравиа управляла самолетом, полагаясь на инстинкт – она только одним глазом, и то расплывчато, видела приборы на доске перед собой. Но ей этого было вполне достаточно. Она чувствовала, как машина подчиняется ее движениям, и обходилась тем, что подтверждения послушания самолета все же попадали в ее ограниченное поле зрения. Пока. При посадке этого будет слишком мало. Ветер – вот еще одна неприятность. Он не врывался в кабину через разбитый фонарь на двухсотсемидесятикилометровой скорости – герметичная конструкция не допускала этого, но тем не менее проникал туда на достаточной скорости.

Холодно. Ей было очень холодно. Надо сбавить скорость.

Левой рукой она потянула сектор газа. Рука не слушалась: пальцы словно застыли. Рычаги управления мощностью сдвинулись назад, хотя она не могла разобрать показания счетчика оборотов и индикатора расхода топлива. Ей все же удалось повернуть голову и скосить здоровый глаз. Она сумела сосредоточиться на указателе угла атаки на бликозащищенном экране и отрегулировать этот угол в соответствии со скоростью.

Впервые она выглянула наружу, пытаясь различить землю. Какая-то размазанная каша. Но Бабун поможет ей сориентироваться.

Большим пальцем левой руки она попробовала надавить кнопку переговорного устройства; после нескольких попыток это удалось.

– Где мы?

– Выверни налево на двадцать градусов и начинай снижаться до… скажем, тысячи восьмисот. Тебе видно?

– Для полета достаточно. Снаружи не различаю почти ничего. Если будешь подсказывать, то, наверное, я справлюсь.

Бабун снова заговорил с диспетчером.

Она изменила курс и лишь затем чуть отвела назад дроссель и дала носу машины опуститься примерно на один градус. Все по порядку. Когда-то у нее был инструктор, который вдалбливал эту истину курсантам, а они пропускали его наставления мимо ушей. Когда все катится к черту, приговаривал он, – делай все по порядку.

Машина медленно снижалась, стрелка высотомера мчалась против часовой стрелки со скоростью лифта. Время еще есть. Снижайся медленно – тогда легко перейдешь на глиссаду. Если спускаться слишком быстро… Все это время она моргала и пыталась разработать левую руку. Вроде ничего не сломано, только занемело. На плече у меня, наверное, самый яркий в мире ушиб, громадное оранжево-пурпурное пятно, которому позавидовал бы любой татуированный панк на мотоцикле к северу от мексиканской границы.

Сейчас она ощущала боль. Ступор отходил, и становилось ужасно больно. По нему будто кто-то колотил молотком, которым делают отбивные котлеты. Словно ее метров двести тащили щекой по асфальту.

– Отверни на пятнадцать градусов вправо – и точно нацелишься на полосу, – сказал Бабун. – Там четыре с половиной тысячи метров бетона, Рита, но, думаю, стоит зацепиться за трос. – Он протянул левую руку и отпустил рукоятку, выпускавшую посадочный гак. – Ты только не сходи с курса и держи ровно крылья, и мы въедем прямиком в город богачей.

– Топливо? Как с топливом?

– Тонны три с лишним. По-моему, многовато. Давай сольем из крыльевых баков.

Рита протянула левую руку под разбитый фонарь, туда, где на топливном пульте находилась кнопка слива.

– Не могу достать, – пожаловалась она.

– Я достану. – Бабун наклонился, нащупывая рукой нужный выключатель.

– Предпосадочная проверка.

– Так, все три опоры шасси выпущены и зафиксированы, закрылки и предкрылки выпущены, стабилизатор сдвинут. Щитки? – Она раскрыла их и немного нарастила мощность двигателей. Через некоторое время самолет вновь выровнялся.

– Щелчок был? – пробормотал Бабун, когда она снова привела все в порядок. – Проверь, рули направления щелкнули? – Выключатель находился на ее левой доске.

Она наклонила голову, присматриваясь и шаря там занемевшими пальцами.

– Следи за крыльями, – предупредил Бабун.

Ей пришлось выровнять крылья.

– Хрен с ними, с рулями, – заявил Бабун, сообразив, что она не в состоянии найти выключатель. – Будем надеяться, что там порядок. Проверь-ка тормоза.

Это тоже не сразу получилось. Ей удалось оторвать обе ноги от пола и положить сначала пальцы ног на резиновые педали, а затем уж давить. Ей раньше никогда не приходило в голову, какое при этом требуется напряжение от мышц живота. Она была слаба, как новорожденный котенок. С огромным трудом она поставила ступни и нажала. Они встретили сопротивление.

– Тормоза в порядке. – Ей придется снова проделать это на полосе, если гак не зацепится за трос финишера или она промахнется мимо бетона. Пока что она осторожно спустила ноги с педалей, и они с трудом добрались до твердого пола.

– Маска, – прохрипела она. – Сними маску!

Бабун едва успел расстегнуть правое крепление маски. Рита судорожно вдохнула воздух, и рвотная масса полилась ей на грудь.

Видя это и вдыхая запах рвоты, Бабун из последних сил сдерживался сам. Он оттянул ручку управления и выдерживал машину ровно, пока Риту не прекратило выворачивать.

– Ладно, – сказала она, снова надевая маску, – давай пристегнись и попробуем сделать это. – Она отпустила ручку и зафиксировала рычаг привязных ремней в правом переднем углу катапультируемого кресла.

– Ну-ну, – проворчал Бабун. Она повернулась в его сторону. Он застегивал крепления Коха. – Чуть не забыл пристегнуться, – объяснил он.

Рита подвинула кресло как можно дальше вперед, чтобы доставать до тормозных педалей. При этом она подняла лицо навстречу потоку ветра и на некоторое время почувствовала себя лучше, но по-прежнему видела только правым глазом. Левый так и оставался залитым кровью.

– Снижаешься прекрасно, проходим тысячу восемьсот над уровнем моря, высота над землей пятьсот пятьдесят. Удерживай эту скорость снижения, и все будет в норме. Доверни, однако, пару градусов влево.

Она подчинилась.

– Еще малость. И прибавь чуть-чуть тяги.

Покрутив головой и поморгав, Рита смогла, наконец, различить посадочную полосу. Дул небольшой боковой ветер, и Бабун заставил ее чуть уклониться влево.

Заход на посадку, казалось, длился бесконечно, потому что она очень страдала от боли и не была уверена, что справится у самой земли. Надо бы выждать и присмотреться, но не было сил ждать – она так замерзла и больше не могла терпеть холод.

Она дала самолету снизиться, не трогая ни ручку, ни сектор газа, не пытаясь ничего корректировать. Когда по радиолокационному высотомеру оставалось еще сто метров, она подправила курс. Трудно оценить высоту одним глазом, пришло ей в голову. Нет, получится, решила она. Засверкали огоньки оптической посадочной системы. Она нацелилась на них, изо всех сил налегая на сектор газа. Спуск продолжается, на скорости, курс выверен, виден порог полосы. Вот он! Дроссель чуть назад, нос слегка опустить, руль вправо, ручку управления чуть влево, чтобы прицелиться… да! Пневматики главной опоры коснулись бетона.

Пилот дернула ручку, чтобы придержать носовую опору, в то же время осторожно перекрывая дроссели. Не успела она заглушить двигатели, как ощутила резкое торможение – это хвостовой гак зацепился за аэрофинишер. Нос зарылся вниз. Она нажала тормоза. Машина с мощным толчком остановилась.

Левой рукой Рита подала вперед рукоятку выпуска закрылков, но поняла, что не сможет отжать до конца рукоятку стояночного тормоза. Подтолкнув правой ногой фиксатор привязных ремней, она смогла дотянуться до этого тормоза.

Бабун откинул фонарь. Пока он откатывался назад, с ревом примчалась пожарная машина и резко затормозила. Из нее выскакивали пожарники.

Фонарь открыт. Рита выглянула, на месте ли предкрылки и закрылки. Левое плечо ужасно болело, пальцы плохо слушались. Один из пожарных выскочил из-под ниши для колес и провел рукой по горлу. Он вставил предохранительные чеки в опоры шасси.

Оба дросселя перекрыты, выключатели впрыска топлива отключены, как только упало число оборотов. Потом с громким щелчком замерли генераторы, и в кабине настала полная тишина. Из последних сил она надавила на выключатели генератора, пока они не зафиксировались.

Очень тихо. Она отпустила кислородную маску и одной правой рукой сняла шлем. Лопасти компрессора ритмично клацали – ветер тихонько вращал их; это напомнило Рите вращение вентилятора на веранде у бабушки, когда она приезжала навестить ее после долгого отсутствия.

Кто-то стоял на трапе пилота. Взглянув на Риту, он в ужасе отшатнулся.

– Птица, – прохрипела она.

Она слышала, как Бабун с отвращением воскликнул:

– Сотри это с нее, парень! Это просто птичкино дерьмо, а вовсе не ее мозги!

Риту несли в машину скорой помощи, а аварийная команда составляла акт, когда серый флотский седан с визгом затормозил рядом с пожарной машиной. Оттуда выскочил Джейк Графтон и побежал к Бабуну, пока от двигателя машины еще шел белый дым.

– Похоже, вы сильно спешили. – Бабун сумел выдавить из себя улыбку.

Он сидел, привалившись спиной к носовому колесу; на то, чтобы встать, не хватало сил. Будто он только что пробежал двадцатикилометровую дистанцию. Начальник аварийной команды отдал честь капитану, и тот рассеянно откозырял, забыв, что он без головного убора. Видимо, на уме него было другое.

– Как Рита?

– Думаю, с ней все будет в порядке. Когда они увидели ее, то решили, что у нее мозги и глаза вылазят наружу, но сейчас они отчистили эту гадость. Никогда не видел столько дерьма. Видимо, птица была здоровенная. Ее отвезут в больницу на рентген и прочее.

Джейк Графтон облегченно вздохнул. Он отер рукой лоб, а затем провел ею по брюкам, на которых осталось мокрое пятно.

– Почему ты, черт побери, не отвечал мне по радио? Со мной чуть не случился инфаркт, когда ваша машина вдруг стала вытворять чудеса в воздухе.

– Виноват, сэр. Я отключил микрофон и отстегнулся, чтобы добраться до ручки и управлять самолетом. Рита довольно долго была без сознания.

Джейк поднялся по трапу и осмотрел кабину. Он долго изучал дыру, пробитую в плексигласе последним полетом орла или ястреба.

– Потом она оклемалась?

– Пришла в себя и посадила эту штуку, словно на рельсы. Просто замечательно, КАГ. В жизни не видел лучшей посадки.

Подъехал матрос на желтом тракторе. Он развернул его на полосе и прицепил буксировочный трос к носовому колесу.

– Ладно, – сказал Джейк Графтон, быстро осмотрев антенны «Афины», с которыми вроде ничего не случилось, – мотай-ка в госпиталь, пусть тебя тоже осмотрят. Я где-нибудь спрячу эту машину.

– Послушайте, КАГ, вы не собираетесь отстранить нас от полетов на прототипах? Мы же не нарочно столкнулись с этой птичкой.

Джейк озадаченно посмотрел на Бабуна.

– Вы – мой испытательный экипаж. Если врачи разрешат, вы будете летать. Давай-ка отправляйся в госпиталь. И пусть тебя тоже почистят. Похоже, ты воевал с целым курятником, и куры победили.

– Слушаюсь, сэр. Так и есть. Но мне не на чем добираться. Можно взять вашу машину?

– Бабун, ты же все сиденье вымажешь птичьим дерьмом. – Он взглянул на машину. От нее до сих пор шел дым. Ей прямая дорога на свалку. – Ключи в двери. Но осторожно – это казенная собственность.

Как ни удивительно, двигатель машины завелся довольно быстро, Бабуну пришлось лишь немного повозиться с ним. Джейк гнал около семидесяти километров на предельной скорости, где-то за сто шестьдесят, поэтому он лишь пораженно покачал головой, когда Бабун с громким стуком выжал сцепление и отъехал, оставляя за собой клубы дыма.

Глава 15

Медпункт базы мог оказывать только первую помощь. После того, как Риту Моравиа вытащили из летного костюма, вымыли и осмотрели, ее отвезли в больницу в Рино, за сто двадцать километров от базы. Бабун Таркингтон появился в медпункте, когда скорая помощь только отъехала.

– А, доктор, – сказал фельдшер, увидев, что Бабун открывает дверь, – вот и второй.

Врач всего пару лет как закончил колледж, но уже хорошо освоил тонкости военной медицины.

– Сюда, – он указал на манипуляционную. Фельдшер зашел следом и закрыл дверь. – Разденьтесь, – приказал врач. – Как самочувствие? – Он обхватил запястье Бабуна и начал считать пульс, глядя на часы.

– Нормально, док. Это же в пилота ударила птица. Меня только обрызгало.

– Вы испытывали тошноту, головокружение, вдыхали перья или что-нибудь в этом роде?

– Нет, сэр. Только напустил в штаны.

Врач снова посмотрел на часы, затем остолбенело уставился на Бабуна.

– Это я шучу, – поспешно добавил Бабун, сообразив, что находится не в своем кругу. – Извините. Как Моравиа?

Врач сохранял ужасно деловой вид.

– Левый глаз не фокусируется, несколько ушибов и царапин, ничего серьезного. Но может запросто подхватить какую угодно инфекцию. Я вогнал в нее хорошую дозу пенициллина и отправил в больницу в Рино на рентген и основательное обследование. Она останется там, пока мы не будем уверены, что все в порядке.

– А глаз?

– Думаю, все обойдется. В Рино этим займутся.

Врач еще минут пять осматривал Бабуна. Заставил помочиться в бутылочку и дать кровь из пальца.

Фельдшер собрал его летную экипировку. Бабун настаивал, чтобы это все сложили в мешок. Он еще был в летном костюме, от которого разило курятником.

– Как мне быть с обмундированием?

– Деньги есть?

Он достал из нагрудного кармана бумажник.

– Пятьдесят три доллара.

Врач добавил пятьдесят долларов своих и послал фельдшера в каптерку за бельем, брюками, рубашкой и кроссовками.

– Там открыто до девятнадцати ноль-ноль. Поторопись.

Бабун сообщил сержанту свои размеры и выразил пожелания относительно цвета и покроя.

Фельдшер, выходя, заговорщически ухмыльнулся.

Час спустя Бабун уговорил врача дать ему одну из казенных машин, принадлежавших медпункту. Подходя к стоянке в новом облачении, он встретил Джейка Графтона.

– Ты в порядке? – спросил капитан 1-го ранга.

– Я-то замечательно, сэр. Полагаю, мне можно слегка прокатиться. – Бабун вернул Джейку ключи от той колымаги, на которой приехал с летного поля, и показал ключи от машины, которую ему дали сейчас. – Думаю, ваша тачка дошла. Поедете со мной?

– А куда ты направляешься?

– В Рино. Туда отвезли Риту, – Он передал Джейку слова врача.

Джейк задумался. Ему надо было еще решить некоторые вопросы по обеспечению безопасности и позвонить кое-кому.

– Позвонишь мне из больницы и расскажешь, как она. Я буду в общежитии. Если меня не застанешь, скажи дежурному, чтобы записал.

Джейк проводил взглядом машину Бабуна, выехавшую через главный КПП базы, а потом пошел в медпункт узнать, что на самом деле думает врач о левом глазе Риты. Ей нужны два здоровых глаза, чтобы летать. Джейк Графтон знал лучше, чем врач и даже чем Бабун, что значит летать для лейтенанта морской авиации США Риты Моравиа.

* * *

Ее поместили в двухместную палату вместе с величественной седовласой дамой, которая скоро уснула. Бабун десять минут разговаривал с медсестрой на этаже и врачом-практикантом, прежде чем зашел туда.

– Они говорят, у тебя все будет в порядке, – с улыбкой сообщил он Рите. На ее левом глазу была наклейка. На щеке виднелись царапины и небольшие порезы.

Она поднесла палец к губам.

– Миссис Дуглас только что уснула, – прошептала она.

Бабун стоял у края кровати, неприязненно рассматривая сверкающее, безжалостное медицинское оборудование. От одного вида больницы у него разболелась нога.

– Сюда, – шепотом сказала она. – Возьми стул и сядь. Ты обедал? – Было уже около десяти вечера.

– Угу. Как ты? – Он ерзал на краешке стула. Она пожала плечами:

– Спасибо, что спас мои кости.

Он отмахнулся.

– Что с ней? – спросил он, глядя на спящую миссис Дуглас.

– Сломала бедро. Сегодня утром упала в кухне. Завтра вечером ее будут оперировать. Она очень страдает от боли.

Бабун неопределенно кивнул, разглядывая простыни, под которыми лежала Рита. Больничные простыни всегда выглядят безупречно, даже если между ними находится человеческое тело. Волосы у нее были спутаны. Их вымыли, но не позаботились привести в порядок. Вот что плохо в больнице – попадая туда, ты теряешь всякое достоинство.

– Ну и мерзкая же на тебе рубашка! Что это за цвет? Детского поноса, что ли?

– Самому противно, – с отвращением произнес Бабун, рассматривая себя. – Фельдшер принес из каптерки. Наверное, думал, что я в ней буду неотразим.

– Я так не считаю.

Они еще немного посидели, не зная, что сказать.

– Думаю, щиток шлема спас тебе глаза, – произнес он наконец. – Амортизировал удар.

– Просто поразительно, если задуматься. Я размышляла об этом все время, пока меня везли сюда. Скорая помощь еле ползет, ее обгоняют все, кому не лень. Вспышка мигалки и проносятся мимо. Так что времени у меня было предостаточно. Это поразительно.

– Что именно?

– Каким образом в целом небе, в миллионах кубических километров, эта птичка и я оказались в одном и том же месте в одно и то же время. Пролети она на полметра левее, она миновала бы кабину, на полметра правее – разбилась бы о нос, на полметра выше…

– Такова жизнь. Никаких гарантий. Никогда ничего точно не знаешь.

– Должно быть, в бою именно так?

– Откуда мне знать?

– Но ведь ты с капитаном Графтоном… над Средиземным морем?

Бабун пожал плечами и откинулся в кресле. Он положил ногу, в которую была вставлена спица, поверх здоровой и осторожно помассировал ее.

– Один-единственный бой. Пара минут, я только перепугался до смерти и был так занят, что не успел даже вспотеть. Это ведь не бой был. Бой – это когда знаешь, что в тебя будут стрелять, и ты боишься, но все равно идешь. Такого у меня не было. Надеюсь, и не будет. – Он подмигнул и наклонился вровень с головой Риты на подушке. – Я мирный ковбой. Ты разве не знала? Занимайтесь любовью, а не войной.

– А я-то думала, что твоя Серебряная звезда…

– Да дерьмо все эти медали. Над Средиземным морем КАГ проявил столько смелости и решительности, что хватило на нас обоих и еще на нескольких. Он настоящий боец. Эти паршивые арабские летчики оказались просто щенками – по крайней мере, тогда я себя уверял в этом. И сейчас стараюсь убеждать себя, когда просыпаюсь по ночам с мыслями об этом. И даже сам начинаю верить.

Она расправила простыни правой рукой.

– Как твое левое плечо?

– Просто ушиблено. Болит. Только бы с глазом наладилось…

– Все будет как надо.

– Немного оцарапано глазное яблоко. В глаз попало птичье мясо и даже черенок перышка.

– Пройдет.

– Я надеюсь.

– Ты снова будешь летать. Подожди и увидишь. Будет просто преступлением, если ты останешься на земле. Человеку с твоим талантом место только в кабине.

– Да ну?

Он опустил ноги на пол, наклонился и взял ее за руку.

– Слушай, Рита… Рыжик… я знаю, что ты испытываешь. Ветреная фортуна слегка погрозила тебе пальчиком, напомнив, что ты всего лишь обыкновенная смертная. Как все мы. Но, и это ты прекрасно знаешь, ты обязана жить и каждый день делать все, что в твоих силах, а это значит – выжимать сектор газа до упора и взлетать. Полет – вот что требуется от тебя. И когда настанет твой последний день, а когда-нибудь он настанет, ты должна взглянуть Старику прямо в глаза и сказать Ему, что жила недаром. И поблагодарить Его за это. Вот как надо жить. Иначе просто нельзя.

Она вырвала руку и потрогала свою щеку.

– Выспись хорошенько. Выздоравливай. Тебе еще много-много летать. – Он встал. – Приеду к тебе завтра к вечеру. Держись.

– Спасибо, что пришел.

Он встал в дверях и усмехнулся.

– Летим вместе. Ты помнишь?

– Поцелуй меня, любимый.

Он взглянул на миссис Дуглас. Глаза у нее закрыты, вроде бы спит. Он нагнулся к Рите и постарался изо всех сил.

* * *

На следующий день около часу Луис Камачо въехал в свой двор в Силвер-Спринг и вошел в дом. Жена была на работе, сын в школе. В будний день, когда никого не было, дом казался чужим. Он медленно поднялся по лестнице, прислушался к жужжанию холодильника, выглянул в окно.

В шкафу он нашел кожаные шоферские перчатки из свиной кожи, которые родные подарили ему два года назад на Рождество – он их никогда не носил, слишком уж они были красивые. Из ящика кухонного стола достал фонарик – как ни странно, батарейки еще не сели. Он сунул фонарик в карман брюк и вышел через кухонную дверь на задний двор. В заборе между участками его и Олбрайта была калитка с проржавевшей щеколдой, не запертая. Здоровенный лабрадор увязался было за ним, но Камачо прогнал его и запер за собой калитку.

Сев на стол для пикников во дворе Олбрайта, он достал набор отмычек. Какое-то время он раздумчиво рассматривал их. Кажется, замок здесь типа «Йель».

Он провозился с замком минут десять. Собака в его доме, наконец, перестала выть. Наверное, улеглась на своем любимом месте на солнышке. Камачо уже подумывал, что не справится с замком, как вдруг он щелкнул.

В доме Олбрайта не было, насколько знал Камачо, никакой хитрой сигнализации. Управляющий гаражом не мог позволить себе такую систему безопасности, как в Форт-Ноксе. Но несомненно, где-то были расставлены ловушки, которые дали бы знать хозяину, если бы в доме побывали незваные гости.

Луис Камачо стал в прихожей и внимательно осмотрелся. Вроде все было так, как он привык видеть за многие годы. Он вошел внутрь, прикрыл за собой входную дверь и прислушался.

Дом у Олбрайта был почти копией его собственного – один из четырех вариантов типового проекта, по которому подрядчик застроил этот район. Не считая некоторых деталей интерьера, различались в основном выходящие на улицу фасады.

Вдруг прекратилось слабое жужжание холодильника. У Олбрайта холодильник потише, чем у него. Новее, видимо. Он закрыл глаза, пытаясь различить звук машины, проезжающей по соседней улице. Лишь негромкий скрип. Дом нагревается на ярком солнце.

Он медленно двинулся через кухню в гостиную. Холостяк Олбрайт сидел вечерами здесь – смотрел телевизор или читал. Камачо осматривал стены, осторожно заглядывая за картины – репродукции О'Кифа – и отворачивал краешки ковра. Проверил книги во встроенном шкафу, вынул несколько и простучал стену за ними. Он не знал, что он надеется найти, но когда нападет на это, то узнает.

Если действительно что-то найдет, что весьма сомнительно.

Затем Камачо осмотрел гараж и подвал. Там ремонт еще не закончен – голые бетонные стены, без штукатурки и стенных панелей. Сыро. Над головой всего две лампочки без абажура да еще одна на лестнице. Кучи накопившегося мусора, многолетняя пыль и копоть. Значит, Олбрайт чистит подвал таким же образом, как любой холостяк, то есть вовсе не чистит. В углу беспорядочно свалены инструменты – дрель, лучковая пила, молоток, коробка с отвертками и плоскогубцами. На них такой же слой грязи, как и на всем остальном. Несколько банок краски – их, видимо, никогда не открывали. Не иначе как его однажды охватила жажда навести порядок, которая улетучилась по пути из хозяйственного магазина домой. Камачо поднялся наверх, напоминая себе, что должен выключить лампочку на лестнице.