Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

ModernLib.Net / Современная проза / Кригер Борис / Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Чтение (стр. 14)
Автор: Кригер Борис
Жанр: Современная проза

 

 


– Ловко сказано, – насупился я, – но как же все это облегчит нашу жизнь, которую вы столь клеймите?

– А как не клеймить? Ведь не лучше обстоит дело и с миром человеческих мыслей. Мысли – вот от чего особенно муторно… Они еще хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца, оставляя какой-то странный привкус. Я против декартовского cogito, которое выписано как ощущение всяким человеком неразрывности «я мыслю» и «я существую», оборачивающееся, однако, еще одним глубоким болезненным надрывом, к примеру: эта мучительная жвачка-мысль: «Я СУЩЕСТВУЮ», ведь пережевываю ее я, Я сам. Тело, однажды начав жить, живет само по себе. Но мысль – нет; это я продолжаю, развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую!.. Если бы я мог перестать мыслить! Моя мысль – это я; вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Ведь даже в эту минуту – это чудовищно, – я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию – это всё различные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование. Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади, я чувствую, как они рождаются где-то за моим затылком… Стоит мне сдаться, они окажутся передо мной, у меня между глаз, – и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной и, заполнив меня до краев, возобновляет мое существование…

– Странно: то, что мне доставляет наивысшее наслаждение, моя способность мыслить, вам доставляет истинную муку. Как же вы можете желать перестать мыслить? А, понимаю… Я тоже так себя ощущал до того, как начал лечиться от невроза… – начал было я свою любимую тему.

– Не в неврозах дело, – раздраженно оборвал меня Сартр. – Человеку не следует питать никаких иллюзий. Свобода – не высший и счастливый дар, а источник страданий и призыв к ответственности. На свободу человек обречен. Смысл экзистенции как сущности человека – в том, чтобы выдержать, выстоять, все-таки состояться в качестве человека.

– Я с вами отчасти согласен, но мне кажется, этот ваш пафос может принести больше вреда, чем пользы… – снова заговорил я, и вновь был прерван несостоявшимся владельцем 250 тысяч крон из Нобелевского фонда.

– Конечно, есть люди, которые спасены вдохновением и творчеством от греха существования. Возможно, вы мните себя таким, – грубо обрезал Сартр.

– Не будем опускаться до словесной перепалки, тем более что поезд уходит все дальше, а Лейбница мне действительно надо спасать, он хороший, а Вольтер на него зол. Лейбниц проблему противоречия между представлением о благости и всемогуществе Бога и несовершенствами, существующими в мире, решает тем, что считает, что Бог сотворил «наилучший из возможных миров», ибо существование такого мира лучше, чем его несуществование. Бог не творит зло, а лишь допускает его существование в мире. Допущение зла необходимо и для того, чтобы человек мог обладать свободой воли, самостоятельно выбирая, совершать ему добрые или порочные поступки, неся ответственность за свой выбор. Как раз той самой свободой, которую вы, Жан-Поль, заклеймили.

– Я выступаю против тех, кто полагает: отрицание существования Бога, явный или скрытый атеизм ничего не меняют и в повседневном поведении человека, и в его бытии. На самом деле атеистические предпосылки – а я их принимаю, – коренным образом меняют трактовку жизни и человека. Помните у Достоевского: «Если бог не существует,[80] все позволено»? Для экзистенциализма это отправной момент. Человек свободен, он и есть свобода. Нет ничего ни над нами, ни перед нами в светлом царстве ценностей, нет оправдания и извинения за содеянное нами. Мы одиноки и покинуты. Человек, снова и снова повторяю я, приговорен быть свободным. Индивид должен выбирать свою сущность независимо от того, как сложатся обстоятельства или как поступят другие, в том числе и близкие по устремлениям, люди. Ссылки на обстоятельства не должны затемнять наших выбора и ответственности. Человек существует только тогда, когда реализует себя, свой экзистенциальный проект; и он ничто, кроме суммы своих действий, ничто, кроме результатов, к которым уже привела или приведет его жизнь.

– Давайте, Жан-Поль Эмарович, считать, что на сегодняшний момент наш с Маськиным экзистенциальный проект – спасти Лейбница, – твердо сказал я, глядя Сартру прямо в глаза.

– Ну хорошо, – согласился Сартр, – идите, ловите своего волка Вольтера, спасайте вашу бабушку Лейбница, не давайте обижать ее внучка – хлюпика Руссо. В этом, по всей видимости, и состоит ваш свободный выбор. А вы, гражданин, – напоследок строго обратился Сартр к Маськину, – с такими ушами больше в поезд не суйтесь…

– Хорошо, хорошо, – весело согласился Маськин и дернул за стоп-кран; поезд остановился, и мы помчались осуществлять свой особый, сознательно и свободно выбранный экзистенциальный проект.

Глава сороковая

Как я бегал по лестнице Маслоу

Сойдя с поезда, мы практически сразу нашли тропинку с указателем к бабушке Красной Шапочки:[81]

Пробежав где-то с полкилометра, мы ворвались в маленький домик, дернув за веревочку, – поскольку в результате этого простого, можно сказать, ставшего уже ритуальным действия дверь и открылась. Я вскинул ружье и оглядел комнату. Картина, представшая перед нашими глазами, была настолько неожиданной, что мы остановились, как вкопанные. Если бы мы увидели там Непорочную Деву Марию, продающую соленые огурцы для уже совсем беременных или противозаточаточ-ные средства для тех, кто еще слегка, я думаю, мы удивились бы меньше. Дело в том, что в маленькой гостиной сидели Руссо, Лейбниц и Вольтер и мирно играли в подкидного дурака…

Я понял, что в этот момент мой экзистенциальный проект полностью провалился, и ощутил вполне всю тяжесть слов Сартра о свободе выбора, которой проклят маяться человек. Было совершенно ясно, что эта компания хорошо спелась и что ссорилась она только на публике, а между собой втихаря давно уже все разногласия устранила, и я оказался совершенно ни при чем.

Я извинился и вышел, забыв свое любимое охотничье ружье. Маськин последовал за мной.

Мне стало совершенно незачем жить, и я как бы остался у разбитого корыта.

Вольтер вынес мое ружье и, заботливо выдохнув очередной клуб табачного дыма мне в лицо, сказал:

– Ладно, не расстраивайся. Еще успеешь спасти мир. Он настолько придурочный, что, я думаю, шансов еще представится немало. А пока вот лучше сходи на аттракцион, тут недалеко. «Лестница Маслоу» называется. Американская штука, барская, век воли не видать… – Вольтер протянул нам билетики, а я даже прослезился, настолько мне было неудобно, что я дурно отзывался об этом человеке. Вольтер взял с нас всего по трешке за билет, почти по номиналу, что было недорого, если принять во внимание, что Вольтер всю жизнь увлекался театром и спекулировал театральным билетами вполне профессионально. Сердечно поблагодарив Вольтера, мы отправились на аттракцион.

Предъявив билетики на входе, мы взошли на первую ступень лестницы потребностей Маслоу, где нас плотно покормили, тем самым удовлетворив наши базисные потребности.

На второй ступени нам нахлобучили по военной каске и противогазу, тем самым удовлетворив нашу потребность в безопасности.

На третьей ступени нам предложили погладить друг друга по голове, одетой в каску и противогаз, и объясниться в любви, чем и удовлетворили потребность в оной.

На четвертой ступени нас все поприветствовали и похлопали по плечу, удовлетворив тем самым нашу потребность быть принятыми в обществе. Причем на первых ступенях с нами было немало животных, в частности кроликов и котов, а вот на следующей, пятой ступени остались только люди. Там удовлетворяли потребность в знаниях, и нас попросили зазубрить два псалма из учебника квантовой физики.

На шестой ступени нам подарили по цветочку, удовлетворив тем самым потребность в эстетике; далее, на седьмой ступени, нам дали самореализоваться с помощью караоке, позволив поорать блатные песни благим матом.

Далее шла наивысшая площадка, откуда открывался отличный вид на весь лес; нам дали рупор, и мы с Маськиным прокричали на весь лес очень важные слова, которыми всех куда-то посылали, но вот куда, не помню или просто стесняюсь вам сообщить. Таким образом мы помогли всем окружающим тоже в какой-то мере самореализоваться.

После этого нас быстро на лифте опустили вниз и вышибли пинком из аттракциона. Конечно, все было организовано аккуратненько и рассчитано на массового посетителя, хотя я считаю, что пинать под зад было совсем излишне, мы бы и так ушли. Но американский сервис всегда был навязчивым и с элементами насилия, поэтому удивляться не приходится.

Ну, а если серьезно, разве не по этой лестнице потребностей Маслоу я бегаю всю жизнь?

Сначала мне, признаться, действительно нечего было есть, и я работал на пропитание, потом сытость показалась мне недостаточной, и я побежал сломя голову, меняя страны и ища безопасный угол. Повсюду я таскал за собой свою Анютку (в гражданской жизни именуемую Маськиным), которая всегда окружала меня уютом и любовью, чем решала этот для многих других не решенный вопрос.

Далее я пытался притереться к разным обществам, но все они гнали меня взашей, и я создал свое собственное общество, состоящее из моей семьи, трех котов, собаки и бизнеса, где я вполне принят окружающими, а с внешними людьми и животными стараюсь не общаться… Чтобы не обидели.

Далее я удовлетворял и продолжаю удовлетворять свою жажду знаний, изучая все, что можно изучать…

Более того, недавно, не удовлетворившись чтением научных журналов, я решил посещать конференции по темам, которые меня интересуют, даже если я профессионально не имею к ним никакого отношения. Вот, с Божьей помощью, поеду на конференцию в Гарвард по поводу массивных черных дыр в центрах галактик. Эти вопросы меня всегда чрезвычайно интересовали. Потом летом поеду на конференцию по философии космологии в Монреаль. Я бы учился многому еще, кроме языков, но местные мои леса не могут предложить мне большое число интересных специалистов, и поэтому приходится довольствоваться изучением французского, китайского, немецкого и испанского. В следующем году, возможно, возьмусь за португальский, японский и итальянский. При этом надо как-то не забыть русский, английский и иврит.

Потребность свою в эстетике я удовлетворил сполна, потратив целое состояние на отделку собственного жилища… и купив новый галстук, а также енотовую шапку с хвостом. Не смейтесь, шапка действительно очень красивая. (А вы что, и правда подумали, что я енота сам пристрелил?)

Ну, а самореализации у меня хоть отбавляй – чем самороман вам не самореализация?

Увы, не так все просто…

В чем же на самом деле заключается мой экзистенциальный проект? Ведь, помните, Сартр в вагоне нам сказал, что человек существует только тогда, когда реализует себя, свой экзистенциальный проект; и он ничто, кроме суммы своих действий, ничто, кроме результатов, к которым уже привела или приведет его жизнь…

Конечно, можно спорить, что не в результате дело, а в процессе. Можно долго разглагольствовать об иллюзиях. Но – а все-таки? В чем же состоит смысл моего существования? Пусть ответом будет очередная иллюзия, но что-то же надо ответить?

Если я все еще вам не надоел, то, с вашего позволения, в следующей части этого нескончаемого саморомана я попытаюсь разобраться, в чем же заключается мое простое ремесло…

Часть пятая

МОЕ ПРОСТОЕ РЕМЕСЛО

Глава сорок первая

Как я стал поломойщиком

Необходимость мыть полы преследовала меня с детства. В моей семье считалось, что дети должны активно помогать по дому, а поскольку жили мы небогато и такие буржуазные штучки, как «прислуга», никому и в голову не могли прийти, то едва я подрос, как мне вручили швабру, половую тряпку, ведро и благословили на пожизненное мытье полов.

Не знаю почему, но против этой размеренной и, безусловно, важной домашней обязанности восставало все мое близорукое существо. Я действительно не видел грязи на полу, впрочем, как и букв на классной доске, но то, что я страдаю близорукостью, выяснилось лишь классу к третьему-четвертому К этому времени я зарекомендовал себя как полный придурок, который не может прочесть с доски, переписать домашнее задание и, что уж совсем ни в какие ворота не лезло, неспособен даже как следует вымыть пол. Квартира у нас, на беду, была по советским меркам огромной. Длиннющий коридор тянулся на четырнадцать метров, покрыт он был белым линолеумом, который со временем почему-то порозовел и стал пузыриться. Не менее неприятной была и необходимость мыть полы на кухне. Так или иначе, в семье я прослыл лентяем, а в школе – идиотом.

Когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет, я подрядился на свою первую работу. Отгадайте, в чем заключались мои должностные обязанности? В мытье полов и лестниц в подъезде. Я сначала прошелся-таки шваброй пару раз по мучительным ступенькам четырехэтажного дома, но когда в один прекрасный день наткнулся на ужасающую кучу посреди лестничной клетки то ли второго, то ли третьего этажа, я больше в подъезд со шваброй не ходил, потому что от одной мысли о приближении к этой куче меня тошнит даже теперь, через двадцать с лишним лет после этого знаменательного события.

Однако первую зарплату в размере энного количества рублей мне уплатили, и я, как водится, отдал ее маме, купив ей подарок – металлический кувшинчик индийского производства. Это было семейной традицией, ибо мама с первой зарплаты купила своим родителям небольшую статуэтку безрукой Венеры Милос-ской, которая простояла все мое детство и юность на книжном шкафу в столовой.

Моя вторая работа была тем же летом – в больнице санитаром. Необходимо было ехать на совершенно другой конец города, на улицу Байдукова, остановка Семь Ключей, и после получаса прогулки я прибывал в пропахшую лизолом и хлоркой больницу. Там мне выдали… тряпку, швабру и ведро.

Снова потянулись мои поломойные будни, и в моем едва начинавшем проклевываться сознании появилось смутное, но стойкое впечатление, что мир определил мне вполне четкую и внушительную функцию – мытье полов. Последующие факты моей неприхотливой биографии только подтверждали это мое юношеское опасение. Жизнь не сулила ничего, кроме сизифова труда, коим является любая уборка. Только помоешь – опять все напачкают, опять помоешь – снова все натопчут… Таким образом, продукт труда моего становится не то что никчемным, а просто призрачным и недолговечным, как и вся моя жизнь.

Я искренне тосковал и смотрел на волю; в окно больницы на улице Байдукова был виден зеленый лес, и я подолгу засматривался на эту картину, страстно мечтая вырваться на свободу и туда… Однажды я позволил себе такое приключение, я ворвался в этот лес и сел под дерево, задрав голову и наблюдая тихо плывущие меж хвойных ветвей облака. Мое созерцание прервала какая-то бабка, по-видимому, собиравшая грибочки с романтическим названием «сморчки».

– Ты чо здесь разлегся? – приветливо спросила она и, потрогав меня носком своего, кажется, мужского ботинка, осведомилась: – Живой?

Я очнулся, мне было неловко; я, не объяснившись, ретировался на трамвайную остановку и более сей лес не посещал.

Мир встретил меня совершенно странным образом. Ему не были нужны ни мой ум, ни творческий порыв, ни мои идеи… Он полагал, что мое предназначение – мыть полы, ковырять землю лопатой и, едва мне исполнится восемнадцать, отправиться в армию, где мне, полному очкастому мальчику, показали бы всю правду жизни в полном, так сказать, объеме, достаточно искалечив битьем ногами преимущественно по голове, и тем самым избавили бы от излишка ума, творческого порыва и ненужных идей.

Вы знаете, как только я понял намерения этого мира, я восстал. Да=да, восстал. Конечно, не против родителей, я их слишком боялся и мыл пол дома без особого ропота, но против армии я восстал и стал скрываться от военкомата вполне сознательно и, я бы даже сказал, профессионально.

Далее я уехал от всего этого кошмара в Израиль. Где, вы не поверите, мне выдали швабру и попытались призвать в армию.

«Да что же они все, с ума посходили?» – подумал я, снова применяя тонкие методы конспирации против местного военкомата и кося от армии напропалую. Кстати, от израильской армии отмазаться оказалось еще сложнее, чем от советской. Это заняло у меня не меньше двух или трех лет.

Я даже шутил, что если меня призовут еще в какую-нибудь третью армию, например турецкую, то я, наверное, сдамся и уже не буду уклоняться…

Тихой сапой – вроде бы все законненько и все правильно, – окружающий мир вел себя настолько враждебным и недоброжелательным образом по отношению ко мне, что я никак не мог прийти в себя. Помощи от родителей ждать было нечего, ибо в Израиле старики становятся совершенно беспомощными. Итак, передо мной стоял вопрос, как выгнуть все по-своему.

Влюбился я рано, когда мне было семнадцать, еще в России. Анюте (впоследствии Маськину) было двадцать, она была несвободна, и в этом браке у нее был годовалый ребенок, так что шансов на счастье у нас не было никаких.

Кроме борьбы за право просто существовать годы моей юности были опьянены горьким шармом борьбы за свою любовь, окончательно разрешившейся, вы не поверите, только в этом году, через шестнадцать лет, когда Анютина дочка, удочеренная мной моя милая Кашатка, вместе со всей семьей наконец получила канадский паспорт.

Израиль не давал мне жениться на Анюте, выставлял ее из страны, когда она приехала по моему приглашению. А когда через несколько лет они все-таки сдались перед свидетельством о браке, выданным нам парагвайским загсом, то все-таки отомстили тем, что ребенку не дали израильского гражданства. Она так во всех документах и значилась – «без гражданства».

Итак, цели окружающего мира были чрезвычайно просты:


1. Моя функция в жизни – мыть полы. Ах, ты еще закончил медучилище, чтобы поступить в мединститут? Ну хорошо, хорошо, тогда мы доверим тебе работу медсестры – ты можешь гордо мыть зады больным и заворачивать трупы по ночам.

2. После использования в качестве поломойщика и задоподтирателя я должен пойти в какую-либо армию мира, где мне свои наваляют хуже врагов, а там судьба покажет. Может, выживу отмороженным на всю голову. А может, и погибну смертью не очень храбрых.

3. Жениться на той, кого любишь, мы тебе не дадим, даже не проси. Да и зачем тебе? Отмыв полы и погибнув или отшибив мозги в армии, потом как-нибудь напоследок размножишься.

Мой ответ окружающему миру был тверд и прост:

А НЕ ПОШЕЛ ЛИ ТЫ НА X…

И, как это ни покажется странно, всю свою жизнь я потратил на то, чтобы осуществить эту свою сверхзадачу-минимум, послать мир на х…

И только недавно мне это более или менее удалось.

Глава сорок вторая

Как я врачевал страждущих

Болезнь есть ничто иное, как проклятие, с которым нам приходится мириться, смазывая его псевдоцелебными мазями и прочими лекарственными зловониями. Врач во все времена рискует оказаться шарлатаном, ибо то, что считалось полезным всего каких-нибудь несколько десятков лет назад, сегодня считается вредным и даже преступным. А завтра, возможно, снова окажется чрезвычайно современным и полезным.

Конечно, медицина не является пустым местом. Люди нынче живут гораздо дольше и болеют, казалось бы, меньше, во всяком случае, в более везучей части земного шара. Таблеточки тоже нынче стали неплохими, проглотил – полегчало. Ну, а каковы отдаленные последствия от приема этих самых таблеточек, конечно, никому не известно. А каковы отдаленные последствия всей нашей жизни, проведенной даже без таблеточек? Не спрашивать? Сами догадались? Ну вот и славненько.

Когда в моей славной юности решали, чего со мною делать, – решили отдать меня после восьмого класса в медицинское училище. Бабушка у меня испытывала интерес к медицине, привила его и мне. Я перерисовывал, по глупости, какие-то сердца из старых учебников по анатомии и крутился вокруг мамы на кухне, когда она разделывала курицу, чтобы посмотреть, как устроено куриное сердце. Ну, вот и допрыгался. Брат полистал какой-то справочник про разные учебные заведения и торжественно объявил мне, что пойду я на фельдшерский факультет медицинского училища Свердловской железной дороги. После его окончания я поступил в медицинский институт на лечебный факультет. Дальнейшая моя учеба в Еврейском университете тоже была связана с медициной. Вот уже десять лет на весь Израиль гремят курсы Кригера по подготовке к экзаменам Министерства здравоохранения для врачей, медсестер, фармацевтов, стоматологов. Одних учебников за эти годы мы издали не меньше тридцати. Ну, и теперь мой горький хлеб с маслом в Канаде добывается клиническими исследованиями, проводимыми для фармацевтических компаний, и профессиональными курсами в этой же сфере.

Медицину я не то чтобы не люблю. Просто, как я уже сказал, мне кажется, что от врачебного ремесла всегда проистекал, да и теперь проистекает фальшивый аромат шарлатанства. Чехов мне частенько говаривал: «Доктора – те же адвокаты, с той только разницей, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят, и убивают». Однако такая точка зрения слишком жестока, ибо врачи все же приносят ощутимую пользу, даже на фоне не менее ощутимого вреда.

В одном медицинском трактате 1795 года сказано: «Никогда еще состояние медицины не было так совершенно». Сегодня, спустя более чем двести лет, это утверждение вызывает сомнение – уж слишком неприглядно состояние современной медицины. За многовековую историю медицина прошла сложный путь накопления и совершенствования знаний по распознаванию, предупреждению и лечению заболеваний. Основным методом лечения в современной медицине является фармакотерапия. Ее значение велико: она помогла избавиться от многих заболеваний и сохранить жизнь миллионам людей. Сейчас тысячи лекарственных средств, уже существующих, и синтез новых препаратов способны воздействовать на всех уровнях – от субклеточных структур до регуляции функций организма в целом. В то же время столь широкое использование фармпрепаратов привело к новым проблемам: аллер-гизации организма с развитием лекарственной болезни, нарушению функций печени и почек, появлению микроорганизмов, резистентных к антибиотикам.

Но самая главная проблема состоит, пожалуй, в том, что существует колоссальная разница между тем, чего достигла современная медицинская наука, и тем, что можно наблюдать в больницах и на амбулаторных приемах во многих странах. К сожалению, четкие предписания медицинских учебников игнорируются, и от этого, пожалуй, происходит 70 % всех ляпсусов и осложнений. Всего лишь один-единственный раз я наблюдал медицинский сервис, к которому не мог придраться мой испытующий взгляд, натренированный на каверзных экзаменационных вопросах. Это было в Норвегии. Та больница, с которой мне пришлось там познакомиться, была идеальной.

Хотя все ругают медицину, а знаете ли вы, какова была средняя продолжительность жизни жителей Европы в 1900 году? Всего 38 лет! А отчего они чаще всего умирали? От гриппа! А также от туберкулеза, холеры, брюшного тифа и прочих инфекционных напастей.

И величайшая заслуга медицинской науки заключается в том, что все это было преодолено. Сегодня в Европе в среднем живут более семидесяти лет. Именно современная медицина продлила нашу с вами жизнь вдвое.

Особенно хороша современная медицина в лечении острых хирургических заболеваний – травматологи и хирурги подчас творят чудеса.

Однако всё же чаще встречаются случаи, когда современная медицина оказывается малоэффективной. Например, при лечении хронических заболеваний. А у многих людей годам к пятидесяти накапливается приличный букет самых разных болячек, и в последнее время возраст их появления все больше молодеет.

Представьте, с какими трудностями приходится сталкиваться врачу, встречая такого пациента. Что назначать в первую очередь, а что потом, учитывая, что большинство фармпрепаратов имеют вредные побочные действия и обладают плохой совместимостью?

Корень зла, на мой взгляд, кроется в том, что современная медицина ориентирована на устранение симптомов – клинических проявлений заболеваний, а не причин их возникновения.

Старая рекомендация: «Врачу, исцелися сам», увы, тоже, как ни странно, не действует. По данным Института патологии США, продолжительность жизни врачей в Америке в среднем на 8-10 лет меньше, чем продолжительность жизни их пациентов.

Нередко врачи обходят вниманием тот факт, что в организме все чрезвычайно тесно взаимосвязано. Невозможно эффективно лечить сердце, забывая о печени, лечить почки, забывая о костной системе, и так далее. Часто получаются ситуации, когда лечение, направленное на оздоровление одной системы или органа, вредит другим. Иногда создается впечатление, что врачи действуют так, будто уверены, что болезнь вызвана нехваткой в организме лекарств.

Одна из основных причин низкой эффективности современной медицины – отсутствие единой концепции патогенеза 23 600 заболеваний человека, занесенных в реестр Всемирной организации здравоохранения. Известно, что современная медицина может эффективно излечивать лишь 10 % из них.

Честно говоря, медицина – это все-таки не мой экзистенциальный проект. Слишком уж я нетелесный человек. Связь моя с моим грузным требовательным телом мне кажется непрочной. Дунь на меня – душа и отлетит, вспорхнет под потолок, родимая, не удержишь. А существа нетелесные плохи в непосредственном лечении страждущих, ибо медицина – все-таки наука весьма приземленная и, чего уж там говорить, требующая подчас весьма тесного контакта со скальпелем и шприцом.

Конечно, множество умерших больных крепко повредили мою нервную организацию. Сначала я их считал, но после четырнадцати – сбился со счету. Сколько их было? Десятки? Сотни? Я видел так много страданий и безысходности, которые большинству нормально живущих людей и не снились. Если у меня и были какие-либо иллюзии по поводу этого мира, то в больничном мареве среди стонов они полностью развеялись, и если обычный человек сталкивается со смертью несколько раз за свою жизнь, то для меня смерть была нескончаемым тягучим сериалом, эдаким товарняком с мелькающими трупами вместо вагонов.

Медицинское мое ремесло пыталось зачерствить мою душу, мое сострадание, мои нервы, и на какое-то время ему это удалось, ибо иначе было бы совершенно невозможно работать.

В этом чувстве моей самоотстраненности, которое, безусловно, коренится в моем неврозе, мне кажется, повинно именно мое простое ремесло, связанное с кровью и испражнениями, с муками и болью, с агонией и смертью.

Как-то, перелетая на самолете Средиземное море, мы добрались до острова Кос, и я не удивился, увидев рядом с собой в кресле самого Гиппократа. Ведь он был уроженцем именно этого острова и, судя по всему, путешествовал и практиковал в других частях греческого мира. Это был не сам Гиппократ, а его дух, витающий над родиной.

Он тоже признался мне, что медицину не очень любил, ибо считал это занятием, недостойным мыслителя, однако мудрый муж резонно отметил, что кто-то же должен заклеивать пластырем чирьи страждущих… Так и я – сначала непосредственно заклеивал что ни попадя, а потом в течение десяти лет обучал тысячи медиков, как надо правильно заклеивать, чтобы не отваливалось.

Если вы хотите услышать о моем основном вкладе в медицинскую науку, то извольте выслушать мое дополнение к цитате из Гиппократа: «Лучше, чтобы лихорадка наступала после конвульсий, чем конвульсии – после лихорадки». Я добавил к этому, что, «по-моему, лучше было бы, чтобы не наступали ни лихорадка, ни конвульсии», но великий древнегреческий бог медицины Асклепий, видимо, рассудил иначе… И я, увы, не тот, кто может вступать с ним в спор.

Глава сорок третья

Как я стал астрономом

Конечно, звезды имеют мало влияния на наши кухонные кастрюли. Во всяком случае, это влияние не совсем очевидно. Поэтому мой фанатический интерес ко всему, что находится за пределами земного притяжения, может показаться взбалмошным и неестественным.

Для меня самого до сих пор остается необъяснимым тот факт, что я могу часами читать наискучнейшие астрофизические статьи и многократно пролистывать популярные астрономические журналы, в сотый раз впитывая давно известные мне, но по-прежнему противоречивые факты. Ни одна другая область знаний не возбуждает во мне такого катастрофически всеохватывающего интереса.

Возможно, этому есть какое-то тайное объяснение. Я бы мог долго разглагольствовать о том, что в космосе лежат отгадки всех вековечных философских вопросов, что с звезд все в этом мире начинается, и, видимо, звездами все и кончается, ибо они являются источником всех элементов тяжелее водорода, и таким образом, судьбу любого атома, входящего в состав какой-нибудь молекулы моего пальца, печатающего эти строки, можно проследить до его рождения в ядре гигантской звезды.

Общепринято, что происхождение большинства элементов, в том числе инертных газов, относится к нуклеосинтезу вещества в звездах, когда в ядре массивной звезды по мере термоядерной реакции водорода происходит сжатие, сопровождаемое ростом давления и температуры, что приводит к возможности синтеза С12 из Не4. Вследствие выделения энергии процесс сжатия прекращается, а в массе звезды начинается синтез более тяжелых элементов.[82]

Как ни странно, эта простая истина, ставшая известной еще в середине двадцатого века, не очень хорошо усвоилась в вихрастых головах народонаселения Земли. Да=да, мы все являемся звездными мальчиками и девочками, и ощутив это, можно почувствовать некую родственную связь с гордым Сириусом или с Аль-дебараном, встающими на горизонте.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23