Душеприказчик

Я хочу сказать, что я абсолютно лояльный к аррантской власти человек, я состою у нее на службе и, как лицо официальное, обязан всемерно содействовать следствию! Я… мне… – Он начал потеть, несмотря на холод в камере, и мне стало до тошноты противно видеть в нескольких шагах от себя это существо. – Я должен сказать, Анна, что эти люди должны понести самое серьезное наказание! Ты посмотри… посмотри на эти лица! Как… как я мог поверить, что этот юнец, вот он… что он бретт-эмиссар? Верите ли, – он повернулся к Класусу, заискивающе сощурился и даже изобразил ногами какое-то подхалимское коленце, эдакое балетное па, – верите ли, сам не понимаю, как я был так глупо одурачен!.. Нет, я быстро… бы-ы-ыстро сообразил, и я бы предпринял все меры, но патруль Охранного корпуса меня опередил… опередил, да! – Он сел на корточки перед Аней и Класусом и, заглядывая в лицо то одному, то другому, продолжал, пуская слюни: – А вот только вижу, что ты им сочувствуешь, что ли, Аня? Нет, ты мне в глаза смотри!.. Товарищ бретт-эмиссар, вы не обращайте внимания на нее, она дура… вы только не сочтите, что она… что она имеет какое-то отношение… А что она вместе с ними летела с Аррантидо, – как я узнал, – так это же… чистое совпадение! Она у меня вообще непутевая, но чтобы что-то серьезное… Она ни на что такое не способна – умом крива да на передок слаба, но чтобы в уголовщину…

Аня побледнела и вдруг, сцепив руки и крепко переплетя пальцы, резко ударила не в меру болтливого папашу. Хрррясь!.. Удар пришелся точно в левый висок и оказался достаточно силен, чтобы рыхлый губернатор повалился на спину и потерял сознание. Гендаль Эрккин произнес с явным одобрением:

– Тяжелая у тебя рука, Аня. Ничего не скажешь, эге. Ловко ты его. Хотя он вроде тебе добра хочет, вон как пытается выгородить, и дурочкой и шлюхой выставляет, лишь бы в серьезное не замешали… Да ты и так чиста. А этого жирного можете на меня скинуть. Мне уж ничего не повредит… Дескать, взял да и врезал губернатору чертов гвелль, и тот с копыт. Очухается, не вспомнит, поди, как что было… Бретт-эмиссар Класус сказал:

– Вот об этом я и хотел поговорить. Не так уж она и чиста, как вы только что заметили, Эрккин. Начнем с того, что она, как и я, была подсажена в каюту «Лемма» по прямому указанию ллерда Вейтарволда.

Я уже ничему не удивлялся.

– Никто не попал в ту каюту случайно, – продолжал Класус. – Эрккин – в качестве своеобразного телохранителя Рэмона. У нас с Анной тоже были свои миссии.

– Помнишь, Рэмон, у тебя исчезли с карточки деньги? – подмигнула Аня. – Это сделала я. Твой отец сказал, чтобы я по мере возможности осложнила твою жизнь на Зиймалле. Он… он проверял твою фортуну таким вот жестоким способом. В последнее время у него было слишком много поводов верить в судьбу… Ведь ты же слышал об этом пророчестве о сыне Вейтарводда, который сможет подчинить своей воле даггонов? Этот сын должен отправиться на прародину аррантов, сюда, на Зиймалль, и найти тут древнее подземное святилище, где был заточен даггон. Олег Павлович легко подтвердит, что еще несколько лет назад Предвечный смеялся над этим пророчеством и называл его сказкой, в которые давно никто не верит в таком прагматично выстроенном обществе, как аррантское. А потом сказка начала сбываться с угрожающей точностью. И события приняли совершенно непредвиденный оборот. Слишком многое совпало, и слишком мало оставалось поводов для неверия. И тогда ллерд Вейтарволд послал на Зиймалль ВСЕХ своих сыновей одновременно. Чтобы у них были равные шансы, несмотря на разницу в возрасте. Но сам он верил лишь в ОДНОГО из сыновей…

Голос ее звучал почти вдохновенно. Нет, решительно в ней переменилось многое. И эта фраза про веру в одного из сыновей… Я глянул на Класуса, по губам которого в этот момент прозмеилось нечто вроде торжествующей улыбки. Гендаль Эрккин, который еще не знал о занимательном происхождении Класуса от Предвечного, побагровел. Слово взял бретт-эмиссар:

– Будем считать, что это было эпическое отступление. Теперь ближе к делу. У нас есть немного времени, чтобы поговорить откровенно, без лишних ушей. – Он выразительно кивнул на губернатора Лапшина, лежащего ничком на полу. На его виске наливался и темнел внушительный кровоподтек. Аня пощупала ему пульс: все в порядке…

– Есть некоторые улучшения. Короче, имеется определенная надежда… Главное в вашем деле – выгадать время, и чем больше будет неясностей, тем лучше, – продолжал Рэмон Класус. – Потому что обстановка меняется стремительно. Вести с Аррантидо устроили революцию в умах. Вы вот тут сидите и не представляете, что сейчас творится там, снаружи, на севере! Все ожидают конца света, Генеральные Эмиссары ОАЗИСов заседают непрерывно, и о вас могут просто банально забыть. Тебе, Рэмон, еще проще: без особого распоряжения сверху тебя, сына Предвечного, не имеют права тронуть до решения суда. А когда оно будет, это судебное заседание, и будет ли вообще – вопрос! В общем, так: если вы не подпадете под параграф о ликвидации на месте, то у вас будут шансы. А эту ликвидацию можно заработать только доказанным умышленным убийством или государственным преступлением…

– Это, получается, если сейчас сюда войдет офицер этого… как его… Охранного корпуса и снимет меня с твоего трупа, так, Класус? – грубовато осведомился Гендаль Эрккин. – Тут и уголовщина будет, и государственное преступление, ты ж у нас – чин!.. Да и доказательства налицо. Так?

– Вы, Эрккин, привели не очень удачный пример, но в целом обрисовали все верно. Что-то наподобие… да. Тогда вас просто уничтожат на месте, никакой комедии суда не потребуется, никакого разбирательства.

– На всякий случай запомню, и если очень уж надоест сидеть… – многозначительно заметил Пес.

Умеет же он сказать так, что по коже продирает!

Брегг-эмиссар качнул головой и осуждающе проговорил:

– Ну, с такими изречениями у вас не будет шансов на суде, а до него еще дожить надо! И…

Он явно хотел сказать что-то еще, но вдруг переменился в лице, и его узкие ноздри вздрогнули, затрепетали. Я же не смог сойти с места, потому что показалось, будто ноги пристыли к древнему льду, пронизанному световодами… А в мозгу зазвучала и разлилась прекрасная тихая музыка, нежная мелодия, вместившая в себя бездны пространства и гибель, гибель неминуемую.

Глава 18 и последняя

ТОТ, В КОГО ВЕРИЛИ

Музыка!..

– Он все-таки нашел меня, – сказал Класус тихо. – Впрочем, у него и не было других способов восстановить свои силы. Убить меня и вернуть свою энергию – да, это!.. Где ты, Зог'гайр?

Откуда-то сверху вдруг, вибрируя, сорвалась ледяная глыба и вонзилась в напольное покрытие прямо у ног Рэмона Ррая. Тот попятился, и с его губ сорвалось нервное, тревожное восклицание.

– Он вокруг нас, – сказал Табачников, – в перекрытиях этой камеры.

– В стенах, в потолке, в полу, – подхватил бретт-эмис-сар, – у него еще хватает сил рассредоточиться. И хватит, чтобы уничтожить нас всех, если… Если я не вмешаюсь.

Тут зашевелился губернатор Лапшин. Он приник шекой к полу, и холодная поверхность, видно, привела его в чувство. Антон Иванович поднял голову, прополз по-пластунски до стены, нащупал на ней сенсорную панель тревоги и с размаху ударил по ней кулаком. Подобная манера подачи сигнала, видимо, показалась ему недостаточно эффективной, потому что он еще и заорал:

– Ох… ох-раннна!!! Охрана! Уби… убивают! Попытка покушения… на меня… на меня, на государственное лицо, между прочим!..

– У меня сильное желание превратить его государственное лицо в разбитую отставную морду, – тихо сказал Класус. – Вот скотина! Не следовало приводить его, но… но Генеральный Эмиссар настоял, чтобы я его взял.

Впрочем, буквально в следующее мгновение бретт-эмиссару стало ну совершенно не до Лапшина. Пол под его ногами вздыбился, распускаясь трещинами, и вывернулись несколько плоских, острых пластин льда. Одна из них зацепила ногу Класуса, глубоко пропоров лодыжку. Бретт-эмиссар вскрикнул и упал на одно колено. Лед вокруг его раненой ноги быстро окрасился кровью. Она все-таки не была красной земной кровью, но эта жидкость, вытекающая из жил бретт-эмиссара, не являлась и кровью чистокровного арранта. Так что она не обесцветилась до конца, попав под яркое, режущее глаза освещение камеры.

Все так же стоя на одном колене, Класус испустил короткий задушенный вопль и поднял вверх кулак, сжатый так, что побелели костяшки пальцев. Он явно не видел ничего вокруг себя, всецело захваченный борьбой с одному ему ведомым и осязаемым врагом. Хотя как можно людям судить о том, что чувствует асахи в схватке с даггоном?..

Ощетинившийся отколотыми пластинами льда пол легко ранил еще и Гендаля Эрккина. Впрочем, уже в следующее мгновение даггон поменял тактику, задав другой вектор атаки. И эта перемена оказалась очень действенной.

С потолка, с этой многометровой высоты, вдруг один за другим стали падать осколки льда. С такой высоты даже небольшая, внешне невинная льдинка размером с палец может нанести серьезное увечье, что уж говорить о глыбах размером с человека!.. Рэмон Ррай едва успел увернуться от одной из таких ледяных «бомб»: запрокинув голову, он увидел ровное серебристое сияние подлетающей смерти, и только последним усилием сумел вывернуться из-под падающего колосса и отпрыгнуть. Глыба врезалась в пол и. глубоко засев в нем, обдала Ррая целым фонтаном мелкого ледяного крошева.

Остальные тоже стали смотреть вверх, чтобы не пропустить, когда на них устремится новая угроза. Аня схватилась за плечо Эрккина, бормоча: «Дядя Гендаль, дядя Гендаль!..» – «Ничего, дочка, сейчас… сейчас что-нибудь придумаем», – слышалось ответное бормотание гвелля, но по тому, как осунулось его широченное лицо, как расширились, словно проталины на умирающем сером снегу, его черные глаза – он и сам не верил, что возможно найти рациональное и, что существенно, верное решение.

Рассчитывать можно было только на везение. Это Рэмон Ррай понял с той же ясностью, с какой несколькими мгновениями назад видел тяжеленный кусок льда, падающий точно ему на голову.

Губернатор Лапшин, который круглыми от ужаса глазами рассматривал это опасное для жизни действо, заколотил рукой по многострадальной сенсорной панели и закричал:

– Да что же это такое?! Камера осыпается!.. Ремонт… ремонт не пробовали делать?.. Ведь так и убить может!.. А-а-а!!!

Стена, по которой колотил кулаком перепуганный чиновник, глухо загудела, и в ней появился все расширяющийся проем. Через него в камеру ворвались трое охранников, двое из которых были вооружены ММР. Третий имел обычный огнестрельный пистолет-пулемет – новейшей, впрочем, модели, запрещенной к применению вне ОАЗИСов и вневедомственных учреждений. Впрочем, это ему не помогло, потому что через несколько шагов на него обрушилась длинная, узкая полоса льда, похожая на четырехгранный клинок. Она вошла прямо в голову неудачливому охраннику. Удар был такой силы, что ледяной клинок пронизал насквозь все тело арранта, и окровавленное острие, прорвав штанину, вышло с внутренней стороны правого бедра.

Двое оставшихся охранников выхватили ММР и, так как круг потенциальных врагов был крайне ограничен, сразу направили их на заключенных. Бретт-эмиссар Класус, который находился в каком-то полуэкстатическом, похожем на ритуальный танец шамана состоянии, не мог отдать им приказа остановиться, и потому охранники открыли огонь на поражение. Нет ничего хуже вооруженного человека, не понимающего, куда ему стрелять и откуда ждать главной угрозы. Зеленые точки лазерных прицелов метнулись по огромной камере, и один из стражников выцелил-таки Гендаля Эрккина. Наверное, широкая фигура, мощные плечи и угрожающее, изуродованное ожогом лицо гвелля подсказали ему, что именно Пес наиболее опасен. Наверное, в чем-то охранник был прав. Поэтому он без колебаний вдавил клавишу пуска.

Гвелля спасло только то, что в этот момент между ними рухнула целая льдина весом с десяток Эрккинов. Глыба выбила во все стороны снопы мелких льдинок, так похожих на брызги. В глубине обрушившейся части свода медленно затухал темнея фрагмент оборванного световода. Выстрел из «мымры» расколол льдину на несколько частей и начисто испарил верхний слой, обращенный к стрелку.

Ледяные стрелы срывались с потолка камеры все чаще и злее, покрываемая ими площадь все расширялась: видимо, даггон в своем желании разделаться с находящимися здесь людьми становился все более нетерпеливым и вкладывал в действия новые и новые энергетические импульсы. Лучше всех это чувствовал Класус, который, стоя на одном колене, уже начал отваливаться назад, запрокидывая белеющее лицо. Глаза у него сделались совсем темные, невидящие. Да, именно такие глаза бывают у новорожденных детей, еще не сознающих этот мир. Руки у Класуса свело судорогой. Так, что ногти на длинных пальцах глубоко впились в ладони.

Странно, но именно его, неподвижного, дождь из острых, неровно выломленных из массива льдин больше не затронул. Все остальные не смогли избежать ран: Ане маленькая, похожая на детскую игрушку льдинка пробила плечо, еще одна повредила ключицу. Рэмону Рраю раздробило коленную чашечку, а еще одна льдинка, насквозь пробив правую руку повыше запястья, оборвала энергоемкие нити лейгумма. Эрккин, метавшийся, как тигр в загоне, принял на себя целый град мелких осколков от большой глыбы, которые рикошетом попали гвеллю в грудь, в плечи и в голову. Лицо его, и без того не отличающееся красотой и благородством черт, залило кровью, распоротая в двух местах нижняя губа вытянулась и повисла.

В ушах всех присутствующих бились страшные, низкие, завывающие звуки, они упорно давили на барабанную перепонку, оглушали… Губернатор Антонен Ы Лакхк с неожиданной для его пухлой комплекции прытью бегал на четвереньках по засыпанному обломками льда и мелкой ледяной крошкой полу и кричал:

– Да что же это такое?! Стреляйте, стреляйте же! Прекратить безобразие!.. Да… это… Охранный корпус… а… аххх… кх!..

Безобразие тут же прекратилось – лично для него. Длинная полоса чистейшего, опасно и завораживающе блеснувшего в воздухе льда вошла губернатору в спину. Она разбила несколь: ко позвонков, перебила позвоночный столб и, пронизав внутренности, вышла из живота, туго натянув рубашку и пиджак.

Рэмон Ррай, отчаянно хромая и подволакивая ногу (наступать на нее не было никакой возможности), приблизился к Эрккину. Тот на мгновение замер, ожидая, что скажет его молодой спутник последних дней.

– Ну?..

– Кажется, все, дядя Гендаль. Проклятый даггон… А что? Может, лучше так, чем по-другому, в плавильной-то камере. Честно говоря, мне даже не страшно. У нас, у аррантов, вообще не принято горевать по поводу смерти. А что? Пожил я хоть и немного, зато красиво. Не то что вот эти двое, с «мымрами», из Охранного корпуса. Бедолаги!..

– В первый раз слышу, чтобы арестант вот так жалел своего почти палача, – с усилием выговорил Гендаль Эрккин, вскидывая руку. – Хотя им… Им тоже не сладко приходится. Невидимая скотина-то, видать, разбушевалась. Н-да… Гляди, еще одного охранника льдиной накрыло. Здоровущая! Вон кровиши-то сколько!.. Видать, расплющило этого типа недурно так. Кишки по льду лезут, смотри… Ух, давно уж позабыл я, что в тюрьме может быть так весело!

Развязка неумолимо приближалась. Двое из трех ворвавшихся в камеру конвоиров были мертвы, третий выронил ММР и прислонился к стене, не в силах больше сопротивляться. Губернатор Лакхк убит, его дочь потеряла сознание от болевого шока, и счастье еще, что в ее распростертое на полу неподвижное тело пока что не попала ни одна из льдин-убийц, срывающихся с потолка.

Гендаль Эрккин, Рэмон и единственный из всех, кто пока что был невредим, Олег Павлович Табачников, обессиленно продолжали эту завлекательную игру со смертью. Но силы, силы-то не бесконечны!.. К тому же Рэмон Ррай почти потерял способность передвигаться, а каждое движение отдавалось жуткой болью в поврежденном колене.

По продолговатому осколку льдины, засевшему в ноге Рэмона и начавшему таять, весело стекала кровь.

ТАК не могло продолжаться долго.

Как оказалось, развязка ближе, чем могли предположить участники этого смертельного хоровода.

Рэмон Класус, стоявший у разбитого ударами двух крупных обломков дивана, вскинул обе руки к ледяному перекрытию, и его губы дрогнули. Крупная судорога прошла через все тело бретт-эмиссара.

– Смотри!.. – шепнул Рэмон Ррай окровавленному гвеллю. Тот горстью смахнул с лица тяжелую темную кровь и задрал голову.

На белом потолке появилась большая темная трещина. Параллельно с ней пролегла вторая, они ширились и удлинялись. Поперек их раскинулась целая сеть более мелких трещин, пересекающих крупные расщелины и перпендикулярно, и под очень острым углом, близким к нулевому. Большой массив льда стал выворачиваться из перекрытия… Сверху посыпались мелкие обломки и послышался низкий, едва улавливаемый человеческим ухом звук, клонящийся к нижнему диапазону. Ощутимо дрогнул под ногами неверный ледяной пол.

Там, наверху, этот пласт казался незначительным. Но стоило ему вырваться из гнезда и начать падение, как он стал разрастаться на глазах. Целая ледяная стена рухнула перед Класусом. Всех стоявших в радиусе десяти шагов от места ее падения швырнуло на пол и накрыло лавиной осколков. Рэмон Ррай и прочие едва успели прикрыть лицо, иначе остаться бы им слепыми. В их тела, как огромные кровожадные насекомые, впивались ледяные иглы, обломки, плоские сколки с режущей кромкой… Но никакой боли уже никто не чувствовал.

Потому что рассудком всех присутствующих завладело зрелище, развернувшееся на их глазах после падения ледяной стены, а боль осталась где-то на задворках сознания, затаилась, ожидая своего неизбежного часа.

В ледяной скале на Класуса сошел сам даггон Зог'гайр.

По поверхности грандиозной ледяной глыбы пробежали трешинки, сеть их ширилась и густела – и вдруг лед буквально взорвался, превратившись в густое облако мелких, остро и ядовито сверкающих льдинок. Это было неописуемое зрелише: ледяной стены не стало за какие-то считанные мгновения, а на ее месте вырос рой бешено вращающихся мелких кристалликов, а среди них проскальзывали радужные, белые, алые, красные разряды, светящиеся огненные жгуты…

Рэмону Рраю сквозь пелену показалось, что этот рой, размером вдесятеро больше Класуса, приобрел какие-то неясные очертания, близкие к контурам человеческой фигуры. Конечно, сын Вейтарволда больше не доверял своим глазам. Он не мог поручиться и за то, что Класус вдруг поднялся со льда и на негнущихся ногах шагнул прямо в сердцевину бешено крутящегося ледяного торнадо.

Нечеловеческий крик, полный боли, донесся до окаменевших свидетелей этой сцены. Конечно, они не могли понять, что, сцепившись в гибельной схватке, даггон и асахи убивали друг друга, уже не заботясь о том, чтобы выжить. Инстинкт самосохранения и жажда познания отказали Класусу. У него не осталось даже честолюбия: ведь ему был обещан звонкий и недостижимый пока что надмирный титул Даггонаара, – он позабыл о нем! Но теперь он не мог и оценить, насколько недостижимы и наивны его цели; насколько далеко и неправдоподобно предание, завешавшее сыну Вейтарволда великую власть. В голове Класуса бился и клокотал предсмертный рев даггона, и этот рев уже был неотделим от его собственного предсмертного хрипа. И вдруг все кончилось. Только оседала и таяла на лицах замерших людей мелкая снежная пыль, сверкавшая, словно жемчуг.

Наконец экс-профессор Табачников поднялся и, глянув на то, что осталось от бретт-эмиссара (обглоданные мерзлые кости и череп, мертво скалящийся в белозубой усмешке), сказал:

– Нет, не он. Не о нем говорилось в предании. Класус всю жизнь готовился побеждать даггонов, но один-единственный даггон сломил его самого. Зог'гайр?.. И ведь это была еще не самая сильная разновидность демонов судьбы. Та, что приходит с музыкой…

Гендаль Эрккин, существо куда более приземленное и прагматичное, сжал окровавленной рукой рукоять ММР, который выпал из руки задавленного глыбой охранника, и выговорил:

– Все убиты. (Он имел в виду всех официальных лиц: Класуса, губернатора Лапшина, двух охранников; третий, ни жив ни мертв, стоял у стены и не мог пошевелиться от ужаса.) Рэмон, мы можем прорваться!.. У нас есть «мымры», и лучше умереть в бою, прорываясь к свободе… чем подохнуть в плавильной камере, эге?

Рэмон Ррай шагнул к последнему оставшемуся в живых офицеру Охранного корпуса и тотчас же рухнул на пол. Нога не вынесла. Рэмон оскалил окровавленный рот и крикнул:

– Прорывайся ты, дядя Гендаль. Мне… мне все равно не уйти! Видишь… я не могу ходить. Спеши… сейчас тут объявятся еще «синие», а они будут сразу стрелять на поражение.

– Сам знаю, – последовал угрюмый ответ. -А как же ты?..

– А что я? – сказал Рэмон Ррай и засмеялся. – Брат умер, я – последний сын моего отца, а древний свиток Халлиома говорит правду и еще ни разу не ошибся, так ведь, Олег Павлович?

Тот, весь дрожа, едва заметно кивнул.

– Так что мне ничего не грозит, – понизив голос, договорил Рэмон Ррай. – Даже «синие» не могут изменить судьбу. – Он засмеялся и сплюнул. – Кто бы сказал мне, что я скоро буду рассуждать о судьбе и верить в нее, так рассмеялся бы тому в лицо… Сын самой прагматичной цивилизации!!! Ну что же ты стоишь, Пес? Беги! У тебя оружие, у тебя возможность найти свободу или умереть, прорываясь к ней!

Гвелль стоял неподвижно, потом поднес ладонь к окровавленному рту и закашлялся. Острая боль расперла его ребра, рванула легкие. Частица планеты Керр навсегда останется в нем. Гендаль Эрккин швырнул «мымру» к ногам и покачал головой:

– Нет. Без тебя не пойду. Да и надоело бегать. Три раза я бежал с каторги, а от себя никогда не убегу. Нет, я останусь. Если уж так счастлива твоя судьба, Рэм, то, может, и мне перепадет… с барского стола, эге. Так… кажется, идут. Да. Слышишь, топот? Человек двадцать, не меньше?

Гендаль Эрккин не ошибался. В открытую камеру ворвалось не менее полутора десятков людей из Охранного корпуса. Пожаловал сам начальник Антарктического накопителя, эмиссар первого уровня Клейм-алл. Это был жирный гвелль гигантского роста, по сравнению с ним даже Эрккин показался маленьким, хрупким и изящным. Клейм-алл в молодости занимался спортом. Спорт в Метрополии – кастовый, им занимаются исключительно геномодифицированные личности, которых готовят для этого с детства. Их физические способности совершенно несопоставимы с возможностями обычного человека, это скорее другой подвид. В кулачном бою чаще преуспевали гвелли. Один из этих чудо-гвеллей занимал пост начальника Антарктического накопителя и вот теперь буравил своими глазками всех присутствующих.

У него была отличная выдержка. Иначе все те, кого застали в камере люди Клейм-алла, уже давно полегли бы мертвыми. Ведь в подобной ситуации «синие» должны стрелять по первому же сигналу начальника.

Маленькие глазки гвелля остановились на Рэмоне Ррае.

– Это ты сын ллерда Вейтарволда? – спросил он негромким, сиплым голосом. И, не дожидаясь ответа, задал второй вопрос: – Вы убили их всех?.. Даже если нет, вас все равно ждет смерть. Кто-то должен ответить за гибель двух офицеров, бретт-эмиссара и чиновника высокого ранга при ОАЗИСе.

– Но это не они… – сорвался со своего места Табачников, но Рэмон Ррай, который сидел на полу возле Ани, прервал его:

– Не надо, все будет хорошо! Олег Павлович, вы беспокойтесь за себя и вот… за нее, что ли? С нами все будет хорошо. Лучшей судьбы я не пожелаю.

Что-то похожее на одобрение мелькнуло на тяжелом складчатом лице Клейм-алла. Он сделал едва заметное движение рукой, и трое офицеров Охранного корпуса (среди которых был Климов) выдвинулись вперед.

– У вас очень не простая камера, – сказал Рэмон Ррай. – Стал обваливаться потолок, и… вот. Мы же никого не убивали.

Клейм-алл был суеверным, как все гвелли. Если даже камера обваливается, не желая терпеть в своих недрах таких сидельцев, то пора с ними решать.

Плавильная камера ждет.

В этот момент Аня Лапшина открыла глаза. Рэмон ободряюще улыбнулся ей. За его спиной уже стоял Климов. Молодой аррант сказал:

– Все в порядке, Аня. Нас забирают. Но теперь я верю в себя. Класус умер. Другого сына, кроме меня, у моего покойного отца нет. Это обо мне писали восемнадцать тысяч лет назад в том свитке… Будь спокойна. И прощай…

Климов рванул его за плечо:

– Пошли!

Аня снова обессиленно закрыла глаза, и последнее, что она успела увидеть, – была сияющая улыбка Рэмона Ррая, которого уводили навстречу его великой судьбе. Аня еше хотела рвануться, чтобы сказать ему правду, но сил не было. Ее бережно подняли с ледяного пола, и тотчас же боль, огненной птицей рванувшаяся в плече и ключице, двумя взмахами вышибла из нее сознание: ровный красный туман застил взор, а потом стало светло и покойно.

И хороши, спокойны и искренни были слова, проплывшие в голове уже потом, когда ее, потерявшую сознание, на руках выносили из камеры: «Вейтарволд верил в предсказание. Класус, у которого было больше всего шансов, умер. Рэмона Ррая увели… теперь я буду видеть его только в своих снах. Он так хотел верить, что именно ему суждена ТА СУДЬБА. Наверно, гнусно было бы с моей стороны сказать ему, что вот уже седьмой месяц я ношу в себе сына Вейтарволда… Еще одного. Да, по мне незаметно, ведь аррантские дети вынашиваются одиннадцать с половиной месяцев. Значит, в отца пошел…

Мне до сих пор все-таки непонятно, зачем тогда старый Халлиом бросил меня в объятия Предвечного, может, хотел обмануть судьбу?.. Едва ли. А Рэмон?.. Пусть он до последнего верит, что это ему уготована великая стезя. Даже в плавильной камере, уже скрываясь за непроницаемой дверью…

А ведь Вейтарволд верил именно в ТЕБЯ, Рома, Неизвестно – почему… Наверно, он потому и воздвигал на твоем пути препятствия, что боялся этой веры, пытался ее поколебать. Судьба, судьба!.. А может, не было и нет никаких даггонов, демонов судьбы? Может, все это волнение умов вызвано каким-то неизбежным сдвигом в сознании, и отсюда – взрывом… взрывом в социуме? Неужели в том, что гвелли с промышленных платформ режут уцелевших после крушений Плывущих городов аррантов… неужели и в этом тоже виноваты даггоны?

Война. Все равно нас ждет война. Уже без тебя, Рома. Но как же обойтись в этой войне без того, кто провидел, не верил и отодвигал ее, – без тебя, Предвечный, в лобную кость которого навеки врезан драгоценный камень, символ власти?..

И все равно это не конец. Будет новая жизнь, и новый Халлиом развернет и напишет ДРУГОЙ свиток о новых великих победах. Победах, быть может, того сына, что притаился сейчас во мне, но уже все чаще и требовательнее напоминает о себе, рвется в этот мир?..»

1

Здесь и далее титулы и должности уроженцев Аррантидо-дес-Лини передаются их земными эквивалентами – для удобства восприятия. Воспроизводить буквально – занятие неблагодарное. Так, к примеру, должность, обозначенная в тексте как Генеральный Эмиссар, на среднеаррантском звучит как «Ыкльоллламрр делла кйорр» и переводится примерно как «Верховный податель дружеской помощи младшему брату». Арранты вообше любят высокий слог, несмотря на свой прагматизм и рациональность в быту. – Здесь и далее примеч. автора.

2

По всей видимости, произносимое на аррантский манер русское обращение «сударь».

3

Хорошо (лат.). С определенных пор арранты вообще полюбили латинский язык, называли его наиболее разумным и ясным языком из всех когда-либо созданных на Земле. Об этом также см. ниже.

4

Плоды растения глейираль, экспортированного на Землю с Арранти-до-дес-Лини. Представляют собой нечто среднее между вишней и яблоком. Любимое лакомство аррантских Аколитов.

5

Аррантов.

6

ОАЗИСов (жаре.).

7

Общепланетная валюта, введенная аррантами при сохранении, впрочем, национальных валют (рубля, доллара, фунта стерлингов, etc.). Название от латинского unitas – «единый». Ну понравилась аррантам латынь!

8

Табачников-Лодынский Олег Павлович (р. 1946) – известный ученый, историк, лингвист и культуролог; специалист по истории Аррантидо. Также известны его работы: «Слагающие мифологемы Аррантидо», «Арранты: техноген-ность и духовность», «Истоки культа».

9

Пожизненный титул, примерно соответствующий пэру. На всей планете Аррантидо-дес-Лини, чье население составляет несколько миллиардов, всего 1255 Предвечных.

10

У аррантов преобладает двенадцатиричная система счета, точнее, несколько ее вариантов. Но для удобства в тексте указаны цифры по земному отсчету.

11

На Земле арранты сохранили привычную нам метрическую систему, так что можно использовать ее и применительно к Аррантидо-дес-Лини; то же – ниже – справедливо и для мер веса, плотности и проч.

12

Достаточно вспомнить арабское слово «аль кагол» – «дурман».

13

Опасно? Ничего страшного. Для аналогии уместно вспомнить, как европейцам неловко пользоваться китайскими палочками.

14

В настоящее время послушники Храма пользуются квантовыми посохами пятого поколения со встроенным процессором ИИ (искусственный интеллект) и оптимизатором силового поля. Последний позволяет не только использовать посох как могучее оружие, но и резать самые мягкие и самые твердые покрытия – от тонкой кожи до сверхпрочных сплавов, а также готовить пищу и служить источником света.