Кыся 3: Кыся в Америке

      – Александр Иванович, можно Мартынчика здесь покормить? А то у нас там на камбузе аврал… Ну, в смысле – приборка.
      Неожиданно Мастер ответил Люсе таким тоном и таким голосом, которого я у него ни разу не слышал! Я даже и не подозревал, что Мастер способен на такие интонации!..
      – Конечно, Люсенька, конечно, лапочка… – и, обняв Люсю за плечи, сказал Чиверу по-английски: – А это Люся. Женщина, к которой я очень нежно отношусь и очень высоко ценю ее отношение ко мне.
      Люся потрясенно посмотрела на Мастера. Наверное, она тоже никогда не слышала от Мастера таких слов и таких интонаций.
      Чивер встал и поклонился Люсе.
      – Посиди с нами, – попросил ее Мастер. – Я тебе твоего любимого "Кампари" со льдом сделаю…
      – Что вы, что вы, Александр Иванович!.. – застеснялась Люся. – У нас там с Шефом еще столько работы… Спасибо, спасибо большое!
      И я понял, что сейчас Люся благодарит Мастера не за приглашение посидеть с ним и Чивером, а совсем-совсем за другое.
      Может быть, действительно, время от времени Людям необходимо ощутить близкую возможность Небытия, хоть одним глазом заглянуть в ту Черную Пучину, из которой не бывает возврата, – для того, чтобы потом хоть чуточку изменить отношение к оставшейся тебе Жизни?..
      – Кушай, Мартынчик, кушай, – погладила меня Люся и вышла из каюты.
      Я не стал выдрючиваться и кочевряжиться перед посторонним Человеком и тут же набросился на жратву, краем уха прислушиваясь к тому, о чем говорили Чивер и Мастер.
      – Так у вас действительно ничего не произошло на подходе? – спросил Чивер, прихлебывая из стакана.
      – Ничего, – твердо ответил Мастер.
      – А у нас тут – прямо цирк "Барнума и Бейли"! Из Монреаля, из Оттавы звонят – тревога!!! Русский "Академик Абрам Ф. Иоффе" сейчас врежется в утопленный айсберг!.. Поднять все спасательные службы! Для работы в открытом океане военные пригнали специальные вертолеты… Все гадают – что могло произойти?!.. Только два варианта: или отказал эхолот, или, извините, Мастер, Капитан – полный болван. Запросили регистр Ллойда – кто капитан на "Академике Иоффе"? Называют вашу фамилию, Мастер. Все немного успокоились – вас знают. Но информация-то поступила из Германии!.. А вы молчите…
      – Какая-то дурацкая ошибка, – смеется Мастер. – Будьте здоровы, мистер Чивер!
      Раздается стук в дверь каюты. Мастер неторопливо допивает свой "Джек Дэниельс" и открывает дверь. На пороге стоит Второй помощник с полиэтиленовым пакетом в руке.
      – Разрешите войти, Александр Иванович?
      – Входи, входи, – Мастер переходит на русский язык. – Чего вы там чухались?!..
      Он мне уже все мозги проеб – что произошло, да как произошло. Полчаса отбиваюсь, как лев…
      – Да матрешки эти сраные куда-то задевались. Искали всем скопом.
      – Что вы там ему приготовили?
      – Как обычно – пузырь "Московской", две хохломские ложки и эту гребаную матрешку.
      Мастер берет у Второго помощника полиэтиленовый пакет и спрашивает сквозь зубы:
      – Ничего оригинальнее не придумали? Опять ложки-матрешки?!..
      – Традиция… – разводит руками Второй помощник. – Разрешите идти?
      – Иди. И чтоб к отходу все было в порядке! Нашли в чем дело?
      – Нашли. Там наши спецы сейчас на мостике как раз колдуют.
      – Глаза бы мои вас не видели, колдуны херовы! Иди.
      Мастер с улыбкой протягивает пакет Чиверу:
      – Маленький русский презент в благодарность за сотрудничество.
      Чивер берет пакет, заглядывает в него и говорит Мастеру:
      – Уйду на пенсию – открою лавку русских деревянных ложек и матрешек. И умру богатым человеком. Спасибо, Мастер.
      Мастер накидывает теплую куртку на плечи, и мы идем провожать мистера Чивера к трапу. Уже прощаясь, мистер Чивер смотрит на меня и говорит Мастеру:
      – Котика своего на берег не отпускайте. Тут у нас крысы величиной с поросенка. Сотни тысяч!.. Вчера на моих глазах двух собак разорвали. Штук пятьдесят сразу накидываются и…
      Мне на мгновение становится худо. Я и так-то не перевариваю этих тварей, а тут – величиной с поросенка!..
      Итак, как говорила Мюнхенская Кошка Циля, в Сент-Джонсе я пролетел, как фанера над Парижем. А Водила в таких случаях успокоительно бормотал: "Ничего… Еще не вечер". И был прав. Впереди – Нью-Йорк. Тоже, говорят, в смысле Кошек не последний город в мире…
      Оказалось, что у большого острова с Собачьим названием Ньюфаундленд есть собственный небольшой полуостров, называющийся Авалон.
      И вот на этом-то Авалоне и находится порт СентДжонс с этими жуткими поросячьими Крысами, из-за которых я проторчал на судне все десять часов нашей стоянки в Сент-Джонсе!
      А место в Атлантическом океане, где на подходе к Сент-Джонсу с нами произошел
      тот самый, как сказал бы Шура, "халеймес – он же кадохес" с подводным айсбергом-убийцей, называется уже не "Океан", а район "Большой Ньюфаундлендской банки".
      Это мне Мастер все показал на карте, когда мы наконец остались с ним в каюте с глазу на глаз.
      – Я не буду тебе полоскать мозги, Мартын, всякими техническими подробностями – они тебе совершенно не нужны. Скажу только, что один очень важный электронный
      прибор, который должен определять глубину под судном и предупреждать о возможных подводных препятствиях, отказал. И если бы не ты…
      – Как это "отказал"? – не понял я.
      – А черт его знает как! Электроника… А в электронике, как говорится, существует всего два вида неисправностей – отсутствие контакта, когда он необходим, или наличие контакта, когда он совершенно не нужен. Так вот, повторяю, если бы не ты…
      – Нет, нет, Мастер! – запротестовал я. – Если бы не вы…
      – Мартын! Не превращай нормальные мужские посиделки в слюнтяйское заседание "Общества взаимного восхищения". Нам с тобой это ни к чему.
      – Хорошо, – согласился я. – Ответьте мне только на один вопрос: почему вы не сказали мистеру Чиверу, что произошло с нами в действительности?
      – Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ… ЧеПэ – это…
      – Чрезвычайное происшествие, – подсказал я ему.
      – Черт тебя побери, Мартын! Откуда ты это знаешь?
      – Не помню. Кто-то объяснял. Не то Шура, не то Водила. Продолжайте, Мастер. Я хочу до конца понять ситуацию.
      Мастер закурил свой "Данхилл", ладонью отогнал от меня дым и начал все сначала:
      – Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ, по вине Капитана или нет (это уже никого не колышет), всегда вызывает подозрение. А стоит ли в
      дальнейшем иметь с ним дело? И контракт с тобой не продлевают. А заключают его с другим российским судном, по тем же демпинговым ценам.
      – Как?.. – не понял я. – По каким ценам?
      – По демпинговым. Значит – по мизеру. По самым низким ценам. По которым ни одно уважающее себя иностранное судно работать не будет. А мы, русские, будем! Потому что у нас нет другого выхода. У всех родители, жены, дети. Всем есть надо, заквартиры платить. Жить… Жить надо! А нет контракта – сколько людей без копейки останется? Сколько из них сопьется, повесится, сколько пойдет по миру, а сколько в бандиты?!.. Так могу я рассказать мистеру Чиверу, что у меня на борту изношенная, говенная техника вчерашнего дня и что если бы не Кот Мартын, то все мы давно лежали бы на холодном дне ихней Большой Ньюфаундлендской банки?..
      – М-да… – промямлил я.
      – А вот теперь к тебе вопрос, Мартын. Можешь мне объяснить, как ты почувствовал заранее, что нам грозит опасность?
      – Нет. Ничего я объяснить не могу, – признался я.
      – Ну, хорошо… А почему ты закричал мне тогда: "Стоп! Стоп!.. Лево руля…"? Я ведь, если честно, только продублировал ТВОЮ команду. Почему ты завопил?
      – Не знаю.
      – И потом, ты кричал мне: "Остановите машину… Сворачивайте! Сворачивайте скорее!!!" И жутко матерился.
      – Ну да?! – удивился я.
      – Еще как! Хорошо, что, кроме меня, никто не слышал… Но, знаешь, ты кричал – будто издалека. Хотя лежал у меня на плече, намертво вцепившись в меня когтями. Смотри!
      Мастер стянул свитер и задрал майку. На груди и на плече Мастера были видны глубокие царапины с черными точками запекшейся крови – такие характерные для Котовых когтей. Ничего себе!..
      – Ох, Мастер… – виновато вздохнул я. – Просто и не знаю, что сказать… Простите меня, ради Господа!..
      – Ладно тебе. – Мастер оделся. – Не в этом дело. Ты мне скажи, как ЭТО: ты рядом, а слышу я тебя вроде бы черт-те откуда?
      – Мастер… – жалобно заныл я. – Пожалуйста, не спрашивайте меня про ТАКОЕ. Я же сам ни фига в ЭТОМ не смыслю. Я только ЧУВСТВУЮ, и все! Вы же не можете сказать, почему вы – Капитан с огромным судоводительским опытом – вдруг исполняете команды какого-то приблудного Кота-дворняги, случайно попавшего на ваше судно?!..
      – Может быть, потому, что я тоже ПОЧУВСТВОВАЛ опасность? В какой-то момент мне даже показалось, что я УВИДЕЛ ее…
      Ну, точно! Чтоб мне век Кошки не видать!.. КОТ есть КОТ!!!
      – Если бы не крикнул ты, Мартын, то через мгновение наверняка крикнул бы я. Ты мне веришь?
      – Абсолютно! – горячо заверил его я. – Так каким образом вы ЭТО почувствовали? А уж тем более УВИДЕЛИ?
      Мастер подумал, помолчал, закурил новую сигарету и только тогда ответил:
      – Понятия не имею… Интуиция, что ли? Результат накопленного опыта?
      – Вот видите?! – возмутился я. – Вы сами ни хрена не можете объяснить, а от меня еще что-то требуете! Почему нужно все объяснять и разжевывать?!.. Или ЭТО тебе дано, или – нет! Нам с вами – дано!.. И точка.
      – Слушай, Мартын, – сказал Мастер. – У меня есть предложение, которое должно поразить тебя новизной. В аптечке есть немного валерьянки. В баре – еще пара бутылок "Джека Дэниельса". Сейчас я все это достану – валерьянку для тебя, а для себя виски, – и мы с тобой преломим по рюмашу. Совсем понемногу. А то мне уже скоро идти на мостик…
      Я вспомнил, как в Германии, в Оттобрунне под Мюнхеном, мы надрались ночью с добрым и глуповатым ветеринаром-недоучкой Эрихом Шредером, закусывая сырым мясным фаршем, который был приготовлен его сестрой для завтрашних котлет.
      Вспомнил, как на следующее утро мне было плохо – как тошнило, как раскалывалась голова, как не хотелось ни одной Кошки, – и вежливо отклонил предложение Мастера.
      Но для того, чтобы не огорчать его, попросил перенести идею поддачи на приход в Нью-Йорк и сделать это ВТРОЕМ – вместе со встречающим меня Шурой Плоткиным, о котором я успел уже многое рассказать Мастеру.
      Тем более что до Нью-Йорка теперь оставалось всего двое с половиной суток…
      Но через двое с половиной суток не было выпивки втроем, не было слез умиления, всхлипываний, заглядывания в глаза, облизываний. Не было щемяще-сладкого узнавания после долгой и тягостной разлуки…
      Не мчались мы с Шурой навстречу друг другу с воплями: "Мартышка-а-а!..", "Шу-ри-и-ик!.."– не оглядывали с головы до ног, он – меня, а я – его, с одинаковыми туповато-радостными вскриками: "Ах, как ты похудел!.." или: "Боже… Ну совершенно не изменился…", "Ну, как ты?!..", "Нет, а ты-то как?.."
      Ничего этого не было.
      И не зарывались мы носами – он мне в подмышку, а я ему под подбородок, не бормотали разные нежные бессвязные глупости… Так, чтобы никто вокруг не услышал. Потому что эти слова должны были быть только наши, наши – и ничьи больше!..
      Не было ничего этого.
      И Нью-Йорка никакого не было.
      Был самый обычный торгово-грузовой морской порт – как в Петербурге, как в Киле, как в Абердине, как в Сент-Джонсе…
      Только этот порт был в Нью-Джерси. И грязнее, чем все стальные. И очень… Ну, просто очень большой! А так – все то же самое, что и там, – те же причалы, та же техника, те же запахи.
      Та же убийственная похожесть: в этом порту, как и во всех остальных, НЕ БЫЛО ШУРЫ ПЛОТКИНА.НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО МОЕГО ШУРЫ ни на одном причале Нью-Джерсийского порта Нью-Йорка!!!
      – ШУРА!!! ШУ-РА-А-А!!! ШУРА ПЛОТКИН!.. ГДЕ ТЫ?!! ГДЕ ТЫ?!..
      Господи! Боже мой!.. Мамочки родные!!! Что же делать?!! Что же с НИМ такое произошло?!.. Господи, спаси ЕГО и помилуй…
      Я снова оказался примерно в том состоянии, в каком я был тогда в Петербурге, когда мы с милиционером Митей увидели в НАШЕЙ с Шурой квартире чужих Людей и узнали, что сам Шура уехал в Америку.
      Но тогда мне хотелось только одного – умереть. А сейчас – найти Шуру! Найти во что бы то ни стало!.. Любой ценой!!!
      Куда я только не бегал, где меня только не носило, в какие дырки я только не заглядывал, кого только не встречал на своем суматошном и горьком пути!.. А ведь ЗНАЛ, ЗНАЛ, ЗНАЛ уже, что ЕГО вообще НЕТУ в порту – иначе он бы откликнулся…
      Я чудом уйму раз не попал под колеса грузовиков, автопогрузчиков, чуть не был раздавлен на рельсах портального крана, в последнее мгновение выпорхнул из-под опускающегося контейнера величиной с трамвай… Меня чуть не убило дикой струей воды из пожарного монитора, которым куча болванов тушила загоревшиеся тюки с хлопком!
      Среди всего этого бедлама, этого портового кошмара, сопровождаемого какофонией жутчайших звуков, я метался как ошпаренный в поисках своего Шуры Плоткина и не находил его, не находил его, НЕ НАХОДИЛ…
      А в моем воспаленном мозгу все время звучал Шелдрейсовский голос Мастера:
      "Вернись, Мартын! Возвращайся на судно. Я жду тебя. Сейчас мы вызовем твоего
      Шуру по громкой связи. Я уже обо всем договорился с нашим русским представителем и диспетчерами порта. Возвращайся на судно, Мартын. Мы все ждем тебя…"
      И словно в подтверждение слов Мастера, с нескольких причалов, перекрывая шум и лязг крановых блоков, визг и скрежет тросов, рык автомобильных двигателей, лающие короткие взрывные взвой сирен маленьких суденышек с бело-красными полосатыми флагами на корме, – могучие динамики, при помощи которых можно было бы запросто докричаться до Петербурга, до Мюнхена, до самого Господа Бога, стали спокойно и внятно вещать по-английски и по-русски на весь белый свет:
      – МИСТЕР АЛЕКСАНДР ПЛОТКИН! ВАС ЖДУТ НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ НА СУДНЕ "АКАДЕМИК АБРАМ ИОФФЕ". МИСТЕР ПЛОТКИН, ПОЖАЛУЙСТА, СЛЕДУЙТЕ К ЧЕТВЕРТОМУ
      КОНТЕЙНЕРНОМУ ПРИЧАЛУ. ВАС ЖДУТ НА РОССИЙСКОМ СУДНЕ "АКАДЕМИК ИОФФЕ"! ЕСЛИ ВЫ ПО КАКИМ-НИБУДЬ ПРИЧИНАМ НЕ СМОЖЕТЕ ПРИЙТИ НА СУДНО САМИ, ОБРАТИТЕСЬ К ЛЮБОМУ СЛУЖАЩЕМУ ПОРТА – ПРЕДСТАВИТЕЛЬ "МОРФЛОТА" РОССИИ И КАПИТАН СУДНА ТУТ ЖЕ ПРИЕДУТ ЗА ВАМИ В ТО МЕСТО, ГДЕ ВЫ БУДЕТЕ НАХОДИТЬСЯ. ПОВТОРЯЕМ
      Снова в моей помутившейся башке прозвучал голос Мастера: "Ты слышал, Мартын? Возвращайся на судно. Будем ждать вместе. Или хотя бы откликнись…"
      Но я не мог вернуться на судно! Я не мог откликнуться Мастеру!.. Я был уже НАСТРОЕН НА ШУРИНУ ВОЛНУ и дико боялся утерять ту нить Контакта, которой уже так давно не имел возможности пользоваться. А отсутствие практики в поддержании Шелдрейсовского Контакта – губительно! Я и так-то уже выбивался из последних сил, чтобы сохранить в себе эту способность связи с моим Шурой… Связи, которая не находила своего подтверждения!..
      Да мало ли что могло случиться с Шурой?!.. А вдруг он упал от недоедания или еще от чего-нибудь?.. Упал, ударился головой и лежит сейчас в луже собственной крови, и ни черта не слышит – ни русского, ни английского, ни Шелдрейсовского?!..
      Нет, нет… Его нет в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии. Он может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он – гордый, независимый и талантливый – может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику; может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, совершившим, с его точки зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок; он запросто может ввязаться в любую драку с тремя "бычками", каждый из которых будет сильнее его в несколько раз… Он будет избит до полусмерти, но он никогда не будет обвинен в трусости и унижен! И я за шесть лет жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН значит для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту, – МНЕ ОН БЫ ОТВЕТИЛ…
      На доли секунды причудилось странное и страшное видение – зеленые-зеленые Люди…
      Все в них было зеленым – туловища, ноги, лица, руки… Но руки были еще и в крови… и стоят они вокруг высокого узкого зеленого стола, покрытого зеленой скатертью… Или покрывалом? и там кто-то лежит… Кто это?.. Я не вижу лица… Оно закрыто… Только трубки, трубки – мягкие, извивающиеся, а по ним что-то течет, идет, движется куда-то…
      И много приборов вокруг… Как на Капитанском мостике.
      А сверху – яркий-яркий свет!.. Он ослепляет меня… Я перестаю что-либо различать… ЭТО ТЫ, ШУРИК?..
      Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера: "Я жду тебя, Мартын… Возвращайся на судно… Мы завтра же поедем с тобой в Совете… Тьфу, ети их мать! В русскую миссию – мы найдем твоего Шуру!.. – Обязательно найдем. Только вернись!.. Ты помнишь, где мы стоим? Четвертый контейнерный… А завтра разыщем твоего Плоткина, и… Ты не забыл, что мы хотели еще втроем немного выпить – ты, я и твой Шура?.. Я тебя очень прошу, вернись, Кыся…"
      Меня так встревожили и поразили интонации Мастера, что чуть глотку не перехватило… Совсем слабак стал! Я проглотил подступивший к горлу комок и огляделся.
      Конечно, я находился уже черт знает на каком расстоянии от нашего четвертого причала! В своих метаниях по порту, в истерических поисках Шуры я не замечал ни направления, ни расстояний, ни времени…
      Только сейчас я увидел, что повсюду уже горят фонари и прожекторы, пришвартованные суда игрушечно сверкают светом иллюминаторов, а небо стало темно-фиолетовым.
      По запахам я сообразил, что нахожусь рядом с какой-то портовой харчевней, около которой росли три чахлых, промерзших деревца без единого листочка.
      Вот когда я понял, что сегодня Шуру мне уже не найти. Я переключился на Шелдрейсовскую волну Мастера и сказал ему: "Я все слышал, Мастер… Я просто не
      мог ответить. Мне тошно так, что и не высказать! Полный завал… Ощущение, что я приплыл в пустоту. И я сегодня ночью хочу побыть один. Простите меня, Мастер".
      Мне подумалось, что раз я в этот момент нахожусь не на судне, то мне не нужно спрашивать у неге на это разрешения. Здесь, на земле, я волен распоряжаться собою сам. Помоги мне, Господи, делать это как можно правильней!..
      "Но завтра ты придешь?" – спросил меня Мастер.
      Я вдруг явственно увидел то, что пару раз уже видел – и в Английском порту
      Абердин, и в Канадском Сент-Джонс. Я увидел, как Мастер с кем-то болтает по-английски, с кем-то – по-русски, отдает различные приказания, бегло просматривает
      документацию, подписывает кучу бумаг, проверяет, как идет разгрузка контейнеров, отвечает на сотни вопросов команды, Помощников, Представителей порта, фирмы, с кемто о чем-то договаривается…
      А сам мысленно, по-Шелдрейсовски, по-нашему, я бы даже не побоялся сказать – по-Животному, хрен знает через какое расстояние разговаривает со мной!
      Сильный и умный КОТОЧЕЛОВЕК, с которым я, к сожалению, был так мало знаком и вынужден так быстро расстаться…
      "Завтра я обязательно приду попрощаться, – сказал я. – И поблагодарить. Для моей благодарности вам, Мастер, у меня вряд ли хватит слов, но…"
      "Мне не нужна твоя благодарность, – прервал меня Мастер. – Мне нужен ты. Приходи".
      И Мастер от меня отключился. Будто положил телефонную трубку.
      Не скрою, отключился и я. Чуть ли не в прямом смысле слова: такая усталость вдруг на меня навалилась, такое тупое оцепенение, что мне ничего не оставалось делать, как подогнуть дрожащие задние ноги и усесться на собственный хвост. Из меня будто воздух выпустили, так я вымотался – и физически, и нервно.
      А из харчевни – разные съедобные запахи, и двери открываются в обе стороны – куда толкнешь. Я такие в Германии видел. И жрать абсолютно не хочется, хотя и понимаю, что подкрепиться я просто обязан, иначе вообще протяну лапы.
      Встать же на все четыре лапы и войти в харчевню начисто нету сил. Ну, не оторвать задницу от холодного асфальта – и все тут!..
      В это время из-за угла харчевни прямо на меня выворачивается этакая довольно крупная грязная и лохматая Псина и с диким лаем бросается ко мне!
      Однако я успеваю заметить, что бросается Псина не с большим запасом храбрости. И
      поэтому с места не двигаюсь. Псина припадает к земле на передние лапы в метре от меня и гавкает как ненормальный. А у меня, честно признаться, нет даже сил разогнуть задние лапы и встать в боевую стойку…
      Как когда-то говорил Шура: "Об убежать – вообще не могло быть и речи…"
      И вот этот мудак гавкает, я сижу сиднем и отчетливо понимаю, что, если я сейчас хоть что-нибудь не предприму, этот грязный и лохматый дурак осмелеет и может здорово меня тяпнуть…
      Но от дикой усталости в голову мне ничего не приходит, и я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, говорю этому идиоту по-нашему, по-Животному:
      – Слушай, у тебя пожрать нечего? А то я совсем без сил…
      Пес на мгновение балдеет от моей наглости, а потом очухивается и орет хамским приблатненно-хрипловатым голосом на весь порт:
      – Ты сюда жрать пришел, Котяра вонючий?!.. Да я тебе пасть порву!!! Ты у меня счас отсюда без хвоста кувыркаться будешь!.. Это кто же тебе разрешил появиться у кормушки старика Кана?!! Я два года контролирую эту точку, а тут является какой-то задроченый Кот и…
      – Ну, чего ты разгавкался? – говорю я вполне мирно, но чувствую, как у меня на загривке начинает вставать шерсть дыбом. – Я ваших порядков не знаю, я – иностранец…
      – Нашел, чем хвастать! – лает этот кретин. – Ты в Америке, засранец! Здесь все иностранцы!.. Все – эмигранты! А вы едете и едете сюда к нам, сволочи!!! Вы что думаете – здесь сосиски на каждом углу валяются?!! Добро бы Собаки ехали, а то, глядите, – еще и Коты со всего мира поперли!.. Скоро продыху от вас не будет!..
      Тут я вспомнил, как в Мюнхене Таня Кох как-то цитировала одного русского писателя, живущего в Германии много-много лет. Он, по словам Тани, говорил: "Нет более страшного врага для эмигранта-новичка, чем эмигрант со стажем, приехавший сюда на несколько лет раньше…"
      Вспомнил я эту цитатку и чувствую – верхняя губа сама собой поднимается, уши прижимаются к затылку, в лапы вливается невесть откуда взявшаяся мощь и упругость, и тело становится легким и сжатым в комок. Ну, как обычно у меня перед генеральной дракой.
      Но я все еще себя сдерживаю… Вернее, пытаюсь сдерживать и говорю этому шлемазлу подрагивающим от напряжения голосом, тщательно стараясь придать голосу спокойные модуляции:
      – Ты бы уж так не надрывался, Песик. А то ведь недолго и по рылу схлопотать.
      Этот дурак не врубается в то, что я говорю, принимает дрожь моего голоса за проявление испуга, смелеет и с диким криком: "Разорву падлу!.." – бросается на меня.
      Ну и, естественно, тут же получает серию ударов когтями по харе – раз, два, три, четыре!..
      От неожиданности и боли Пес переворачивается через голову и с воем, срывающимся в обиженный визг, отлетает в сторону.
      Я уже собираюсь было войти в харчевню, в расчете на то, что уж там этот "боец" не посмеет продолжить драку. А я смогу, потеревшись о чьи-нибудь ноги, спокойненько стяжать себе чего-нибудь съестного. Но не тут-то было…
      На вой этого обалдуя, откуда ни возьмись, мчится такая же беспородная, разноликая и грязная "Собачья свадьба".
      Сейчас я попытаюсь объяснить, что это такое.
      Так как Собаки, за очень редким исключением, в большинстве случаев – скопище кретинов, подхалимов и тупиц, не умеющих даже нормально трахнуться, то собирается компашка, примерно шестьсемь разнокалиберных Псов-Кобелей, и начинает бездарно, помногу часов бегать за ОДНОЙ грязнулей Сучкой, которая, опустив голову к земле и делая вид, что она там чего-то отыскивает, неторопливо убегает от этой унылой своры Кавалеров-Теоретиков.
      Кавалеры же – от Кобелька-самосерьки, величиной с пивную бутылку, до провонявшего помойками Дворняга ростом с теленка – сутки покорно бегают за Сучкой, считая за счастье, когда кому-нибудь из них удается понюхать у нее под хвостом!
      Я вообще удивляюсь – как это у них еще Щенки рождаются…
      Это вместо того, чтобы прихватить эту Суку за шкирятник клыками, притиснуть, чтоб и не шелохнулась, и оттрахать за милую душу. Да так, чтобы потом она за тобой полгода бегала!
      Короче, "Собачья свадьба" – зрелище жалкое и комическое. Со стороны смотреть – обхохочешься!..
      Но когда на ТЕБЯ летит вот такая "Собачья свадьба", распаленная несостоявшейся
      сексополовухой и исконно-посконной жлобской ненавистью ко всему Котово-Кошачьему роду, а впереди всех мчится на ТЕБЯ грязная Сука с отвисшими сосками от еще
      недавних родов и собственной Сучьей злобой задает тон остальным своим Ухажерам-Дилетантам, – тут, извините, не до смеху. Не до хохоту.
      Сами понимаете, что, когда вся эта сексуально озабоченная блохатая компашка примчалась на выручку отлупленного мною Пса, я уже сидел высоковысоко на дереве. Это же счастье, что кто-то эти деревья когда-то сюда посадил!..
      Скопище Собак-дебилов обступило мое дерево, задрало свои морды вверх и, пронзая меня злобными взглядами, подняло жуткий гвалт, неся меня по всем кочкам. Причем лаяли они нормально – по-Животному, но с абсолютно разными акцентами: преобладал (как я уже потом понял…) испанский. Был и венгерский, и польский, и болгарский, и турецкий, и еще – черт знает какой!…
      Воспользовавшись суматохой и полным переключением внимания всей своры с половых проблем на меня, самый маленький Кобелек-самосерька попытался втихаря совершить половой акт с коленным суставом задней левой ноги Суки. Выше он не доставал…
      Но Сука повернулась, злобно щелкнула у него над башкой зубами, и кобелек немедленно задрал морду вверх и влил свой визгливый лай в общий хор. Сделал вид, что тоже очень, очень возмущен моим присутствием на дереве, в порту, вообще – в Америке!..
      Дверь заведения старика Кана распахнулась, и из харчевни в потоке теплого и вкусного воздуха на вечерний холод вышел маленький Мальчик лет десяти с дивно пахнущим гамбургером в руке.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.