Идти полным ветром

      На следующее утро вновь задул зюйд-вест, правда, не такой сильный, как накануне. Флоты противников сходятся почти так же, как и день назад: вновь английский флот подходит с наветренной стороны и маневрирует. В распоряжении адмирала Монка осталось только чуть более пятидесяти боеспособных кораблей, против которых де Рюйтер может выставить восемьдесят. Как и накануне, сражение начинается с артиллерийской дуэли. Море на этот раз спокойно, поэтому ядра попадают в цель чаще и наносят больший урон.
      Де Рюйтер не сразу бросает в бой все силы; арьергардная эскадра, которой командует адмирал Тромп, остается дрейфовать за кормой флагмана, ожидая приказа. В её составе шесть тяжелых фрегатов, в решающий момент они могут внести перелом в ход сражения.
      На топе грот-мачты "Семи провинций" взвивается сигнал "Делай, как я!", ясно различимый даже в клубах порохового дыма. Несколько минут спустя фрегаты Тромпа на всех парусах бросаются догонять основные силы флота. Вскоре англичане зажаты между флотом де Рюйтера и арьергардной эскадрой, которая заняла выгодную для маневра наветренную сторону: англичанам придется послать чуть ли не все команды к батареям левого борта; тем временем де Рюйтер подойдет к ним с подветренной стороны и даст сигнал к абордажу.
      Но все выходит иначе. Бесшабашный Тромп гонит эскадру прямо под жерла пушек линейных кораблей мощной средиземноморской эскадры адмирала Эйскью. Видя это, Михиэл де Рюйтер чертыхается и приказывает повременить с сигналом к абордажу: сейчас надо думать, как спасти корабли Тромпа. Над "Семью провинциями" взвивается новый сигнал, флагман голландцев идет в фордевинд, увлекая за собой основные силы голландского флота, прямо в центр боевого ордера англичан, в самое пекло; голландцы прорываются в направлении эскадры Эйскью, при этом их фрегаты ведут огонь с обоих бортов. Противники неосторожного Тромпа вынуждены обороняться, эскадра голландцев спасена.
      Видя это, англичане с ещё большим ожесточением набрасываются на корабли де Рюйтера, адмирал Монк бросает против них все, что ещё может держаться на плаву. Снова грохот, треск ломающегося рангоута, языки пламени, пожирающие такелаж и паруса, визг картечи и клубы удушливого дыма. Но де Рюйтер не уступает. Искусно маневрируя, он выводит корабли из-под шквального огня английских пушек. Нет, не напрасны были месяцы изнурительных учений: команды выполняют свои обязанности четко, словно на маневрах - чинят такелаж, заделывают пробоины, стреляют, поднимают новые паруса взамен изорванных. Корнелис Тромп снова идет в атаку, на этот раз действуя более осмотрительно.
      И англичане не выдерживают. Адмирал Монк дает сигнал к отступлению. Де Рюйтер преследует противника, пока не замечает в сгущающихся сумерках двадцать парусов: это те самые фрегаты Монка, которые он послал навстречу французам. Вновь наступает ночь. За истекший день англичане потеряли семь кораблей, де Рюйтер - ни одного. Правда, его флагман "Семь провинций" сильно поврежден и вынужден покинуть боевой ордер.
      Наступило третье утро. Ветер переменился и дул теперь с востока. Флот де Рюйтера, готовый продолжать ожесточенное сражение, снова вышел в пролив. Но шли часы, а корабли противника не появлялись. Де Рюйтер нервно расхаживал по квартердеку наскоро подремонтированного флагмана, то и дело поглядывая в подзорную трубу на юго-запад. Почему Монк не идет? Он ведь получил подкрепление в целых двадцать фрегатов, да ещё со свежими командами!
      - Может быть, они наконец начали нас бояться? - спросил Жан де Рюйтер своего дядю.
      Адмирал сверкнул на него глазами и прошипел:
      - Этот начнет бояться, как же! Будто я не знаю Монка. Нет уж, он вновь объявится. А я не двинусь отсюда, пока не увижу их парусов, даже если мне придется ждать до второго пришествия.
      - Но ведь он мог и погибнуть, - высказал свое предположение Михель Шредер, - разве не могло случиться...
      И умолк на полуслове, потому что сверху донесся вопль марсового:
      - Англичане! Англичане идут!
      Только после полудня флот адмирала Монка двинулся на боевой ордер голландцев. На этот раз английские линейные корабли уже не мчались вперед на всех парусах, а осторожно лавировали, внимательно следя за всеми маневрами противника и держась поближе к скалистому берегу. Тогда де Рюйтер погнал свой флот с попутным ветром навстречу англичанам, маневр которых был теперь ограничен берегом. Завязалась многочасовая артиллерийская дуэль, продолжавшаяся до вечера. И вновь ни одной из противоборствующих сторон не удалось добиться решающего успеха.
      Неожиданно самый крупный и красивый из английских линейных кораблей "Наследный принц", имеющий более девяноста пушек и команду в шестьсот человек, налетает на подводную скалу и спускает перед голландцами флаг, так как Монк не может прийти ему на помощь. Адмирал Эйскью сдается в плен, и голландские минеры взрывают корабль. Почти в ту же минуту вспыхивают ещё два фрегата из английского арьергарда: Монк сам отдал приказ поджечь их, прежде чем дать сигнал к отступлению.
      На четвертый день противники вновь сходятся в отчаянной схватке. На этот раз тяжелые потери несут обе стороны. Голландские фрегаты пылают, словно плавающие факелы, гигантские английские корабли тяжело кренятся на один борт и тонут.
      Но по-прежнему никто из противников не может считать себя победителем, и де Рюйтер собирает все силы в один кулак, чтобы нанести решающий удар. Адмирал ван Неес принимает командование авангардом голландского флота, который обходит ордер англичан и смыкается с подветренной стороны с арьергардом под началом Корнелиса Тромпа; тем временем де Рюйтер с основными силами остается с наветренного борта англичан. Охват противника на этот раз удался блестяще: Михиэл де Рюйтер потирает руки и отдает приказ идти на абордаж. Теперь он доведет сражение до победного конца - теперь или никогда!
      В гром пушек вплетаются хлопки мушкетных выстрелов. Все ближе подбираются к огромным английским кораблям голландские фрегаты. Корпуса кораблей стонут и трещат, наваливаясь друг на друга, в воздух взвиваются абордажные крючья, перекидываются через фальшборты мостики. На палубах английских линейных кораблей закипает жаркая рукопашная схватка. Пламя, пожирающее такелаж, кажется в наступивших сумерках нестерпимо ярким. Над морем повисает пелена тумана.
      Тех из англичан, кого голландцы ещё не успели взять на абордаж, охватывает дикая паника, и они спасаются бегством! "Семь провинций" ещё цепко держат в когтях абордажных крючьев один из английских фрегатов. Голландцы уже захватили бак и верхнюю палубу, и только на юте ещё яростно сражаются капитан фрегата и кучка его людей. Михель Шредер, размахивая тяжелой саблей, прорывается к трапу, ведущему на полуют, и в отсветах пламени, пробивающихся сквозь туманные сумерки, успевает увидеть медную пластину с названием корабля. Но уже в следующую минуту он его забывает так велико желание поскорее захватить полуют и покончить с этим кровопролитием. Вот он уже первым ступил на трап, подняв саблю - и тут заметил белобрысую голову и две руки, сжимающие поднятый над ней артиллерийский банник. Матрос стоит на коленях, расширившиеся глаза под окровавленной повязкой на лбу полны смертельного ужаса. Он просит пощады.
      Михель Шредер уже занес ногу, чтобы пинком отшвырнуть его в сторону, как вдруг стоящий на коленях с мольбой восклицает:
      - Сжальтесь, господин! Я не англичанин, я гамбуржец!
      Несколько секунд Шредер оторопело смотрит на него. Но ему некогда разбираться, и он кричит:
      - Прочь с дороги! Спросишь потом Михеля Шредера! - с этими словами старший штурман взлетает на полуют, выбивает из руки подвернувшегося англичанина пистолет, валит другого ударом сабли... Потом видит вокруг своих товарищей и в следующий момент - богато украшенный, позолоченный эфес шпаги, которую протягивает ему капитан фрегата.
      - Сдаюсь! "Ариадне" больше не на что надеяться, - говорит он, с поклоном подавая Шредеру и свои пистолеты.
      - Если не ошибаюсь, наши пути-дороги уже дважды пересекались! восклицает тот, имея в виду снятие с айсберга и встречу в тумане год назад.
      Спустившись на палубу "Ариадны", они остановились перед толпой пленных. Один из них, долговязый блондин с окровавленной повязкой на лбу, окликнул старшего штурмана:
      - Одну минуту, господин Михель Шредер!
      Старший штурман вспомнил о гамбуржце, просившем пощады, и, приглядевшись, узнал в нем Михеля Зиверса, нанявшегося в свое время на "АннШарлотт" и затем попавшего в Лондоне в лапы к вербовщикам флота его величества.
      - Вот как довелось встретиться, - обронил Михель Шредер. - Не лучше ли было тебе оставаться у меня на корабле. А что теперь?
      - Я бы хотел обратно в Гамбург, - попросил Зиверс.
      - Думаю, что это вполне возможно осуществить. Когда кончится война, голландцы не отправят тебя обратно в Англию. Может, тебе уже недолго осталось ждать.
      Больше поговорить им не удалось: каждая пара рабочих рук была на счету, надо было срочно ремонтировать пострадавшие в сражении корабли и готовить их к плаванию к родным берегам. К тому же ещё предстояло буксировать домой захваченные английские суда.
      Два дня спустя флот-победитель стал на якорь в заливе Эйссельмер. Над Амстердамом плыл перезвон церковных колоколов, возвещавших победу. Вся Голландия чествовала адмирала де Рюйтера, а Йохан де Витт повесил ему на шею почетную золотую цепь - награду генеральных штатов. Спасителя свободы и отечества прославляли на каждом шагу, но за пышными славословиями скрывалось самое главное: эта победа открывала всем голландским толстосумам, судовладельцам, банкирам и плантаторам неограниченные перспективы быстрого обогащения, не говоря уже об отвоеванных колониях в Вест-Индии и Ост-Индии.
      Ни один из ораторов ни словом не обмолвился об истинных причинах того, что семь тысяч английских и нидерландских моряков не вернулись из этого крупнейшего и кровопролитнейшего из всех известных до тех пор морских сражений.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
      Лето клонилось к закату. Спустя восемь дней после великой битвы флоты англичан и голландцев вновь схлестнулись в яростном сражении. Монк жаждал мести за поражение в Четырехдневной битве; на этот раз англичане имели подавляющий перевес в силе флота. Но Михиэл де Рюйтер вовсе не собирался приносить бессмысленные жертвы: он увел свои корабли в прибрежное мелководье, недоступное глубоко сидевшим в воде английским линейным кораблям. Спустя три недели флот де Рюйтера был вновь приведен в полную боевую готовность, однако адмирал Монк на этот раз не рискнул принять вызов - он научился бояться голландцев.
      Обе стороны перешли теперь к ведению "малой войны", в которой основная роль отводилась каперам, подрывавшим морскую торговлю противника. Каперскую лицензию от генеральных штатов получил и Михель Шредер, его легкий фрегат крейсировал между Ла-Маншем и Гельголандом.
      В Гамбурге росла тревога за безопасность торговых кораблей. Североафриканские пираты быстро научились извлекать для себя выгоду из неразберихи военного времени, и теперь их корабли заходили даже в Северное море. Совет и адмиралтейство не могли больше противостоять настойчивому давлению коммерц-депутатов и судовладельцев. Постройка двух тяжелых фрегатов была уже делом решенным, хотя парламент, которому предстояло финансировать это предприятие, осторожно заметил, что деньги будут предоставлены не раньше, чем начато строительство кораблей. Последнее, а также события непрекращающейся морской войны представляли собой две главные темы разговоров и споров в залах заседаний совета и гильдий, в конторах купцов и судовладельцев, в трактирах и домах всех, кто тем или иным образом был к этим темам причастен. Теперь Карфангер был почти уверен, что Гамбург получит наконец конвойные фрегаты.
      Трезво оценив новую обстановку, Томас Утенхольт пришел к выводу, что раз уж сорвать постройку кораблей не удастся, то необходимо по меньшей мере сделать все, чтобы пробраться в число тех, кто будет распоряжаться конвойной флотилией. Поэтому он принялся уговаривать Матиаса Дреера и Мартина Хольстен добиваться права командовать конвойными фрегатам, когда настанет время искать для них капитанов, обещая обоим не поскупиться на "приобретение" необходимого количества голосов.
      - Но почему же не удастся сорвать постройку кораблей? - недоумевал Мартин Хольстен. - Если город и согласился на это дело, то это вовсе не означает, что корабли непременно будут спущены на воду. И если совет поймет, что на этот раз выбросил кучу денег на ветер, то в другой и вовсе поостережется браться за такое.
      Утенхольт в сомнении покачал головой; Матиас Дреер изумленно уставился на Мартина Хольстен. Похоже, парень совсем рехнулся! Конечно, в это суровое время никто особо не деликатничал, выбирая средства для достижения цели, но убийство, а теперь ещё и поджог - это уж слишком! Нет, на это он не пойдет. Карфангер прав, добиваясь создания городской конвойной флотилии. Что касается предложения тестя попытаться стать капитаном одного из конвойных фрегатов, то оно Матиасу Дрееру пришлось по душе. Да и кто откажется командовать современным, отлично вооруженным кораблем - ведь это ещё ко всему и адмиральский чин! Но если корабли не сойдут со стапелей, откуда в Гамбурге появиться адмиралам?!
      Вопрос так и остался без ответа, ибо в этот момент снаружи, со стороны Эльбы, грянул пушечный выстрел. Стекла в окнах конторы Утенхольта зазвенели. Следом за первым выстрелом прогремели ещё два.
      - Это не салют, - встревожился Матиас Дреер, - заряды не холостые.
      Мартин Хольстен уже распахнул окно.
      - Эгей! Взгляните-ка на этого наглеца.
      Все кинулись к окну - и застыли в изумлении. Сумерки ещё не успели сгуститься - часы показывали только половину восьмого - и картина, открывшаяся их взору, не могла быть наваждением. У берега Эльба стояли на якоре три английских "купца", трюмы которых были загружены товаром для Лондона. Рядом стоял один из кораблей Захариаса Спрекельсена, собиравшийся отправиться в Англию вместе с ними. Легкий фрегат под нидерландским флагом, очевидно, поднявшийся вверх по Эльбе, обстрелял англичан зажигательными ядрами, один из "купцов" уже пылал. Его команда в панике попрыгала в воду, в надежде спастись с помощью пришвартованной к борту горящего судна шлюпки. В этот момент вспыхнули паруса и просмоленный такелаж второго из "купцов"; тем временем голландец открыл огонь по третьему. Едва на нем занялся такелаж, голландский фрегат уже стоял лагом к кораблю Спрекельсена.
      - Неужто он собирается?.. - только и успел сказать Маттиас Дреер, и голландец, не обращая внимания на гамбургский флаг, развернулся, батареи его левого борта плюнули огнем в такелаж гамбуржца, и смельчак под всеми парусами начал стремительно уходить вниз по течению Эльбы.
      Утенхольт и Дреер оторопело таращились на гибнущие я языках пламени корабли. Тишину нарушил голос Мартина Хольстен:
      - Похоже, что этот голландец знает фарватер, как свой жилетный карман.
      - Ты прав, - отозвался Утенхольт, - чтобы отважиться на такое, надо быть... Но как может гамбуржец?
      - А вы вспомните капитанов того несчастного каравана, доставшегося в шестьдесят втором году пиратам. Их тогда с позором изгнали из города, немудрено, что кто-то из них, быть может, подался на службу к голландцам.
      Мысль показалась всем разумной. Они принялись обсуждать происшедшее на их глазах, в то время как отблески пламени от выпавших на Эльбе кораблей плясали на стенах конторы Утенхольта. В дверь, постучали. Вошел слуга и доложил, что внизу дожидается моряк, который желает поговорить с хозяином.
      - Прямо сейчас? - Утенхольт поморщился. - Что ему нужно?
      - Прошу прощения, сударь, но он отказался ответить на этот вопрос. Сказал только, что это очень важно.
      - А его имя? Назвал он себя?
      Слуга прикрыл рот рукой и прошептал хозяину:
      - Его имя - Михель Зиверс.
      Утенхольт задумался, затем повернулся к Дрееру и Хольстен.
      - Михель Зиверс - что-то не припомню?
      - Не тот ли это Михель Зиверс, которому Мартенс одолжил денег из выкупной кассы? - спросил Мартин Хольстен.
      Теперь и Утенхольт вспомнил об истории с сыном погибшего корабельного плотника с "Мерсвина" и приказал слуге привести Зиверса наверх.
      Вскоре тот появился и робко остановился в дверях.
      - Подойди-ка поближе, - суровым тоном приказал ему Утенхольт. - Так ты, значит, и есть тот самый Михель Зиверс, из-за которого я имел столько неприятностей несколько лет назад. Думаю, что и хозяин "Летучей рыбы" вспоминает о тебе без особой радости.
      - Простите меня, сударь; Я знаю... я хотел бы...
      Михель Зиверс бросил взгляд на Дреера и Хольстен. Казалось, что он не решается в их присутствии говорить дальше. Томас Утенхольт, поняв это, сказал Зиверсу, что у него нет секретов от этих людей и что он может при них говорить обо всем открыто. И тем не менее Зиверс ещё раз попросил разрешения переговорить с Утенхольтом с глазу на глаз.
      - И что там у тебя за такие важные дела? - проворчал Утенхольт. - Ну ладно, будь по-твоему, пойдем со мной.
      Они прошли в небольшой кабинет, Утенхольт плотно прикрыл дверь и поставил канделябр, который прихватил с собой, на стол, заваленный всевозможными бумагами и счетами. Все ещё стоя, он обратился к Михелю Зиверсу:
      - Итак, откуда тебя принесло и чего ты хочешь?
      - С того голландского фрегата, сударь, который только что...
      - Ка-а-к?! Откуда?!
      - Истинный крест, господин Утенхольт, с того самого голландского фрегата, который только что подпалил бороды четырем "купцам". Но до этого я служил в английском военном флоте, меня туда насильно завербовали. А во время большого сражения - тогда, в июне - голландцы меня...
      - Постой, постой, парень, не спеши, расскажи все по порядку.
      Прошло не менее получаса, прежде чем Томас Утенхольт и Михель Зиверс возвратились к остальным. Утенхольт тотчас же кликнул слугу и приказал ему поселить господина Зиверса в одной из комнат для гостей и кормить его как следует. Когда за обоими закрылась дверь, Утенхольт спросил:
      - Ну, как вы думаете, кто зажег эти факелы там на рейде? Совсем неплохо знать такое. М-да, черта с два отгадаете. - И Томас Утенхольт, не в силах сдержать волнения, забегал взад и вперед по комнате. Убедившись, что его предположение верно и что Дреер с Хольстен понапрасну ломают себе головы, он отчеканил:
      - Брат нашего почтенного соотечественника и уважаемого секретаря адмиралтейства господина Рихарда Шредера. Что скажете?
      - Как? Михель Шредер?! - в один голос воскликнули Маттиас Дреер и Мартин Хольстен.
      - Хотя Рихард Шредер - это ещё не адмиралтейство, но все же, все же... продолжал развивать свою мысль Утенхольт. - Если все это получит огласку, а? Какой шум поднимется! Но мы пока что об этом помолчим и займемся лучше конвойными фрегатами, а точнее - их будущими капитанами.
      - А Зиверс? - спросил Мартин Хольстен. - Сам-то он будет держать язык за зубами?
      - Будет, - заверил его Утенхольт, - непременно будет.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
      Известие о том, что вместе с тремя английскими "купцами" погибла в пламени и его "Морская дева", поразило Захариаса Спрекельсена, точно громом. Несколько секунд он стоял, словно окаменев, - и вдруг рухнул, как подкошенный. Экономка позвала на помощь слугу, вдвоем они подняли старика и уложили его на кровать.
      - Пожалуй, он не протянет и до утра, - высказала предположение экономка.
      - Э, что вы такое говорите, - отозвался слуга, - этого не так-то просто спровадить на тот свет, он старик жилистый.
      - Ну что ж, подождем пару дней, - заключила экономка.
      Слуга оказался прав. Уже на следующее утро, в самую рань, старый Спрекельсен своей визгливой бранью поднял с кровати и слугу, и служанку, и экономку и принялся донимать их бесконечными приказаниями по хозяйству и мелочными придирками. По его требованию немедленно был подан завтрак, однако старик лишь торопливо проглотил чашку чаю, схватил шляпу и трость и заковылял к Эльбе.
      Однако ворота порта были ещё заперты. Начальник охраны объяснил ему, что их откроют только с восходом солнца.
      От нетерпения Спрекельсен уже совсем извелся, когда ворота наконец распахнулись. Он тут же побежал наискосок через верфи, пробираясь между штабелями досок и бочками со смолой к берегу реки. На причале он разыскал какую-то пустую бочку, кряхтя и еле переводя дух, вскарабкался на неё и принялся вглядываться в утреннюю дымку, стелившуюся над лениво катившей свои воды Эльбой. Среди стоявших на якоре "купцов" и китобойцев он не обнаружил своей "Морской девы" и продолжал упорно таращить глаза на реку, пока не заметил ниже по течению у самого берега корпус судна без мачт, с борта которого свешивались обрывки такелажа. По формам галиона он узнал свой корабль.
      Спрекельсен сполз с бочки и побежал вдоль берега по направлению к "Морской деве", крича и махая руками. С судна его заметили, и капитан послал к берегу шлюпку. Едва вскарабкавшись по трапу на палубу, Спрекельсен вознамерился, было, помчаться на полуют, в капитанскую каюту, - но не обнаружил полуюта. Вместо него на корме судна зияла черная обгорелая дыра, в её недрах виднелась главная палуба с шестью пушками, которые, казалось, стыдливо съежились под испепеляющим взглядом судовладельца, словно чувствуя свою вину за то, что не сумели ответить голландцу. Над пушками мерно ходил из стороны в сторону, от правого борта к левому и обратно, длинный рупмель, и это движение выглядело, как успокаивающий жест. Но Спрекельсена теперь не так-то легко было успокоить - он набросился на капитана Юргена Тамма:
      - Так! В таком вот виде предстает передо мной мой прекрасный корабль! А вы? Вы делаете вид, будто речь идет о потере нескольких дырок из головы голландского сыра.
      Юрген Тамм на это достаточно недвусмысленно отвечал, что если бы дело обстояло именно так, как представляет его господин судовладелец, то от корабля не осталось бы ни кусочка обшивки, а от груза в его трюме - ни одного тюка, ни одного мешка пшеницы. Лишь благодаря его, капитана, хладнокровию да смелости и решительности команды "Морская дева" осталась на плаву, а груз и вовсе не пострадал. Когда от зажигательных ядер голландца вспыхнул такелаж, капитан "Морской девы" приказал рубить с наветренной стороны ванты и пардуны, а затем и мачты, так что ветер перебросил горящий такелаж через борт в воду. И только с бизань-мачты пламя успело перекинуться на ют, потому что не хватало людей, чтобы сбить огонь. Но в конце концов им удалось потушить и пожар.
      - Это была ваша обязанность, господин Тамм, - отпарировал старый Спрекельсен. - Отчего же вы не стали стрелять по этим негодяям из пушек, а?
      Между тем вокруг судовладельца и капитана собралась команда "Морской девы". Услышав последние слова Спрекельсена, вперед шагнул парусный мастер:
      - Стрелять из пушек было невозможно, - ответил он за всех. - Однако прежде чем мы начнем говорить о других делах, как насчет нашего жалованья, хозяин?
      Вопрос этот тревожил всю команду: морякам надо было думать о семьях, так как из плавания в Англию ничего не вышло, а отремонтировать корабль удастся в лучшем случае только к зиме.
      - Жалованье, говорите? Разве вы не получили половину вперед? И разве не было уговора, что вторую половину все получат после возвращения из плавания? Да я теперь с полным основанием могут потребовать от вас вернуть выплаченные деньги.
      - С вас станется, господин Спрекельсен, можно не сомневаться, проговорил парусный мастер. - Но у меня есть одна мыслишка, как нам всем выпутаться из этой беды.
      - Да? Интересно было бы узнать, - язвительно проскрипел судовладелец.
      - В альстерской гавани все ещё стоит старый "Мерсвин" Берента Карфангера, - начал парусный мастер, - правда, без такелажа, но его можно быстро восстановить, использовав остатки такелажа "Морской девы". Если господин Спрекельсен соблаговолит договориться с капитаном Карфангером, то мы могли бы доставить товар в Лондон на "Мерсвине" - для плавания в Англию корабль ещё сгодится. А это значит, что команда получит жалованье сполна, а вы не понесете больших убытков. В этом году Лондон жестоко пострадал от страшного пожара, там будут рады каждому кораблю, который привезет одежду и продукты.
      Спрекельсен обещал подумать. Затем он потребовал ещё раз подробно описать ему, как все произошло. Не мог же голландский капер принять их за англичан!
      Гамбургский флаг на кормовом флагштоке "Морской девы" в момент нападения был поднят и развевался на ветру так же, как и флаги на топах мачт, среди которых был и синий прощальный. Расстояние до голландца составляло не более трех корпусов корабля. Юрген Тамм, боцман и парусный мастер узнали капитана голландского фрегата, который так осмотрительно обстрелял зажигательными ядрами паруса "Морской девы" - явно с целью причинить вред только кораблю Захариаса Спрекельсена, и чтобы при этом не пострадал никто из команды. Да что там - вся команда "Морской девы" знала, кто стоял на квартердеке голландского фрегата, но ни один не проговорился об этом судовладельцу, всех их - от капитана до мальчишки юнги - связывал уговор. Некоторые поначалу даже отказывались спасать груз и корабль, настолько они ненавидели скаредного судовладельца. И лишь когда Юрген Тамм воззвал к их благоразумию и убедил их, что вместе с кораблем они потеряют работу и кусок хлеба, они присоединились к остальным. А теперь вдруг все оборачивалось по-иному. Хотя им и удалось, насколько возможно, спасти судно и груз, все же плавание в Англию и их жалованье пока что оставались для всех под вопросом.
      В глубине души Юрген Тамм подозревал, что Спрекельсен догадывается о том, кто поджег его корабль, ибо ему конечно же было известно, что Михель Шредер поступил на службу к голландцам. Но будет ли команда держать язык за зубами, если старый хрыч начнет соблазнять людей деньгами? Зачем он тогда оставляет их в неведении насчет жалованья? И кто из этих бедняков, рискующих жизнью за нищенскую плату, устоит перед искушением продать свою тайну за звонкую монету?
      Тем временем на палубе "Морской девы" появились господа из адмиралтейства в лице Клауса Кольбранда, Берента Карфангера, секретаря Шредера, а вместе с ними и ратссекретариус Хайнрих Шретеринг и Дитрих Фасмер, представитель купеческой гильдии. Кольбранд, Карфангер и Шредер высоко оценили поведение капитана и команды и их попытку спасти горящий корабль. Юрген Тамм тут же задал вопрос, не полагается ли команде за это соответствующее вознаграждение со стороны фрахтовщиков и судовладельца?
      Спрекельсен немедленно принялся протестовать, однако представители адмиралтейства, посовещавшись, признали за командой безоговорочное право на получение такого вознаграждения.
      - Если людям отказать в этом, - подчеркнул Берент Карфангер, - то капитанам и судовладельцам нечего удивляться, когда в другой раз в минуту опасности команда не пошевелит и пальцем. А с чего начинаются все мятежи? Господин Спрекельсен, советую вам подумать хорошенько, какое принять решение, в противном случае придется вмешаться адмиралтейскому суду.
      - Вы мне грозите, господин Карфангер?
      - Ну что вы. Всего лишь даю хороший совет, причем для вашего же блага.
      - А мой корабль, мой славный корабль? - заскулил Спрекельсен. Посмотрите только, что с ним сделали! Кто мне уплатит за все это?
      Ратссекретариус Шретеринг, уже направившийся было к трапу, обернулся и спросил судовладельца:
      - Может быть, вы думаете, что из-за вашего корабля город объявит войну генеральным штатам? Конечно, мы заявим протест и возможно голландцы хоть частично возместят убыток. Мы оценим понесенные вами потери, господин Спрекельсен.
      Рихард Шредер тоже собрался уходить, но тут его остановил Юрген Тамм:
      - Одну минуту, господин Шредер, я хочу поговорить о вашем брате.
      - Пожалуйста, господин Тамм, - отвечал секретарь адмиралтейства, только вам нечего скрывать от господина Карфангера: и я, и он прекрасно знаем, что это дело рук моего брата.
      - То есть как? Вы знаете об этом? И другие тоже?
      - Нет, только он и я и еще... Впрочем, об этом в двух-трех словах не расскажешь. Если хотите, можете пойти вместе с нами на верфь, мы как раз собирались посмотреть, как идет подготовка к постройке конвойных фрегатов.
      Они прошли по берегу до того места, где уже громоздились штабеля дерева. Возчики подвозили все новые и новые бревна и доски, которые сгружали с шаланды, стоявшей на приколе у берега. По их одежде, а ещё более по тому, как они обращались с лошадьми и как переговаривались друг с другом, нетрудно было догадаться, что это - бывшие крестьяне, сбежавшие сюда от невыносимого подневольного труда на барщине, чтобы зарабатывать на пропитание, нанимаясь рабочими на мануфактуры, портовыми грузчиками и, не в последнюю очередь, матросами на корабли, которые здесь строились. Они подошли к человеку, принимавшему груз с подвод и проверявшему его.
      - Уж больно вы угрюмы, мастер, - поздоровавшись, сказал Карфангер.
      - С чего бы мне радоваться, господин Карфангер, - отвечал тот. - Если так пойдет и дальше, то с закладкой судна придется повременить. - Он указал рукой на кучу отбракованного дерева. - Вот, взгляните сами. Из этого я должен построить тяжелый фрегат? Вот эти бревна - мало того, что они кривые, их ещё и слишком быстро сушили, большой палец можно засунуть в щели. Ель надо уметь сушить, если не хочешь, чтобы дерево растрескалось. Все только и делают, что спешат, торопятся неведомо куда... Но ведь хорошая работа требует времени, не так ли, господин Карфангер?
      - Ваша правда, - отозвался тот. - Однако, что касается времени, то его было потрачено немало ещё до того, как сюда начали свозить корабельный лес, - несколько лет. У вас же в Нидерландах, напротив, за год с небольшим построили целый флот. Разве вы не сумеете построить к весне хотя бы один из фрегатов?
      Корабельных дел мастер покачал головой.
      - Конечно, господин Карфангер, дело тут не только в дереве. Я могу нанять ровно столько людей, сколько талеров мне отпустит ваше казначейство, так что вы уж при случае слегка прижмите там этих господ.
      Карфангер знал, что денег на постройку было отпущено недостаточно. После того как адмиралтейство приняло решение строить фрегаты, разгорелся бесконечный спор, кто должен финансировать это предприятие.