Ошибка инженера Алексеева

      Он вскоре подъехал на видавшем виды дребезжащем "газике", выпуска чуть ли не пятидесятого года, и через тридцать минут мы уже были возле выстроенного на скорую руку общежития, в котором жили многие приехавшие сюда ученые. Сообщение Центра вызвало настоящий переполох. Все проснулись, откуда-то появился атлас, его раскрыли там, где пучком голубых пятен раскинулись Великие озера Америки.
      - А что я вам говорил? - торжествовал метеоролог. - Что я вам говорил? Раз это явление наблюдается не только здесь, не только у нас, то оно не имеет ни малейшей связи с катастрофой в лаборатории Алексеева. Отбросив "небесные видения", нужно изучать все работы лаборатории Алексеева, надо пригласить проницательного следователя, вот что! А этот мираж предоставить нам, метеорологам, специалистам в области физики атмосферы!
      - Но почему там время отличается от нашего, время появления картин? донесся из полутьмы чей-то голос.
      - Разница чепуховая: там тоже в пять часов с минутами, ведь наши часы переведены на час вперед правительственным декретом, - возразил я, - а главное - совпадает широта места!
      - Совпадает, да не совсем... У нас сорок шесть градусов северной широты! - раздались голоса. - На градус расхождение!
      - Это не существенно, - быстро сказал метеоролог. - В наших широтах градус составляет только сто километров, и мираж хорошо виден на границах зоны наблюдения. Мы имеем дело с широтным эффектом, - не унимался метеоролог. - А мы знаем...
      - Совпадают широты? - быстро спросил что-то подсчитывающий на клочке бумаги Мурашов, совсем еще молодой научный работник из Института космогонии. - Одну минутку! (Он поднял левую руку. Все с интересом ждали, когда он закончит свои расчеты.) - Американцы, конечно, зарегистрировали время появления миража по своему поясному времени, а оно отличается от местного времени... Я сейчас пересчитаю... Если не ошибаюсь, то по местному времени появление миража у нас и у них почти совпадает...
      - Большая точность совпадения и не нужна, - опять донеслось из темноты, - не нужна, так как мы все равно не можем сказать с абсолютной точностью, когда у нас появляется мираж. Это время зависит от места наблюдения, от облачности на горизонте и других причин...
      - По-моему, - сказал я, - следует обратиться к этим двум американским наблюдателям с озера Верхнего и узнать, по какому времени они вели наблюдения.
      - Пожалуй... - нехотя согласился метеоролог.
      - Голубчики! - торжествуя, воскликнул Мурашов. - Я все пересчитал! Этот мираж, по их местному времени, появляется над озером Верхним тоже утром, точно в ту же минуту, что и над нашими головами... Только американские исследователи сообщили не местное время, а, по-видимому, среднепоясное. Часовой пояс охватывает пятнадцать градусов.
      Этой же ночью была отправлена большая телеграмма-анкета за океан. Ответ не заставил себя ждать. Действительно, Джонс и Даттон наблюдали мираж в то же самое время, что и мы. В их первом сообщении указывалось время их часового пояса. "Мы пользовались своими наручными часами, сверенными с радиосигналами точного времени Детройта", - радировали они.
      Сомнения отпали. Но возникли новые задачи, новые затруднения, из которых нас вывел Максим Федорович Топанов, новое действующее лицо этой необыкновенной истории, человек, о котором мы упомянули лишь вскользь.
      ТРЕТЬЯ ТОЧКА
      Я уже встречался с ним. Это был тот самый пожилой человек с темной тростью кизилового дерева, который так сильно, не скрывая своих чувств, переживал гибель Алексеева и его товарищей. Максим Федорович Топанов много лет был партийным работником. Лишь в зрелые годы он сумел окончить университет и некоторое время посвятить науке. Философ по образованию, он еще до войны опубликовал несколько работ в области философии естествознания, сразу же обративших на себя внимание. Но затем - война, армия и снова партийная работа... Он знал Алексеева на протяжении многих лет, и история их отношений будет рассказана позднее.
      Каждый день Топанов слушал наши споры на веранде "Таврии", повернувшись всем корпусом и наклонив голову в сторону того, кто говорил... Роста Максим Федорович был небольшого и походил на коренастый крепкий дуб, что растет посредине степи. Немало зимних метелей пыталось сломать этот дуб, немало палящих лучей пролило на него знойное летнее солнце, но он все стоит; только узловатые, гнутые сучья его все запомнили и ничего не забыли.
      Топанов никогда не расставался с тяжелой тростью, подарком ко дню рождения от друзей из Института звезд. Каждый нанес на трость свои инициалы либо виньетку. Была на ней и выпиленная из редкого сплава пластинка с тремя слитно выписанными буквами "А" - Алексей Алексеевич Алексеев... И, когда взгляд Топанова встречался с этим значком, ему казалось, что Алексеев, как всегда слегка прикоснувшись к его рукаву, спрашивал: "Почему, почему это все произошло, Максим Федорович?"
      Во время наших совещаний Максим Федорович всегда молчал. Он только слушал и лишь иногда, вращая в крепких пальцах лежащую на коленях трость, бормотал: "Не то... Нет, нет, не то..."
      И вдруг он попросил слова. В этот день Максим Федорович выглядел как-то особенно торжественно. Мы все обратили на это внимание.
      - Товарищи, - сказал он вполголоса и повторил: - Товарищи... Мне трудно говорить прежде всего потому, что я, кажется, вижу проблеск, пусть пока очень слабый... И притом мне - неспециалисту - приходится говорить о своей догадке вам - научным работникам. Возможно, что некоторым это покажется самонадеянным с моей стороны. Но я считаю, что чем больше будет мыслей и различных предположений, тем всестороннее мы осветим вопрос и скорее придем к разгадке причин случившейся трагедии. Но перейдем к делу... Мне удалось, кажется, подметить одну очень простую закономерность, а выводы вы сделаете лучше меня... Так вот, я обратил внимание на странное соотношение географических координат нашего Института звезд и того пункта в Америке, где также наблюдается это явление. Меридиан нашего места - 33 градуса восточной долготы, а меридиан пункта на озере Верхнее - 87 градусов западной долготы...
      - При равенстве широт! - подсказал кто-то.
      - Да, примерно при одной и той же широте... Так вот, - продолжал Максим Федорович, - в сумме эти долготы составляют точно 120 градусов. 33 да 87 как раз сто двадцать!
      - По-видимому, это случайное совпадение, - сказал метеоролог. - Более важным, Максим Федорович, является, я неоднократно уже говорил, что явление это наблюдается вблизи значительных водных пространств. Так, у нас - огромная бухта, а там, в Америке, - озеро Верхнее...
      Максим Федорович дал метеорологу выговориться, а потом сказал:
      - Треть земного шара - вот что значат сто двадцать градусов. Как раз треть. Всего-то триста шестьдесят...
      Максим Федорович быстро прошел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с новеньким школьным глобусом. Из кармана достал блестящую металлическую рулетку.
      - Вот, смотрите, - говорил он, - я флажками отметил наш пункт и озеро Верхнее. Над сорок шестой параллелью я ставлю палец. Вращаю глобус. И получается, что дважды за оборот земного шара что-то неподвижное входит в атмосферу Земли: один раз над нашими головами, здесь, на Украине, и один раз - над озером Верхним в США.
      - Следовательно, - перебил его Григорьев, остроносый, лобастый и очкастый человек, специалист в области распространения радиоволн, по-вашему выходит, что нечто вроде люстры висит неподвижно над земным шаром и дважды за сутки вызывает мираж пока неизвестным нам механизмом? Так получается? Следовательно, некий спутник, который мы никак не можем разглядеть, снабженный этаким часовым механизмом, дважды, если подтвердится ваша догадка, Максим Федорович, что-то такое проецирует в нашу атмосферу, после чего мы видим на небе морские волны, чаек и прочее...
      - Да, странно... - проговорил метеоролог, внимательно следя за выражением лица Максима Федоровича, - странно, что вы, Максим Федорович, сделали упор на тот, с позволения сказать, факт, что сто двадцать градусов составляют треть земного шара... Что-то вы не договариваете, Максим Федорович!
      - Ваша правда, ваша правда, - ответил Топанов и, обхватив ладонью стойку глобуса, стал медленно его вращать, подталкивая шар большим пальцем. - Завтра утром мы вновь увидим мираж, - будто про себя говорил Топанов, - а восемью часами раньше его видели американцы. И, если явление повторяется через сто двадцать градусов, значит, должно существовать и третье место, товарищи! - Топанов остановил глобус и воткнул в голубое пятно Тихого океана третью булавку с флажком. - Может быть, все это только простые совпадения, но уж очень заманчиво...
      - Здорово! - сказал метеоролог. - Но на чем основана ваша уверенность в существовании третьей точки, в которой также наблюдается мираж? Нет ли здесь не совсем ясно осознанного требования симметрии явления?
      - Соображение симметрии может оказаться решающим! - выкрикнул кто-то из сидящих за дальним столиком. - Там, где мы мало знаем, симметрия почти всегда выводит на правильную дорогу...
      - Нет, товарищи, - сказал Максим Федорович, - я не думал о симметрии, я думал о другом... Мы сейчас знаем, что Алексеевым были посланы ракеты исследовательского назначения, хотя мы не знаем точно заданной им программы. Если опыт, видимо связанный с ракетами, удался, как сообщал Алексеев, и его непонятным пока следствием является мираж, то зачем, скажите на милость, понадобилось Алексееву устраивать такой же мираж над Америкой? По-видимому, то устройство, которое носится над планетой, срабатывает каждые восемь часов, а появление картин над Америкой - это, так сказать, непредусмотренные издержки производства, что ли... Значит, мираж должен наблюдаться еще через восемь часов, вот в этом третьем месте, возле Курильских островов...
      - Мираж - побочное явление?! - заволновался метеоролог. - Нет, нет, создание, пусть для непонятных пока целей, подобных отражательных плоскостей в атмосфере, с таким грандиозным увеличением, может быть только самоцелью, уже это одно является таким достижением, что...
      - Но специальностью Алексеева были свойства вакуума! - сказал я. Именно свойствами вакуума он и занимался, об этом говорят утвержденные Академией планы его работ, об этом говорят списки заказанных и доставленных ему приборов.
      - Нет! - воскликнул Максим Федорович. - Нет, не только вакуумом, не только свойствами безвоздушной среды в сосуде интересовался Алексеев. Я знал его довольно близко, приходилось сталкиваться по работе. Больше всего на свете Алексеев интересовался звездами. Их возникновением, их эволюцией. Ведь это очень близко стоит к проблемам вакуума в широком понимании... Что ждет звезду? Что ждет наше Солнце? Вот что было страстью Алексеева, вот чем он только и жил. Есть у меня такое предчувствие, что без звезд и здесь не обошлось... - Максим Федорович протянул бумажку нетерпеливому Григорьеву. - Вот я записал: на сто пятьдесят третьем меридиане восточной долготы к югу от Курил... Как раз на расстоянии трети земного шара от нашего места. А час появления, по солнечному времени, тот же, что и у нас...
      - А идея заманчивая, - сказал Григорьев. - И ее легко проверить...
      - Позвольте, - неожиданно вмешался метеоролог (только сейчас я узнал его фамилию: это был довольно известный специалист по физике атмосферы Леднев). - Позвольте! Я все-таки сомневаюсь в том, что это явление связано с каким-то искусственным спутником! Почему мираж не возникает во всех пунктах, над которыми проходит спутник?..
      - Аппаратура спутника периодического действия, по-видимому, - сказал Григорьев. - Каждые восемь часов спутник обнаруживает себя и аппаратура срабатывает.
      - Периодического действия?.. - протянул Леднев. - Какое-то очень сложное допущение.
      Максим Федорович вытащил из кармана рулетку, нажав кнопку, развернул ее гибкое стальное полотно с нанесенными на нем сантиметровыми делениями. Полотно, длиной в два метра, было похоже на тонкую шпагу. Максим Федорович согнул стальную ленту в кольцо и одел поверх глобуса. Все с напряженным вниманием следили за ним.
      - Ну что ж, это обычная школьная схема для демонстрации движения спутника над земной поверхностью, - сказал метеоролог.
      Лицо Григорьева выражало ожидание. Я был несколько разочарован слишком уж простым подходом к делу со стороны Максима Федоровича. "Не много ли он на себя берет, - подумал я, - хотя... Если окажется, что мираж виден и с Курил..."
      - Вот что, - заговорил Максим Федорович, и вновь его волнение передалось нам, - вот что... А если спутник движется по вытянутой орбите?
      Все последующее потонуло в выкриках. Все вскочили со своих мест. В шуме голосов можно было услышать: "Это перигей! Не спешите! Черт, а не человек!"
      Григорьев взял из рук Максима Федоровича ленту, согнутую в кольцо, и, надев кольцо на глобус, показал то место, где лента рулетки была в наибольшей близости к его поверхности.
      - Здесь, - сказал он, - в перигее, спутник и вызывает мираж. Это вы хотели сказать, Максим Федорович?
      - Да, если полный оборот спутника равен восьми часам, - подсказал один из астрономов. - Причем ровно восьми часам!
      - Совершенно верно, тогда под спутником, в момент прохождения перигея, будет уже не озеро Верхнее, а мы с вами, товарищи. А еще через восемь часов будут Курилы (говоря это, Григорьев поворачивал глобус). Да это проще, чем апельсин! И периодичность миража получает естественное объяснение... Надо срочно связаться с Москвой...
      Выбор пал на меня. Через несколько часов я был в Москве.
      - Вам повезло, - сказали мне в Управлении океанологических исследований, - примерно в этом районе находится наш лучший корабль "Руслан". Не думаем, однако, что он прервет свою программу работ ради вас...
      Я срочно связался с комиссией по расследованию катастрофы в лаборатории Алексеева, попросил Максима Федоровича к телефону.
      - Затруднения? - удивился Максим Федорович. - Да какие могут быть затруднения в таком деле? Я все улажу, - успокоил он меня. - Вот чепуха какая...
      Позади утомительный перелет во Владивосток. К счастью, он занял немного времени, и я мысленно посочувствовал тем, кто еще так недавно тратил на него целых пять часов.
      Во Владивостоке срочно связались по радио с капитаном "Руслана".
      - "Руслан" ведет сейчас исследование Тускароры, знаменитой Курильской впадины, и находится на расстоянии двухсот километров от интересующей вас точки. Мы можем предложить вам скоростной катер, можем отправить реактивным гидросамолетом.
      Я выбрал гидросамолет, и через два часа сверкающая металлическая чайка покачивалась рядом с белоснежным гигантом - гордостью советских океанологов "Русланом".
      С "Руслана" спустили шлюпку, а когда я поднялся наверх, меня встретил капитан и пригласил в свою каюту.
      - Мне сообщили о том, что я должен изменить курс и срочно идти к пункту, координаты которого вы мне сообщите. Это не далеко отсюда?
      Я передал капитану радиограмму, которую получил в самолете. В ней сообщалось точное местоположение, вычисленное и проверенное электронно-счетным центром.
      - Так, - сказал капитан, складывая телеграмму, - следовать вдоль по сто пятьдесят третьему меридиану, а там держаться в пределах указанного квадрата... Ладно, я дам необходимую команду...
      День за днем корабль бороздил океан, но нас ждала неудача: небо было все время затянуто тучами.
      - На небо глазеть лучше всего осенью, - ворчал руководитель научной группы "Руслана", - в этих местах весь сентябрь, да и весь октябрь солнце светит вовсю, а сейчас...
      Я понимал его. Волей-неволей мы срывали план научных работ. И я ловил на себе не очень приветливые взгляды членов океанологической экспедиции. Конечно, эти отважные люди не переносили вынужденного безделья.
      Как-то я спустился в трюм и в специальных стойках увидел огромные обтекаемые устройства с легкими рулями и иллюминаторами, похожими на увеличенные глаза рыб-телескопов. Это были аппараты для наблюдения подводного мира на глубине чуть ли не в 9000 метров.
      Я осторожно прикоснулся к матовой поверхности глубоководного устройства. Достаточно трещины толщиной с волос, чтобы острая водяная струя под гигантским давлением уничтожила бы всех, кто осмелился штурмовать тайны океана. А сейчас впустую проходят драгоценные для океанологов дни... И объяснить им, в чем суть дела, я не имею права.
      Каждый день приходили телеграммы от Топанова. Он незаметно для всех стал фактическим руководителем комиссии. Это произошло как само собою разумеющееся.
      Мы ждали солнечного утра, а когда оно наступило...
      - Это? - тихо спросил меня капитан. Его рука клещами стиснула мое плечо. - Это?
      А в небе, сверкая нестерпимыми для глаз бликами, раскинулось уже знакомое мне "море на нэби", но это уже было не море: бесконечный океан простерся над нашим кораблем.
      - Это! - ответил я, провожая глазами стремительно несущиеся к восходящему солнцу сияющие волны.
      ПОИСКИ СПУТНИКА
      Снежным комом разрасталась "проблема Алексеева". Все новые и новые люди втягивались в расследование, непрерывно обнаруживались такие свойства таинственного "миража", которые вынуждали нас проделывать массу дополнительных исследований и расчетов, иногда целиком изменять направление поисков. Решенные и нерешенные вопросы, гипотезы, человеческие страсти и интересы, удивительные факты и строгие математические построения образовали чудесный сплав, в центре которого находилась разгадка. Но никто и не предполагал, что действительность окажется такой необычной, так тесно сомкнется с самой удивительной фантастикой...
      Прежде всего были подвергнуты детальному анализу все параметры возможной орбиты "спутника Алексеева". Делая полный оборот за восемь часов без нескольких секунд, этот предполагаемый спутник мог иметь радиус, или, вернее, относительную полуось, орбиты примерно в 19000 километров. Это означало, что в случае сильно вытянутой эллиптической орбиты (а наличие перигея говорило именно об этом) высота "спутника Алексеева" над поверхностью Земли колебалась бы в пределах от 200 до 27000 километров. Однако было ясно, что неизменность периода обращения говорит за более значительную высоту прохождения спутника в перигее, так как приближение к поверхности Земли было бы связано с резким увеличением сопротивления воздуха. Замедление же спутника тотчас же вызвало бы уменьшение периода его обращения вокруг земного шара.
      Теперь нужно было попытаться точно определить орбиту предполагаемого "спутника Алексеева". Основная сложность заключалась в том, что спутник был невидим. Однако радиолокаторы по-прежнему отмечали слабое отражение радиолуча с высоты 2000 километров. Этим обстоятельством и предложил воспользоваться Григорьев, и уже через несколько часов нами был определен эксцентриситет, "сплющенность" эллиптической орбиты. "Спутник Алексеева" проходит перигей на высоте в 2000 километров. Наибольшее удаление - 26000 километров", - записал Григорьев в журнале.
      Вскоре были рассчитаны все промежуточные точки на небосводе, которые проходил спутник, и армия любителей астрономии, не говоря о всех обсерваториях Советского Союза, приняла участие в "ловле" "спутника Алексеева".
      К сожалению, с наступлением лета рассвет приходился на все более ранние часы, и в самом благоприятном положении спутник оказывался недоступным, так как в ярком голубом небе нельзя было разглядеть маленькую светящуюся точку. Довольно стройную гипотезу метеорологов, объясняющую появление миражей, пришлось окончательно отвергнуть. Дело в том, что при образовании эффекта миражей громадную роль играет положение солнца относительно наблюдателя. Если бы наш мираж возникал по тем же законам, по которым он возникает над раскаленными пустынями, то время его появления было бы тесно связано со временем восхода солнца, становясь все более и более ранним. Этого, однако, не происходило, и, чем дальше, тем больше увеличивался разрыв между появлением миража и восходом солнца... Все раньше и раньше всходило солнце, время же появления миража оставалось неизменным.
      Но работы метеорологов, занимавшихся изучением "широтных миражей", как они упорно называли это явление, не прошли бесследно. К ним пришлось вскоре обратиться за разрешением новых загадок, непрерывно возникавших в этом трудном и сложном расследовании.
      Все астрографы Советского Союза, повинуясь неторопливому тиканью часовых механизмов, внимательно следили за участками неба, по которым должен был мчаться "спутник Алексеева". Со дня на день ожидалось получение фотографии, на которой среди россыпи звезд мелькнула бы черточка спутника. Однако негативы, отовсюду поступавшие к нам с подробным описанием условий съемки, содержали неутешительное заключение: "спутник не обнаружен". Неудача была настолько полной, что Топанову понадобилась вся его выдержка, чтобы успокоить растерявшихся и перессорившихся членов комиссии. Топанов так же не избежал выпадов против себя. К стыду своему должен сознаться, что именно я обвинил во всем его очень заманчивую, но, по-видимому, неверную гипотезу.
      - Да, не все, что просто, является обязательно верным, - заявил я на этом заседании. - Нужно резко менять ход расследования, мы и так потеряли много времени...
      - А я, - ответил Топанов, - уверен, что мы идем правильным путем, и, не исследуя простые и логические гипотезы, мы не получим права на проверку более сложных предположений. Думается мне, что на эти ваши фотопластинки вы смотрите не так, как нужно...
      - Разучились? - не без иронии сказал один из астрономов.
      - Нет, нет, не разучились, а не научились, - быстро отпарировал Топанов. - В науку я верю. Не всегда верю ученым, особенно увлекающимся... Вы не получили от нашей гипотезы ожидаемого результата и уже готовы свою "игрушку" сломать и выбросить. Но мы здесь не в бирюльки играем. От выяснения причин гибели лаборатории Алексеева зависит план исследовательских работ в важнейших областях науки и техники. Честь, высокая честь заниматься этим и, между прочим, большая ответственность! А здесь вспыхнули такие страсти... - Топанов даже развел руками. - Так вот, товарищи, не умеете вы смотреть на эти пластинки. Нам известно, что, несмотря на значительную скорость запущенных Алексеевым ракет, их полезная нагрузка была сравнительно небольшой. Только тысяча триста килограммов груза помещалось в контейнере последней ступени. Мы не знаем, что произошло с контейнером ракеты Алексеева. Но он не носится как одно целое - это очевидно, это ясно, товарищи. Следовательно, контейнер мог быть наполнен не аппаратурой, а каким-нибудь газом, веществом, способным взрываться... Действительно, товарищи, может быть, Алексеев взорвал контейнер, и именно в этом и состоял его опыт? Может быть, съемки нужно вести с какими-то специальными фильтрами? Ведь их подбором никто не занимался. Ясно, что к "спутнику Алексеева" должен быть очень осторожный и терпеливый подход, а закатывать истерики по поводу первой же неудачи последнее дело...
      Топанов будто нечаянно взглянул на меня и сел на свое место.
      Скоро мы получили возможность еще раз удивиться его прозорливости. Спутник действительно присутствовал на негативах, только увидеть его оказалось далеко непростым делом...
      ...Вечером мой милейший хозяин Федор Васильевич оторвал меня от расчетов.
      - Досыть! - сказал он и захлопнул мой блокнот. - Хватит! Идемте к нам, морского козла забьем...
      Сосед, старый рыбак, был партнером Федора Васильевича, моим же партнером была Татьяна. "Много с такой помощницей не наиграешь, - подумал я, - от горшка три вершка..."
      Мы сидели в "беседке" за широким столом из сосновых досок. Мысли о последних событиях не покидали меня, но постепенно я увлекся. Да иначе и быть не могло. Татьяна оказалась заправским игроком в домино. Первый же мой необдуманный ход вызвал бурю с ее стороны. Она бросила свои кости на стол и быстро-быстро заговорила о том, что дядьку (то есть я) ну ничего, "ничегосеньки" не соображает, что нужно было "робыть рыбу, а вин"..."
      Игра потребовала от меня предельного внимания, и Татьяна несколько раз подмигивала мне, одобряя тот или иной ход.
      - А чи можно до вас, люди добрые? - раздалось из-за забора.
      Голос был знакомый. Я быстро встал и подошел к калитке. Это был Топанов. Я хотел провести его к себе, но Топанов направился к столу. Он, оказывается, давно знал Федора Васильевича по каким-то делам, связанным с восстановлением разрушенного войной совхозного хозяйства.
      Игра продолжалась. Топанов вскоре заменил меня, так как Татьяна после какой-то моей ошибки, я сам так ее и не понял, дала мне отставку. Топанов играл вдумчиво и, по-видимому, сразу нашел общий язык с Татьяной, потому что она притихла и, морща носик, восхищенно следила за какой-то тонкой сетью, которую незаметно сплетал Топанов.
      - Ну, что сидишь? - спросил Топанов Татьяну, когда их противники, вдоволь настучавшись, напряженно ждали ее хода. - Ведь у тебя...
      - Генеральский! - закричала Татьяна. - А ну, тату, вставайте, вси вставайте!
      Татьяна торопливо поставила на место два дубля: дубль "шесть" и дубль "пусто".
      - Ты, Федор Васильевич, - сказал Топанов, - все меня забивал. Из последних сил старался, а дело-то было не во мне... Вот вам Татьяна и показала, где раки зимуют, вот и показала! - Топанов коротко рассмеялся, а потом добавил, развивая какую-то свою потаенную мысль. - И ничего нельзя со счетов скидывать... Особенно живое...
      Он, перегнувшись через стол, потрепал Татьяну по худому плечику.
      - Що дядьку каже, що вин каже? - заволновалась Татьяна.
      - Спать пора, ось що вин каже, - сказал Федор Васильевич.
      Татьяна убежала во двор, Федор Васильевич пошел за ней, и вскоре до нас донесся такой знакомый разговор про ужасную необходимость спать ночью, про давно обещанную поездку на лодке, про то, что ее "виддадут до чужих людей, як не буде слухаться", и про многие другие приятные и неприятные вещи.
      Мы пошли вместе с Максимом Федоровичем ко мне в комнату.
      - Я все думаю об Алексееве, - сказал мне Топанов, - все вспоминаю его, стараюсь понять... Вот вы, ученые, часто относитесь к матушке-природе, как к собранию более или менее хитро сплетенных фактов, но не подозреваете ее в коварстве. Вы всегда склонны искать причину неудачи прежде всего в каких-то новых свойствах, вам еще неизвестных, а я, грешный человек, когда сталкиваюсь с проявлением каких-то бессмысленных и коварных сил, всегда стараюсь понять человека, ставшего их жертвой.
      - Вы очеловечиваете природу? - сказал я. - Вы навязываете ей чисто человеческую хитрость и коварство?
      - Нет, не так прямо... Я просто хочу понять, что именно в качествах человека, в его мышлении, в его действиях могло привести к тем или другим удачам, или ошибкам. Что именно могло привести Алексеева к его удивительным открытиям, в существовании которых теперь можно не сомневаться, и что привело его к катастрофе?.. Ну не ждал, не гадал, не думал, что существует опасность, но почему именно _он_ с этим столкнулся, почему именно _его_ оплошность вскрыла какой-то страшный и грозный тайник природы?
      В комнате было темно. Я не зажигал свет, и сквозь открытое окно были видны яркие звезды. Тихо и назойливо звенел одинокий комар, да ровно посапывала спящая под окном Татьяна. Она засыпала быстро, как засыпают уставшие за день птицы.
      - Я знаю, - продолжал Топанов, - что вы на меня сердитесь за то, что я вас несколько осадил. Я знаю, что вы считаете меня несколько самонадеянным...
      - Не совсем так... - быстро сказал я, но Максим Федорович перебил меня.
      - Пусть... Я и не претендую на какую-то особую непогрешимость и всезнайство. В сложных вопросах науки и не нужно беспрекословное подчинение. Оно вредно. И если я почувствую, что неправ, то немедленно соглашусь с моим самым ярым оппонентом.
      - Вы уже много сделали, ведь именно вы поняли, с чем мы имеем дело...
      - Нет, я сделал очень немного. Вот вам кажется, что еще месяц-другой, и будет выяснено содержание работ Алексеева; там, глядишь, пяток новых формул украсят ваши справочники, и все? И разъезжайся по домам? Нет, нет и нет! Все только начинается, мы сделали только два-три первых шага, и вы нескоро избавитесь от старика Топанова, очень нескоро! - Топанов задумался.
      - Но, Максим Федорович, - решился я, - ведь мы занимаемся сугубо специальными проблемами, и вы должны считаться с опытом, со знаниями людей...
      - А не предлагать дилетантские вещи? Так? Договаривайте...
      - Ну вот сегодня, когда речь зашла о том, что спутник не удалось сфотографировать, несмотря на попытки лучших специалистов в области астрофотографии... Я вас заверяю, что каждый квадратный миллиметр тех участков пластинки, где ожидался "спутник Алексеева", просматривался при больших увеличениях. Ведь известно, что при фотографировании быстро летящего по небу спутника он обнаружится не отдельной звездочкой, а черточкой. И такой черточки не удалось найти. Так зачем предлагать еще и еще раз смотреть и просматривать эти никому не нужные негативы?
      - Согласен, - сказал Максим Федорович, - совершенно с вами согласен. Незачем их просматривать... пустым глазом, - добавил он неожиданно. - Да вы и не смотрели на них! Что из того, что на них просто так пялят глаза. Так смотреть не следует, в этом вы правы.
      - А как же?
      - А так нужно смотреть, как мать сына высматривает, что с войны должен вернуться! Дали вам в руки добросовестно сделанные фотографии, ценнейший материал! Так нужно изучать, товарищ ученый, изучать, а не глазеть. Не обиделись, надеюсь?..
      - Нет... Но...
      - Вот что, - Максим Федорович придвинул свой стул поближе ко мне. - Я как-то давно одним делом занимался... Фальшивыми деньгами... Не волнуйся, я их не изготавливал. Так вот, когда получили мы эти деньги, тридцатки, такие рыженькие, мне и показали, что по внешнему виду их отличить нельзя, ну никак, понимаешь, нельзя! Все точно, до последней черточки! Еще бы, лучшие мастера одного иностранного государства старались... И простой микроскоп результата не дал. А вот когда вложили в стереоскоп с одной стороны нашу советскую кредитку, а с другой стороны липовую, сразу и показались в двух-трех местах штришки, будто из бумаги занозы вылезли...
      - Максим Федорович, вот вы говорите о стереоскопе... Да, астрономия давным-давно применяет и стереофотографию, и стереоскопы, и стереомикроскопию. Но дело все в том, что стереофотография используется только для сравнения, - вы следите за мной, Максим Федорович?