Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

ModernLib.Net / Современная проза / Кригер Борис / Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Чтение (стр. 19)
Автор: Кригер Борис
Жанр: Современная проза

 

 


Мне до сих пор хочется прочесть «под небом ло-лубым», я постоянно меняю буквы в словах и, как вы могли заметить, изобретаю несуществующие слова.

Конечно, мое открытие, что всю свою школьную жизнь я страдал легкой формой дислексии-дисграфии, меняет дело. Всё, что я хотел сказать по поводу косности и глупости устройства орфографии русского языка, мне придется пересмотреть и уж, по крайней мере, оставить при себе. Однако и вы взамен того, что я поберег ваши уши от своих языкоразрушающих утверждений, пообещайте меня больше не дразнить за безграмотность и странные словообразования. Договорились?

В качестве компенсации своего недостатка я постоянно учу языки. Видимо, таким образом я тренирую свою зрительную и слуховую память. Особенно, мне кажется, полезен в этом отношении китайский.

Я вообще давно заметил, что люди стремятся назло природе заниматься тем, к чему у них не только нет природного предрасположения, но в чем они явно уступают другим. В этом проявляется своего рода протест против безнадежности приговоров кармы.

У всех моих бухгалтеров, кроме последнего, были проблемы с цифрами, они их постоянно путали, но при этом всегда настаивали на своем профессионализме. То есть подсчет произведен профессионально, но цифры не те, и почему-то всегда мне в убыток. Понимаете, какая штука?

Вот и я стал фанатически настроенным писателем, который пишет иногда в объемах молодого Бальзака по двадцать страниц в день, скорее всего, в качестве протеста и компенсации своей неспособности грамотно писать.

В детстве я настолько ненавидел русский язык за его подлейшие правила орфографии, которые мне никак не давались, что изобрел свою письменность и даже обучил ей нескольких своих приятелей. Когда в семнадцать лет я встретил любовь своей жизни Анютку (впоследствии известную как Маськин), я сразу обучил ее этой письменности, и мы долгое время обменивались записками на «инопланетянском» языке. Я не буду приводить здесь примеры этой письменности. Я более чем уверен, что каждый второй из нас ребенком баловался подобным занятием. Кроме того, я не хотел бы, чтобы в будущем, когда я в результате своей разгулявшейся дислексии стану бессмертной знаменитостью, кто-нибудь раскопал мои юношеские дневники и попытался прочитать обо всех моих дурных тайнах, которые я либо позабыл, либо намеренно не включил в самороман. Скажу только одно: буква «т» у меня все время меняла очертания, потому что подразумевала «туман» и могла выглядеть как угодно:

Думаю, такой подход достаточно запутал бы расшифровку. То есть одна буква алфавита может изображаться как угодно, лишь бы не походила на другие буквы, и это и будет обозначать «т», то есть «туман». Расшифровщик каждый раз думал бы, что перед ним новая буква…

Конечно, с такой письменностью можно было позабыть обиды, нанесенные мне жестоким русским языком.

К сожалению, я не уверен в написании ни одного слова, которое пишу, и поэтому мне всегда необходимо нанимать корректоров и для русского, и для иврита, и для английского, ну про французский и говорить нечего. Китайский лучше. Там нет букв. Поставил иероглиф, другой – вот тебе и слово. Китайской орфографии для меня не существует! Однако поди нарисуй от руки этот иероглиф… Я пробовал, даже купил себе кисточки, чернила и рисовую бумагу, но со временем сдался и пользуюсь для китайского письма компьютером.

Я давно уже стараюсь никому не показывать свои непроверенные тексты, потому что, как это ни ужасно, во всех языковых средах безграмотность страшно порицается. В англоязычном обществе детей заставляют зубрить правописание (spelling), – лучшие из них безошибочно определяют написание слов только по их звучанию, потому что каждому звуку в английском соответствует определенное сочетание букв.

Они верно называют букву за буквой в таких словах, как: accidentally conscience definitely drunkenness embarrassment guarantee indispensable minuscule

Когда дело доходит до более сложных по смыслу слов, дети подчас не имеют ни малейшего понятия, что же они означают. Однако это никого не волнует: можешь сказать, как пишется, – значит, грамотный.

Эта подмена понимания слов чисто цирковой над-рессированностью оказывает вредоносное влияние на англоязычное общество.

Французы настолько надуты по поводу своей орфографии, что и подступиться к ним страшно. О немцах я вообще не говорю, те готовы убить за ошибку. Весь мир у них делится на nutzlich und unbrauchbar.[109]

– Der Schnee ist unbrauchbar[110], – частенько говорит мне мой повар и учитель немецкого Кристиан, и я поражаюсь ходу его мысли. Мне никогда не доводилось размышлять о пользе или бесполезности снега…

Кстати, я вдоволь насладился возможностью высказаться перед парижанами насчет их орфографии во французском варианте романа «Маськин», который вышел в Париже в декабре 2005 года под псевдонимом Bernard Kriger:[111]

«J'ai souvent cru que I 'orthographe allait s 'eteindrepar la prochaine generation, mais des ordinateurs Vont sauvee avec leur option „controle orthographique“. Desormais, nous n 'avonsтётеplus besoin de nous rappeler I 'orthographe exacte des mots,тктеsimples, qfinetre consideres comme des personnes instruites.

Rabelais n 'a pas eu un tel de luxe… Amefaible!С'estprobablementpourquoi ses textes originaux ressemblent a I'ecriture d'un bambin de six ans. Depuis que I'ordinateur sait examinerтопorthographe pour m 'assurer, je suis devenu un grand defenseur de I'orthographe conventionnelle pour la langue frangaise!..

Pouvez-vous imaginer, apres la generation des eruptions du professeur et les claques, combien de mots frangais continuent leurs lettres sanglantes? Avec regrets, maintenant, les professeurs ne battent plus leurs etudiants, (lis ont trouve des moyens plus raffines pour humilier leursetudiants. Nous devons admettre que ceci constitue un progres substantiel dans le systeme educatif) mais cela ne rend pas Vorthographe moins sanglante. MaisГanglais n 'estpas meilleur!

Heureusement, le frangais n 'a pas trop acquis de racines allemandes commepour Vanglais… Mais avec les racines latines, nous avons aussi la possibilite de nous amuser beaucoup. Qui sait, peut-etre les racines historiques de I 'orthographe allemande en anglais ont cause bienplus de dommages que la machine militaire allemande.[112]

К счастью, французский не имеет в своем составе германских корней, как это наблюдается в английском. Кто знает, возможно, германские корни в английском языке нанесли больший ущерб англичанам, чем вся германская военная машина.

Итак, я приглашаю вас в занимательное листание моих приключений в развалинах Вавилонской башни, или как я там назвал эту часть? Ах да, что-то про вымя вавилонской коровы… Мне трудно придерживаться своих же изобретений… Видимо, дислексия-дисвавилония крепчает…

Глава пятьдесят вторая

Как я стал настоящим евреем и наказал себя ивритом

Я родился евреем. Возможно, в этом заключалось мое повышение в цепочке реинкарнаций, а может быть, понижение, кто знает? Так или иначе, строгие гены моих предков гордились чистотой линии. Я смотрю на себя в зеркало и вижу восточного человека с черной бородой, темно-карими глазами, с чертами лица, от которых поразительно веет то ли библейскостью, то ли арабским рынком. Это так странно, ведь подумать только, какой долгий путь прошли мои предки… Сначала явно выйдя откуда-то с Востока, затем проживая поколения, возможно, в Испании, потом в Германии, и лет двести в нашей всеми любимой матушке-России.

Куда брели мои предки? Мне неведомо. Я думаю, им самим это было в той же степени неведомо. Однако на моей персоне в длинной цепочке поколений решили отыграться необузданные ветры кармы, и 18 сентября 1990 года они принесли меня в Израиль, где мне было суждено провести без малого десять лет.

Нужно сказать, до своего прибытия в обетованную землю я был евреем ненастоящим. Я имел очень слабое представление о культуре и ценностях этого народа. Дедушка мой со стороны отца был, пожалуй, единственным источником информации о еврействе, он с горем пополам пересказывал нам, детям, пасхальную кагаду и даже пытался научить нескольким еврейским буквам, которые сам слабо помнил со времен хедера, который посещал в детстве.

Иудаизм набросился на меня, как только я прибыл в Израиль, и, как ни странно, немедленно произвел отталкивающее впечатление своим навязыванием средневековых традиций, закрытыми магазинами по шабатам и нескончаемой шабатней тоской. Учил я иврит с напором и вскоре стал довольно сносно понимать и выражаться, а к концу своего пребывания в стране Принудительного Еврейства уже считал иврит своим вторым языком.

Друзья мои, евреем меня сделало исключительно мое окружение, тыкавшее в меня пальцем в школе и обзывавшее «еврейтором» в училище. В душе я такой же еврей, как и китаец. Нет ничего более низкого и бездумного, как соотносить себя с какой-либо нацией, особенно в современном мире, где больше нет феодального насилия национальных уделов, в мире, где каждый может быть кем пожелает, войдя в интернет и тем самым сбросив свою земную оболочку.

Конечно, у меня в потрохах сидел чертенок национальной гордости, привитой мне ранними годами национальной неприязни ко мне. В России я всем напоказ выставлял факт своего еврейства, как бы говоря —да, еврей, ну и что?! Еще все время шутил: «Древняя нация – высокая потенция». В Израиле я от этого полностью излечился, как и от чувства собственной особенности. Я, правда, продолжаю выставлять напоказ свою принадлежность к еврейству, но, скорее, просто для того, чтобы посмотреть на реакцию людей и немножко над ними поиздеваться.

– 1 am Jewish[113]! – заявляю я обычно почти сразу с порога; канадцы теряются и отвечают:

– It'sOK![114]

Особый интерес, конечно, заключается в наблюдении за жертвой такого признания, если мой собеседник имел несчастье родиться немцем. Тогда я буквально превращаюсь в национального садиста, спрашивая повара Кристиана, умеет ли он готовить гефил-те фиш.

Покинув Израиль, я стал замечать, что, в общем, все люди похожи друг на друга, и евреям чаще всего приписываются отрицательные качества того народа, вместе с которым они проживают. Например, французы гораздо большие жиды, чем сами жиды, – они жадны до отупения, что, впрочем, можно сказать и о норвежцах, которых мы тоже часто подозревали в связях с народом Моисеевым.

Я бы сказал, что израильтяне – наименее жадные из всех народов, которые мне посчастливилось наблюдать.

Все эти разговоры о том, кто какой породы, противны мне до глубины души, так что можете совершенно спокойно отнести меня к безродным космополитам, к коим я, увы, скорее всего, и принадлежу.

К сожалению, что-то странное происходит с еврейским народом на протяжении тысячелетий. Всеми гонимый, униженный, оболганный, он никогда не находит способа, как себя защитить, как прекратить эту бесконечную линию мытарств. Особенно горько наблюдать это сейчас, когда, казалось бы, будучи современной страной с населением, равным по численности населению Новой Зеландии, Израиль по-прежнему неспособен произвести из себя что-либо достаточно устойчивое и ценное, чем можно было бы гордиться и где, по крайней мере, можно было бы жить.

Я любил погружаться в Тору на иврите и, к своему удивлению, довольно скоро стал улавливать отголоски смысла. Конечно, меня зачаровывала возможность так, без особого усилия, по-повседневному прикоснуться к историческому литературному памятнику, к его особой философии. Однако многочисленные толкования наипростейших фраз мне всегда казались надуманными.

Мне никогда не удавалось вдумчиво пообщаться с раввинами и прочими «хахамим»[115]. Я уверен, что многие из них – весьма выдающиеся мыслители. Одно лишь жаль: все их мышление должно служить доказательству исключительности еврейского мировоззрения, что само по себе не позволяет быть достаточно объективным. Несмотря на то, что я примерно предполагал, что из себя может представлять еврейское философское мировоззрение, интерес к нему не обошел и меня стороной. Особенно меня поражал тот факт, что многие из философских выводов, которые я считал своим достижением, обнаруживаются в Торе и в еврейской философии, а посему не являются признаками моего прозрения, а лишь какой-то внутренней генетической предрасположенностью видеть вещи так, а не иначе.

Меня поразил язык Торы с ее «временными перевертышами»: ва-йелэх, что буквально значит «и пойдет», но переводится «пошел», вэ-калах, что значит «и пошел», но переводится «пойдет». Это добавление буквы «вав» придает ощущение вечно продолжающегося действия. Это совмещение идеи вечности и времени повсюду отражено в языке Торы, который, видимо, справедливо называют святым – отражающим суть вещей. Мироздание с его незыблемыми основами называется на иврите олам, и максимальный период времени, за который Творение должно прийти к совершенству или, иными словами, за который должна раскрыться Божественная цель, выражается тем же словом олам. Но для того чтобы правильно понять значение слова олам, нужно учесть, что время с точки зрения еврейской философской системы является активным элементом и само раскрывает Божественную цель и приближает к ней мироздание. Таким образом, понятие «мир» преломляется через призму понятия времени: сущность пространственных форм проявляется с приближением Вселенной и всего, что наполняет ее, к цели, а цель раскрывается через время.

Евреи во все времена довольно вольно относились к понятиям времени и пространства. По утверждению раввина Зеэва Султановича, понятие времени у народа Израиля является активным и полным: предполагает не только стороннее наблюдение за каким-либо процессом изменения форм материальных объектов или их перемещения в пространстве, но и отводит человеку активную роль в установлении момента начала месячного и годичного периодов, а следовательно, и их длительности. Как следствие праздничные дни, которые, казалось бы, связаны с определенным природным циклом и потому должны быть неизменны, смещаются на день-два при добавлении дня к месяцу или на целый месяц при добавлении месяца к году. И хотя еврейский календарь строится на сочетании солнечного и лунного циклов и начало месяца должно устанавливаться по свидетельству людей, видевших новую луну, или на основании астрономического расчета, а расхождение солнечного и лунного годичных циклов регулируется путем добавления (с определенной периодичностью) месяца к году, представители Верховного суда обладали правом по разным соображениям и в силу многих обстоятельств продлевать месяц на день или год на месяц по своему усмотрению.

Таким образом, при определении ключевых точек временного цикла объективная реальность отодвигается на задний план и преимущество отдается субъективному восприятию человеком параметра времени, независимо от того, основывается оно на зрительном восприятии, на результатах мыслительной деятельности или на проявлении собственной воли, продиктованной соображениями, изначально не предусмотренными и не принимаемыми законом в качестве аргумента для принятия решения.

Увы, остался я со своим ивритом, как с красивой, но бесполезной старой вещью. Единственная книга, которую можно читать на иврите, – это Тора, ну и разве что другие священные книги. Все остальное мне представляется плоским. Газеты[116] скучны, как прыщавая мордочка школьника, современные книги пусты и неглубоки. Вся еврейская философия утопает в религиозной доктрине и ставит своей целью оправдание существования древнейших, чуть ли не племенных традиций, которые должны руководить нашей сегодняшней жизнью.

Вот я собирался написать «Маськина» на иврите, но пока так и не нашел человека, который взялся бы мне в этом помочь. Кстати, литература на иврите чрезвычайно далека от разговорного языка, и поэтому доступна только небольшой группе людей, которые наслаждаются своим пристрастием к высокому ивриту. Я бы хотел написать «Маськина» просто, по-народному… Так, чтобы всем стало ясно, что образ жизни натуральным хозяйством является как раз-таки самым прогрессивным в мире. Но, увы, кандидатов в редакторы у меня нет… Кому ни предлагаю – все шарахаются.

Вообще, после последних пяти лет очередной интифады с израильтянами каши не сваришь…

Похоже, как автор я обречен на забвение. Дело в том, что евреи меня проклянут за мои безжалостные высказывания в их адрес, а неевреям будет неинтересно читать мои вечные разборки с собственным еврейством… Это все равно, что читать о конфликтах цыгана с собственным цыганством или чукчи с собственным чукчанством.

Так что книги мои исключительно для меня самого, и с евреями я могу общаться лишь с отбывшими в мир иной, а посему менее агрессивными к лицу, их видящему без призмы иудаизмомании.

Что же я вынес для себя из своего глубокого погружения в иврит и в еврейскую культуру? Воспользовавшись образом Торы, можно сказать, что роль человека напоминает лестницу, которую видел Иаков во сне. Она соединяет небо и землю – идею и пространство, и мы, спотыкаясь и матерясь, все по ней шарахаемся то вверх, то вниз…

Глава пятьдесят третья

Как я поселился в стане англосаксов и стал их писателем

В результате бегства от самого себя – бегства, охватившего всю мою сознательную жизнь, – я оказался в стане англосаксов, и, естественно, был вынужден начать писать по-английски, потому что никаких других языков англоязычные соплеменники не признавали. Видели бы вы, как они смотрят на любую книжку, написанную не на английском, – как на вещь бесполезную и даже в какой-то мере вредную.

Уважают мои новые сограждане только свой язык, а посему мне пришлось, кряхтя и напрягаясь, начать писать по-английски, чтобы заявить окружающим: «Я – писатель», что в переводе означает: «Оставьте меня в покое, не обращайте внимания на мой странный образ жизни».

Здесь у нас все писатели. Большинство планирует вот-вот написать книгу, часть уже пишет, а некоторые и правда написали. Так что, чтобы быть полноценным жителем, просто необходимо включиться в этот писательский процесс.

Пишем мы, правда, слабенько, все больше какие-нибудь общеизвестные истины, выдавая их за суперсвежие прозрения, однако это не важно. Главное, чтобы было по-английски, и чтобы название было броским.

К сожалению, то, чему меня учили в так называемой английской школе в родном городе, оказалось далеко не тем языком, на котором пишут и говорят в реальном англоязычном мире. Более того, знания, вколоченные в детстве, мешали и продолжают мешать хоть как-то приблизиться к стандартному английскому языку, используемому большинством его носителей.

Поэтому процесс писания по-английски занимает у меня несколько болезненных стадий. Я нанял англоязычного секретаря, некоего Стивена, и по три часа три раза в неделю надиктовывал ему на своем английском то, что я собирался поведать миру, а он сразу превращал мои фразы в нормальные, привычные английскому уху. Правда, Стивен долго не выдержал и от меня сбежал.

Далее я давал тексты на редакцию одному молодому философу, Дэвиду Милсу, но он их переиначивал настолько, что я сам не мог узнать своих мыслей.

Далее тексты попадали к миссис Джоан Скивс из издательства «Люмина Пресс» во Флориде, где они окончательно дорабатывались.

Результатом стала книга про Маськина на английском «Lilli-Bunny and the Secret of a Happy Life», которая вышла в США в мае 2006 года. Разумеется, я поменял имя, и на обложке вместо Бориса стал Брюсом, а иначе как можно преодолеть предубеждение англоязычного читателя перед русским именем?

Также, в связи с внезапным бегством секретаря, у меня осталась недописанной книга «The Joys of Commonsence» по мотивам моей «Кухонной философии».

В английский вариант «Маськина» я включил только 30 глав. На большее не хватило духу. Пришлось внести огромное количество изменений, добавить пояснения, специфические шутки.

Например, там, где в русском варианте речь идет о том, что интеллигенция не стыкуется с народом, в английском варианте это звучит: «The Best People of the Nation actually never meet their society in person». – «Лучшие люди нации никогда не встречаются со своим обществом», а вместо потребления «горькой» и те и другие курят марихуану, в англоязычном простонародье именуемую «pot». Ну а поскольку это слово звучит «пот», то сама собой приходит на ум шутка: если американцы курят «пот» и становятся от этого неамбициозными и немного «хиппи», то китайцы, по всей видимости, курят «антипот» (поскольку являются антиподами), и это делает их амбициозными…

Вообще продвижение книги на рынок у американцев поставлено лучше всех. Плати деньги – и получишь и рецензии от обозревателей «Нью-Йорк Тайме», и включение во все каталоги. К сожалению, очень малое значение имеет, что же ты, в сущности, написал. Реклама и другие «раскручивающие» мероприятия позволяют продать практически любую книгу. И не важно, родной для тебя английский или неродной. Подправят, отредактируют – и вперед.

Язык – это единственное средство хоть как-то общаться с окружающим миром, а без внешних сфер человек погружается в темный мешок собственного бытия, столь мало отличимого от небытия.

Меняя в спешке континенты, я наполнил свою голову винегретом из слов и понятий, перестав быть вполне продуктом русскоязычной среды, но так и не став продуктом какой-либо иной… Люди! Я остался без языка! А следовательно, на меня пахнуло черным духом небытия, от которого бархатно щекочет глаза и хочется падать, падать, падать… Бесконечно и бессознательно.

Я стал цепляться за скользкое вымя вавилонской коровы в надежде насосаться молоком чужих языков, – оно горчит, это молоко, оно мне кажется порой неприятным и странным на вкус, но ничего не поделаешь —это лучше, чем бархатный мрак небытия, пульсирующий перед невидящими глазами.

Глава пятьдесят четвертая

Как я стал французским сатириком

Взбалмошность моей творческой энергии нередко удивляла меня самого. Я как-то вдруг уперся рогом и выучил французский. Нанял первую попавшуюся учительницу с тяжелым квебекским прононсом и в течение года неотступно долбил этот язык. Потом нашел писателя-редактора в Париже, Джозефа Уакнина, который, как потом оказалось, был по происхождению марокканским евреем и даже прожил 10 лет в Израиле, где-то между семидесятыми и восьмидесятыми годами.

Я стал слать ему главы французского варианта Маськина, которого мне пришлось переименовать на французский лад в Lilli-Lapin, что звучит, в общем, мило и для русского уха – Лили-Лапа (лили – как у лилипута, а лапа – значит зайчик). Поскольку я запоем читал французскую прессу и свежевышедшие книги, которые я выписывал из Парижу, прямо как Хлестаков, только без кастрюльки, я стал переделывать «Маськина» на французский лад. Так хомяк Гамлет превратился в хомяка графа Монтекристо, и текст проникся духом французских специфических шуток:

«Pourquoi n’etes-vous pas tout vie? En France, les gens sont moins heureux que dans de nombreux pays africains. Non-sens? Helas, c scientifique. Quelle est la raison a cela? La difference principale, c des toilettes. Alors, si nous detruisons les toilettes a Paris, deviendrons-nous plus heureux?»

«Почему вы не так уж счастливы? – обращался я к парижанам. – Во Франции люди менее счастливы, чем в ряде африканских стран. Нонсенс? Увы, это научный факт. В чем же причина? Главное различие заключается в том, что в Африке многие не имеют туалетов. Итак, если мы разрушим туалеты в Париже, станем ли мы счастливее?»

Или вот еще пример:

«Savez-vous que la langue chinoise est peut-etre eme meilleure que le francais pour exprimer leme si vous demandez de la nourriture en Chinois, cela ssemble bien a des chuchotements erotiques:

Ecoutez le bruit que cela exprimeemissements qu excite-t-il? Bien, essayez encore, et vous y arriverez…"

«Знаете ли вы, что китайский язык, пожалуй, даже лучше французского для выражения любви? Даже если вы просите подаяния по-китайски, это напоминает эротический шепот.

"Во щян яао чы…" – вслушайтесь в этот звук: «я-а-а-а-о-о-о-о-о…» с мурлыкающим рычанием ленивой тигрицы. Это вас не возбуждает? Хорошо, попробуйте еще раз, и у вас получится…»

Я был так увлечен, что каждое утро бежал смотреть, не прислал ли Джосеф очередную отредактированную главу. Я словно получил возможность говорить, я обращался к Сартру и Ален Делону, сообщал французам подробный рецепт салата оливье, подтрунивал над испытаниями ядерного оружия на французском атоле и самозабвенно переводил шутки из русского «Маськина» на французский лад:

«Ne posez jamais votre doigt sur un aveugle parce qu'il est aveugle! Sinon il trouvera le moyen de vous rendre egalement aveugle…»

«Никогда не тычьте пальцем в слепого! Ибо он изыщет средство сделать и вас слепым…»

Разумеется, пришлось поменять имя. Французам нужно что-нибудь французское. Брюс превратился в Бернарда, а вот фамилия Kriger, если читать ее по правилам французского произношения, должна звучать «Крижэ», но Бог их знает, как французам вздумается читать ее на самом деле. Так я стал Бернардом Крижэ —un auteur satirique bien connu – хорошо известным сатирическим автором, как меня отрекламировал издатель в напрасной надежде привлечь наивного читателя…

По завершении работы над книгой, в которую тоже вошло тридцать глав, как и в английский вариант, началось самое скучное – попытки ее продвинуть. Заскорузлый французский книжный рынок кажется непробиваемым, и чисто символическая отсылка бесплатных экземпляров литературным обозревателям в парижской прессе и телевидении вряд ли что-нибудь даст.

Однако я упорный. Рано или поздно французам придется познакомиться с Маськиным, точнее, Лили-Лапа, без которого, безусловно, жизнь во Франции темна и неприемлема.

Глава пятьдесят пятая

Энергия испанского слова

В своей безумной попытке прожить тысячу жизней я просто не мог обойти испанский. Он стоял особняком и помахивал пикой Дон Кихота. Санчо Панса вечно чего-то жевал, не слезая со своего гужевого средства передвижения. С Дон Кихотом я познакомился рано. Его черная чугунная статуэтка стояла на нашем пианино, и я с раннего детства играл с этим худощавым идальго, глядящим в свою распахнутую чугунную книжку.

После французского занятия испанским не казались чем-то сложным. Многие слова в этих языках похожи. Учительница испанского, Вероника Макнэйми, которую я нашел в нашем городке, была родом из Сальвадора, при том, что ее отец, канадец, в молодости отправился в археологическую экспедицию в Боливию, где и познакомился с будущей мамой моей учительницы. Она была, разумеется, оперной певицей, он был, ясное дело, чертовски молод, так они и поженились. Потом дела привели их в Сальвадор, где и родилась моя учительница, между прочим несущая в своих жилах и индейскую кровь по материнской линии. Поэтому я всегда поражаюсь, глядя на нее, насколько ее профиль напоминает лица, изображенные на барельефах древних инков и ацтеков.

Ее родители навсегда остались жить в Боливии, и я был несколько удивлен этому факту… Имея возможность поселиться в Канаде, зачем оставаться в отсталой стране?

Моя жажда прожить тысячу жизней вдруг швырнула меня на Кубу, как обычно внезапно, просто погода в Канаде была совсем уж невыносимой… конец марта в наших широтах, можете себе представить – снег, слякоть, бррррр…

Куба многое мне разъяснила… Люди и природа вполне компенсируют неудобство жизни в отсталой стране.

Какая энергия живет в кубинцах! Какое жизнелюбие и страстность! Неудивительно, что Куба приковала к себе Хемингуэя, который взял и обосновался там. Когда прибываешь на бело-песочные берега восхитительного океана, желание поселиться под куполом, освежаемым ветром пальм, становится непреодолимым.

Увы, на Кубе я понял, что испанского пока не понимаю, да и говорю-то с грехом пополам.

Вообще нельзя судить о Латинской Америке, там не находясь. Они живут совершенно в другом измерении, и из наших простуженных северных широт это измерение кажется кривым и убогим; прибыв же туда, его черты выпрямляются, и все встает на свои места: и нищенские хибарки, которые нет смысла строить лучше из-за постоянных ураганов, и быки, пашущие землю, и медлительные кони, несущие нас на вершину холма, откуда открывается щемящая панорама на пальмы и пологие склоны…

Поверьте, понять эти земли и этих людей, можно лишь поселясь там и по-настоящему их полюбив.

Глава пятьдесят шестая

Как я преодолел свою неприязнь к немецкому

Конечно, немецкий язык ассоциировался в моем сознании ни с чем иным, как с фашистами. Когда, случайно сбившись с дороги в восточной Франции, мы попали в Германию, то даже не вышли из машины, проездив два часа где-то в районе Саарбрюкена (Saarbriicken) и ища обратную дорогу во Францию. Стоило нам остановиться на перекрестке, как мы услышали немецкую речь. Короче, почувствовали себя как за линией фронта.

Безусловно, Вторая мировая война продолжает бушевать в наших сердцах и душах. Однако я чувствовал, что сбрасывание со счетов целого народа, культуры, можно сказать германской цивилизации, принесет мне больше вреда, чем пользы.

Дело в том, что пока знание языка и национальной культуры ограничивается общеизвестными фразами и фактами, любая цивилизация вырисовывается в гротескном свете, проистекающем от предубеждений и плоских острот. Стоит же углубиться в язык и культуру, как старое лубочное представление блекнет, и ему на смену приходит целый мир понятий и мыслей, слов и надежд, привнесенных в эту вселенную изучаемым нами народом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23