Душеприказчик

То, что он увидел, несказанно заинтересовало его. Зеленовато-бурый слой, покрывавший дно котловины, полностью испарился. Не было и намека на перегной, ил, торф или тем более воду. Дно состояло из серых слоистых известняков, кое-где виднелись желтоватые пласты чистой глины, а также глинистые сланцы. Знатоку геологии (и геологии тоже!) Олегу Павловичу Табачникову удалось это установить даже несмотря на то, что глубина практически круглой котловины, при оценочном диаметре никак не меньше чем в сто метров, составляла около десяти метров, а в отдельных местах и все одиннадцать. В дальней от наблюдателя части донной поверхности виднелся фрагмент красноватой плиты явно рукотворного происхождения, и Табачникову даже показалось, что он видит на ней какие-то значки сложной формы.

– Д-да, – сказал он, – здорово! Сколько смотрю на возможности аррантской техники, столько не верю, что подобное вообще осуществимо!..

– Это сколько же, интересно, такой объем вырабатывал бы ваш экскаватор, который чинили три пьянчуги?.. – насмешливо спросил Гендаль Эрккин. – Ведь, кажись, эта машина, что мы по дороге сюда видели, как раз для рытья котлованов и канав нужна, верно, эге?.. Часа три рыл бы, поди?

– Ну, во-первых, он бы сюда просто не подъехал, почва топкая, – пробормотал Табачников, – но даже если допустить… Да какие три часа?! Три дня, а то и неделю копал бы!

– Нам нужно спуститься вниз, – сказал Класус, – я-то и так обойдусь, а вот вам…

Он вдруг одним прыжком перемахнул край котлована и приземлился на дно. Одежда на нем вздулась пузырем, а породы, слагающие дно осушенного болота, издали жалобный насморочный звук. Из-под ног Класуса брызнула тоненькая струйка воды.

– …а вот вам потребуется лестница или антигравы, – договорил он уже снизу.

– Отлично, – сказал Рэмон Ррай с веселой злобой, – мне все это начинает нравиться, а это верный признак того, что ничем хорошим наше предприятие не закончится.

– Не пророчь попусту! – остановил его Гендаль Эрккин. – Палыч, есть веревка? А то не хочется себе шею сломать на ровном месте.

– Найдется, – отозвался ученый. – Сейчас пошарю… тут у ребят в рюкзаках должно быть. Так-с!.. Вот, держи.

Через непродолжительное время вся четверка оказалась внизу. Рэмон Ррай с любопытством рассматривал плиту, которую Табачников углядел еще сверху. Он присел и стал сбивать пяткой куски породы, пристывшей к явно полированной поверхности. Класус некоторое время наблюдал за его действия-ми, а потом усмехнулся (на мгновение став похожим на того, прежнего, любезного и предупредительного пассажира ржавого «шалаша») и сказал:

– Ты совершенно прав. Тут и будем вскрывать. Это уж я сам… Неизвестно, что может оказаться внутри. А вы, профессор, пока дайте указание остальным, кто сейчас отсиживается в лесу, вырыть яму и закопать останки всех этих несчастных… Не тратить же энергию ММР попусту.

Табачников побледнел и не двинулся с места. Ну как выполнять такое распоряжение?.. Впрочем, в следующее мгновение бретт-эмиссар уже забыл о нем и, повернувшись к обнажившейся древней плите, направил на нее мономолекулятор.

– Перекрытие может быть очень мощным, как бы не истратить всю энергию, – заметил бретт-эмиссар и активировал оружие.

Рэмон Ррай отвел Пса подальше от Класуса и спросил настороженно, время от времени посапывая:

– Ну, что думаешь? Я хочу сказать… как все это могло случиться… произойти? Ведь я его убил, совершенно точно!.. У него глаз вытек и мозги наружу вывалились… Ох!..

– Да я и сам видел, что ты его точно кончил, – отозвался Пес. – К тому же мы его выволокли из корабля… того… без дыхательной маски, а дышать там, сам знаешь, нечем… И холод дикий… Даже если бы он после таких ранений выжил, все равно задохнулся бы, замерз – все едино. Выходит…

– Выходит, что он в самом деле переродился в этого… асахи, вот что! – шепнул Рэмон Ррай, быстро глянув в сторону подлинного бретт-эмиссара Высшего Надзора. – Лицо цело, и вообще… А главное, как он с этого… э-э-э… Мраса-то выбрался, вот что у меня ну совершенно в голове не укладывается!

– Марса… У тебя много что еще не укладывается, сынок, – сурово ответил ему Гендаль Эрккин, и на этот раз у вспыльчивого и самовлюбленного арранта не возникло и тени желания возразить, а тем паче возмущаться и шуметь. – Тут дело такое… Когда вышел весь этот переполох в погребальной роще, где ты ловко «воскресил» своего родственника Гьелловера – у тебя это тоже, верно, в голове не очень-то уложилось.

– Одного я убил, другого воскресил, просто вершитель судеб!.. – неуверенно хмыкнул молодой аррант. – Это как же?..

– Думаешь, я понимаю? Да завали меня Ллур пустой породой, если я понимаю!.. Сожри меня тиерпул! Ясно только то, что и князь Гьелловер и Класус – оба асахи. Только один умер своей смертью, а второй – нет. Наверно, отсюда и разница идет, эге. Вот что… у меня такое ощущение, что он нас все равно слышит или просто чувствует, что именно мы говорим… – Тяжелая нижняя челюсть Пса плотно примкнула к (верхней, и он закончил уже через стиснутые до скрипа зубы: – Потом обсудим… если будет когда и где! А сейчас идем к этой плите, которую наш эмиссар долбит… ведь, кажется, мы именно ЭТО хотели найти, эге?

И Эрккин хитро подмигнул. При этом его лицо так страшно перекосилось, что Рэмон Ррай отскочил от своего спутника и опрометью бросился к Класусу и Олегу Павловичу, который, игнорируя распоряжение бретт-эмиссара Высшего Надзора, все еще стоял возле него.

Под буравящим взглядом Класуса и невидимым воздействием ММР плита поддавалась. Она поддавалась гораздо труднее, чем самый твердый грунт, и на то, чтобы снять слой в ладонь, потребовалось несколько минут. По расчетам Класуса, мощность перекрытия достигала одного метра, и получалось, что ММР сдохнет раньше, чем пробьет неподатливый материал. Класус не колебался. Он решил пожертвовать своим оружием, пока в нем еще хватало энергии, и взорвать генератор «мымры». Силы взрыва должно было хватить, чтобы пробить перекрытие и заодно еще больше разбросать донную породу к стенкам котлована и даже за его пределами.

Он поделился своими планами с Олегом Павловичем, и тот немедленно возразил:

– А не будет ли слишком много шума? Все-таки в нашем положении… гм… не хотелось бы привлекать к себе лишнее внимание. А если неподалеку будет проходить патрульный катер? Низко, на бреющем, как они иногда любят делать?..

Зато Гендаль Эрккин одобрил:

– Ничего, нормально придумано! Мне вот всегда нравились взрывы. А то, понимаешь, если бы не было взрывов, все подохли б от непосильного физического труда. Вот у нас на Керре как-то раз прислали типа из созвездия Белой Жужелицы, у него еще такие смешные щупальца были…

– Да замолчи ты!.. – с досадой сказал Рэмон Ррай. – Взрывайте, что уж там, эмиссар! Хуже не будет, во всяком случае. Возни опять же меньше. Нет, лично я – за! – с ожесточением добавил он.

Класус, не слушая словопрений, ловко манипулировал с «мымрой»: снял панель и копался с предохранителями. Собственно, активировать взрыватели можно голыми руками, на это оружие и рассчитано. Достаточно ввести серийный блок-код, отдельный для каждой марки мономолекуляторов. Конечно же все блок-коды были известны Класусу как представителю Высшего Надзора… Он просто перекачал его из памяти своего идентификационного знака. Табачников наблюдал за действиями бретт-эмиссара, прикрыв лицо ладонью, и бормотал:

– Всех устраивает, все – «за»… «За» и «про», как каламбурили у нас в университете, когда решали, кто «за» и кто «против» того, чтобы выпить[55]!..

– Отходим, – решительно сказал Класус, вставая и подталкивая бывшего профессора в бок. – Взрыв произойдет через десять минут, за это время нам нужно вылезти из котлована и удалиться на приличное расстояние, желательно – не меньше пятисот метров. Так что нужно поторапливаться. Засекаю время!..

Через девять минут все участники работ, включая присоединившуюся к ним Аню, уже расположились неподалеку от церкви Святого Георгия за небольшим пригорком, который должен укрыть их от взрывной волны. Класус сосредоточенно наблюдал за таймером. Наконец, он вздохнул и велел всем приникнуть к земле и не поднимать даже головы.

Конечно же любопытный Рэмон Ррай и интересующийся решительно всем в мире Табачников нарушили это распоряжение.

И тут рвануло.

…Взрыв был на удивление негромким, просто что-то хлопнуло в низине, и из котлована во все стороны прянули струи негустого, с ядовитым зеленоватым отливом, дыма. Табачников, который ожидал величественного султана из огня и дыма, клинков пламени и всесокрушающего грохота, от которого земля подпрыгнет под ногами и будет корчиться и содрогаться, – был несколько разочарован и одновременно испытал облегчение. Уф!.. Все вышло совсем не так шумно, как он предполагал. Олег Павлович даже хотел выразить недоумение: зачем было отходить так далеко, если взрыв выглядит столь невинно?..

– Вылезаем, – негромко произнес Класус. – Ну, что глядите?

Близлежащие окрестности разительно переменились. Там, где еще минуту назад зеленела трава, сейчас лежали пласты свеженасыпанного грунта, и чем ближе к месту взрыва, тем этот слой земли становился толще. Класус даже заметил вполголоса:

– Ну вот, и трупы прятать не пришлось. Их, конечно, сканером могут выявить, но это уже дело такое… десятое.

Табачников услышал и зябко передернул плечами.

Только после того как они подошли к котловине уже бывшего теперь болота, всем без исключения стало понятно, почему бретт-эмиссар настаивал на том, чтобы максимально дистанцироваться от места взрыва. «Негромкий хлопок» произвел впечатляющий эффект: почти отвесные края котловины начисто срезало под углом примерно в 45°, грунт разбросало в радиусе, верно, нескольких сот метров от эпицентра, а глубина громадной ямы увеличилась никак не меньше, чем на метр. И главное: в неподатливой плите зияла черная дыра размера вполне достаточного для того, чтобы туда провалился слон.

– Так, – удовлетворенно сказал Гендаль Эрккин, – а вы говорили… Теперь и спуститься можно без веревки, да и не люблю я эти веревки. Сразу вспоминается, как Донч Хижня с планеты Лейбор три раза пытался повеситься и всякий раз веревка оказывалась некондиционной. С тех пор я вообще подозрительно к ним отношусь… Поддалась эта штука, а? А ведь даже «мымра» спервоначалу не очень-то хотела ее брать…

– Материал с перестроенной кристаллической структурой, не иначе, – сухо произнес Класус, – естественные минералы такой твердостью и устойчивостью не обладают, это я легко могу доказать.

– Тысячи кубометров земли… тысячи кубометров, – пробормотал Табачников, идя по следам Класуса, четко отпечатывающимся в разрыхленном, еще теплом грунте. – И так аккуратно, словно снимали вручную… Гм… да!

Они приблизились к пролому. Класус осторожно притронулся рукой к неровному краю и, включив фонарь, направил луч вниз. Потом встал на колени и просунул туда голову. Рэмон Ррай вдруг с трудом удержал себя от искушения пнуть по тощему заду человека, вернувшегося из небытия. Он скрипнул зубами. Класус выпрямился и произнес:

– Очень хорошо. Это галерея. Она не очень велика, ее высота не больше семи метров. Нам снова пригодится веревка. Вы, Эрккин, можете не спускаться, раз не доверяете веревкам.

– Мало ли чему я не доверяю! – проворчал тот. – Может, я самому себе не доверяю, что же мне после этого – раскокать все зеркала и перерезать себе глотку осколком одного из них?.. Полезли, чего уж.

– Не знаю, есть ли там освещение, – продолжал рассуждать вслух бретт-эмиссар. – Конечно, постройка и оборудование должны быть чрезвычайно надежны, но, однако же, не восемнадцать тысячелетий?.. Что вы делаете? – бросил он Табачникову, который ползал вокруг отверстия в перекрытии на четвереньках и время от времени окунал в непроглядную тьму пролома всклокоченную голову. Ученый его не услышал. Кажется, масштаб открытия наконец-то вместился в его голове, и осознание этого просто раздавило Олега Павловича. Он сразу потерял способность ходить на двух ногах, членораздельно изъясняться и слышать обращенные к нему вопросы.

Эрккин стал тщательно закреплять веревку, а Табачников, наконец-то обретя дар речи, разразился следующим монологом:

– Это… это поразительно! Этим подземным строениям – тысячелетия, и эта плита отшлифована так, что отпадает… отпадает всякая вероятность того, что это сделали первобытные люди. Потому что шлифовка… так отшлифовать можно только на станке, кроме того, необычайно стойкий материал, каких в самом деле не встречается в природе… Моя версия о том, что в этот период, приблизительно шестнадцатое тысячелетие до нашей эры, на Земле существовала высокоразвитая цивилизация – подтверждается. Средиземноморский очаг культуры… в то время как в наших средних широтах… скифы… аберрация дальности… антропогенная сукцессия… крр-р-романьонские реликты… у-у-у!

Тут Табачников снова сбился на малоинформативные восклицания и, несмотря на свое горизонтальное положение, умудрялся размахивать руками.

– Готово, – сказал Эрккин и подергал веревку, проверяя крепление, а потом пнул забитый в грунт металлический штырь, к которому и была привязана веревка. – Кажется, все нормально, эге. Полезли, господа инопланетяне.

– Жалко, фонарь всего один, – сказала Аня, – может, поискать у ребят в багаже? Только где ж его сейчас найдешь, багаж? Все землей завалило.

– Да мне, собственно, и не нужно освешение, – заявил Ррай. – Я сейчас настрою через лейгумм инфракрасное зрение. Глаза, правда, будет резать, но ничего… потерплю.

– А я вообще в темноте неплохо вижу, – отозвался Эрккин, – немного глаза попривыкнут, и все-все угляжу. Да у меня вообще большая практика работы в темных помещениях, эге! – добавил он, хитро оглядывая присутствующих.

– Мне, собственно, фонарь тоже не требуется, – заметил бретт-эмиссар, – так что возьмите и пользуйтесь.

Фонарь перекочевал в распоряжение Ани и Табачникова. Из рощи на них пугливо смотрели сектанты, но приблизиться не решались…

Один за другим все пятеро спустились в галерею. Если под проломом еще что-то можно было разглядеть, то несколько шагов в сторону привели к тому, что исследователи очутились в слепящей тьме, в которой нельзя различить даже кончика носа. Все замерли. Рэмон Ррай заканчивал настройки своего лейгумма, стоя с закрытыми глазами и ощущая острыми лопатками мощный массив стены. Гендаль Эрккин крутил головой и, несмотря на хваленое гвелльское зрение, пока что ничего не видел. Профессор шарил фонариком по стенам, а Аня придерживала его за локоть.

– Готовы? Идем, – произнес наконец Класус. Табачников задыхался от переполняющих его эмоций и не успевал смахивать со лба пот, хотя в галерее было отнюдь не жарко. Еще бы он не задыхался!.. Если не врут предания, исторические хроники, – а уже сейчас очевидно, что они не врут, – то под его, Олега Павловича, ногами находятся плиты, по которым уже ВОСЕМНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ не ступала нога человека! Еще не планировалась постройка пирамид в египетской пустыне, а эти гладко отшлифованные камни уже несли на себе отпечаток древности, цена которой – тысячелетия! Олег Павлович едва не выронил фонарь, ударился лбом об острый выступ в стене и тотчас же дал себе зарок до поры до времени умерить восторги: еще не хватало свернуть шею или размозжить башку на пороге великого открытия!

Галерея забирала под уклон, вниз. В основном полого, почти незаметно, но местами – довольно круто, градусов под тридцать – тридцать пять. Первым шел Класус, ступавший уверенно, как будто не было вокруг него тысячелетней тьмы, в которой не разглядеть и собственного пальца, поднесенного к лицу… Далее выступал несколько освоившийся Эрккин, за ним – Рэмон Ррай, поскрипывающий зубами от рези в глазах. Зиймалльцы замыкали шествие. По мере того как команда продвигалась вперед по подземному ходу, потолок и стены раздвигались. И если исходной точкой пути был отрезок галереи высотой не более чем в пять-шесть метров и шириной – не более четырех, то теперь свод галереи вознесся на добрый десяток средних человеческих ростов. А между стенами могли, пожалуй, поместиться хоть пять грузовиков – вроде того, на котором приехали на раскопки ученый Табачников и прочие.

– Не годится идти вслепую, – вдруг сказал Класус, – этак мы можем прийти неизвестно куда. Значит, поступим так. Если принять за аксиому, что фундамент, стены и своды этого подземного сооружения сделаны из одного и того же материала, а это – скорее всего, то я могу просканировать пространство вокруг нас и составить трехмерный план-схему этих галерей.

Эрккин толкнул Рэмона Ррая в бок: дескать, учись, какой основательный подход к делу!

Бретт-эмиссар сдержал слово: при помощи сканера и процессора, встроенных в ИЗ, ему удалось смоделировать то, что окружало пытливых исследователей и находилось преимущественно ПОД ними. Построенная голографическая трехмерная модель, засветившаяся в воздухе, оказалась конусовидным сооружением, верхняя треть которого была срезана под углом. Внутри пространство конуса было пронизано бесчисленным количеством ходов, идущих вертикально, горизонтально, под углом, по спирали или расходящихся лучеобразно. Никакой системы в этом хаотическом нагромождении ходов не прослеживалось. Кроме того, в нескольких местах на план-схеме высвечивалось нечто, напоминающее пчелиные соты. Правда, учитывая масштаб голографической проекции, следовало признать, что каждая такая «сотовая» ячея была размером с типовой пятиэтажный дом, которыми изобилует каждый зиймалльский город – в том числе и в Средневолжской губернии при ОАЗИСе № 12. Ближе к центру пространства, ограниченного поверхностью неправильного усеченного конуса, виднелось несколько более крупных пустых пространств довольно сложной формы. Их было четыре, три ближе к основанию конуса, а одно – очень близко к геометрическому центру огромного подземного сооружения.

…Замерев, они смотрели на светящуюся во тьме трехмерную конструкцию. Первым нарушил молчание Рэмон Ррай, он ткнул пальцем в самый верх конуса, близко к наклонной поверхности, составляющей верхний срез сооружения, и спросил:

– А это что за оранжевая точка светится? Никак мы, что ли?

– Угадал. А если увеличить, то вот тут – вход, точнее, пролом, через который мы проникли, – с легкой иронией, которой сегодня за ним еще не замечалось, отозвался Рэмон Класус. – В таком масштабе, конечно, разглядеть сложно, но…

– Так мы уже… уже шагов двести пятьдесят прошли! – медленно проговорил Табачников. – А на вашей план-схеме и не видно этого расстояния толком! Какие же размеры у этого подземного… не знаю, как назвать?..

– С самого начала понятно, что внушительные, – примирительно откликнулся Эрккин.

Олег Павлович погрозил кому-то кулаком и с придыханием выговорил:

– Ну, пусть какой-нибудь засушенный бюрократ, доктор исторических наук, только попытается вякнуть, что моя гипотеза – чушь и бредни выжившего из ума старикашки!..

В то же самое время, как Олег Павлович Табачников самоутверждался в плане своей профпригодности, патрульный катер ОАЗИСа № 12 совершал контрольный облет территории Средневолжской губернии. Высота была довольно приличной, и оба патрульных офицера, выставив режим автопилота, негромко беседовали и рассуждали о жизненных перспективах.

– После того как мы накрыли сходку торговцев оружием как раз в этих координатах и я лично в этой операции поучаствовал, – говорил один из них, по виду определенно местный уроженец, крепкий темноволосый парень, – я думал, что меня возьмут на повышение в ОАЗИС. Меня же в приказе сам Эмиссар, ллерд Зайверр, отметил. Но, наверно, не сочли нужным.

– И ты в претензии, не так ли? – осведомился второй, с ярко выраженными аррантскими чертами лица, светлой кожей и редкими рыжеватыми волосами, очень подвижный. – Обиделся?

– Зачем же, я ведь службу несу, тут обиды неуместны. Долг превыше всего, а поощрение должно быть вторичным, – смутился первый.

Он изъяснялся очень правильным русским языком, тщательно проговаривая все окончания и ставя паузы между словами, как это обычно делают иностранцы. Впрочем, Валерий Климов, уроженец Саратова, входящего в Средневолжский округ, давно уже перестал быть русским парнем Валерой и превратился в среднестатистического офицера Охранного корпуса. Он говорил правильными, словно с протокола считанными фразами, которыми не стал бы пользоваться никакой нормальный человек, – просто потому, что в такой манере разговаривают разве что роботы. Офицер Охранного корпуса Климов был по-своему очень неплохим существом (не сказать – человеком), однако ему не хватало непосредственности, воображения и инициативы. Собственного мнения и собственных желаний Климов не имел, исполнял букву аррантского Закона и любой параграф этих законов в его глазах весил неизмеримо больше, чем иная человеческая жизнь. Он был абсолютно неподкупен и абсолютно неустрашим – совершенное орудие закона, мечта всех борцов с коррупцией. И таких, как он, было много. Недаром покойный Анатолий Петрович Груздев жаловался, что ему совершенно не дают работать. Еще бы!.. При наличии таких ценных кадров, как Климов (с детства воспитанный по особым аррантским методикам), опасно было даже сморкаться в неположенном месте, а не то что проворачивать наглые сделки по продаже крупной партии ММР, за которые полагалась смерть на месте. Такие чрезвычайные полномочия патрулей, однако, оправдывались тем, что ни один офицер Охранного корпуса ОАЗИСа, так называемый «синий», никогда не привел бы приговор в исполнение, не будь он на сто, на сто пятьдесят процентов уверен в виновности подозреваемого!..

Напарник Климова, офицер Охранного корпуса аррант Брейр, которого в редкие минуты расслабленности Климов звал на русский манер просто Борей, – никогда не был на своей исторической родине. Он родился на Земле, в семье военнослужащих армии Избавления, и всю жизнь прожил тут, на Избавленных территориях. Зиймалльцев он недолюбливал, но признавал за ними известную ловкость ума, предприимчивость и определенное обаяние. Впрочем, это не мешало ему мечтать о переводе на Аррантидо или иную престижную планету.

Брейр сказал:

– А вот если б меня не повысили и не премировали за такое, я, наверно, обиделся бы. Нет, конечно, я бы не подал виду. Это – да. Но все-таки, Валера, я бы подал апелляцию. Все-таки у тебя уже третий ранг, ты можешь претендовать на второй и тогда у тебя появится известная свобода выбора.

– А зачем она мне? – осведомился Климов, бросая быстрый взгляд на навигационные приборы.

– То есть как?! – сделал попытку удивиться Брейр, однако вовремя счел, что это будет нерационально. – Ты сможешь подать заявку на то, чтобы нести службу в более престижном месте. У нас в дивизионе был офицер твоего возраста, который отличился по службе: задержал на месте преступления целую организованную группу, которая в перестрелке – с применением ММР! – убила шесть человек. Ему и его напарнику дали повышение, и скоро он сумел перевестись не куда-нибудь, а на Йондонго IV! Понимаешь? Я видел телемост с Йондонго. так это, я тебе скажу, сказка!.. Даже здешняя Атлантика с ее курортными островами не сравнится с красотами Йондонго!

Личным распоряжением ллерда Вейтарволда, которое подтвердил император, все трансляции с Йондонго были запрещены, так что Брейр не знал, во что теперь превращен рай, в который он тщился попасть. Поэтому Брейр продолжал, мечтательно улыбаясь:

– Если бы туда!.. Конечно, у нас ничто не делается просто так. Но если бы нам с тобой подвернулось реальное преступление, настоящая организованная банда, злоумыслившая против установленного порядка, – тогда у нас были бы все шансы пойти на повышение. А там, глядишь, побываю и на Аррантидо, а то и премируют переводом… или хотя бы путевкой… на Йондонго, на Лиловую!.. А какие преступления могут совершаться в подконтрольном нам с тобой районе? Воруют помаленьку, промышляют контрабандой аррантских тканей, потому как они разрешены… Ну, бытовое убийство, так это не по нашему профилю, этим зиймалльские органы занимаются. А нарушений аррантского Закона нет как нет!.. Эх!

– Так радоваться надо, – заметил Валерий, – ведь хорошо, что нет.

– Да пойми ты, офицер, – чуть возвысил голос Брейр, – нет преступлений, нет и раскрытий, задержаний, мер по пресечению. Нет мер по пресечению – нет служебных поощрений, и в конечном итоге – нас нет и не предвидится в списках представленных к наградам и повышению!

– Наш долг, – негромко произнес Климов, – следить за тем, чтобы Закон был незыблем. На этом стоят и стоять будут Избавленные земли. Мои предки и так пережили слишком много горя и несправедливости, жертв и потерь, чтобы мне желать их снова. И ради чего?.. Ради того, чтобы самому крепко отличиться, получить приглашение в Плывущий дворец и предстать перед пресветлым ллердом Зайверром? Не слишком ли высока цена? Нет, я предпочел бы прослужить в более низком ранге, спокойно и верно блюдя Закон, чем возвыситься благодаря новому всплеску преступлений!

Брейр отвернулся и пробормотал себе под нос, что воспитатели Климова несколько перестарались с морально-императивными установками и сделали из своего подопечного настоящего болвана, которого ничем не проймешь.

Климов все слышал, но не стал возражать. Собственно, он и не обиделся, потому что каждый имеет право на свое мнение, если это мнение не нарушает Закон.

На всякий случай офицер повторил это определение вслух.

Брейр открыл было рот, чтобы по-свойски откомментировать этот постулат патрульно-постовой службы Охранного корпуса, но тут его внимание привлек один из приборов. Крайний зеленый столбик на диаграмме вдруг пополз вверх и, преодолев знаковую отметку, стал оранжевым, а потом приобрел ядовитый фиолетовый оттенок. Брейр подскочил:

– Ф-излучение! Валера, зафиксировано Ф-излучение. вот здесь, в этом квадрате!

Климов прянул к приборам, вышел из режима автопилота и сам принял управление патрульным катером. Летательный аппарат резко снизил высоту, развернулся и пошел на бреющем полете в двухстах метрах над землей. В томное пение приборов вдруг вкатилась высокая тревожная нота, хлестнувшая по насторожившемуся слуху офицеров патруля.

– Здесь применяли мономолекулярное оружие, – констатировал Климов. – Излучение очень мощное… и я не исключаю, что одна из единиц ММР вышла из строя и взорвалась. Или ее взорвали преднамеренно. Случаи использования энергетического потенциала ММР в таком качестве не столь уж редки.

Климов был действительно опытным и ценным сотрудником..

– Засек координаты, – сообщил он. – Тут есть ориентир: старинное христианское святилище. По навигационной карте это – церковь Святого Георгия. Так… Поднимаю архив за этот год. Было ли что-либо экстраординарное зафиксировано в этом квадрате.

– Ты посмотри архив, посмотри, – быстро проговорил ар-рант. – Сколько служу, а Ф-излучение первый раз в мое дежурство фиксируется!

Климов между тем замер и впился глазами в экран, над которым высветились результаты архивного запроса.

– Так! – выговорил он. – Ну конечно! Именно под этими координатами зафиксирован инцидент с гибелью подданного Аррантидо!.. Тут еще отмечено расследование, которое было свернуто за отсутствием состава преступления. Квалифицирован инцидент как «несчастный случай». Правда, были другие мнения, но если таково официальное заключение – значит, нам следует его придерживаться. Осталось поточнее определить источник излучения.

Патрульный катер вынырнул из-за череды невысоких холмов и, примерно вдесятеро сбросив скорость, пошел совсем низко над землей. Климов не отрывал глаз от приборов, Брейр смотрел, как в напольном иллюминаторе плывут – совсем близко – верхушки деревьев.

– Так называемая Белая роща, где нашли того арранта! – бросил он. – Это здесь. А вот какая-то свежевырытая яма, похоже на воронку! Земля разбросана!

– Она, кстати, и является центром излучения, – отрывисто сообщил Климов. Патрульный катер, все замедляя ход, двинулся к котловине и, наконец, завис точно над тем местом, где еще недавно была трясина. Климов переключил сканер на инфракрасный спектр и сообщил:

– Так… тут под этой свежей насыпью, я так понимаю, находятся два… три… гм… Около четырех недавно умерших людей. По ауронейронным данным – все неаррантского происхождения, скорее всего – местные.

Катер завис над самым центром котловины, и Брейр тронул своего напарника за плечо:

– Смотри, офицер, там дыра в земле! Пустота! Ткни туда сканером!

– Я туда не только сканером, – медленно проговорил Климов и снял со стены свой табельный ММР, – я туда сейчас лазерным прицелом ткну. Все основания для вмешательства. Да и подкрепление можно вызвать на всякий случай, всех, кто сейчас в этом районе находится. Строго по инструкции. Дело найдется. Очень все это любопытно!..

И впервые за все время разговора в его голосе прозвучали живые человеческие нотки. Брейр одобрительно закивал и стал готовиться к высадке…

Ученый историк, археолог и этнограф Табачников уронил фонарь на каменные плиты, и тот разбился вдребезги.

У Олега Павловича были все основания уронить единственный источник света таким возмутительным образом. Потому что забирающая вниз, под уклон, и все увеличивающаяся вверх и вширь галерея вдруг закончилась, оборвалась выходом в огромный зал. Собственно, в такой темноте никто и не понял бы сразу, что это – не галерея, а зал, не оценил бы колоссальных размеров, особенно после того, как был разбит фонарь. Но пальцы Олега Павловича, державшие этот фонарь, разжались только после того, как во тьме вдруг полыхнула яркая вспышка и высоко под сводом загорелся светоносный шар. Полог мягкого, приятного для глаз светло-лилового света лег на лица путешественников и осветил все пространство зала, в котором они очутились.

Олег Павлович задрал голову и ахнул. Ему приходилось бывать в соборе Парижской Богоматери, в Реймском соборе, где короновали французских королей, в гигантском Кельнском соборе. Свод зала, в котором они оказались, живо напомнил внутреннее устройство классических готических соборов: огромные стрельчатые арки, звездообразно опирающиеся на целые пучки узких длинных колонн, напоминающих трубы католического органа.