Шарп - Осада Шарпа

      — Вы получите дополнительное снаряжение. Первый отдел платит.
      — Чтоб им лопнуть, этим ублюдкам! — радостно сказал Фредриксон.
      — А вечером я приглашаю тебя на ужин к нам с Джейн.
      — Буду рад повидать ее.
      — Она прекрасна, — тепло сказал Шарп, и Фредриксон, видя энтузиазм друга, понадеялся, что новая жена не уменьшит аппетит майора к предстоящему в Аркашоне кровавому делу.
 
      Комендант Анри Лассан думал, что к рассвету пойдет мокрый снег, но не был уверен в этом, пока не забрался на западню башню, и не увидел, как хлопья снега оседают на его большие пушки, чтобы вскоре растаять. Пушки были заряжены, как и всегда, но стволы и запальные отверстия заткнуты, чтобы предотвратить попадание сырости внутрь.
      — Доброе утро, сержант.
      — Сэр! — Солдат притоптывал ногами, борясь с холодом.
      Лассан осторожно забрался на каменную стену с подносом кофейных кружек. Он всегда утром приносил караульным по чашечке кофе, и все ценили этот маленький жест. Комендант, говорили они, был джентльменом.
      Через внутренний двор пробежал мальчик, и из кухни раздался женский голос. Женщин в форте не должно было быть, но Лассан позволил семьям канониров занять жилые помещения, которые обычно занимали пехотинцы, раз те ушли на север. Лассан считал, что его люди будут менее склонны к дезертирству, если их семьи будут рядом.
      — Вот и он, сэр, — указал сержант сквозь дождь.
      Лассан взглянул в узкое место залива Аркашон, где прилив набегал на отмель. По ту сторону отмели серые волны, поднятые ветром, вспенивались в водоворот, посреди которого, виднелось маленькое судно, прокладывающее путь на юг.
      Судно было британским шлюпом с оснасткой брига: двумя маленькими мачтами и большим спинакером на корме. Его черный, с белой полосой, корпус, как знал Лассан, скрывал восемнадцать орудий. Паруса были убраны, но даже так он разрезал волны и Лассан видел, как высоко поднималась вода за его кормой.
      — У нашего врага, — сказал он снисходительно, — беспокойный завтрак.
      — Да, сэр, — засмеялся сержант.
      Лассан поднял кружку кофе. В его лице читалось нечто, намекавшее на его уязвимость, а взгляд был каким-то нерешительным и испуганным, и поэтому подчиненные стремились взять под защиту своего командира. Они знали, что комендант Лассан после войны собирается стать священником, и симпатизировали ему за это, но также знали, что он будет сражаться как солдат, пока не прозвучит последний выстрел в этой войне. Сейчас комендант смотрел на британский шлюп.
      — Вы заметили его вчера вечером?
      — На закате, сэр, — ответ сержанта был точен, — и огни были потушены.
      — Он следит за нами, верно? — улыбнулся Лассан. — Наблюдает, что мы поделываем.
      Сержант хлопнул ладонью по пушке вместо ответа.
      Лассан повернулся и задумчиво посмотрел на внутренний двор. Из Бордо пришло предупреждение о возможной британской атаке на форт, но войск для укрепления его ослабленного гарнизона не прислали. Лассан мог либо стрелять из пушек, либо оборонять крепостные стены со стороны берега, но одновременно делать и то и другое не мог. Если британцы высадят войска и пошлют корабли в канал, Лассан попадет между молотом и наковальней. Он снова посмотрел на шлюп. Если в Бордо правы, это любопытное судно проводило рекогносцировку и Лассан должен обмануть соглядатая. Он должен заставить их думать, что форт настолько слабо защищен, что необходимости в высадке войск нет.
      Из офицерских комнат, зевая, показался лейтенант Жерар. Лассан окликнул его:
      — Лейтенант!
      — Сэр.
      — Не подымайте флаг сегодня! И не сушите белье на крышах бараков!
      Жерар, не успев застегнуть мундир, удивленно сдвинул брови.
      — Не поднимать флаг?
      — Вы слышали меня, лейтенант! И солдаты пускай не мельтешат в амбразурах, поняли? Только караулы в башнях.
      — Я понял, сэр.
      Лассан снова повернулся, чтобы засечь курс корабля сквозь промозглый дождь и ветер. Он видел дрожащие паруса, пенящуюся воду, представил офицеров, укутанных в дождевики с поблекшими от соли галунами, смотрящих в свои подзорные трубы на форт. Он знал, что такие маленькие корабли, посланные шпионить за французским побережьем, часто останавливали рыбацкие лодки. Сегодня и каждый день в течение следующей недели на лов будет позволено выходить только тем рыбаками, которым Лассан доверяет. Им разрешат брать английское золото, пить ром в каютах брига, продавать англичанам лобстеров, а в обмен они расскажут похожую на правду ложь. А потом Анри Лассан задаст им жару из этих огромных послушных пушек, ждущих своего часа.
      Он улыбнулся своим мыслям и пошел завтракать.
 
      Перед ужином Шарпу пришлось пережить несколько не самых приятных минут.
      — Мой ответ — нет! — повторял он.
      Полковой старший сержант Патрик Харпер стоял в маленькой гостиной жилища Джейн и вертел в своих больших ручищах кивер.
      — Я говорил с мистером Даламбором, сэр, и он сказал, что я могу пойти с вами. Я хочу сказать, что мы сидим, как прачки в засуху.
      — Скоро прибудет новый полковник, Патрик. Он не сможет обойтись без полкового старшего сержанта.
      Харпер насупился.
      — Да и без майора тоже.
      — Он не может лишиться нас обоих. — Не во власти Шарпа было лишить личных волонтеров Принца Уэльского услуг огромного ирландца. — Если ты пойдешь, Патрик, новый командир назначит нового полкового старшего сержанта. Вряд ли ты этого захочешь.
      Харпер нахмурился.
      — Это лучше, чем если с вами пойду не я, сэр, а мистер Фредриксон не оставит меня без дела.
      Шарп был непоколебим.
      — Нет.
      Огромный мужчина, на четыре дюйма выше шестифутового Шарпа, усмехнулся.
      — Я могу взять отпуск по болезни.
      — Сначала ты должен заболеть.
      — Я уже заболел! — Харпер показал на рот. — У меня просто ужасно болит зуб, сэр. Вот тут! Он открыл рот, ткнул туда пальцем и Шарп увидел, что у Харпера действительно покрасневшая и опухшая десна.
      — Сильно болит?
      — Ужасно, сэр! — Харпер, чувствуя брешь в обороне, прям-таки сморщился от боли. — Сильно пульсирует. Тук-тук, тук-тук, ну просто барабанный бой в черепе. Ужасно.
      — Покажись вечером хирургу, — бесчувственно сказал Шарп, — и пусть он его вырвет. Потом возвращайся в свой батальон.
      Лицо Харпера потускнело.
      — Я точно не могу пойти, сэр?
      Шарп вздохнул.
      — Лучше бы рядом со мной был ты, старший сержант, чем дюжина любых других парней. — Это была правда. Шарп не знал никого, рядом с кем бы он хотел сражаться рядом, но только не в Аркашоне. — Сожалею, Патрик. Кроме того, ты ведь теперь папаша. Ты должен заботиться о жене и ребенке.
      Жена-испанка всего месяц назад родила Харперу сына, которого назвали Ричард Патрисио Августин Харпер. Шарп смущался из-за выбранного имени Ричард, но Джейн пришла в восхищение, когда Харпер попросил разрешения использовать его имя.
      — Это для твоей же пользы, старший сержант, — продолжил Шарп.
      — Как это, сэр?
      — А так, что твой сын две недели будет с отцом. — Шарп вспомнил видение отвесной, черной мокрой стены, и эта картина укрепила его голос. Он повернулся на звук открывающейся двери.
      — Мой дорогой. — Джейн, прекрасная в голубом шелковом платье, мило улыбнулась Харперу. — Старший сержант, как малыш?
      — Отлично, мадам! Изабелла благодарит вас за белье.
      — У вас болит зуб! — Участливо спросила Джейн. — Ваша щека припухла.
      Харпер покраснел.
      — Совсем немного, мадам, практически не чувствуется.
      — Надо приложить гвоздичное масло! На кухне есть немного. Пойдемте!
      — Он не может пойти, — сказал Шарп после ужина, когда они с Джейн возвращались обратно по городу.
      — Бедный Патрик, — Джейн настояла на том, чтобы проведать Хогана, но никаких новостей не было. Она навещала его днем ранее, и Хоган выглядел лучше.
      — Я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску, — сказал Шарп.
      — Ты говорил это дюжину раз, Ричард, и уверяю тебя, что я каждый раз это слышала.
      Они легли спать, и четыре часа спустя в дверь постучала хозяйка. В спальне было темно и холодно. Мороз рисовал узоры на оконном стекле, не тающие даже когда Шарп разжег огонь в маленькой жаровне. Хозяйка принесла свечи и горячую воду. Шарп побрился, и надел свой старый, полинявший мундир. Это был мундир в котором он дрался, мундир, испачканный кровью, мундир, продранный пулями и саблями. Он бы не хотел идти в бой в ни в каком другом.
      Он смазал маслом замок винтовки. Шарп всегда ходил в бой с винтовкой, хотя прошло уже десять лет, как сделался офицером. Потом вынул из ножен свой кавалерийский палаш и проверил остроту лезвия. Было так странно уходить на войну из постели жены, еще более странным было идти без своих людей, без Харпера, и мысль о том, что он будет сражаться без Харпера, вызывала беспокойство.
      — Две недели, — сказал он. — Я вернусь через две недели. Может, раньше.
      — Они покажутся вечностью, — преданно сказала Джейн, затем с трепетом отшвырнула постельное белье и схватила одежду, которую Шарп повесил сушиться перед огнем. Ее собачка, воспользовавшись этим, запрыгнула на согретую постель.
      — Ты не должна идти, — сказал Шарп.
      — Я пойду. Долг каждой женщины провожать мужа на войну, — она задрожала от холода и чихнула.
      Получасом позже они вышли в пахнущий рыбой переулок, и ветер сек лица, будто ножом. На пристани зажгли факелы, там стояла «Амели», приподнятая начавшимся приливом.
      Поблескивая оружием, темная колонна людей поднималась на борт торгового судна, которое было выделено Шарпу в качестве транспорта. «Амели» отнюдь не являлась жемчужиной торгового флота Британии. Свою жизнь она начала свою жизнь как угольщик, перевозя топливо из Тайна в Темзу *, и вся была покрыта толстым слоем угольной пыли.
      Бочки, ящики и сетки с припасами погрузили на борт в предрассветной темноте. Ящики с винтовками и боеприпасами были сложены на причале, а с ними и бочки с солониной и свежей говядиной. Хлеб, завернутый в парусину, был упакован в просмоленные ящики. Здесь же находились бочки с водой, запасные кремни и точильные камни для сабель и штыков. Веревочные трапы были закреплены за шпигаты, чтобы стрелки при высадке могли спуститься в баркасы, посланные с "Возмездия".
      Грязно-серое пятно рассвета осветило грязные замусоренные воды залива. На корме «Сциллы», фрегата, стоящего на якоре, виднелись огни, очевидно, её капитан завтракал.
      — Я завернула тебе сыр, — голос Джейн звучал тихо и испуганно. — Сверток в твоем ранце.
      — Спасибо, — Шарп наклонился поцеловать ее и внезапно захотел остаться. Жена, как сказал как-то генерал Кроуфорд, делает солдата слабым. Шарп еще мгновение подержал жену в объятьях, чувствуя ее ребра под шерстью и шелком, а затем вдруг она снова чихнула.
      — Мне холодно. — Она вся дрожала. Шарп потрогал ее лоб, он был горячим.
      — Ты нездорова.
      — Ненавижу рано вставать, — Джейн попыталась улыбнуться, но ее зубы стучали, и она снова чихнула. — И я не уверена, что вчерашняя рыба пришлась мне по вкусу.
      — Иди домой.
      — Ты уедешь, и я пойду.
      Шарп, наплевав на то, что сотня человек смотрела на него, снова поцеловал жену.
      — Джейн…
      — Иди, мой дорогой.
      — Но…
      — Всего лишь холод. Зимой всем холодно.
      — Сэр! — Милашка Вильям приветствовал Шарпа и поклонился Джейн. — Доброе утро, мадам! Сегодня свежо!
      — Да уж, мистер Фредриксон! — Джейн снова вздрогнула.
      — Все на борту, сэр, — Фредриксон повернулся к Шарпу.
      Шарп хотел задержаться с Джейн, он хотел убедиться, что та не подхватила лихорадку у Хогана, но Фредриксон ждал его, люди держались за леера, натянутые вдоль трапа, и он не мог остаться. Он поцеловал Джейн напоследок, ее лоб был горяч как огонь.
      — Иди, ляг в постель.
      — Я лягу, — она уже дрожала, сгорбившись от ветра и сжав кулаки.
      Шарп подождал немного, желая сказать что-то запоминающееся, что-то, что полностью бы смогло выразить его любовь к ней, но нужные слова не приходили. Он улыбнулся, затем пошел за Фредриксоном на палубу "Амели".
      Дни были уже короткие, и свет, проходя через холмистый ландшафт позади порта, расцвечивал пенящуюся воду залива серебром. Трап упал на камни причала.
      Далеко в море, словно выросшая из вод гора, возвышалась серая в свете утра пирамида парусов. Это «Возмездие» набирало ход. Судно выглядело весьма внушительно: целый плавучий арсенал орудий, способных своим бортовым залпом сотрясти воздух и море, но этот арсенал бесполезен на мелководье Тест-де-Бюш. Форт будет захвачен людьми и удержан ручным оружием, а не пушками корабля.
      — Линейный корабль сигналит, — крикнул шкипер «Амели» Тремгар, сплюнув за борт. — Дает понять, что нам пора отплывать. — Приготовиться, вперррёд — проревел он.
      Стоявшая поблизости «Сцилла» подняла марсель, и намек на скорое отплытие заставил Шарпа повернуться к причалу. Джейн, закутанная в зеленовато-голубой плащ, все еще стояла там. Шарп видел, что она дрожит.
      — Иди домой!
      — Подождите! Подождите! — Послышался чей-то крик. Акцент был французский, а владелец голоса, невзрачно одетый человек, явно слуга, скакал на маленькой лошади и вел на привязи еще одну, навьюченную грузом. — На «Амели»! Постойте!
      — Черт возьми. — Тремгар набивал трубку табаком и теперь засунул ее в карман замаранного плаща. Позади слуги и лошади, медленно, как епископ на процессии, ехал высокий элегантный мужчина на статной лошади. У мужчины были изысканные черты лица, белый плащ с серебряной застежкой и шляпа, промасленная в целях защиты от дождя.
      Трап был снова спущен и мужчина с видом, будто запах «Амели» был недостоин утонченного джентльменского носа, поднялся на борт.
      — Я ищу майора Шарпа, — заявил он с французским акцентом офицерам, собравшимся на шкафуте.
      — Это я, — отозвался Шарп с полуюта.
      Вновь прибывший человек повернулся с грацией, уместной скорее для бального зала, и казавшейся смешной на выщербленной палубе бывшего угольщика. Он поднял монокль и внимательно рассмотрел изорванный мундир майора Ричарда Шарпа. Француз поклонился, будто намекая, что подобные почести следует отдавать ему, затем снял свою непромокаемую шляпу и пригладил свои седые прилизанные волосы. Потом вытащил запечатанный конверт.
      — Приказы.
      Шарп спрыгнул с полуюта и разорвал конверт.
 
       Майору Шарпу.
       Податель сего граф де Макерр. Прошу содействовать ему во всем, в пределах своих полномочий.
       Бертрам Вигрэм, полковник.
 
      Шарп посмотре на узкое бледное лицо. Он вдруг вспомнил, как Хоган в бреду упомянул некоего Макеро, подразумевая слово «доносчик» и подумал, не было ли это выпадом в сторону этого элегантного мужчины.
      — Вы граф де Макерр?
      — Для меня честь, месье, плыть в Аркашон с вами. — Плащ де Макерра приоткрылся и стал виден мундир французских егерей *. Шарп знал репутацию этого полка. Офицеры его были французами, лояльными старому режиму, а солдаты были дезертирами из французской армии или просто бандитами. Они воевали как придется, и Шарп не хотел бы иметь этот полк у себя на фланге.
      — Капитан Фредриксон! Пошлите четырех человек доставить на борт багаж. Быстро!
      Де Макерр расстегнул свои лайковые перчатки.
      — У вас найдется место для моего коня, и для грузовой лошади тоже?
      — Никаких лошадей, — отрезал Шарп, что вызвало целый поток протестов со стороны графа, в которых то и дело фигурировали имена герцога Ангулемского, Людовика XVIII и лорда Веллингтона. Тут со «Сциллы» поступил сердитый сигнал, требующий объяснений, почему «Амели» все еще пришвартована, и Шарп в конце концов уступил.
      Это означало дополнительную задержку, поскольку двух лошадей графа нужно было поднять на борт, и потеснить дальше на нос солдат Фредриксона, чтобы дать им место. Баулы и чемоданы перенесли с причала.
      — Я не могу плыть на этом корабле, вы понимаете? — сказал де Макерр.
      — Почему? — спросил Шарп.
      Сморщенный нос был ответом на вопрос Шарпа и снова возникла задержка, пока передавали сигнал на «Сциллу» с требованием предоставить Его Превосходительству графу де Макерру каюту на фрегате, или, что еще лучше, на "Возмездии".
      Грант, капитан «Сциллы», несомненно под давлением с «Возмездия», передал короткий ответ. Граф с отвращением спустился вниз в каюту, которую теперь должен был делить с Фредриксоном.
      День уже был в самом разгаре, свет, рассеянный облаками, освещал желтый и черный мусор, плавающий в серых водах залива. Дохлая собака ударилась о корпус «Амели» когда были отданы швартовы сначала на носу, затем на корме, а сверху раздалось угрожающее хлопанье парусов, забиравших ветер. Резко прокричала чайка, этот крик, как верили моряки, был криком тех, кого поглотила морская пучина.
      Шарп смотрел на золотоволосую девушку в светло-голубом плаще и проклинал ветер, от которого слезились глаза. Джейн поднесла к лицу платок, и Шарп взмолился, чтобы не увидеть первые симптомы лихорадки. Он пытался себя убедить в том, что Джейн права, и ей просто нездоровится из-за вчерашней несвежей рыбы, но, черт побери, думал он, зачем же она навещала Хогана?
      — Иди домой! — крикнул он ей, стараясь перекрыть увеличивающееся расстояние между кораблем и причалом.
      Джейн дрожала, но продолжала стоять. Она смотрела, как «Амели» неуклюже удаляется, и Шарп, обернувшись назад, увидел крошечный белый носовой платок, становящийся все меньше и меньше, и, наконец, исчезнувший за стеной дождя.
      "Возмездие" возвышалось над другими кораблями. «Амели», которой уже пришлось пустить в действие помпы, пристроилась за ним в кильватер, а быстрая и нетерпеливая «Сцилла» полетела вперед. Замыкая процессию, за «Амели» расположились шлюпы с бриговой оснасткой, и французский берег превратился лишь в грязное серое пятнышко на горизонте.
      Просмоленный буек, обозначавший одному Богу известную опасность, остался позади, и экспедиция в Аркашон, сердце хаоса и неизвестности, началась.

Глава 4

      Весь день комендант Анри Лассан наблюдал за кораблями из одной башенки форта при помощи складной подзорной трубы, которая досталась ему от деда.
      Над фортом не развевался флаг. Один из местных рыбаков, которым доверял Лассан, выплыл на своей лодке к банке Лакано, где британский бриг подошел к его смаку с наветра и пригласил рыбака подняться на борт. Был подан ром, за рыбу заплачено золотом, и рыбак сообщил, что гарнизон полностью покинул форт. Они ушли на север, сказал рыбак, и стены защищает только немногочисленная местная милиция. Если британцы поверят в обман, то Лассан сможет заманить их в зону действия своих тяжелых пушек, и у него были основания полагать, что его ложь сработала, ибо бриг теперь направился к югу.
      Теперь вместо брига на горизонте с западной стороны появился целый ряд парусов. Лассан оценивал расстояние до них в восемь-девять миль и понимал, что видит британский конвой с людьми и вооружением, направляющийся к армии на юг.
      Это зрелище вызывало у Лассана чувство одиночества. Император был где-то далеко, он был один на этом берегу, а вражеский флот мог безнаказанно отправлять конвои, и чтобы уничтожить их, требовался флот. Но флота у Франции больше не было. Последний был уничтожен адмиралом Нельсоном девять лет назад, а те суда, что остались, догнивали на якорных стоянках.
      Было несколько каперов, американских и французских, но это всего лишь дворняжки, пытающиеся укусить за пятки стадо слонов. Даже капитан Киллик на его великолепной «Фуэлле» не смог бы захватить корабль конвоя. Киллик мог поджидать отставших, но только флот мог поломать строй конвоя и рассеять его.
      Было больно видеть эту неприкрытую демонстрацию силы, такой могучей и угрожающей. В трюмах этих кораблей лежало оружие, которое должно было принести смерть южной армии Сульта, а Лассан ничего не мог сделать. Он мог выиграть маленькое сражение, если бы оно состоялось, но большего сделать не мог.
      Он обругал себя за такие мысли и пошел в маленькую часовню форта помолиться. Возможно Император, маневрируя по замерзшим северным дорогам, сможет одержать большую победу и сломать альянс, окруживший Францию, но пока опустевший форт свидетельствовал об отчаянии Императора. Франция уже мобилизовала всех, кого могла, потом еще раз, и теперь многие рекруты следующего возрастного класса прятались в лесах и холмах от сержантов, пришедших собирать пушечное мясо из парней, еще не ставших мужчинами.
      Стук каблуков, крик и скрип ворот, которые, как часто их ни смазывай, все равно издавали страшный визг, возвестили о чьем-то прибытии. Лассан спрятал четки, перекрестился и вышел в вечерние сумерки.
      — Ублюдки! Хитрые ублюдки! Добрый вечер, Анри. — Корнелиус Киллик кивнул коменданту, но лицо его было перекошено от ярости. — Ублюдки!
      — Кто?
      — Те сволочи из Бордо. Не прислали меди, не прислали дубовых досок. И что мне делать? Затыкать дыры бумагой?
      — Может, хотите вина? — дипломатично предложил Лассан.
      — Да, пожалуй хочу. Американец вошел за Лассаном в его комнату, которая больше напоминала библиотеку, нежели комнату солдата. — Сволочь Дюко! Я бы вышиб ему зубы.
      — Я думал, — мягко сказал Лассан, — что гробовщик предоставил вам вяз?
      — Предоставил? Ублюдок запросил тройную цену! К тому же я не хочу плавать на корабле с кормой, сделанной из гробов.
      — А, морские суеверия. — Лассан разлил вино в хрустальные бокалы, на которых был герб его семьи. Последний граф де Лассан умер на гильотине, но Анри никогда не считал, что может использовать титул как свой. — Вы видели эти корабли, плывущие на юг.
      — Весь день на них смотрел, — хмуро сказал Киллик. — Захвати один из них, и тебе улыбнется удача. Не такая, как с «индийцем» *, конечно. Он допил вино и налил еще. — Я рассказывал вам про «индийца», которого захватил.
      — Да, — учтиво сказал Лассан. — Трижды.
      — А то, что его трюмы были забиты шелком, специями, сокровищами Востока, павлиньими перьями? — Киллик громко рассмеялся. — Нет, мой друг, он был забит селитрой. Селитрой чтобы делать порох, порох, чтобы толкать пули, пули, чтобы убивать британцев. Так любезно со стороны наших врагов дать нам то, что потом их же и убьет, не так ли? Он присел возле камина и взглянул на узкое, как у студента, лицо Лассана. — Ну что, друг мой, ублюдки уже на подходе?
      — Если им нужны шасс-маре, — мягко сказал Лассан, — то им придется прийти.
      — А погода позволит им высадиться в безопасности, — сказал американец. Протяженное бискайское побережье, способное кипеть шумным прибоем, на этой неделе было в хорошем настроении. Волны позади залива были всего пять или шесть футов высотой, и могли напугать новичка в морском деле, но остановить высадку на лодках они были не способны.
      — Да уж, — Лассан, все еще надеявшийся, что его обман убедит британцев в необязательности высадки на берег, все же допускал такую возможность.
      — И если они пойдут берегом, — жестоко сказал Киллик, — они побьют вас.
      Лассан посмотрел на распятие между книжными полками. — А может и нет.
      Американец, казалось, не заметил, что Лассан обращался к Богу, говоря эти слова. — А если они возьмут форт, продолжил он, — они возьмут под контроль весь залив.
      — Это верно.
      — И захватят «Фуэллу». — Киллик произнес это мягким, спокойным голосом, но воображение нарисовало ему картину того, как его прекрасный корабль захватывают эти мошенники, британские матросы. «Фуэлла» пойдет в Англию как приз, и американская шхуна, созданная для океанских просторов, станет сопровождать британские торговые конвои. — Клянусь Богом, им она не достанется!
      — Мы сделаем все, что сможем, — сказал Лассан, хотя если расчет четырех орудий сможет отразить атаку британцев, то это будет чудом. У Лассана не было сомнений, что его орудия могут нанести немалый ущерб, но если британцы обнаружат, что орудия есть кому заряжать и стрелять из них, они высадят морских пехотинцев и окружат форт. А Лассан не сможет защищать одновременно защищать его со всех сторон.
      Зловещие новости заставили американца замолчать. Он уставился на огонь в камине, нахмурился, а затем каким-то странным голосом спросил, — А если я тоже буду сражаться? — Вы? — Лассан не смог скрыть удивление.
      — Я могу драться, Анри, — ухмыльнулся Киллик. У меня в трюме имеются эти чертовы двенадцатифунтовые орудия. Он вдруг загорелся энтузиазмом, разложил на столе карту, прижав ее углы книгами. — Они ведь высадятся к югу от Аркашона?
      — Бесспорно.
      — А отсюда всего два пути на север. По берегу или по дороге! — На лице у него появилась гримаса раздумья, и Лассан увидел, что американец испытывает удовольствие от этой маленькой военной проблемы. Лассан уже встречал таких людей: храбрецов, сделавших себя знаменитыми на всю Францию и вошедших в историю благодаря своим отчаянным действиям. Он бы хотел, чтобы таких людей осталось больше после окончания войны.
      — Вы моряк, — тихо сказал Лассан, — а битва на берегу не похожа на морское сражение.
      — Но если они нас не ждут, Анри! Если эти напыщенные ублюдки воображают, что они в безопасности! Мы можем устроить им засаду! — Киллик был уверен, что его люди, опытные канониры, справятся с французскими орудиями и в своем воображении уже видел, как картечь сметает британские ряды. — Боже мой, мы можем это сделать, Анри!
      Лассан поднял руку, чтобы поумерить пыл американца.
      — Если вы действительно хотите помочь, капитан Киллик, то вам следует разместить своих людей в форте.
      — Нет. — Киллик прекрасно знал, что британцы сделают с захваченной командой капера. Если Киллик собирался драться за «Фуэллу», он должен был предусмотреть возможность отступления в случае поражения. Пока он не видел изъянов в своем плане устроить засаду на британцев, пока они будут колонной идти к форту. Морские пехотинцы будут в шоке от внезапных залпов картечи, а «Фуэлла» будет в безопасности.
      Анри Лассан, глядя на карту, раздумывал, не был ли план американца тем самым чудом, за которое он молился. Если британцы не захватят форт, они не смогут захватить шасс-маре, а без них они окажутся в ловушке между реками, когда наступит весеннее половодье.
      В ловушке. И возможно Император, разгромив врагов на севере, вернет войска на юг и разгромит британцев.
      Пока же Веллингтон не сталкивался с гением Императора, хотя и побил всех маршалов и генералов, которых посылали драться с ним. Лассан мечтал о том, чтобы этот высокий красивый американец нашел способ задержать британцев на время, чтобы Император вернулся на юг и преподал этим мерзавцам урок военного искусства. Затем он вернулся от мечтаний к реальности и счел нужным рассмотреть возможность поражения.
      — А что вы будете делать, мон ами, если британцы победят?
      Киллик пожал плечами.
      — Снесу мачты у «Фуэллы» и сделаю так, что она будет выглядеть, как развалина, и буду молиться, чтобы британцы не обратили на нее внимания. А что будете делать вы, комендант?
      Лассан печально улыбнулся.
      — Сожгу все шасс-маре, разумеется. — Сделав это, он обречет двести человек команды и их семей на нищенское существование. Мэр и кюре умоляли его сохранить их, чтобы даже в случае поражения не отбирать хлеб у людей, но долг Анри Лассана — сжечь эти лодки в случае поражения. — Будем надеяться, что до такого не дойдет, — сказал он.
      — Я этого не хочу, — Киллик помахал сигарой, оставив клуб дыма, в точности такой же, как оставляет горящий запал бомбы. — Ладно, Анри! Устроим мерзавцам почетную встречу?
      В сумраке зимней ночи они пили за победу, а тем временем далеко на юге, разминувшись с большим океанским конвоем, двигался к северу маленький отряд Шарпа
 
      Ночью пошел снег. Шарп стоял возле вонючих просмоленных канатов на полуюте и смотрел на снежинки, кружащиеся в свете ходовых огней. Огонь на камбузе все еще горел и освещал красным светом огромное полотнище фока. Дым от огня сдувало к северу, прямо к огням "Возмездия".
      Это было хорошее время для «Амели». Рулевой так сказал и даже капитан Тремгар, ворчавший в своей койке в два часа утра, с этим согласился.
      — Никогда не знал, что старушка способна так плыть, сэр. Вы не спите?
      — Нет.
      — Не пропустите со мной по глоточку рома?
      — Нет, спасибо. — Шарп понимал, что капитан проявляет любезность, но не хотел напиваться, да и из-за бессонницы.
      Он в одиночестве стоял возле поручней. Иногда, когда корабль наклонялся из-за порывов ветра, фонарь отбрасывал луч света на гладкую морскую поверхность. Снег уносился в небытие. Через час после короткого разговора с Тремгаром далеко на востоке Шарп увидел крошечную искорку света.
      — Корабль? — спросил он у рулевого.
      — Да нет, сэр, — донес ветер голос рулевого, — это, должно быть, земля!
      Свет в доме? Или солдаты разожгли костер? Шарп не знал. Огонек мерцал, иногда совсем исчезал, но снова появлялся на темном горизонте, и вид этого далекого, непонятного огня заставил Шарпа почувствовать неудобство солдата на море. Его воображение рисовало ему потерпевшую кораблекрушение «Амели», огромные серые волны, захлестывающие доски, среди которых плавали его люди, как крысы в бочке. Этот одинокий маленький огонек символизировал безопасность, и Шарп предпочел бы быть за сотню миль во вражеском тылу, но на твердой земле, нежели на корабле в вероломном море.
      — Вам не спится? Как и мне.
      Шарп повернулся. Перед ним появилась призрачная фигура графа де Макерра с волосами, белыми как его плащ, застегнутый на шее серебряной застежкой. Граф потерял равновесие, когда в «Амели» ударила большая волна, и Макерр вынужден был схватиться за руку Шарпа.
      — Мои извинения, майор.
      Устоявший с помощью Шарпа, граф присел на орудие, которое было придано «Амели» для защиты.
      Граф, чьи волосы были удивительно гладко причесаны для столько позднего времени, посмотрел на восток.
      — Франция, — сказал он с почтением и даже с любовью.
      — Сен-Жан де-Люз тоже Франция, — не очень вежливо сказал Шарп, давая понять, что компания графа ему неприятна.