Страх

— Логично, — согласился шеф. Обратился ко мне: — Сергей Петрович, вы хорошо помните, где вчера расстались с Дмитрием Константиновичем?

— Да, конечно.

— Надо будет взять кинолога с собакой, чтобы полностью исключить версию — убийство по дороге домой.

— Хорошо, Владимир Дмитриевич, — ответил я. — Но у меня есть дополнение к версиям Сидельникова. Его могли захватить с тем, чтобы узнать, что нам известно о видеокассете и всем остальном.

— Это маловероятно, — тут же забраковал мою версию Рокотов. — Прошли те времена, когда преступники действовали бы так примитивно. Они, уверен, заранее знали, что от Беркутова им ничего не добиться. Нет, они бы не стали в данном случае рисковать напрасно.

— А не связано ли его похищение с его прошлогодней деятельностью на Кавказе? — сказал Динис Хлебников.

— Вряд ли, — усомнился полковник и в версии Хлебникова. — Прошло уже около года. Нет, не думаю. Итак. остановимся на версии Вадима Андреевича — Беркутов захвачен преступниками в заложники с целью последующего шантажа и предъявления нам своих требований. Если это так, то я почти уверен, что за этим стоит люди Сосновского и Лебедева. Поэтому они попытаются вывезти Беркутова на свою территорию, то-есть в Москву. — Рокотов посмотрел на часы. — Когда у нас первый рейс на Москву?

— Через три с половиной часа, товарищ полковник, — ответил Хлебников.

— Вадим Андреевич, — срочно отправляйтесь в аэропорт Толмачево и вместе с оперативниками города Оби и аэропорта организуйте поиск Беркутова.

— Хорошо, Владимир Дмитриевич, — ответил Сидельников вставая. — Разрешите идти?

— Подождите. — Рокотов повернулся к майору Молостову. — Евгений Михайлович, что у нас с размножением фотографий?

— Через полчаса все будет готово, товарищ полковник.

— Но хоть сколько-то уже размножено?

— Я думаю, что уже больше половины.

— Тогда дайте необходимое количество майору Сидельникову. Да, Вадим Андреевич, возьмите мою машину. Она у входа.

— Спасибо. Разрешите идти.

— Как говориться, с Богом.

Сидельников с Молостовым вышли. Рокотов сказал, конкретно ни к кому не обращаясь:

— По тревоги поднят весь оперативный состав отделов и отделений уголовного розыска территориальной и траспортной милиции, оповещены сотрудники ГИБДД. Наша задача — организовать должным образом руководство поиском.

— А они его могли это… В соседние области. А уж оттуда, — подал голос наш «малыш» Шилов.

— Я это учел. В Управления Алтайского края, Томской и Кемеровской областей факсом отправлены фотографии Беркутова с просьбой организовать усиленное дежурство в аэропортах.

Я очень удивился. Да, в оперативности нашему шефу не откажешь, это точно. Когда он все это успел?

— Начальником штаба назначается подполковник Колесов. Вся информация должна стекаться к нему, — сказал Рокотов.

— А как же кинолог с собакой, товарищ полдковник? — спросил я.

— Я думаю, что это не займет много времени. На это время я вас заменю, — ответил он.

После оперативного совещания я пошел к себе в кабинет. Тело было настолько усталым, так болело и ныло, будто его кто провернул в какой-нибудь бетономешалке. А голове была только одна мысль: «Только бы Дима был жив! Только бы эти гады его не убили! Если он жив. то обязательно найдет способ выкрутиться. Он не я, рохля, он, будь здоров, какой парень! Но только бы он был жив! Только бы эти гады его не убили!»

По телефону я вызвал кинолога с собакой, попросив прислать самую что ни есть лучшую.

Кинолог появился через сорок минут. Это был пожилой. лет пятидесяти, старший прапорщик. Он отдал честь и довольно браво отрапортовал:

— Старший прапорщик Гаврюхин для выполнения задания прибыл!

Внизу в фойе нас ждала огромная овчарка по кличке Лорд.

— Вы не сомневайтесь, товарищ подполковник, если хоть какой-то запах сохранился, то Лорд обязательно его возьмет, — заверил меня кинолог.

Мы заехали в квартиру Беркутовых. чтобы взять обувь Димы и что-то из его вещей. Узнав о цели нашего визита, Светлана подошла ко мне сложила руки лодочкой на груди и, сглатывая слезы, проговорила:

— Сереженька, умоляю! Скажи, что с Димой? Он жив?!

Какая же она была красивая! Как эта… Ну, я не знаю. Это Дима мастак на эпитеты и сравнения. Как мадонна! Диме повезло. Искал, искал и нашел. Сколько у него этих всяких было. Я даже с ним ссорился. А нашел ту самую, которая единственная.

Я обнял её за плечи.

— Ну конечно же, Света. Конечно же он живой! — говорил я искренне веря, что так все и есть. — Он захвачен преступниками. Но мы обязательно его вызволим. Обязательно!

— Только бы он был живой! Хоть какой, но только, чтобы живой! — И Светлана беззвучно заплакала у меня на груди.

Как же я ненавидел сейчас этих гадов, которые Диму. Я бы их собственными руками без суда и следствия. Все они не стоят и слезинки такой вот женщины.

Лорд действительно легко взял след и привел нас снова к Диминому подъезду. Но на площадке второго этажа, вдруг, зафыркал, закрутил головой, заскулил.

— Похоже, что здесь подполковника кто-то встретил, — сказал кинолог. Он встал на корточки и низко склонившись долго принюхивался. Поднялся. — Не знаю, товарищ подполковник, боюсь ошибиться, но мне кажется, что здесь применяли газовое оружие.

У меня отлегло от сердца. Жив! Жив! Дима жив! И это главное! А все остальное — ерунда на постном масле.

Я влетел в квартиру Беркутовых и поделился с женщинами этой великой радостью.

— Они его из газового пистолета и куда-то увезли! — сказал я так, будто сообщил, что Дима уже едет домой из аэропорта.

Но и этого было вполне достаточно, чтобы сделать женщин счастливыми. Они бросились ко мне и принялись меня обнимать и целовать. Столько поцелуев я, пожалуй, не получил за всю жизнь.

— Подождите, я сейчас! — сказала Светлана и убежала на кухню. Вернулась она с бутылкой шампанского в руках.

И мы выпили шампанского за здоровье Димы Беркутова, моего лучшего друга и самого замечательного мужика в России!

А потом я вернулся в управление и стал дежурить у телефона. Через сорок минут он сообщил, что на первом утреннем рейсе в Моску Димы нет. Это повергло меня в уныние. Неужели они успели его вывезти из города? Не может быть, чтобы до этого времени он оставался здесь. Пошел доложить шефу. Он молча выслушал, спокойно спросил:

— А от других никаких сообщений?

— Никаких, — сокрушенно развел я руками.

— Будем ждать. Ничего другого нам, к сожалению, не остается.

Примерно через час вновь позвонил Вадим и взволнованно проговорил:

— Здесь старший лейтенант из отдела аэропорта утверждает, что видел Диму в салоне самолета, улетавшего в Волгоград!

— Что?! — закричал я. — А где этот старлей?

— Рядом со мной.

— Срочно вези его к Рокотову! Понял?!

— Понял, понял. Я что ты кричишь?

— Боюсь, что не услышишь.

Вновь пошел к шефу.

— Они вывезли его первым же попавшемся рейсом. Главное — подальше от Новосибирска. Грамотные черти! А что говорит этот старший лейтенант?

— Я не в курсе. Приказал Сидельникову, чтобы срочно вез его сюда, к вам.

— В таком случае, подождем. — Владимир Дмитриевич заметно приободрился. В нашем деле всегда так — надейся на лучшее, а готовься к худшему.

Через полчаса в кабинете появился Сидельников со старшим лейтенантом. Был тот стройным, подтянутым, не в пример некоторым старшим офицерам нашего управления. Отдав честь Рокотову, он отчеканил:

— Старший лейтенант отдела внутренних дел аэропорта Толмачево Кухаркин!

Да, строевая подготовка в транспортной милиции организована получше чем у нас. Это точно.

— Здравствуте, товарищ старший лейтенант, — сказал Рокотов с удовольствие разглядывая молодого офицера.

— Здравия желаю, товарищ полковник!

— Как вас зовут?

— Семеном, — несколько подрастелялся Кухаркин. — Семеном Евдокимовичем.

— Семен Евдокимович, вы этого человека, — Рокотов указал на фотографию Димы, лежащую на столе, — видели?

Старший лейтенант мельком взглянув на фотографию, ответил:

— Так точно, видел.

— Расскажите подробнее, когда и при каких обстоятельствах вы его видели?

— Вчера утром к нам в отдел поступило сообщение о розыске и задержании старшего помощника Новосибирского траспортного прокурора Калюжного Эдуарда Васильевича за убийство заместителя прокурора Татьяничевой Маргариты Львовны. Поскольку Калюжный, как работник траспортной прокуратуры мог проникнуть в самолет минуя регистрацию и накопитель, нам было дано указание в обязательном порядке осматривать салон самолета перед вылетом. Вчера вечером в двенадцать пятнадцать я вместе с автоматчиками вошел в первый салон самолета ТУ-154Б, вылетающего рейсом Новосибирск — Волгоград и в кресле 3б увидел вот этого мужчину, — старший лейтенант кивнул на фотографию. — Он был в наручниках. Это меня заинтересовало и я направился к ним. Справа от мужчины в наручниках у окна сидел парень атлетического сложения, а слева у прохода представительный мужчина лет сорока. Еще один молодой сотрудник сидел через проход в кресле 3г.

— А отчего вы решили, что он сотрудник? — спросил Рокотов.

— Это выяснилось позже.

— Хорошо. Продолжайте.

— Я подошел и, обратившись к представительному мужчине, попросил предъявить документы. Тогда этот, в наручниках, стал кричать, что он оперуполномоченный по особо важным делам Беркутов и что захвачен бандой преступников. Представительный мужчина на это усмехнулся, предъявил мне удостоверение сотрудника ФСБ и сказал, что мужчина на самом деле является вором-рецидивистом и разыскивается Интерполом за контробанду наркотиков. Он показал мне санкцию прокурора на его арест и поддельный паспорт на чужое имя.

— А вы хорошо рассмотрели служебное удостоверение этого представительного мужчины? — спросил шеф.

— Да, конечно, товарищ полковник. В нем заничилось… — Кухаркин сосредоточился, вспоминая. — В нем значилось, что подполковник Петров Валерий Маркович состоит на службе в Главном управлении Федеральной службы безопасности.

У Кухаркина оказалась просто феноменальная мамять, фиксирующая события будто видеокамера.

— Вы хорошо это помните? — усомнился Рокотов с исключительных способностях старшего лейтенанта.

— Так точно, товарищ полковник. Да вы не сомнвайтесь. Я с детства тренировал зрительную память запоминая номера автобусов. По внешнему виду автобуса я безошибочно называл его номер. Так что сомнений никаких не может быть.

— А арестованный мужчина ещё что-то говорил?

— Да. Он сказал, что они такие же офицеры ФСБ, как он Филипп Киркоров.

Рокотов улыбнулся.

— Беркутов нигде не теряет присутствия духа.

Взгляд старшего лейтенанта выразил недоумение.

— Так что, он действительно ваш?! Ваш сотрудник?!

— Да, — кивнул шеф. — У вас, Семен Евдокимович, был шанс отличиться, но вы его, к сожалению, упустили.

— Но кто же мог знать, — растерянно пробормотал Кухаркин.

— Я вас вовсе в этом не виню. Вы можите составить словесны портрет этих «сотрудников ФСБ» ?

— Только Петрова. Молодых я запомнил плохо.

Рокотов достал из стола бланк объяснения, протянул его старшему лейтенанту:

— А теперь, Семен Евдокимович, я попросил бы вас записать все, что нам расказали. В приемной есть письменный стол. Я думаю, там вам будет удобно.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Кухаркин взял бланк объяснения и вышел. Рокотов кивнул ему вслед, сказал одобрительно:

— С его способностями он далеко пойдет. Да. Сергей Петрович, необходимо срочно направить фотографию в Волгоград и попросить их поомочь в розыске Беркутова.

— Я это уже сделал из аэропорта. Владимир Дмитриевич, — сказал Сидельников.

— Молодец! Ну и что скажите по поводу услышанного?

— А что если они действительно из Главногот управления ФСБ? — ответил я вопросом.

Полковник долго в задумчивости смотрел куда-то поверх наших голов.

— У меня тоже промелькнула такая мыслишка. Не исключено. Уж слишком нагло и открыто они себя вели. После того, как мы узнали о содержании видеокассеты, я могу допустить все.

— А что там за история с заместителем транспортного прокурора? — спросил Вадим.

— Да я сам толком не знаю, — ответил Рокотов. — Все не могу выкроить время. Этим занимаются ребята из Заельцовского управления и оперативники Западно-Сибирского управления милиции на траспорте. Якобы убийство из неприязненных отношений. А что оно тебя заинтересовало?

— Дело в том, что журналист Вахрушев приезжал в гости к своему давнему школьному другу Устинову. Вчера вечером я позвонил Устинову домой. Его жена ответила, что её муж в октябре прошлого года погиб на железной дороге и убеждена, что его убили. Писала неоднократные жалобы в прокуратуру, пытаясь добиться возбуждения уголовного дела. Так вот, её жалобами как раз занимался Калюжный.

— Вот как! — заинтересованно проговорил шеф. — Ты считаешь, что исчезновение журналиста и смерть этого Устинова связаны с видеокассетой?

— Убежден, Владимир Дмитриевич.

— А кем был этот Устинов?

— Работал начальником техотдела на Электродном заводе, возглавлял добровольное общество по спасению завода.

Я так и подскочил от этого сообщения.

— На Эелектродном, говоришь?!

— Да, — кивнул Сидельников. — А что тебя удивило?

— Дело в том, что недавно на заводе были убиты двое молодых работников Людмила Гладких и Евгений Огурцов. Работники завода говорят, что перед их смертью на завод приезжал какой-то прокурор. Скорее-всего это был Калюжный.

— А потом убивают заместителя прокурора, — продолжил мои рассуждения Рокотов. — Да, похоже, что начиная с журналиста и кончая убийством заместителя прокурора — это звенья одной цепи. — Надо срочно звонить Иванову… Сергей Петрович, дай отбой операции по поиску Беркутова. Сейчас вся надежда на волгоградцев. Может быть они окажутся удачливее нас.

Володя Рокотов сообщил мне о похищении Беркутова лишь утром, когда я уже собирался на работу. Так шарахнул этой новостью по голове, что я едва удержался на ногах. Не успел отойти от вчерашнего допроса Тушканчика, а тут новое ЧП.

— Что случилось? — спросила Светлана, когда я положил трубку.

— Ничего особенного. Сообщили, что отменяется совещание у прокурора. Вчера у него развязался шнурок на ботинке. Садясь в машину, он наступил на шнурок, споткнулся, ударился головой о машину и теперь лежит в реанимации в коме. Представляешь, что может случиться из-за простого шнурка?! — попробовал отшутиться я. Но её было трудно провести. Она, во-первых, была опытным да к тому же умным оперативником, во-вторых, изучила меня и знала, как облупленного.

— Не ври! — строго сказала она. — Почему в последнее время ты все от меня скрываешь?

— Потому, что тебе, в твоем положении, нельзя волноваться, — ответил я.

— Много ты знаешь, — проворчала она. — От неведения я лишь больше расстраиваюсь.

Может быть она и права. По себе знаю — нет ничего хуже состояния глупой мартышки, когда видишь, что что-то происходит, но не можешь понять, что именно.

— Диму Беркутова похитили.

— Да ты что! — выдохнула она и медленно опустилась на диван. — Вот сволочи! Когда это случилось?

— С тобой все в порядке?! — не на шутку я встревожился.

— Все нормально.

— Какой нормально?! На тебе ж лица нет?! Бледная, как спирохет.

— Не говори глупостей! — У Светланы покраснели мочки ушей — первый признак её раздражения. — Ты ответишь наконец — когда это случилось?!

— Вчера вечером. Где-то в одиннадцатом часу.

— Кто-нибудь это видел?

— Какая теперь разница — видел, не видел?! Главное — его похитили и увезли в неизвестном направлении. Скорее все, в Москву через Волгоград.

— Для чего? Как ты считаешь?

— Володя полагает, чтобы оказать на нас давление.

— А ты?

— А я пока не определился. Интуитивно чувствую, что здесь что-то не то, а вот что именно, не могу пока ухватить… Ну, ладно, я побежал, а то и так опаздываю. А начальству опаздывать нехорошо. Ты Веру сама в садик отведешь?

— Я решила её пока не водить.

— Почему?

— Но все равно же я дома. И потом она не хочет.

— Ну, как знаешь. — Я поцеловал её в щеку. — А за Диму сильно не переживай. Он такой парень, что из любой ситуации выкрутиться.

— Представляю, что сейчас с его Светланой! Не хотела бы я оказаться на её месте.

— Я ты её знаешь?

— Конечно. Замечательная женщина!

— Все равно, замечательнее тебя никого быть не может! — сказал я убежденно.

— Тебе видней, — улыбнулась жена.

Уже за рабочим столом я ощутил в своей внешности какой-то беспорядок. Долго не мог понять в чем дело, В конце-концов до меня дошло — все дело в моих мыслях. После вчерашнего допроса Тушканчика и сегодняшнего сообщения Рокотова, они были всклокочены и стояли дыбом, трудно было понять — где какая. Непорядок! Мысли в голове должны быть тщательно причесаны, одна к одной. Лишь тогда есть шанс додуматься до чего-то путевого, а может и, чем черт не шутит, гениального. И я тут же принялся за этот нудный и мучительный процесс — причесывать мысли.

Итак, я вновь столкнулся с командой Сосновского и К, но уже на новом витке её развития. Когда у них не получилось захватить власть в стране с помощью криминалитета, они решили провести своих ставленников в верховную власть. И, как могли мы только-что убедиться, добились блестящих, я бы даже сказал, выдающихся результатов. Сейчас бороться с ними, что плвать против ветра. Если они не запугают, не дискредитируют, облив помоями через средства массовой информации, или не уничтожат нас с помощью омона, спецназа, внешней разведки, то направят на нас регулярные войска. Все в их власти. Как сказал один из моих подследственных: «Шутки, шутками, но ведь могут быть и дети». И он где-то прав. Здесь впору вставать в очередь за индивидуальной веревкой, а этому Иванову все не по чем, все шутит, юморист-затейник.

«Эй, эй, поосторожнее на поворотах! А то ведь могу и обидется, — тут же возникает мой постоянный оппонент Иванов.

«Испугал так, что у меня аж поджилки затряслись. Ага. И вообще, отвали, а? Без тебя тошно. Не видишь в какое дерьмо вляпались? Пора уже хонде хох и идти сдаваться».

«Не нуди, Сережа. Вытри сопли. Будь мужчиной.»

«Хорошо тебе оттуда критику наводить. Оказался бы на моем месте, я бы посмотрел, как ты тогда заговорил».

«Может быть ещё и окажусь, если увижу, что на тебя уже нельзя положиться».

«Какой ты сегодня умный и правильный. Умереть можно!»

«Я всегда был таким. Только тебе выгодно было представлять меня дураком, вот ты и старался».

«Может быть ты знаешь, что мне сейчас делать?»

«То же, что всегда — работать. Иной альтернативы у нас с тобой нет».

«Легко сказать!»

«Хватит ныть, Сережа! Не так страшен черт, как его малюют».

«Ты мне сейчас напоминаешь страуса-оптимиста. Сунул голову в песок и кричишь: „Все нормально, мужики! Я, лично, ничего страшного не вижу. Все зашибись!“

«Образно, — рассмеялся Иванов. — Очень образно! Это у тебя неплохо получается. Но только мне кажется, что ты слишком драматизируешь ситуацию».

«Ничего я не драматизирую».

«Нет драматизируешь. Наше дело правое».

«Слушай, Иванов, не надо мне тут гнать эту банальщину! Я ею в детстве накушался».

«Но только это так. А если иначе… Иначе мы все провалимся в тартарары, и правые, и виноватые, и герои, и негодяи.»

«Вот здесь с тобой можно, пожалуй, согласиться»,

«А если так, то ведь кто-то же должен попытаться изменить ситуацию. Почему мы с тобой должны стоять в стороне от этого дела? Может быть, Космос ждет от нас подвига?»

«Ну ты даешь! — рассмеялся я. — И вообще, ты сегодня какой-то другой».

«Какой — другой?»

«Ну, не знаю… Миролюбивый какой-то».

«А я так решил — хватит нам, путевым мужикам, спорить и выяснять отношения. Пора объединяться в один мощный, рязящий кулак и бить эту гидру Мафию, вкупе со змеей Коррупцией. Ты как, одобряешь?»

«Одобряю».

«Вот это я и хотел от тебя услышать. Ну, тогда я пошел?»

«Иди, Иванов, иди. И не просто иди, а иди ты…»

«Э-э! Больной, а не лечишься! Еще неизвестно кто из нас юморист-затейник, ага».

И этот зануда и пижон исчез. Нет, все же, что не говори, а путевый он мужик. Кондовый. И что мы с ним прежде постоянно цапались, все пытались выяснить, кто из нас главный? Он прав — не до выяснения сейчас отношений. Хонди хох! Как бы не так. Не дождетесь, господа «морушники»! Мы ещё повоюем. Мы ещё вобьем осиновые колья в ваши хилые грудные клетки. А если придется умереть… Что ж, за такое дело и умереть не грех. Каждый нормальный мужик такой смерти только позавидует. Ага.

Итак, на чем же мы остановились? То, что за убийствами воровского авторитета Степаненко и Дежнева, стоят люди олигархов, ясно как Божий день. Скорее всего, сотрудники их системы безопасности. Вряд ли они даверили такое дело наемным киллерам. Они до сих пор в нашем городе или уже отбыли в Москву? Пока единственная свидетельница, видевшая одного из них, Виноградова. Надо её срочно вызвать и попробовать составить фоторобот. Пойдем дальше. Интересно, у Степаненко была копия видеокассеты или подлинник? И каким образом она попала к журналисту? Случайно, или её передал ему хороший знакомый? Как бы это выяснить? Похоже, что журналиста они тоже убрали. Лично я в этом уверен на все сто. Надо активизировать поиски его трупа. И потом, снять такой разговор мог лишь человек из близкого окружения олигархов. Что заставило его это сделать? Как бы на него выйти? Но все что происходило до вчерашнего вечера было понятно и предсказуемо — команда Березовского и К делает все возможное, чтобы уничтожить опасную информацию не только в природе, но и в сознаиии людей. Но для чего им понадобилось похищение Беркутова? Чтобы шантажировать нас? Но, во-первых, для Сосновского с его возможностями и при его связях это слишком мелко. Во-вторых, они даже не знают чем мы располагаем. Этот их поступок совершенно алогичен и я его не понимаю, хоть убей, не понимаю. Или это дело рук кого-то другого, или причина похищения кроется в чем-то другом. Но вот в чем? Похоже, я не настолько причесал мысли, чтобы додуматься до чего-то гениального. Но ничего, время у меня ещё есть.

Перед обедом вновь позвонил Рокотов.

— Сережа, хочешь обрадую?

— Давай, «радуй»! — вздохнул я, так как понял, что подобное начало ничего хорошего не сулит. Так и случилось.

— И какова твоя версия причины всех убийств? — спросил я после того, как он кончил говорить.

— Похоже, что Устинов снял копию кассеты для себя.

— Вот именно. И очень похоже, что эта копия до сих пор цела и находится у кого-то из работников транспортной прокуратуры, скорее всего, у Калюжного. Кстати, его задержали?

— Пока нет. Но откуда ты взял, что кассета до сих пор «жива» и что она у Калюжного?

— Искодим из того, что до поездки Калюжного на завод все было нормально, все были живы и ничто не предвещало трагических событий. Но вот он появляется и происходят три убийства подряд.

— Возможно, что сам Калюжный все это и сделал.

— А убийство зампрокурора?

— Что убийство зампрокурора?

— Ее убили за то, что она видела кассету, а возможно и хранила её у себя. Но каким образом она могла это сделать? Ведь она на заводе не была и ни с кем из работников завода не беседовала. Верно? Вывод только один — ей её показал Калюжный.

— Да, но как в таком случае об этом узнали преступники?

— А вот на этот вопрос нам и предстоит ответить, господин полковник. О Диме есть какие-нибудь новости?

— Из Волгограда сообщили, что видели его в сопровождении конвоиров, но куда они улетели не знают.

— Ясно куда. Сейчас все дороги ведут в нашу столицу злотоглавую, город-символ для мафиозного братства. А о Петрове узнавал?

— Работает такой в главном управлении ФСБ, точно.

— Неужели же в этом участвовало ФСБ? Уму непостежимо!

— Оно и не на такое способно. Забыл, что Тушканчик видел на кассете?

— Да, ты прав. Вот-что, Володя, собирай всех своих архаровцев завтра в десять у меня. Будем совет держать.

— Как прикажите, господин генерал, — ответил Рокотов.

Злая судьба-индейка устроила мне очередную подлянку. Определенно. Вот, блин, нет в жизни счастья! Я уже как-то в одном из романов автора говорил о козлах отпущения. Я типичный представител этого отряда парнокопытных. Мордует меня жизнь, хлещет и справа и слева, не спрашивая согласия, без отпусков и перерывов на обед. Нет, вру. Перерывы случаются. Даст вкусить всех её прелестей — любви там, семейного счастья, общения с товарищами. А потом вновь начинает метелить тело, плевать в душу, унижать человеческое достоинство. Нет, Боженька что-то явно напутал там, в своей небесной канцелярии. Определенно. Такого замечательного во всех отношениях парня, как я, записал в «козлы», а настоящего козла Сосновского в баловни судьбы. А ещё говорят о какой-то там справедливости. Где она? Ее кто-нибудь видел? То-то и оно. Тю-тю, нет её и никогда не было. За все, про все, и за свои грехи, и за чужие приходится отдуваться нам, «козлам отпущения». И не на кого пенять, такими уродились.

Пришел я в себя лишь в Волгограде. Такое впечатление, что вскрыли мою черепную коробку и какой-то негодяй копается в мозгах, пытаясь прочесть мои мысли, а во рту сухо, как в Аравийской пустыне, а на языке вкус карболки и ещё чего-то очень больничного.

— Воды! — прошаркал языком по сухому нёбу. — Полцарства за стакан воды!

— Саша, бутылку пива Дмитрию Константиновичу! — приказал Петров.

От щедрости моего вынужденного попутчика я едва не прослезился. Честное слово! А когда залпом опорожнил бутылку холодного пива, так вообще воспрянул духом. Мир уже не казался кислым, будто квашенная капуста, и если очень постараться, то в нем ещё можно отыскать место для очередного подвига. И черепную коробчонку мою «захлопнули», видно отчаялись найти там что-то оригинальное. Так-что не все так плохо, как может показаться на первый взгляд. А то, что меня не убили, нужно считать очень крупной моей удачей. Определенно.

— Как вы себя чувствуете, Дмитрий Константинович? — заботливо спросил Петров.

— Терпимо. Прошлый раз на курорте в Монтевидео было гораздо хуже, — там подавали осетрину с душком-с. Представляете?! Просто кошмар какой-то!

— Да, вам можно было посочувствовать, — улыбнулся самозванец в офицеры ФСБ.

— Это ещё что. Ко мне в комнату прислали девицу со всторым номером лифчика. А мой стандарт — четвертый. Я их курорт чуть в щепки не разнес от возмущения.

— А вы не теряете оптимизма, Дмитрий Константинович, — вновь одарил меня лучезарной улыбкой Петров. — Похвально!

— О чем вы говорите, Валерий Маркович! Нашли, блин, оптимиста! Я типичный представитель племени этих нудявых спиногрызов. Пессимист я. Вот вы со мной вежливо разговариваете, пиво вот и все такое. Словом, по людски обращаетесь. А знаете, что я о вас думаю? Сказать?

— Ну-у, скажите, — не совсем уверенно ответил кандидат в мои клиенты.

— А я думаю, что вы типичные бандиты и по вам давно тюрьма плачет. Представляете?! А вы говорите — оптимизм? Оптимизмом здесь и не пахнет.

Накал лучистых глаз Петрова поубавился ровно наполовину. А через его показную вежливость и манеры лакея какого-нибудь второсортного борделя проступила его подлинная сущность, я бы даже сказал, зверинный оскал.

— За такие слова можно и ответить.

— И отвечу. Я не боюсь ответа. Мне нечего скрывать от соотечественников. Дмитрий Беркутов чист и прозрачен, как слеза Бога нашего Иисуса Христа, невинно убиенного такими же палачами, как вы. А вот что ты, Валера, ответишь, когда суд тебя спросит: «А все ли ты сделал правильно в этой жизни? И не жжет ли тебя позор за мелочное прошлое?» Что ответишь, я тебя спрашиваю? Не жжет? Нет? Что молчишь? А ведь отвечать рано или поздно придется.

После мой пламенной обличительной речи, лицо моего визави стало бледно-зеленым, покрылось трупными пятнами, руки скрючились и, издав какой-то булькающий звук, он натурально сдох. Шутка. Мечта идиота. Нет, Петров продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Правда прежний лоск с него осыпался, как осенняя листва с красавицы березы, а в остальном он держал марку. Слабонервных мафия не держит на службе.

— Будет у меня там, впереди, что или нет, покажет время, глубокомысленно изрек Петров. — А вот вам, Дмитрий Константинович, я гарантирую неприятности в самое ближайшее время. Уж не обессудьте.

— Спасибо за заботу, Валерий Маркович! А то я уже, грешным делом, стал беспокоиться — будут у меня неприятности или нет? Они придают остроту жизни, оправдывают смысл земного существования.

— Да вы философ! — усмехнулся Петров.

— Будешь тут с такими вот, — проворчал я.

— Успокойтесь. Все у вас будет, и острота, и смысл.

— Спасибо, Валерий Маркович! Я вам это век на забуду… А где это мы торчим?

— В смысле, находимся?

— Ну да. В смысле, торчим?

— В аэропорту Волгограда.

И тут я допустил непростительную, на мой взгляд, ошибку, о которой потом очень сожалел. Ведь этим ребятам не скажешь, что я такой умный и до всего сам додумался, они все равно этому не поверят, а будут упорно, не щадя сил и времени, добиваться — кто меня информировал, где на каком уровне у них произошла утечка. Все это будет потом. А сейчас я сказал буквально следующее:

— Что же мы мотаемся по стране, как бедные родственники? Неужели ваш богатенький шеф не смог выписать отдельный самолет?

— Это вы о ком, Дмитрий Константинович? — отчего-то шепотом спросил Петров и даже закосил, как Тушканчик.

— Ишь, о ком? Об олигархе вашем?

— Не понимаю, — пожал он плечами. — Вас кто-то явно неверно информировал (Ну, а я о чем говорил?!) и вы принимаете нас за кого-то другого. Ни о каком олигархе мы не имеем ни малейшего понятия. — Глаза у него сделались жутко нехорошими.