Джек Потрошитель

Жертвы Потрошителя были кошмаром медэксперта, поскольку на их телах сохранилось огромное множество самых разнообразных следов, в том числе и спермы, от предыдущих клиентов и полного отсутствия какой-либо гигиены. Но даже на этих телах могли остаться органические или неорганические вещества, которые стоило бы проанализировать. Полиция могла обнаружить самые необычные доказательства. Грим убийцы легко мог попасть на тело жертвы. Если Сикерт использовал темный грим, чтобы сделать свою кожу более смуглой, если он красил волосы, если он приклеивал фальшивые усы и бороды, все эти вещества можно было обнаружить в поляризованном свете под микроскопом, при химическом анализе или методом спектрофотофлюорометрии.

Краска, содержащаяся в губной помаде, позволяет мгновенно определить марку и производителя косметики. Грим и краски из студии Сикерта не ускользнули бы от сканирующих электронных микроскопов, рентгеновских дифрактометров или приборов хроматографии. Темпера, написанная Сикертом в 1920 году, светилась голубым светом, когда мы исследовали ее под источником переменного света в виргинском институте криминалистики и судебной медицины. Если бы Сикерт оставил микроскопические частицы подобной краски на теле жертвы, современные криминалисты немедленно обнаружили бы это, а химический анализ вывел бы на след убийцы.

Обнаружение красок, используемых художниками, на теле жертвы могло стать значительным шагом вперед в ходе расследования. Если бы викторианские следователи имели возможность отличить краски от крови, полиция не стала бы предполагать, что Джек Потрошитель был мясником, лунатиком, русским евреем или безумным студентом-медиком. Присутствие частиц косметики или клея также могло вызвать определенные вопросы. Подброшенные ножи дали бы полиции больше ответов, чем вопросов.

Предварительный химический анализ мог бы дать ответ на вопрос, является ли засохшая красноватая субстанция на лезвии ножа кровью, ржавчиной или краской. Анализ на антитела позволил бы определить, является ли кровь человеческой, а анализ ДНК дал бы ответ на вопрос, принадлежит ли эта кровь жертве. Очень возможно, что на рукоятке сохранились бы отпечатки пальцев. Возможно, удалось бы даже определить ДНК убийцы, если бы Джек Потрошитель случайно порезался или платок, которым он обматывал рукоятку ножа, пропотел.

Можно было сравнить обнаруженные волосы и провести анализ митохондриальной ДНК. Каждое орудие оставляет на костях или хрящах уникальные следы, которые можно было сравнить с обнаруженными ножами. Сегодня все это нам доступно, но в викторианскую эпоху об этом, по-видимому, не имели представления. Впрочем, нельзя с уверенностью утверждать, что Сикерт этого не знал. Все его знакомые отмечают уникальный научный ум художника. Его картины и гравюры доказывают высокий уровень технической подготовленности.

Некоторые наброски Сикерт делал в амбарной книге, где имелись колонки расходов для фунтов, шиллингов и пенсов. На обороте других рисунков мы встречаем математические выкладки — возможно, Сикерт подсчитывал стоимость каких-то покупок. Такие же каракули мы находим на клочках разлинованной бумаги, на которых Потрошитель писал свои письма. По-видимому, он подсчитывал цену угля.

Искусство Сикерта было расчетливо, расчетливы и его преступления. Я сильно подозреваю, что если бы он совершал свои преступления сегодня, то выяснил бы все, что только возможно, о криминалистике и судебной медицине. В 1888 году он был уверен, что полиция оперирует только физической внешностью, сравнением почерков и «следами пальцев». Он отлично знал о болезнях, передаваемых половым путем, поэтому старался максимально уберечь себя от телесных жидкостей жертв. Во время убийства он был в перчатках и старался как можно скорее избавиться от окровавленной одежды. Он мог носить ботинки на резиновом ходу — их легко мыть, да и походка в них становится практически бесшумной. В черном блестящем саквояже он мог носить смену одежды, грим и орудия убийства. Мог он носить орудие убийства и завернутым в газету и перевязанным бечевкой.

На следующий день после убийства Мэри-Энн Николс, в субботу, 1 сентября, в газетах «Дейли Телеграф» и «Уикли Диспетч» появились статьи о некоем молочнике, который в день убийства видел таинственного человека. Лавка молочника располагалась на Литтл Тернер-стрит, неподалеку от Коммершиал-роуд. В одиннадцать вечера к молочнику зашел незнакомец с блестящим черным саквояжем, попросил на пенни молока и выпил его залпом.

Потом он попросил разрешения воспользоваться сараем. Когда незнакомец находился в сарае, молочник заметил что-то белое. Он зашел внутрь и увидел, что незнакомец натягивает на себя белую одежду, похожую на ту, что надевают инженеры. «Ужасное убийство, не так ли?» — сказал незнакомец молочнику, собрал свой саквояж и ушел, заметив на прощание: «Похоже, у меня есть ключ».

Молочник сказал, что незнакомцу, на его взгляд, было около двадцати восьми лет, он отличался хорошим цветом лица, у него была трехдневная щетина, темные волосы и большие глаза. Он производил впечатление клерка или студента. Белые штаны и куртка — такой была одежда Сикерта, которую он надевал в студии, чтобы не испачкаться краской. Три комплекта подобной одежды семья второй жены художника подарила архиву Тэйт.

История молочника кажется еще более подозрительной, если вспомнить, что на следующий день после убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз тоже был обнаружен сверток с одеждой. В понедельник, 1 октября, в девять утра владелец таверны Нельсона в Кентиш-тауне, мистер Чинн, обнаружил сверток, завернутый в газету, который кто-то подбросил к задней двери его заведения. Мистер Чинн не обратил на сверток никакого внимания, пока не прочел об убийстве Элизабет Страйд. Он понял, что сверток на его заднем дворе соответствует описанию свертка, который нес мужчина, разговаривавший с Элизабет менее чем за полчаса до ее смерти.

Мистер Чинн сообщил о происшествии в полицейский участок Кентиш-таун. Детективы прибыли в таверну, вытащили сверток на улицу и развернули. Внутри обнаружилась пара испачканных кровью брюк. К окровавленной газете прилипли волосы. Никакого описания волос или газеты не последовало, а брюки, как было решено, принадлежали какому-то бродяге. Я подозреваю, что детективы не стали затрудняться и просто оставили их на улице.

Описание мужчины, несшего сверток, завернутый в газету, и разговаривавшего с Элизабет Страйд, соответствует описанию, которое дал полиции молочник. Оба мужчины имели темные волосы, был выбриты — по крайней мере не имели бороды и были примерно двадцати восьми лет. Таверна Нельсона в Кентиш-тауне располагалась в двух милях к востоку от Южного Хэмптона, где жил Сикерт. Его волосы темными не были, но он с легкостью мог изменять внешность при помощи грима. Актеры всегда носят парики и красят волосы.

Оставлять газетные свертки или черные саквояжи в тайных местах было совсем несложно. Вряд ли Сикерта беспокоило то, что окровавленные брюки найдет полиция. В те дни следователи не могли извлечь из такой находки никакой информации, если на брюках не было метки, однозначно указывавшей на владельца.

Увечья на лицах жертв говорят о многом. Судебный психолог придал бы огромное значение ранам на лице Кэтрин Эддоуз. Главный инспектор Дональд Суонсон говорил, что убийца изуродовал свою жертву «почти до неузнаваемости». Лицо определяет человека. Изуродовать человека — значит, лишить его личности. Такая ярость часто возникает, когда убийца и жертва знакомы, хотя и не всегда. Сикерт часто резал свои картины на куски, когда хотел их уничтожить. Однажды он велел своей жене Эллен пойти купить два изогнутых острых ножа, какими она пользовалась для обрезки деревьев.

Если верить тому, что Сикерт рассказывал писателю Осберту Ситвеллу, это случилось в Париже. Сикерт сказал, что ножи ему понадобились для того, чтобы резать картины Уистлера. Мастер всегда так расправлялся со своими работами, которые ему почему-то не нравились. Можно было картины сжечь. Можно было разрезать. Когда Сикерт был учеником Уистлера, он, вероятно, помогал мастеру резать холсты как раз теми самыми ножами, о которых он говорил Ситвеллу. Определить точно, когда были приобретены эти ножи, невозможно, но, скорее всего, между 1885 и 1887 годами, а возможно, в начале 1888 года. До 1885 года Сикерт не был женат. В 1888 году Уистлер порвал с Сикертом.

Художник, уничтожающий плоды своего труда, в некоторой мере напоминает убийцу, уничтожающего лицо жертвы. Уничтожение — это попытка истребить предмет, вызывающий подавленность и гнев художника. А может быть, попытка уничтожить и не дать завладеть предметом искусства или человеческим существом кому-то другому. Если человек хочет секса и не может его иметь, уничтожить объект похоти — значит, сделать его нежеланным.

Ночь за ночью Сикерт ходил смотреть сексуально-провокационные представления в мюзик-холлах. Он часто рисовал обнаженных натурщиц. Он проводил время за закрытыми дверями своих студий, рассматривая, даже прикасаясь, но никогда не обладая женщиной. Его единственными орудиями были карандаш, кисть, палитра, нож. Если он был способен к сексуальному желанию, но не мог его удовлетворить, его подавленность могла перерасти в дикую ярость. В начале 20-х годов XX века он рисовал портреты молодой художницы Сисели Хэй. Однажды, когда они находились в студии вдвоем, он сел рядом с ней на диван и вдруг начал рыдать.

Один из портретов Сисели Хэй называется «Смерть и девушка». Сикерт подарил ей картину «Спальня Джека Потрошителя». Где находилась картина с 1908 года, когда она была написана, и до этого периода неизвестно. Почему художник подарил ее Сисели Хэй, тоже остается загадкой, если только не предположить, что его одолевали жестокие сексуальные фантазии относительно этой девушки. Подозревала ли она что-то ужасное за картиной со столь зловещим названием, нам также осталось неизвестно.

Возможно, одной из причин, по которой Сикерт предпочитал уродливых натурщиц, было то, что ему нравилось окружать себя плотью, не вызывавшей в нем сексуального желания. Возможно, убийства и уродование жертв давали выход его подавленности и ярости, были способом избавиться от желания. Нельзя сказать, что он жаждал проституток. Но они воплощали в себе секс. Они воплощали для него его аморальную бабушку, ирландскую танцовщицу, за чьи грехи он и расплачивался своим уродством. Наши предположения могут казаться справедливыми, но подлинной истины нам так и не узнать. Почему человек, не испытывающий уважения к человеческой жизни, ее уничтожает, остается вне нашего понимания.

Предложение о том, что горло каждой жертвы перерезалось, когда она лежала на земле, оставалось доминирующим даже после убийств Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз. Доктора и полиция были убеждены, что женщины не могли стоять, когда убийца перерезал их сонные артерии. Возможно, доктора опирались на следы крови. Когда жертва стоит, кровь из артерии должна брызнуть на значительное расстояние. Возможно, врачи предполагали, что жертвы ложились, чтобы заняться сексом.

Проститутки редко ложились на твердые тротуары, в грязь или на мокрую траву, а врачи никогда не исследовали кровь, опираясь на научные данные. В современных лабораториях ток крови исследуют экспериментально, опираясь на то, как кровь капала, текла, брызгала и лилась. В 1888 году никто не тратил время на определение того, как далеко и высоко должна была брызнуть кровь, когда убийца перерезал горло стоящей женщине.

Никто не знал о том, как должны лететь брызги, если убийца поворачивал свое оружие или наносил колющие удары. Доктора, прибывшие на место преступления, не заметили, что Джек Потрошитель всегда перерезал жертвам горло и валил их навзничь. Следователи не думали о том, что Потрошитель сознательно пытается избежать попадания следов крови на одежду, мгновенно избавляясь от окровавленной одежды, перчаток и обуви. Они не предполагали, что у убийцы есть потайное место, где он может укрыться и вымыться.

Сикерт очень боялся болезней. Он был патологически чистоплотен и постоянно мыл руки. Он сразу же ополаскивал волосы и лицо, если ему случайно приходилось надеть чужую шляпу. Сикерт знал о существовании бактерий, инфекций, о способах передачи заболеваний. Он знал, что есть болезни, передаваемые при половом сношении. Кровь, брызнувшая ему на лицо или попавшая с рук в глаза, рот или открытую ранку, могла стать причиной серьезных проблем. Много лет спустя он безумно страдал из-за того, что считал свою подагру следствием болезни, передаваемой половым путем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ОТЛИЧНАЯ ШУТКА

В три часа ночи 30 сентября констебль столичной полиции Альфред Лонг патрулировал Галстон-стрит в Уайтчепеле.

Это был не его район, но его вызвали на дежурство из-за совершенного Джеком Потрошителем двойного убийства. Лонг неторопливо шел мимо мрачных, темных зданий, где жили евреи. Его «темный фонарь» едва рассеивал мрак у него под ногами. Констебль чутко прислушивался к необычным звукам. Лонг заглянул в длинный проход, который вел внутрь здания. В тусклом свете фонаря он увидел валявшийся на земле кусок темной ткани. Над ним на черной стене мелом было написано:

«Евреев не зря обвиняют во всем».

Лонг подобрал ткань. У него в руках оказался кусок фартука, еще мокрый от крови. Констебль немедленно принялся подниматься по лестнице. Позднее на следствии по делу Кэтрин Эддоуз он признался: «Я не предпринял никаких следственных действий в отношении соседних зданий. В доме было шесть или семь лестничных клеток. Я обследовал каждую из них, но нигде не обнаружил ни следов крови, ни отпечатков ног».

Констебль должен был обследовать все дома. Вполне возможно, что человек, подбросивший ему окровавленную ткань, прятался в соседнем доме. Потрошитель вообще мог жить здесь. Он мог здесь укрываться. Лонг вытащил блокнот и скопировал надпись на стене, а затем поспешил в полицейский участок на Коммершиал-стрит. Он должен был немедленно доложить о своей находке, а напарника у него не было. Констебль мог просто испугаться.

Констебль Лонг проходил по тому же проходу в 2.20. В суде он поклялся, что в тот момент ничего не заметил. На следствии он показал, что не может утверждать, что надпись мелом на стене «была сделана совсем недавно». Возможно, кто-то написал антисемитскую надпись раньше, а кусок окровавленного фартука был брошен здесь случайно. Полиция решила, что Потрошитель сделал эту надпись сразу после убийства Кэтрин Эддоуз. Вряд ли подобная надпись могла бы сохраниться в еврейском районе несколько часов или даже дней.

Надпись на стене продолжала оставаться источником сомнений и противоречий в деле Потрошителя. Надпись, по-видимому, сделанная Потрошителем, была абсолютно разборчивой. В архивах столичной полиции и в государственном архиве я нашла два ее варианта. Лонг был очень педантичен и кропотлив. Копии, сделанные им в своем блокноте, почти идентичны. Скорее всего, они действительно напоминали то, что он увидел на стене. Факсимиле, сделанное Лонгом, напоминает почерк Сикерта. Заглавное «Т» очень похоже на аналогичную букву в письме Потрошителя от 25 сентября. Но очень опасно, а в суде просто бесполезно сравнивать почерк человека с «копией», как бы тщательно она ни была сделана.

Люди всегда пытались расшифровать эту надпись. Почему слово «евреи» написано с грамматической ошибкой? Возможно, надпись на стене была не чем иным, как очередной уловкой Потрошителя, сделанной специально, чтобы ввести в заблуждение полицию. Потрошитель любил писать. Он хотел быть уверенным, что его присутствие заметят. В этом он абсолютно похож на Сикерта, который часто делал надписи мелом на стенах своих студий. Фотографии надписи на стене не существует, потому что Чарльз Уоррен потребовал, чтобы ее немедленно уничтожили. Если бы после рассвета еврейская община увидела подобную надпись, могли начаться беспорядки.

А Уоррену меньше всего нужны были новые беспорядки. Поэтому он принял очередное дурацкое решение. Полисмены честно ждали прибытия фотографа с неуклюжей камерой. Они предложили Уоррену стереть первую строчку, содержащую слово «евреи», а остальное сфотографировать для сравнения почерка. Уоррен категорически отказал. Он распорядился немедленно стереть всю надпись. Приближался рассвет. На улицах стали появляться люди. Камера так и не прибыла, и надпись стерли.

Никто не сомневался, что кусок фартука, найденный констеблем Лонгом, принадлежал именно Кэтрин Эддоуз. Доктор Гордон Браун заявил, что он не может определить, является ли кровь на нем человеческой. И это несмотря на то, что старейшая больница в Лондоне, больница Святого Варфоломея, располагавшая лучшей на то время медицинской школой, находилась в Сити. Доктор Браун предложил отправить окровавленную ткань в лабораторию, чтобы исследовать ее под микроскопом. Было проведено и исследование содержимого желудка Кэтрин Эддоуз. Доктор Браун пытался обнаружить наркотики. Но наркотиков обнаружено не было. Потрошитель не одурманивал своих жертв перед тем, как убить и изуродовать их.

Мне кажется, что ни полиция, ни доктор Браун и не пытались определить, была ли кровь на фартуке человеческой. Окровавленный кусок ткани явно казался куском от фартука Кэтрин. Если бы подозреваемый оказался в суде, никаких доказательств происхождения крови не понадобилось бы. Возможно, отказ от анализа был умным ходом следователя. Если бы кровь и оказалась человеческой, доказать, что она принадлежала именно Кэтрин, все равно не удалось бы.

Полиция решила, что убийца отрезал кусок от фартука, чтобы вытереть руки от крови и фекалий. По каким-то соображениям он выбросил испачканную тряпку, убегая из Сити и направляясь к Уайтчепелу. Он заскочил в проход на Галстон-стрит, чтобы сделать надпись на стене, а затем решил избавиться и от грязной тряпки. Возможно, он обнаружил ее в кармане, роясь в нем в поисках мела. Мне кажется, что он должен был постоянно носить мел с собой.

Кусок окровавленного фартука не являлся частью расчетливой игры потрошителя. Надпись на Галстон-стрит не была заранее продуманным издевательством над властями. Мне странно, почему полиция не задалась вопросом, а зачем убийце мел? Неужели жители Ист-Энда постоянно носили с собой мелки в качестве предмета первой необходимости? Вряд ли у кого-то из них он вообще был. Может быть, следовало предположить, что если Потрошитель взял с собой кусок мела, отправляясь на ночную охоту, он заранее планировал сделать какую-то надпись на стене после совершения убийства.

Для Потрошителя путь от Майте-сквер на Галстон-стрит явился виртуальным возвращением на место убийства Элизабет Страйд. Скорее всего его дорога пролегала от Черч Пассаж в Хайндсдич, на Грэйвел-лейн, Стоуни-лейн и дальше на Петтикоут-лейн, где много лет спустя бродил в тумане Сикерт с черным блестящим саквояжем в сопровождении Марджори Лилли и ее подруги. Полиция предположила, что убийца ушел именно этим путем. Повсюду находились констебли и детективы. Но лично мне кажется, что полиции следовало бы больше внимания уделить маршруту следования убийцы и тому, почему в его кармане оказался мел, а не задумываться над значением грамматических ошибок в слове «евреи».

«Восемь костюмов и множество шляп я ношу», — написал Потрошитель в восьмистишии, отправленном «Суперинтенданту великого Скотланд-Ярда» 8 ноября 1889 года. «Человек хитер: быстр и не оставляет следов…» Его задача — «уничтожать грязных, безобразных шлюх в ночи, унылых, одиноких, подавленных, злых и худых, завсегдатаев театров, мюзик-холлов, любительниц адского джина».

Вернуться на место убийства Элизабет Страйд и расспросить констебля, что происходит, было бы для Уолтера Сикерта еще одним зловещим «ха-ха». В том же стихотворении, написанном в 1889 году, Потрошитель пишет: «Я говорил с полисменом, который видел место убийства. И он сообщил мне, что это дело рук Живодера в ночи… Я сказал полисмену, что он должен постараться и поймать его. Перебросившись еще парой слов с парнем, я ушел. Однажды ночью я встретился с полисменом. Мы поговорили и дошли вместе до Хай-стрит».

Стихотворение 1889 года было подшито вместе с остальными письмами Потрошителя. Полиция не придала никакого значения необычной форме послания и сложным рифмам. А ведь было очевидно, что неграмотный или безумный человек вряд ли смог бы написать нечто подобное. Упоминание о театрах и мюзик-холлах, где Потрошитель выслеживал «шлюх», должно было стать ключом. Возможно, детективам в штатском стоило походить по подобным заведениям. Сикерт проводил почти все ночи в театрах и мюзик-холлах. Безумцы и нищие мясники из Ист-Энда такого не делали никогда.

В стихотворении 1889 года Потрошитель признается, что читает «газеты» и получает огромное удовлетворение от того, что его называют «безумным». Он говорит: «Я всегда делаю мою работу один», отметая предположение полиции и журналистов о том, что у Потрошителя мог быть сообщник. Он утверждает, что никогда «не курил, не пьянствовал и не прикасался к джину». В то время Сикерт действительно не пьянствовал. Если он и употреблял спиртное, то никогда не пил обжигающего внутренности джина. Он не курил сигарет, хотя обожал сигары. С возрастом его пристрастие к сигарам еще больше возросло.

«А кроме того, я выучил себя сам, — говорит Потрошитель. — Я умею читать и писать».

Расшифровать отдельные фрагменты этого стихотворения нелегко. Дважды в нем употребляется слово «Живодер» (Knacker), а один раз оно написано с грамматической ошибкой (Knocker). Первое написание соответствует жаргонному выражению, которым обозначали человека, работающего на лошадиной бойне. Второе же использовалось для обозначения ярко, вычурно одетых людей. Сикерт не был живодером, но полиция немедленно предположила, что речь идет о ком-то, кто действительно работал на бойне.

Поэзия не была коньком Сикерта, но он часто использовал рифмы в своих письмах и сочинял смешные, оригинальные стишки на мелодии, услышанные в мюзик-холлах. «Я сочинил стихотворение для Этель», — написал он в одном из писем, когда его подруга Этель Сэндз стала работать в Красном Кресте. В другом письме он посылает другу небольшое четверостишие об ужасной погоде и затяжных дождях в Нормандии.

В письме Потрошителя, отправленном в октябре 1896 года в полицейский участок на Коммершиал-стрит в Уайтчепеле, он насмехается над полицией, цитируя надпись на стене: «Евреев не зря обвиняют во всем» Ха! Ха! Вы, наверное, уже слышали это раньше». Правописание слова «евреи», так долго обсуждаемое после убийства Кэтрин Эддоуз, на этот раз почти правильно. Несмотря на то что к 1896 году считалось, что Джек Потрошитель мертв, это письмо послужило причиной настоящего переполоха.

«Я предполагаю, что письмо, полученное по почте 14 октября и подписанное „Джек Потрошитель“, говорит о том, что автор только что вернулся из-за границы и собирается при первом же удобном случае снова начать свою охоту, — писал инспектор Джордж Пейн в своем специальном рапорте. — Это письмо абсолютно напоминает те, что были получены полицией во время серии убийств в Уайтчепеле в 1888 — 1889 годах. Полиции отдано распоряжение усилить бдительность».

Во все участки были разосланы телеграммы, в которых полиции предписывалось усилить бдительность и собирать всю доступную информацию. Автор письма, отправляя его, считал, что это отличный способ развлечься за счет полиции. 17 октября 1896 года главный инспектор писал в специальном рапорте о том, что он сравнил последнее письмо с ранними письмами Джека Потрошителя и «не нашел совпадения почерков, за исключением двух, наиболее запомнившихся посланий, адресованных в центральный офис; одно письмо датировалось 25 сентября 1888 года, а вторая открытка была отправлена 1 октября 1888 года».

Инспектор отличается удивительной непоследовательностью. Сначала он пишет, что почерки в последнем письме и ранних письмах Потрошителя абсолютно непохожи друг на друга, и тут же замечает: «Я обнаружил сходство в написании отдельных букв. В частности, буквы „у“, „t“ и „w“ написаны абсолютно одинаково. Кроме того, очень похожи несколько слов, встречающихся в обоих документах». И после такого замечания главный инспектор приходит к заключению: «Я полагаю, что придавать значение этому письму не следует». Суперинтендант Дональд Суонсон соглашается. «По моему мнению, — приписывает он в конце рапорта инспектора, — почерк писем различен… Я не считаю нужным хранить его вместе с другими подобными письмами. Сообщать о нем публике было бы ошибкой».

Письмо 1896 года было сочтено фальшивкой и не было опубликовано в газетах. Потрошителя забыли, изгнали, он более не существовал. Может быть, он вообще никогда не существовал, а был какой-то злодей, убивший несколько проституток, а письма писали безумцы и глупцы. По иронии судьбы Джек Потрошитель снова превратился в господина Никто, по крайней мере для полиции. Полиции было гораздо удобнее, чтобы о нем никто не вспоминал.

Часто спрашивают, и я ожидаю такого же вопроса от своих читателей: а совершил ли Сикерт какие-то убийства помимо тех, что приписывались Джеку Потрошителю? Серийные убийцы не начинают убивать ни с того ни с сего. Они никогда не останавливаются. Потрошитель не был исключением. Как и другие серийные убийцы, он не ограничил свои убийства одним районом, особенно таким охраняемым, где жили тысячи встревоженных граждан, разыскивающих его день и ночь. Было очень рискованно писать письма, рассказывающие о каждом его убийства. Не думаю, чтобы Потрошитель это делал. Сикерт обожал игры и известность. Это его возбуждало. Но более всего он жаждал убивать и не быть пойманным.

Одиннадцать месяцев спустя после письма Потрошителя 1896 года исчезла двадцатилетняя Эмма Джонсон. Это случилось ранним вечером, в среду 15 сентября в Виндзоре, в двадцати милях к западу от Лондона. На следующий день две женщины собирали чернику возле Мэйденхед Роуд. Они обнаружили две грязные нижние юбки, окровавленное белье и черное пальто. Одежда валялась в канаве под кустами.

В пятницу 17 сентября беркширская полиция получила сообщение об исчезновении Эммы. Был организован поиск. Одежду опознали, она действительно принадлежала Эмме Джонсон. В воскресенье на том же самом поле, где женщины собирали ягоды, рабочий нашел в канаве юбку, корсаж, воротник и пару манжет. На берегу Темзы мать Эммы обнаружила корсет дочери. Поблизости виднелись следы женской обуви и продольные следы, словно кто-то тащил что-то тяжелое к реке.

Полиция прочесала залив, и в пятнадцати футах от берега обнаружила грязное, склизкое обнаженное тело. Джонсоны опознали свою дочь. Доктор обследовал тело Эммы в семейном доме. Он пришел к заключению, что убийца схватил девушку за правую руку, нанес ей удар в голову, а когда она потеряла сознание, перерезал ей горло. В какой-то момент он раздел жертву. Затем убийца оттащил ее тело к заливу и бросил или столкнул его в воду. Мэйденхед Роуд был излюбленным местом для романтических встреч влюбленных парочек.

Подозреваемых не было, и дело так и осталось нераскрытым. Нет доказательств того, что убийство было совершено Уолтером Сикертом. Я не знаю, где он находился в сентябре 1897 года. Тогда он уже не был с Эллен. Супруги разошлись за год до того. Они сохранили дружеские отношения и иногда путешествовали вместе. В момент убийства Эммы Джонсон Эллен была во Франции и уже несколько месяцев не видела Сикерта. 1897 год для Сикерта выдался нелегким. В статье, которую он написал для «Сатердей Ревью» в предыдущем году, содержались жесткие нападки на художника Джозефа Пеннелла. Пеннелл подал на Сикерта в суд за клевету.

Сикерт публично утверждал, что оттиски Пеннелла не являлись настоящей литографией. Уистлер использовал аналогичный литографический процесс. Он выступил свидетелем в деле Пеннелла. В письме Эллен, написанном в октябре 1896 года, ее сестра Джейни писала, что Уистлер считает нападки Сикерта направленными против себя, а не против Пеннелла. Сикерт обладает «коварным характером, — говорил Джейни Уистлер. — Уолтер готов наброситься на кого угодно и в любое время». Процесс Сикерт проиграл. Но самый большой удар нанес ему Уистлер, когда со свидетельского места заявил, что его бывший ученик является безответственным и некомпетентным человеком.

В 1897 году отношения Сикерта с Уистлером окончательно разладились. Сикерт был беден. Он подвергся публичному унижению. Его брак распался. Его исключили из Нового английского художественного клуба. Осень была идеальным временем для преступлений Потрошителя. Именно в это время пятилетнему Сикерту была сделана чудовищная операция. В середине сентября Эллен решилась на развод. В сентябре Сикерт обычно возвращался в Лондон из своего обожаемого Дьеппа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ТЕРРИКОНЫ И БЕСПЛОДНАЯ ПОЧВА

В морге на Голден-лейн обнаженное тело Кэтрин Эддоуз подвесили на гвоздь, вбитый в стену, словно картину.

Мужчины-присяжные и коронер Сэмюэль Фредерик Лэнгхем один за другим входили в комнату, чтобы осмотреть тело. В морг пришли и Джон Келли, и сестра Кэтрин. 4 октября 1888 года присяжные вынесли традиционный вердикт: «Жестокое убийство, совершенное неизвестным человеком». Общество впало в настоящую истерику. Две женщины были выпотрошены в течение часа, а у полиции нет никаких соображений на этот счет.

В письмах, получаемых газетами, говорилось, что «положение низших классов является источником опасности для всех остальных классов общества». Лондонцы, живущие в благополучных районах, начали опасаться за собственную жизнь. Они даже начали собирать деньги для бедных, чтобы «дать им возможность бросить свои противозаконные занятия». Было сформировано «агентство». В письме в «Таймс» высшему классу предлагалось помогать бедным, чтобы избежать нового витка насилия.

Перенаселение и классовая система порождали проблемы, которые нельзя было решить пожертвованиями и созданием «агентств». Предложение контролировать рождаемость считалось тягчайшим грехом. Некоторые люди родились мусором и должны были этим мусором оставаться. Социальные проблемы существовали. Но высший класс занимало не то, почему от руки Потрошителя погибли проститутки. Психопатические убийства не являются социальной проблемой. Люди, жившие в Ист-Энде, это знали, хотя и никогда не слышали слова «психопат». Улицы Ист-Энда по ночам пустели, только детективы в штатском прятались в тени, ожидая появления подозрительного мужчины. Но им не удалось никого одурачить. Некоторые полисмены стали носить обувь на резиновом ходу. Так же поступили и репортеры. Они не пугались друг друга, когда их пути в темноте пересекались. Все хотели найти Потрошителя.