Атланты, Воин

      То была довольно грубая лесть, но царю, который слышал лишь комплименты не слишком славящихся умом придворных, она показалась верхом изящества. Ксеркс самодовольно улыбнулся и погладил окладистую бороду.
      - Ты отвлек нас от важных государственных дел, но мы рады слышать твои речи. Говори, какая необходимость привела тебя к нам, Заратустра, но прошу тебя, покороче.
      - Я буду быстр, словно царская мысль! - Заратустра чуть склонил голову. - В последнее время до меня доходят слухи, что великий царь вновь отложил подготовку похода против эллинов. Осмелюсь напомнить великому царю, что руки этих нечестивцев осквернили святыни Ахурамазды в Сардах. Не выказав никакого раскаяния за содеянное, они осмелились восстать с оружием в руках против великого Дария, за что и были сокрушены мощью парсийских армий, но вновь не проявили ни малейшего сожаления.
      Ксеркс нетерпеливо перебил мага:
      - Я знаю, знаю это! Но мы считаем, что поход на эллинов преждевременен. Необходимо дождаться, когда их подточат внутренние междоусобицы и тогда эллинские города сами падут к нашим ногам.
      - Осмелюсь заметить, что великий царь слушает слова дурных советников, а честные слуги царя, желающие поведать правду, не допускаются до основания золотого трона. Я говорю о тех, кто знает истинное положение дел в Элладе. Это извечно преданные великому царю Мегабиз и Мардоний, а также спартанец Демарат.
      - М-да. - Царь задумчиво тронул рыжевато-черный ус. - Я действительно давно не видел Мардония. Почему?
      Вопрошающий взор Ксеркса остановился на лице мага и Заратустра мгновенно послал мысленный импульс - всего одно слово "Артабан", а вслух сказал:
      - Дурные советники не допускают его до глаз великого царя.
      - Артабан... - послушно промолвил Ксеркс. - А причем здесь Артабан?
      - Не знаю, великий царь, - надевая смиренную личину ответил Заратустра.
      - Эй, Кобос! - крикнул царь едва живому от страха евнуху. - Перестань дрожать. На этот раз я прощаю тебя, и позови сюда Артабана!
      - Но как я смею...
      - Я сказал: позови! Передай ему: царь дозволяет.
      Ксеркс замолчал и не промолвил ни единого слова до тех пор, пока в дверях не появился Артабан. При виде Заратустры, невозмутимо рассматривавшего драгоценные гобелены, которыми были украшены стены гарема, вельможа побледнел от гнева.
      - Артабан, - вальяжно развались в кресле протянул царь, - Заратустра обвиняет тебя, что ты не допускаешь ко мне моих слуг.
      - Это ложь! - мгновенно отреагировал хазарапат.
      - Нет, правда! - возразил маг.
      - К-хе! - Царь хмыкнул и не без ехидства оглядел злобно взирающих друг на друга противников. - Для того, чтобы выяснить кто из вас лжет, а кто говорит правду, я готов выслушать вас обоих. Говори, Артабан.
      Вельможа в волнении прошелся по зале, полы золотого халата развевались, прикрывая пурпурный атлас шароваров.
      - Я уже докладывал великому царю, что при дворе, а также среди жрецов существует сильная группировка, жаждущая ввергнуть благоденствующую Парсу в пучине разорительных войн. Громко крича о возмездии за осквернение святынь в Сардах и гибель парсийских воинов в Аттике, эти люди призывают к новому походу на Элладу, который, и это не только мое мнение, не принесет ничего, кроме огромных трат и людских потерь. Эллины - народ, не похожий ни на один другой. Цивилизованные лишь внешне они таят в своей душе первобытный хаос. Эллин согласен подчиниться решению горлопанов из народного собрания, но никогда не покорится власти разумного правителя. Ему противна сама мысль покориться кому-либо выше себя. Он привык подчиняться массе, но не личности. Именно поэтому я всегда считал и считаю, что Эллада не стоит того, чтобы быть покоренной мечом парсийского воина. Раздираемая распрями и братоубийственными войнами она сама упадет к ногам великого царя, призвав его вначале в качестве верховного судьи, а затем и владыки. - Артабан сделал краткую паузу, после чего еще с большим воодушевлением продолжил. Походы в далекие страны несли лишь смуты и разорение великой империи. Война против кочевников-массагетов стоила жизни великому Курушу. Во время волнений в Кемте по воле рока погиб Камбиз. Его смерть едва не привела к гибели государства, раздираемого самозванщиной и сепаратизмом сатрапий. Лишь благодаря энергии царя Дария удалось воссоздать то, что завещали нам предки. Но даже мудрейший Дарий совершил ошибку, задумав завоевать припонтийских скифов. Этот поход стоил жизни тысячам наших воинов и едва не вверг страну в пламя новых смут. Так зачем же повторять ошибки наших предшественников?
      Артабан закончил говорить и низко поклонился. Ксеркс был чрезвычайно доволен красноречием своего фаворита. Растянув толстые губы в улыбке, он произнес, обращаясь к Заратустре:
      - Ну как, сможешь ли ты опровергнуть сказанное Артабаном?
      Заратустра внутренне усмехнулся.
      - Смогу, великий царь. Вот Артабан говорил сейчас о жертвах. Да, они были. Но жертвы неизбежны в любом большом деле, будь то война, строительство дворца или рытье морского канала. Стоит ли думать о незначительных жертвах, понесенных в предприятии, сулящем огромные выгоды. Великий царь спросит: какие? - Заратустра посмотрел на Ксеркса, тот кивнул. - Завоеванная Эллада станет прекраснейшей жемчужиной в короне великого царя. Благодатная земля, окруженная щедрым морем, населенная трудолюбивыми данниками. Эллада будет приносить доход больший, чем Вавилония и Кемт вместе взятые. Эллада - это чудесные ювелирные изделия и чернолаковая посуда, оружие и доспехи, оливки и рыба. Наконец, это тысячи прекрасных девушек и крепких мужчин. И неправ Артабан, утверждая, что эллины будут до последнего вздоха защищать свою свободу. Разве не дали землю и волю по первому требованию Фессалия и Бестия, Эгина и Аргос? Лишь славная доблестью воинов Спарта да горделивые Афины не изъявили покорности. Казнив послов они покорно ждали развязки событий и лишь нелепый случай тому виной, что злокозненные афиняне смогли отразить натиск парсийского войска. Но тогда греки ожидали расплаты за Сарды. Страх перед возмездием вселил в их робкие сердца некое подобие мужества. Они устрашились не рабства, а смерти. Если же теперь царь объявит, что Ахурамазда простил эллинам оскорбление его храмов, и афиняне, и спартанцы склонят головы перед его солнцеподобным ликом.
      Но покорение Эллады лишь начало. Вслед за эллинскими городами придет черед щедрых равнин Италии, Галлии и Иберии. Преодолев Геракловы столбы парсийские всадники ворвутся с запада в земли ливийских финикиян, а с востока подойдет флот, состоящий из эллинских эскадр. Ведь Парсия уже не будет зависеть от прихотей финикийских навархов. И недалек тот день, когда Срединное море станет Парсийским морем.
      Укрепив тылы. Парса обратит свой взор на восток и на север. Закованные в звонкую медь фаланги эллинов разобьют скифские полчища и бросят головы их царей к ногам владыки Парсы. Конные орды с крылатыми быками на алых штандартах покорят Инд и далекий Киау. Весь мир будет лежать у ног великого царя. Весь мир!
      То будет день, когда на смену слабому, похотливо желающему человеку придет существо высшего порядка, волею, умом и сердцем равное солнцеподобному Ахурамазде. Этот человек не будет знать ни жалости, ни печали, ему будут чужды сомнения и укоры совести. Он изменит мир по своему образу и подобию, он покорит природу, замедлит течение быстрых рек и сокрушит заслонившие солнце горы. Этот человек будет смел и правдив и мир подчинится его воле.
      Свободная от счастья рабов, избавленная от идолов и поклонения, бесстрашная и ужасная, великая и одинокая; такова воля правдивого! [Ф.Ницше "Так говорил Заратустра"]
      И стадо найдет своего пастыря. И пойдет за ним, готовое к новым жертвам и свершениям...
      Заратустра следил за реакцией царя и с радостью видел, что Ксеркс поддается его речам. Глаза царя затуманились, грезя о коленопреклоненных народах, о тысячах тысяч невольников, длинной вереницей тянущихся мимо несокрушимых стен Парсы, о кипах воздушного шелка из Киау, о грудах алмазов из Инда, о прекрасных эллинских и италийских наложницах. Сладкие речи мага совершенно покорили царя, помутив его разум пеленой властолюбия.
      Это видел и Артабан. Вся его хитроумная политика, основанная на спокойном и мирном переваривании проглоченных Парсой земель рушилась подобно горному оползню. Вновь польется кровь, запылают пожары. В хаосе битв и кровавых погромов к власти прорвутся другие - сильные, что сейчас по воле судьбы вынуждены пребывать на вторых ролях. Они сбросят маски проповедников и увенчают свою голову царской тиарой. Так думал Артабан. Он смотрел на завороженного речами мага Ксеркса и размышлял, что предпринять. Спасительная мысль, как всегда, пришла неожиданно. Щелкнув пальцами Артабан подозвал к себе Кобоса и быстро зашептал ему на ухо.
      - Луна и солнце, небо и звезды - все это будет принадлежать повелителю мира! - продолжал тем временем маг. Его голос мастерски вибрировал, то понижаясь до едва слышного шепота, то взлетая до высокого крика.
      - Да не обратит великий царь гнев на своего ничтожного слугу!
      Заратустра осекся. Ксеркс мотнул головой, точно освобождаясь от наваждения и повернулся на голос. Толстый евнух сладко улыбался, сгибая спину в низком поклоне.
      - Что тебе, Кобос?
      Евнух согнулся еще сильнее.
      - Новые наложницы, повелитель. Только что прибыли из далекой Бактрии.
      Маг едва не захлебнулся от ярости, но поймав внимательный взгляд Артабана, изобразил на лице улыбку. Проклятый фаворит ловко сумел отвлечь внимание царя. Заратустра не сомневался, что при слове "наложницы" Ксеркс начисто забыл обо всем, о чем столь долго распинался маг.
      - Хорошенькие? - по-кошачьи улыбаясь, спросил царь.
      Евнух не ответил, а лишь восторженно закатил глаза. Царь хотел что-то добавить, но замялся и посмотрел на Заратустру, затем на Артабана. Взгляд его был весьма красноречив. Сановник мгновенно воспользовался ситуацией.
      - Я думаю, великому царю угодно остаться одному?
      - Да, Артабан. Благодарю тебя, Заратустра, за умные речи. Артабан доложит тебе о нашем решении.
      Не говоря ни слова, маг склонил голову и вышел. Артабан последовал вслед за ним. Он нарочито почтительно проводил мага до царской лестницы, желая убедиться, что тот не попытается вернуться во дворец. Так и не сумев сдержать своего ликования он бросил вслед Заратустре:
      - Тебе сообщат о моем решении!
      Маг не обернулся и не ответил на эти слова.
      Когда он шел по дороге обратно в свою пещеру, белый диск солнца светил ему прямо в глаза. Он возвращался домой, где его ждали друзья - лев и орел, - ибо нет друзей-людей у того, кто грезит сотворить сверхчеловека.
      Дружба делает людей равными, а кто может быть равен создателю.
      Лишь лев и орел.
      Зайчишка напрасно пытался спрятаться под цветущими ветками акации. Орел настиг его и крепко долбанул точеным клювом. Зажав еще трепещущее тельце в когтях, птица взмыла вверх.
      Здесь слепила раскаленная лава солнца, а горный ветер играл перьями в воздушных потоках.
      Керль! Керль! Издав крик, орел опустился на камень перед пещерой. Птичий клекот привлек внимание второго обитателя горного жилища - льва. Огромная буро-желтая кошка с косматой гривой вылезла наружу и сладко потянулась. Сверкнул ряд отличнейших зубов. Не обращая на льва никакого внимания орел проковылял в пещеру и положил добычу рядом с двумя другими тушками зайцев.
      В душе он слегка презирал льва. Тот был весьма ленив. Даже угроза голодной смерти вряд ли смогла заставить его опуститься в долину и поймать косулю или жирного кабана. Орел не сомневался, что лев предпочтет лечь на землю, положив крупную голову на лапы, и умереть, размышляя при этом о суетности жизни. Лев был немного философ. Орел презирал философию, но ни за что не признался бы в этом. Особенно льву, который был его другом. Философом считал себя и третий обитатель пещеры, что поднимался сейчас к ней по узкой извилистой тропинке. Зоркие глаза орла узрели его, ноздри льва втягивали воздух, напоенный запахом человека.
      Повторимся, человек также считал себя философом, но орел знал, что тот кривит душой. Может быть, и не подозревая о том, что кривит. Ибо философ должен чураться людской суеты, а человек лез в нее всеми фибрами души. Философ - беспристрастен, а человек был яростен. Он был скорее воин, чем философ. Орел любил воина, лев любил философа. Оба они любили человека.
      Убеленная сединой голова появилась на уровне площадки.
      - Привет, Заратустра, - керлькнул орел и выказывая свою радость хлопнул могучими крыльями. Лев широко улыбнулся. Лицо мага осталось бесстрастной маской. У него было неважное настроение. И орел, и лев почувствовали это. Они скрылись в глубине пещеры, чтобы не раздражать своего друга.
      Заратустра разжег небольшой костерок и повесил над ним одного из пойманных орлом зайцев, предварительно ободрав с него шкуру и нанизав на вертел. Благословленный Ахурамаздой огонь испек мясо в считанные мгновения. Маг оторвал заячью лапку и вкусно хрустнул косточкой. Вопреки его ожиданиям этот звук не привлек внимания друзей. Тогда он крикнул вглубь пещеры:
      - Орел, иди ко мне! И ты тоже, волосатый бездельник!
      Друзья незамедлительно откликнулись на приглашение. Орел устроился по левую руку от мага, лев лег справа. Старательно заработали клюв и пасть.
      - Хорошая была охота! - Маг погладил орла по лысеющей голове. Птица издала счастливый клекот. - А у меня сегодня сплошные неудачи. Этот пресыщенный парсийский царек думает лишь о сладком. Женщина и кипрское вино - вот предел его вожделений. Он даже не мечтает о запахе сырого мяса.
      - Чудак! - пробормотал, проталкивая в глотку кусок сырого мяса, лев.
      - Нет, чудачеством это не назовешь. Он потерял вкус к жизни. Когда человека манит лишь наслаждение, он обречен. Его не прельщает игра ума, кровавый бой или лихая погоня за ускользающим ветром. Он грезит лишь о мягкой постели, о женщине, чьи губы пахнут покорностью и сладким лотосом, о пресной водичке из дворцового фонтана. Кровь, пот, железо - лишь слова для него. Он не испытал их воочию. Именно при таких правителях обращаются в тлен царства.
      - Он подобен червяку, забившемуся в глубокую нору, - заметил, прерывая трапезу, орел.
      Рык льва был похож на человеческий смех.
      - Заратустра уже говорил это.
      Орел не обиделся. Он знал, что у него не очень глубокий ум, зато сильные крылья и острые когти. Поэтому он сказал:
      - Пусть мои когти будут подобны уму Заратустры.
      Маг усмехнулся и вновь погладил его голову, рождая во льве нездоровую зависть.
      - Орлу бы занять престол. И не потребовалось бы никакого Заратустры, чтобы двинуть медночешуйчатые легионы на север, запад и восток.
      - Я без тебя - ничто, - заметил орел.
      - Как и я без вас, друзья мои.
      Заратустра обратил внимание на то, что лев лежит обиженный и погладил его гриву. Лев улыбнулся.
      - Я принес этому червяку на блюдечке силу, власть, волю, а он променял их на кисейные юбки. О Космос, как можешь ты выносить человека, отвергающего силу ради женских бедер, а власть - ради сонного существования! И ладно, если бы это было спокойствие философа, ведь неизбежно грядет тот день, когда философ породит гневную бурю, но ведь то спокойствие жирной бабы в бархатных штанах, которую природа по ошибке наградила мужскими признаками. И был там еще один. Он весьма мудр. Даже я не откажу ему в мудрости. Но он боится войны и жаждет мира, не понимая, что любой мир есть лишь средство к новой войне. Так показалось мне.
      - Ты говоришь о сановнике, что правит империей? - спросил лев.
      - О нем.
      - Тогда ты ошибаешься. Готов дать вырвать себе все клыки, он не боится войны. Он боится ее итогов. Ведь он мыслит логично, - лев вымолвил последнее слово сладко, с урчанием. Что последует сразу вслед за окончанием войны, победоносной войны? Держава непременно окрепнет. При условии, что во главе ее будет разумный правитель. Он урежет права сатрапов, покарает мятежников, уменьшит налоги и унифицирует религиозные культуры. Ведь нет распрей более страшных, чем те, что разгораются между приверженцами разных идолов. Он сделает это постепенно, не оскорбляя примитивной веры народов. Империя, сплоченная властью умного правителя и единой религией, непобедима. Непобедима до тех пор, пока ее не развалит пресыщение и роскошь. А умный правитель не допустит пресыщения. Из тебя бы вышел неплохой царь, Заратустра.
      Маг усмехнулся и отдал остатки своего зайца льву.
      - А из тебя самый лучший в мире советник, лев.
      - Я не буду утверждать, что ты мне льстишь. Хр-р-р-м! Все же жареное мясо более пресно по сравнению с сырым. Твой соперник, Заратустра, мыслит моими словами. Пока он у трона, парсийские полки не двинутся на Элладу.
      Заратустра утвердительно кивнул головой.
      - Он достойный враг. Враг, достойный ненависти. Сильный человек должен иметь лишь таких врагов, которых нужно ненавидеть, а не презирать. И я имею такого врага, а прочих презираю. Жаль, но мне придется расстаться с этим врагом, он слишком мешает моим планам.
      Орел встрепенулся своими могучими крыльями.
      - Заратустра, позволь, я выклюю ему глаза!
      - Там слишком много лучников, у них верная рука. Я справлюсь с ним сам.
      Лев захохотал.
      - Наш Заратустра мастер менять маски!
      Маг внимательно посмотрел на него. От этого взгляда по коже льва пробежали мелкие морщинки. Он сжался, словно приготовившись к прыжку.
      - Ты умен. Даже слишком умен!
      Лев отвернул гривастую голову и сделал вид, что не обращает внимания на зловещий тон Заратустры.
      - Завтра встанет солнце, - внезапно произнес маг. - Пора спать.
      Небрежно раскидав ногой остатки костра, Заратустра прошел в пещеру и улегся на охапку сухих ясеневых листьев. Рядом пристроился лев, у ног орел.
      Вскоре звери забылись сном. Тогда Заратустра неслышно встал с постели, вышел на край скалы и взвился в воздух.
      Лев приоткрыл глаза.
      - Так говорил Заратустра.
      Горящие в темноте звериные огоньки следили за полетом мага, пока он не исчез в звездной россыпи.
      - Так говорил Заратустра, - вновь повторил лев и уснул.
      2. ВОКРУГ ОДНИ ЗАГОВОРЫ
      7. Ахура-Мазда молвил:
      "Мне имя - Вопросимый,
      О, верный Заратустра,
      Второе имя - Стадный,
      А третье имя - Мощный,
      Четвертое - я Истина,
      А в-пятых - Всё-Благое,
      Что истинно от Мазды,
      Шестое имя - Разум,
      Седьмое - я Разумный,
      Восьмое - я Ученье,
      Девятое - Ученый,
      8. Десятое - я Святость,
      Одиннадцать - Святой я,
      Двенадцать - я Ахура,
      Тринадцать - я Сильнейший,
      Четырнадцать - Беззлобный,
      Пятнадцать - я Победный,
      Шестнадцать - Всесчитающий,
      Всевидящий - семнадцать,
      Целитель - восемнадцать,
      Создатель - девятнадцать,
      Двадцатое - я Мазда..."
      Авеста. Гимн Ахура-Мазде. Яшт 1.
      Демарат не оскорбился и не схватился за меч, как это не раз бывало прежде, когда богато одетый перс пренебрежительно толкнул его плечом. Он уже научился не обращать внимания на издевки и мелкие оскорбления со стороны знатных вельмож, не признававших людьми всех тех, кто не принадлежал к племени ариев, чьими потомками считали себя надменные персы.
      Арии - могучий народ, некогда пришедший с востока. Никто не знал точно, откуда они взялись, было лишь известно, что прародителем степняков был великий волшебник Арий, пришедший из бездн Космоса. Он дал ариям силу и подвинул их на великие завоевания.
      Повинуясь его заветам племена ариев двинулись из своих диких степей во все стороны света. Одни перешли Инд и осели на благодатных южных землях. Другие устремились к Гирканскому морю. Третьи - на восток, к границам сказочно богатого Киау.
      Более других удача сопутствовала племенам, повернувшим на запад. Они захватили Парсу, а затем в жестокой битве разгромили мидийские войска. Армия непобедимого Куруша втоптала в землю кости воинов златообильного лидийца Креза, наполнив сокровищницу Пасарагд сказочными богатствами. Гоня перед собой полки, набранные из побежденных народов, арии захватили весь великий восток. Осененная паучьей свастикой богини Анахиты империя протянулась на огромных пространствах от Инда на юге до предгорий Кавказа на севере, от Кемта и Фракии на западе до далекой Согдианы на востоке.
      Империя именовалась парсийской, но правили ею арии. Арием был царь, ариями были ближайшие советники, почти все, за редким исключением, сатрапы и эвергеты, судьи и фратараки. Арии составляли гвардию и лучшую часть войска. Арии-маги возжигали огонь на жертвенниках Ахурамазды и лили козлиную кровь на черные алтари Аримана.
      Вместе с упорством и ассирийской жестокостью арии принесли с собой непомерную жажду власти и прозрение к людям.
      Человек - ничто. Он рожден лишь для того, чтобы подчиняться воле ария - сверхчеловека. Лишь сверхчеловек имеет право на достойное существование, прочие же - двуногие, люди-насекомые - должны пресмыкаться пред ним. Неосвященные божественным огнем Ахурамазды они не более, чем грязные животные, недостойные даже того, чтобы их трупы растерзали клыки диких животных. Так говорили маги и первый среди них - Заратустра.
      Воинственные духом арии надеялись сохранить себя в замкнутой касте. Они же обращали внимание на то, как тлетворное влияние роскоши и пресыщенности разъедает образ сверхчеловека. Они не понимали, что давая выход инстинкту превосходства над прочими людьми, они настраивают против себя другие народы империи. Сами того не замечая, они рыли себе могилу, в которую спустя полтора столетия их столкнут длинные сариссы македонской фаланги.
      Поправив на плече сбившийся от толчка плащ, спартанец двинулся дальше. Вскоре он подошел к входу в святилище Ахурамазды.
      Парсийские капища разительно отличались от храмов Эллады. Окруженные легкими колоннами эллинские храмы являли собой гармонию света и мрака, воздуха и замкнутого пространства. Архитектурные ордеры лучше любых слов свидетельствовали о характере того или иного эллинского племени. Строгий, мощный, подобный копью воина, дорический. Он преобладал в славящейся суровыми нравами Спарте. Воздушный, ажурный, с легко угадываемыми восточными мотивами, ионический. Варварски пышный, безумно-дионисийский коринфский стиль.
      Беломраморные колонны, легкие фризы, портики, украшенные статуями куросов или кариатид - все это придавало эллинским храмах легкость и законченность. То были жилища богов, сошедших к людям и эллины действительно верили, что боги время от времени спускаются с белоснежного Олимпа, дабы выпить чашу хиосского со своими любимцами - смертными царями и героями.
      Совершенно иными были святилища арийских демонов. Их нельзя было считать храмами в истинном значении этого слова. Демонам воздвигали капища - огороженные высокой оградой ямы, где находились жертвенник и статуя божества. Принося жертвы маги горячо молили своего покровителя о милости.
      Подобными были прежде и святилища Ахурамазды. Та же глубокая яма, ибо вид человека не должен осквернять капище, полное отсутствие стен и колонн. Весь мир - храм, - говорили маги. Зачем огораживать его стенами?! Так было прежде.
      Но с недавнего времени капища демона света изменили свой облик. На место традиционных ям пришли каменные башни с тяжелыми глухими стенами и массивными сводами. Мутные потоки света лились сквозь зарешеченные окна, неугасимый огонь, денно и нощно поддерживаемый служками в пурпурных одеждах, бросал блики на выбеленный потолок. Эти храмы были еще довольно примитивны, но в них ощущалось преддверие будущего восточного великолепия - золотых статуй, расписанных серебром колонн, пышных парчовых драпировок.
      Подобные святилища уже появились далеко на востоке. В них поклонялись Ариману. Дерзкие языком маги кричали, что вскоре то же ожидает и святилища Ахурамазды.
      Демарат терпеть не мог душных парсийских храмов, поэтому он не стал заходить внутрь, а спрятался в тень персиковых деревьев, росших неподалеку.
      Он пришел в это место не ради праздного любопытства. Накануне вечером в окно дома, подаренного парсийским царем беглецу-спартиату, влетела стрела с привязанной к ней запиской, текст которой гласил:
      "Восточный храм Ахурамазды.
      Полдень.
      Следи за спиной".
      Внизу пергамента виднелся оттиск свинцовой печати - две скифских стрелы, скрещенные с парсийским мечом. То был знак Мардония, одного из самых влиятельных сановников Парсы и единомышленника Демарата.
      За домом царя-изгнанника велось непрерывное наблюдение. Тайная служба хазарапата контролировала каждый его шаг. Парсийский вельможа знал об этом и поэтому решил передать послание столь необычным способом.
      Демарат выполнил предписание в точности. Он очутился у храма Ахурамазды ровно в полдень, а по дороге сумел избавиться от надоедливых соглядатаев, сбив их с толку внезапно накинутым на плечи парсийским халатом.
      Верный своим обещаниям Мардоний не заставил себя долго ждать. К храму подскакали несколько всадников. Признав в одном их них Мардония Демарат вышел из-за деревьев. Вельможа увидел его и тут же спрыгнул на землю. Они двинулись навстречу друг друга и обменялись взаимными приветствиями.
      - Надеюсь, я не опоздал?
      Для ария Мардоний был весьма вежлив. Но Демарат прекрасно понимал, что подобный тон предназначен лишь для него, человека, который нужен вельможе и который признан им равным по отваге и происхождению.
      Мардоний был сыном Гаубарувы, одного из самых влиятельных парсийских сановников, участвовавшего в злополучном походе Куруша на массагетов, и дочери Дария Артозостры. Достигнув зрелого возраста, он сочетался браком с одной из дочерей Дария, приходившейся ему одновременно двоюродной теткой. Подобные браки не считались среди арийской знати зазорными, а, напротив, всячески поощрялись. Кровь и семя сверхчеловека должны были оставаться в племени, а не подпитывать своей энергией обреченные на вымирание народы.
      Как и отец Мардоний успел стяжать военную славу. Он считался лучшим парсийским полководцем. Войска, возглавляемые Мардонием, покорили Фасос и Македонию. Лишь две нелепых случайности - жестокий шторм, раскидавший парсийский флот да жестокая рана в бедро, полученная Мардонием в суматошном бою с бригами - воспрепятствовали осуществлению планов покорения Эллады. Мардоний был вынужден вернуться в Парсу. Вполне вероятно, что именно его отсутствие позволило аттическим эллинам нанести тяжкое поражение парсийскому войску под Марафоном.
      Отпустив охрану взмахом руки Мардоний предложил Демарату пройти в храм.
      - Здесь небезопасно. У Артабана везде глаза и уши. Храмовые жрецы позаботятся о том, чтобы наш разговор остался тайной.
      Демарат не стал возражать и последовал за персом. У входа в храм их поджидал невысокий человек, прибывший вместе с Мардонием. Надвинутый на голову капюшон и скрывающая нижнюю часть лица повязка не позволяли увидеть лицо незнакомца, свободные складки длинного, почти до пят, плаща прятали очертания фигуры.
      - Подожди нас в храме, - велел Мардоний. Его спутник слегка склонил голову.
      Все трое вошли внутрь святилища. Восточный храм Ахурамазды был известен тем, что в жертвеннике горел неугасимый огонь. Ослепительно чистое, не дающее ни копоти, ни дыма, пламя вырывалось из беломраморной чаши жертвенника. В природе не было травы или Дерева, сгорающих столь прозрачным пламенем. Это был высший огонь, рождаемый Космосом и Землею.
      Храм был практически пуст. Лишь несколько служек-гербедов с завязанными, дабы не осквернить священного огня, тряпицами ртами сидели вокруг жертвенника, сосредоточенно созерцая гудящее пламя. Спутник Мардония разложил поставленный у стены коврик и сел рядом с ними. Сам вельможа в это время шептался с облаченным в белый халат жрецом. Проницательные глаза служителя Ахурамазды стремительно перебегали с Мардония на Демарата. В конце концов он кивнул и показал рукой вглубь храма, где виднелась небольшая дверь.
      Вернувшись к спартанцу, Мардоний шепнул:
      - Мы сможем спокойно побеседовать во дворике храма. Наставник проследит за тем, чтобы нас не побеспокоили. Когда будем проходить мимо священного огня, будь любезен, прикрой рот рукой.
      Демарат поступил так, как велел перс. Прикрывая ладонью рот, они проскользнули мимо жертвенника, и вышли в огороженный со всех сторон высоким каменным забором двор храма.
      Здесь властвовал стойкий сладковатый запах. Человека, непривычного к смерти, могло замутить. Но Демарат, повидавший на своем веку немало жестоких схваток, остался внешне спокоен, хотя, если честно признаться, и ему стало немного не по себе от увиденного.
      Место, в котором они очутились, служило для погребения трупов. Погребения по арийскому обряду. Арии не устраивали погребальных костров и не хоронили своих покойников в землю. Роль могильщиков у них исполняли звери. Иногда дикие, а в данном случае собаки, посвященные Ахурамазде. Арии считали собаку единственным чистым животным. Всех остальных зверей надлежало убивать, но страшная кара ожидала того, кто хоть ненароком обидел собаку.
      Два десятка огромных, грязно-серых, безобразного вида псов лежали в дальнем углу дворика. Ближе к храму были распластаны на земле несколько трупов. Конечности и головы их были придавлены камнями, чтобы собаки не растащили кости и не осквернили таким образом землю. Время от времени одна из жутких псин лениво поднималась на лапы, подходила к ближайшему трупу и вырывала из него кусок мертвой плоти. Насытившись, она возвращалась на прежнее место.
      За происходящим наблюдал специальный жрец - вестник смерти. Как только собаки объедали с трупа большую часть плоти, он отправлялся к родственникам умершего, которые жили вблизи храма на специально построенном постоялом дворе. Все эти дни, что покойник находился в храме, они считались нечистыми. Им было запрещено омывать руки и лицо, а пищу, нанизанную на деревянные палочки, им подавали прямо в рот гербеды. Приход вестника смерти воспринимался с огромным, но тщательно скрываемым облегчением. Теперь они могли забрать останки умершего, предать их земле и, пройдя недолгую очистительную процедуру, вернуться в свои дома, но требовалось много времени, иногда целая луна, прежде чем псы Ахурамазды очищали кости от скверны.