Век 'Свободы' не слыхать

Кстати, находясь в Мюнхене, он произвел на меня очень болезненное, если так можно сказать, впечатление. До сих пор я не могу отделаться от ощущения, что одной из скрытых причин визита к нам Олега Даниловича была проверка готовности редакции "Свободы" на грядущие события августа 91-го года, а может, и не только одна лишь проверка. Вот только от кого было это задание? (На тот текущий момент имелась установка поддерживать "перестройку и ее архитекторов". Установку на поддержание "победителей" мы получили уже потом - не иначе как в обмен на бюро радиостанции в Москве, а Горбачев остался хоть и любимым, но второстепенным персонажем "Свободы".)
      Но вернемся к Калугину. На РС он, разумеется, выступил с небольшим докладом о положении дел в СССР, где не была обойдена и тема КГБ. В частности, один мой коллега с радио "Свободный Афганистан" спросил Калугина о роли КГБ в событиях декабря 79-го и получил ответ, что никакого КГБ там не было, за вычетом разве что наличия согласия Андропова по решению Политбюро на ввод войск в Афганистан. Все вопросы решала армия. Сотрудник из прибалтийских редакций, поинтересовавшийся возможным участием спецгрупп КГБ в уничтожении литовского таможенного поста на границе с Белоруссией, получил ответ, что такое участие весьма проблематично и разговор об этом не стоит и выеденного яйца. Я никаких вопросов Калугину не задавал, ибо сидел и думал; что мне делать со взятым накануне интервью, в котором Олег Данилович, попутно давший с позиции слушателя-профессионала очень высокую оценку моим передачам, со знанием дела рассказал о ликвидации афганского президента Хафизулы Амина бойцами спецгрупп КГБ "Зенит" и "Гром", а касаясь событий на литовской таможне, акцентировал свое внимание на группе "А" как вполне способной к проведению такого рода операции (тем более что во время штурма вильнюсского телецентра зимой того же 91-го "альфовцы" потеряли своего бойца - старшего лейтенанта Виктора Шацких), попутно заметив, что у КГБ есть подразделения и покруче "Альфы", имея ввиду группу "В" - "Вымпел" из нелегальной разведки. Интервью в эфир я все-таки дал, а афганский и литовский коллеги попросили у меня копию звукозаписи, предложив своей аудитории выбрать одно из двух противоположных мнений одного и того же лица. После этого желания вновь встречаться и беседовать с экс-генералом КГБ Калугиным у меня больше не возникало. Я даже отказался от сотрудничеств с одним американским журналом - "Секретные службы мира",- пишущим на темы разведки, когда узнал. что в редколлегии оного числится Олег Данилович. За собственный рассудок боязно. Вдруг "заговаривание" - болезнь заразная и передается через печатное слово.
      Но вернемся к первым дням после путча. Придя на "Свободу" 22 августа, первым, кого я увидел в коридоре, был Женя Николаев из Русского мониторинга, прославившийся тем, что ходил и кропил святой водой кабинеты "окаянных жидов-сионистов". Уволить его не смогли до самого переезда в Прагу. Во-первых, при немецком законодательстве это было не так-то просто, а во-вторых, еще в СССР Николаев столько раз отлежал в "психушках", что мог уже ничего и никого не бояться.
      - Ну что? - приветствовал он меня кликушеским возгласом.- Горбатому ездец, нам теперь ездец и "Свободе" ездец!
      - Ну, может, "Свободе" еще и не ездец,- ответил я,- неизвестно, как чего и куда еще повернется.
      - Ездец, ездец! - еще раз уверенно повторил "блаженный" Женя и побежал делиться радостной вестью дальше по коридору.
      Свой второй эфирный материал по августовским событиям я посвятил назначению министром обороны генерала армии Михаила Моисеева, еще раз проведя мысль об отсутствии признаков участия армии в каких-либо политических играх президентов. За материалом в эфир последовал донос начальству: дескать, Коновалов выгораживает генерала-гэкачеписта. Пришлось опять "доказывать на пальцах", что после отлета Дмитрия Язова в Форос и нахождения Главкома СухВО Варенникова на Украине начальник Генерального штаба Моисеев и был той единственной фигурой, которая реально могла передать связь и управление введенными в Москву воинскими частями генералу Константину Кобецу, в ту пору министру обороны России (что, кстати, позднее в личных беседах и было подтверждено обоими генералами). Но Моисеева обвинили в пособничестве ГКЧП, уволив с должности министра на следующий день. Причина вполне понятна. В окружении Горбачева, дни которого как президента СССР уже были сочтены, нельзя было оставлять способного и умного военачальника-стратега. Новым министром обороны СССР назначили Главкома ВВС маршала Евгения Шапошникова.
      С КГБ разобрались еще более иезуитским способом. Мало кто сейчас помнит, что назначение на эту должность Вадима Бакатина состоялось фактически "под занавес" существования организации. До него в должности начальника Управления кадров КГБ там с первых дней победы "демократии" достаточно "похозяйничал" мой старый знакомец, полковник-замполит из ВВС Николай Столяров. Позднее, чтобы избавиться уже от самого Бакатина, в ход пустили "подставку" с планом расположения "жучков" в новом здании посольства США. Сделано это было с достаточно тонким расчетом: во-первых, поставить в глазах общественного мнения пятно на репутации одного из самых порядочных людей в окружении Горбачева, во-вторых, настроить "комитетчиков", которых увольняли тогда сотнями, против конкретного человека,- дескать, вот он во всем и виноват. Наивно было бы думать, что, откажись Вадим Бакатин от передачи этой информации дипломатам США, не нашлось бы другого исполнителя. Да и секрет этот для спецслужб США, по сути дела, был секретом полишинеля. Я знаю Вадима Викторовича уже достаточно долго, для того чтобы считать наши отношения дружескими, так что никакие бульварные газетенки вкупе с господами Кацами не заставят меня усомниться в честности и порядочности этого человека. Это только лишь два примера тому, как подставивший своих соратников Горбачев в конце концов и сам оказался в полной политической изоляции, превратившись в "умелых руках" российского президента в этакого "мальчика для битья", роль которого под общий смех он исполнял вплоть до "беловежской попойки". Впрочем, такое отношение Ельцина к Горбачеву по-человечески понятно, слишком уж памятной для Бориса Николаевича осталась разборка на известном пленуме ЦК, не говоря уже о "купании в речке".
      ПОСЛЕ АВГУСТА
      В августовских событиях 91-го года, как я уже говорил, лично для меня оказался и один плюс - возможность свободно звонить в Россию и получать информацию из первоисточников. Я разжился несколькими телефонными номерами в Москве, и первым человеком, которому я позвонил, был бывший редактор "Военно-исторического журнала" генерал-майор Виктор Иванович Филатов. Именно он дал мне еще несколько важных телефонных номеров, и именно после разговора с ним у меня и зародилась идея создать цикл спецпередач: "Патриоты и армия". Директор Русской службы РС Матусевич эту мою задумку одобрил, и я соответственно взялся за дело. С Виктором Филатовым я разговаривал еще не раз. Между нами установилось взаимопонимание, позднее перешедшее в дружеские отношения, хотя очно мы познакомились только летом 92-го. К слову сказать, к концу сентября над Виктором Ивановичем начали "сгущаться тучи". Кто-то вспомнил публикацию "Майн кампф" в переводе на русский в "Военно-историческом журнале", кто-то задался вопросом о месте и роли Филатова в событиях августа 91-го. Да и из разговора с ним чувствовалось, что не все у него гладко. В общем, в одном из телефонных разговоров с другим генералом - покойным ныне Дмитрием Волкогоновым - я без обиняков спросил, что конкретно новая власть имеет против генерала Филатова. Волкогонов в присущей ему "вежливой" манере назвал Филатова "мракобесом", фашистом", "сумасшедшим" и так далее. Я, в свою очередь, напомнил ему, что ко всему он еще и прекрасный журналист, который работал в условиях боевых действий в Афганистане, в Никарагуа и Ираке, а кроме того, и то, что "Майн кампф" уже переведен на многие языки мира, в том числе и на иврит. Да и опубликовал Виктор Иванович именно ту часть книги "бесноватого фюрера:", в которой речь шла о судьбе, уготованной им русскому народу. Похоже, что в своих пожеланиях русскому народу господин Волкогонов мало в чем расходился с Адольфом Гитлером, но в конце концов я услышал требуемое: во-первых, никто этого "сумасшедшего" уголовно преследовать не собирается, а во-вторых, ему, Волкогонову, не совсем понятно, почему это я, работая на "Свободе", вообще поднял этот вопрос о генерале Филатове. На что я в том же духе ответил, что, во-первых, ярлык "сумасшедший" к инакомыслящим клеили и раньше, в этом новая власть от старой мало чем отличается, а во-вторых, я не хочу терять остроумного, пусть порой и парадоксально мыслящего коллегу-журналиста и друга. Последнее слово вообще выбило Волкогонова из колеи, и, чего уж греха таить, наши отношения после того телефонного разговора несколько поостыли. А Виктор Иванович Филатов, перешедший после увольнения в запас на работу в газету Внутренних войск МВД России, стал одним из авторов программы "Сигнал", давая сводки с "фронтов второй гражданской". В цикл "Патриоты и армия" вошли двенадцать 20- и 30-минутных спецпередач. Мне удалось прозвонить и проинтервьюировать практически всех главных редактора военных журналов либо же их заместителей. А также предоставить слово в эфире уже упомянутому Виктору Филатову и еще двум не менее известным в России писателям-патриотам - Александру Проханову и Карему Рашу. Получилось несколько не то, что от меня, может быть, ожидали на РС. Русские патриоты и в мундирах и в цивильном платье оказались нормальными, образованными людьми и вполне приемлемыми собеседниками. Кое-кому из моих бывших коллег, рисовавших в эфире все русское только двумя красками, красной и коричневой, это, конечно, не понравилось, хотя все еще было терпимо, пока в 92-м я не привез из Москвы и не дал в эфир интервью с генерал-полковником Альбертом Макашовым. Вот тогда-то и последовали уже не коридорные шушуканья, а полновесный донос наверх, гласивший, что генерал Макашов на чем свет стоит кроет США и проклятых жидов-сионистов, а Коновалов на американские деньги пропагандирует это в эфире на всю Россию и СНГ. Так что не пора ли, мол, "заткнуть фонтан". Ну чем не наглядный образчик "свободовской" свободы слова! Однако у директора Русской службы Матусевича было свое особое мнение на сей счет. Донос не принес ожидаемого результата, и "фонтан" остался в строю еще на четыре года. А спустя некоторое время я даже получил повышение и годовую поощрительную премию, в том числе и за цикл специальных радиопередач "Патриоты и армия".
      На стыке 1991 и 1992 годов постепенно завязались у меня и другие телефонные контакты - уже на сугубо военном уровне. Это генералы Геннадий Стефановский, Валерий Манилов, полковник, а впоследствии генерал Валерий Чебан и упоминавшийся выше Николай Столяров, который к тому времени оставил хоть и прибыльную, но хлопотную должность начальника Управлении кадров бывшего КГБ и перебрался в аппарат к Руцкому, пока его оттуда не выпер генерал Стерлигов.
      Но был у меня один особенно примечательный контакт, который стоит более подробного рассказа о нем. Просматривая как-то дайджест газетной периодики, я совершенно случайно наткнулся на коротенькую заметку "Кафе на Лубянке". Сей образчик бульварной сенсации меня, конечно, позабавил. Чекисты решили открыть кафе для журналистов, но к нему прилагался и телефонный номер, первые цифры которого начинались на 224, что несколько меняло дело. Номер был действительно лубянским. Одна из хакерских программ в моем "макинтоше" позволяла вычислить расположение улиц, площадей и районов Москвы по трем первым цифрам телефонного номера. В общем, я решил попытать счастья и узнать, так сказать, из первых рук, "почем чашечка кофе на Лубянке". На другом конце провода довольно приятным женским голосом ответили, что о подобных намерениях руководства МБ РФ ничего не известно, и предложили мне позвонить по другому телефонному номеру, тоже начинавшемуся на 224, назвав и фамилию хозяина кабинета - Гуров. Александр Иванович (а это был именно он) довольно резко высказался по поводу моего вопроса, добавив, что во Втором доме ни "кафе", ни прочих "питейных заведений" руководство МБ открывать не намерено, и посоветовал мне данный вопрос обсудить с автором заметки. Я тут же сменил тему и спросил его: уместно ли тогда будет поговорить с "сыщиком номер один" на тему организованной преступности? В частности по поводу "льва, который прыгнул". Гуров столь же резко ответил, что он больше не начальник 6-го Главного управления МВД СССР, но потом все же дал "добро" на то, чтобы я прислал интересующие меня вопросы по факсу. Что на другой день я и сделал. Вопросы Александру Ивановичу не только пришлись по душе, но и сам я в качестве собеседника показался ему вполне "компетентным товарищем". Беседа получилась интересной, положив начало не только нашему сотрудничеству в рамках программы "Сигнал", где генерал Гуров вел рубрику по вопросам концепции безопасности Российской Федерации и борьбы с организованной преступностью и коррупцией, но и нашей дружбе.
      Теперь я уже не военный редактор Русской службы Радио "Свобода", равно как и генерал Гуров больше не служит ни в МВД, ни на Лубянке. Сейчас Александр Иванович - председатель Думского комитета по безопасности. У меня остались наработанные нами за несколько лет материалы объемом в книгу, которая способна вызвать не меньший интерес у читателей, чем его знаменитая "Красная мафия".
      ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"
      1998 год стал последним годом жизни моего друга талантливого русского писателя Петра Паламарчука. У меня в архиве остался небольшой материал из литературного наследия Петра, в котором он рассказывает о своем дедушке, маршале Советского Союза Петре Кирилловиче Кошевом. Я счел возможным включить его в свои мемуары, ибо по замыслу сюжета каждого из постоянных авторов военно-политического обозрения "Сигнал" хочу представить одним-двумя эфирными материалами, дабы дать читателям более полное представление о них самих и их творчестве. Первым я представляю моего покойного друга Петра Паламарчука, родным и близким которого выражаю самые искренние соболезнования в связи с постигшей их утратой.
      Петр Паламарчук
      Рассказ о Маршале Советского Союза
      Петре Кошевом
      До сих пор не могу избавиться от ощущения странности пребывания здесь, "по эту сторону" Германии. Ведь первый в своей жизни полет довелось пережить в шестимесячном возрасте как раз сюда, но по иную сторону холодных границ. В штаб того, что тогда именовалось Группой Советских войск в Германии (ГСВГ). В 1956-м мой дед Петр Кириллович Кошевой был заместителем ее командующего Гречко. Восемь лет спустя он стал уже Главкомом группы войск. Причем две Звезды Героя Советского Союза имел не за паркетное шарканье в столице, где никогда не служил, а за взятие Севастополя и Кенигсберга. Располагался штаб группы в подберлинском городке Вюнсдорф, рядом с тем Цоссеном, что так знаком русским изгнанникам первого набора: туда приезжала еще Марина Цветаева навещать Андрея Белого. Но это второе поселение для большинства совслужащих был уже "запредел". То есть на право выхода через КПП требовалось иметь при себе пропуск. Помню заброшенные бомбоубежища времен последней войны, из которых, по преданию, начиналась затопленная в 45-м году подземная дорога в рейхстаг (в этом, начитавшись теперь про второе метро под Москвой, можно и не так сомневаться). Да, по легендам, и домик главнокомандующего был прежде жилищем чуть ли не самого Геббельса...
      Конечно, волею рождения выпавшего из обычного окружения мальчишку куда как привлекали подобные обстоятельства. А коли добавить к тому еще негласное позволение читать после выполнения школьных уроков "синий" и "белый" ТАСС - сводки печати для служебного пользования, а то и чего пострашнее... Быть может, во многом они-то и потянули выбрать потом изо всех институтов ненавистный за свою недоступную для большинства привлекательность МГИМО (хотя на самом деле детей военных там не привечали). Но попробуйте откажитесь в 67-м посреди "семидневной войны" вглядеться в подробнейшие карты Ближнего Востока. Как жутковато божественно выглядела тогда даже молча стоявшая королевою на столе кабинета кремлевская "вертушка". Тогда она, к счастью, не сработала. Команда "вперед" прозвучала годом спустя в направлении Чехословакии. Отнюдь не опуская теперь из виду нравственной оценки этой операции, принятой на политическом, а не военном уровне, думается, полезным будет для полноты картины добавить несколько малоизвестных событий тех дней. Пусть не питают иллюзий читатели выбравшего себе громкий псевдоним "Суворов" Владимира Резуна (входившего в Чехословакию, впрочем, с другой стороны). Операция была осуществлена в высшем смысле грамотно - недаром ее изучают в Вест-Пойнте - и, главное, практически без потерь. А когда приказ отдается человеку военному, он обязан его выполнять, иначе это будет уже не армия, а парламент. Учтем еще, что по негласному признанию давнего сослуживца деда маршала Баграмяна, он в шестидесятые годы считался у нас "военным номер 1". И недаром имел в распоряжении самую большую в мире группировку наисовременнейше оснащенных войск, способную в считанные дни достичь Гибралтара. Слава богу, тогдашние цековские умы до этого все-таки не додумались. А маршал, вернувшись домой, какими только глаголами не честил советскую дипломатию, втянувшую войска в совершенно не подходящие их службе действия.
      По прошествии времени становятся более значимыми не самые внешне яркие, а как бы созревшие в тишине десятилетий явления. Скажем, то, что везде, где он служил - в Забайкалье, Литве, Германии, Новосибирске, Киеве,первым делом занимался обустройством жизни всего личного состава, от рядовых и до высших офицерских чинов. Тут не следует подозревать в необъективности естественно любовный взгляд единственного внука: те, кто еще помнит главкома, отлично ведают, что в отношении нерадивых это был немилостивый судия. Он требовал рвения, ибо в отличие от прочего начальства отвечал за человеческие жизни. Перед штурмом Сапун-горы несколько дней, например, вместо короткого отдыха заставлял бойцов преодолевать искусственные подобия германских укреплений, чтобы добиться наименьших потерь. И добился. Да и изобретение известных налетов на Севастополь загруженных из-за отсутствия бомб просто камнями самолетов - во многом его идея, вполне достигшая эффекта устрашения. Ту же малороссийскую смекалку применял он и все последующие десятилетия. Так, пресловутый "армейский спецназ" во многом тоже родился благодаря ей - причем на моих глазах. В Германии тогда стояли войска четырех стран-победителей. Французскими командовал генерал Массю. Этот человек спас в 1968-м Францию, когда перепуганный взбаламученным Парижем де Голль прилетел к нему и попросил выручки. Массю, употребляя, по сведениям советского историка Молчанова, исключительно крепкие выражения, потребовал освобождения своих алжирских соратников, а затем запросто восстановил порядок, двинув во Францию танки. Так вот, будучи еще одним из "четверовластников", он нанес визит в советскую штаб-квартиру и в ответ на парад лучших наших подразделений показал, что могут проделывать его "командос". Зрелище было оценено по достоинству.
      Припоминают в своих кругах и рассказ командующего авиацией группы о тех же чехословацких событиях. Как-то вечером он, находясь в отпуске, позвонил и спросил, можно ли отправляться на покой. Главком разрешил, а ровно через 20 минут поднял всех по тревоге. Кстати, поневоле задумаешься, почему даже спецсвязи он не доверял всех своих тайн. Быть может, недаром и донос на него на "самый верх" написал заместитель из того рода, что негласно звался "политпоп". Было за что, даже не считая неприятия втягивания армии в худую политику. В свой юбилей дед, прекрасно ведая, что "слушают и слышат", громко заявил: "Похоронить не в кремлевской стене!" И действительно оказался первым из "полных маршалов", погребенных на Новодевичьем. Теперь, видя воочию суету с грядущим праха насельников мавзолейного огорода, нельзя не признаться: опять угадал. Многие из этих историй мне посчастливилось услыхать от тех его соратников, кого теперь можно считать личностями историческими,- маршалов Конева, Москаленко, Чуйкова. С их смертью ушла целая эпоха победителей Второй мировой. Последующие главкомы, да и министры обороны уже не числились в заметных деятелях Великой Отечественной.
      Дед успел выпустить первый том воспоминаний "В годы военные". И надо отдать должное записывавшему их "литобработчику": он не сгладил живой голос своего героя. Даже таких примечательных подробностей, что на параде в Куйбышеве в самые крутые дни 41-го Калинин-де выступал без микрофона - да прежде "и в Большом театре им не пользовались". Жаль, что туда не попали по причинам времени (добавление про то, что автор, любитель музыки, имел возможность сравнить и с "Гранд опера", будучи послан в Испанию в качестве "добровольца"). И еще обиднее - нет крайне точного штриха эпохи: на столе перед "посылкою кругом Европы" осталась лишь лаконичная записка: "Вернусь". Но счевшие пропавшего в одночасье соседа напуганные сожильцы перестали здороваться с его женою и дочерью.
      И последний случай из книги. Свежую сибирскую дивизию спешно перебросили в самый тяжелый час под Тихвин. Комдив по своей еще не раз оказавшей себя бесшабашной храбрости - потом в Сталинградской битве он выехал, например, нарушая все уставы, впереди наступающих и захватил десятки немецких танков,- оборудовал себе пункт управления прямо в кроне сосны по-над рекою Волхов. Но озаботился, естественно, полевой связью. По команде докладывают: "С вами хочет говорить товарищ Иванов". Подумав, что это кто-то из армейского штаба, полковник Кошевой взял трубку и услыхал на том конце провода до страсти знакомый картавый голос Сталина: "Ты знаешь, где стоишь? Напротив - аракчеевские казармы. Завтра они должны быть наши!" Военные в таком случае отвечают "Есть!" Приказ был выполнен, а последовавшее освобождение самого Тихвина осталось в учебниках истории как первое успешное наступление русских в 1941 году. Вслед за тем началось и контрнаступление под Москвой. Вызвав перед новым назначением уже генерала Кошевого, Верховный Главнокомандующий изрек: "Говорят, ты никогда не отступал". И этот приказ был выполнен Петром Кошевым до конца самой жизни.
      Глава 5
      ПЕРВЫЕ КОМАНДИРОВКИ: ЗГВ И МОСКВА
      ЗАПАДНАЯ ГРУППА ВОЙСК
      БАЗА ВВС В МАЛЬВИНКЕЛЕ
      Осенью 91-го в Бонн с официальным визитом прибыл тогдашний министр обороны Советского Союза маршал авиации Евгений Шапошников. Основное внимание на упомянутых переговорах, конечно же, уделялось статусу бывшей ГСВГ, которую спешно переименовали в Западную группу войск, и вопросам того, какую сумму в твердой валюте немецкие бюргеры готовы выложить из своих карманов за ее скорейший и окончательный уход из объединенной Германии. Конечно, на командировку в Бонн я не особенно рассчитывал да и, к слову сказать, "наших" туда никогда особенно-то и не приглашали. Мой же командировочный опыт на то время ограничивался только выставкой "Конверсия-90", проходившей к тому же и в Мюнхене, так что особенно далеко ехать не пришлось. Поэтому я с большим энтузиазмом ухватился за предложение пресс-центра ЗГВ прислать на базу российских ВВС в Мальвинкеле корреспондента "Свободы".
      Со мной Матусевич отправил и некоего Манхайма. Последний числился на РС в качестве звукооператора, но не оставлял попыток подвизаться к той или иной программе и как пишущий автор. Вот только по части русского языка возникали проблемы: что ни строчка, то "калька" с немецкого, а может, и с родственного ему языка идиш. Но это, как говорится, мелочи. "Товарищ" был услужлив до подхалимажа (обычные повадки стукача), а его так называемый русский в конце концов можно было и подредактировать. Куда сложнее было редактировать пустопорожние вопросы, которые он к месту и не к месту рвался задавать. Упоминаю его лишь ради исторической справедливости, ибо с этим самым Манхаймом довелось мне побывать в ЗГВ еще раз, уже в августе 94-го, на выводе последней российской воинской части - Берлинской мотострелковой бригады.
      Как бы там ни было, но "добро" на командировку было дано, и я на всякий случай запасся собственной звукозаписывающей аппаратурой, дабы не во всем зависеть от упомянутого Мана, который ко всему еще и Хайм. Дальнейшее развитие событий показало, что интуиция и здесь меня не подвела. До Мальвинкеля мы добрались почти без приключений и довольно быстро. Единственное - пришлось немного поплутать после Магдебурга. Дорожных указателей на базу российских ВВС, понятно, не существовало. Не скрою, эта часть Восточной Германии произвела на меня одновременно и гнетущее и в чем-то приятное впечатление. Ощущение было такое, что я попал в Советский Союз временем расцвета так называемого застоя. Вот только типовые коробки домов в том же Магдебурге были в более худшем состоянии, чем в наших провинциальных городах. Потом, конечно, с появлением вывесок и фонового шума улиц, ощущение это пропало, хотя спустя почти два года я вновь испытал схожее чувство уже в Восточном Берлине, напомнившем мне Москву.
      У ворот базы ВВС дежурила полицейская машина. Уточнив у полицаев, правильно ли мы добрались, оставляем тачку и пешком идем дальше по направлению ко второму КПП, где после предъявления журналистских удостоверений дежурный офицер, обнаружив наши фамилии в списке приглашенных, объясняет, как нам пройти в актовый зал. Когда мы наконец прибыли на место, совместная пресс-конференция главкома ЗГВ и министра обороны уже началась, но, как мы выяснили у сотрудника пресс-центра ЗГВ майора Евгения Кривошеева, свои вопросы западные и отечественные журналисты будут задавать после перерыва. У нас еще оказался в запаса своего рода "сержантский зазор", дававший время сформулировать тот единственный вопрос, который каждый из приглашенных мог задать на выбор либо Бурлакову, либо Шапошникову. После пресс-конференции министр обороны улетал в Москву прямо с мальвинкельской базы. Обдумывая свой вопрос (для себя я уже определил, что буду задавать его Шапошникову, о чем соответственно предупредил и Манхайма, на всякий случай напомнив последнему не только о субординации, но и о координации наших действий), я успел перекинуться парой фраз с майором Кривошеевым. Выяснилось, что Евгений слышал мое интервью с врио начальника ГлавПУ СА и ВМФ генералом Стефановским (последнего тогда прочили в помощники министру, но на Первом всеармейском офицерском собрании все обернулось по-иному, "не в свои сани" снова сел вездесущий полковник Столяров, оставив Стефановскому менее значимую должность помощника у Главкома РВСН Сергеева), и оно ему очень понравилось охватом злободневных тем и профессиональной постановкой вопросов. "Вы "Львовку" случайно не заканчивали?" - спросил майор Кривошеев. Я хотел было снова ляпнуть свои коронные "три класса и коридор при тюрьме", добавив к ним и "школу для слабоумных разведчиков", но вместо этого, поймав усталый взгляд майора, решил шутки отставить и только отрицательно помотал головой. "Странно..." Я, улыбнувшись, ответил, что мне тоже странно. Наверное, нужно было что-то закончить, если не Львовское политучилище, то хотя бы Военную академию Генерального штаба или Вест-Пойнт. Мы посмеялись, и Евгений протянул мне свою визитную карточку. Спустя некоторое время его перевели служить в Россию, и контакт наш оборвался. Все что осталось у меня на память от той встречи, это присланная из Вюнсдорфа видеокассета с записью пресс-конференции Бурлакова и Шапошникова.
      После небольшого перерыва наконец стартовал и финальный заезд. Желающих задавать вопросы журналистов вновь собрали в актовом зале. Я не торопился лезть в первые ряды, во-первых, потому что хотел послушать, что будут спрашивать другие и как на их вопросы будет реагировать министр, а во-вторых, не хотел сразу огорошить министра этически и юридически довольно сложным вопросом. Наконец подошла и наша очередь. Услышав "Радио Свобода", и маршал и главком заулыбались, причем достаточно доброжелательно. Кстати, Евгений Иванович всегда сохранял веселое выражение лица. По-настоящему серьезным, без знакомой улыбки на лице я видел его только один раз, уже на должности секретаря Совета безопасности, незадолго до "октябрьского расстрела". Манхайму я позволил первым пролепетать что-то о российско-германских отношениях, а потом, на одном дыхании, ни разу даже не заикнувшись, попросил маршала Шапошникова дать мне четкую военно-юридическую формулировку так называемого "преступного приказа" и сказать, что он по этому поводу лично думает. (Если помните, в то время вокруг данного понятия довольно много дебатов было в отечественных СМИ.) К чести маршала, он довольно четко определил понятие "преступного приказа" как относящееся не к армии и воинским уставам, а к политическому словоблудию, добавив при этом, что для Вооруженных Сил данная концепция вообще неприемлема, так как подрывает основы единоначалия и дает возможность очень уж вольной трактовки любых приказов по нисходящей "командир - подчиненный". Было видно, что вопрос мой он нашел хоть и резковатым, но интересным, а я, в свою очередь, остался в полной мере удовлетворен услышанным от него ответом. Для нас, "свободовцев", даже было сделано исключение в виде возможности задать один дополнительный вопрос. Манхайм переключился на выясненные "немецко-русских" отношений с Шапошниковым, а я поинтересовался у главкома группы Бурлакова причинами дезертирства солдат, офицеров и прапорщиков из частей и соединений ЗГВ. Чуть позднее, уже после посещения Мальвинкеля, я даже получил "добро" Матвея Прокопьевича на интервью с заместителем военного прокурора группы войск, который довольно четко описал мне ситуацию с дезертирством в ЗГВ, не пытаясь сваливать все на чьи-то "происки" или там "классовую несознательность". Да! Проблема существует, и вызвана она различными факторами, равно как и сам общий рост преступности в группе. Один из таких факторов - немецкая марка. Войска выводятся не с казарменного положения. К политическим факторам я отнес события августа 91-го, с чем военный юрист не мог не согласиться. В свою очередь, он сказал, что объявлен месячный срок для тех, кто захочет вернуться, гарантирующий освобождение от наказания. Я согласился дать текст обращения в программе, но с определенными оговорками: никто никого агитировать за возвращение через трансляцию "Свободы" не будет. Военный прокурор согласился с тем, что вопрос возвращения - это личное дело и решение каждого из дезертиров. В общем, интервью получилось очень состоятельным по содержанию, без оголтелых нападок и ярлыков. Одним словом, мои журналистские контакты с ЗГВ становились все шире, но некоторый нежелательный перерыв в них внесло следующее событие, известную роль в котором сыграл мой давний и почти постоянный респондент Николай Столяров, к тому времени генерал и помощник министра обороны.