Страх

— Понятно. — холодно и отстраненно проговорила она и легко вскочила на ноги, будто не заметив моей протянутой руки. Отряхнулась. — Извините, Андрей Петрович, что доставила вам беспокойство. — И резко отвернувшись, пошла прочь, хрупкая и стройная, как церковная свеча.

И глядя ей вслед, я впервые осознал, каким же был свинтусом, не позвонив ей. Так, как я поступил с этой девушкой, с друзьями не поступают. Факт.

Я её догнал, тронул за локоть.

— Постой, Таня.

Но она, не оборачиваясь, резко выдернула руку и убыстрила шаги.

— Да подожди! Куда же ты?! Я тебе всю объясню! — Я вновь нагнал девушку и схватил за рукав куртки.

Она обернулась. По щекам её текли обильные слезы. Глядя на меня ненавидящим взглядом, она выставила вперед крепко сжатые кулаки и, потрясая ими, в ярости закричала:

— Пошел вон, козел!!!

Я в буквальном смысле остолбинел. Никак не ожидал услышать подобное от этой девушки. И впервые осознал, как виноват перед ней. А ещё понял, что во мне самом ровным счетом ничего не изменилось. Изменились лишь обстоятельства, но не я сам. Каким я был хомо беспечным, шлепающим веселыми ногами по жизни, таким и остался. Всегда и во всем я думал лишь о себе любимом, умилялся: «Ах, какой я умный, какой остроумный! Как замечательно у меня все получается! Ах, ах!» И мне ровным счетом никакого дела не было до других. Эгоист паршивый! Представляю, что пришлось испытать этой славной девушке. Нет, я не свинтус. Это для меня слишком мягко сказано. Тому, кто я есть на самом деле, ещё название не придумано. Факт.

— Прости меня, Таня! — сказал я. — Хотя и знаю, что простить меня невозможно.

Она, скорее, поверила не самим словам, а тому, как они были сказаны, а еще, наверное, моему лицу. Оно было мне чужим, каменным, неподвижным. А в самом во мне что-то скрипело, шаталось и рушилось. Но я был этому только рад.

Танины глаза потеплели, в них засквозило сочувствие ко мне. И она разрыдалась.

— Как же ты мог! Как мог! — говорила она сквозь рыдания. — Ты даже предположить не можешь, что я испытала! Я и сейчас просыпаюсь по ночам. А ты?! Эх, ты!!

— Я козел, Таня! — Я обнял её за вздрагивающие плечи прижал к себе. — Прости меня и я тебе докажу, что мне можно верить.

Она подняла свое заплаканное лицо и улыбнулась. Как же прекрасна была эта плачущая и одновременно улыбающаяся девушка. И я понял, что окончательно погиб, погиб присно и во веки веков. Отныне мое сердце уже мне не принадлежало, оно было в полном и безвозмездном распоряжении Тани. Вот и пришла она ко мне — Любовь. Я даже не мог предположить, что это такое удивительное чувство. А ведь мы могли и не встретиться. Нам помог его Величество Случай. Нет, эта наша встреча была предопределена там, в Космосе. Я отчего-то был в этом уверен.

— А вообще-то я счастлива, — сказала она.

— А я счастлив, что ты счастлива, — сказал я.

Потом мы пошли на рынок и накупили всякой всячины. В квартире Шиловых мы появились по ватерлинию нагруженные продуктами и двумя бутылками шампанского.

Увидев Таню, Рома широко разулыбался и радостно проговорил:

— О, Таня! Здравствуй! Рад тебя видеть! Какие вы молодцы, что опять… Здорово! Тома! — прокричал.

С кухни пришла Тамара и, критически глядя на Таню. поздоровалась.

— Тома, а это Таня. Помнишь, я говорил, как их с Андреем бандиты? Так это она.

Тамара продошла, протянула Тане руку.

— Будем знакомы. Тамара.

— Очень приятно! Таня, — смутилась девушка под пристальным взглядом хозяйки.

— Держи, Тома, — протянул я пакеты. — Это частичная компенсация за причиненный ущерб.

— Как тебе, Андрюша, не стыдно, — проговорила Тамара, беря пакеты. — Таня подумает, что мы тебе высказывали какие-то претензии. — Она отдала пакеты мужу. — Отнеси на кухню.

Через час мы уже сидели за столом ели жареную картошку с румяными «ножками Буша» и пили шампанское за здоровье присутствующих, за мир и счастье, как в этом доме, так и во всех остальных домах нашей маленькой, веселой, густонаселенной планеты.

Время приближалось к полуночи, когда Таня спохватилась и засобиралась домой. Я пошел её провожать.

А на улице был теплая, тихая, нежная, волшебная, восхитительная, сказочная, бесподобная, божественная, прекрасная, сладостная, упоительная, фантастическая, чудная, безмятежная и бездонная ночь. Мы с головою окунулись в её густую черноту, наполненную надеждами и сомнениями, удачами и разочарованиями, победами и поражниями, радостями и горестями, и медленно поплыли, не разбирая дороги, к той тихой гавани под названием «Счастье». Доплывем ли? Даст Бог, доплывем. А над головой дрожали от космического холода мохнатые, серебряные звезды. Иных уж давно нет, а они все несут и несут нам свой мерцающий свет. Так вот и некоторые люди. А серп нарастающей луны висел большим вопросом — что будет со всеми нами, с человечеством, сумеем ли выжить и сохранить эту прекрасную голубую планету, спутника солнца, или нам предстоит продолжить бесконечную трагическую цепь гибели цивилизаций? Об этом знает только Космос. Больше никому не дано этого знать. Жаль, а так хотелось бы заглянуть — что там впереди?

Я предложил Тане идти до автомобильной стоянки, где отдыхал мой француз, но она неожиданно предложила:

— Пойдем пешком?

Я не возражал. Туда километров пять, обратно — десять (обратная дорога после прощания с любимой всегда вдвое длинней), главное — не опоздать на работу. У её дома мы долго не могли расстаться.

— Ты больше не умирай, — попросила Таня. — Никак не умирай. Второго раза я не переживу.

— Больше не буду, — пообещал я.

* * *

Утром, стоило мне только появиться на работе, как зазвонил телефон. Снял трубку.

— Алло! Слушаю.

— Андрюша, ты нехороший, — раздался знакомый воркующий голос. — Я вчера весь вечер прождала тебя, но все напрасно. Я вся в расстроенных чувствах.

Вот так вот! В первые же часы новой жизни прежняя настигла меня и с роковой неизбежностью поставила передо мной вопрос: быть или не быть? Но я для себя уже твердо решил — быть. С прежней жизнью беспечного, легкомысленного и самовлюбленного Нарцисса я расставался без сожаления и навсегда. Иначе это может грозить душевным надломом, раскаянием, дисгармонией и прочими сопутствующими факторами. Мне это нужно? Нет мне это не нужно. Впереди меня ждала новая жизнь, наполненная любовью и смыслом. А потому твердо и непреклонно сказал:

— Дорогая Армида…

Но тут же был ею перебит:

— Какая еще… Я Люба, Любовь Сергеевна. Неужели же ты, Анрюша, меня забыл? — В её голосе было явное смятение, даже паника. Она ничего не понимала в происходящем. От дармовых удовольствий нынче отказываются одни дураки.

Но меня сейчас трудно было кому-либо сбить с намеченного пути, тем более, армидам. Не изменив тональности голоса, я продолжал:

— Дорогая Армида, Любовь Сергеевна, уважаемая гражданка Виноградова, давайте не углублять и не осложнять наши отношения. Будем считать то, что произошло между нами позавчера вечером пусть приятным, не скрою, но все же небольшим инцидентом в наших жизнях, не влекущим никаких правовых последствий а, тем более, — взаимных обязательств сторон.

— Что-то я не поннмаю. Ты меня бросаешь что ли? — Теперь в её голосе уже появились истеричные нотки. Отчего я испытал легкое замешательство.

— Ну, за чем же вы так. Нельзя бросать того, чего не имеешь, что тебе не принадлежит, да ещё нести за это какую-то ответственность.

— Я что-то тебя не пойму. Ты что, считаешь меня потаскухой?! — с явной угрозой проговорила Виноградова.

Последнее слово было настолько емко, почти осязаемо, что повергло меня в панику.

— Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Совсем наоборот, — тут же поспешил я её заверить в своих самых наилучших чувствах. — Просто, я предлагаю нам расстаться, как расстаются сейчас все современные цивилизованные люди — легко и непринужденно.

— А как же те слова, которые ты мне говорил?

— Они были вам приятны?

— Конечно приятны.

— Вот и замечательно. Они помогут вам сохранить о нашей встрече приятные воспоминания.

— Нет, так не пойдет! — решительно сказала она. — Со мной нельзя так поступать. Я этого так не оставлю. Ты, Андрюша, ещё пожалеешь об этом. Это я тебе обещаю! — И положила трубку.

«Что же теперь будет?! — с тоскою подумал я, слушая частые короткие гудки.

Мы странно встретились и. по всему, странно разойдемся. Факт. Я то думал, что имею дело с очаровательной и легкомысленной Армидой, а она, как Марина, оказалась злобной, сварливой и непредсказуемой в своих поступках Ксантиппой. А это чревато большими неприятностями.

* * *

Перед обедом пришел Рома Шилов, выложил передо мной тощую папку и сказал:

— Вот. И это все о ней.

Ему было поручено собрать все данные о Виноградовой. Но я никак не предполагал, что он сработает столь оперативно. Несмотря на свою кажущуюся медлительность мой друг работал быстро и толково. И писал очень прилично. Это я знаю по совместной нашей работе в газете. Вот только из-за своей природной стеснительности был крайне косноязычен. Но с этим, как говориться, ничего не поделаешь.

Я раскрыл папку и стал читать. Оказывается, Любовь Сергеевна уже дважды побывала замужем и из каждого замужества выходила с приобретением. Похоже, её бывшие мужья только чтобы от неё избавиться, щедро от неё откупались. Первый муж купил ей трехкомнатную полногабаритную квартиру на 1905 года. которую она сейчас сдает в поднаем. Второй — назначил ей пожизненную ренту и оставил великолепный коттедж. По всему, этого она особенно допекла. До замужества она окончила Новосибирское театральное училище, но все Новосибирские театры, как один, от её услуг отказались. Около года за мизерную плату она руководила студией художественного чтения в ДК «Строитель». Но и оттуда её попросили. Ну а потом она удачно вышла замуж первый раз, второй. И все проблемы были решены. В общем-то, ничего особенного. Однако, правильно нас учит Сергей Иванович, — прежде чем встретиться с человеком, попробуй узнать о нем как можно больше. Знай то, что сейчас прочел, я, вряд ли, остался бы у этой Ксантиппы. Факт. Из-за своего опрометчивого поступка меня теперь могут ожидать не только моральные угрызения (к этому я, слава Богу, привык), но и кое-что посущественней.

Я закрыл папку.

— Это все?

— Все, — кивнул Шилов.

— А кто её друзья, знакомые?

— А она не дружит… Вот.

— Что значит — не дружит?

Роман пожал плечами.

— А по-моему все понятно. У неё нет друзей и близких знакомых.

— Что, совсем никого?! — удивился я.

— Совсем.

— Как же она без них живет?

— Живет, — сказал Шилов и отчего-то тяжело вздохнул.

— Так ты, Рома, точно помнишь, что спрашивал её об иномарках?

— За кого ты меня?! — обиделся Шилов. — Я ж уже говорил. Она ни то, чтобы марки… Она даже сомневалась, что это иномарки. Сказала: «Кажется, две иномарки».

— А гостей Степанеко?

— Ты что, прикалываешься, да?! — ещё более распалился мой друг. — Она видела их издалека, даже не могла точно сказать сколько их было.

— Верю, верю. Успокойся, Рома. Ты ведь с её протоколом допроса знаком?

— Ну.

— И что скажешь?

— Наврала она тебе все.

— Допустим. А как думаешь — почему?

— А я почем знаю? Значит была причина. Может, она с убийцами заодно, сама их навела на Степаненко?

— Это, вряд ли. Иначе бы она не давала разных показаний.

— Ах, да… Забыл… Согласен.

— Мне думается, что кто-то из этих шустрых ребят посетил её уже после твоей беседы и популярно объяснил, что она должна говорить на следствии.

— Похоже на то, — согласился Роман.

— Ты, Рома, должен с ней встретиться и убедить её в ошибочности, я бы даже сказал, в порочности избранного ею пути. Иначе, это может плохо для неё кончиться.

— Что ты сам? У тебя же с ней… Как его?… Контакт?

— А ты знаешь, что говорят авиаторы после слов: «Есть контакт!»?

— От винта, — ухмыльнулся Шилов.

— Вот именно.

— Дурак ты, Андрюша. У тебя такая девушка, а ты путаешься с кем попало.

— Тебе нравится Таня?

— Нравится. Она… — Не найдя нужных эпитетов, чтобы по достоинству охарактеризовать девушку, Роман показал свой большой палец и сказал: — Во!

Его восхищение Таней было мне очень приятно, даже испытал что-то вроде гордости. И тут же дал себе слово быть достойным этой славной девушки. Отныне живу лишь по формуле — ад когитантум эт агэндум хомо натус эст (человек рожден для мысли и действия). Аут виам инвэниам аут фациам (или найду дорогу или проложу её сам). Вот именно. Впрочем. и с латынью надо кончать. Все это для пижонов, для самовлюбленных нарциссов, окруженных толпами воздыхательниц. Настоящим, целеустремленным парням латынь только мешает.

— Значит, допросишь Виноградову? — спросил я Романа.

— Допрошу конечно, — хмуро кивнул он. Видно, встреча с Армидой-Ксантиппой его не очень прельщала.

— Только, Рома, заранее предупреждаю — без сексуальных излишеств. А то эта Гетера может тябя запросто превратить в каменное изваяние. Будешь там стоять каким-нибудь Самсоном, своим грозным видом пугать новых русских.

— Ну и баламут же ты, Андрюша, — добродушно усмехнулся мой друг, покачав головой. — Когда-нибудь я тебе точно намылю шею.

После ухода Шилова я стал размышлять над полученной информацией. Как говорит мой учитель Иванов: «Главное у следователя — голова. Все остальное — приложение». С этим трудно не согласиться. Итак, что мы имеет на текущий момент? Похоже, что директор Электродного завода тут не при чем. Но с ним необходимо обязательно встретиться и переговорить. Именно он может вывести нас на своих оппонентов, вознамерившихся опорочить его имя путем лжесвидетельства. А там, глядишь, и до всего остального будет рукой подать. Надо посоветоваться с шефом. Я встал и направился в кабинет Сергея Ивановича.

Итак, мне поручили до такой степени напугать Тушканчика, чтобы он сам прикатил к нам, пал на четыре кости и во всем признался. Задачка, да? Обхохочешься! Лично я мало верил в эту авантюру. Напугать Гену Зяблицкого больше того, чем он уже напуган, невозможно. Я сам выдел обратную сторону его левого глаза. Но и неиспользовать этот шанс было бы несусветной глупостью. Верно? Я дал операции кодовое название «Страшилки» и отправился прямиком в Заельцоское РУВД на обслуживаемой территории которого и обитал наш «грызун».

Начальник отдела уголовного розыска мой хороший знакомый Валера Болтухин, заранее предупрежденный Рокотовым, хоть и встретил меня без особой радости, но и не стал сразу же орать, что у него все оперативники заняты, что они и так пашут без продыха дни и ночи напропалую, а тут еще, блин, это. Заколебали! Нет, ничего этого он говорить не стал. Сказал лишь обреченно:

— Сколько тебе?

— Парочку толковых ребят, желательнее помассивней и с более свирепыми рожами. Могу взять тебя, если желаешь.

У Валеры с чувством юмора была всегда напряженка. Поэтому он сразу завозникал:

— Что ты этим хочешь сказать?! — угрожаеще насупил он брови и заиграл желваками скул, давая понять, что не намерен никому просто так за здорово живешь спускать обиды.

— Говорю, что ты, Валера, здорово похож на итальянского актера Плачидо. Тот же благородный облик, а во взгляде — сплошной атас.

— Да ладно трепаться-то, — проворчал Болтухин. Но лицо его смягчилось, стало более человечным. — А зачем тебе со свирепыми?

— Это не мне, начальству. Они там конкурс что ли какой придумали на самого свирепого мента.

— Ну вы там даете! — возмутился Валерий. — Делать вам там нечего, вот и выдумываете что попало! Побывали бы в нашей шкуре, сразу бы забыли о конкурсах.

— А что ты на меня-то взъелся?! Я-то тут при чем? Я лишь выполняю указание.

— А-а! — раздраженно махнул рукой Болтухин. — Все вы там одинаковые!

— Так как насчет парней? — напомнил я о цели своего визита.

— У меня все толковые. А остальное… Сам выбирай, тут я тебе не помощник.

Он тут же вызвал всех, имевшихся в наличии, парней и я отобрал двух из них — Володю Пименова и Павла Серегина. Особенно хорош был последний. Представляете, шкаф под два метра, а рожа… От одной только рожи Тушканчик натурально обделается. Словом, парни был что надо. Определенно. Я заперся с ними в выделенном мне Болтухиным кабинете для вводного инструктажа.

— Вы директора ночного клуба «Полянка» знаете? — спросил я.

— Нет, — сказал Володя. — А кто он такой?

— А ты знаешь? — обратился я к Серегину.

Тот лишь покачал головой.

— И никогда не видели?

— Нет, — вновь ответил Пименов. — А кто он такой?

— Очень хорошо. С этого момента он ваш клиент.

— Понятно, — кивнул Володя. — А что он натворил?

Павел вновь промолчал. Очевидно, суровая жизнь научила его, что с такой физиономией, как у него, лучше всего помалкивать.

— Это Заблицкий Геннадий Иванович по кличке Тушканчик, ранее дважды судимый за грабеж. За ним вы должны установить неустанное и неусыпное наблюдение. Как поняли?

— Я что он натворил? — вновь спросил любопытный Пименов.

— Пока-что ничего. Впрочем, может и натворил, но мне об этом пока неизвестно.

— Зачем же тогда наружка?

— А вот это, Володя, на твоего ума дело.

— А если он обнаружит слежку? — подал, наконец, голос Серегин. Голос у него был, как все остальное, скрипучим и неприятным. Парниша просто клад для такой операции.

— «Тушканчик» должен это сделать в обязательном порядке в первые же минуты вашего появления.

— Не понял?! — Лицо у Пименова было удивленным, глаза глупыми. — А зачем же тогда…

— Володя, тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов? — перебил я его.

— Понял, товарищ подполковник! — Юное некрасивое лицо Пименова стало строгим и одухотворенным от важности задания. — А может быть нам форму надеть для большего эффекта?

— А вот этого, Вова, не надо! Формой ты перед невестами будешь хвастать. А если Тушканчик распознает в вас ментов, то это будет срывом задания и вы не получите обещанной премии и схлопочете несоответствие по службе. О последнем я лично позабочусь.

— Мы что, должны играть роль рэкетиров или киллеров? — спросил неразговорчивый, но более сообразительный чем его товарищ Серегин.

— Рэкетиры для Тушканчика слишком мелко, а вот киллеры — в самый раз.

Пименов решил продемонстрировать мне свою строевую подготовку. Вскочил, лихо щелкнул каблуками.

— Когда прикажите начинать, товарищ подполковник?!

Я невольно усмехнулся. Этот далеко пойдет. Начальство таких любит. Но только этот услужливый дурак с его готовностью во чтобы то ни стало выделиться может все дело завалить. Зря я его выбрал. Но теперь уже поздно что-либо менять.

— Прямо сейчас и начнете. Старшим группы назначаю Серегина.

— Слушаюсь, — проскрипел тот, несколько удивившись моему решению.

— Сейчас же отправляетесь в ночной клуб и занимаете столик. Есть можно все, в пределах выданной суммы разумеется. А вот пить, кроме минеральной и пепси, ни-ни.

— А пиво? — разочаровано спросил Пименов.

— Можно по бутылке пива. Но не больше. Все должны понимать, что вы люди серьезные и работа у вас ответственная. Понятно?

— Понятно, — кивнул Серегин.

— Вот и хорошо. — Я достал из кармана деньги, выданные мне на операцию, отсчитал две тысячи рублей, протянул Серегину. — Это вам на расходы.

— Ничего себе! — удивился Володя. — А что так много?

Похоже, что кроме милицейских столовок он нигде больше не обедал. И вновь я пожалел о своем выборе. Слишком зеленые ребята, необстрелянные, как бы не сорвали дело.

— А потому, что люди вы солидные и привыкли хорошо питаться.

— Нормально, — сказал Павел, пряча деньги в карман. Именно с ним я связывал сейчас свои надежды.

— Переодически и попеременно вы должны наведоваться в служебный коридор, где расположен кабинет Тушканчика, но так, чтобы вас там видел либо сам директор, либо кто-то из работников клуба. Усекли?

— А для чего это? — спросил Пименов.

Вот, блин! Этот придурок уже заколебал меня своими вопросами!

— Не дергайся, Володя, — сказал Серегин. — Я тебе потом объясню.

И я ему был искренне благодарен за помощь. Я продолжил «инструктаж».

— Гена Зяблицкий трусоват от природы, а потому не должен долго выдержать эту пытку и обязательно побежит домой. Тогда вы отправитесь следом. Вот его адрес. — Я протянул Павлу свою визитку, где на обратной стороне был записан адрес Тушканчика. — Вы отравляетесь следом и встаете у него во дворе напротив окон двумя монументами правовому беспределу.

Пименов возбужденно хихикнул. Но мы с Серегиным решили не обращать на него внимания.

— Если и это не приведет к нужным результатам, то вы войдете в подъезд, подниметесь на четвертый этаж и попытаетесь «открыть» квартиру Зяболицкого с помощью отмычки. Вот и все.

— А что нам делать, когда мы откроем квартиру? — снова возник Пименов.

Нет, этот идиот меня уже определенно достал! И я не выдержал, сорвался:

— А тогда, Вова, вы из табельного оружия грохните Тушканичика, его жену и тещу, если эта старая карга ещё жива. Патронов не жалеть! Всю ответственность я беру на себя. Как понял?

— Есть, не жалеть! — выдохнул изумленный Владимир. Глаза у него были по чайному блюдцу, никак не меньше.

Всегда хмурый до этого Серегин громко рассмеялся. И произошла матамарфоза — он стал, вдруг, довольно даже смпатичным парнем.

— Тебе, Паша, почаще надо смеяться, — посоветовал я.

— Почему? — не понял он.

— По кочану. Это должно понравиться девушкам.

— А-а! — безнадежно махнул рукой Серегин. — Скажите тоже.

— Связь будем держать по сотовому. — Я достал телефон, протянул Павлу. — Мой номер сотового есть на визитке. Ну вот и все. С богом, орлы! Сегодня на вас смотрит вся мировая общественность. Не подведите!

Утром следующего дня Эдуард Васильевич засел за написание заключения по жалобе Устиновой. Сколько уж он написал подобных заключений, — не счесть, Но на этот раз писалось трудно. Даже очень трудно, так как был почти на все сто процентов уверен, что Устинова права — её мужа действительно убили из-за этой страшной видеокассеты, что лежит сейчас в его сейфе. Интуитивно Калюжный чувствовал, что эта кассета ещё принесет много горя и несчастий. Заключение он написал лишь к обеду. Отнес прокурору. Тот, почти неглядя, подписал. Спросил:

— Где у тебя кассета?

— В сейфе.

— В сейфе? Это хорошо. Ты не вздумай её кому-нибудь еще.

— Что я не понимаю.

Прокурор долго, изучающе смотрел на подчиненного, высокомерно усмехнулся.

— Понимаешь? Это хорошо. Иди.

Калюжный встал и вышел из кабинета. Прокурора Грищука, этого гладкого, ухоженного барина с аккуратной рыжеватой бородкой и масляным, ускользающим и нагловатым взглядом светло-серых, каких-то водянистых глаз Эдуард Васильевич не долюбливал и побаивался. Не может человек быть порядочным с таким вот взглядом. Поговаривали о его связях с какими-то темными личностями. Но Калюжный не слушал этих сплетен. Грищук был его начальником, и этим все сказано.

После обеда, где-то в районе четырех часов позвонила Ксения Петровна Устинова и с болью и возмущением в голосе сказала:

— Это все вы! Вы!

Поначалу Эдуард Васильевич подумал, что ей уже кто-то успел сообщить о принятом решинии по её жалобе. Но на всякий случай спросил:

— Что случилось, Ксения Петровна?

— А вы не знаете?

— Мы что, так и будем разговаривать вопросами? Что я должен знать?

— То, что сегодня ночью убиты Людмила Гладких и Женя Огурцов, — разрыдалась Устинова. — Это вы! Из-за вас!

«Они узнали, что видеокассета была у Людмилы и что она её смотрела вместе с Огурцовым!» — пронеслось в сознании Калюжного и ему стало страшно.

— Не говорите глупости, — машинально ответил он Устиновой.

— Глупости?! Нет, это не глупости! Вы там все заодно. Люда что-то такое вам рассказала о моем муже и прочем, что… Убийца! Негодяй! — с ней уже началась самая настоящая истерика.

— В таком случае, я не вижу смысла в продолжении нашего разговора , — сказал Эдуард Васильевич и положил трубку.

Сообщение Устиновой его буквально потрясло. Он прекрасно понимал, что преступники убирают всех — и тех, у кого была кассета, и тех, кто её видел. По воле нелепого случая Калюжный был и тем и другим и понял, что обречен. В распоряжении тех олигархов огромная армия боевиков, наемных убийц, вся мощь государственной машины, наконец. Что может всему этому противопоставить он, маленький, незаметный человек? Ничего не может. У зерна, попавшего между мельничными жерновами, нет иной альтернативы, как превратиться в белую пыль. Что же делать?!

Эдуард Васильевич не видел выхода. Что бы он не делал, что бы не предпринимал, результат будет одним и тем же.

Он пошел к Татьяничевой и рассказал о разговоре с Устиновой. То, что произошло с «железной леди», Калюжный видел впервые. Она прямо на глазах постарела на добрый десяток лет. Кожа на лице сморщилась, посерела. Глаза выражали страх, страх, и ничего, кроме страха. В полной растерянности она проговорила:

— Но почему ее?… Они же не могли, не должны знать, что у нее, кассета у нее?!

— Значит, каким-то образом узнали, — ответил Эдуард Васильевич.

— Пойду, доложу шефу. Ты подожди. — Татьяничева сорвалась с места и выскочила из кабинета.

Вернулась она минут через десять ещё более растерянная. В глубокой задумчивости проговорила:

— Странно все это.

— Что?

— Так… ничего. А где кассета?

— У меня в сейфе.

— Может быть её уничтожить к чертовой матери?

— А что это даст?

— Хотя да, ты прав, это ровным счетом ничего не даст. Попали мы с тобой, как кур во щи. И дернуло тебя.

— Кто же знал?

— Это конечно. Я тебя ни в чем и не обвиняю. К тому же, я сама тебя послала. — Она тяжело вздохнула. — Ситуация, что б ее!

— Что же делать, Маргарита Львовна?

— А я знаю?! — В голосе зампрокурора прозвучали нотки отчаяния. — Ступай, посоображай, как нам выбраться из этого дерьма, — устало проговорила Татьяничева.

Эдуард Васильевич вернулся в кабинет и долго думал над случившемся. Ситуация казалась ему безнадежной, тупиковой. Очень даже безнадежной и очень даже тупиковой. Он был в отчаянии. Почему, почему это случилось именно с ним? Ведь он всю свою сознательную жизнь старался избегать нестандартных ситуаций, конфликтов и всего прочего. И вот, на тебе! Говорят, что есть такой закон, закон подлости, если человек боиться, к примеру, машин, то обязательно будет сбит автомобилем при переходе улицы, если — воды, то утонет. Так вот случилось и с ним. Черт знает что такое! Что же все-таки делать?! Может быть сбежать? Куда?! С их возможностями они где угодно достанут. К тому же нужны другие документы и все прочее. Нет, это не вариант. Есть от чего паниковать.

Счастливая, спасательная мысль пришла ему в голову в конце рабочего дня, когда Эдуард Васильевич уже ни на что не надеялся. Кассета! Да-да, именно сама кассета может его спасти! Пока кассета у него, преступники не решаться его убить. Нужно лишь создать у них уверенность, что если с ним что случиться, то кассета сразу же попадет в оппозиционные правительству средства массовой информации. Да, но они будут пытать? Ничего, он это выдержит.

Калюжный достал из сейфа кассету и положил в карман. Он решил ехать на дачу старого друга его отца Друганову Олегу Дмитриевичу. Когда-то тот вместе с отцом Калюжного Василием Викторовичем работали на заводе Чкалова летчиками-испытателями и крепко дружили. Василий Викторович погиб при испытанни новой машины, когда Эдуарду Васильевичу исполнилось всего десять лет. И Друганов был ему за отца. Олег Дмитриевич уже без малого двадцать лет на пенсии и летом безвылазно пропадает у себя на даче, что находится в садоводческом обществе сразу за Золотой горкой. Общество это возникло более сорока лет назад и земельные участки работникам завода в то время буквально навяливали. За эти годы Друганов стал заядлым садоводом. Выращивал огромную чуть ни с кулак клубнику, выводил новые сорта сибирских яблок, собирал по пять ведер винограда, из которого делал отличное вино, да ходил за полтора километра в деревню Каменка, где в пруду ловил карасей и карпов. Словом, вел активную жизнь пенсионера.

Эдуард Васильевич вышел из прокуратуры, сел в свои старенькие «Жигули» и поехал на дачу к Друганову. Машину Калюжному купила мать на оставшиеся от отца сбережния после получения сыном диплома юриста.

Через несколько минут в зеркало заднего вида Калюжный увидел неотступно следовавшие за ним «Мицубиси». Сердце его упало. Слежка! Чтобы проверить, так ли это, он стал петлять по улицам.»Мицубиси» повторила все его маневры. Сомнения отпали.

«Что же делать?» — в панике подумал Эдуард Васильевич до упора выжимая педаль газа. Город он знал, как свои пять пальцев. Узкими улочками, проулками, проходными дворами ему удалось избавиться от «хвоста». Удача его окрылила. Настроение заметно улучшилось.

Друганова он застал на даче, колдующим над стелящейся яблоней. Седой, как лунь, коренастый, в сапогах и толстовке он очень походил на писателя Хоменгуэйя. Увидев Калюжного, он широко, радостно заулыбался и, раскрыв объятия, пошел навстречу, обнял, крепко стиснул.

— Здравствуй, Эдик! Рад видеть тебя в добром здравии! Что-то совсем стал забывать старика.

— Некогда, дядя Олег, работы много, — ответил Эдуард Васильевич.

— А-а! — махнул рукой Друганов. — Это обычная отговорка молодых, когда больше сказать нечего. — Как жена? Анатолий как?

— Все нормально, дядя Олег. Все живы здоровы. Анатолий серьезно коммерцией занялся.

— Он что, университет уже закончил?

— Нет, на последнем курсе. А где Надежда Викторовна?

— Не говори, — сокрушенно вздохнул Олег Дмитриевич. — Мотается по общественным делам. Она ведь у меня крутой общественницей стала. Возглавляет Детский фонд. Теперь я её вижу лишь по выходным, да и то не всегда.