Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

      Так что нарушение нейтралитета Бельгии было предрешено заранее. Про себя это понимали все, кроме разве что бельгийского короля Альберта.
      Русский военный агент во Франции полковник В. Лазарев еще в 1906 году предлагал план действий французской армии против возможного наступления немцев по левому берегу Мааса, через Бельгию. Французский генштаб отнесся к идее пренебрежительно, но вышло так, как предугадывал Лазарев. Правда, для французов не было пророка и в своем отечестве, потому что возможность наступления немцев через Бельгию учитывалась и в отвергнутом ими плане француза Мишеля.
      Как фактор Бельгии влиял на Англию? Простой взгляд на карту показывает, что обладание бельгийским побережьем вроде бы сразу давало Германии стратегические выгоды: от Бельгии (в отличие от Германии) до Англии через море рукой подать. Но через море. Гробить флот в попытках высадиться в Англии кайзер, конечно, не стал бы.
      Впоследствии Ллойд Джордж бросил хлесткую фразу о том, что, мол, пока речь шла о Сербии, девяносто девять сотых английского народа были против войны, а когда речь зашла о Бельгии, девяносто девять сотых английского народа пожелали-де воевать. Язык у записного парламентского "льва" был подвешен, как нужно, но стоит ли принимать подобную болтовню всерьез?
      Во-первых, народ всегда и везде склонен в массе своей к миру, в чем глубоко прав. А, во-вторых, проход немцев через Бельгию безопасности Англии по существу не угрожал.
      Зато как формальный повод для вступления Англии в вой ну - годился.
      Сэр Эдуард спокойно выжидал неизбежного хода событий, тем временем ежедневно "уговаривая" упрямых "пацифистов" и князя Лихновски. Но 29 июля во время уже второй за этот день встречи с послом Германии Грей, наконец, заявил, что "британское правительство желает поддерживать прежнюю дружбу с Германией" только до тех пор, пока последняя не трогает Францию.
      Заметим, что ко времени беседы Грея с Лихновски в Петербурге день завершился - сказывалась разница во времени. Грей имел свежие новости от Бьюкенена и знал, что Россия фактически уже мобилизуется, и ее конфликт с Германией предрешен. Поэтому он так резко и изменил тон, заявляя, что Англия примкнет к Франции.
      Лихновски смог лишь изумленно спросить:
      - То есть как?
      - Если вы втянетесь в конфликт с Францией, мы будем вынуждены принять срочные решения и не сможем остаться в стороне.
      Как видим, сэр Эдуард, в чью "государственную мудрость, внутреннюю честность и благородство" был прямо-таки влюблен русский кадет Милюков, сопротивление "пацифистов" внутри английского кабинета помехой не считал и гнул свою линию в полной уверенности, что все будет так, как нужно тем, кому это нужно...
      Потрясенный Лихновски отбил экстренную депешу в Берлин. Вильгельм, прочтя ее, отреагировал на удивление прозорливо, надписав на лондонской телеграмме посла: "Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом. Грей определенно знает, что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам. Мерзкий сукин сын!".
      Это было написано еще до петербургского ультиматума Пурталеса, так что даже за два дня до первого объявления военных действий кайзер действительно был склонен не начинать, как и в России Николай (лично он).
      1 августа пока еще не стало рубежным днем. Но оборвать последние нити мира между Берлином и Петербургом было необходимо многим - в Париже, в Лондоне, за океаном. Уже паутинные, российско-германские связи все еще держали европейский мир, ненужный теперь в Европе никому, кроме ее народов. Да еще, пожалуй, Российской державе и Германскому рейху.
      1 августа истончившиеся нити лопнули. Франция получила возможность сказать, что она начинает войну из-за союз ной России.
      Германия пошла вперед на Францию, зацепив Бельгию.
      Повод для Англии возник. Сэру Грею осталось на утреннем заседании кабинета 4 августа только развести руками -мол, обстоятельства диктуют... И кабинет уже дружно проголосовал за войну. Последовательными до конца остались двое: лорд Морли и единственный лейбористский министр Джон Берне. Они подали в отставку. Хотя позднее, в 1927 году - после смерти лорда, был опубликован его "Меморандум об отставке Морли". Из него стало ясно, что Морли ушел больше из-за того, чтобы не мешать своим пацифистским прошлым военному кабинету. Выяснилось и другое - насколько плохо были осведомлены о контактах генштабов Антанты даже министры, если они получали лишь официальную информацию.
      В тот же день Грей произнес речь в палате общин: "Европейский мир не может быть сохранен, ибо некоторые страны стремились к войне. Франция вступила в войну, выполняя долг чести. Мы же ни перед кем ни обязаны, кроме Бога и собственных принципов. Мы свободны в выборе нашего курса. Однако французское побережье беззащитно. Нейтралитет Бельгии вот-вот будет попран. Можем ли мы стоять спокойно в стороне и наблюдать за совершением гнуснейшего преступления, навеки запятнавшего позором страницы истории, и превратиться таким образом в соучастника во грехе?".
      Грей говорил медленно, напыщенно и фальшиво, но основной мотив все же невольно высказал: "Англия должна вы ступить против чрезмерного расширения какой бы то ни было державы". Вот в чем была суть.
      Вечером Грей послал в германское посольство князю Лихновски письмо: "Правительство Его Величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера сего дня (т.е. 4 августа) существует состояние войны".
      Барбара Такман в своих "Пушках августа" без тени иронии писала: "Минуты, когда отдельной личности удается повести за собой нацию, запоминаются навечно, и речь Грея стала одним из поворотных пунктов, по которым люди впоследствии отсчитывают ход истории". Если учесть, что правительство только видимым образом подстегивали со всех сторон: Остин Чемберлен, Бальфур, консервативная оппозиция, - то слова Такман выглядят просто насмешкой над трагедией миллионов людей, чьи жизни, отданные за годы войны, должны были принести миллионы долларов элите ее далекой от Европы страны.
      Такман же была уверена, например, что лорда Китченера 4 августа чуть ли не сняли с парохода, отправляющегося в Египет, чтобы спешно назначить военным министром.
      В сказках такое, конечно, бывает, но... Много ли стоит каю та первого класса от Лондона до Александрии? Золотой Интернационал не раз тратился и на более дорогостоящий театральный реквизит, а спектакль с "отъездом" Китченера (который, может быть, и не подозревал об участии в нем) явно был рассчитан на место в будущих монографиях. Ну можно либо лее выразительно показать, что леди Британия лишь уступила обстоятельствам, что ее "вынудили тевтоны, нарушившие нейтралитет несчастной Бельгии"? Вот, даже военного министра пришлось отыскивать наспех, экспромтом.
      Это был один из тех отличных "экспромтов", которые потому так хорошо и удаются, что подготовлены весьма тщательно.
      Впрочем, недалеко от Такман ушла и советская "История Первой мировой войны", сделав "глубокомысленный" вывод: "Британское правительство могло помешать начать войну в 1914 году, если бы недвусмысленно заявило о своей позиции..." и т.д.
      Так-то так... Но как могло британское правительство по мешать начать войну, если подлинные властители Британии делали все для того, чтобы помешать Европе не начать ее и удержаться в пределах мира?!
      "История Первой мировой...", правда, возложила-таки на Англию "значительную часть вины" за развязывание войны, в то время как на деле английская "часть" была решающей, подавляющей (прибавляя сюда же и вину США).
      Возможно, позднейшие поколения советских историков находились под влиянием схемы Тарле. Оценивая предвоенную обстановку, он перебрал, казалось бы, все сложившиеся комбинации интересов - Сербии, Австрии, России, Германии, Англии и Франции, не забыл даже об Италии. И лишь об интересах Америки, как важнейшей виновницы войны, он не обмолвился при анализе тех дней ни пол-словечком.
      Зато он раз за разом утверждал, что начать войну стремилась и Антанта, и австро-германский блок, но летом 1914 года ее выгодно было начать Германии.
      Надеюсь, что мной сказано уже достаточно для того, чтобы сделать вывод обратный... Конечно, особенно Австро-Венгрия была не прочь решить свой конфликт с Сербией силой. Но только с Сербией! В войну с Россией Австрии ввязываться не хотелось.
      Зато, скажем, Россия... Хотя при чем тут Россия Суворова и Ивана Безымянновеликого? Не Россия, а ее "национально мыслящая" "элита" тщательно заботилась о том, чтобы в нужный момент разгорающегося военного пожара идейного "керосина" в нужном месте хватило.
      Вот лишь три предвоенных эпизода...
      27 декабря 1912 года... Сазонов в Петербурге заявляет сербскому послу: "Сербы победят Австрию (Ого! - С.К.) и будущее принадлежит им". Сазонов передавал коллеге совместное франко-русское мнение. И оно к лету 1914 года дезавуировано не было. Морис Палеолог уверял начальника канцелярии Сазонова барона Шиллинга: "Никогда Россия и Франция не были в лучшем положении, чем теперь"...
      Апрель 1913 года... Тот же Сазонов подстрекает очередных сербских гостей: "Вы, сербы, должны работать для будущего времени, так как вы получите от Австрии много земель".
      А вот уже февраль 1914 года... Теперь уже сам Николай II обнадеживает сербского премьера Пашича: "Для Сербии мы все сделаем". Читаешь такое, и на языке вертится вопрос: "А для России"?
      И у Тарле, и у многих других "зеркало" анализа оказывалось, увы, кривым. Реальные грехи Германии в нем неимоверно выпячивались. Грехи же Антанты - съеживались, выглядели мелкими. А бородка Дяди Сэма вообще терялась.
      Германия в таком "зеркале" воинственно надувала щеки, а Антанта испуганно таращила глаза. Но не так было оно на деле...
      Показательно, что местами вполне проницательная американка Такман вдруг "простодушно" доверилась свидетельству Ллойд Джорджа, который позже утверждал, что банкиры и бизнесмены приходили в ужас при мысли о войне, а управляющий Английским банком, посетив сэра Дэвида в субботу 1 августа, информировал-де его: "Сити решительно выступает против нашего вступления в войну".
      Конечно, среди английской финансово-промышленной элиты были и здравомыслящие люди, понимавшие, что война скорее всего ослабит Англию и усилит США. Пока что центр кредитной системы мира был в Лондоне, а вот как будет после войны - оставалось лишь гадать. И если бы неблагополучного будущего для Британии никто в ней самой не видел, то там не было бы и влиятельных (но не решающих) сил, выступающих за англо-германскую дружбу. Однако если бы деловой Сити был действительно "против" (да еще и "решительно"), то войны бы и не случилось.
      Что же касается Ллойд Джорджа, то он так прочно и добровольно увяз в оружейных махинациях крупнейшего между народного торговца оружием сэра Бузила Захарова, что уж сэр-то Дэви к войне был готов в любую минуту, как и его за кулисновсесильный партнер.
      Личность Бэзила Захарова - мультимиллионера и финансового дельца - в нашей стране сейчас практически неизвестна. На Западе он тоже менее популярен, чем Ротшильды и Рокфеллеры. Оно и неудивительно: как писала о нем в 1933 году первая (во 2-м и 3-м изданиях о Захарове нет ни строчки!) Большая советская энциклопедия, он "избегал гласности, предпочитал работать за кулисой". Родом из Константинополя (отец - русский, мать - гречанка), он, по авторитетному свидетельству все той же первой БСЭ, "достиг богатства неизвестными путями".
      То, как он был богат, явствует даже из нескольких дета лей его обнародованного "послужного списка": поставка пулеметов России во время русско-японской войны; одалживание денег английскому королю Эдуарду VII; руководство (совместно с другим супербогачом - Детердингом) нефтяной англо-голландской компанией "Ройял Датч Шелл"... Был сэр Бэзил и фактическим хозяином английской оружейной фирмы "Виккерс". Обделывал общие дела и с германским "Круппом", и с французской "Шнейдер-Крезо", и с австрийской "Шкодой"...
      Жил он долго... Родился в 1850 году, умер в 1930. И в 1914 году пребывал в относительной молодости - ему исполнилось шестьдесят четыре. После войны получил от "своего" правительства (Захаров числился французским подданным) орден Почетного легиона, от англичан - орден Бани, а от Оксфорда - степень доктора гражданского права (хотя знал он одну науку право вооруженного насильника и гешефтмахера). Слыл до не приличного скупым и жадным...
      Для Захарова было все равно, как это звучит - бизнес, профит, прибыль, гешефт, "навар"... Лишь бы этот навар был погуще... Подданство он имел французское, заправлял в английской "Виккерс", но вот одним из эффективных прототипов германских подводных лодок стала подлодка "Норден-фельд", которую Захаров поставлял в Грецию и Турцию, а уж оттуда чертежи "как-то" попали в Германию...
      Впрочем, один ли Бэзил был таковым!
      Не раз уже упоминавшийся будущий генерал-лейтенант Красной Армии, а во время Первой мировой войны русский военный агент во Франции граф Игнатьев волею судеб оказался в центре деятельности, связанной с русскими военными заказами. Он оставил описание интереснейшего эпизода. Во круг Игнатьева (человека честнейшего, позднее отдавшего Советской власти двести двадцать пять казенных миллионов франков, которые мог без труда прикарманить с ведома французского правительства) крутились посланцы американского Моргана. Но граф понимал: предоставление монополии Моргану равносильно сдаче себя ему в плен.
      Махинации Моргана беспокоили, как оказалось, и маршала Китченера. Китченер вызвал Игнатьева в Лондон, и там они втроем с русским военным агентом в Англии генерал-лейтенантом Ермоловым провели переговоры. Аудиенция уже была закончена, русские шли по коридору, но вдруг их догнал великан унтер-офицер и попросил Игнатьева вернуться.
      Игнатьев вспоминал: "Китченер стоял посреди кабинета. Он вплотную подошел ко мне и, глядя в упор, негромко, с большим внутренним волнением спросил:
      - Подтвердите, полковник, что вы не сторонник соглашения с Морганом!"...
      Игнатьев был всего лишь честным солдатом, а не царским министром или нью-бердичевским комбинатором. Как он мог гарантировать принципиальность российских "верхов", продажных почти поголовно? Ответив уклончиво, он поинтересовался: - Позвольте узнать, почему вас так может интересовать этот вопрос?
      "И без того красное, - писал Игнатьев, - обветренное ли цо генерала стало пунцовым. Он нервно взял меня за пугови цу кителя и процедил сквозь зубы:
      - Хотя бы потому, что этого как раз желает Ллойд Джордж"...
      Ллойд Джордж-Морган... Ллойд Джордж-Захаров... Морган-Ротшильд... Ротшильд-Розбери... Розбери-Чер чилль...
      Это были лишь отдельные звенья одной общей цепи, в которую идущая война вплетала еще и 4 миллиона тонн (!!) колючей проволоки, опутавшей поля сражений...
      Цепь обвисала на человечестве все тяжелее, сковывала его все более. И вместо нового, более осмысленного и доброго мира человек получал бессмысленную для всех, кроме захаровых и морганов, жестокую и долгую войну.
      Война же была бесчестна настолько, что отвергала мало-мальски честных людей на верхах власти и продвигала вперед совсем уж бесчестных.
      В июне 1916 года лорд Китченер на броненосном крейсере "Гемпшир" отправился в Россию. Западнее Оркнейских островов крейсер подорвался, к берегу выплыли только 12 чело век. Китченер был безжалостен, но прямолинеен и не устраивал многих. Почему он погиб, сегодня уже не узнать. Но погиб он для многих вовремя...
      А в декабре 1916 года премьер-министром вместо "сработанного" Асквита стал нелюбимый Китченером Ллойд Джордж, тесно и прочно связанный, кроме Моргана, еще и с сионистскими кругами.
      Был "на коне" и Черчилль. Во время выборов в парламент 1906 года манчестерские евреи сплотились вокруг него так активно, что на одном из митингов их лидер заявил: "Любой еврей, голосующий против Черчилля, будет предателем нашего дела".
      Что же это было за "святое дело"? Каким может быть главное дело у честного человека? Двух мнений быть не может! Человек, достойный так называться, стремится сделать жизнь лучшей как можно большему числу честных и достойных людей. Но такой ли цели служили черчилли и ллойд джорджи?
      Глава 6.
      Кому война - мачеха, а кому - мать родная...
      Созидающая человеческая мысль уже со второй половины XIX века давала народам могучие возможности преображать жизнь и планету для их блага.
      В 1869 году Америка построила Бруклинский мост, а Европа - Суэцкий канал. Через два года на заводе Круппа зажглась первая в мире мартеновская печь, а в 1883 году крупповские же рабочие в Эссене смонтировали первый прокатный стан.
      В 1885 году в Чикаго вырос первый небоскреб, а через год "Нью-Йорк Трибюн" впервые была набрана на линотипной машине.
      В 1889 году французы под руководством Эйфеля подняли над Парижем его новый символ, потрясший посетителей Па рижской всемирной выставки.
      Еще через год - в 1890 году - английские инженеры Фаулер и Бейкер протянули над заливом Ферт-оф-Форт железнодорожный мост длиной в полтора километра.
      Русские строители в 1880 году закончили в Ташкенте Транс каспийскую магистраль, а в 1892 году начали строить Транссиб.
      С 6 по 15 апреля 1896 года в Афинах прошли первые Олимпийские игры. Правда, через четыре года, на рубеже двух столетий - в 1900-м - стараниями лорда Китченера (того самого) мир "обогатился" стратегией "выжженной земли" в англо-бурской войне в Южной Африке. В том же году был создан и первый концлагерь - там же.
      1 августа 1914 года в Европе началась Первая мировая война, а 15 августа того же года в Америке открылся Панамский канал.
      Капитал гордо заявлял, что все это (кроме, конечно, войны) - плоды его усилий. Но мосты, прокатные станы, каналы, лампочки накаливания, фонографы и рентгеновские аппараты - абсолютно все, что делало жизнь более осмысленной и изобильной, создавал труд. И только создание войны капитал мог по праву поставить себе в единоличную заслугу.
      За двадцать восемь лет до августа 1914 года Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в журнале "Вестник Европы" писал: "Добрые гении пролагают железные пути, изобретают теле графы, прорывают громадные каналы, мечтают о воздухоплавании, одним словом, делают все, чтобы смягчить международную рознь; злые, напротив, употребляют все усилия, чтобы обострить эту рознь. Политиканство давит успехи науки и мысли и самые существенные победы последних умеет обращать исключительно в свою пользу",,.
      Так думал и чувствовал человек глубоко русский и одно временно гражданин мира не в пошло-барственном толковании этого понятия, а в понимании созидательном, грядущем. Щедрин тонко уловил нарастающее несоответствие производительной мощи человечества и общественного устроения этого человечества.
      Русский поэт Максимилиан Волошин, уже современник мировой войны, сказал: "Это ведь ложь, что это война рас. Это борьба нескольких государственно-промышленных осьминогов. Они совершают свои гнусные пищеварительные процессы, а им посылают отборных юношей"...
      Что же касается европейской "гуманистической" мысли, то Французская лига прав человека и гражданина устами своего президента Бюиссона в августе 1914 года обратилась "к нации": "То, что разразилось сегодня, - это смертельный поединок двух религий: религии Силы и религии Права. Это освободи тельный крестовый поход демократии".
      А пока лицемеры упражнялись в словоблудии, берлинская электрическая фирма "Санита" с Фридрихштрассе, 131, писала своему партнеру - женевской фирме "Феликс Бадель" - деловое письмо: "Наша модель раздвижного костыля модель военная и представляет предмет первой необходимости. Мы хотим поэтому привлечь все ваше внимание к вопросу экспорта костылей за границу; у вас, без сомнения, имеется возможность вести дела с Францией и Россией и сбывать туда наши раздвижные костыли, которые скоро станут очень вы годным товаром".
      Немцы сбывали костыли Антанте. Англичане выгодно торговали жирами, важными для производства взрывчатых веществ. Из своих колоний они поставляли эти жиры... Германии. Оттуда же шел в рейх и корм для скота.
      В 1927 году бывший британский военно-морской агент в Швеции, отставной контр-адмирал Консетт, опубликовал книгу "The Triumph of Civil Forces" (в 1966 году она была пере издана под названием "The Triumph of Unarmed Forces" -"Триумф невооруженных сил"). Консетт привел в ней доку ментальные данные о торговле Англии со скандинавскими странами товарами, затем перепродававшимися в Германию. Шесть миллионов тонн меди, никеля, свинца, олова, цинка и полтора миллиона тонн продовольствия - вот о чем доклады вал в Лондон один только Консетт! А ведь Скандинавия была не единственным каналом перепродажи. Товары из-за океана и из стран Антанты шли в Германию и через Голландию, через Швейцарию...
      Уже во времена второго Рузвельта - Франклина Делано - комиссия сенатора Наяне просто раскопала сведения о связях американских и германских трестов, но обнаружила сенсационные данные о выполнении в США военных заказов рейха во время войны. Шума было много, но шумели зря. Могло ли быть иначе, если число филиалов крупнейших монополий США в рейхе переваливало тогда за полсотни?
      Кто-то в пропагандистских ведомствах, может быть, и рассчитывал на недолгую войну. Позже кое-кто хотел выставить недалекими идиотами немцев на том основании, что план Шлиффена предусматривал разгром Франции за 8 недель. Однако высшее руководство рейха отнюдь не играло в солдатики. В Германии за счет форсированного импорта были созданы военные запасы дефицитного сырья (хлопка, селитры, цветных металлов) на 6-12 месяцев - сроки войны, на которые ориентировались в Германии реально.
      В странах Антанты такой заблаговременной экономической подготовки не проводили.
      Тем, кто уже запланировал близкие сверхприбыли на военной дороговизне, было ни к чему накапливать запасы по дешевым довоенным ценам. Ведь их могли с началом войны просто реквизировать. Было проще выждать и закупать во время войны, "исполняя патриотический долг". А недостатка в сырье ни Англия, ни Франция не испытывали, за исключением короткого периода после объявления Германией неограниченной подводной войны в начале 1917 года.
      Большой капитал заранее знал: война будет долгой, потому что руководить ею будет он. И как из любого выгодного предприятия, прибыль тут нужно было получать до тех пор, пока ее не начнут перевешивать возможные убытки в виде восстаний уставших народов.
      В минуты горькой откровенности с самим собой это понимали и такие противоречивые фигуры, как Эдуард Эррио. В отличие от своего коллеги по партии радикалов Кайо, он -эрудит, знаток литературы, ценитель музыки - не был человеком банков и "двухсот семейств", хотя служил всю жизнь этой Франции. Так вот, Эррио писал: "Во Франции и в других странах держатели ценных бумаг, банкиры стояли над политическими деятелями, они были подлинными хозяевами Франции, незримыми, но вездесущими"...
      Не успели во французском министерстве иностранных дел на Кэ д'Орсэ вчитаться в слова немецкой ноты, как тем же вечером 3 августа 1914 года в обстановке строгой секретности французское правительство попросило "Де Ротшильд Фрэр" занять сто миллионов долларов у Соединенных Штатов. Золотой конвейер двинулся...
      Роль доверенного кредитора за океаном взял на себя Морган, заодно с обязанностями представителя французского правительства в военной торговле между Францией и США.
      Но и Ротшильды свое получили: американские займы шли формально на их банк, а уж потом - в казну. Комиссионные же - только Ротшильдам. Их контора на рю Лафит на чала перекачивать и английские деньги, после того как лон донские Ротшильды выпустили в Англии облигации французского займа.
      Попутно ротшильдовская "Ле Никель" продавала металл, добытый во французской Новой Каледонии, германским оружейным заводам.
      Впрочем, патриотизм банкирских баронов был вне со мнений. Эдуард Ротшильд писал из Парижа британской родне: "Наш долг, как патриотов, предоставить в распоряжение правительства все, чем мы располагаем. Объединившись с вашим народом на поле боя, мы должны объединить и наши кошельки". Порыв был воистину трогательный: английские и французские солдаты в окопах обменивались вшами, а их более удачливые "соотечественники" - акция ми. При этом Эдуард оказался настолько патриотично дальновиден, что, "отдавая все" французской "родине", он сверх этого еще одновременно вкладывал крупные средства в акции нью-йоркской железной дороги и новых линий нью-йоркского же метро. И когда в 1917 году за своей долей окопных вшей отправились в Европу экспедиционные силы США, он был готов объединить свой кошелек с кошельком и этого "нового" союзника, участвуя в военном займе казначейства Штатов.
      Генерал Мольтке еще в 1910 году говорил бельгийскому военному атташе в Берлине майору Мелотту: "Что касается Англии, то германский флот создан не для того, чтобы прятаться в гаванях. Он пойдет в наступление и, возможно, будет разбит. Германия потеряет свои корабли, но Англия утратит свое господство на морях, которое перейдет к Соединенным Штатам. Только они окажутся победителями в европейской войне. Англия это знает, и, вероятно, останется нейтральной".
      Мольтке родился и был воспитан в стране, где на чужих дядей не оглядывались, и поэтому он не мог представить себе, что в могучей Англии уже немалая часть элиты ориентируется на интересы не своей родины, а на интересы того Золотого Интернационала, который как раз и вел дело к будущему господству Америки.
      Мировая война готовила это господство по всем направлениям. Ее участник, бывший офицер старой русской армии, советский военный историк генерал Е. Барсуков в капитальном труде "Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.)" писал: "Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей, и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров (в одном Коннектикуте их работало около двух тысяч, читатель! С.К.) созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники".
      Ему вторят слова генерала А. Маниковского из его книги "Боевое снабжение Русской Армии в 1914-1918 годах": "Без особо ощутительных для нашей Армии результатов, в трудней шее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной".
      Ко если бы иностранцам помогали только золотишком и умишком - это было бы еще полбеды. Беда была в том, что помогали и кровью. И уже в начале войны русская кровь обеспечила французам их самую важную в той войне победу на Марне.
      Пятого сентября на равнине между Верденом и Парижем в районе реки Марна началась Марнская битва. В начавшейся войне Мольтке следовал схеме Шлиффена, ослабив ее, одна ко, материально. И это сразу наложило фатальную тень на все планы и шансы немецкого наступления...
      Тут Германию подвела жадность ее правящего класса. Высшие круги промышленно-финансовой буржуазии очень беспокоились за промышленные районы Эльзаса и Лотарингии мл левом фланге и настояли на его усилении за счет наиболее нужного, "прорывного" правого фланга - "бельгийского".
      Это был, конечно, недопустимый промах. В пользу других фронтов Мольтке уменьшил первоначальную ударную группировку правого крыла с 25 армейских корпусов до 16. сокращались и резервы. Соотношение между правым и левым крылом уменьшалось по сравнению с замыслом Шлиффена с 7 : 1 до 3 : 1.
      Так что "молниеносного" немецкого наступления во Франции не получилось, хотя и низким его темп назвать было нельзя. Выиграв пограничное сражение, войска кайзера к концу августа продвигались вперед на 13 километров за сутки. Для пешей армии очень даже неплохо.
      До Парижа оставалась где сотня, а где и всего сорок (!) километров! Вдоль Марны фронт временно стабилизировался, но у немцев были все шансы его прорвать. Вместо этого через неделю наступавшие отступили, и со скорой победой Германии было покончено.
      Чуда не произошло, потому что 20 августа 2-я русская армия генерала от кавалерии Самсонова разбила немцев в Восточной Пруссии у Гумбинена. Однако командующий соседней с Самсоновым 1-й Неманской армией Ренненкампф, который был хорошим карателем во время революции 1905 года и надежным партнером для еврейских дельцов, Самсонова не поддержал.
      Трагедией самсоновцев стало и то, что наш фронт был еще непрочным, а "Нью-Бердичев" торопил - надо было выручать Париж, на который надвигался кайзер. Фронт был слаб; общее положение на Востоке для немцев складывалось критическое, 3 сентября на Австрийском фронте нами был взят Львов.
      А 27 августа генерал Жоффр докладывал военному министру Мильерану: "Слава Богу, мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить войска отсюда на Восток. Тогда мы сможем вздохнуть".
      И французы вздохнули. В Марнское сражение втянулось с обеих сторон до 2 миллионов человек. И вот в такую горячую пору Мольтке пришлось снять более ста тысяч солдат с на правления главного удара на Западном фронте, чтобы пере бросить их для отпора русским войскам.
      Чтобы лучше понять значимость этой цифры, напомню, что знаменитым маршем шестисот парижских такси военный губернатор Парижа генерал Галлиени перебросил в критический момент к линии фронта на Марне всего 6000 солдат. И они помогли резко изменить ситуацию.