Джек Потрошитель

Как художника его не интересовали женщины с красивым телом. Он часто говорил, что женщина нормального телосложения скучна и тривиальна. В письме своим американским подругам Этель Сэндз и Энн Хадсон, Сикерт восхищался своими последними натурщицами. Он писал, как возбуждает его «роскошная бедность их класса». Ему нравилась их «повседневная грязная, старая, изодранная одежда». В другом письме, написанном Сикертом в возрасте 20 лет, он замечал, что его не интересуют женщины, не достигшие сорокалетия.

Марта Табран была невысокой, полной, некрасивой женщиной средних лет. В момент убийства на ней были зеленая юбка, коричневая нижняя юбка, длинный черный жакет, черный капор и тяжелые ботинки — «все очень старое и ветхое», как отмечалось в полицейском рапорте. Марта вполне соответствовала вкусам Сикерта, но виктимология пока еще не совсем наука. Хотя жертвы серийных убийц часто походят друг на друга, что и привлекает к ним внимание преступников, мы не можем предполагать, что жестокий психопат выбирает именно таких людей. Почему Джек Потрошитель выбрал именно Марту Табран, а не какую-нибудь другую проститутку сходной внешности, останется загадкой, хотя объяснение может оказаться вполне прозаическим.

Но каковы бы ни были его мотивы, убийство Марты Табран преподало преступнику очень полезный урок: когда теряешь над собой контроль и наносишь жертве тридцать девять ран, то оказываешься весь в крови. Несмотря на то что преступник не оставил кровавого следа ни на лестнице, ни где-нибудь поблизости (если предполагать, что свидетели точно описали место преступления), его руки, одежда и верхняя часть ботинок должны были быть окровавлены, что затруднило ему пути к отступлению. Для образованного человека, подобного Сикерту, который знал, что болезни переносятся не миазмами, а микробами, обнаружить себя с ног до головы залитым кровью проститутки было бы совершенно отвратительно.

Причиной смерти Марты Табран была потеря крови, вызванная множественными ножевыми ранениями. В Ист-Энде не было приличного морга, поэтому доктор Киллин производил вскрытие в ближайшем сарае. Ранение в область сердца оказалось «достаточным, чтобы вызвать смерть». Ножевая рана в сердце даже без повреждения артерий может привести к смерти, если раненому не оказать немедленной медицинской помощи. Но иногда люди выживают и после того, как им наносят рану в сердце ножами, шилом для колки льда и другими инструментами. Вызывает остановку сердца не сама рана, а утечка крови из перикарда, то есть внешней оболочки сердца.

При вскрытии было обнаружено, что перикард Марты Табран был наполнен кровью. Это не просто медицинский феномен. Удивительно, как долго она оставалась жива, пока кровь вытекала из ран на ее теле. При вскрытии важны самые мельчайшие детали, но из отчета доктора Киллина мы не можем сказать даже, было ли орудие преступления обоюдоострым или имело только одну режущую поверхность. Мы не знаем, под каким углом наносились раны, что позволило бы определить положение преступника в момент убийства. Не знаем мы, в каком положении находилась жертва. Стояла она или лежала? Были ли раны крупными, с рваными краями, что возможно, если жертва начинает сопротивляться или продолжает двигаться? Имело ли орудие убийства гарду — которую часто ошибочно называют эфесом (эфесы имеются только на мечах)? Гарды на ножах оставляют синяки и ссадины на коже жертвы.

Реконструкция сцены гибели жертвы и определение типа оружия часто становятся первыми штрихами к портрету убийцы. Детали проясняют его намерения, эмоциональное состояние, поступки, фантазии, а иногда дают ключ к роду его занятий или профессии. Можно было также определить рост преступника. Рост Марты составлял пять футов три дюйма (160 см). Если убийца был выше ее и в момент убийства оба стояли, первые раны должны были быть нанесены сверху вниз. В таком положении убийце было бы трудно нанести жертве раны в живот или в область гениталий. Это возможно только при очень небольшом росте преступника. Скорее всего, подобные раны были сделаны, когда жертва уже лежала на земле.

Доктор Киллин предположил, что убийца был очень силен. Прилив адреналина, вызванный яростью, всегда увеличивает силы преступников. Но Потрошителю вовсе не нужна была нечеловеческая сила. Если его орудие было заостренным и очень острым, он с легкостью мог разрезать им кожу, органы и даже кости. Доктор Киллин ошибочно предположил, что преступник пробил грудину жертвы с помощью другого орудия. В результате полиция пришла к выводу о том, что у преступника было два орудия — нож и кинжал, а следовательно, он одинаково хорошо владеет обеими руками.

Даже если это и так, образ человека, одновременно наносящего Марте удары кинжалом и ножом, кажется абсурдным и невероятным. В таком положении преступник должен был и сам пораниться. Анализ медицинского отчета никоим образом не указывает на способность убийцы наносить удары обеими руками. Левое легкое Марты повреждено в пяти местах. На сердце обнаружена одна рана. Когда жертва стоит перед преступником, то правша, скорее всего, нанесет большую часть ударов именно в левую сторону тела жертвы.

Повреждение грудины также не позволяет прийти к тем выводам, которые сделал доктор Киллин. Нож с заостренным концом может с легкостью пробить любую кость, даже череп. За несколько десятилетий до появления Потрошителя в Германии мужчина убил свою жену, пробив ей ножом грудину. Судебные медики пришли к выводу, что обычный «столовый нож» прошел через кость так легко, «словно это было масло». Края раны говорили о том, что столовый нож рассек грудину, а затем повредил правое легкое, перикард и аорту.

Предположение доктора Киллина о том, что преступник для убийства Марты Табран использовал два орудия, основывалось на различиях в размерах ран. Однако это можно объяснить тем, что орудие убийства имело заостренный конец и расширяющееся к рукоятке лезвие. Ножевые ранения могли иметь различную ширину в зависимости от глубины, поворота лезвия и эластичности тканей или органов тела. Нам трудно определить, что доктор Киллин называл ножом и кинжалом, но под ножом обычно понимают лезвие с одной режущей поверхностью, а кинжалом называют узкое обоюдоострое лезвие с заостренным концом. Термины «нож» и «кинжал» часто используются обывателями как синонимы, примерно так же, как «пистолет» и «револьвер».

Изучая преступления Потрошителя, я изучила различные типы режущих инструментов, которыми он мог бы воспользоваться. Разнообразие поражает, даже подавляет. Британцы, путешествующие по Азии, привозили домой самые различные сувениры, вполне пригодные для убийства. Индийский «пеш кабз» (pesh kabz) является идеальным примером оружия, с помощью которого можно нанести раны различной ширины в зависимости от глубины. Мощное стальное лезвие этого «кинжала» могло оставить такие раны, которые поставили бы в тупик даже современного эксперта.

Изогнутое лезвие, закрепленное на рукоятке из слоновой кости, имело в ширину полтора дюйма (3,8 см) у основания, а затем сужалось и становилось острым, как игла. У основания лезвие имело только одну режущую поверхность, но примерно с середины оно становилось обоюдоострым. Я купила такой кинжал у антиквара. Это орудие было изготовлено в 1830 году. Его можно с легкостью спрятать за поясом, в ботинке или в глубоком кармане — а возможно, даже в рукаве. Изогнутое лезвие восточного кинжала, называемого «джамбья» (djambia), изготовленного в 1840 году, также могло оставлять раны различного размера, хотя и являлось обоюдоострым по всей длине.

Викторианцы любили красивое оружие, предназначенное для убийства людей. Англичане собирали целые коллекции холодного орудия во время путешествий на Восток, а также покупали ножи и кинжалы в местных лавочках и на базарах. Однажды я нашла замечательный антикварный магазин с огромным выбором оружия викторианской эпохи в Лондоне, а потом еще пару в Сассексе. Чего здесь только не было: кинжалы, кукри, кинжалы, напоминающие ветку дерева, кинжалы, замаскированные под трости, крохотные револьверы с шестью зарядами, которые с легкостью могли поместиться в кармане жилета или дамской сумочке, «бритвы для перерезания горла», ножи, мечи, ружья и изумительно украшенные дубинки, в том числе и утяжеленные свинцом. Когда Джек Потрошитель выбирал себе оружие, он не испытывал недостатка в вариантах.

На месте убийства Марты Табран не было обнаружено никакого оружия. Поскольку отчет о вскрытии, проведенном доктором Киллином, как и многие другие записи, связанные с делом Потрошителя, исчез, мы можем лишь приблизительно воссоздать детали расследования. Разумеется, я не могу со стопроцентной точностью утверждать, каким орудием была убита Марта Табран, но предположить можно. Основываясь на характере ран, можно утверждать, что орудием убийства было то, что в викторианскую эпоху называли кинжалом, то есть орудие с мощным лезвием, заостренным концом и удобной рукояткой. Убийца мог смело наносить удары, не боясь выронить оружие или порезаться.

Если доктор действительно не обнаружил оборонительных ран — то есть порезов или синяков на ладонях и руках Марты, можно предположить, что она практически не сопротивлялась, хотя ее одежда и оказалась «в беспорядке». Не имея точного описания этого «беспорядка», я не могу предполагать, начала ли она раздеваться в момент нападения, изорвал ли ее одежду убийца и произошло ли это до или после смерти. В викторианских расследованиях одежда использовалась только для опознания жертвы. На одежде не искали слезы, разрезы, сперму или другие материальные доказательства. После того как жертва была опознана, одежду, как правило, отправляли на ближайшую барахолку. Поскольку количество жертв Потрошителя росло, некоторые «гуманисты» из социальных служб решили, что было бы неплохо собирать одежду жертв и раздавать ее бедным.

В 1888 году химический состав крови был еще изучен очень слабо. Однако эта жидкость обладает собственным характером, и ее поведение в точности подчиняется всем законам физики. Она не похожа ни на что другое. Когда кровь под большим давлением течет по артериям, она просто не может потихоньку капать или сочиться из поврежденных стенок сосуда. Поскольку Марту убили на лестнице, ее кровь брызнула на стену. Высота кровяного пятна говорит о том, что рана в шею была нанесена, когда она еще стояла и кровяное давление ее было достаточно высоким. Пульсация крови в артериях соответствует ритму сердцебиения, поэтому мы можем определить, лежала ли жертва на земле, когда артерия была перерезана. Исследование крови позволяет восстановить последовательность событий во время нападения. Если основная артерия была повреждена, но мы не видим брызг артериальной крови, это говорит о том, что рана была нанесена уже после смерти жертвы.

Резаные и колотые раны на гениталиях Марты Табран говорят о сексуальном характере преступления. Если тот факт, что во время этого убийства, как и всех остальных, приписываемых Потрошителю, преступлений, не было обнаружено следов «связи» (так в викторианскую эпоху называли половое сношение), соответствует истине, то на этот факт следовало обратить самое серьезное внимание. Однако сделано этого не было. Я не уверена в том, как можно определить наличие «связи». Проблема заключается в том, что проститутка могла в течение одной ночи иметь несколько «связей» и вряд ли мылась.

Более того, в то время телесные жидкости не могли быть исследованы на группу крови или ДНК. Нельзя было определить также, является ли кровь человеческой или принадлежит животному. Если имелись свидетельства недавней сексуальной активности, сперма также не представляла никакой ценности для следствия. Однако полное отсутствие семенной жидкости, а также признаков совершенного сношения (а так и было во всех преступлениях Потрошителя) говорит о том, что убийца не собирался заниматься с жертвой сексом ни до, ни после убийства. Такое поведение нехарактерно для большинства психопатов, которые могут насиловать жертву во время убийства, достигать оргазма во время смерти жертвы или мастурбировать над телом после убийства. Отсутствие семенной жидкости на жертвах Потрошителя вполне соответствует предположению о том, что Сикерт был неспособен к сексу.

По современным стандартам убийство Марты Табран было расследовано настолько плохо, что назвать этот процесс расследованием просто язык не поворачивается. Ее убийство не заинтересовало ни полицию, ни прессу. Мы не находим никаких упоминаний об убийстве и начатом расследовании вплоть до 10 августа. Это совершенно понятно. Марта Табран никого не интересовала. Когда я работала в морге, такую смерть называли смертью, связанной с образом жизни.

Убийство Марты было жестоким, но никто не расценил его как первую атаку великого Зла, поселившегося в Лондоне. Марта была грязной, опустившейся шлюхой. Тот образ жизни, который она вела, был постоянно связан с огромным риском. Она сознательно занималась таким делом, которое заставляло ее так же бояться полиции, как и ее убийцу. Трудно было испытывать жалость к ней или к другим ей подобным. Отношение публики к проституткам за последние сто лет изменилось очень мало: жертва сама виновата. Оправдания, которые мы и сегодня слышим в залах суда, способны вывести кого угодно из себя. Если бы женщина не оделась подобным образом; если бы мужчина не забрел в эту часть города; если бы женщина не слонялась по барам в поисках мужчины; ее предупреждали, что бегать по этой части парка опасно; чего еще можно ожидать, если она разрешала дочке возвращаться домой с автобусной остановки одной. Моя наставница, доктор Марселла Фиерро, главный судмедэксперт штата Виргиния, убеждена: «Женщина имеет право ходить голой и не быть изнасилованной и убитой». Марта Табран тоже имела право жить.

Инспектор Дональд Суонсон в своем отчете пишет: «Расследование проводилось среди деклассированного элемента, проживающего в Ист-Энде, и не принесло никаких результатов».

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ МАЛЬЧИК

Уолтер Ричард Сикерт родился 31 мая 1860 года в Германии, в городе Мюнхене.

Один из известнейших английских художников не был англичанином. «Стопроцентный англичанин», как он любил себя называть, был сыном датского художника Освальда Адальберта Сикерта и красотки далеко не стопроцентного англо-ирландского происхождения Элеоноры Луизы Моравии Генри. В детстве Уолтер считался настоящим немцем.

Мать Сикерта домашние звали Нелли. Точно так же называли и ее младшую дочь, сестру Уолтера, Хелену. Так же звали и первую жену Сикерта, Эллен Кобден. Так же называли и Эллен Терри. Для ясности я не буду использовать это имя, за исключением тех случаев, когда речь пойдет о матери Сикерта. Мне не хочется поддаваться психоаналитическому бреду относительно эдипова комплекса только из-за того, что четыре самые сильные женщины в жизни Сикерта имели одно и то же уменьшительное имя.

Уолтер был первым из шести детей. Рядом с ним росли четыре брата и сестра. Удивительно, что ни у одного из Сикертов не было собственных детей. И тем не менее каждый из детей обладал неким леденящим душу обаянием, за исключением разве что Освальда Валентина, удачливого торговца, о котором почти ничего не известно. Роберт жил отшельником и умер от травм, попав под грузовик. Леонард всегда был удивительно оторван от реальности и скончался после долгой и изнурительной борьбы с бедностью. Бернхард стал неудачливым художником. Он страдал депрессией и алкоголизмом. Поэтическое наблюдение их отца Освальда оказалось трагически пророческим: «Их свобода сводится к свободе совершать дурные поступки. Каждый из них несет в себе зерно разрушения, и смерть каждого будет связана именно с этим».

Единственная девочка в семье Сикертов, Хелена отличалась блестящим умом и сильным духом, но физически она была очень слаба. Хелена была единственным членом семьи, проявлявшим интерес к гуманитарным предметам и другим людям. В автобиографии она писала, что постоянные страдания сделали ее сострадательной и чуткой к несчастьям других людей. В детстве ее отправили в школу-интернат, где детей плохо кормили. Хелена подвергалась жестоким нападкам со стороны других девочек из-за того, что была болезненной и неуклюжей. Братья и отец убедили ее в том, что она настоящая уродина. Хелена очень страдала из-за того, что не родилась мальчиком.

Уолтер был художником в третьем поколении. Его дед, Йоханн Юрген Сикерт, считался одаренным художником, снискавшим покровительство датского короля Кристиана VIII. Отец Уолтера, Освальд, — талантливый живописец и график, который не сумел ни завоевать славы, ни разбогатеть. На старых фотографиях мы видим Освальда с длинной пышной бородой. В его холодных глазах застыл огонь ярости и гнева. История его жизни, как и жизни остальных членов семьи Сикертов, так же неясна и расплывчата, как старинный дагерротип. Все, что от него осталось, это несколько писем и рисунков, хранящихся вместе с бумагами его сына в публичной библиотеке Айлингтона. Письма Освальда написаны на верхнегерманском диалекте. Их пришлось переводить на нижнегерманский, а затем на английский. Этот процесс занял полгода, а в результате мы получили всего шестьдесят фрагментов, потому что большинство его записок невозможно ни прочесть, ни расшифровать.

Но даже из того, что мне удалось разобрать, становится ясно, что этот человек обладал невероятной волей и огромным талантом. Кроме живописи, он занимался музыкой, писал пьесы и стихи. Его литературная и артистическая одаренность сделала его желанным гостем на свадьбах, карнавалах и других праздниках. Во время датско-германской войны 1864 года он вел активную политическую деятельность и много ездил по другим городам, призывая немцев сплотиться ради единой Германии.

«Мне нужна ваша помощь, — говорил он в одной из своих речей. — Каждый из вас должен внести личный вклад… Это касается всех — и рабочих, и крупных торговцев, и владельцев фабрик. Каждый из вас должен честно трудиться на своем рабочем месте». Освальд умел вдохновить обездоленных. Он сочинял замечательную музыку и стихи, полные нежности и любви. Он умел рисовать картинки, похожие на современные мультфильмы. В них чувствуется его жестокое, дьявольское чувство юмора. Из его дневников становится ясно, что когда Освальд не рисовал, он путешествовал. И старший сын унаследовал ту же тягу к странствиям.

Освальд столько путешествовал, что становится непонятно, когда же он работал. Большую часть дня он гулял или отправлялся куда-нибудь на поезде и возвращался уже к ночи. Этот человек не мог спокойно сидеть на одном месте и довольствоваться обычными занятиями. Странички дневника не закончены, на них нет дат, но перед нами предстает погруженный в себя, беспокойный, нервный человек.

Вот одна неделя из его жизни. В среду Освальд Сикерт на поезде путешествовал из Эккенфорда в Шлезвиге в Эхен и Фленсбург на севере Германии. В четверг он отправился посмотреть на «новую дорогу, проложенную вдоль железнодорожного пути» и прошел «от порта к Нордентору», а затем полями вернулся домой. Он пообедал в местной пивной и посетил близлежащую ферму. В пятницу Освальд пешком прошел через Алленслоб, Ноббе, Янц, Штропатил и Мёллер. Он встретился со знакомыми, пообедал с ними и в десять вечера вернулся домой. Суббота: «Я целый день гулял по городу».

Воскресенье Освальд тоже провел вне дома. Вернулся он только к ужину, а потом семья музицировала до десяти вечера. В понедельник он отправился в Готторф, во вторник верхом поехал в Мюгнер, где до трех часов ловил рыбу и поймал «30 пескарей». В пивной он встретился со знакомыми. Вернулся домой он только в одиннадцать вечера.

Из записок Освальда становится ясно, что он не терпел власти, особенно полиции. И его яростные, злобные нападки во многом напоминают те слова, которые Джек Потрошитель адресовал полиции. «Поймайте меня, если сможете!» — издевался Джек Потрошитель.

«Ура! Часовой спит! — писал отец Уолтера Сикерта. — Когда видишь его в таком состоянии, трудно поверить в то, что он — часовой. Должен ли я из чувства человеколюбия разбудить его и сказать, что колокол уже прозвонил?.. О нет, пусть дремлет дальше. Может быть, ему снится, что он меня поймал. Пусть же пребывает во власти этой сладкой иллюзии!»

Отношение Освальда к власти не могло не проявляться и в стенах родного дома. Уолтер не мог не знать об этом. И Уолтер, и его мать явно догадывались о постоянных визитах Освальда в многочисленные пивные.

«Я пропил все деньги, — пишет Освальд в дневнике. — Я слишком много задолжал своему желудку. У меня масса свободного времени, и я люблю поспать».

Какова бы ни была цель его постоянных прогулок, путешествий и посиделок в пивных, все это стоило денег. А Освальд не мог заработать. Без денег его жены семья была бы обречена на голод. Возможно, пьеса о Панче и Джуди, которую Освальд написал, скорее всего, в начале 60-х годов, навеяна личными жизненными впечатлениями. Садист Панч тратит все деньги семьи на выпивку и не беспокоится о жене и маленьком сыне.

Панч (появляясь из коробки).

…А, здравствуйте, вы меня, наверное, не знаете… Меня зовут Панч. Так звали моего отца и деда тоже.

…Мне нравится красивая одежда. Кстати, я еще и женат. У меня есть жена и сын. Но это ничего не значит…

Жена (Джуди).

Нет, я больше не могу этого выносить! Даже в столь ранний час этот ужасный человек где-то раздобыл бренди!

…Ну что я за несчастная женщина! Все наши деньги уходят на выпивку. У меня нет хлеба для моих детей…

От отца Уолтер Сикерт унаследовал беззаботное отношение к деньгам и охоту к перемене мест, а от матери обаяние и красоту. Унаследовал он от нее и ряд не столь привлекательных черт. История странного детства миссис Сикерт во многом напоминает роман Чарльза Диккенса «Холодный дом» — любимую книгу Уолтера. В этой книге девочку-сироту Эстер по какой-то загадочной причине отправляют жить в имение доброго и богатого мистера Джарндайса, который впоследствии хочет на ней жениться.

Нелли родилась в 1830 году. Она была внебрачной дочерью ирландской танцовщицы, которой вовсе не хотелось становиться матерью. Она не обращала на Нелли никакого внимания, много пила, а в конце концов, когда Нелли было всего двенадцать лет, сбежала в Австралию, чтобы выйти там замуж. В этот момент в жизни Нелли появился неизвестный богатый покровитель. Он отправил ее в школу в Нейи-ле-Дьепп на севере Франции. В течение последующих шести лет он писал ей страстные письма, подписываясь одной только буквой «Р».

Когда Нелли исполнилось восемнадцать, она наконец-то встретилась со своим покровителем. Им оказался Ричард Шипшэнкс, бывший священник, отказавшийся от сана ради занятий астрономией. Он был остроумным и решительным человеком — о чем еще могла мечтать молоденькая девушка. А Нелли была образованной и очень красивой. Шипшэнкс обожал Нелли еще больше, чем она обожала его. Он познакомил ее с нужными людьми и поселил в красивом доме. Очень скоро она стала ездить на званые вечера, в театры, оперу. Они даже путешествовали за границей. Нелли знала несколько иностранных языков и была умной молодой женщиной. Сказочный покровитель ни на минуту не выпускал ее из поля зрения и в конце концов признался, что он ее биологический отец.

Шипшэнкс взял с Нелли обещание уничтожить все его письма, поэтому мы не можем определить, был ли он для нее действительно отцом или еще и любовником. Возможно, она догадывалась об истинной природе его чувств, но предпочитала не обращать на это внимания. А может быть, она действительно была доверчивой и наивной. Они отправились в Париж, и там Нелли заявила, что влюблена и помолвлена с молодым художником Освальдом Сикертом. Это потрясло Шипшэнкса до глубины души.

Он впал в ярость. Обвинял Нелли в неблагодарности, нечестности и обмане. Потребовал, чтобы она немедленно разорвала помолвку. Нелли отказалась. И тогда Шипшэнкс прекратил выплачивать ей деньги и вернулся в Англию и оттуда написал ей несколько горьких писем с упреками. Вскоре он скончался от инсульта. Нелли считала себя виновной в его смерти и до конца жизни терзалась чувством вины. Она уничтожила все его письма, кроме одного, которое сохранилось в старинном хронометре, принадлежавшем Шипшэнксу. «Люби меня, Нелли, люби меня страстно, как я люблю тебя», — писал он.

Ричард Шипшэнкс не оставил Нелли ничего. К счастью, его добрая сестра, Анна Шипшэнкс, пришла на помощь девушке и обеспечила ее достаточно, чтобы та могла содержать мужа и шестерых детей. Несчастное детство, предательство матери и разрыв с отцом, несомненно, оставили в душе Нелли незаживающие шрамы. Хотя никаких записей, говорящих об отношении Нелли к своей безответственной матери или о противоестественной любви к отцу, которая была романтической тайной ее юности, не сохранилось, можно предположить, что она глубоко страдала от горя, гнева и стыда.

Если бы Хелена Сикерт не стала известной суфражисткой, оставившей подробные мемуары, мы очень мало узнали бы о семействе Сикертов и о детстве Уолтера. Почти все, что мы знаем о ранних годах его жизни, почерпнуто из мемуаров Хелены. Если кто-то из членов семьи и вел записи, то они либо исчезли, либо где-то надежно спрятаны.

По описанию Хелены, ее мать была интеллигентной, образованной женщиной, которая могла быть обаятельной, веселой и независимой и в то же самое время суровой, эмоционально закрытой, жестокой и одновременно покорной.

Дом, который Нелли создала для своей семьи, был не самым уютным. То в нем царила жестокость и суровость, то он внезапно расцветал улыбками и весельем. По вечерам Нелли часто пела, а Освальд аккомпанировал ей на фортепиано. Она напевала за шитьем, на улице, когда вела детей в лес или на речку. Она выучила их замечательным песенкам «Ветка омелы» и «На ней был розовый венок». Больше всего дети любили песенку про маленького Джека.

С самых ранних лет Уолтер считался бесстрашным пловцом. В его голове роились мотивы и художественные образы. Он был голубоглазым блондином с длинными волосами. Мать наряжала его в бархатные костюмчики а-ля маленький лорд Фаунтлерой.

Хелена была младше Уолтера на четыре года. Ее раздражал постоянный восторг матери перед красотой и безупречным поведением старшего сына. Однако сестра понимала, что все совсем не так гладко, как кажется матери. Может быть, Уолтер был и красив, но называть его милым и добрым было по меньшей мере глупо. Хелена вспоминала, что Уолтер был обаятельным, заводным и сварливым мальчиком. У него было много друзей, но стоило ему потерять к ним интерес или убедиться в их бесполезности для него, как он немедленно порывал с ними всяческие отношения. Мать часто утешала брошенных Уолтером друзей и искала хоть какие-нибудь объяснения тому, почему Уолтер внезапно исчез из их жизни.

Холодность и эгоизм Уолтера проявились еще в раннем детстве. Его мать и не подозревала, что ее отношение сыграло важную роль в формировании темных сторон его натуры. Нелли могла обожать своего сына-ангелочка, но эта любовь не была здоровой. Очень вероятно, что она видела в нем всего лишь продолжение собственного эго. Ее обожание было проекцией ее собственных глубоко скрытых и не нашедших удовлетворения потребностей. Она относилась к нему так, как могла, но у нее не было с сыном эмоциональной связи, как не было у нее подобной связи с собственной матерью. Ее чувства к сыну были столь же нездоровы и эгоистичны, как и чувства ее отца по отношению к ней самой. Когда Уолтер был еще младенцем, художник Фузели захотел нарисовать «замечательного» малыша. Нелли хранила этот портрет до самой своей смерти. А умерла она в возрасте девяноста двух лет.

Претензии Освальда Сикерта на роль главы семьи были чистым обманом, и Уолтер это отлично понимал. Дети слишком часто видели, как мать выпрашивала у отца деньги, а тот лез в карман, доставал кошелек и спрашивал: «Сколько тебе дать, расточительная женщина?»

«Пятнадцать шиллингов у тебя есть?» — спрашивала мать, в уме подсчитав текущие расходы.

Освальд великодушно вручал ей деньги, которые и так принадлежали ей, а она содержала его всю жизнь. Щедрость Освальда вознаграждалась поцелуями и выражениями благодарности. Супруги разыгрывали целую сценку, неосознанно возрождая те отношения, которые существовали между Нелли и ее всемогущим, все контролирующим отцом, Ричардом Шипшэнксом. Уолтер изучил драму своих родителей насквозь. Он впитал в себя худшие черты отца. Ему всегда были нужны женщины, готовые терпеть его манию величия и удовлетворять любые его потребности.

Освальд Сикерт рисовал карикатуры для юмористического журнала «Ди Флигенде Блаттер», но дома его чувство юмора засыпало. Ему не хватало терпения, чтобы общаться с детьми. У Освальда не было эмоциональной связи ни с кем из детей. Хелена вспоминает, что разговаривал он только с Уолтером, который впоследствии заявлял, что помнит все, что говорил ему отец. Уолтер все схватывал на лету и мгновенно запоминал. В детстве он самостоятельно научился читать и писать. Всю жизнь Сикерт отличался уникальной фотографической памятью.

Существует легенда о том, что как-то раз Уолтер отправился на прогулку с отцом. Они проходили мимо церкви, и отец обратил внимание мальчика на надгробную доску. «Вот имя, которые тебе ни за что не запомнить», — сказал Освальд. Уолтер остановился и прочел:

МАХАРАДЖА МИРЖАРАМ

ГУАХАХАПАДЖИ РАЗ

ПАРЕА МАНЕРАМАПАМ

МУХЕР

Л.К.С.К.

В возрасте восьмидесяти лет Уолтер Сикерт помнил эту надпись и мог воспроизвести ее без единой ошибки.

Освальд не подталкивал своих детей к занятиям искусством. Однако Уолтера с самых ранних лет тянуло к рисованию и лепке. Сикерт утверждал, что изучил теорию искусств с помощью отца, который в 1870 году брал его в Королевскую академию в Берлингтон Хаус, чтобы мальчик увидел картины старых мастеров. Изучение архивов Сикерта позволяет предположить, что Освальд приложил руку к развитию Уолтера как рисовальщика. В публичной библиотеке Айлингтона на севере Лондона хранится коллекция набросков, принадлежащих кисти Освальда. Однако историки и искусствоведы в последнее время склоняются к мысли, что эти наброски были сделаны рукой его талантливого сына. Очень вероятно, что Освальд стал первым учителем Уолтера.

Большинство рисунков сделано неуверенной, но явно талантливой рукой человека, который учится зарисовывать уличные сценки, здания и фигуры. Но творческий ум, направляющий руку, неспокоен, жесток и нездоров.