Новый порядок

— Против чего?

— Ну, что я дело твое взял.

Яловегин замахал руками:

— Смеешься?! Я был бы счастлив, если бы это не выглядело как злорадство. Если честно, я тебе соболезную. Хотя, может быть, ты чего-нибудь там найдешь. Чего я упустил.

— Будем надеяться. Кстати… — Сергей остановился в дверях. — А ты чем теперь занимаешься?

— Любимая тема. Менты, героин, вымогательство, деньги.

— Неужели все еще продолжают? — удивился Иванов.

— Как видишь. Удачи тебе…

— И тебе.

Глава 32

Из разных Интернет-ресурсов:

«Педерасты в России выборов не выигрывают».

Господина Сорокина удалось отловить не сразу. В лабиринтах, которые представляла собой Останкинская телебашня, можно было найти что угодно, но только не то, что нужно. Иногда Иванову хотелось уподобиться персонажу фильма «Чародеи», блуждавшему когда-то именно в этих стенах, и завопить: «Люди! Ау!» Однако в такие моменты впереди неизменно попадались какие-то ассистенты, помощники и прочие юные дарования, которые понимающе улыбались, показывали рукой направление и говорили что-нибудь вроде: «Верной дорогой идете, товарищи!»

Один раз Сергей столкнулся нос к носу с известным режиссером, полноватым, солидным и с трубкой, который вопил в распахнутую дверь:

— А мне все равно! Обещали показать, вот и показывайте! Сейчас время не то! — обернувшись и буквально уткнувшись носом в нашивку на груди Иванова, он неожиданно разъярился. Схватил Сергея за рукав и, подтащив к той самой двери, снова заорал: — Пожалуйста! Меня! Меня арестовывать пришли! Смотрите! Смотрите и радуйтесь, бездари!

Он хлопнул дверью, от души, с размахом и грохотом, нервно прикурил свою знаменитую трубку и хитро посмотрел на Сергея.

— Как вас зовут?

— Иванов…

— Прекрасно, — зажмурившись произнес режиссер, энергично потряс руку Сергея и неожиданно поблагодарил: — Спасибо. Вы очень кстати. Заблудились?

— Да. Ищу вот студию Сорокина. Павла.

— Ах, этого… Ну, до студии ему еще расти и расти, а вообще работает он вон там. Второй поворот палево.

И режиссер, дымя как пароход, уплыл в противоположном направлении.

— Это ж был этот… — толкнул Сергея в бок Артем. — Ну, этот… Который…

— Ага, — кивнул Иванов. — Он самый.

И они пошли дальше. С трудом пробираясь сквозь липа, типажи, заботы, ссоры и прочее закулисье, видеть которое дано не многим, да и не многим оно нужно.

На этот раз им повезло. Режиссер не соврал, и они действительно нашли господина Сорокина. Этот грузный, с неровно подстриженными усами и свалявшимися патлами человек производил впечатление старого фаната группы «Секс Пистолз», который крепко попутал время и место. Все его сверстники уже сменили потасканные джинсы на что-то более подходящее по стилю и размеру, но Павел с упорством маньяка влезал в месяцами не стиранную джинсу и утрамбовывал пивное брюшко в черную майку с надписью: «Для говна говна не жалко!»

Юное, хотя и сильно потасканное жизнью дарование общалось с кем-то по телефону:

— Да, конечно, уважаемый Леопольд. Ну что вы?.. Что вы говорите? Невероятно!

При этом на лице Сорокина играла умильная и нежная улыбка человека, только что насравшего на коврик соседу.

— А как вы оцениваете то, что сказал по этому поводу Александр? Да. Да, конечно. Ненужный ресурс. Так и сказал, да. Ага… Ага… Хорошо, хорошо. Бывай. Оревуар, да. Мол ами. Шарман. Удачки.

Павел отключил мобильник, радостно посмотрел на него, как на живого, и вопросил:

— Вот что с педераста возьмешь? — После чего громко, на всю студию заорал: — А где моя минералка?! Я что, должен сам к автомату бегать? Где эта мамзель крашеная?

— Анька па перекуре, — ответили откуда-то сверху.

— На пере чем? Перекуре? Ей за то, что она атмосферу отравляет, денег не платят! Немедленно ее сюда! Я ее сейчас буду учить родину любить! Сзади.

— Интересный фрукт, — прошептал Артем.

— Ага, — согласился Иванов. — Только сильно залежался на овощной базе.

Мимо них, выскочив из толпы разномастного телевизионного люда, пробежала миловидная девочка в мини-юбке. От нее исходил терпкий запах духов, перемешанный с плотным сигаретным дымом.

— А вот и Аня, — пробормотал под нос Сергей и пошел за девушкой.

Та подскочила к здоровенному шкафу с надписью «Кока-Кола», сунула в прорезь пару купюр, нажала на какие-то кнопки. Аппарат никак не отреагировал. Тогда девушка, воровато оглянувшись, наподдала острой коленкой в бок хитрой машины. На этот маневр техника отреагировала с пониманием, и в приемный отсек с грохотом вывалилась бутылка минералки. Аня кинулась к начальству, но Иванов ее остановил:

— Погодите. Пусть Павлу… как по батюшке?

— Адольфовичу, — прошептала девушка. Ее глаза уцепились в надпись на груди Иванова.

— Пусть Павлу Адольфовичу не мешают несколько минут, вы уж позаботьтесь…

Сергей прижал палец к губам, взял у замершей девушки бутылку и направился в сторону Сорокина. Тот сидел посреди студии в раскладном кресле и кричал что-то неодобрительное в рупор техникам, потеющим под огромными фермами декораций.

Иванов ткнул мокрой бутылкой в плечо Сорокину.

— Явилась, Дездемона, — не оборачиваясь, произнес Павел. — Где была? Опять с Рычкиным крутила? Смотри у меня, я таких, как ты, в штабеля могу укладывать и маршевым шагом по Красной площади гонять! С голой задницей! Поняла?

Сергей молчал. Павел раздраженно повернул голову:

— Что, заснула… Гхм…

— Здравствуйте, — сказал Иванов. Сзади неслышно подошел Артем. — Меня зовут Сергей Иванов. Главное управление ОЗГИ. Хотели бы задать вам пару вопросов. Вы не возражаете?

— Хм… Да. В смысле, конечно нет. — Сорокин одним движением свернул крышку и приложился к бутыльку. Его кадык упруго дернулся. — Чем обязан?

— Да, собственно, — Сергей сел на услужливо пододвинутый кем-то из ассистентов стул, — мы пришли поговорить о вашей следующей передаче. Той, что буквально на этой неделе должна выйти в свет.

— Ах, эта! И что же? — оживился Сорокин. Но в глазах мелькнуло что-то… Сергей не смог уловить смысл этого невербального сообщения, оставив эту работу аналитику. — Хотите, может быть, чтобы я вам помог? Или… Я надеюсь, вы не станете меня просить не пускать материалы в эфир? Это уже невозможно. Поверьте мне, даже если бы я хотел и испытывал симпатию к генеральному прокурору, я ничего не смог бы сделать. По независящим от меня причинам. Да. Увы. И вообще, это допрос?

— Нет-нет. Просто беседа. От вашей помощи мы бы не отказались,

— Все что могу, все что могу! — развел руками Сорокин. — Момент.

Он развернулся всем своим могучим телом и гаркнул несчастной Ане:

— Слышь, курильщик на жалованье, кофе сюда. Три. И мою шоколадку!

На спине Сорокина что-то мелькнуло. Сергей наклонился и разглядел очередную аппликацию. «Борман — герой!» значилось на спине скандального телеведущего.

— Трудная работа? — участливо поинтересовался Сергей.

— Не то слово! — Сорокин слегка похлопал себя по брюху. — Не то слово! Иногда так делается… Ух! Хоть волком вой! Да. Но ведь кто-то же должен, правда?

— Возможно, возможно.

— И потом, всегда я считал так: люди должны, обязаны знать, что происходит вокруг них, в мире, где они живут. Люди, москвичи, должны знать, что они едят, на чем спят, кто их охраняет, как работают очистительные станции, кто отвечает за работу лифтов. Даже это! Каждая мелочь! Это наша работа!

— Ну, сейчас вы не мелочь поймали, — оборвал поток неожиданной патетики Сергей. — Все-таки генеральный прокурор. Да еще в таком виде…

— Да уж. Вид был… Что надо. Хотя, конечно, не ахти. И съемка была так себе. И пленочка слегка подкачала. В общем, — Сорокин брезгливо сморщился. — Да и цензура порежет.

— Ну, я-то смотрел необрезанную версию.

— Да?! — Сорокин удивился. — Откуда же? Ах, да, Я понимаю… У нас эту пленку, точнее, оцифрованную версию украли. Да. Пиратство, пиратство. Никуда не денешься, таковы реалии… Надо будет передачу сделать на тему пиратства. Обязательно!

— Маловероятно, что это будет кому-то интересно.

— Вы так думаете?

— Уверен. — Сергей смотрел, как Аля ставит на небольшой раскладной столик чашки кофе, сахарницу, молоко в маленькой белой посудинке и личную шоколадку Сорокина. Губы девушки нервно подергивались. — Спасибо…

Аня быстро кивнула и убежала.

— А вот что было бы интересно, действительно интересно, людям, так это передача о вас и о вашей работе, — сказал Иванов, подливая в чашку молоко. — Я бы, например, очень много дал, чтобы узнать, каким образом вы добились такой реальной картинки. Или очень бы хотел выяснить, почему ваша камера была установлена именно там, то есть в нужное время и в нужном месте. Это очень важно — выбирать правильное сочетание таких серьезных компонентов. Время и место. Вы согласны?

— Можно и так сказать. — Сорокин откусил от плитки шоколада и принялся жевать, пристально глядя на Иванова.

— И еще, хотелось бы знать мне и другим людям, конечно, почему такая служба, как ОЗГИ, узнает об этом служебном правонарушении только, что называется, после вас? И каким образом вообще удалось выйти на генерального прокурора?

— Ну, все-таки вопрос о том, почему вы узнаете обо всем после меня, надо задать вам. — Сорокин развел руками. — Это уж, извините, кто смел, тот и съел. Если у меня информаторы лучше, значит, наверное, следует задуматься. Почему народ доверяет журналистике больше, чем правоохранительным органам? Не наша вина в том, что…

— Я не говорю о вине. — Сергей поставил чашку на стол. Кофе был невкусным. — Я в рамках совета. Не более того. Может быть просветите?

— Возможно.

— Тогда скажите, пожалуйста, как вы вышли на прокурора?

— К нам пришла девушка.

— Героиня съемок?

— Да. И рассказала, что прокурор домогается ее внимания, ну вы понимаете… И она бы хотела, так скажем, поймать его на горячем. Для чего готова пойти на определенные жертвы, конечно.

— И вы ухватились?

— Естественно! А как же? Дальше уже дело техники. Найти место, где будет происходить, так сказать, процесс. Установить технику. Договориться с девушкой.

— Простите, а где проходил, так сказать, процесс? — спросил Иванов.

— В гостинице, — просто ответил Сорокин и затолкал остатки шоколадки в рот.

— В гостинице? И что, генеральный прокурор так туда в форме и заявился? В гостиницу. Для конспирации?

— Нет, все хитрее… Девушка сказала своему, так сказать, любовнику, что хочет, чтобы он пришел в форме. Что это, мол, ее возбуждает и все такое. Так сказать, предварительные игры.

— И прокурор…

— Купился, — радостно воскликнул Сорокин. — Дальше вы знаете. И, кстати сказать, судьба этой пленки была непростая, ой непростая…

— Почему же?

— А как вы думаете? Нашего оператора избили. Постоянные угрозы. Давление.

— Со стороны прокуратуры?

— Нет, со стороны генерального прокурора. Мы же не хотим сказать, что вся прокуратура замешана в этом. Но ее глава… Бандитские замашки генерального… Вы посмотрите программу, там все будет. И режи… то есть оператор избитый. И интервью с девушкой. Все как положено. Это лучшая передача, которую я снял. Лучше даже, чем про молокозавод! Вы смотрели? Помните, там есть сцена…

— Да-да, конечно, — оборвал его Иванов. — А скажите мне, где можно с девушкой побеседовать?

— С какой девушкой? — удивился Сорокин.

— С пострадавшей. С героиней телепередачи.

— Ах, этой. — У Павла был очень разочарованный вид. — Не могу сказать. Не знаю. Да. Не знаю. Я полагаю, что вам будет просто выяснить. Вы же имеете доступ ко всяким там базам данных и все такое… Я сделал с ней передачу, показал ее, так сказать, во всей красе. И больше не поддерживал с ней отношений. К тому же ее брат — антисемит и террорист.

— Что, уже и террорист?

— Ну, это образно, конечно… У вас все?

— Пожалуй, — улыбнулся Сергей.

— Вот и замечательно, — расплылся в улыбке Сорокин. — Всего вам доброго…

Он подхватил рупор и заорал, что было мочи;

— Куда заносишь?! Заносишь куда?! Нежнее!!!

Уходя, Иванов столкнулся с его ассистенткой. У Ани были красные опухшие глаза.

— Простите. — Иванов поймал ее за локоть. — Как нам найти выход?

Девушка ткнула рукой куда-то в конец коридора и, вывернувшись, убежала.

— Запомни, пожалуйста, — обратился Сергей к Артему. — Ее надо найти и допросить.

— Допросить? — удивился Артем.

— В смысле, поговорить…

Глава 33

Из разных Интернет-ресурсов:

«Сравнивая, как живут люди в Америке и в России, я не перестаю поражаться тому, насколько в разных условиях может существовать биологический вид. Теплое, сытое, блаженное, здоровое и радостное процветание Америки и, напротив, холодная, голодная, мрачная, больная, грязная и вечно пьяная помойка, в которую превратила Россию Москва, Создается впечатление, что в Америке и в России живут все же два разных вида».

— Что скажешь? — спросил Иванов у Артема, когда они выбрались на улицу. Над Москвой все затянулось синими, тяжелыми тучами. Где-то далеко тяжело погромыхивало, будто собираясь с силами, небесное воинство.

— Дождик будет, — озабоченно сказал Артем, вздыхая. — А я куртку не взял.

Сергей молчал.

— Врет он, — не дождавшись реакции начальства, ответил аналитик. — Врет не со зла, а потому что не знает ничего. Сказать же это прямо не может. Имидж не позволяет. Журналистское расследование должно на восемьдесят процентов состоять из таких вот недосказанностей, выдумок, мнимых следствий и надуманных последствий. Знаешь, берется один факт и на его базе накручивается ком такой сахарной ваты. То есть воздуха, густо перемешанного с застывшим сиропом. Убери воздух, и конечного продукта останется фиг да ни фига.

— Но факт у него есть.

— Есть. Прокурор влетел на развратных действиях в отношении несовершеннолетней. Сама условная жертва та еще сука, сдала этого сексуального монстра со всеми потрохами. Собственно, все.

— А журналисты?

— Что журналисты?

— Ну, те, которые со следами насилия на лице. Угрозы. Давление.

— Ерунда, — отмахнулся Артем. — Если мы эту Аню сумеем прижать, то она нам гарантированно объяснит, что оператор просто упал с велосипеда, когда ехал в ларек за добавочным пивом. А угрозы и давление… Абсолютно недоказуемая вещь. Запись телефонного разговора? Я с помощью студии звукозаписи и ловкача-юмориста сфабрикую любой голос. Шумов добавлю, и готово. Записки? Где они? Пропали? Как говорил Шерлок Холмс, бездоказательно, дорогой профессор, бездоказательно.

— Но скандал будет шикарный…

— Даже не сомневайся, причем генеральный прокурор вылетит из кресла ко всем чертям. Влегкую. Но этот Сорокин нам гнал тюльку. Только в самом начале у него в глазах…

— Так-так…

— Тоже заметил? — Артем снова посмотрел в небо, куда упиралась шпилем Останкинская башня. — Может, пойдем? А то я, когда вымокну, сильно насморком маюсь. Оно мне не надо.

— Пошли.

Они двинулись к ближайшему метро. Брать служебную машину, когда не было ярко выраженной экстренной необходимости, в управлении считалось дурным тоном. ОЗГИ обрастала своими обычаями, неписаными правилами и легендами.

— Так вот, — продолжил Артем. — У этого припанкованного…

— По-моему, чистой воды панк. Честный такой.

— Бога ради, я в этом движении ни ухом ни рылом. — Артем пожал плечами. — Если ты можешь отличить чуть-чуть припанкованного интеллигента от чистого панка, то, может быть, поделишься методом?

— Все просто, хотя этот вопрос очень далек от нашей работы. — Сергей улыбнулся. — Настоящий панк всегда оскорбителен. Для органов чувств, например. Он плохо пахнет, дурно выглядит и далек от понятия «культурное поведение». Оскорбителен его вид, надписи на майках и так далее. У чистого панка мало идолов. Он может нарушить любое табу. Например, господин Сорокин на спине носит надпись «Борман — герой!». Это оскорбляет сразу около миллиона людей, если не значительно больше, воспитанных на плакате «Борман — палач!». Восхвалять, причем между делом, лидеров нацистской Германии — это дурной тон и хамство. Припанкованный интеллигент на это не пойдет. Просто испугается. Для него существуют условности и табу. Фактически это такой интересный психологический выверт. Интеллигент так запутался в собственных нутах, запретах и моральных нормах, что всем своим видом кричит теперь об этом. Мол, помогите, тону! Тогда он нарочито культурно обрывает свою одежду, делает нейтральную татуировку, которую можно свести при случае, и никогда не ставит гребень на голове с помощью мебельного лака или масляной краски. Потому что это может повредить волосам. Пиво, яичный белок, — пожалуйста, но никакого экстрима. И он точно не станет носить майку с такими надписями, как у Сорокина. Настоящий панк яростно протестует против общества, окружающего его. Словно бы показывая внутреннее содержание этого общества. А интеллигент, припанкованный, протестует против своей же собственной натуры. Слабой, запуганной, эгоистичной, но своей. Причем его протест скорее больше похож на крик о помощи.

— Ого… — только и произнес Артем.

— Внушает? — Сергей посмотрел на аналитика сверху вниз.

— Еще бы… Ты где таких слов набрался?

— Вообще-то… — Сергей ступил на эскалатор. Стальная лента быстро понесла их вниз. — Вообще-то это не мои слова. Просто запомнил. В одном журнале была напечатана огромная статеища на эту тему. По типу, что такое панк и как его готовить, чтобы не отравиться. Так что наш Сорокин — это чистой воды панк. Без идей, устоев и сколь-либо сносной морали. В семнадцатом году такие были обычно анархистами.

— Круто, — решительно подвел итог Артем.

— Так что там насчет его глаз? — Иванов вернул разговор в рабочее русло.

— Было там какое-то особое выражение. Не страх, точно. Ему бояться нечего. Все места прикрыты, иначе программа в эфир бы не пошла. В то, что вернется тоталитарный режим, ни один журналист не верит, хоть и кричит об ужасах грядущего государственного террора на каждом углу. За что проплачено, как говорится. Так что силовых органов Павлу Адольфовичу бояться нечего. У меня даже создалось ощущение, что там было что-то вроде торжества.

— Чего-чего?

— Торжества. — Они сошли с эскалатора и направились к платформе. — Тут может быть несколько вариантов. Явный и в первую очередь напрашивающийся только один. Он рад, что пришли мы. Власть. Заметили. Стало быть, зацепил, укусил заметно. Признание его силы.

— Звучит примитивно.

— Согласен. — Артем пригладил волосы, растрепанные потоком воздуха из туннеля.

Подошел поезд. В вагонах было на удивление пусто для этого времени суток. Артем и Сергей сели подальше от других людей и продолжили разговор.

— Примитивно, — кивнул Артем. — Но пока, в качестве явных мотивов, можно только этот привести. Все остальное выглядит конспирологически. Но торжество было. Куда мы едем, кстати? В управление?

Сергей задумался:

— Нет, пожалуй, в управление еще рано. Времени не так много, а господин Сорокин нам ничего не сказал.

— К прокурору?

— А к нему-то чего? К нему можно под конец прийти. Он свое соло на трубе уже сыграл. Да и лучше будет заявляться к такому серьезному человеку подготовленными. Вот так. Какой у нас есть выбор?

— Невеликий. Действующие лица, Сорокин, девушка-порнозвезда, прокурор, ассистентка Сорокина, мэр…

— А его сюда каким боком?

— Как первопричину скандала с братом порнозвезды.

— Не. Тогда в эту колоду и хасидов российского разлива надо записывать. А с ними беседовать у меня желания нет.

— Из антисемитских побуждений?

— Нет. Из соображений здравого смысла. Им по существу дела сказать нечего. А вот брата нашей сексуально активной подруги я бы посетил. Где он у нас сидит?

Артем вытащил из кармана «Palm», что-то потыкал там стилом.

— Где набедокурил, там и сидит… — пробормотал аналитик. — На Васильевской. Дом три.

— Вот давай туда и завалимся.

— Тогда нам выходить.

Когда они поднялись на поверхность, на улице было темно. Небо полностью закрылось синими, до черноты, тучами, которые, казалось, цепляют своими животами за крыши домов.

— Быть мне мокрому… — пробормотал Артем. — Давай быстренько, а?

— Лови бомбиста.

Вскоре они были на Васильевской.

— А нас пустят? — поинтересовался Артем.

— Посмотрим, — ответил Сергей, толкая обшарпанную дверь отделения милиции. — Приветствую…

Дежурный, толстый молодой мужик, уже страдающий одышкой, равнодушно посмотрел на вошедших. Сергей выложил на стол удостоверения, но милиционер даже не глянул на них.

— Кто занимается делом Евгения Алтынина? — поинтересовался Иванов.

— Не положено, — проворчал дежурный.

— Тогда зови начальство, — сказал Сергей и добавил под нос: — Боров.

— Что? — мигом завелся мент. — Что сказал?

Толстяк привстал, зная, что надежно защищен от посетителя стеклом.

— Начальство зови!!! Мигом!!! — вдруг заорал Сергей. — Не видишь, с кем разговариваешь?! Или инструкцию напомнить?!

Дежурный хотел что-то ответить, набрал в грудь воздуха, от чего сделался еще объемнее, но из соседнего помещения вдруг громко спросили:

— Что за шум? Дежурный?!

— Виноват, товарищ майор. Явились тут…

— Кто такой борзый? — Майор высунулся из комнаты. — Иванов?

— Елки-палки! — Сергей пригнулся, стараясь получше рассмотреть говорившего через мутное стекло барьера. — Майор! Серегин!

— Он самый! Запускай их…

Через десять минут они уже сидели в кабинете.

— А потом передо мной поставили выбор, — говорил майор. — Или повышение, но задвинут куда-то в тмутаракань, или сюда. А тут и к дому ближе. И участок больше мне приглянулся. В общем, я все еще майор, но почти что… — Он ткнул пальцем в потолок. — Такие дела. А ты, я слышал, вообще плох был. — Серегин пододвинул Иванову стакан с чаем. — И не пьешь чего? Неужели потому что на работе?

— Как тебе сказать. С одной стороны, на работе не употребляю, а с другой… просто нельзя. Я свою цистерну выпил уже. Да так выпил, что едва на том свете не оказался.

— Да ну!

— Вот тебе и «ну». Совсем немного и с Господом Богом поручкался бы. Так что считай, заново родился. Когда меня из ментов турнули, мыкался все. Пока вот…

Сергей погладил эмблему на груди.

— Да уж. — Серегин выпрямился, хрустнули ремни. — Вижу… Такие дела. Не очень, скажу честно, я ожидал тебя увидеть в таком виде.

— Думаешь, мертвым лучше?

— Типун тебе на язык! — замахал руками майор. — Но после ваших проверок у нас эту форму никто не любит.

— А что, скажешь, не по делу проверки?

— По делу, — нехотя признал Серегин. — По букве закона. Но только сам же помнишь, наверное, как тут не брать, если дом, жена, квартира, дети. Все жрать хотят!

— Жрать все хотят, это верно, — кивнул Иванов. — Но не все берут, как ты выразился. Так что…

Серегин досадливо крякнул:

— Ладно, ни к чему этот разговор. Зачем пришел-то?

— Евгений Алтынин у тебя сидит?

— Этот тортометатель, что ли? — удивился майор. — И ты туда же! Как вы задолбали с этим Алтыниным, скорей бы его уже куда-нибудь скинуть.

— А что, кто-то еще приходил?

— А как же! Газетчиков понабежало в первый день, думал, живьем сожрут! Ничего себе, спокойный район… Тебе он зачем?

— Для разговора…

— Не положено, — скривился Серегин.

— Ладно, ладно, — понизив голос, сказал Иванов. — Положено. Ты, в отличие от толстяка своего, инструкции знаешь. Так что давай не будем…

Майор снова крякнул, хлопнул себя ладонью по колену.

— Ну, инструкции так инструкции. У тебя есть пятнадцать минут, согласно предписанию. — Серегин козырнул и вышел.

— Обиделся, — пробормотал Артем.

— Работа у нас такая, — глядя в одну точку, ответил Сергей.

Майора они больше не видели. Алтынина привел какой-то сержант. Усадил парнишку на стул, встал у дверей, игнорируя вопросительный взгляд Иванова.

— Значит, все по инструкции, — сказал Сергей. — Хорошо. Господин Алтынин?

— Да. — Парнишка был худ, небрит, нечесан и немыт. От него ощутимо разило грязным телом, камерой, затхлостью. Тусклый взгляд, в котором читалась безграничная усталость, какая бывает после буйной истерики.

«Пациент дурки, — подумал Сергей. — Странно, что этого еще никто не увидел».

— Юлия Алтынина приходится вам сестрой?

Взгляд арестованного оживился. Но ненадолго.

Парнишка кивнул.

— Скажите, она приходила на днях?

— Кто?

— Ваша сестра. Юлия.

— Нет.

— И вы с ней не общались после ареста?

— Нет.

— Припомните хорошо, — с нажимом спросил Иванов. — Может быть, звонили?

— Нет.

— А передавали какую-то информацию, может быть…

— Нет.

Сергей удивленно почесал затылок.

— Тогда скажите, пожалуйста, вы с кем-нибудь вообще общались после ареста?

— Нет.

— С адвокатом, может быть?

— Нет…

— Общался он, — подал голос от дверей сержант. — Псих долбанный.

— И что? — спросил у сержанта Артем.

— И ничего. Сидел и тупил вот так вот.

— Как вы считаете, Женя, ваша сестра…

— Что вы пристали!? — неожиданно заорал Алтынин. — Что вы пристали!? Что вы все про Юльку спрашиваете!? Задолбали! Суки! Не была она у меня! Не была! И все ей по херу, шлюхе продажной! Вам ясно?! Шлюха она! Понятно! И не знаю я ее! Не знаю! Сколько можно спрашивать? Не знаю и не приходила! Ходят и ходят! Не приходила она! Не звонила, не писала! Суки!

— Начинается, — вздохнул сержант. Он высунулся в коридор и крикнул: — Ющенко! Опять…

В кабинет вломился высоченный здоровый лоб с устрашающей челюстью:

— Опять?!

При его виде Алтынин заверещал, закрылся руками и бросился в угол:

— Уберите! Уберите! Не хочу!

— А ну вставай, паскуда… — процедил Ющенко, выпячивая челюсть и становясь сильно похожим на кинематографического гоблина. — Вставай, а то…

На удивление, арестованный послушался. Он вскочил, прижавшись к стене и опустив глаза, замер.

— Пошел в камеру…

Ющенко и Алтынин вышли.

— Только его и боится, — вздохнул сержант. — Товарищ майор просил передать, что больше ничем помочь не может.

Сержант распахнул перед Ивановым дверь.

«Теплый прием», — подумал Сергей.

— Ничего не скажешь, весьма содержательная беседа получилась, — сказал Иванов, выходя на улицу. Воздух пропитался влагой, и дышать стало нечем. Лица прохожих были угрюмы, казалось, что каждого придавливает к земле невидимый груз отяжелевших небес.

— Ну почему же так саркастично? — удивился Артем. — Кое-что мы все-таки узнали.

— Например?

— К нему не приходила его сестра, и никаких контактов с ней подозреваемый не имел.

— Так он и скажет, что маляву передал…

— Может, и передал, хотя этот вариант мне кажется маловероятным.

— Почему? — спросил Сергей. Он рассматривал юркого молодого человека с внешностью, сильно напоминающей хорька, который активно крутился в толпе, наполняющей маленький рынок, расположенный неподалеку от милицейского участка.

— А господин Алтынин кажется мне человеком очень неадекватным. И то, как он в милицию загремел, только утверждает меня в этом мнении.

— Ты по поводу торта?

— Да и про это тоже. Дело в том, что бросатели всякого рода мучных изделий в сильных мира сего обычно люди идейные. И, как большинство идейных борцов, немного не в себе. Для них попасть за решетку — это как… Как медаль получить. В условиях неволи они мобилизуются, собирают волю в кулак и делают что-то заметное в обществе. Ну, конечно, в зависимости от личного масштаба. Так, например, Гитлер написал «Майн Кампф». Конечно, Алтынин ничего такого не напишет, но тюрьма для него — это признание. Как в американских боевиках придурки кричат: «Мы сделали это». Вот так и он. Сделал ЭТО. Теперь он герой, мученик, узник совести. И самым худшим для него вариантом были бы стандартные пятнадцать суток за хулиганство. Чем больше дадут, тем на более высокое древко его можно будет поднять в качестве флага. Так что на свободу он не рвется, и никому не писал, и не связывался, и помощи не просил. Более того, скандал вокруг Алтынина раздувают его же собратья по партии или по убеждениям. Всяким там отечественным хасидам эта история ни к чему. Да и мэру города тоже как-то без мазы сопляка душить по такому поводу. Но есть скандал, общественный резонанс, на который надо отреагировать… В общем, все это очень нехитрым образом спланированный пиар.

Сергей, казалось, даже не прислушивался к словам аналитика. Все его внимание сконцентрировалось на том самом юрком парнишке, которого Иванов про себя уже окрестил хорьком. И на милиционере, лениво постукивающем резиновой дубинкой по ноге.

— Ты не слушаешь? — спросил ею Артем.

— Слушаю, слушаю. — Сергей кивнул. — Ты хочешь сказать, что Алтынина засадили за решетку его же соратники.

— В общем, да.

— Стало быть, сам Алтыннн никак с сестрой не связывался.

— Скорее всего никак.

— А вот тот парниша, — Иванов указал на «хорька», — только что толкнул пакет не то герыча, не то кокса. И товарищ постовой все это отлично видел. Пойдем-ка…

Они двинулись в сторону рынка, но в момент, когда они переходили через дорогу, на них сердито рыкнула синяя «девятка», водитель крутанул пальцем у виска, зло стукнул по клаксону и умчался, оставив после себя голубое облако.

Иванов на какой-то момент отвлекся, а когда снова повернулся в сторону рынка, наркодилера уже не было. Сергей подбежал к месту, где тот только что стоял. Но ничего. Пусто.

— Красиво, — пробормотал Иванов и направился к постовому. Милиционер занервничал.

— Товарищ постовой, ваша фамилия? — Сергей ткнул в испуганное лицо удостоверением. — Ваша фамилия?

— Младший сержант Кудаев. — Черные глазки бегали.