– Вещи я вроде видел.
– Что значит «вроде»?
– Я лампу уронил… Ни хрена не вижу, но когда вошел – сапоги его у кровати точно стояли.
– Боже всемогущий! За что мне такой напарник? Так найди лампу и зажги ее! Ты до утра копаться собираешься?
– Не могу! Закатилась куда-то!
Я тихо-тихо прокрался мимо него, прижимая одной лапой к животу искомую лампу, и поставил ее в самом дальнем углу. Поищи-поищи, сейчас ты еще кое-что найдешь!
– А-а-ай, б…!….!
– Заткнись! Совсем охренел?! – В комнату ворвался второй вор, в отличие от первого – невысокий и толстенький. – Что у тебя тут… Ой, б…! Что это у тебя?
– Кошка, сволочь! Теперь руку!
– ЭТО кошка сделала?! Ох, блин, убери, меня мутит!
– Тебя мутит?! А каково мне?! Помоги перевязать – я так кровью изойду…
– Бу-э-э-э-э! – произнес толстяк, резко согнувшись. Вторая лампа покатилась по полу и погасла.
– Идиот!
– А чего ты мне под нос этот кошмар суешь?
– Ну и что будем делать? – неожиданно спокойно произнес первый вор. – У меня, между прочим, уже голова начинает кружиться. А кошка-то все еще где-то здесь…
– …! – выругался толстяк и бросился к двери. На полпути я оказался под его ногами и с удовольствием услышал тяжелый удар об пол и сдавленную ругань.
– Надо уходить! – сделал наконец правильный вывод из происходящего первый вор. – Сегодня явно не наш день.
– Пошли хоть коня уведем, – вякнул было толстяк, но тут же схлопотал подзатыльник от напарника. – За что?!
– За тупость! Если бы мы карлика порешили, никто ничего и не узнал бы. Кривой Эрвин сказал бы, что тот уехал рано утром – все шито-крыто. Но этот хорек что-то учуял и провел нас. Наверняка он в одной из пустых комнат сейчас прячется… Или уже на улицу выбрался, пока мы тут возились… Главное – нам его не найти. Хочешь, чтобы он завтра явился к старосте и сказал, что у него украли коня – прямо из конюшни постоялого двора? Эр-вин тебе потом сам уши обрежет и заставит съесть. И мне – за компанию.
– Извини, я не подумал…
– Вот именно. Все, уходим.
Воры исчезли, а я стал торопливо одеваться. Спать резко расхотелось. Уже натянув шляпу, я огляделся и понял, что дорожная сумка исчезла. Кто-то из воров в суматохе и темноте все же ухватил ее! Я длинно, от всей души выругался – вместе с сумкой исчезли все деньги, что дала мне в дорогу Мэрион. Первой мыслью было догнать воров, но здравый смысл все же не совсем покинул меня. Во-первых, уже не догоню – пока возился с одеждой, они наверняка до дома добрались. Во-вторых, если догоню, это для них будет прямо подарок судьбы. Прибьют и вернутся за Иголкой… Ладно, делать нечего. Не к старосте же, в самом деле, идти! Будь я даже человеком – как смог бы доказать, что у меня украли деньги? А уж тем более с моей неблагонадежной физиономией соваться к местным властям и вовсе не с руки – вмиг на костер угодишь. Нет, придется смириться и уйти тихо – как и собирался. Дождавшись рассвета, я спустился вниз, растолкал спавшего у двери мальчишку и велел запрячь лошадь. Увидев развязанные седельные сумки, я зашипел сквозь зубы от бессильной злости. Мальчишка густо покраснел и быстро затянул ремешки.
Надеюсь, он остался крайне разочарованным – когда Иголка была оседлана и выведена во двор, я молча запрыгнул в седло и ускакал, не одарив его ни единой монеткой. С одной стороны, у меня их просто больше не было. Ас другой, если подумать, воры как-то вошли и как-то вышли через дверь, перед которой он якобы спал, так что за «работу» пусть требует с подельщиков.
– Что-то случилось, капитан? – осторожно поинтересовалась Иголка, уловив мое мрачное настроение.
– Меня обокрали, – признался я. – Точнее, ограбили, и это особенно унизительно. В человеческом теле я бы расправился с ворами, даже не вспотев. Но это, в общем, ерунда. Хуже то, что мы снова остались без денег.
– Не хочу показаться излишне ехидной, но в этом нет ничего нового.
– Так-то оно так… Ну да ладно, что толку предаваться унынию? Поехали, Иголка, дорога впереди длинная, а время не ждет.
– Вперед, труба зовет, ландскнехты храбрые – в поход!
– Выпустите меня немедленно!
– Кто здесь?! – невольно повторил я любимую фразу Андрэ.
– Я! Здесь я! – затрепыхалась одна из седельных сумок. – Выпустите меня!
Скрежещущий голос показался мне знакомым. Распутав ремень, я заглянул в сумку. Оттуда на меня хмуро смотрел давешний петух.
– Иезус Мария!.. Ты как здесь оказался? Я думал, что тебя зажарили…
– Не надейся! – сварливо ответила птица, выбираясь из сумки и устраиваясь на луке седла. – Я увидел, как воры потрошили твою поклажу и оставили сумки развязанными. Упускать такой случай было бы глупо.
– Замечательная идея, – кисло похвалил я петуха. – Ну а почему же ты не сбежал раньше?
– Ты лишний раз убеждаешь меня, что люди – отсталые существа. Ку-ку-куда бы я пошел? В лес? Я там не выживу. Залезть в багаж других путников? О, да – они очень обрадовались бы этому и съели бы меня по дороге.
– А что помешает тебя съесть мне? – с интересом спросил я петуха.
– Ты не сможешь, – уверенно заявила наглая птица. – Тебе совесть не позволит зажарить и съесть собеседника. И выкинуть меня на произвол судьбы ты тоже не сможешь.
– Иезус Мария! – беспомощно повторил я, – Ладно… Поехали, Иголка… И не смей ржать над капитаном!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в
которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт нашел выход из тяжелой ситуации и какая неожиданность поджидала жителей Думмкопфа
На восьмой день пути мы выехали на окраину Думмкопфа – городка чуть больше Либерхоффе, но гораздо более цивилизованного. Во всяком случае, ворота у него были на месте. Это обстоятельство вкупе с моими бескомпромиссно пустыми карманами побуждало выбрать объездной путь. Не менее пустое брюхо, напротив, требовало обязательно город посетить и осмотреть местные достопримечательности. В первую очередь – харчевни.
Припасы, что собрала в дорогу Мэрион, давно упокоились в желудках проклятых воров. Время от времени мне удавалось украсть что-то съестное в селах, которые мы проезжали, но везло мне нечасто, так что большую часть дороги я проделал под аккомпанемент жалобно бурчащего желудка.
Иголке тоже приходилось несладко. Трава уже порядком увяла, и есть ее – по собственному выражению лошади – было все равно что жевать старую метлу. Овса купить было не на что, когда мы оказывались вблизи сел, я воровал на сеновалах для Иголки сено, естественно, этого было мало. Лучше всех чувствовал себя петух – насекомые, пока еще не впавшие в спячку, но уже порядком оглушенные ночным холодом, были для него легкой добычей, да и на убранных полях всегда можно было найти достаточно пропущенных колосков. Но дальше так продолжаться не могло – и лошадь, и я нуждались в нормальном отдыхе и нормальной еде. Остановка в городе хотя бы на одну ночь была нам просто необходима.
Единственным препятствием было отсутствие денег. Ни в один постоялый двор нас, разумеется, бесплатно не пустят, да и за въезд в город требовалось заплатить пошлину. И если в Либерхоффе я проник даром за счет представительной внешности, шикарного снаряжения и самоуверенного вида, то теперь ни представительной внешности, ни вообще какого-либо снаряжения у меня не было, да и самоуверенности здорово поубавилось.
– Давай-ка съедем с дороги… ну хотя бы вон к тем кустам. Мне надо обдумать ситуацию.
– Как прикажете, капитан. – В голосе Иголки уже не было той бравады, к которой я привык.
Под прикрытием кустарника я стащил сапоги и с блаженным стоном вытянул лапы. Петух немедленно отправился искать на стерне пропущенные косарями колоски ячменя.
– Разрешите отлучиться. – Лошадка моя здорово исхудала на подножном корму, да и постоянные ночевки под открытым небом не прибавляли ей оптимизма, но речь ее до сих пор оставалась речью дисциплинированного солдата. – С целью самостоятельного решения вопроса с довольствием.
– Разрешаю… – Я посмотрел вслед бредущей по скошенному полю лошади и вздохнул. – Как бы мне решить вопрос с довольствием? На сырой ячмень пока как-то не тянет.
– А чего решать-то? Вон же у тебя под носом обед бродит.
Я вздрогнул – для внутреннего голоса этот был слишком реальный. Впрочем, хозяин голоса немедленно объявился и сам. Из кустов выбрался смутно знакомый пес. Странно, что я его не учуял…
– Ха! Так я в навозе вымазался! – гордо пояснил пес, заметив мое удивление. – Вот – понюхай!
– Спасибо, как-то не хочется. – Я неделикатно отодвинулся от «благоухающего» бродяги.
– Дурень! Ничего вы, кошки, в благородном искусстве охоты не понимаете! – нравоучительно заявил пес. – Чтобы дичь тебя не учуяла и подкрасться позволила, надо свой запах заглушить. Тут лучше навоза ничего нет!
– И много ты дичи подстерег? – с сомнением оглядел я тощую, облезлую тушку собеседника.
– Э-э-э… Ну пока нисколько, – вздохнул пес. – Да и какая тут дичь? Город же рядом. Вот когда я жил в селе…
– Стой! Я тебя вспомнил! – воскликнул я. – Это ты меня из огорода хотел прогнать, а я тебе по морде когтями заехал!
– Угу. Я это, – смущенно проворчал пес. – Ты прав оказался. И месяца не прошло, как хозяин съездил на ярмарку и вернулся со щенком волкодава. Я ничего плохого не скажу – щенок он и есть щенок, на что натаскали – то и делает. Вот только хозяин вздумал его на меня натаскивать. А куда мне против здоровенного волкодава из весеннего помета? У меня уж и клыки-то не все на месте… Пришлось бежать.
– А как ты здесь оказался?
– Да прибился сначала к какому-то бродяге, потом – к паломникам, – вздохнул пес. – Совсем опустился. Бежал за теми, у кого хоть немного еды можно было выпросить. А здесь потерялся… Ну да ничего – рядом город, отбросов пока хватает. Главное – успеть до городских собак найти, а они пронырливые, все помойки знают, мне с ними трудно состязаться.
– А как ты в город пробираешься? – заинтересовался я.
– Как? Да легко – прохожу через ворота.
Вот черт! Я так привык изображать человека, что не сообразил – стоит мне снять одежду, и можно спокойно пройти внутрь города – стражникам ведь наплевать на кошек и собак, снующих туда-сюда.
– Так что насчет обеда? – деловито осведомился пес. – Могу помочь его придушить. Тушку пополам.
– Это не обед, это мой спутник.
– Петух? Ты какой-то странный кот – я сразу заметил. Зачем тебе такой спутник?
– Не знаю. Вернее – не знал до этой минуты. Слушай, ты хочешь есть?
– А то! Что, решился? Задавить его?
– Погоди. В этом петухе мяса – одни слезы. Мне и одному мало будет, а вдвоем вообще только голод растравим. Но у меня есть идея. Если все получится – еды будет больше, чем мы сможем съесть.
– Врешь! Столько еды не бывает! Я знаешь сколько могу съесть?!
– Сам убедишься. – Я стащил плащ, камзол, штаны, свернул все в один узел с сапогами, запрятал все это в кустах. – Только надо сначала немного потренироваться. Иголка! Петух! Идите сюда!
Думаю, если бы у моих слушателей были пальцы, то, выслушав мою идею, все трое одновременно бы покрутили пальцем у виска. Во всяком случае, выражение морд у пса и у лошади было соответствующее, что касается петуха – вы никогда не видели, чтобы у птицы «отвисла челюсть» от удивления? Я видел.
– Но… мой капитан… – первой решилась высказаться Иголка. – Вы как себя чувствуете? Я понимаю, нам всем пришлось тяжело в этом марш-броске, а командиру всегда тяжелее приходится из-за груза ответственности. Может быть, ну его, этот Думмкопф? Мы прекрасно отдохнем и где-нибудь на поляне в лесу. И еду найдем обязательно…
– Да чего ее искать? Вот же этого, с клювом – съесть можно!
– Я бы попросил впредь избавить меня от подобных инсинуаций! Особенно от подобного люмпенизированного существа!
– Ничего я не люмпень… люмпрен… изирован! Я если мяса поем, еще ого-го как могу!
– Где ты только такое чучело подобрал? Впрочем, similia similibus curantur!
– Ты чего обзываешься?! Капитан, чего он обзывается?!
– Вот тупица! С кем я вынужден общаться?!
– Спокойно! Тихо! Он не обзывал тебя, просто сказал на латыни «Подобное излечивается подобным». Видимо, ты хотел сказать trahit, а не curantur?
– Что хотел, то и сказал! – надулся петух.
– Так я не понял – можно его съесть?
– Вообще-то я вижу в идее капитана рациональное зерно! – Петух опасливо перебрался на спину Иголки. – Кое-кто скажет – это безумие! Да, отвечу я, но в этом безумии спасение для нас!
– Эк закудахтал, – сердито проворчал пес. – А я вот все равно считаю, что лучше съесть этого крикуна и идти дальше. Да и не умею я эти трюки выделывать.
– Никто не умеет. Среди нас нет цирковых артистов. – Я не стал упоминать о своем печальном опыте в цирке Сароза. – Но ничего невозможного от нас и не требуется. Несколько самых простых трюков. Вот смотри – я могу делать так… вот так… и вот так…
Я несколько раз перекувырнулся через голову, подпрыгнул; сделал в воздухе сальто и прошелся на передних лапах.
– Ничего сложного в этом нет. А зеваки будут в восторге – им покажется, что это чудеса дрессировки. Ну попробуй!
На самом деле все оказалось не так просто, и я промучился со своим «цирком» почти до вечера. Сами трюки действительно были несложными, но очень важна была организация представления – в определенный момент мне необходимо было незаметно исчезнуть, но так, чтобы представление продолжалось. Наконец добившись более-менее удовлетворительного результата, я оставил спутников упражняться, а сам поспешил в город.
Как и следовало ожидать, стражники не обратили внимания на кота, прошмыгнувшего в ворота. Я не стал забираться далеко в город и искать центральную площадь – солнце уже клонилось к горизонту и надо было спешить. Выбрав первую же многолюдную улицу, я повторил свой коронный номер – прошелся сначала на задних, а потом – на передних лапах. Прохожие стали оглядываться. Я сделал несколько кульбитов, станцевал некий импровизированный танец, опять покувыркался. Вокруг начала собираться толпа праздных гуляк. Этого-то мне и было нужно. Продолжая пританцовывать, я направился к воротам. Толпа последовала за мной. Надо было видеть лица стражников, когда мимо них строевым шагом промаршировал огромный черный кот, за которым следовала толпа горожан. Судя по тому, как истово они крестились, не иначе решили – зачарованных горожан уводит из города злой колдун.
Так мы добрались до облюбованных мною кустов. Я подскочил к своей «труппе» и рявкнул:
– Ну давайте-ка зажжем!
И мы зажгли. Конечно, с точки зрения опытных циркачей наше выступление было нелепым и плохо поставленным. По сути, мы просто прыгали, кувыркались и кривлялись кто во что горазд. Что-то получалось, что-то – не очень, ведь у моих спутников не было никакого опыта. Но собравшаяся публика была не особо требовательна и принимала нас очень хорошо. Иголка снискала восхищение, демонстрируя банальные кавалеристские приемы – парадный шаг, «свечки», отбивы ногами и поклоны. У пса толком ничего не получалось, он постоянно падал, путался в лапах, но благодаря жалкой внешности эти его эскапады воспринимались зрителями как шутовство и ему хлопали не меньше, чем Иголке или мне. Петух, хоть и не прекращал ворчать и издеваться над интеллектуальным уровнем людей, честно отрабатывал свой хлеб – танцевал, ездил на Иголке, псе и мне, изображал пьяного. Заметив, что артисты мои начинают выдыхаться, я незаметно ускользнул за куст и быстро нацепил на себя одежду. Надвинув на глаза шляпу, я вышел в круг и отвесил глубокий поклон толпе.
– Щедрые господа, добрые дамы! – невольно подражая Огюсту, произнес я, – Я рад, что выступление моей маленькой труппы доставило вам немного веселья. А теперь – прошу вас – выразите свою благодарность в виде небольших денежных пожертвований. Аплодисменты греют артистам душу, но им иногда хочется кушать! Не жмитесь, синьоры и синьориты, ваша щедрость не будет забыта!
Не скажу, что на меня обрушился золотой дождь – ни одного золотого, естественно, нам не перепало, но в приличной кучке меди поблескивало и несколько серебряных монеток.
– Ваша щедрость не знает границ! Благодарю вас, синьор! Благодарю, синьорита! Я люблю Думмкопф!
Когда зрители убедились, что ничего интересного больше не произойдет, и вернулись в город, я пересчитал выручку и обнял сначала Иголку, потом пса (петух от объятий уклонился).
– Спасибо, друзья! Все получилось! Все даже лучше, чем я ожидал! Теперь – в город, пока ворота на ночь не закрыли! Нас ждет пир!
Я выбрал небольшой, но вполне приличный трактир на окраине города. Хозяин его уже был наслышан о нашем выступлении и к появлению карлика в сопровождении лошади, собаки и петуха отнесся философски – и не таких чудаков видал. Даже когда я заявил, что пес и петух будут ночевать со мной в комнате, он не удивился, лишь поинтересовался, не хочу ли я и лошадь прихватить. Причем мне показалось, что он не шутил. Но Иголку я все-таки поставил в конюшне – убедившись, что овса ей насыпали вволю.
Настоящего пира, конечно, не получилось – не заработали мы на пир. Но простой сытной еды было вволю – я все-таки утер нос скептику-псу, он не смог съесть все, хотя и честно старался. Я помогал ему в этом как мог, но усталость вскоре победила и мы повалились спать прямо на полу…
Оглушительное «Ку-ка-реку-у-у!» буквально взорвало мой мозг. Я застонал, перекатился на живот и выплюнул огрызок колбасы.
– Надо было его вчера все-таки сожрать, – пробормотал пес, закрывая лапами голову. – Вот ведь паразит, не спится ему…
– Сони! – презрительно процедил петух. – Потому у вас такой убогий интеллект, что спите много!
– А кто вчера завалился спать, едва мы порог переступили? – возмутился пес. – Даже кашу свою не доклевал.
– У меня слабый организм, нуждающийся в хорошем сне и обильной еде. А интеллекту моему, после того как я связался с вашей безумной компанией, уже ничто повредить не сможет.
– Ладно, хватит ругаться. – Я закончил умываться и с отвращением посмотрел на человеческую одежду. – Раз уж проснулись, нечего зря время терять.
– Эй, ты о чем это? Куда спешить? Выступать лучше вечером – утром нам такую толпу не собрать. Хотя… можно разок утром и потом еще вечером. Но всяко не в такую рань!
– Ах, да… ты же не знаешь.
– Чего не знаю?
– Мы уходим. Мне нужно как можно скорее попасть в Куаферштадт. Вернее, мне нужно в Бублинг, но туда я уже точно не успеваю. Так что хотя бы добраться до Пусия Первого и уговорить его связаться с Хилобоком. Должен же у него быть какой-то способ срочной связи – почтовые голуби, придворный маг или хотя бы гонцы. Вчера мы хорошо выступили, но задерживаться нельзя.
– Так это… выступать сегодня не будем? – растерянно спросил пес. – А когда будем?
– Так, – вздохнул я, – слушай внимательно. Мы покидаем город немедленно. Понимаешь?
– Да, да! – завилял хвостом пес.
– Я тоже рад, что ты это понимаешь. Останавливаться мы будем только при крайней необходимости. Понимаешь?
– Понимаю… – уже с меньшим энтузиазмом подтвердил пес.
– Тебе лучше остаться в городе. Ты не сможешь бежать наравне с Иголкой.
– Вы хотите меня бросить? – заскулил пес. – И вы тоже! Я никому не нужен!
– Прекрати. – Я закончил одеваться, сунул лапы в сапоги, надвинул на лоб шляпу. – Ну прекрати же… Черт! Никто тебя не хочет бросать, но ты пойми…
– Правда? – Хвост опять замолотил по полу. – Мне можно пойти с вами?!
– Иезус Мария!.. Ну пошли, что ж с тобой делать?!
Иголка к прибавлению в отряде отнеслась спокойно. Вообще, полноценный отдых в конюшне и торба овса вновь вернули ей боевое расположение духа, и она сразу взялась воспитывать пса.
– Господин капитан является командиром нашего отряда. Ты запомни – командир для солдата царь и бог, он один решает, когда тому спать, когда есть, а когда в бой идти и помирать. Приказы господина капитана не обсуждаются и выполняются точно и в срок.
– Дело знакомое! Служба – она и есть служба.
– Это хорошо, что ты со службой знаком. Но то была караульная служба, а у нас – поход. Не крестовый, конечно, но не менее тяжелый и ответственный. А потому пока будешь подчиняться непосредственно мне – у меня опыта в таких делах побольше будет. Зовут меня Иголка, для тебя – сержант Иголка. Выполняешь все мои распоряжения, конечно, если они не противоречат приказам господина капитана. Послужишь пока рядовым, а там – посмотрим, как себя покажешь. Тебя как зовут?
– Да всяко звали. Чаще всего – Пшелвон и Кабысдох. Иногда – Пес или Бурый…
– Отлично! Будешь рядовой Бурый!
– О, майн готт! – закатил глаза петух. – Капитан фон Котт, сержант Иголка, рядовой Бурый!.. А мне какую должность определите?
– Тебе? – ни на минуту не растерялась Иголка. – Отрядный капеллан! Конечно, отряду капеллан не положен, только полку, но у нас отдельная армейская единица, выполняющая особое задание, так что можно – в порядке исключения. Тебя как зовут?
– Гай Светоний Транквилл, – послушно ответил обалдевший от напора Иголки петух.
– Ну вот и имя у тебя подходящее, капеллан Транквилл!
– Подходящее?! – возмутился пес. – Да его за один раз и не выгав-гаваришь! Придумал тоже, пижон!
– Ничего я не придумал! – обиделся петух. – У нас на постоялом дворе в прошлом году почти все лето жил ученый монах. Он единственный ценил мою традицию приветствовать солнце, потому что вставал по моему крику. Он мне и дал это имя. Так что можно считать, меня почти по-настоящему окрестили! Он мне и труды всяческие ученые читал… Ну не мне, конечно, просто сидел у окна и читал вслух. А я запоминал…
– Излишняя ученость для солдата только во вред! – безапелляционно заявила лошадь. – Начнешь на поле боя задумываться о всяких хреномантиях и астролябиях – тут тебя и убьют. У хорошего солдата в голове должно быть две мысли – как живым остаться и как врага победить.
Я молча ухмылялся, слушая болтовню Иголки. Как все-таки хорошо, когда путешествуешь с верными друзьями. Ну ладно – пусть Бурый недалек и груб, но таковы ведь по большей части все ландскнехты. Пусть петух высокомерен и зануден – у всех есть свои недостатки. Главное, что мы движемся вперед, в седельных сумках хватит еды на пару дней, да и солнце решило под конец осени побаловать нас… В груди у меня нехорошо екнуло. Конец осени! Да что со мной?! Еду, улыбаюсь, словно на прогулку отправился. А время-то уходит! Осталось всего девять дней и бог знает сколько миль до Куаферштадта. А там еще предстоит как-то пробиться к его величеству Пусию Первому и убедить помочь мне… При том, что в прошлую нашу встречу я ему, кажется, не особо понравился.
– Значит, так, орлы. Отставить разговорчики, – скомандовал я. – Сержант Иголка доходчиво объяснила задачу, теперь слушайте мой приказ. Приказываю осуществить марш-бросок отсюда и… э-э-э… до заката. Марш-бросок приказываю осуществлять сержанту Иголке легкой рысью. Я и отрядный капеллан следуют верхом, рядовой Бурый сопровождает пешком. Рядовой!
– Я!
– Когда устанешь, подавай сигналы голосом – тогда и остановимся на привал.
– Есть!
– Вперед! Марш!
– В поход, труба зовет…
– Иголка!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт и его отряд вступили в бой с превосходящими силами противника и как неожиданно все закончилось для Креста и Сиплого
– Что-то не нравится мне рядовой Бурый, – склонившись почти к самому моему уху, прошептала Иголка. – Неважно он выглядит.
– Ты даже специально не смогла бы подобрать менее подходящее слово. «Неважно!» – Петух, разумеется, не мог остаться в стороне. – По-моему, слова «скверно» или «хреново» подходят к его виду гораздо больше. А я бы выразился еще более определенно – еще пара таких марш-бросков – и ваш «рядовой» подохнет.
Я посмотрел на дремлющего у костра Бурого. Пес и впрямь выглядел плохо. Оно и понятно – Бурый уже давно немолод, причем большую часть жизни просидел на цепи. Бежать весь день за лошадью, пусть даже и скачущей легкой рысцой, даже для молодой собаки тяжело, а нашего старика это просто медленно убивало.
– Он сам решил идти с нами. Я его предупреждал…
– Да я ж ничего и не говорю. – Иголка тряхнула гривой. – Ясное дело – поход есть поход. Просто заметила, что выглядит он…
– Помолчи лучше. – Петух укоризненно посмотрел на лошадь. – Осталось пять дней…
– Мы могли бы уйти ночью, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Он бы не стал нас догонять, просто не смог бы. Оставим ему часть еды… даже – большую часть. Если скакать быстро, то дня через два мы будем уже в Куаферштадте. Два дня голод можно потерпеть.
– Да, хорошая идея… наверное, – неуверенно протянула Иголка.
– Это единственный выход. – Петух отвел глаза.
Я и сам понимал, что это – единственный выход. Выход, который мне совсем не нравился. Отсюда Бурый не сможет вернуться к человеческому жилью. Последнее селение мы миновали очень давно, да и что ему там делать? Принимали нас, правда, хорошо, но одно дело – бродячий цирк, а совсем другое – бродячий пес. Бурый смог бы выжить в большом городе, но не в селе. Думмкопф остался далеко позади, а до Куаферштадта пес будет добираться не два дня и даже не пять… Я обернулся, посмотрел на слабо закашлявшего во сне Бурого. Проклятье!
– Иголка. Возьмешь его в седло.
– Капитан! – Иголка растерянно фыркнула. – Но так мы вообще никуда не успеем!
– Глупец! – С какой-то странной ноткой в голосе проскрипел петух.
– Приказы капитана не обсуждаются, а выполняются точно и в срок, – устало прикрыв глаза, процитировал я. – В чем дело, сержант? Мы все вместе с псом сейчас весим меньше, чем я один, когда был человеком.
– Дело не в этом! Я не смогу скакать с Бурым в седле – он свалится!
– Пойдешь шагом. Все равно надо найти какое-то убежище и переждать хотя бы один день – видишь, он совсем раскис, кашляет.
– Где ж его найти?
– Милях в пяти дальше по дороге есть какое-то жилье. Я чувствую запах дыма и готовящейся еды.
– Но…
– Все! Обсуждение закончено.
Взгромоздить пса на седло оказалось задачей не из простых, но в конце концов это удалось сделать. Иголка поначалу опасливо косилась на «поклажу», но потом приноровилась и потрусила более уверенно. Можно будет, пожалуй, ехать в таком темпе… правда, до столицы мы доберемся нескоро, но теперь это уже неважно – решение принято и жалеть о нем бессмысленно. А сегодня нужно обязательно устроиться в тепле.
Запах дыма, который я уловил вчера, постепенно усиливался, потом его почуяла и Иголка.
– Похоже, топится печь, но не рядом с дорогой, а где-то в лесу… Что скажешь, Бурый – у тебя-то чутье лучше?
– Дом, – подумав, прохрипел беспомощно свисающий поперек седла пес. – Деревянный. Маленький – одна комната. В доме четыре человека. Давно не мылись. Вооруженные… Все это в двух милях от дороги, в лесу… Все, ничего больше не чую – уж простите, капитан, хворь совсем чутье отбила.
– Ничего, ты молодец – вон сколько всего рассказал.
– Не нравится мне это, – влез петух. – Четыре вооруженных человека в избушке в глухом лесу. Тебе это ни о чем не говорит?
– Говорит. – Я посмотрел на тяжело дышащего пса. – Поехали, Иголка.
– Ты с ума сошел? – завопил Транквилл. – Это же разбойники!
– Поехали, сержант, – повторил я. – Есть у меня кой-какие мысли относительно избушки и этих разбойников.
На самом деле никаких особых мыслей у меня не имелось. Но в тот момент, когда я понял, что проиграл эту ставку, во мне проснулось порядком забытое чувство абсолютной свободы. Когда-то давно, новобранцем, я выходил с этим чувством на поле боя и не боялся ни меча, ни пули. Постепенно, становясь старше, приобретая опыт и шрамы, я научился ценить свою жизнь и стал осторожен. Да, шишек и синяков поубавилось, но и легкость бытия куда-то испарилась. И вот теперь мне вновь нечего было терять. И во мне вновь не было страха. Я мог бы сейчас в одиночку напасть на целую армию, но попались какие-то четыре жалких разбойника. Что же, тем хуже для них!
Избушка обнаружилась всего в паре миль от главного тракта, причем ни отдельной дороги, ни даже тропинки к ней не вело. Действительно, небольшая такая изба из почерневших от времени бревен, слегка покосившаяся, но все еще вполне способная служить жильем. Возможно, когда-то в ней жил местный егерь… на самом деле – возможно, там и сейчас вовсе не разбойники, а по-прежнему живет егерь, а остальные трое – его помощники. Ну… значит, ему крупно не повезло!
Спешившись, я сделал знак своим спутникам затаиться, а сам прокрался к избе, отыскал затянутое бычьим пузырем окно, осторожно проколупал дырочку и заглянул внутрь. В тусклом свете единственной масляной лампы за столом сидели четыре оборванца. Судя по комментариям и азартным возгласам, в избушке резались в карты. Я поочередно рассмотрел всех участников игры. Нет, все-таки на егеря сидевший во главе стола мужик походил мало. Слишком уж запущенный и диковатый у него вид. Одет в какое-то рванье, причем явно раньше все детали его наряда принадлежали разным людям, борода неопрятным веником, на голове – колтун. Сразу видно, что человек давно из леса и носа не высовывал. Остальные трое ничуть не лучше. Прав наш Гай Светоний Транквилл – это разбойники. Ну тем лучше. План у меня уже созрел.
Я вернулся к отряду и обрисовал свою гениальную идею.
– Большего бреда я не слышал, даже когда лежал в яйце в окружении кур-наседок! А они, замечу, интеллектом уступают даже людям!
– Капитан… по-моему, этот план нуждается в доработке, – деликатно высказалась Иголка.
В общем, поддержал меня только Бурый, который, как выяснилось, вовсе не спал и слышал весь наш разговор. То, что я несмотря ни на что решил везти его дальше в седле, так потрясло бедного пса, что он совершенно потерял способность критически воспринимать мои идеи. Впрочем, мне сейчас как раз и не нужна была критика.
– Вот что, братцы… Напомню вам, что точно так же вы восприняли мою идею с цирковым выступлением.
