Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Новый порядок

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Косенков Виктор / Новый порядок - Чтение (стр. 4)
Автор: Косенков Виктор
Жанр: Фантастический боевик

 

 


«Возможно ли развитие крупного бизнеса в России? До какого предела будет проходить усиление вертикали власти?»


«Результаты приватизации: пересмотр или — ?»


На потолке было написано: «За систематические нарушения внутреннего распорядка, пренебрежение служебными функциями и действия, несовместимые с должностью…»

Какая сволочь написала эти слова на потолке, Иванов сказать не мог. Он лежал около стола на кухне. Шевелиться не хотелось. Да и возжелай Сергей подняться на ноги, вряд ли это у него вышло бы. От выпитого страшно кружилась голова, пол, стены и потолок вертелись, перемешивались в цветную карусель. Пустые бутылки перекатывались от одного угла к другому. Только мерзкая надпись не желала убираться с белоснежного потолка.

— Суки… — промычал Сергей. — Суууки…

Желудок судорожно дергался, сокращался, желая освободиться от заполнившей его отравы. Но желаемая рвота не приходила. У организма не хватало сил, чтобы очиститься от паленой водки, купленной с рук, буквально на пороге дома, за двадцатку. Покупая бутылки, Иванов знал, что делает глупость, но сегодня хотелось, до тряски в руках хотелось сглупить, надраться до зеленых чертей. Какое-то самоубийственное чувство овладело Сергеем. Он боролся с ним всю дорогу до дома, но у самых дверей откуда-то из темноты вынырнул этот гад, с бутылками, и Иванов не выдержал.

Он выпил эти две склянки почти без закуски, зажевывая духовитую, огненную жидкость куском полукопченой колбасы, обнаруженным в холодильнике. Давясь, кашляя и вытирая слезы, выступающие после каждого глотка. Сразу же после первого стакана захотелось пойти и убить Левина. Всю его семью. Вместе с собаками, кошками и хомяками. И даже квартиру сжечь, на хер, с тараканами. Но родной табельный ПМ был сдан и лежал в сейфе на бывшей теперь уже работе. Откуда его поперли с унизительной характеристикой, пряча глаза и что-то невразумительно бурча под нос:

— Сверху вот прислали… и ты… Ну, понимаешь… Нехорошо, в общем. Были сигналы… И неоднократные. Да. Такое дело, что нельзя так. Смотри, в общем, бумаги на тебя… Удостоверение и оружие сдать надо бы…

Вспомнился молодой, но глупый Алексей Лагутин, подскочивший к выходящему из здания Сергею.

— Серега, так что они? А?

— Ничего. Все, кончился мент. Одним засранцем меньше.

— Это те? Да? Те, что в «мерсе»? Из Кремля?

— А какая, к хренам, разница? Мерс-шмерс, Кремль-Хремль! Вот надо, блин, меня увольнять по личному указу президента?! Это бабла отвалили, кому следует, товарищи адвокаты! — Иванов плюнул и двинул по улице, толкаясь и уже не оборачиваясь на своего бывшего коллегу. — Добились своего, гады…

Теперь на потолке кто-то гадливый написал эту мерзоту, как на заборе. И никакие попытки убрать надпись к чертовой бабушке не помогали. Сергей закрывал глаза, открывал и снова читал одни и те же слова. Он пытался размазать буквы, но руки не слушались, кухня плыла.

«Я ведь подыхаю, — неожиданно ясно подумал Иванов. — Надо двигать отсюда».

Он перевернулся на бок. Помещение качнулось. Что-то загремело, но звуки доносились через нарастающий гул в ушах с трудом, глухо, будто через плотные слои ваты. Сергей застонал, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу, перекатился на живот и пополз к двери. Точнее, это ему казалось, что он ползет, на самом деле Иванов едва-едва двигался, подтягиваясь ослабевшими руками. Зрение сузилось. Теперь коридор казался длинным, сделанным из темноты, и только слабенькая полоска света где-то впереди, у входной двери.

Сергей тянулся к этой полоске, цепляясь за порог, за плинтусы. По сантиметру. По чуть-чуть. Лишь бы доползти.

Когда бывший мент вывалился на лестницу, силы оставили его. Стены темноты сдавили голову. И только огненная надпись: «За действия, несовместимые с должностью…» плавала перед глазами.

Иванова спасла припозднившаяся соседка, возвращавшаяся с собакой после вечерней прогулки.

— Батюшки! — Вид соседа, лежащего лицом вниз на лестнице, сразу же вызвал в памяти старушки кадры из криминальной хроники. Заказное убийство, не иначе. — Батюшки!

Старушка кинулась отгонять любопытную собаку от предполагаемого трупа, но, уловив знакомый запах, остановилась.

— Никак сивухой отравился, родимый… Вот ведь…

И еще Сергея спас добросовестный санитар, приехавший на «скорой».

Бомж какой? — поинтересовался санитар у соседки, морщась от неумолчно тявкающей собачонки.

— Что ты, батюшка, сосед это мой! Хороший человек! Милиционер! Не пьет, не курит…

— Вижу, — вздохнул санитар. — Только какой же милиционер хороший человек? Так разве бывает?.. Взяли, ребята!

«Ребята» дружно подхватили бесчувственного Иванова, кинули па носилки и вытащили из подъезда. Старушка закрыла дверь и направилась звонить подруге, чтобы поделиться острыми переживаниями о такой напряженной жизни.

Сергея откачали доктора, злые, как и сам Иванов, на эту жизнь, на безденежье и паленую водку.

— Ну что, брат? — спросил санитар, когда Сергей наконец открыл глаза. — Не похож ты на нашего клиента. Чего, денег не было на нормальную? Ты, между прочим, чудом со мной разговариваешь. То ли организм у тебя сильный, то ли счастлив твой Бог.

— Сколько я тут?

— Ну, все выходные провалялся. А чего, торопишься куда-нибудь? На работу? Может, позвонить куда?

— Не… Просто. С работы меня поперли.

— Ты вроде в милиции работал?

— Работал…

— И чтоб у мента денег на водку не было?! — Санитар усмехнулся и что-то подправил на капельнице. — Не бывает так.

— Бывает. Случается. — Сергею было очень трудно говорить. Он был очень слаб.

— Теперь будешь осторожней, пить тебе ничего крепче кефира нельзя. Печень убьешь! — Санитар вышел.

— И хрен с ним, — прошептал Сергей.

На душе было пусто и спокойно. Во рту царила аптечная горечь, тело едва ощущалось, слабое и безвольное. Сергей прищурился и осторожно посмотрел вверх. Потом открыл глаза полностью, рассматривая потолок. Облегченно выдохнул.

Надпись исчезла.

Глава 9

Из интервью с политиком:

«В отличие от предыдущих времен, у него кадровой политикой занимаются представители спецслужб. Я работала в правительстве и знаю, как принимаются кадровые решения: без визы этих людей нельзя назначить ни одного министра. Хорошо, ты хочешь создать свою команду — но почему этим занимаются представители спецслужб?»


Кабинет был прежний. Орлов вошел, пытаясь избавиться от ощущения, что в затылок упирается ствол. Проверки, досмотры, звонки с поста на пост. Все это создавало у визитера ощущение из фильма «Мертвый сезон». Кажется, вот-вот, и мир станет черно-белым. Навстречу выйдет Банионис, пройдет стандартные десять шагов, остановится, глянет проникновенно в глаза… Но впереди был еще один пост. Ненавязчиво в штатском, как, впрочем, и все предыдущие.

— Шпионские страсти, — пробормотал Константин, садясь перед Президентом.

— Да уж, а что делать? — Президент покачал головой. — Думаю, мы подождем Александра Степановичи?

— Да, конечно. Хотя можете пока ознакомиться.

Костя выложил на стол папку с листками.

— Тонковато, — улыбнулся Президент.

— Это концепция, — пояснил Орлов, но затем, поймав себя на извиняющемся тоне, выдал более нагло: — Собственно, ваши министры не толще делали.

— Да-да, конечно. — Президент открыл папку и вытянул первый листок.

Орлов откинулся, пошевелил, чтобы расслабиться, плечами. Он не очень любил смотреть на человека, читающего его работу. Казалось, что каждая деталь, каждая эмоция, отражающаяся на лице, вызвана именно текстом, ошибками или несуразностями, невольно допущенными при работе. Хотя, возможно, что у чтеца случился приступ геморроя…

— Значит, вы предлагаете создать антирыночную корпорацию людей, которые будут поддерживать соблюдение закона в рыночном обществе? — не отрываясь от текста, спросил Президент.

— Фактически так.

— Не кажется это вам странным?

— Нет. По-моему, это вполне реально. Вы же не ставите в детский сад воспитателем ребенка. За детьми присматривает взрослый. А кто есть взрослый? Это человек, который ребенком уже не является.

— Интересная аналогия по отношению к рынку. Можно сказать, странная.

— А почему странная? — удивился Орлов. — Рынок, торговля, рыночные отношения — это детство человечества, из которого мы никак не можем выбраться. То есть попытки вырасти были и делаются до сих пор. Но почти невозможно быть взрослым в мире, который полностью населен детьми и где все законы работают на поддержание детского возраста.

— Не совсем понимаю.

— Это просто. Человечество научилось продавать и покупать. Сначала меновая торговля, а потом торговля с помощью относительных единиц, то есть денег. Если раньше схема «шкурки енотов на заточенные палки», то сейчас «шкурки енотов на выдумку».

— Выдумку?

— Ну да. Что такое деньги? Раньше деньги являлись реально весомой единицей, измерявшейся весом редкоземельного материала, из которого они были сделаны. То есть шкурка енота менялась на некоторое количество серебра. Это была все та же меновая торговля, но теперь с применением металлических денег. Ценились не сами рубли или гульдены, а материал, из которого они производились. Но потом кто-то придумал бумажные деньги. Понятно, что бумага не могла быть сколь-либо ценна в сравнении с серебром или золотом. Изначально бумага обеспечивалась этими материалами, как до последнего времени английский фунт. Но потом и от этого отказались.

— Деньги обеспечиваются производством, благосостоянием страны…

— Я знаю. — Орлов часто закивал. — Знаю. Конечно! И про обратную взаимосвязь тоже в курсе. И про ВВП тоже знаю. Но фактически, если не углубляться в дебри и детали, которые скорее всего просто запутают вопрос, бумажные деньги — это символ. Благополучия страны, производственной зоны, политической воли, всей совокупности факторов. Коли в стране что-то не так, то начинается инфляция. Так что теперь вполне ощущаемые шкурки енота уже не меняют. Их продают. На символ. На слово. Фактически, на воздух. Условность. Мы играем с абстракциями, не отдавая себе отчета в том, что так называемое благополучие держится на подпорках очень эфемерных, воздушных. Достаточно одного крупного, серьезного военного конфликта, чтобы деньги превратились в ничто. И пройдет много времени, чтобы восстановилось былое могущество капитала. Представьте себе войну. Не такую, какую сейчас ведут Соединенные Штаты со всем миром. Ракеты, бомбы, точечные удары, осторожные операции, где современная техника идет против людей, вооруженных в лучшем случае связкой гранат и автоматом Калашникова. Это ведь не война, это операция. Операция по усилению доллара. Живой пример — Югославия. Но как только в Штаты пойдут цинковые гробы, доллар начнет падать. Представьте себе конфликт, где против техники применятся другая техника, столь же совершенная, могучая. Где крылатую ракету сбивают на границе комплексом С-300…

— Вы на что-то намекаете? — с невинным видом поинтересовался Президент.

— Эээ… Вы о чем?

— Об С-300.

— Гхм. — Константин прокашлялся и пожал плечами. — Вообще, нет. Просто… Так уж сложилось, что американской технике войны можно противопоставить только русскую технику. К слову пришлось…

— Понятно. — Президент снова углубился в текст. —Так что же вы говорили про деньги и войну?

— Да. — Орлов собрался. — Я хочу сказать, что как только война станет настоящей, серьезной…

— А вы считаете, что нынешние войны несерьезные?

— Конечно. В этом главная омерзительность военной машины США. Она создает войны-видеоигры, индустрия развлечений добралась до живых людей и втоптала их в кровавый фарш. Весело, лихо, с шутками-прибаутками. Это несерьезные войны, шуточные.

И если раньше США обращалась с остальным миром как с ребенком, то сейчас для американцев мы это всего лишь куклы. Или хуже. Бесплотные образы на игровом мониторе.

— А какая же война, по-вашему, серьезная?

— Очень просто, это когда в семью Джонсонов из штата Техас приходит конверт с повесткой о том, что их сын Билл погиб под гусеницами танка Т-90. Бесславной смертью во время бегства. И читают они это под звуки разрывающихся кассетных бомб. И виноваты в этом не динамики их большого, самого большого в мире телевизора, а наши… то есть, извините, лучшие в мире стратегические бомбардировщики.

— Какая же у вас, однако, фантазия…

— Да, этого не отнимешь, — согласился Константин. — Так вот, это я и называю серьезной войной. Бомбежки. Смерть. Расстрелы. Пленные. Оккупированные территории. Упреждающие удары. Это серьезный, жуткий конфликт. И поверьте мне, в мире, по которому прокатится такая война, не будет цениться бумажка с намалеванной картинкой и патетической надписью. Шкурки енотов будут мерить на пули, мыло, сахар и консервы. И тогда государственная власть не будет стоить ни гроша. И поддержать ее смогут только те, кто никогда не имел касательства к денежным отношениям. Те, для которых понятия высшего порядка, такие как Честь, Долг, Гордость, стоят намного выше, чем доллар, евро, рубль, йена. Это вечное детство может очень плохо кончиться для человечества. И именно поэтому глобальных войн не будет.

— Вот так раз. — Президент развел руками. — Вы нарисовали такую красочную, яркую картину. Такие ужасы. И такой вывод. Почему?

— Мы переходим в область догадок, мистики и Мировых Заговоров. — Костя почувствовал, что начинает смущаться. — Если хотите, я могу развить тему, но мне бы не хотелось становиться на топкую почву.

— В общих чертах. Мне просто интересно.

— В общих чертах можно. Деньги не дадут миру впасть в глобальный конфликт.

— Как это?

Костя пожал плечами:

— Не могу точно сказать. Не дадут и все. Деньги — это самостоятельная, закрытая структура, которая заинтересована в том, чтобы никогда не выпускать человечество из своего плена. Представьте себе разумного, сильного внешнего паразита, который присасывается к жертве, подавляет ее, проникая везде. Это деньги.

— Выглядит страшно.

— А как оно страшно на самом деле! Но это мои догадки, которым доказательств я пока не имею. Возвращаясь к нашему с вами делу, можно сказать, что для успешного функционирования аппарата государственности мы должны иметь структуру, куда деньги проникли очень опосредованно и, желательно, минимально. Если рубль обеспечивается производством, сельским хозяйством и прочими схемами, то давайте исключим бумажного посредника из системы поощрения. Людям нужны машины, дайте им новые «жигули». Людям нужна одежда, дайте им форму, которую почетно носить и которая удобна и красива. Людям нужны квартиры, дайте. Постройте. Это все наш производственный сектор! Этим мы обеспечиваем рубль! Людям нужна еда, не проблема… Не надо оскорблять таких людей деньгами. Они придут к нам не для того, чтобы продаться или чтобы их купили. Они придут по велению Долга. Они должны сделаться основой. Базой, для того, чтобы успешно функционировал рынок. Дверь может свободно открываться и закрываться именно потому, что петли намертво вделаны в косяк. Кажется, это сказал Витгенштейн.

— Вы действительно в это верите?

— Конечно, иначе я бы тут не сидел.

— Думаете, такие люди придут?

— Уверен. Нужно только правильно составить… агитку. Я написал там приблизительный образец.

— Да я вижу. — Президент перевернул лист и прочитал: — «Только для сумасшедших! Если вы ненавидите весь этот сучий, продажный современный мир, и особенно рыночные отношения… Если вас нельзя купить за деньги… Если вы не хотите горбатиться, но готовы служить… Если вы хотите, чтобы вас боялись и уважали… Хотите сделать мир лучше и чище — здесь и сейчас… Вступайте в наши ряды!»

— Да. — Костя почесал затылок. Сегодня текст казался чуть-чуть резковатым. — В общих чертах, я думаю, необходимо что-то подобное. Мы набираем злых мужиков. Которые озлоблены на современный мир, Им в нем просто нет места. Но это здоровые, сильные люди. Какого черта мы должны вычеркивать их просто потому, что они выросли из экономических штанишек человечества?

— Кому, вы думаете, должна быть подчинена новая организация?

— Я думаю, что это, для начала, должна быть служба при Президенте.

— Для начала?

— Да. Впоследствии эта организация заменит милицию. Полностью. Безусловно, процесс нужно проводить без лишней спешки. Нужно, чтобы новая милиция, хотя было бы желательно вообще отойти от этого слова как от изжившего себя, чтобы эта новая структура набрала опыт и уважение в народе. И уж потом взяла па себя функции, которые уверенно не выполняются нынешними органами охраны правопорядка.

— Фактически вы предлагаете мне заиметь личную гвардию.

— Не совсем. Личная гвардия у вас и так есть. Организация будет отчитываться только перед вами. При этом подчиняться спецотделу в Минюсте. Очень желательно, чтобы имелась некая внутренняя партия.

— Тоталитаризм?

— Так обязательно скажут. И сравнивать будут с сектой. Коммунистами. Фашистами. Маоистами. И прочими. Пугать будут тридцать седьмым годом. Обязательно. Репрессиями. Но бояться этого не стоит.

— А чего стоит бояться?

— Вот когда милиция поймет, что ее собираются заменить, начнется самое интересное. Особенно если учесть, что отдел кадров новой организации к тому времени выметет всех честных ментов к себе. Хотя до открытого противостояния не дойдет, побоятся.

— Интересно, мы с вами беседуем о некой новой организации, а названия ее так и не знаем.

— Да, с названиями у меня туго.

— Давайте тогда вместе попробуем. — Президент закрыл папку, выпрямился в кресле. — С чем будет бороться новая организация? Для начала…

— Ну, полагаю, что в первую очередь с коррупцией.

— Значит, с государственными преступлениями. Защита государственных интересов. Правильно?

— Конечно.

— Получается что-то интересное. — Президент откинулся в кресле. — ОБСГП? Нет. Так язык сломать можно Представляю: «Внимание! Работает ОБСГП!» Преступники от смеха помрут.

— А может быть, так и надо, чтобы поначалу вызывало улыбку?

— Улыбку — может быть. Но не смех. Знаете, что может сработать. Могут сработать розги…

— Мне всегда нравилась идея телесных наказаний. Особенно в чиновничьем аппарате, — выдал Костя.

Президент внимательно посмотрел на собеседника:

— Вы опасный человек, Константин. Я имел в виду другое.

— Что же?

— ОЗГИ. Организация по Защите Государственных Интересов. В простонародье — РОЗГИ. Понимаете?

— А сформировать общественное мнение?..

— Об этом не задумывайтесь. Более того, все остальные структуры в будущем войдут под эгиду ОЗГИ. Все, кто должен защищать интересы России. И пусть улыбаются поначалу. Потом будет не до смеха.

Глава 10

Из разных Интернет-ресурсов:

«Когда передохнут все ветераны и инвалиды?

Я терпеть не могу этих старых тунеядцев. Сдохли бы они все поскорее!»


Семен Липинский сидел на краю большого круглого бассейна. Вокруг цвели какие-то растения, названий которых Семен не знал, да и знать не хотел. Безымянная зелень просто радовала глаз, учитывая, что за прозрачными стенками зимнего сада нелепая английская погода брызгала дождем. В бассейне плавали девочки. Специально отобранные, готовые на все. Где-то в зарослях сидели люди, тоже специально отобранные, наученные и готовые на все.

Сколько понадобилось денег на то. чтобы построить этот сад, заставить цвести всю эту чертову зелень, превратить кусок Великобритании в эдемский сад, Семен не задумывался. Вообще думать о деньгах он считал плохим тоном. Зачем о них думать? Их надо делать.

Но сейчас он размышлял именно о них. Под каким-то странным, особенно извращенным углом.

«Вот сижу я, довольно скромный еврейский мужчина, который вырос из скромного еврейского мальчика. Я владею огромными богатствами. Могу купить при желании какое-нибудь государство в Африке или Латинской Америке. И устроить там что-нибудь вроде рая земного или, наоборот, учинить царство террора. И то и другое, естественно, кончится плохо. Поэтому я ничего такого делать не буду. Глупо. Вокруг сейчас множество людей, зависящих от меня и моих желаний. Все они меня любят. Правда, правда! Любят. И эти девочки. Стройные, красивые, умные. Любят мой волосатый, круглый живот. Лысину. И горбатый нос. Любят. Это не шутка. Когда я смотрю в их глаза, я вижу любовь. Но что они видят, когда смотрят на меня? Свое благосостояние? Свое счастье? Удачу? Или просто деньги? Так что же они любят во мне? И кто я?»

Семен встал, прошлепал босыми ногами по краю. Остановился. Потом сделал несколько шагов назад, разбежался и, подняв тучу брызг, плюхнулся в бассейн. Прохладная вода смыла горячечную дрожь с тела. В последнее время Липинский чувствовал себя не очень хорошо. И никакие врачи не могли определить причину недомогания. Необъяснимое волнение, скачки температуры и давления. Так было, когда Семен сделал свой первый миллион, легко и быстро провернув «машинную» сделку. Потом приступы случались еще несколько раз, и всегда это было связано с финансовыми успехами или неудачами Семена. «Миллиардная лихорадка», называл он про себя это состояние. Но сейчас с финансами все было в порядке. После бегства из России все капиталы были переведены в соответствующие места. Потери сведены к минимуму. А кривая роста снова направила упрямый носик вверх. Стабильный рост, никаких резких изменений. Но организм сбоил. Странная, ни на что не похожая слабость изводила Семена. Ему казалось, что сам он только пассажир в этом теле. Смотрит изнутри комфортабельного вагона на проносящиеся мимо пейзажи. Кто-то из близких английских друзей ненавязчиво отрекомендовал хорошего психоаналитика, но Липинский никогда не обращался к этим хитрецам, сделавшим из естественных реакций и инстинктов человеческого тела нечто засекреченное, табуированное, сакральное. Семен вырос в стране, где психоанализ применялся только к малочисленным серийным маньякам, да и то часто безуспешно. Ему вообще казалось, что именно психоанализ вкупе с христианской моралью и породил сексуальных маньяков-извращенцев как болезнь Запада. На Востоке то ли с психоанализом было туго, то ли христианство прижилось в какой-то причудливой форме, но проблем в этой области было меньше. Так что к хитрым любителям поковыряться в чужой голове Липинский не пошел. Но лучше себя чувствовать от этого не стал.

Вынырнув на поверхность, Семен мощными гребками поплыл к противоположной стороне бассейна. Отмахнулся от девчонок, пытавшихся завладеть его вниманием, выбрался из воды и понял, что на сегодня запас энергии кончился. Внутри грудной клетки все сжалось, спина против воли начала сгибаться, горбиться.

— Семен Маркович, все в порядке? — поинтересовался чей-то голос из-за душного марева, повисшего перед глазами.

— Устал, кажется, — ответил Липинский, через силу выпрямляясь. — Пойду я, пожалуй, отдохну…

Отказавшись от помощи, он добрался до спальни, едва разбирая дорогу, и там повалился на кровать. Когда в комнату заглянул референт, Семен спал.

— Семен Маркович, — позвал секретарь. — Сегодня есть встречи, вы запланировали…

— Оставь его, — посоветовал сидящий у входа в спальню Дмитрий. — Ему что-то нездоровится в последнее время. Придумай что-нибудь. С кем он там встречается?

— С лордом Джадом.

Охранник удивленно поднял брови:

— Ну, скажи лорду, что хозяин спит. Лорд не царь, подождет.

— У него не сейчас встреча. Часа через четыре.

— Вот и приходи попозже, может, очнется к тому времени.

Референт сел рядом с охранником.

— Не узнаю его в последнее время. Раньше он не такой был.

Дмитрий пожал плечами:

— Может, у него ностальгия.

— Чего?

— Ностальгия. По родине скучает.

Секретарь как-то странно посмотрел на охранника и молча удалился.

В это время Семен метался по кровати. Его охватывал то жар, то холод. Во сне Липинскнй бормотал что-то. Доносились обрывки какого-то разговора:

— Не хочу… Так… Постепенный рост… Мне не важно…

Семену было плохо. Казалось, что кости начинают изгибаться. Обрастать уродливыми наростами. И вот уже тело Липинского становится другим. Не похожим на прежнее.

Семен плавал в темноте, зная, что где-то рядом находятся такие же, как он, но другие. Они тоже плавают в черной взвеси и ждут чего-то. Иногда ведут разговоры. Понятные, но пугающие в этом жутком месте.

— Иногда мне кажется, что мы крутимся вокруг чего-то, но не замечаем, не знаем о существовании этого центра, — плаксиво говорил кто-то. — Словно нас водят за нос.

— Какая тебе разница? — спрашивал другой, раздраженный голос.

— Большая, очень большая. Вокруг все одно и то же. Мы стараемся поддержать баланс, а у нас не получается. Неудача за неудачей. Все напрасно.

— Бред. Не надо истерики.

— Тебе легко говорить…

— Мне? Ты даже себе не представляешь, над какой пропастью я балансирую все время.

— Ты, может быть, и балансируешь. А я там давным-давно сижу! Думаешь, мне не страшно?

— Ладно, не горячись.

Липинский ощутил жалость к тому несчастному голосу и робость перед тем вторым, раздраженным, властным. Были и другие. Семен чувствовал их присутствие.

— Тебе легко говорить. — Жалостливый голос снова запричитал. — Не хочу так, не хочу…

— Это нужно, пойми. Нужно. Там, где живешь ты, нас не любят Ненавидят. А должны любить. Больше, больше… Пойми ты, глупый. Больше.

— Я знаю, знаю… — Первый голос едва ли не плакал. — Но они не любят меня.

— Тебя мало. Тебя очень мало…

— Да, да…

И тут заговорили все. Разом. Этот хор тонких, басовитых, тихих, громких, злых, вкрадчивых, доверительных, агрессивных голосов слился в один могучий, сильный голос, который спросил Семена:

— А ты? Ты зачем пришел сюда?

— Я? — спросил Семен.

— Ты любишь нас? Ты готов для нас на все? ТЫ!

Липинского скрутило, жестоко ломая кости.

— Я не знаю вас, — закричал он. — Кто вы такие?!

— Ты нас знаешь, — ответил голос. — Ты нас кормишь!

И пространство затопил свет, яркий, злой, обнажающий свет.

И Семен увидел говорившего.

Липинский закричал, пытаясь оттолкнуться. Но ОН был близко, прижался к груди, обхватил руками… И Семен, не в силах сомкнуть веки, уставился в его немигающие, зеленые глазищи.

Когда Липинский с криком проснулся, у кровати сидели референт и доктор. Первый выглядел испуганно, а второй сочувственно.

— Плохой сон? — поинтересовался Самуил Абрамович, личный доктор Семена.

— Что вы видели? — спросил референт. Доктор кинул в его сторону неодобрительный взгляд.

— Бога, — выдохнул Липинский.

Глава 11

Из статьи «Опасность сильной России»:

«Для того чтобы трезво оценить место России в сегодняшнем мире, надо выкинуть из головы навязчивые идеи русского мессианства, а из сердца — пламенную любовь к Родине…» «Идея великой России замешана на уязвленном самолюбии и недостатке самоуважения».


Из газетных статей:

"На носу весенний призыв. Что делать?»


«Неявка в военкомат как форма акта гражданского неповиновения».


«Создается впечатление, что, родившись в России, ты просто „попал"! А если родился мужчиной в России — ты „попал" вдвойне!»


«Лучше два года условно, чем два года реально и в армии».


В каптерке было холодно. Неожиданные весенние холода выдались на редкость суровыми, и вечно пьяный истопник был не в состоянии поддерживать нормальную температуру. Истопника-кочегара звали Юрий Маркелович Герзон, и представлял он собой живую иллюстрацию к байкам Жванецкого: «Вы можете себе представить еврея-грузчика?»

Сергей Иванов еврея-грузчика, конечно, не видел, но еврей-кочегар попадался ему постоянно. Был он при этом вечно пьян и вечно весел. Огромный завод, перерабатывающий промышленные отходы, знал Маркелыча в лицо. Более того, кочегар, как личность откровенно легендарная, мог запросто отловить в коридоре перепачканной рукой бухгалтера, прижать к стенке и втолковывать что-то, обстоятельно рубая широченной ладонью воздух. Герзон при советской власти сидел то ли за вольнодумство, то ли за пьяный разбой. Пытался бежать, получил дополнительный срок и приобрел довольно характерную лексику и манеру изъясняться. Менеджеры среднего звена от кочегара шарахались, младшие вообще старались обходить стороной, а директорат относился с уважением.

— Вот ты меня сажал, — говорил частенько Герзон Иванову. — А теперь со мной в одной раздевалке сидишь! И пить не хочешь!

На последний факт Маркелыч особенно сильно обижался. Сергей каждый раз объяснял ему, что не пьет из-за здоровья, но кочегар не верил.

— Антисемит ты! И пролетариев не любишь!

— А сам я кто, по-твоему? — интересовался Иванов.

— Пролетарий, — пьяно кивал Герзон. — Элехтрик. У меня, кстати, в кочегарке света нет. А ты не чинишь!

— Так ведь ты сам лампочки бьешь, зараза.

— Это случайно. Производственная необходимость. — С этими словами кочегар обычно протягивал Иванову стакан мутной бормотухи, которую производил сам, непонятно где пряча самогонный аппарат.

Сергей отказывался от стакана, и театр абсурда начинался сначала.

Лампочки Герзон действительно бил сам. Вероятно, гоняя лопатой чертей. Выполнив таким образом свой гражданский долг по разгону нечисти, кочегар бросал пару лопат угля в издыхающий котел и падал спать на лежанку.

— Опять заснул, гад, — пробормотал Сергей, с трудом нащупывая в ящике с инструментами пассатижи. Замерзшие пальцы слушались с трудом.

В каптерке было холодно, и дыхание белым облачком поднималось к потолку. Служебные помещения отапливались исключительно за счет собственной котельной и не имели дополнительных электрических обогревателей, устанавливаемых обычно в офисах. Из-за этих обогревателей постоянно вышибало автоматы на распределительных щитах. Приходилось выдумывать средства защиты. От чего, в свою очередь, иногда горела проводка. Старое здание завода не выдерживало никакой критики. Ежегодно подновляемые косметическим ремонтом офисные помещения выглядели прилично, но многочисленные подсобки вполне могли сойти за декорации фильма про атомную катастрофу.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22