С тех пор, как уснула моя красавица

Майлс поджал губы — он знал, она была права. Он чуть было не произнес: «Даже если завтра будет нормальная погода, мне бы не хотелось, чтобы ты отправилась на свою пробежку одна».

* * *

Телефон, который постоянно трезвонил в квартире Этель Ламбстон, не остался неуслышанным.

Дуглас Браун, 28-летний племянник Этель, въехал в квартиру в пятницу во второй половине дня. Он не был уверен в том, правильно ли он поступил, но у него было оправдание — парень, с которым он снимал пополам квартиру, попросту выставил его.

"Мне нужно место, чтобы пересидеть, пока я найду себе новую квартиру, " — примерно так должно было звучать его объяснение.

Он решил, что лучше не будет отвечать на телефонные звонки, чтобы не обнаруживать своего присутствия, хотя постоянный трезвон действовал ему на нервы. Но Этель всегда высказывала свое неудовольствие, если он снимал трубку. "Не твоего ума дело, кто мне звонит, " — говорила она ему. Остальным, очевидно, говорилось то же самое.

Он был уверен, что поступил разумно, не открыв дверь в пятницу вечером. Записка, просунутая под дверь в прихожей, касалась одежды, которую заказывала Этель.

Дуг усмехнулся. Это, должно быть, то самое поручение, которое тетушка уготовила для него.

* * *

В воскресение утром Денни Адлер терпеливо ждал на порывистом ледяном ветру. Ровно в 11 часов он увидел приближающийся черный «Шевролет». Большими шагами он поспешил из своего укрытия в Брайант — парке на улицу. Автомобиль подъехал к обочине, он открыл дверь и проскользнул внутрь. Машина тронулась, едва он успел захлопнуть дверь.

Со времен Аттики Большой Чарли поседел и еще больше растолстел. Нижняя часть руля буквально пряталась в складках его живота. "Привет, " — сказал Денни, не ожидая, впрочем, услышать ответ. Большой Чарли лишь кивнул.

Машина быстро двигалась по Генри Гудзон — парквей через мост Джорджа Вашингтона. Чарли завернул на Пэлисайдс Интерстэйт — парквей. Денни обратил внимание, что, в то время, как снег в Нью-Йорке был раскисшим и потемневшим от копоти, здесь оставался белым. "Нью-Джерси — цветущий штат, " — подумал он с сарказмом.

Сразу за третьим выездом располагалась смотровая площадка, откуда можно было полюбоваться пейзажем на противоположной стороне Гудзона за неимением ничего более увлекательного. Денни не удивило, что Чарли заехал на совершенно пустынную стоянку — здесь они смогут спокойно поговорить о деле.

Чарли заглушил мотор и, перегнувшись, потянулся к заднему сидению, охая от немыслимого напряжения. Он вытащил бумажный пакет с парой банок пива и бросил его между собой и Денни: «Твой ланч».

Денни почуствовал себя польщенным. «Мило с твоей стороны, Чарли, что ты позаботился об этом». Он откупорил одну банку для Чарли.

Прежде, чем ответить, Чарли сделал большой глоток: «Я ничего не забываю». Потом он вытащил из кармана конверт : «Десять тысяч, — сказал он. — И еще десять — по окончанию работы».

Денни взял конверт, с удовольствием ощущая его плотность. «Кто?»

«Ты ей приносишь ланч пару раз в неделю. Она живет в Шваб-Хаус, знаешь, тот огромный дом на 74-ой между Вест-Енд и Риверсайд-Драйв. Обычно пару раз в неделю ходит на работу и с работы пешком, срезая путь через Центральный парк. Отбери у нее сумку и покончи с ней самой. Обчисти кошелек, сумку выбрось, так чтобы это выглядело, будто ее подрезал какой-нибудь наркоман. Если ты не сможешь пришить ее в парке, попробуй в торговом центре. Там забитые улицы, все спешат, грузовики припаркованы с обеих сторон. Пройдешь рядом с ней, а потом толкнешь под грузовик. Не торопись. Все должно выглядеть, как несчастный случай или ограбление. Переоденься во что-нибудь из своего арсенала и понаблюдай за ней». Низкий и гортанный голос Большого Чарли звучал так, словно жир давил на его голосовые связки.

Для Чарли это была длинная речь. Он еще отхлебнул из своей банки.

Денни начал чувствовать беспокойство. «Кто?»

«Нив Керни».

Денни протянул конверт обратно Большому Чарли, как будто в нем лежала бомба. «Дочка Комиссара полиции? Ты в своем уме?»

«Дочка бывшего Комиссара полиции».

Денни почувствовал, как у него на лбу выступила испарина. «Керни на этом месте 16 лет, в городе нет копа, который не положил бы за него жизнь. Когда умерла его жена, они шмонали каждого, кто был хоть на малейшем подозрении. Нет уж, уволь».

В лице Большого Чарли произошла едва заметная перемена, но его низкий голос оставался по-прежнему монотонным. «Денни, я говорил тебе, что я ничего не забываю. Помнишь наши ночи в Аттике, когда ты хвастался своей работой, кого ты убрал и как? Все, что от меня потребуется, это один анонимный звонок в полицию и следующую порцию сандвичей уже будешь доставлять не ты. Не делай из меня стукача, Денни».

Денни задумался и, проклиная себя за болтливость, живо припомнил все. Он снова нащупал пальцами конверт и подумал о Нив Керни. Он ходит в ее магазин уже около года. Раньше секретарша предлагала ему оставить ей пакет для Нив, но сейчас он проходит прямо в ее личный кабинет. Даже если она разговаривала по телефону, она всегда махала ему рукой и улыбалась — улыбалась по-настоящему, а не той высокомерной улыбкой, не разжимая губ, которой награждали его большинство клиентов. И она всегда хвалила то, что он приносил.

И, конечно, она была очень хорошенькой.

Денни стряхнул с себя нахлынувшую было сентиментальность. Как бы там ни было, это — работа и ее надо сделать. Чарли не сдаст его копам, и они оба это знали. Но уже то, что Денни знает о заказе делает его слишком нежелательным. Не принять предложение означало, что он никогда больше не пересечет мост Джорджа Вашингтона в обратном направлении.

Он спрятал деньги в карман.

"Так-то лучше, " — сказал Чарли. «Какие у тебя смены в кафе?»

«С 9 до 6. Понедельник выходной».

«Она уходит на работу где-то между половиной девятого и девятью. Сядь на хвост прямо у ее дома. Магазин закрывается в пол-седьмого. И помни: не спеши. Это не должно выглядеть, как преднамеренное убийство».

Большой Чарли завел мотор, пора возвращаться обратно в Нью-Йорк. Снова он впал в свое обычное молчание, прерываемое лишь его тяжелым дыханием. Неодолимое любопытство овладело Денни. Когда Чарли повернул с Вест-сайд-хайвея, Денни спросил: «Чарли, ты имеешь представление, кто заказал эту работу? Не похоже, чтобы Нив Керни перешла кому-нибудь дорогу. Сепетти вернулся. Это он вспомнил старое?»

Он почувствовал гневный взгляд в свою сторону. Грудной голос сейчас звучал резко, слова падали, как камни. «Поаккуратней, Денни. Я не знаю, кому понадобилось ее убрать. Парень, с которым я разговаривал, тоже не в курсе. Это так делается — никаких вопросов. Ты маленький никчемный человечек, эти дела тебя не касаются. А сейчас выметайся».

Машина резко затормозила на углу 8-ой — и 57-ой улиц.

Неуверенно Денни открыл дверь машины. «Чарли, я не хотел, — мямлил он, — я просто...»

Ветер прошелся по машине. «Просто заткнись и делай, что тебе велено».

Через секунду Денни уже смотрел вслед «Шевролету» Чарли.

4

В понедельник утром Нив была в холле своего дома, снова нагруженная коробками с туалетами Этель. Из лифта выпорхнула Це-Це. Ее вьющиеся белокурые волосы были уложены в стиле ранней Филис Диллер, глаза ярко подведены фиолетовым карандашом, а маленький хорошенький ротик подкрашен а-ля пупсик. Це-Це, настоящее имя которой было Мэри Маргарет Мак Брайд («Угадай-ка, в честь кого?» — спрашивала она Нив), было двадцать лет. Начинающая актриса, она появлялась в спектаклях многочисленных театриков, находящихся на самых задворках Бродвея. Большинство таких спектаклей не выдерживали больше недели.

Несколько раз Нив ходила ее смотреть, каждый раз изумляясь, до чего все же Це-Це была хороша. Той достаточно было едва уловимого движения — повести плечом, изогнуть губу, слегка изменить позу, чтобы перевоплотиться совершенно. Обладая от природы прекрасным слухом, она могла подражать любому акценту; ей не составляло труда разлиться руладами Баттерфляй МакКвин и тут же перейти на томную хриплость низкого голоса Лорен Бэколл. Она делила квартиру-студию в Шваб-Хаус с такой же грезящей о славе актрисой и поддерживала их скромный, так сказать, семейный бюджет благодаря разным подработкам. Выгуливать собак, также, как и работать официанткой, ей было не по душе; Це-Це предпочитала убирать квартиры. «50 баксов за 4 часа — и никуда не надо тащиться» — поясняла она.

Нив порекомендовала ее Этель Ламбстон, и несколько раз в месяц Це-Це ходила убирать квартиру Этель. Сейчас Нив поджидала ее, как своего единственного спасителя. Встретив девушку, она объяснила свои проблемы.

"Я собираюсь туда завтра, " — сказала Це-Це, переведя дух. «Честное слово, Нив, эта работа заставит меня перейти на выгуливание бультерьеров — какой бы вылизанной я ни оставила квартиру, к следующему разу там всегда жуткий разгром».

«Я видела, — подтвердила Нив. — Послушай, если Этель не заберет все эти коробки и сегодня, я подойду с ними завтра утром к лифту, и мы оставим их у нее в шкафу. У тебя есть ключи?»

«Да, она дала мне один полгода назад. Созвонимся. Пока». Це-Це чмокнула воздух, изображая поцелуй, и почти побежала по улице — диковинная птичка с золотистыми завитыми волосами и диким макияжем, в ярко-фиолетовом шерстяном жакете, красных узких брючках и желтых тапочках.

* * *

В магазине Бетти помогла Нив снова развесить одежду Этель в мастерской на отдельную вешалку для заказов. "Это чересчур даже для Этель, " — тихо сказала она, и морщинки еще резче обозначились у нее на лбу. «Тебе не кажется, что мог произойти какой-нибудь несчастный случай? Может, нам стоит заявить в полицию?»

Нив поставила коробку с украшениями рядом с вешалкой. «Я могу попросить Майлса справится о несчастных случаях, — сказала она, — но подавать в розыск еще рано».

Бетти вдруг широко улыбнулась: «А может, у нее завелся кто-нибудь, наконец. Может, она провела потрясающий уик-енд».

Сквозь открытую дверь был виден торговый зал. Уже появилась первая покупательница и новенькая продавщица уговаривала ее примерить совершенно неподходящие платья. Нив закусила губу. Кроме всего прочего, от Ренаты ей достался и вспыльчивый характер, поэтому Нив старалась следить за своим языком. "Хотела бы я на это надеяться, " — ответила она Бетти и с приветливой улыбкой заспешила на выручку покупательнице. «Мариан, почему бы вам не показать зеленое шифоновое платье от Делла Роуз?» — деликатно вмешалась она.

Утро выдалось хлопотное. Секретарша продолжала постоянно набирать номер Этель. Последний раз, когда она сообщила, что там никто не отвечает, у Нив мелькнула мысль о том, что если Этель действительно встретила мужчину и сбежала с ним, то никто так не будет этому рад, как ее бывший супруг, который продолжает выплачивать ежемесячные алименты вот уже 22 года.

* * *

По понедельникам у Денни Адлера был выходной. Он рассчитывал, что потратит его, наблюдая за Нив Керни, но в воскресение вечером его позвали к телефону, стоящему в холле дома, где он снимал меблированную комнату.

Менеджер кафе звал Денни поработать завтра, потому что он уволил продавца. "Я сделал кое-какие подсчеты — этот сукин сын запускал-таки свою лапу в кассу. Так что завтра ты мне нужен ".

Денни чертыхнулся про себя. Но надо быть идиотом, чтобы отказаться.

"Я приду, " — буркнул он. Повесив трубку, он подумал о Нив Керни и вспомнил ее улыбку, когда принес ей ланч, ее угольно-черные волосы, эффектно оттенявшие лицо, ее грудь, обтянутую модным свитером. Большой Чарли говорил, что по понедельникам после обеда она ходит на 7-ую Авеню. Это значит, что после работы не стоит и пытаться ее поймать. Ну что ж, и у него на этот вечер другие планы, которые не хотелось бы ломать — у него свидание с официанткой из бара напротив.

Возвращаясь через сырой, воняющий мочой холл к себе в комнату, Денни подумал: «Следующего понедельника ты уже не увидишь, детка».

Детка, слов нет, хороша. Правда, спустя несколько недель, проведенных на кладбище, вряд ли она будет также соблазнительно выглядеть.

* * *

Вторую половину понедельника Нив всегда проводила на Седьмой — авеню. Она любила шумную неразбериху Гармента, запруженные тротуары, узкие мостовые, с обеих сторон заставленные грузовиками, подвозившими товар; ей нравилось смотреть на мальчишек-посыльных, ловко снующих между людьми и машинами, ее увлекала атмосфера занятости и спешки, царившая повсюду в этом районе.

Когда ей было лет восемь, она начала ходить сюда с Ренатой. Несмотря на протесты Майлса, Рената устроилась работать на неполный рабочий день в магазине готового платья на 72-ой улице, всего в двух кварталах от дома. А потом пожилой хозяин обратился к ней с предложением купить магазин. Нив живо представила Ренату, упрямо качающую головой в то время, как немолодой дизайнер предпринимал очередную попытку переубедить ее по поводу своих моделей.

"Когда женщина садится в этом платье, оно задирается, " — говорила Рената. Когда она сердилась, ее итальянский акцент становился заметнее. «Женщина должна надеть платье, посмотреться в зеркало, чтобы проверить, не спустилась ли на ее чулке петля, и после этого вообще забыть, что на ней надето. Она должна ощущать одежду, как свою вторую кожу». Рената произносила «ко-ожу».

У нее был верный глаз на модельеров. У Нив до сих хранится брошь в виде камеи, которую один из них подарил Ренате — она была первой, кто стал продавать его модели. «Твоя мама дала мне „старт“, — часто вспоминал Джакоб Голд. — Прекрасная женщина; а как она чувствовала моду! Ты пошла в нее». Для Нив это была высшая оценка.

Пересекая с запада 7-ую Авеню, Нив пыталась разобраться, что же ее так тревожит. Это было очень неопределенное ощущение, но постоянное, как пульсирующее нытье больного зуба. Она отдернула себя: «Скоро я буду, как те полные суеверий ирландцы, которые всегда „чувствуют“ какие-то неприятности на каждом шагу».

В «Артлес спортвеар» она заказала льняные рубашки с подходящими к ним шортами «бермуды». «Мне нравятся пастельные тона, — бормотала она, — но к этим надо что-то необычное».

«Мы можем предложить блузу». Держа в руке блокнот для заказов, продавец указывал на вешалки, где были светлые нейлоновые блузки с белыми пуговицами.

«Ну, это больше подошло бы к школьному джемперу». Нив прошлась по комнате, потом заметила цветные футболки. «Вот это то, что мне надо». Она выбрала несколько разных цветов и приложила их к костюмам. «Это — к персиковому; эта — к лиловому. Теперь, кажется, все».

У Виктора Коста она нашла шифоновое платье в романтическом духе с вырезом — лодочкой, которое одиноко болталось на вешалке. И снова перед ее глазами встала Рената — Рената в черном бархате от Виктора Коста, собирающаяся с Майлсом на Новогодний вечер. На шее — подарок Майлса на Рождество — жемчужное ожерелье с букетиком из крошечных бриллиантиков.

"Мама, ты как принцесса, " — сказала ей Нив. Этот момент прочно отпечатался у Нив в памяти. Она так гордилась ими обоими! Майлс, подтянутый и элегантный, с шевелюрой, уже кое-где тронутой сединой, и Рената — тоненькая, с уложенными на затылке угольно-черными волосами.

На следующий Новый Год к ним пришли лишь несколько человек. Отец Дэвин Стэнтон, который получил сейчас сан епископа. Дядюшка Сал, тогда еще изо всех сил сражавшийся за звание кутюрье. Комиссар Херб Шварц, заместитель Майлса, с женой. Уже было семь недель, как не стало Ренаты...

Нив заметила, что продавец терпеливо ждет, стоя рядом. «Я ищу шерстяную одежду, — пояснила она, — Но сейчас уже не сезон, не так ли?»

Она сделала заказ, заскочила еще в три магазина, помеченные в ее списке и, как начало темнеть, отправилась повидаться с дядюшкой Салом.

Демонстрационные залы Энтони делла Сальва были сейчас раскиданы по всему Гарменту: коллекция спортивной одежды располагалась в западной части 37-ой-улицы, украшения и различные аксессуары — на западе 35-ой, а патентная контора на 6-ой авеню. Но Нив знала, где его искать. Она направилась прямо к нему в офис на западе 36-ой улицы. Когда-то он начинал там, снимая две крошечные комнатушки, а сейчас в его распоряжении были роскошно обставленные три этажа. Энтони делла Сальва — Сальваторе Эспозито из Бронкса — котировался как дизайнер уровня Билла Бласса, Келвина Кляйна и Оскара де ла Ренты.

Переходя 37-ую улицу, Нив лицом к лицу столкнулась с Гордоном Стюбером. Она растерялась. Тот выглядел одетым с иголочки: в темном кашемировом пиджаке поверх бежевого с коричневым пуловера, в темно-коричневых брюках и мокасинах от Гуччи. С блестящими каштановыми волосами и открытым лицом, с тонкой талией и широкими плечами, Гордон Стюбер легко мог бы сделать блестящую карьеру модели. Вместо этого, в свои сорок лет, он был расчетливым дельцом с поразительной способностью отыскивать молодых дизайнеров и эксплуатировать их, пока те не сбегали от него.

Это благодаря им, его направление в женском платье и костюмах было свежим и пикантным. «Неужели ему все мало, если он из экономии использует нелегальных рабочих?» — подумала Нив, холодно взглянув на него. И если у него проблемы с налогами, как дал понять Сал, то она очень рада.

Они прошли друг мимо друга молча, но Нив показалось, что ее обдало волной ненависти. Она где-то читала, что каждый человек окружен аурой определенного цвета в зависимости от настроения. Она предпочла бы не знать, какого цвета сейчас аура Стюбера. Нив заспешила к Салу.

Завидев девушку, секретарша тут же позвонила в кабинет шефу. И почти в то же мгновение Энтони делла Сальва, дядюшка Сал, появился собственной персоной. Его пухлое розовощекое лицо осветилось улыбкой, когда он торопливо обнял Нив.

Она тоже улыбнулась, разглядев его наряд. Сал был ходячей рекламой собственной весенней коллекции. Его интерпретация костюма «сафари» являла собой нечто среднее между одеждой парашютиста и лохмотьями Бродяжки Джима в его лучшие времена. "Мне очень нравится. Через месяц это будет носить вест Ист-Хэмптон, " — целуя его, одобрительно сказала Нив.

«Уже носит, дорогая. Даже докатилось до Айова-сити. Меня это слегка пугает. Приходится быть осторожным. Ну ладно, хватит об этом». По дороге в свой кабинет он остановился поприветствовать покупателей из другого города. «Сьюзан помогла вам? Прекрасно. Сьюзан, покажи еще одежду для отдыха. Это, верьте моему слову, хорошо пойдет».

"Дядя Сал, хочется тебе возиться с этими людьми?, " — спросила Нив, когда те покинули демонстрационный зал.

«Совершенно нет. Сьюзан потеряла с ними два часа и в итоге они купили три или четыре вещи, самые дешевые». Со вздохом облегчения он закрыл дверь в свой собственный кабинет. «Сумасшедший день. Откуда у людей деньги? Я снова поднял цены, теперь они стали совершенно безумными, а эти как будто соревнуются, кто раньше мне выложит кругленькую сумму».

Он удовлетворенно улыбнулся. Круглое лицо за последние годы стало одутловатым, и сейчас за тяжелыми веками совсем не было видно глаз. Сал, Майлс и епископ выросли вместе в Бронксе, жили по соседству, вместе играли в футбол, вместе ходили в школу имени Христофора Колумба. Сейчас трудно было поверить, что ему тоже 68 лет.

На столе был хаос из образчиков ткани. "Ну, что ты на это скажешь?

У нас уже три года лежит заказ на оформление внутреннего интерьера для выставочной модели Мерседеса. Когда мне было три года, я игрался стареньким красным фургончиком, и одно из колесиков все время отваливалось. И каждый раз отец лупил меня за то, что я не берегу свои прекрасные игрушки".

Нив почувствовала, что ее настроение поднимается. «Дядюшка Сал, ей Богу, я бы хотела записать тебя на пленку, чтобы потом шантажировать».

«У тебя для этого слишком доброе сердце. Сядь, попей кофе. Я тебя уверяю, он свежий».

«Я знаю, как ты занят, дядя Сал. Только на пять минут». Нив расстегнула пиджак.

«Ты не можешь оставить „дядю“? Я начинаю чувствовать себя слишком старым, мне не доставляет удовольствия такая форма проявления уважения, — Сал окинул ее критическим взглядом. — Ты выглядишь хорошо — как всегда. Как идет бизнес?»

«Замечательно».

«Как Майлс? Я узнал, что в пятницу освободили Сепетти. Надо думать, его это совсем не радует».

«Да, в пятницу он буйствовал, но на выходные успокоился. Сейчас не знаю».

«Пригласи меня на обед на неделе, мы с ним не виделись уже месяц».

«Приглашаю». Нив наблюдала, как Сал сервировал кофе на подносе. Она огляделась. «Я люблю эту комнату».

Стена позади стола была расписана — морской пейзаж с коралловыми рифами в Тихом океане. Именно эта тема и принесла Салу известность.

Сал часто рассказывал, как это было. «Нив, я был в Аквариуме в Чикаго. 1972 год. В мире моды — полный застой. Всех уже тошнило от мини-юбочек. Но модельеры не осмеливались даже попытаться работать в другом направлении. Высокая мода занималась мужскими костюмами, шортами „бермуды“ и тонкими пиджачками без подкладки. Невыразительные, темные цвета. Блузы с оборками, больше для школьниц-пансионерок. Ничего такого, глядя на что женщина могла бы сказать :»Я бы хотела так выглядеть". А я просто гулял по Аквариуму и набрел на этаж, где проводилась выставка «Рифы Тихого океана». Это было, как прогулка по океанскому дну. В бассейнах от пола до потолка сотни экзотических рыб и растений, коралловых деревьев и раковин. И такие цвета, как будто их расписывал сам Микеланджело. Десятки и десятки расцветок — и ни одна не повторяется. Серебристый переходил в голубой; коралловый переплетался с красным. А одна рыба была ярко-желтая, как утреннее солнце, с черными пятнышками. И все скользит в воде, все в движении. Я подумал тогда — как бы здорово это было передать в ткани и начал делать зарисовки прямо там. Я чувствовал, это будет великолепно. В том году меня удостоили премии Коти. Я перевернул мир моды. Раскупали фантастически. Мне дали лицензию на широкую продажу и изготовление аксессуаров. И все только потому, что я не побоялся скопировать саму Природу".

Он проследил за ее взглядом. «Этот дизайн! Прекрасный. Изысканный. Элегантный. Изящный. Манящий. До сих пор лучшее из всего, что я создал. Но пока им за мной не угнаться. Не рассказывай никому: на следующей неделе я сделаю предварительный показ своей осенней коллекции. Она будет вторая по значимости среди всего, что я сделал. Сенсация. А как у тебя дела на любовном фронте?»

«Никак».

«А что тот парень, с которым ты обедала пару месяцев назад? Он был от тебя без ума».

«Сам факт, что ты не можешь вспомнить его имя, говорит сам за себя. Он продолжает делать деньги на Уоллстрит, недавно купил „Чессну“ и квартиру в Вэйл. Забудь. Сам по себе он ни то, ни се. Я все время говорю Майлсу и скажу то же самое тебе: когда появится Мистер — Тот — Который — Надо, я это почувствую».

«Не засиживайся в ожидании. Ты выросла на сказках о волшебной любви твоих родителей. — Сал одним глотком допил кофе. — Для большинства из нас все совсем не так».

Нив развеселило то наблюдение, что когда Сал бывал с близкими друзьями или пытался кого-то в чем-либо убедить, то его вкрадчивый итальянский акцент исчезал и наружу вылезало его природное просторечье.

Сал тем временем продолжал развивать свою мысль. «Мы все с кем-то встречаемся. Поначалу мы интересны друг другу, а потом нам становится скучно. Но мы продолжаем видеться, и в конце концов что-то происходит. Не чудо. Может, просто дружба. Мы вынуждены приспосабливаться. Нам не нравится опера, но мы ходим в оперу. Мы, может, ненавидим спорт, но играем в теннис или бегаем трусцой. То же самое и с любовью. И так живут девяносто процентов людей, Нив, поверь мне».

«С тобой все происходило таким же образом?» — невинно спросила Нив.

«Четыре раза. — Сал расплылся в улыбке. — Не будь такой наивной. Но я оптимист».

Нив допила кофе и почувствовала, что ей полегчало на душе. «Я, действительно, наивная, но с твоей помощью я с этим справлюсь. Так как насчет обеда в четверг?»

«Прекрасно. И запомни, во-первых, в отличие от Майлса я не на диете, а во-вторых, не говори ему, что я приду».

Нив чмокнула его на прощание, вышла из офиса и оглянулась по сторонам, проходя через демонстрационный зал. Опытным глазом, она подмечала фасоны на манекенах. Неплохо, но не блестяще. Нежные цвета, чистые линии, новое, но нельзя сказать, чтобы слишком смелое. Они будут хорошо продаваться. Она подумала об осенней коллекции Сала. Так ли она в самом деле хороша, как он утверждает?

Нив вернулась в свой магазин, у нее была назначена встреча с декоратором; надо было обсудить оформление витрины. В шесть тридцать она закрылась и снова принялась за уже привычное занятие — собирала вещи Этель, чтобы захватить их домой. От той снова ничего не было слышно, на постоянные телефонные звонки по-прежнему никто не отвечал. Но, слава Богу, скоро это закончится. Завтра она вместе с Це-Це зайдет к Этель Ламбстон домой и оставит все эти свертки там.

Размышляя таким образом, Нив поймала себя на том, что в голове у нее крутится одна и та же строчка из жалостливого стихотворения Юджинии Филд «Маленький грустный мальчик»: «Он поцеловал их — и там оставил...»

Когда она подняла охапку скользких пакетов с одеждой, то вспомнила и конец стихотворения, где говорится о том, что Маленький Грустный Мальчик так никогда и не вернулся к своим чудесным игрушкам.

5

На следующее утро ровно в восемь тридцать Нив встретилась в холле с Це-Це. Волосы девушки были завиты в локоны и подколоты над ушами. Черный бархатный плащ доходил до самых лодыжек. Под ним было виднелось черное платье с белым передничком. "Я получила роль горничной в новой пьесе, " — сообщила она, принимая из рук Нив пакеты. «Я подумала, что смогу попрактиковаться. Если Этель там, она придет в восторг, увидев меня в костюме». Ее шведский акцент был бесподобен.

Энергичный звонок в дверь Этель не вызвал никакой реакции по ту сторону двери. Це-Це извлекла из сумки ключ, открыла дверь и, пропустив Нив вперед, зашла в квартиру. Со вздохом облегчения Нив сбросила пакеты с одеждой на диван и выпрямилась. "О, Господи, " — пробормотала она в следующее мгновение, и голос ее осекся.

Молодой мужчина спортивного телосложения стоял в проходе, ведущем в ванную и спальню. В одной руке он держал галстук, а белоснежная рубашка была застегнута лишь наполовину, что явно говорило о том, что они застали его в процессе одевания. Довольно красивые светло-зеленые глаза прищурены от раздражения. Волосы, еще не уложенные, падают на лоб тяжелой волнистой копной. Увидев его, Нив онемела от неожиданности, а в голову ей пришла нелепая мысль о том, что его роскошная грива — результат завивки. За спиной она услышала, как резко выдохнула Це-Це.

«Кто вы? — Нив пришла в себя. — И почему вы не открывали дверь?»

«Думаю, что первый вопрос я должен задать вам, — его тон был насмешливым. — И это мое дело, открывать дверь или нет».

Це-Це огляделась. «Вы племянник мисс Ламбстон, я видела фотографию, — сказала она. Она вышла из образа, забыв про шведский акцент. — Вы Дуглас Браун».

«Кто я, я и сам знаю. Может быть, вы представитесь?» — Ирония в голосе усилилась.

Нив начала терять терпение. «Я Нив Керни, — сказала она. — А это Це-Це. Она прибирает квартиру для мисс Ламбстон. Может, вы скажете мне, где же сама мисс Ламбстон? Она просила подготовить ей эти вещи к пятнице и с тех пор я их таскаю туда-сюда».

«А-а, так вы и есть та самая Нив Керни. — Сейчас его улыбка стала просто нахальной. — Сумочка номер три и туфли номер три одеваются к бежевому костюму, и украшениям из коробки А. Вы это для всех делаете?»

Нив почувствовала, как у нее сжались челюсти. «Мисс Ламбстон очень уважаемый клиент и очень занятый человек. Я тоже очень занятый человек. Ответьте мне, здесь ли она, и если нет, то когда она вернется».

Дуглас Браун пожал плечами. Оставив наконец свою враждебность, он сказал: «Я понятия не имею, где моя тетушка. Она попросила меня быть здесь в пятницу после обеда. У нее было для меня какое-то поручение».

«В пятницу после обеда?» — быстро переспросила Нив.

«Да. Я пришел, а ее нигде нет. Ключ она мне как-то дала, так что я вошел сам, но она так и не появилась до сих пор. Вот я здесь и обосновался. Я, видите ли, как раз повздорил с парнем, с которым делю комнату».

Это объяснение прозвучало весьма правдоподобно, чтобы не сказать слишком правдоподобно. Нив окинула взглядом помещение. На краю дивана, куда она положила одежду, лежали сложенные одеяло и подушка. Перед диваном прямо на полу валялись разбросанные бумаги. Когда бы она ни зашла сюда, этот диван всегда был завален журналами и разными бумагами так, что не видно было обивки. На обеденном столе царил хаос из скрепленных газетных вырезок и бумажного мусора. Поскольку квартира была расположена на уровне улицы, на окнах стояли решетки, и даже эти решетки служили местом, куда прикреплялись разные записки. В противоположном конце комнаты был вход в кухню. И там, как всегда, все было завалено. На стенах, как попало висели наспех забранные в рамки фотографии Этель, вырезанные из журналов и газет. «Этель, получающая ежегодную премию от Американского Общества журналистов и писателей». Это было за ее разгромную статью о гостиницах для бездомных и пустующих многоквартирных домах. «Этель рядом с Линдоном и леди Берд Джонсон». Она принимала участие в его кампании 1964 года. "Этель в Валдорфе на кафедре рядом с мэром в ночь его чевствования журналом «Контемпорари Вумен».

Нив вдруг поразила одна догадка. «Я была здесь в пятницу в начале вечера, — сказала она. — Когда вы говорите, вы приехали?»

«Около трех. Я никогда не поднимаю трубку. Этель не любит, когда отвечают по телефону в ее отсутствие».

«Это так, — вмешалась Це-Це. Вдруг она вспомнила о своем акценте: Я-а, я-а, это правда».

Дуглас Браун повязал галстук. «Я должен идти на работу. Оставьте одежду Этель, мисс Керни». Он повернулся к Це-Це. «Если вы считаете, что здесь надо убрать, это будет прекрасно. Я сложил все свои вещи вместе на тот случай, если Этель решит почтить нас своим присутствием».