Кей Скарпетта (№12) - Мясная муха

— Во что? Ты говоришь о католицизме или о Боге?

— О политике и власти. Я могу с закрытыми глазами увидеть, что в них нет ничего живого, и этот запах... запах смерти. Они пропитаны им насквозь.

— Спасибо, что сказала, — произнесла Люси. — Может, мне лучше выпить неразбавленного рома? Сырые яйца меня что-то не привлекают.

— Не привередничай, — Скарпетта налила в стакан Люси коктейль, добавив немного мускатного ореха. — Пей, пока не пришел Марино. Потом ничего не останется.

Люси улыбнулась. Единственное, что может заставить ее заткнуть нос — это запах детских пеленок. По сравнению с ним смрад разлагающегося тела с кишащими на нем трупными мухами — просто благовоние. А таких тел Люси видела немало, учитывая специфику их с тетей профессий.

— Это значит, что ты больше не веришь в вечность? — спросила Люси.

— Я верю в нее больше, чем когда-либо.

Большую часть жизни Скарпетта заставляла мертвых говорить. Языком болезней, различных травм, ранений, которые можно было истолковать с помощью науки или собственного опыта, иногда дедукции, порой граничащей с интуицией — в этом заключался ее дар. Но люди меняются, и Скарпетте пришлось признать, что даже после смерти мертвые не оставляют этот мир, продолжая существовать в сердцах людей, оставшихся на земле, и влиять на их жизни. Она скрывает это убеждение от своих недоброжелателей и, конечно, не упоминает о нем ни в лекциях, ни в интервью, ни в суде.

— Я слышала по телевизору, что человек умирает и пересекает черту, что-то в этом роде, — заметила Люси, пробуя коктейль. — Не знаю. Это довольно интересно. С возрастом у меня становится все меньше уверенности в некоторых вещах.

— Я заметила твой своеобразный процесс старения, — ответила Скарпетта. — В тридцать у тебя начнутся видения, и ты увидишь ауры. Будем надеяться, у тебя нет артрита.

Разговор происходил в старом доме Скарпетты, в Ричмонде. Это была каменная крепость, которую Скарпетта обустраивала с большой любовью, не жалея денег на мебель из дорогого дерева, прочные двери, отштукатуренные стены. Интерьер кухни и кабинета был тщательно продуман, начиная с микроскопа в кабинете и заканчивая изысканной газовой плитой на кухне.

Жизнь была прекрасна. Потом все изменилось и уже никогда не будет как раньше. Все пошло не так. Все было испорчено, потеряно навсегда. Три года назад ее жизнь катилась в пропасть. Скарпетта ушла с должности председателя Национальной Ассоциации судмедэкспертов, и губернатор Виргинии собирался ее уволить. Однажды ей пришлось снимать со стен своего кабинета рамки с рекомендациями, благодарностями, званиями. Теперь все это пылится где-то в коробках. До катастрофы Скарпетта была безупречно умна, совершенно уверена в своих знаниях, своей правоте, способности докопаться до любых ответов. Для некоторых она стала легендой в правоохранительных органах и системе уголовного права, другие продолжали считать ее холодной и высокомерной. Теперь же из всех ее подчиненных осталась только Роза, секретарь, которая переехала с ней во Флориду, объяснив это своим желанием уйти на пенсию и поселиться на западе Палм-Бич.

До сих пор Скарпетта не может забыть Бентона Уэсли. Несколько раз она пыталась встречаться с другими мужчинами, которые вроде прекрасно ей подходили, но каждый раз сбегала. Их прикосновения были так непохожи на его, они только воскрешали образы, которые она старательно пыталась забыть. Образы аварии, пожара, его искалеченного тела. Не стоило читать отчет о вскрытии... Нет, она должна была это сделать. Зачем она развеяла его прах? Так было нужно. Скарпетта думает об этом постоянно. Все кончено, действительно кончено, твердит она себе, вспоминая серый пепел в своих руках. Она вернула Бентона воздуху, морю, которое он так любил.

Скарпетта бредет из кухни с кружкой горячего кофе, в который раз подогретого в микроволновке.

— Вам что-нибудь принести, доктор Скарпетта? — голос Розы раздается из второй спальни, которая служит ей кабинетом.

— Ничего не поможет, — шутит Скарпетта, направляясь к ней.

— Чепуха, — любимое возражение Розы. — Я много раз говорила, если бы вы стали работать на себя, только добавили бы себе хлопот и головной боли. У вас и так забот хватает.

— Не это ли я тебе говорила, когда ты захотела переехать сюда со мной?

Роза отрывается от своего отчета, наблюдая за тем, как в комнату неторопливо входит бульдог Скарпетты и плюхается на пол. Она сидит за компьютером, исправляя отчет о вскрытии. Мозг, пробел, 1200 грамм, в пределах допустимых размеров. Снова опечатка. Стук пальцев по клавиатуре напоминает Скарпетте азбуку Морзе.

— Ко мне, Билли-Билли, — весело зовет она.

Пес поднимает голову, устремляя на нее любопытный взгляд.

— Его зовут Билли, — напоминает Роза. — Если вы постоянно будете называть его Билли-Билли, он подумает, что у него раздвоение личности или что он живет с эхом.

— Ко мне, Билли-Билли.

Бульдог лениво встает с пола. Снова раздается стук клавиш.

На Розе костюм персикового цвета, как всегда, шерстяной. Даже в такую жару она предпочитает надевать строгую одежду с длинными рукавами, когда выходит на улицу, чтобы полить цветы, собрать лаймы или выловить лягушат из бассейна. Роза гордая женщина, за ее кажущимся высокомерием скрывается хрупкая и мягкая натура. Из уважения к себе и своему боссу, Скарпетте, она тщательно следит за тем, чтобы каждый день ее одежда была чистой и выглаженной.

Розе и самой в душе нравится, что ее стиль немного устарел. Некоторые из своих вещей она носила, еще когда начинала работать у Скарпетты, примерно десять лет назад. Прическа Розы тоже не изменилась с тех пор, она завязывает волосы в пучок и наотрез отказывается красить их, чтобы скрыть седину. Для ее возраста у нее прекрасная фигура. Даже сейчас, в шестьдесят семь, мужчины находят ее привлекательной, но со дня смерти мужа Роза ни с кем не встречалась. Скарпетта видела, как она флиртовала только с одним человеком — Питом Марино. Конечно, не всерьез, но это продолжалось с тех самых пор, как Скарпетту назначили главным судмедэкспертом в Виргинии. Кажется, что это происходило в прошлой жизни.

Билли тяжело дышит, высунув язык. Ему еще нет года, он белый, только на спине длинная коричневая полоска. Он сидит у ног Скарпетты, заискивающе смотрит ей в глаза.

— У меня нет...

— Не произносите это слово! — восклицает Роза.

— Я не собиралась. Я хотела сказать его по буквам.

— По буквам он уже тоже понимает.

Билли знает слова пока и угощение. Он также может различать нет и сидеть, но чаще всего притворяется, что не знает их. Упрямство присуще его породе.

— Лучше тебе перестать это жевать, понял? — предупреждает его Скарпетта.

В последнее время Билли полюбил грызть двери и плинтуса, особенно в комнате Скарпетты.

— Это не твой дом, и мне придется оплачивать тут ремонт, когда мы уедем, — грозит пальцем Скарпетта.

— Было бы еще хуже, если бы это был твой дом, — говорит псу Роза.

Он продолжает смотреть на Скарпетту, виляя хвостом.

— Со счетами я разобралась, — Роза протягивает Скарпетте свежую корреспонденцию. — Есть несколько личных писем, журналы и все такое. А это от Люси.

Она показывает большой конверт, на котором маркером аккуратно выведено имя Скарпетты, обратный адрес — офис Люси в Нью-Йорке — тоже написан маркером. На конверте крупными буквами помечено — «Лично». Давняя привычка Скарпетты — смотреть на почтовые штемпели, в этот раз они довольно необычные.

— У ее округа не такой почтовый код, — говорит она. — Люси всегда отправляет все по электронной почте. Так быстрее. Она не пишет обычных писем, последний раз это было еще в колледже.

Роза, похоже, не придает этому большого значения.

— Поверхностный человек верит в удачу или в обстоятельства. Сильный человек верит в причину и следствие, — цитирует она Ральфа Уолдо Эмерсона. Это одна из ее любимых цитат.

Роза встряхивает конверт.

— Кажется, ничего опасного, — дразнит она. — Если у вас опять приступ паранойи, я могу открыть сама, но тут написано «Лично»...

— Ладно, — Скарпетта берет письмо Люси и остальную корреспонденцию.

— Доктор Ланье из Батон-Руж оставил вам сообщение, — Роза снова начинает стучать по клавишам. — Это касается дела Шарлотты Дард. Он сказал, что в понедельник вы получите все материалы. Казался взволнованным. Просил срочно звонить, если вы что-то выясните.

Она поднимает глаза на своего босса, ее взгляд всегда напоминает Скарпетте взгляд учительницы, которая вот-вот задаст какому-нибудь недотепе-ученику коварный вопрос.

— Думаю, что с этим делом не все так однозначно. Это не простая передозировка.

Скарпетта чешет Билли за ухом:

— Причина ее смерти не такая явная. Это плохо. Еще хуже то, что дело восьмилетней давности.

— Не понимаю, почему это вдруг стало так важно, неужели им больше нечем заняться? Если я не ошибаюсь, у них там и без того забот хватает с этими загадочными убийствами и похищениями.

— Я тоже не могу понять, почему он этим интересуется, — отвечает Скарпетта. — Но факт остается фактом, и я обязана сделать все, что в моих силах.

— Потому что больше некого позвать.

— Можно позвать меня, правда, Билли-Билли?

— В общем, доктор Эхо, вот что я вам скажу. Этот следователь что-то не договаривает.

— Лучше бы ему этого не делать, — замечает Скарпетта, выходя из комнаты.

26

Люси срочно нужно в туалет.

Но останавливаться на бензоколонке или на любой другой стоянке нельзя. Она разгоняется до ста миль в час, игнорируя предупреждения Руди, пытается сосредоточиться на темной дороге и не думать о туалете. Путь занял у нее вдвое больше запланированного времени, но, несмотря на это, она успевает с запасом в тридцать пять минут. Люси звонит Руди.

— Приближаюсь, — говорит она. — Где-то надо припарковать эту штуковину.

— Заткнись, — приказывает кому-то Руди. На фоне его голоса громко работает телевизор. — Не заставляй меня повторять еще раз.

27

Излюбленное занятие Рокко Каджиано — часами сидеть в саду, потягивая пиво, которое обычно подают в высоких стаканах. Рокко предпочитает светлое пиво, пшеничное не любит. Он никогда не понимал, каким образом у него получается выпить три литра пива за один присест. Такое же количество воды он бы и за день не выпил, а может, и за все три. Его всегда интересовало, сколько же он может выпить пива, вина, шампанского или коктейля, если едва допивает стакан воды.

Рокко ненавидит воду. Возможно то, что ему однажды сказал экстрасенс, правда — он утонул в прошлой жизни. Ужасный способ умереть. Он часто думает об одном убийце в Англии, который топил своих жен в ванной, хватая их за ноги и погружая в воду с головой. Они не могли ничего сделать, только беспомощно били руками по воде, словно задыхающиеся рыбы плавниками. Это стало навязчивой идеей для Рокко, когда он начал ненавидеть свою первую жену, а потом и вторую. И все-таки здравый смысл победил, ведь если бы судмедэксперт обнаружил на шее его жены синяки, ему пришлось бы платить сумму, в несколько раз превышающую алименты. Даже если он правда утонул в прошлой жизни и думал, что утопить кого-то — хороший способ избавиться от человека, это не объясняло загадку, почти биологический феномен — сколько он может выпить алкоголя и почему не способен допить один стакан обыкновенной воды.

Никто не мог ответить ему на этот вопрос. Маленькие неразрешимые загадки всегда не давали Рокко покоя, словно камешек в ботинке.

— Видимо, когда пьешь пиво, чаще отливаешь, — Каджиано поднимает этот вопрос почти на каждой вечеринке. — Тогда место освобождается, так ведь?

— Если выпьешь три литра воды, тоже обмочишься, мало не покажется, — возразил таможенный инспектор из Голландии.

Это было несколько месяцев назад, когда Рокко и еще несколько человек из группировки Шандонне сидели в маленькой пивной в Мюнхене.

— Ненавижу воду, — сказал Рокко.

— Тогда как ты узнал, что от пива больше хочется отлить, чем от воды? — спросил капитан немецкого корабля.

— Он не знает.

— Да, Рокко, ты должен это проверить.

— Мы будем пить пиво, а ты давай воду, потом посмотрим, кто быстрей побежит в туалет.

Кто-то произнес пьяный тост, все засмеялись и чокнулись бокалами, расплескав пиво на стол. Это был отличный денек. До того как отправиться в пивную, они ходили в нудистский парк. Мимо проехал голый велосипедист. Таможенный инспектор орал ему на голландском, чтобы не гнал, капитан орал по-немецки, что у него слишком маленький член, а Рокко орал по-английски, что он может не волноваться о своем пенисе, который не попадет в спицы, потому что даже не свисает с седла. Велосипедист не обратил на них внимания.

Женщины загорали голыми в парке и, казалось, даже не замечали, что мужчины на них пялятся. Рокко и его дружки обнаглели до такой степени, что подходили к какой-нибудь женщине, мирно лежащей на полотенце, и начинали обсуждать ее интимные места. Обычно она переворачивалась на живот и продолжала спать, или читать журнал, а мужчины обсуждали ее попку, словно это был холм, на который они могли бы забраться. Возбуждение Рокко делало его подлым, и он говорил всякие мерзкие непристойности до тех пор, пока дружки не уводили его. Особенно Рокко раздражали геи, шныряющие по парку. Он считал, всех гомосексуалистов нужно кастрировать и казнить, сам бы с удовольствием сделал это и посмотрел, как они наложат в штаны от страха.

— Это научный факт, что когда тебя пытают или убивают, ты не можешь не обделаться, — сказал он уже в пивной.

— Какой еще научный факт? Я думал ты адвокат, а не ученый.

— Ты в этом так уверен? Откуда ты знаешь? Сам снимал с них штаны, чтобы посмотреть? Чтобы убедиться, обделались они или нет?

Взрыв хохота.

— Да, тогда ты точно это знаешь. Если это правда, то меня мучает один вопрос. Ты со всех мертвецов штаны снимаешь? Думаю, у нас есть право это знать. Если, к примеру, я умру, ты что с меня тоже штаны снимешь?

— Если ты умрешь, — ответил Рокко, — то уже ни черта не узнаешь.

Не вовремя вспомнились ему эта пьяная вечеринка и наставления врача. У Рокко гастрит и слабый кишечник из-за стресса, курения и пьянства. Все болезни в жизни происходят из-за стресса, курения и алкоголя, всегда ворчит Рокко, выходя из кабинета врача. Обычно он подает заявление о возмещении расходов за медицинское обследование и возобновляет свой образ жизни.

Рокко сидит в отеле, к голове приставлен кольт со взведенным курком. Его мочевой пузырь и кишечник непроизвольно расслабляются.

28

К пристани «У Джека» вперемежку пришвартованы трейлеры, мелкие суденышки, катера и лодки. Чтобы они не врезались в причал, по краям висят старые шины.

На берегу лежат несколько пирог или каноэ, и небольшой гниющий катер, которому больше не суждено катать водных лыжников. На стоянке для лодок очень грязно, на заправке два насоса, один для обычного бензина, другой для дизельного топлива. Джек работает с пяти утра до девяти вечера в своем офисе, на стене которого висят облупившиеся картинки с изображениями различных рыб. Календарь над старым столом пестрит глянцевыми фотографиями дорогих лодок, способных разгоняться до шестидесяти миль в час.

Без кондиционера и туалета позади здания, Джек оказался бы лишен всех современных удобств, что его совершенно не расстроило бы. Он родился, чтобы прожить сложную жизнь, вырос готовый принести любую жертву и остаться здесь, в своей родной стихии, рядом с водой и ее обитателями, рядом с деревьями, поросшими мхом.

Те, кто часто приезжают на его пристань за бензином, могут оставить свои лодки и спокойно отправиться за продуктами на материк. Есть люди, которые неделями рыбачат и живут на лодках, они также оставляют свои машины и прицепы для лодок на стоянке у пристани.

Джеку нет дела до того, оставят ли у него на стоянке джип «чероки» или простой побитый трейлер, он занимается своим делом, даже если догадывается, что некоторые люди нечисты на руку. Однако таких людей он угадывает легко, словно по запаху. Например, когда два года назад он впервые увидел Болотную Леди, сразу почуял неладное. Но вопросов он не задает.

Бев Киффин достает из люка пляжную сумку и перебирается на корму. Она бросает якорь, затем привязывает лодку к причалу. Джек быстро идет ей навстречу, машет рукой.

— Кто к нам пожаловал! Болотная Леди! — кричит он. — Помочь?

Пристань освещена фонарями, вокруг которых носятся стаи насекомых. Джек бросает канат.

— Оставлю ее здесь на пару часов, — Бев ловит веревку, делает петлю и привязывает лодку. Потом откидывает брезент и достает пустые канистры.

— Наполни их. Сколько сейчас стоит?

— Доллар восемьдесят пять.

— Черт, — Бев запрыгивает на пристань, она двигается довольно ловко для женщины ее габаритов. — Просто грабеж.

— Не я назначаю цены, — смеется Джек.

Он высокий, лысый, смуглый и сильный, словно кипарис. Сколько бы раз Бев сюда ни приезжала, на нем всегда была оранжевая бейсболка с эмблемой «Харлей Дэвидсон» и он постоянно жевал табак.

— Ты туда и обратно? — Джек сплевывает и вытирает рот грубой, обветренной рукой.

— Да, только на берег.

Бев роется в сумке в поисках ключа, привязанного к поплавку — на случай, если ключ упадет в воду. Глазами она ищет на стоянке джип «чероки».

— Пожалуй, заведу его, проверю, вдруг аккумулятор сдох.

— Ну если сдох, — говорит Джек, расставляя четыре канистры возле насоса, — можно и зарядить.

Бев наблюдает, как Джек садится на корточки и наполняет канистры бензином, счетчик мерно отсчитывает ее денежки. Его затылок почему-то напоминает притаившегося аллигатора. Раньше она приезжала сюда раз десять за год, сейчас стала наведываться чаще, а он и понятия не имеет, кто она такая. И слава богу. Она смотрит на внедорожник, вспоминая, заправляла его в прошлый раз или нет.

Бев залезает в кабину и поворачивает ключ зажигания, с облегчением заметив, что бензина еще половина бака. Если кончится, в конце концов, можно заправиться на любой стоянке. Она включает фары и подает назад, останавливаясь возле самой пристани. Пока она достает бумажник и отсчитывает деньги, Джек стоит возле двери, вытирая руки о тряпку.

— Сорок четыре доллара сорок центов, — говорит он. — Я отнесу канистры в лодку и присмотрю за ними. Вижу, ты взяла с собой маленького друга? — Он имеет в виду пистолет. — Собираешься оставить его в лодке? Я бы на твоем месте так его не бросал. Смотри, поосторожнее с этой штуковиной. Если стрелять из нее в аллигаторов, они только свирепеют.

Бев поверить не может, что чуть было не уехала, оставив пистолет в лодке. Что-то с ней сегодня происходит. Да еще колено болит.

— И еще одно, Джек, — добавляет она, наблюдая, как он спускается в ее лодку, — наполни трюм льдом.

— Сколько надо? — Джек приносит пистолет и осторожно кладет его на заднее сиденье джипа.

— Думаю, сто фунтов хватит.

— Видимо, собираешься хорошенько затариться сегодня, — он запихивает тряпку в задний карман старых засаленных джинсов.

— Продукты здесь быстро портятся.

— Значит, еще двадцать баксов. Три я тебе скинул.

Бев протягивает ему две десятки, даже не поблагодарив за скидку.

— В девять я ухожу, так что если опоздаешь...

— Не опоздаю, — говорит Бев, разворачивая машину.

Она никогда не опаздывает, ей не нужны напоминания.

На одной из передних дверей нет стеклоподъемника и ручки.

— Я мог бы тебе все починить, если оставишь ключи, — предлагает Джек.

Бев бросает взгляд на дверь.

— Неважно, — говорит она. — Все равно никто, кроме меня, на этой развалюхе не ездит.

29

В северном крыле дома находится комната для гостей, окна которой выходят на океан. Напротив окна стоит большой стол Скарпетты, обычный дешевый компьютерный стол, ничего особенного.

Вдоль стен — сплошь книжные шкафы, которые стоят настолько тесно, что до некоторых выключателей почти невозможно дотянуться, приходится использовать переходники. Светлая мебель с кленовым шпоном контрастирует с великолепными антикварными предметами интерьера — восточными коврами, стеклом, фарфором — которые Скарпетта коллекционировала на протяжении всей своей карьеры. Однако основная часть антиквариата и почти вся утварь находятся на хранении на складе ценной посуды в Коннектикуте. С этим хламом Скарпетта заперла там и свое прошлое.

С тех пор как два года назад Люси перевезла ее вещи на склад недалеко от Нью-Йорка, где жила и работала, Скарпетта больше их не видела. Скучает ли она по своей старой мебели? Нет, да и какой в этом смысл? Непонятно почему, но даже мысль об этом ее угнетает.

Конечно, кабинет Скарпетты в этом доме тоже весьма удобный, но его не сравнить с просторным и изысканно обставленным кабинетом в Ричмонде, где было много места для работы, горы аккуратно уложенных папок с файлами, массивный стол из вишневого дерева. Дом Скарпетты в Ричмонде был построен в модном итальянском стиле, стены оштукатурены под старину, отделаны западноевропейским эвкалиптом. Если он не выглядел красивым раньше, то стал просто великолепным после того, как Скарпетта его переделала, пытаясь избавиться от прошлого, от мыслей о Бентоне и Жан-Батисте. Но не помогло. Призраки прошлого не отпускали ее.

Ей снилось, что Бентон жив, что Жан-Батист снова пришел убить ее, каждую ночь она просыпалась в холодном поту. Любой скрип в доме или свист ветра за окном заставляли сердце бешено колотиться. Каждый раз рука сама тянулась за пистолетом. Однажды она вышла из своего великолепного дома и больше не вернулась, даже для того, чтобы забрать вещи. Об этом позаботилась Люси.

Скарпетта переезжала из одного отеля в другой, словно путник, у которого нет цели, она отгородила себя глухой стеной от боли, от несправедливого мира, лишь изредка принимая предложения выступить частным консультантом. Очень скоро она столкнулась с горькой реальностью: некомпетентностью следователей, безразличием полиции и судмедэкспертов. В конце концов ей пришлось поселиться в другом доме, просто потому что где-то надо было поселиться. Она больше не могла изучать дела, сидя на кровати в гостинице.

— Уезжай на юг, подальше, — заботливо сказала ей однажды Люси. Это было в Гринвиче, Коннектикут. Скарпетта жила там в маленькой гостинице, прячась от всего мира. — Ты еще не готова к Нью-Йорку, и ты точно еще не готова работать на меня.

— Я никогда не буду работать на тебя, — серьезно сказала Скарпетта, избегая смотреть в глаза племяннице.

— Это ниже твоего достоинства, да? — Люси тоже была уязвлена.

Через минуту они уже ругались.

— Я тебя вырастила, — кричала Скарпетта. Она сидела на кровати, выпрямившись, в явном возбуждении. — Моя чертова сестра, которой все так восхищаются, хваленая писательница детских книжек, а сама понятия не имела, как вырастить собственного ребенка. Подбросила меня на твой порог... То есть, наоборот.

— Ага, оговорка по Фрейду! Я была нужна тебе больше, чем ты мне!

— Ну уж нет. Ты была маленьким монстром. Когда ты, десятилетняя, ворвалась в мою жизнь, словно Троянский конь, я имела глупость впустить тебя. И что потом? Что потом? — рыдала Скарпетта, всегда логичная, сильный начальник, доктор, адвокат. — Тебе надо было обязательно стать гением, да? Несносный ребенок... — голос Скарпетты задрожал. — А я не могла тебя бросить, неблагодарный ребенок, — слезы мешали ей говорить. — Если бы Дороти захотела тебя вернуть, я бы судилась с этой дрянью и доказала бы, что она никудышная мать.

— Она была никудышной матерью и осталась ею, — Люси тоже начала плакать. — Ты называешь ее дрянью? Это все равно, что обвинять преступника в совершении преступления. Распад личности. Господи, почему твоя сестра сумасшедшая? — рыдает Люси.

Они сидят на кровати плечом к плечу.

— Она словно сказочный дракон, с которым ты борешься всю свою жизнь, — сказала Скарпетта. — Ты правда борешься с ней. Для меня она просто маленький кролик, путающийся под ногами. Я не трачу силы на кроликов, потому что у меня нет времени.

— Пожалуйста, уезжай на юг, — попросила Люси, вытирая глаза. — Ненадолго. Пожалуйста. Уезжай туда, где родилась, и начни все сначала.

— Я уже не в том возрасте, чтобы начинать все сначала.

— Что за ерунда! — засмеялась Люси. — Тебе всего сорок шесть, на тебя заглядываются на улице, а ты даже не замечаешь. Ты еще та кошечка!

Скарпетту называли кошечкой единственный раз, когда она подвергалась большой опасности и ей необходима была охрана. Общаясь по рациям, охранники называли ее кошечкой. Скарпетта не знала, что они имеют в виду.

Она переехала на юг, в Дэлрей-Бич. Теперь она жила недалеко от своей матери и сестры, но все же на безопасном расстоянии от них.

Кабинет Скарпетты завален бумагами, документами, слайдами, половина этого громоздилось на полу, можно запросто споткнуться, пробираясь к столу. Вот почему, входя в кабинет, Скарпетте, любящей порядок во всем, было трудно сохранить самообладание. Книжные полки забиты книгами, некоторые медицинские и правовые тома стоят в два ряда. Редкие же экземпляры, хорошо защищенные от солнца и влаги, хранятся в маленькой соседней комнате, видимо, спроектированной под детскую.

Скарпетта ест свежий салат из тунца, приготовленный Розой, и просматривает почту. В первую очередь она открывает конверт с пометкой «Лично». Письмо, скорее всего, от Люси, или от кого-нибудь еще в ее офисе. К изумлению Скарпетты, она обнаруживает внутри еще один маленький белый конверт, на котором каллиграфическим почерком написано «Мадам Кей Скарпетте, бак. юр. наук».

Она роняет конверт на стол и выскакивает из комнаты. Молча пробегает мимо Розы на кухню, чтобы взять бумагу для заморозки продуктов.

30

Такси напоминают Бентону насекомых.

За время своей ссылки он даже начал испытывать симпатию к некоторым их видам. Древесные клопы очень похожи на маленькие зеленые побеги. Прогуливаясь по парку, Бентон часто высматривает в кустах древесного клопа или богомола, увидеть которого считается хорошим предзнаменованием, хотя после того, как он нашел одного, его жизнь не спешила меняться в лучшую сторону. Может, когда-нибудь все станет по-другому. Божьи коровки приносят удачу, это всем известно. Если божья коровка нечаянно залетает в его квартиру, Бентон выносит ее на улицу и сажает на ближайший куст, сколько бы ступенек ему бы ни пришлось для этого преодолеть.

Однажды за неделю он спас десять божьих коровок, выдумав, что это одна и та же заигрывала с ним, прилетая к нему домой. Он верит, что любой добрый поступок будет вознагражден, как верит и в то, что зло будет наказано. До того как Бентон исчез из жизни Скарпетты, они часто об этом спорили. Скарпетта в это верила, Бентон — нет.

Сейчас, сидя в такси, направляющемся на юг, он вспоминает один из таких разговоров:

Часто мы не знаем, почему происходят те или иные вещи, Бентон. Но причина есть для всего.

Он слышит свой собственный голос:

Откуда ты знаешь?

Какая может быть причина для того, чтобы чью-либо сестру, дочь, брата, родственника, кого угодно, насиловали, пытали, убивали?

Тишина. Водитель такси слушает хип-хоп.

— Выключите, пожалуйста, — спокойно произносит Бентон, на этот раз вслух.

А как насчет старой женщины, которую убило молнией только потому, что ручка ее зонта была металлической?

Скарпетта не отвечает.

Хорошо, а семья, которая задохнулась от углекислого газа, потому что никто не сказал им, что в камине нельзя разводить огонь на древесном угле, особенно с закрытыми окнами? Какая причина, Кей?

Он продолжает ощущать ее, словно чувствует запах ее любимых духов.

Какова же причина того, что я умер и навсегда ушел из твоей жизни?

Этот спор затянулся, только теперь никто не может ответить на его вопросы. Какова же причина всего того, что случилось с ним? Через столько лет она наверняка ее придумала.

Ты слишком многое пытаешься объяснить логически, Кей. Ты забыла наши беседы об отрицании.

Мысли Бентона переключаются на другую тему. Такси, набитое его вещами, неторопливо пробирается сквозь сумерки по направлению к Манхэттену. Водитель даже не пытался скрыть свое неудовольствие, когда увидел, что у Бентона с собой куча багажа. Однако Бентон поступил очень умно: остановил такси на улице и в сумерках водитель даже не заметил багаж, пока не встал перед выбором — уехать, или принять довольно прибыльное предложение поездки в Нью-Йорк.

Водителя зовут Роберт Лири, белокожий брюнет с карими глазами, рост примерно пять футов десять дюймов, вес — восемьдесят фунтов. Все это, включая личный номер на карточке водителя, Бентон записал в кожаный блокнот, с которым никогда не расставался. Как только окажется в отеле, перепишет все это в ноутбук. С тех пор как Бентон участвует в программе по защите свидетелей, он записывает все свои действия, адреса, где жил, людей, которых встречал, особенно несколько раз, записывает погоду и даже то, что ест.

Роберт Лири уже несколько раз пытался завязать разговор, но Бентон молча смотрит в окно. Конечно, водитель и не догадывается, что этот загорелый человек с тонкими чертами лица, маленькой бородкой и бритой головой просчитывает вероятности, изучает и обдумывает тактические ходы со всех возможных позиций. Несомненно, этот парень жалеет, что взялся отвезти этого чудака, у которого, судя по истрепанному виду его багажа, сейчас не лучшие времена.

— Уверены, что сможете заплатить? — в третий раз спрашивает он. — Будет не дешево, все зависит от транспорта, от дорог, которые снова перекроют в городе. Сейчас никогда не знаешь, какие улицы они перекроют. Безопасность. Это что-то. Я, например, не любитель пистолетов и людей в камуфляже.

— Я могу заплатить, — отвечает Бентон.

Фары встречных машин освещают его мрачное лицо. Бентон уверен в одном, попытка Жан-Батиста убить Скарпетту не имеет значения, кроме того что она смогла выжить. Слава богу, слава богу. Другие попытки уничтожить ее тоже не имели значения, кроме того что они все провалились. Бентон хорошо осведомлен о деталях, конечно, он знает не все, но в новостях рассказали достаточно.