Атланты, Воин

      Оценивающе взглянув на девушку маслянисто-черными глазами, Артабан приказал:
      - В клетку ее. И не вздумайте причинить вреда! Я, может быть, снизойду до того, чтобы взять ее в мой гарем.
      Стражники уволокли разъяренную красавицу прежде, чем она успела плюнуть в бородатую физиономию вельможи.
      По-видимому, ее считали привилегированной пленницей и поэтому поместили в весьма приличной комнате, где были и пушистые ковры, и мягкое ложе, и даже столик из эбенового дерева. Однако окно было забрано решеткой, а за крепкой дверью мерно прохаживались охранники.
      Таллия была вне себя от ярости. Она искала и не могла найти тот просчет, положивший конец ее игре. Ведь поначалу все развивалось точно по намеченному ею плану. Как она и полагала, царек упал к ее ногам подобно переспелой груше. Для этого требовалось лишь несколько улыбок да туманных обещаний. Почувствовав на своей шкуре твердую руку очаровательной незнакомки, царь тут же оставил попытки овладеть ею силой. В его пресытившейся властолюбием и вседозволенностью душе пробудилась потребность быть от кого-то зависимым. Прекрасная ионийка как нельзя лучше подходила для этой роли.
      Ксеркс валялся у ног Таллии, нежно целуя пропитанные душистыми благовониями розовые пальчики, он был готов выполнить любую ее прихоть. Почувствовав, что царь всецело в ее власти, ионийка велела ему объявить о походе на Элладу.
      - Ты не добьешься моей любви до тех пор, пока мне не будут прислуживать самые знатные женщины Эллады. Будь разумным, мой ястреб, добавила она, видя, что царь колеблется. - Неужели я не стою того, чтобы бросить к моим ногам какую-то Элладу!
      Она одарила царя многообещающим взглядом, а затем и поцеловала. Его сомнения были сломлены. Наутро Ксеркс объявил вельможам о походе против эллинов.
      Но затем внезапно все полетело кувырком. Интриган-хазарапат сумел одурманить царя лотосом и потоком лживых речей и свидетельств. Его слуги изолировали Таллию в женских покоях, не давая ей возможности увидеться с царем. В ларе ионийки откуда-то появился мешочек с подозрительным порошком. Едва она избавилась от опасной находки, высыпав смесь в фонтанчик с водой, как в покои нагрянули с обыском сыщики хазарапата. Они перерыли ее вещи, заглядывали под каждое кресло, даже отодрали от стен ковры, но ушли несолоно хлебавши.
      Очень беспокоило Таллию и то, что исчез Кобос, через которого она поддерживала связь с Мардонием. Из злорадного намека одного из евнухов она поняла, что Кобос попал в пыточный застенок.
      А на следующее утро дворец подвергся нападению разбойников-кочевников. Несколько самых безрассудных смельчаков отважились проникнуть в личные покои царя. Бессмертные с трудом смогли отстоять своего повелителя.
      И вот, наконец, волосатые охранники бросили ее в эту темницу, мало напоминавшую тюремную камеру. Но Таллия не обольщалась, понимая, что это лишь начало. Ионийку вовсе не прельщала перспектива очутиться в гареме Артабана. Поэтому она задумала бежать.
      Вскоре принесли ужин. Поднос с едой внес один из стражей, охранявших темницу. Таллия встретила его лежащей на кушетке. На лице ее была печаль право, для этого потребовалось лишь слегка размазать краску под глазами, прозрачная туника приоткрывала наготу бедра.
      Бессмертный столь откровенно увлекся созерцанием прелестей девушки, что едва не поставил поднос мимо столика. Однако он вовремя опомнился, нацепил на себя суровость и поспешно вышел вон. Но вскоре Таллия заметила, что в дверной щелке прочно обосновался чей-то глаз. Отлично! Стражники заинтересовались ей.
      Девушка с аппетитом съела кусок дичи и виноград, но совершенно не притронулась к вину. Оно должно было пригодиться ей в будущем. Покончив с ужином, она улеглась на ложе и сделала грустное лицо.
      Рано или поздно часовые должны были клюнуть на эту приманку и попытаться развлечь скучающую и такую беззащитную пленницу. В том, что это произойдет, Таллия не сомневалась. Она слишком хорошо знала мужчин; знала их даже больше, нежели сама хотела.
      Ждать пришлось совсем недолго. Тихо скрипнула отворяемая дверь и через порог проскользнул один из бессмертных. Он нерешительно потоптался у входа, затем приблизился к девушке.
      - Прекрасная госпожа скучает?
      Ионийка бросила на него откровенно оценивающий взгляд. Стражник был явно не в ее вкусе. Тупая надутая рожа и огромный зобообразный нос могли нагнать тоску на кого угодно. Но ей нужно было его обольстить, а как истинная профессионалка Таллия умела скрывать свои чувства.
      - Да, мне грустно. - Она устремила на бессмертного взгляд, полный томной неги; у того непроизвольно дернулся кадык. Словно он хотел проглотить девушку целиком.
      - Я могу помочь госпоже развеять ее тоску.
      "Ну вот еще!" - про себя хмыкнула ионийка, а вслух сказала:
      - Попробуй.
      Бессмертный присел на краешек ложа и провел рукой по бедру Таллии. Она не стала протестовать против столь откровенного жеста. Тогда он осмелился на более интимную ласку - его волосатая клешня скользнула от груди к впадине пупка и ниже. Ионийка перехватила ее смуглой ручкой совсем недалеко от намеченной парсом цели.
      - Ты спешишь, красавчик! Выпей для начала вина...
      Дабы не возбуждать у воина подозрений, Таллия первой отпила из бокала, однако, передавая его воину, незаметно уронила в вино щепотку сонного порошка, который был спрятан в одном из ее перстней. Вино было великолепно, и бессмертный с видимым удовольствием осушил кубок до дна. Затем он обхватил волосатыми руками талию девушки и вознамерился осчастливить ее поцелуем. Однако порошок действовал быстро. Воин заснул прежде, чем успел осуществить свое намерение.
      Как только он захрапел, Таллия спихнула грузное тело на кушетку и подошла к двери. На ее стук появился второй страж.
      - Забери своего товарища! - потребовала девушка.
      - Что с ним? - Воин изумленно взирал на храпящего напарника, который совсем недавно был полон сил и страсти.
      - Не ожидала, что парсийские воины столь слабы в любви!
      Бессмертный развязно ухмыльнулся.
      - Могу доказать обратное.
      Лукаво улыбаясь, Таллия предложила, как несколько мгновений назад и его напарнику:
      - Попробуй!
      Повторного приглашения не потребовалось. Бессмертный начал торопливо избавляться от халата. В этот момент девушка ударила его кулаком в шею. Со стороны этот удар мог показаться несильным, но воин обмяк и рухнул на пол.
      Путь был свободен. Спрятав под туникой взятый у одного из воинов кинжал, ионийка выскользнула из камеры. По дороге ей не раз встречались бессмертные и дворцовые слуги. Девушка не обращала на них ни малейшего внимания. Столь уверенное поведение заставляло стражников думать, что хазарапат освободил пленницу. Наконец она вышла из подземелья в центральную галерею. Отсюда можно было попасть в ападану, тачару или личные покои хазарапата. А можно было просто уйти из дворца.
      Мгновение девушка колебалась, а затем решительно направилась в покои, где жил Артабан. Как и прежде, никто не пытался остановить ее. Напротив, многие отвешивали царской фаворитке низкие поклоны.
      У опочивальни хазарапата стояли на посту два железных дэва. Смело взглянув в их суровые, иссеченные ломкими бликами пламени факелов лица, девушка невозмутимо бросила:
      - По повелению великого царя.
      Воины чуть нерешительно переглянулись, вызвав звонкий смех Таллии.
      - Неужели стражи опасаются, что слабая женщина может чем-то угрожать могучему Артабану!
      - Ладно, иди! - разрешил один из охранников, огромного роста рыжеволосый муж, могучие руки которого были покрыты многочисленными шрамами. В его взгляде читалось: "Шлюшка покорилась судьбе и лезет в постель хозяина". Игриво проведя рукой по бычьей шее, Таллия прошмыгнула в открытую дверь.
      Опочивальня Артабана была погружена в полумрак. Сам вельможа сидел в кожаном кресле у камина, спиною к девушке. Выхватив из-под туники кинжал, ионийка на цыпочках подбежала к своему заклятому врагу и замахнулась. То ли Артабан заметил зыбкую тень, то ли обладал звериным чутьем, но в последний миг он обернулся и перехватил руку с зажатым в ней клинком. Смеясь, хазарапат притянул девушку к себе. Она выронила оружие и пыталась пустить в ход крепкие кулачки. Мгновение они молча боролись. Но мужчина оказался сильнее. Его губы впились в уста девушки. Таллия тихо вскрикнула. В этот миг ее глаза встретились с глазами вельможи. В зрачках Артабана играл голубой огонь, а губы таили бездну неизведанного наслаждения.
      И Таллия впервые в своей жизни покорилась мужской воле, покорилась, испытывая томную слабость в груди. Она ослабла и повисла на руках Артабана. А его глаза были подобны бездонному небу.
      7. ПРИЗРАК У КРОВАТИ, ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
      С радостью услышав такие слова, персидские вельможи
      пали к ногам царя. Ночью, однако, Ксерксу во сне опять
      предстал тот же самый призрак и сказал: "Сын Дария! Так
      ты, кажется, действительно отказался от похода, не обратив
      внимания на мои слова, будто бы ты услышал их не от власть
      имущего? Знай же: если ты тотчас же не выступишь в поход,
      то выйдет вот что. Сколь быстро ты достиг величия и
      могущества, столь же скоро ты вновь будешь уничтожен."
      Геродот, "История", 6,14
      Лотос, дарующий забвение...
      Лотос стер из памяти Ксеркса воспоминания об ужасном явлении призрака. Вместе с тем он погрузил царя в апатию. Весь последующий день владыка Парсы провел в полусне. Он почти не отреагировал на известие о нападении киммерийцев, а затем словно сомнамбула равнодушно повторил в присутствии братьев подсказанные ему Артабаном распоряжения об аресте заговорщиков.
      Действие наркотика прекратилось лишь к вечеру. Едва в голове царя прояснилось, его охватил страх. Страх, которому Ксеркс не мог найти объяснения. Страх, неизведанный ранее и в то же время смутно знакомый. Огромная невидимая черная клешня страха сдавила сердце царя, заставляя его кричать от ужаса. В былое время царь вызвал бы к себе Артабана, но после событий, произошедших в последние два дня, он не доверял никому, даже хазарапату. Поэтому Ксеркс послал за Гейром. Едва лекарь явился, владыка велел приготовить для него бодрящее вино. Несчастный медик задрожал от страха. Как объяснить великому царю, что хаому и прочие чудесные лекарства похитил прельстившийся на тонкую резьбу ларца киммериец. Гейр не решился рассказать об этом. К счастью, у него оказалась вытяжка горного мака, которую он употреблял сам в мгновения грусти. Уронив в вино несколько капель мутноватой жидкости, Гейр поднес бокал царю. Ксеркс торопливо выпил. Но подозрительность и смутный страх не оставили его, и поэтому он сказал лекарю:
      - Сегодня ты будешь спать в моей опочивальне. Не возражай! пригрозил царь, видя, что лекарь порывается открыть рот. - Если от твоего лекарства со мной что-нибудь случится, бессмертные изрубят тебя на тысячу мелких кусочков.
      От этих слов ноги Гейра затряслись мелкой дрожью. Царю это понравилось. Он посмотрел на лекаря значительно доброжелательнее и добавил:
      - Сейчас слуги принесут тебе ложе.
      Наркотик подействовал быстро. Вскоре царь стал клевать носом. Приказав слугам омыть его дородное тело, он облачился в ночную рубаху и в тот же миг уснул. Постельничий с помощью лекаря положил царя на ложе и укрыл его покрывалом из верблюжьей шерсти. Затем слуга пожелал Гейру доброй ночи и удалился.
      В опочивальне было душно. Окна, наглухо закрытые по приказу царя, не давали притока свежего воздуха. Помаргивая, Гейр смотрел на слегка коптящие свечи. Глаза его то и дело сонно смыкались, но напуганный угрозами царя ум настаивал на бодрствовании.
      Должно быть, было уже далеко за полночь, когда глаза Гейра уловили какое-то зыбкое движение. Прямо у царского ложа возникла зыбкая тень. Нависнув над спящим, она принимала все более отчетливые очертания, пока не превратилась в гигантскую, облаченную в черную одежду, фигуру.
      Насмерть перепуганный лекарь хотел вскрикнуть, но горло сжала удушливая спазма, а затем незнакомец повернул свое лицо к Гейру и кричать вообще расхотелось. Более страшного лица врачеватель не видел никогда в своей жизни. На нем застыло выражение нечеловеческой жестокости, черные губы кривились в усмешке, обнажая огромные черные же клыки. Глаза чудовища были подобны бездонной ночи.
      Заставив случайного свидетеля подавиться страхом, незваный гость обернулся к царю. Лекарь не видел, что он сделал, но Ксеркс мгновенно проснулся. Он раскрыл рот, но подобно Гейру не смог издать ни звука. В глазах царя застыл неописуемый ужас.
      Тогда черный человек негромко заговорил. Голос его был подобен скрежету пыточных колес.
      - Царь, ты сделал большую ошибку, не вняв моим словам. Сейчас я намерен наказать тебя. Вот эти когти, - чудовище поднесло к лицу Ксеркса огромную руку, на которой вдруг быстро выросли огромные черные когти, вырвут твою плоть. Отныне ты не сможешь любить ни одну женщину!
      - Нет! - лишь сумел прошептать Ксеркс.
      Огромная рука пронзила одеяло и вырвала из-под него окровавленный комок. Царь исторг истошный безмолвный крик.
      - Это последнее предупреждение. Если не одумаешься, с тобой будет вот что!
      Гость повернулся к Гейру. Глаза его вспыхнули ослепительным пламенем. Огненный вихрь поглотил Гейра, окутав ложе лекаря черным смрадным дымом. Когда дым рассеялся, выяснилось, что лекарь бесследно исчез. Лишь смятые простыни свидетельствовали, что мгновение назад на них лежал человек, а покрывало хранило форму тела несчастного лекаря.
      - Так будет и с тобой! - повторил гость.
      Он сцепил пальцы рук и в тот же миг исчез.
      И лишь тогда царь завизжал. От боли, страха и унижения, чувствуя, как его постель пропитывается теплой, остро пахнущей жидкостью.
      - Плоть! Моя мужская плоть! - взывал он к вбежавшему Артабану. Призрак лишил меня мужской плоти!
      Начальник дворцовой стражи рывком сдернул с Ксеркса покрывало и не сдержал усмешки.
      - Успокойся, повелитель. Все на месте. Но... - Артабан замолчал.
      Ксеркс осмелился поднять голову и посмотреть туда, где начинались ноги, где было тепло от крови.
      О ужас! То была не кровь. Царь лежал в луже собственной мочи. Ксеркс застонал.
      Артабан тем временем окриком выгнал из опочивальни сбежавшихся слуг и воинов. Они остались наедине, да из темноты угла комнаты внезапно появилась стройная женская фигурка. Когда свет упал на лицо, Ксеркс узнал Таллию. Ионийка бесцеремонно рассмотрела конфуз царя и звонко расхохоталась. Насмерть перепуганный Ксеркс даже не подумал о том, чтобы покарать дерзкую насмешницу.
      Тяжело дыша, он лежал в собственных испражнениях. Не скрывающий своего презрения Артабан стоял у царского ложа.
      - А лекарь? - вдруг вспомнил Ксеркс.
      - Что лекарь?
      - Призрак забрал его!
      Артабан снисходительно улыбнулся. Так улыбаются словам детей или душевнобольных.
      - Повелителю пригрезилось. Несчастный Гейр пал жертвой налета киммерийцев. Его тело уже отдали священным собакам Ахурамазды.
      Ксеркс внимательно посмотрел на начальника стражи. Что-то в его облике было незнакомо царю. В голосе Артабана появились какие-то новые нотки, он помолодел и даже - царь мог поклясться - раздался в плечах. Затем Ксеркс перевел взгляд на ликующую Таллию. И понял. Если не все, то очень многое.
      - Артабан, - сказал Ксеркс бесцветным голосом. Вельможа, изобразив на лице усердное внимание, наклонился к царю. - Завтра мы начинаем собирать войско против эллинов.
      - Не смею противиться воле мудрого повелителя, - ответил хазарапат.
      Чтобы не видеть его насмешливой улыбки, Ксеркс смежил веки. И перед ним вновь предстал призрак.
      Он будет являться царю еще долгих шесть лет.
      Если наверху властвовал опирающийся на копья бессмертных царь, то под землей царями были воры. И первый среди них, царь воров Отшем. Он никогда не лез в вожаки и не стремился получить двойную долю. Но не было такого запора, который мог бы устоять перед ловкими руками Отшема, не было такого препятствия, что оказалось бы неодолимым для его сноровки, не создана еще была ловушка, которую бы не смог разгадать его хитрый ум. И не было во всей Парсе вора, знавшего столь досконально подземные ходы, как знал их Отшем.
      Поразив воображение спартанского царя великолепием парсийской сокровищницы Отшем тут же увел его оттуда. Будучи весьма частым гостем в этой зале, он знал, что через ровные отрезки времени, отмеренные песочными часами, ее обходят вооруженные стражники, проверяя, не пробрался ли в казнохранилище какой-нибудь ловкий вор.
      Поэтому беглецы покинули, хотя и не без сожаления, сокровищницу, захватив лишь пару горстей легковесных золотых дариков, да три драгоценных чаши. Отшем тщательно замаскировал потайную дыру массивным сундуком.
      - Здесь красиво, но золото, увы, не наполнит наших желудков, - сказал он, и его спутники тут же почувствовали сильный голод. Немудрено, они ели рано утром, а сейчас уже, по-видимому, подступало время вечерней трапезы. Не тратя время на пустые разговоры, Отшем проник в кладовую, где хранились мясные окорока и колбасы. После этого он навестил еще одну залу, разжившись двумя здоровенными сырами. В фруктовой кладовой он прихватил пару дынь и мешок сушеных фиников. Основательно нагрузив себя и своих спутников, Отшем повел их в одно, как он выразился, местечко, где можно было славно провести время.
      Местечком этим, как сразу заподозрил Демарат, оказался винный погреб. Попасть в него оказалось потруднее, чем в царскую сокровищницу, потому что пришлось миновать зал, где хранилось молодое вино, расходуемое для обыденных нужд дворца. Здесь сновали слуги и по мнению Отшема было слишком шумно. Кроме того, царь воров оказался гурманом и наотрез отказался пить вино, предназначенное для дворцовых слуг.
      - Что я вам, какой-нибудь бессмертный или казначей?! Царские виноделы мешают в эту бурду всякую несусветную пакость, вроде дубовой коры - для крепости.
      Довольно безрассудно рискуя жизнями, они пробрались в подвал, где хранилось выдержанное вино. По совету Отшема заговорщики остановили свое внимание на огромной, в два человеческих роста, винной бочке с черным вином. Расстелив плащи, они уселись прямо за вожделенной емкостью. Отшем выстругал из деревянной щепы затычку и лишь после этого пробил бочку сильным ударом ножа. Наполнив золотые кубки, он заткнул бочку импровизированной пробкой, пояснив:
      - А не то вино вытечет и на полу будет здоровенная лужа. Тогда я не смогу вернуться сюда еще раз.
      Вино, как и обещал Отшем, оказалось превосходным. Демарат ни разу не пробовал такого на царских пирах. Когда он сказал об этом Отшему, царь воров заверил его, что никогда и не попробует, так как самые лучшие вина исчезают в глотках самих виноделов.
      Выпив пару кубков, Отшем стал разговорчив и поведал Демарату немало интересного. Поначалу он пожаловался на дороговизну и плохое качество парсийского вина. И то, и другое соответствовало истине. Арии лишь недавно пристрастились к вину - прежде винопитие порицалось магами - и стали выращивать лозу. До этого они довольствовались ячменным пивом. Горячительные напитки в Парсе действительно стоили несоизмеримо больше, чем в Элладе или, скажем, Кемте. Стоимость кувшина пива была равна стоимости кура [кур - древнеперсидская мера объема, равная 150 литрам] ячменя или фиников, а кувшин паршивого вина стоил в десять раз дороже.
      Любитель пропустить чарочку, Отшем пожаловался, что бедняк часто не в состоянии позволить себе кружку пива. Демарат пожал плечами, подумав, что парсийский крестьянин не всегда может позволить себе кусок ячменного хлеба. Так как гастрономический вопрос не слишком интересовал царя, он спросил у Отшема про подземные ходы.
      Вор поведал спартиату немало интересного. Оказалось, что часть ходов существовала еще до того, как Парса приняла нынешний облик. Под слоем земли и песка находились богатые залежи камня. Строители использовали этот камень для возведения дворцов и крепостных стен и прорыли под землей многочисленные тоннели, которые составили большую часть подземного города. Еще несколько подземных ходов были прорыты по приказу царя Дария. Он намеревался использовать их в случае волнений или осады Парсы вражескими войсками. По этим тоннелям можно было быстро перебросить отряды воинов, а в случае, если положение станет безвыходным, бежать из города. Когда же Парса усилилась, волнения и вторжения перестали угрожать ей. Царские тоннели забросили, а чертежи их были утеряны. И, наконец, множество ходов было прорыто разбойным людом Каранды. Почти все они вели к царской сокровищнице или в казнохранилища храмов. Поначалу эти ходы были известны многим карандинским ворам, но со временем большинство обладателей этой тайны закончили свою жизнь на виселице или кресте, и лишь немногие старожилы могли определить, какой ход ведет во дворец, а какой в казармы сирийского полка, где ранее помещался бордель храма Иштар.
      Отшем, смакуя, рассказывал о своих приключениях в подземных переходах, о добыче, которую он не раз приносил из царской сокровищницы. Его товарищ, ослабший от потери крови, к тому времени уснул. Заметив это вор стал откровеннее, позволив себе раскрыть многие воровские секреты. Демарат с интересом присматривался к ловкому вору, подумав, что из Отшема мог бы выйти мудрый государственный муж или неплохой полководец. Он был ловок, храбр, предприимчив и умен. А ведь судя по всему ему было лишь немногим больше двадцати.
      - Послушай, Отшем, ты так молод. Откуда тебе ведомы тайны подземелий и многие другие секреты, которые знают лишь старики?
      Лицо вора чуть дрогнуло. Расплескивая вино, он поспешно допил кубок. Очевидно его терзали нелегкие воспоминания.
      - Мой отец Коргвус был самым ловким вором на востоке. Он мог украсть кошель даже со связанными за спиной руками, используя лишь зубы. Однажды я видел, как он снял золотую пектораль взглядом. Ни один вор до него не мог этого сделать, ни один не сможет этого сделать и сейчас. Это именно под его началом был прорыт тайный ход в дворцовую сокровищницу. Я был еще мальчишкой, когда он впервые взял меня на воровскую работу. Как сейчас помню: в ту ночь мы обокрали лавку купца-галантерейщика. Все было сделано столь быстро и тихо, что сторожа даже не проснулись. Затем я ходил с ним все чаще и чаще, пока не стал его равноправным помощником. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, он впервые взял меня в царскую сокровищницу. Я спросил отца, почему мы не возьмем золота, сколько можем унести и не вернемся сюда еще и еще. Он рассмеялся и пояснил мне, что стоит нам сделать это, как воровство будет тут же замечено и по нашим следам бросятся толпы шпиков. Поэтому он брал немного - ровно столько, чтобы мы и наши родственники могли жить безбедно, не голодая.
      Все же наши походы в сокровищницу не остались незамеченными. Должно быть, после очередной проверки казначей обнаружил, что недостает какой-то толики золота. По приказу царя была выставлена охрана. Но отец почувствовал присутствие стражников раньше, чем они заметили нас. Мы ушли и не появлялись там две луны. Затем стражу сняли, и мы вернулись к нашему доходному промыслу.
      Царю вновь донесли, что золото продолжает исчезать. Людям Дарий уже не доверял, поэтому он приказал устроить в сокровищнице множество ловушек-капканов с острыми зубьями, ям, наполненных жидкой смолой, самострелов с зазубренными стрелами. Но отец без труда раскусил все эти хитрости, и золото продолжало исчезать в наших кошелях.
      Прервав рассказ, Отшем перевел дух и наполнил чашу вином.
      - Погубил его я. Моя неосторожность. Во время одного из очередных походов в сокровищницу я оступился и полетел в яму, на дне которой были вбиты заостренные медные колья. Отец бросился мне на помощь и попал ногами в один из капканов.
      Все же он успел поймать мои руки, и стиснув зубы, держал до тех пор, пока я не выкарабкался наверх.
      Эти капканы были сделаны из крепчайшей бронзы, разжать их хищные челюсти мог лишь снабженный инструментом кузнец. Вот-вот должна была появиться стража. Я подступил к отцу с намерением отрезать ему ноги.
      Нет, сказал он. Я истеку кровью, мне все равно не жить. Да и не хочу я окончить свои дни калекой. А ты, пытаясь спасти меня, попадешь к ним в лапы и виселица украсится еще одним трупом. Беги! Но прежде отсеки мне голову, чтобы петля не могла насладиться моей шеей.
      Дрожа, я пытался отказаться, но отец был неумолим.
      Если ты любишь меня, ты сделаешь это - сказал он мне. Спеши, я уже слышу шаги стражников. У входа в сокровищницу действительно слышался звон доспехов бессмертных.
      Тогда я достал свой кривой нож и резанул отца по шее. Ему было очень больно, его сильное тело содрогалось в моих руках, но я не прекращал жестокой работы до тех пор, пока голова отца не отделилась от тела.
      Тогда я схватил ее и бежал из проклятой сокровищницы, погубившей моего отца, и не возвращался в нее много лун.
      - Но все же ты вернулся сюда!
      - Да, Тело отца повесили на рыночной площади. За ноги. Шпионы не смогли опознать его и лишь воры заметили исчезновение легендарного Коргвуса. Минуло несколько лун и я вернулся в сокровищницу и унес столько золота, сколько смог. Это золото я передал восставшим ионийцам. Думаю, они смогли снарядить на него не одну триеру. Так я делал еще не раз, отдавая похищенные деньги врагам парсийской империи.
      - Но почему же ты в таком случае взялся убить Артабана? Ведь он выступает против похода на Элладу, завоевав которую Парса станет величайшим государством мира!
      - Именно потому, что он против этого похода. Война с эллинами рано или поздно повергнет парсийское царство в тлен.
      Демарат усмехнулся.
      - Странно, мы делаем одно дело, преследуя при этом совершенно разные цели.
      - Да, - согласился со спартиатом Отшем. - И то, чья цель окажется более реальной, зависит от стойкости эллинов. Я верю в твоих соплеменников, спартанец, почему же ты не веришь в них сам?
      Демарат залпом выпил кубок вина.
      - А кто сказал, что я не верю? Моя беда в том и состоит, что верю. Несмотря ни на что, верю!
      - Твое горе, царь, что ты пытаешься заставить себя возненавидеть родину, но не слишком-то тебе это удается.
      - Не твое дело, вор! - прорычал, свирепея, спартанец.
      - Действительно, это не твое дело! - произнес чей-то голос из-за спины Демарата. Проклиная свою неосторожность, заговорщики дружно схватились за оружие и обернулись. Перед ними стоял Артабан, позади которого волновались серебряные наконечники копий бессмертных.
      - Черное вино! - потянув носом, воскликнул вельможа. - Да у вас недурной вкус!
      Демарат подбросил на ладони меч, прикидывая, сможет ли он броском пронзить живот начальника дворцовой стражи. Вельможа угадал его намерение и усмехнулся.
      - Я вот что тебе скажу, Демарат: в этом году удивительно теплые ночи!
      Яшт ночи, пропетый Заратустрой
      Ночь. Что ты: время суток или стихия - черная, засасывающая бездна? Что ты: тень планеты или иное измерение? К тебе можно относиться как к факту, о тебе можно размышлять как о загадке. И слагать песни.
      Ночь - время любви и черных кошек. Ночью рождаются гении и умирают злодеи. Ночь - черное покрывало покоя.
      Ночью лучше думается, потому что это - не наше время; потому что днем нам некогда думать. Ночь - время творения. Бог тоже творил ночью. Ибо днем можно только строить. Он слишком прозаичен - день. А ночь - поэма. Она рождает причудливые фантасмагории. Она рождает демонов и птицу Феникс, а день убивает их кофе, выпитым за ночь.
      Ночью мы слышим голоса. И мы узнаем в них друзей и врагов. Это - не сон, сон безличен, это - явь, но только в каком-то ином мире. Мы пересекаем грань нашего мира и входим в другой. Он здесь, совсем рядом, всего один шаг, но нам никогда не попасть в него днем, ибо днем мы скептичны, а ночью мы верим в сказки. А весь этот мир, он - сказка; сказка, рассказанная самому себе.
      Мы слышим голоса, мы идем на их зов. И мы обнимаем женщин, которых так безнадежно любили днем, и мы мстим врагам, которые нам недоступны, и мы сажаем цветы на бесплодных скалах. Мы счастливы и величественны.
      Поэтому Бог ненавидит сон. Ибо сон дает величие, а Бог не может вынести вознесшего Человека. Он готов отнять его, сон, но боится, что это породит безумие, коллапс; это породит страшный шум в ушах и придет Дьявол, и люди повернутся к нему лицом. А Бог будет заперт в своей золоченой клетке и его растворит Вселенная, ибо он стал безвластен.
      И Дьявол ненавидит сон. Ибо сон делает человека счастливым. Ибо он переносит человека туда, где нет места Дьяволу. Там не любят падших. И Дьявол готов отнять у человека сон, но боится, ибо это заставит человека пасть на колени перед Богом. Тогда Дьявол попадет в огненный шар и растворится в кипящей магме.
      Цените сон! Он дает нам познать непознаваемое!
      Ночь рождает одиночество. А одиночество - признак гения. Иначе он растратится в пустой болтовне. Ночью слагаются оды, а день наводит на них глянец традиций. Я люблю людей, правящих свои оды ночью! Ибо эти оды вспышка в длинной череде тусклого света!
      Ночь - пора влюбленных. Ночь - время зачатий. Днем человек стеснителен и скован, на нем лежит флер глупых традиций, ночью он наедине с собой, он - зверь во всей своей первозданной силе. Он любит неистово; так же, как и ненавидит. Ночью зачинается огонь.
      Я люблю ночь. Ночью спокойно. Ночью думается. Ночью ты только с собой.
      Ночью крепчают мускулы. Ночь - время вампиров и демонов. Бог лишил их сна, а они отняли у него величие и вознеслись над бренным миром.
      Ночь - время оборотней, бегущих от серебряных стрел.
      Ночь - мое время.
      Заратустра имел много возможностей, чтобы расправиться с хазарапатом. Истинная сила мага лишь немного уступала силе того, кого считали его повелителем. Он продемонстрировал крохотную толику ее, вызвав ураган, который обрушил скалы на головы посланных Артабаном воинов.
      Орел радостно бил крыльями, слыша стоны умирающих под камнями врагов, но лев был недоволен. Он сказал:
      - Заратустра, ты используешь силу бога там, где мог победить волей человека.
      И маг согласился со своим другом. Поэтому он не убил Артабана отравленной стрелой, которая могла пролететь сквозь любые стены. Поэтому он не послал к нему разумных скорпионов, подаренных Ариманом. Поэтому он не вызвал грозу, извергающую молнии, одна из которых должна была поразить строптивого вельможу.