Натан Геллер (№1) - Синдикат

Служитель, которому я оставил мою машину, по-видимому, не верил, что я могу поселиться в таком дорогом месте, да я и сам не верил. Я протащил чемодан через вестибюль, уставленный пальмами в кадках, переполненный мебелью и цветочными горшками, а также собравшимися в вестибюле политиками, курящими сигары, громко смеющимися и разговаривающими – в общем отлично проводящими время, как всякие победители, делящие прибыль.

Джима Фарли, правой руки вновь избранного президента, который должен был стать министром почты и телеграфа, а в настоящее время был шефом патронажа, среди демократов, толпящихся в вестибюле «Билтмора», не было. Но его присутствие чувствовалось; среди сигарного дыма и непристойных баек строились предположения, кому что достанется, и люди эти находились в Майами только затем, чтобы встретиться с Фарли. Именно Фарли и был целью сермэковского приезда.

Место мне было зарезервировано, и коридорный отвел меня в комнату с двуспальной кроватью и видом на поле для гольфа. Было два часа дня. Я позвонил портье и попросил разбудить меня звонком через два часа. Я заснул мгновенно, а когда телефон зазвонил, сразу вскочил, почувствовав себя отдохнувшим.

Я побрился и снова надел белый костюм. У меня также были шляпа и солнечные очки, короче, вид, как у нескольких тысяч других людей в Майами. Я оставил чемодан в комнате, но взял с собой обе пушки: свой пистолет – в кобуре под мышкой, а «бульдог» – за поясом так, что его короткий ствол упирался мне в живот.

* * *

Железнодорожный вокзал был в нижней части города на Первой Флеглера, вблизи величественного административного центра графства Дейд, большого здания готического стиля в виде свадебного торта, слои которого насчитывали двадцать восемь этажей. Железнодорожная станция «Восточное побережье Флориды», напротив, была зданием длинным и низким, цвета горчицы, из дерева и кирпича, с изогнутой, низко свисающей крышей, и вывеской «Майами» на тот случай, если вы забыли, куда едете. Этот динозавр остался еще с тех времен, когда в Майами не было туристского бума – здание в пограничном стиле, на котором можно было ожидать, что вместо поезда встретишь дилижанс. Я оставил «форд» на парковочной площадке и вошел внутрь, купил в газетном киоске «Майами Дейли Ньюс» и нашел себе местечко в углу на одной из скамеек с высокой спинкой, откуда мог видеть сразу все двери и наблюдать, делая вид, что читаю.

Было пять часов, а прибытие Сермэка ожидалось в шесть. Помещение, бывшее почти пустым, когда я пришел сюда, стало быстро заполняться людьми.

Я заметил несколько довольно хорошеньких женщин – белые зубы сверкали на загорелых лицах, загорелые ноги мелькали из-под платьев с ярким рисунком – и обменялся флиртующими улыбками с теми, кто не шел под руку со своими приятелями, и с несколькими из тех, кто шел, да кавалер в этот момент отвлекался. Это навело меня на мысль, что это, должно быть, неплохой городок, чтобы в нем расположиться. К несчастью, всякий раз, когда я видел блондинку, мне приходилось вспоминать цель своего путешествия, а когда попадались темноволосые девушки (особенно с короткими волосами), я думал о Мэри Энн Бим. 1

В поезде полдороге в Майами у меня в мозгу вертелся не один только блондин-киллер, в мозгу у меня, как Айседора Дункан, танцевала Мэри Энн Бим – задала она мне задачку. У меня было не так уж много женщин. Девственником, конечно, я не был, – но и про нее думал так же. То, что случилось, меня взволновало. Может быть, я в нее влюбился? Но она могла меня и использовать, наподобие актера в пьесе, режиссером которой она была в маленьком театрике ее ума. Я не хотел встречаться с ней никогда больше, и в то же время страстно желал быть с ней немедленно.

Почему бы не подцепить какую-нибудь девушку на ночь? Я ничем не обязан Мэри Энн Бим – она всего-навсего моя клиентка. Хорошо, она отдала мне девственность, ну и что из этого? Это был ее второй гонорар, разве нет?

Ладно, в Майами я приехал не для загара. Находился здесь из-за тысячедолларового задатка, неплохого подарка для всякого, но заработать его не так-то легко... Моя ночь уже занята: я должен торчать около Его Чести, когда он появится, и, возможно, ночи напролет. Вот почему я урвал два часа сна в «Билтморе», вот почему у меня с собой в «форде» был термос с горячим кофе.

Проведя на скамейке уже около часа, я внимательно прочел первую страницу «Новостей». Были новости и из Чикаго: с тех пор, как я уехал, вдобавок ко всему начался снегопад. Буран парализовал город, но, чтобы откопать графство Кук, были наняты пятнадцать тысяч безработных и делались попытки по расселению горемык из парков и жителей из Гувервиллей. Так что от морозов больше никто не должен был умереть, если только несчастных не прихватит на лестнице инсульт или сердечная болезнь... Было также отмечено, что Сермэк уезжает во Флориду как раз после того, как разразился буран...

Первая страница была посвящена и генералу Дэйвсу. Он находился в Вашингтоне, округ Колумбия, вызванный в суд Сенатским комитетом по фондовой бирже, чтобы дать показания о своей роли в связи с Семюелем Инсалом. Инсал производил промышленное оборудование, в двадцатые годы возглавлял компанию стоимостью в четыре миллиарда долларов, а личное состояние имел почти в сто пятьдесят миллионов. Была одна новая настольная игра, в которую мы с Джейни играли несколько раз, – «Монополия». Так вот, Инсал превратил бизнес с электричеством, газом и железными дорогами в такую же игру. А когда он ее закончил, его бумажная империя стоила не больше тех цветных «денег», которые вам нужны, чтобы выкупить картонное поле.

Всего два года назад банки Чикаго отмахнулись от просьбы города о кредитах, зато облагодетельствовали Инсала. Один из кредитов, в размере одиннадцати миллионов долларов, был предоставлен банком Дэйвса. Сейчас генерал стоял в суде перед Сенатским комитетом а Инсал находился где-то в Европе.

Генерал вывернулся, что называется, без потерь – самым заурядным способом. Но тот факт, что из-за этого он попал на первую страницу «Майами Дейли Ньюс», означал, что скандал был общенациональным, – едва ли это была для Чикаго реклама, которую хотел бы генерал в год проведения Выставки. Потому я и улыбался.

Непосредственно ко мне отношение имела маленькая заметка, объявляющая, что торжественный обед в честь Джеймса Фарли, председателя Национального исполнительного комитета демократов, будет дан Рузвельтом в «Президент-Клабе» в «Билтморе» в субботу. Кроме того, в качестве почетных гостей на обеде будет присутствовать «группа ведущих демократов, прибывших в Майами на этой неделе». Куда войдет, без сомнения, и Сермэк. Билеты по два доллара, зарезервировать место можно в «Билтморе». Похоже было на то, что нужно поспешить купить билет. Интересно, смогу ли я захватить мою автоматическую пушку... Надеюсь, она не будет чрезмерно оттопыривать пиджак.

До шести оставалось десять минут, и я повидал уже массу хорошеньких девушек, но не киллера-блондина. Ничего, все у меня будет о'кей, хотя всякая надежда, что дело пройдет быстро, улетучилась. Придется действительно стать тенью Сермэка в течение нескольких последующих дней, или недели, или сколько там Его Честь соизволит нежиться в солнечном климате, а быть хвостом у того, кто тебя знает, – не самая легкая вещь на свете.

* * *

Поезда встречали снаружи перед станцией, прямо посередине улицы, где слева виднелся административный центр. Солнце клонилось к западу, но было еще светло, в чем я убедился, сняв солнцезащитные очки. Прислонившись к стене, я следил за встречающими. В толпе засновали «красные шапки» с тележками и носильщики. Несколько хорошеньких девушек, о которых я мечтал, встретили своих мужей-приятелей и ушли из моей жизни навсегда. Я искал блондина. Он мог встречать поезд, мог даже на нем приехать. Но его не было.

Сошедший с поезда Сермэк выглядел сильно поправившимся и уставшим, руку держал на животе. Кондуктор помог ему одолеть пару ступенек, два бдительных телохранителя вышли перед ним. Одним из них был сын шефа детективов Чикаго, бледный парень, лет под тридцать; другим – Мюлейни, худющий коп, которого я уже вместе с Миллером видел в апартаментах Сермэка в «Конгрессе».

Легки на помине, Миллер и Лэнг вышли из вагона следом за Сермэком, и я тихо выругался. Вот дерьмо! Я надеялся, что их тут не будет. Надеялся, что дурная известность Лэнга с Миллером по делу Нитти помешает Сермэку притащить их сюда, но они все-таки приехали.

Моя работа пресеклась в самом начале. Сермэк мог бы меня не узнать, даже если бы я шел прямо на него – для него я был просто еще одним незнакомцем. А вот в присутствии Миллера и Лэнга мне придется соблюдать дистанцию.

С другой стороны, четыре бдительных телохранителя указывали на то, что Сермэк понимал, в какой он опасности. Это означало, что поездка во Флориду могла быть, по крайней мере отчасти, попыткой убраться на время из Чикаго.

Никакой блондин мэра не встречал. Вместо него к Сермэку с улыбками и протягивая руки приблизились двое мужчин, похожих на бизнесменов. Сермэк, отбросив усталость, как ненужную одежду, просиял им в ответ. На щеках его появился румянец, и он тут же стал пожимать им руки как политик, каковым он и был. Все это время четыре телохранителя держались рядом с ним, почти его окружив, и следили за толпой. По-видимому, из прессы не было никого. Никаких фанфар, только эти два приятеля-бизнесмена, стоявших и разговаривавших с Сермэком, пока носильщик занимался его багажом.

Обойдя станцию, они направились к парковочной стоянке. Я сопровождал их сзади на приличном расстоянии. Сермэк и его состоятельного вида дружки (которые, казалось, всем своим видом извинялись за обветшалый вид станции в Майами), а также Миллер, уселись в один из поджидавших их «линкольнов». То же сделал Лэнг с двумя другими телохранителями; с ними поехал и багаж.

* * *

Как я и предполагал, они поехали к зятю Сермэка. Я остановился и ждал, пока они не разгрузят «линкольн» и не войдут в дом. К тому времени, как я припарковался на другой стороне улицы на три четверти квартала ниже в тени каких-то пальм и собрался продолжать наблюдение, наступили сумерки.

Ночь была прохладная; я плотно закрыл окна, запер дверцы и уселся на заднем сиденье, руководствуясь известным правилом – человека сзади заметить труднее. Люди добросают взгляд только на пустое переднее сиденье и считают, что машину припарковали и ушли.

Между восемью и одиннадцатью часами у Сермэка побывали кое-какие визитеры: несколько еще более состоятельных типов (мне показалось, я узнал Джона Герца, чикагского миллионера) беседовали с ним. Полная машина тех, кого я относил к политикам, прибыла из «Билтмора». Телохранители то и дело пересекали дворик перед домом. Это был хороший признак: если телохранители Сермэка в состоянии боевой готовности, мне не придется дежурить всю ночь.

Я остался до двух часов ночи и понаблюдал, как смена телохранителей делала осмотр. Один раз в час двое из них – сын шефа детективов и худосочный Мюлейни – вооруженные, обходили лужайку с фонарем.

Я вернулся в «Билтмор», попросив разбудить меня по телефону в шесть утра. Около семи я опять припарковался недалеко от дома, где остановился Сермэк. Шел дождь, было холодно. Флорида изо всех сил старалась, чтобы чикагцы чувствовали себя как дома.

Около восьми «лимузин» с шофером подъехал к дому, и через несколько минут в него сел Сермэк с четырьмя телохранителями. Мюлейни держал над ним зонтик.

Я сопровождал их до «Билтмора». Ничего удивительного: я ожидал, что Сермэк постарается встретиться с Фарли как можно скорее. Подождал, пока они войдут в отель, потом подрулил к служебному входу. Когда я вошел в вестибюль, Сермэк радостно пожимал руки шести или семи политикам, сгрудившимся вокруг него и защитивших бы его в случае опасности, точно так же, как телохранители, которые занервничали из-за такой толпы. Я прошелся через весь вестибюль, но блондина не увидел – везде были только одни, дымящие сигарами, осточертевшие мне демократы.

За доллар я узнал у коридорного этаж Фарли, поднялся и огляделся: никаких телохранителей. Очевидно, Сермэк был здесь единственным политиком, боящимся гангстеров. Я подождал за углом около лифтов и вскоре услышал, как шумно прошли по коридору Сермэк с телохранителями и парочкой политиков. Они направлялись прямо в номер Фарли; я поспешил спуститься вниз по лестнице, пока Лэнг с Миллером и компанией не начали осматривать этаж.

* * *

В ресторане на первом этаже я позавтракал и уселся в своем автомобиле, снова делая вид, что читаю газету. В одиннадцать тридцать все головы повернулись в ту сторону, где Фарли – большой, лысый, приятного вида человек – и сияющий улыбкой Сермэк (телохранители на заднем плане добавили ему внушительности) важно шествовали через вестибюль «Билтмора». Эта игра на публику означала, что окружение Рузвельта по крайней мере делало вид, что простило Сермэку его нежелание поддержать их парня на Чикагской конвенции.

Они вышли и уселись в «кадиллак», очевидно принадлежащий Фарли; Сермэка сопровождал один только Миллер. Другие телохранители поехали следом в «линкольне». Замыкал процессию я – на «форде».

Вскоре мы уже ехали мимо королевских пальм высотой в восемьдесят, а то и в сотню футов, а впереди проходил трек ипподрома Хайли-парка. Заросшая виноградом трибуна расположилась среди еще большего числа пальм, а ее решетчатые ограды покрылись бугенвилеей. Несмотря на раннее утро и сырую погоду (дождь перестал, но небо было в облаках), людей было множество.

Фарли, Сермэк и команда скрылись в здании клуба, небольшой вилле. Они прошли через боковой вход, рядом с трибуной, наверх по широкой лестнице, которая вела на террасу, где за оградой из кованого железа сидели, как узники, миллионеры и ели ланч. Я последовал за компанией Фарли, или, вернее, попытался – они прошли через арку, возле которой стоял парень, немножко великоватый Для жокея, но одетый, как жокей. Он меня остановил.

– А вы член клуба? – спросил он.

– Простите?

– Член «Клуба жокеев»? Это частный клуб, сэр.

– Извините. Подумал, что тут просто ресторан.

– Ресторан отличный, сэр. Но нужно быть членом клуба.

Я полез в карман.

– А временного членства нет?

С каменным лицом он ответил:

– Нет, сэр, извините.

Это означало, что мне предложили уйти.

* * *

Я покрутился, изучая толпу, перед центральной трибуной. В час тридцать Фарли и Сермэк с еще большим антуражем вышли понаблюдать за скачками. Я сделал то же самое. Они заняли специальный сектор, расположенный в центре трибун. Я разместился так близко, насколько позволяло благоразумие, и воспользовался биноклем, который взял у торговца-разносчика, чтобы изучить толпу вокруг.

Я не сделал никаких ставок – мокрая травяная трасса вряд ли делала возможным нормальный гандикап. Однако толпа (сырость, по всей видимости, не испугала ни единого человека, кроме, может быть, выслеживаемого мною блондина) кричала и рычала; среди зрителей встречалось много знакомых лиц из вестибюля «Билтмора», переговаривающихся между собой.

Даже в такой непогожий день Хайли-парк производил впечатление. Новый трек для скачек, сделанный год тому назад (точнее, сказать, переделанный, так как трасса здесь стала использоваться с 1925 года, несмотря на то, что разрешение делать ставки появилось во Флориде только к 1931 году). Но Джо Вайднер, человек, потративший, как сообщалось, пятьдесят «кусков», чтобы этот билль был принят, превратил Хайли в нечто особенное. Вдоль задней линии трибун стояла зеленая стена из изящных пальм, на фоне которой костюмы жокеев были особенно яркими, создавая движущуюся картину. Широкий овальный трек окружал огромный ландшафтный кусок, на котором луга и клумбы располагались на берегу озера, в котором росли розовые водяные лилии. При более внимательном рассмотрении водяные лилии оказались парой сотен розовых фламинго.

– Как это они заставили птиц сидеть на месте? – спросил я между заездами у парня рядом. – Почему пни не машут крыльями, когда тут и лошади скачут, и выстрелы...

Он пожал плечами.

– Они их поймали на Кубе, привезли сюда, а потом подрезали крылья.

Я задумался. Пруд с розовыми фламинго только что казался мне прекрасным, а теперь нет.

Я взял «хот-дог» и бутылку коки. Голос из громкоговорителя заставил толпу поработать над сегодняшним большим забегом на Багамский кубок; может, кубком и объяснялось, что толпа в непогожий день была такой большой. Я взглянул на Сермэка и Фарли в бинокль. Они улыбались, но улыбки выглядели неестественными; казалось, они больше разговаривали, чем следили за гонкой. Во всяком случае, Сермэк точно не следил. Может, на их встрече утром все прошло не так уж и хорошо, как в этом должна была бы всех убедить улыбка мэра в билтморском вестибюле.

Кока-кола подействовала – я сообразил, что самое время посетить удобства, обычно переполненные народом. Спустившись вниз под зрительские трибуны, я нашел туалет и вошел туда. Опустошая мочевой пузырь, я думал о том, какая у меня скучная работа.

Вдруг на мое плечо легла рука.

Я оглянулся.

Миллер. А за ним – Лэнг. Их улыбки были так же тупы, как и глаза.

– Закругляйся, Геллер, – сказал Миллер. – Пойдешь с нами.

Глава 15

Я мигом закруглился. Расстегнул пиджак. Улыбаясь, медленно повернулся.

– Неплохое помещение, – сказал я. – Найти такие прекрасные апартаменты в самый пик туристского сезона. Ребята, вам повезло. Близко к бегам, и вообще...

– Я сказал – с нами пойдешь, умник, – прошипел Миллер и схватил меня за правую руку.

Левой я выхватил из-за пояса специальный полицейский и утопил его Миллеру в живот так крепко, что он прогнулся, но я за ним последовал, и револьвер остался там, где был, а я, достав у него пушку сорок пятого калибра, подтолкнул его в туалетную кабинку.

– Садись.

Он сел.

Лэнг застыл с открытым ртом и сорок пятым калибром наготове, а тридцать восьмой остался в Чикаго как вещественное доказательство в предстоящем суде над Нитти.

Я ткнул «бульдогом» тридцать восьмого калибра в сидящего Миллера, а миллеровым сорок пятым калибра – в Лэнга. Лэнг тут же отбросил свою пушку в сторону и поднял руки ладонями вверх. Издав примирительный смешок, я сказал:

– Кончайте мне приказывать, куда идти.

– Пошел к черту, – отрезал Миллер, сидя на стульчаке.

Я нагнулся и несильно «притопил» его рукояткой по голове. Шляпа Миллера свалилась прямо в лужу рядом с унитазом. Крови не было, но больше он не умничал.

Лэнг счел все это благоприятной возможностью дернуться на меня, но он был проворен, как разжиревшая старая дама. Получив по голове револьвером своего напарника, он отвалился на пол. На этот раз пошла кровь. Я убрал свою пушку, сорок пятый бросил в мусорное ведро и подал Лэнгу пару бумажных полотенец, намочив одно из них над раковиной.

– Ну что, парни, хотите со мной разговаривать или как? – спросил я.

Лэнг (с пола) и Миллер (с унитаза) переглянулись: ребята они были крупные, и вдвоем определенно меня уделали бы. Но у меня все еще торчал за поясом «ствол», откуда я его мог быстренько выхватить. По выражению лица они без труда догадались, что мое относительно миролюбивое настроение может измениться каждую секунду.

Тут как раз вошел мужик и стал мочиться. Но, увидя Лэнга на полу, Миллера, сидящего на унитазе, не спустив брюк, и меня с пушкой за поясом, понял, что тут происходит что-то не то, и поспешил уйти, не помыв даже руки. Не исключено, что он вообще сделал только половину того, что собирался.

– Чтобы поговорить, есть места и получше, – заметил Лэнг, поднимаясь и отряхиваясь.

Миллер, с невозмутимым совиным лицом, тоже стал медленно подниматься с унитаза, изучая мокрое пятно на шляпе.

Я застегнул пиджак и сказал:

– Давайте поговорим на свежем воздухе.

И придержал для них дверь.

* * *

По громкоговорителю объявили результаты забега на Багамский кубок, и, должно быть, многие правильно сделали свои ставки, потому что разразилось всеобщее ликование. Мы вышли из-под трибун и спустились по лестнице в ухоженный Хайли-парк. Я прислонился к пальме, надеясь, что уж она-то никакого трюка не выкинет.

– Чем занимаешься, Геллер? – спросил Лэнг, изо всех сил стараясь выглядеть крутым.

– Я здесь по служебным делам, – ответил я. – Из-за клиента, адвоката.

Миллер, стоявший позади Лэнга вроде еще одной пальмы, заметил:

– А что ты тогда нарываешься?

– Я здесь как частный сыщик, – ответил я. – Мне разрешено работать во Флориде, и у меня есть специальное разрешение носить оружие. Я работаю легально и открыто. А вы, парни, в Майами никто, только любимые телохранители. Совсем не то, что вы значите в Чикаго. Здесь у вас нет юрисдикции. Вам тут некому позвонить, чтобы на меня наложить запрет.

При этих словах Миллер явно разозлился, но Лэнг задумался.

– Порядок, – сказал он. – Считаю, звучит убедительно. А зачем тебе надо было следить за мэром?

– Что ты имеешь в виду?

– Мы увидели, как сверкали стекла твоего бинокля, Геллер. Ты следил за Сермэком, а он сегодня – отличная мишень.

– Может, ему и придется ею быть, – сказал я. Миллер вмешался:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я расскажу об этом Тони, – отрезал я. – Вот с кем я буду разговаривать. Не с его марионетками.

– Мэра сейчас беспокоить нельзя, – задумчиво проговорил Лэнг. – В данный момент он беседует с одним высокопоставленным лицом.

– Хочешь сказать, он умоляет Джима Фарли.

Лэнг с Миллером переглянулись. Их обеспокоило, что мне известно даже, кто такой Фарли. Но я их еще больше удивил, сказав:

– Тони собирается потом ехать в «Билтмор» или снова остановился в доме своего зятя?

– Что ты хочешь сказать? – спросил Лэнг.

– Просто спрашиваю.

Лэнг пожал плечами.

– В доме зятя.

– Он снова собирается сегодня вечером встречаться с Фарли?

Лэнг не ответил.

– Если нет, – сказал я, – то я могу заглянуть около семи часов.

– Я должен спросить мэра, – заметил Лэнг.

– Так спроси.

Лэнг взглянул на Миллера, и они оба пошли назад к главной трибуне.

Облака рассеялись, сквозь пальмы уже проглядывало солнце. Люди стали уходить со своих трибун, раз уж кубок разыграли.

Лэнг вернулся один. И сказал:

– Мэр говорит, что он предпочитает встретиться с тобой где-нибудь в общественном месте.

– Почему?

– Может, он думает – там будет не так хлопотно. Сегодня вечером у него будут приглашенные и тебе там не место, понял?

– О'кей. Где?

– "Аквариум Майами".

* * *

«Аквариум Майами» располагался в корабле, стоящем на берегу. «Принц Вольдемар», большой старый парусный барк, затонувший во время шторма в начале двадцатых годов, заблокировал гавань, на целые месяцы парализовав движение кораблей. В 1926 году ураган поднял корабль и как плавающее бревно выбросил на берег, судно почти не пострадало, и в 1927 году его превратили в аквариум. При входе на это превращенное в музей белое четырехмачтовое судно красивые девушки в униформе за умеренную плату рисовали портреты. Я задержался ненадолго, позволив нарисовать меня брюнетке, дал ей доллар и получил взамен улыбку, и если бы она не заставила меня сразу вспомнить Мэри Энн Бим, я, пожалуй предпринял бы еще что-нибудь. По кораблю, прикованные к поворотному трапу, кругами ходили две обезьянки – точь-в-точь как мои мысли.

Я обошел весь корабль, разглядывая экспонаты за стеклами: морских черепах, аллигаторов, крокодилов, пару морских коров, морских котов, акул, мурен... И всюду – виды рифов. На верхней палубе помещался ресторан, где меня и ждал Сермэк.

Сермэк занял столик, стоящий с той стороны, за которой находился порт, что, тем не менее, не исключало для меня возможность оказаться сброшенным за борт Миллером и Лэнгом по его приказу. Они сидели напротив него за отдельным столиком, расположенным позади стула, на котором должен был сидеть я. Два других телохранителя находились за спиной Его Чести. Во всяком случае, перед нами была круговая панорама залива Бискейн, похожего в сумеречном свете на мираж: многочисленные плавучие дома и яхты казались маленькими, ненастоящими, наподобие игрушек, плавающих в большой ванне с сине-серой водой.

Мэр был одет в темно-серый костюм с синей бабочкой; он поднялся из-за стола – больше никого не было и, протянув мне руку, улыбнулся. Все должно было выглядеть по-дружески, как будто кто-нибудь на нас смотрел. Глаза за стеклами в темной оправе были такими же холодными, как и в прошлую встречу.

Я пожал ему руку – как и раньше, она показалась мне немного влажной. От нервов это или от недавнего путешествия в уборную – сказать не берусь. Жестом он предложил мне сесть, что я и сделал.

– Я удивлен, встретив вас в Майами, мистер Геллер, – сказал Сермэк, все еще стоя и глядя на меня сверху вниз.

– Зовите меня Нейт.

– Отлично, – продолжал он, усаживаясь и кладя салфетку на колени. – Прекрасно. Надеюсь, вам нравятся омары. Я взял на себя смелость заказать одного для вас.

– Конечно. Благодарю.

Помощник официанта в белой морской форме подошел и налил нам воды, спросив, не хотим ли мы кофе. Мы сказали «да». Официант в синем костюме подошел с подносом, на котором возлежал квартет ярко-красных омаров с клешнями, похожими на рукавицы охотника.

– Впервые вижу такой аквариум, где можно есть экспонаты, – сказал Сермэк. Я вежливо улыбнулся.

– Да, действительно.

Он глотнул воды.

– Почему вы в Майами, Геллер?

– Нейт. Я здесь по просьбе клиента.

– Кого?

– Адвоката.

– Какого адвоката?

– Думаю, что это закрытая информация, Ваша Честь.

– Конечно.

Официант поставил перед нами рыбный суп с моллюсками. Я стал его есть; мы взяли по нескольку подсоленных крекеров, и Сермэк начал ломать их в тарелку с супом. Погрузив ложку в эту мешанину, он сказал:

– Вы сегодня следили за мной, Нейт. Почему?

– Я следил за вами и на вокзале тоже. И в доме вашего зятя. И в «Билтморе».

Сермэк перестал работать ложкой и улыбаться тоже.

– Вы объясните мне наконец, что все это значит. Геллер?

– Нейт.

– Пошел ты на... Геллер, – вдруг сказал он, неприятно улыбнувшись. И совсем тихо добавил: – Послушай ты, кусок дерьма. Если я только захочу, уже через час тебя прикончат в каком-нибудь переулке, ты понял, ублюдок. Так какого черта ты тут делаешь? И какое отношение это имеет ко мне?

– Так не говорят с тем, кто пытается спасти вам жизнь.

– О чем, черт побери, ты толкуешь?

– У адвоката, на которого я работаю, есть клиент. У клиента есть интерес в том, чтобы вы остались живы-здоровы.

– О ком ты говоришь?

– На самом деле, Ваша Честь, я говорю вам больше, чем должен. Есть граница, которую я не могу переходить.

Официант каждому из нас принес по тарелке капустного салата. Я стал есть, Сермэк, не отрываясь, смотрел на меня.

– Ты говоришь – моя жизнь в опасности?

– А вы как думали? Вы сюда приехали разве только затем, чтобы добиться расположения Джима Фарли? Или, по крайней мере частично, вы находитесь здесь, чтобы увернуться от Фрэнка Нитти?

– Да потише ты.

– Я говорю тихо. Это слова кажутся громкими. Ваша Честь, я...

– Тебя сюда послали защищать меня? Но у меня телохранители.

– Знаю. Двум из них я уже сказал кое-что в туалете в Хайли, и они в штаны наложили.

– Интересно, почему тебя определили мне в защитники?

– Я могу узнать человека, которого пошлет Нитти.

– Понимаю.

– Я знаю, как он выглядит. Я его видел раньше.

– Когда? Где?

– После того, как он застрелил одного человека. Все, что я могу вам сказать.

Сермэк долго глядел на меня, не мигая. Потом сказал:

– На какого адвоката ты работаешь?

Я прикинул, стоит ему отвечать или нет. Может, он думает, что это вымогательство, или своего рода обман – следствие лжи, которую я согласился говорить ради него. Может быть, мне нужно дать еще одно доказательство, чтобы он поверил, что это правда.

– Луи Пикет, – выдал я.

Он побледнел – стал белей, чем моллюски в супе. Официант в синем сервировал омаров. Положил одного перед мэром, другого передо мной. Они были чудовищно огромные, похожие на фламинго на конном треке. Красавцы и уроды одновременно... Я стал крушить своего, открывая панцирь щипцами, которые нам принесли. Треск стоял такой, как будто стреляли, но Сермэк, казалось, ничего. не слышал и не видел. Он уставился в никуда.

Потом внезапно набросился на омара, разбивая его на части, как врага. Он ожесточенно ел, окуная плоть ракообразного в горшочек с растопленным маслом, пользуясь пальцами так же часто, как и вилкой, пока они не покрылись маслом и соком от мяса. Его манера вести себя за столом была отвратительна. Ел он быстро: ел так, словно состязался, – но думаю, что ничего при этом не ощущал.

Будучи человеком, относящимся к еде с благоговением, вкус лежащего перед ним омара он сейчас едва ли ощущал.

Сермэк управился раньше меня. Этот омар был первым в моей жизни, так что я отнесся к нему с должным вниманием. Мне понравились его вкус и аромат, хотя, когда я доедал последнюю треть ракообразного, мне действовало на нервы, что Сермэк уставился на меня из-под очков, разглядывая, как рыбу за стеклом аквариума, мимо которого я прошел полчаса назад.

– Меня удивляет, – сказал он, – что клиент мистера Пикета все еще блюдет мои интересы после всего, что я сделал.

– Откровенно говоря, – ответил я с набитым омаром ртом, – не думаю, что клиента мистера Пикета интересует, живы вы или умерли. Просто я считаю, что он – тот человек, который понял, сколько вреда может принести плохая пресса. Между прочим, день святого Валентина был всего несколько лет назад, если вы уловили мою мысль.