Век безумия (№1) - Пушка Ньютона

– Да, ты был хорошим сыном, д’Артаньян отлично тебя воспитал. Я горжусь тобой. А сейчас уходи!

В этот момент послышались крики Черных мушкетеров, они начали выстраиваться на мосту в две линии, взяв на изготовку мушкеты. «Смелые ребята!» – подумал Торси, увидев, кому они готовились дать бой.

Навстречу неслась сотня Королевской конницы. На секунду Торси испытал приятное чувство гордости: он, Кольбер, человек, который еще что-то значит. Засвидетельствовать последние минуты его жизни выслали сотню Королевской конницы, а не наемного убийцу, который прирезал бы его как последнюю собаку.

– Черт! – выругался Николас и бросился к своей лошади, где осталось оружие.

– Николас, умоляю, уезжай, – закричал Торси.

– Взрывчатка еще не заложена.

– Это уже не важно. Уезжай, сын! – Он вздрогнул и поморщился, как от боли. Раздался первый залп, восемь его мушкетеров разрядили мушкеты почти одновременно. Пока они перезаряжали, огонь открыла вторая линия.

Конница ответила градом пуль. Трое мушкетеров упали, пули засвистели вокруг Торси и Николаса. Николас опустился на колено, вскинул мушкет и выстрелил. Торси пожал плечами и беззаботно вытащил один из пистолетов. Прекрасный пистолет, когда-то король подарил этот пистолет его прославленному дяде.

Николас поменял оружие: он отложил мушкет, взял в руки карабин и выстрелил.

Второй залп конницы уложил всех мушкетеров Торси. Сапер полетел в реку, сраженный не то метким стрелком, не то шальной пулей. Шнур так и остался не зажженным.

– Зажги взрывчатку пулей, – очень спокойно попросил Николас Торси. – Если ты зайдешь справа, тебе ее будет видно. Стреляй же, – крикнул он, вскочил на ноги, выхватил крафтпистоль, обнажил шпагу и побежал по мосту.

Торси посмотрел ему вслед и с горечью подумал, что его сын не имеет ни малейшего представления об эстетике смерти. Сам Торси намеревался встретить свою смерть, гордо стоя на мосту с поднятым пистолетом и вызывая огонь на себя.

Конница не собиралась открывать огонь по Николасу. Кавалеристы спешились и стали стеной. Когда Николас добежал до середины моста, они открыли огонь. Николас крутнулся на месте, а Торси почувствовал, как пуля царапнула ему плечо, а вторая вошла в живот. Удивленными глазами он смотрел, как на белоснежной рубашке расплывается красное пятно.

– Проклятие, – пробормотал он.

Николас выстрелил из крафтпистоля, сноп огня вырвался на достаточно большое расстояние и достиг стоявших стеной кавалеристов. Пятеро упали на землю. Николас что-то закричал, потрясая шпагой, в то время как Торси приготовился к новому залпу кавалеристов. Но вместо этого он увидел, как, салютуя Николасу шпагой, из шеренги выступил вперед капитан конницы. Николас, слегка покачнувшись, встал в оборонительную позицию.

«Молодец, делает свое дело! – подумал Торси. – Он задержит конницу и выиграет несколько минут для своей возлюбленной». Но это, в конечном итоге, разрушило собственные планы Торси. Он прикинул, что, когда конница вступит на мост, он потеряет достаточно много крови и уже не сможет встретить их с тем вызовом и достоинством, как планировал. Торси вздохнул: «Николас был хорошим сыном, он заслужил, чтобы отец помог ему».

Торси, покачиваясь, дошел до края моста, постарался разглядеть бочонок с порохом. Затем обернулся назад посмотреть, чем закончится поединок Николаса и капитана. Незнакомое, непрошенное чувство гордости шевельнулось у него в душе.

Николас совершенно не чувствовал левую руку, но она была ему и не особенно нужна. Сейчас ему нужна была только кровь, хотелось, чтобы она не так быстро вытекала из ран в его теле.

Человек в форме капитана, салютуя, поднял вверх шпагу.

– Я капитан Клеве, бросьте шпагу, я гарантирую вам достойное обращение, – выкрикнул он.

– Ставлю капитана против капитана, – ответил Николас. – Если вы согласитесь со своей конницей провести здесь час, то я сдамся.

– Через час вы умрете от полученных ран, – заметил ему капитан. – А если сдадитесь сейчас, то вас еще сможет спасти врач.

– Дайте мне слово, и я сдамся сейчас.

Клеве секунду раздумывал, затем сказал:

– Вы со своими компаньонами пытались убить короля, месье! Вы заслуживаете смерти! Но должен признаться, только ваша смелость и моя честь сдерживают солдат: они готовы застрелить вас немедленно.

– Вам так дорог король? Он вас изрядно облагодетельствовал? Я знаю, какого мнения конница о короле. Те мушкетеры, которых вы убили, всегда, во все времена преданно служили Франции, чего не скажешь о кавалеристах. Все ли вы готовы отдать жизнь за безумного, околдованного короля?

– Я знаю свой долг. Ваши слова не заставят меня ему изменить.

– Я собственными глазами видел, что в короля вселился дьявол, – выкрикнул Николас.

Кавалеристы загудели.

– Советую сдаться, а потом мы выслушаем ваши сказки.

Николас тяжело перевел дух:

– Сударь, я вижу, вы человек чести, поскольку не вынудили меня хитростью отдать вам шпагу. Честь – редкое качество в наше время.

– Не могу с вами согласиться, – ответил Клеве.

– Защищайтесь, – крикнул Николас, – пока я не истек кровью и могу держать шпагу.

Клеве сделал несколько выпадов. С невероятной быстротой он то сокращал, то увеличивал расстояние между ними. Николас не трогался с места, спокойно отражая ложные атаки, пока неожиданно Клеве не перешел в боевую атаку. Николас отразил нацеленный клинок и сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику удар в живот. Клеве мгновенно опустил кисть и парировал удар, но Николас успел отскочить, ускользнув от клинка противника, и молниеносно направив свою шпагу ему в горло. Клеве споткнулся и отступил назад, Николас рванулся вперед, пользуясь выигранным преимуществом. К несчастью, его левая нога совсем онемела, и он упал на одно колено. Клеве и не думал давать ему шанс подняться: все в гвардии знали, что Николас еще ни разу не проиграл поединка. Клеве вспомнил об этом как раз вовремя, он с удовлетворением услышал тупой удар: его клинок вошел в тело Николаса и уперся в кость. Ответный удар Николаса безжалостно пронзил ему сердце. Клеве вздрогнул, задохнулся и упал.

Николас, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Кто следующий? – выкрикнул он.

Торси перешел на противоположный берег. Он решил, что лучше подойти к бочонку с порохом поближе. С расстояния в десять шагов он мог не попасть в цель из пистолета, особенно если учесть, что руки сильно дрожали, расстояние же в один фут гарантирует, что он не промажет. Торси остановился, не дойдя до намеченной позиции нескольких шагов, отсюда он еще мог видеть Николаса.

Он удостоверился, что мальчик одержал победу, и довольно покачал головой. Затем преодолел оставшиеся шаги и приставил дуло пистолета к деревянному бочонку.

– Вверяю себя тебе, Господи, – сказал он. – Подвластен только твоему суду, и никто более не смеет меня судить. – Он остановился. – Люблю тебя, мой король, – прошептал он. – И только потому, что я любил тебя, я… – Он плотно стиснул зубы. – «Каким сентиментальным делает человека смерть», – подумал Торси и нажал курок.

Николас не слышал взрыва, он его почувствовал. Собрав остаток сил, он добежал до края моста и прыгнул в воду. Вода показалась ему прохладной и ласковой, и он на какое-то мгновение подумал, что все будет хорошо. Сжав волю в кулак, Николас поплыл.

Вынырнув, чтобы набрать воздуха, он увидел мост. Окутанный клубами дыма, тот остался таким же прочным, как и прежде.

Николас почувствовал, как что-то забарабанило по спине, вода вновь сомкнулась над головой. Погружаясь все глубже и глубже, он видел, как красный покров обволакивает его, словно мантия кардинала.

– Его больше нет, – тихо сказала Креси, – он умер.

Адриана не издала ни единого звука, даже не вздрогнула от страшных слов. Слезы не брызнули из глаз, и черное горе не сдавило горло. Она только слышала, как стучит сердце, и от каждого удара кровь волной пробегает по телу.

– Им не удалось взорвать мост? – спросила она Креси.

– Не удалось, мост устоял, – последовал ответ.

– Тогда они догонят нас через пару часов.

– Раньше, – ответила Креси.

– Пусть карета едет дальше без нас.

– Хорошо.

– Тогда, – еле выговорила Адриана, – выходим. Пусть они гонятся за пустой каретой. Мы хоть немного времени выиграем. Пойдем через лес вдвоем, вы и я.

– Вы не можете. Ваша рука… – попробовала остановить ее Креси.

– Я не могу провести в Бастилии остаток своих дней, – ответила Адриана.

– Уверяю вас, ни одной из нас эта судьба не грозит, – заверила ее Креси.

– Я не хочу умирать, жизнь так прекрасна.

По лицу Креси никогда ничего нельзя было прочесть, но Адриане показалось, что на долю секунды оно осветилось гордостью.

– Прекрасно, – сказала Креси, – в таком случае пойдемте.

23. Пушка

По вечернему небу плыли тучи. Они были похожи на истлевшие лохмотья, влекомые в неизвестность быстрым течением темных вод. У Бена жалобно ныло сердце.

– Интересно, какая она? – раздался голос Василисы, стоявшей у борта корабля в нескольких футах от Бена.

– Ну вот, теперь в тебе философ, наблюдающий природное явление, сменил тирана, подчиняющего всех своей воле, – проворчал Бен. – Интересно, что ты почувствуешь, когда в один миг оборвется миллион человеческих жизней?

– То же самое, что и ты, Бен. Смерть неизвестных мне людей вызовет лишь ужас. А гибель тех, с кем я была знакома, кого знала… – Она беспомощно развела руками. – Я буду молиться за них. Или надеяться, что им посчастливилось спастись, что господин Гиз и Вольтер уговорили их бежать из Лондона. Я буду оплакивать Лондон.

– Мы могли бы спасти его.

– Не думаю, – ответила Василиса. – Я знаю, в глубине души ты благодарен мне за мое тиранство. Ты спасен, и разве человек может мечтать о большем? И нравственная ответственность за эту катастрофу ляжет не на твои плечи. Ты можешь поиграть на струнах совести, теша себя мыслью, что нужно было бы остаться в городе вместе с Гизом и Вольтером до конца.

У Бена внутри все болезненно сжалось, слова Василисы обжигали истиной.

– Она может показаться в любой момент, – сказал сэр Исаак, подходя сзади и осторожно придерживая висящую на перевязи руку. Взгляд у него был зачарованный, остановившийся, будто он уже видел нечто ужасное.

– Возможно, мы вообще ничего не увидим, – сказала Василиса. – В конце концов, нас от Лондона отделяют три сотни миль.

– Значит, здесь глубоко? – отрешенно спросил сэр Исаак, не сводя глаз с южной стороны неба.

– Да, под нами большая глубина, – ответила Василиса.

– Думаю, это очень хорошо, – пробормотал сэр Исаак.

Бен заметил, как Василиса недоуменно нахмурилась, и хотя он совершенно не понял, что хотел сказать этим великий маг, он не чувствовал в себе и тени привычного любопытства.

– Какой величины, говорите, этот камень? – спросил Роберт. Он казался самым подавленным из всех.

– С милю в диаметре, – ответил сэр Исаак. – Может, и больше, а может, меньше.

– А вдруг мы вообще ничего не увидим, – выразил сомнения Роберт.

– Думаю, увидим, – успокоили его.

Стирлинг тоже был здесь, на палубе, скованный цепями по рукам и ногам. Он следил за небом с хищной Улыбкой.

– Что, Стирлинг, с радостью ждете появления кометы? – зло спросил Бен. – Будете наслаждаться ужасным зрелищем?

– Нет, не с радостью, но с удовлетворением, – ответил Стирлинг. – Возможно, это принесет покой моей душе.

– Ваша болезнь значительно серьезнее той, что владела мною, – чуть слышно произнес сэр Исаак. – И все же в этой катастрофе моей вины больше, чем вашей. Если бы я так долго не пребывал в уединении, то смог бы остановить комету.

– Как?

– Точно не знаю. Но не Господь Бог благословил создание этого оружия, и не волей Господа быть этому оружию уничтоженным.

Внимание Бена привлекли произошедшие на небе изменения.

– Вот она, – закричала Василиса.

Над южным горизонтом возникла точка ослепительно яркого света, ярче любой звезды, которую Бену когда-либо доводилось видеть. Пронизывая облака, точка медленно приближалась.

Облака озарились сиянием, и тотчас все небо на юге вспыхнуло пламенем. Комета вновь появилась, выплыв из огня. Она стала еще ярче, так что смотреть на нее было почти невозможно.

Лишь Стирлинг сохранил дар речи. Его лицо в голубоватом инфернальном свете отливало серебром.

– О господи! – произнес он.

У Бена так тряслись руки, что, когда рука Василисы коснулась его, он непроизвольно вцепился в нее, как безумный.

Новое солнце зашло за тучу – и вновь вынырнуло, увеличившись в размерах раз в пятьдесят, сияя ослепительным белым светом. Вся южная часть неба побелела. Все, находившиеся на палубе, закричали: свет исчез, вместо него вверх взметнулась бесконечная черная башня – верхушка ее терялась в чернеющей пропасти небес.

В Зеркальном зале в окружении придворных сидел Людовик XIV. На нем был свадебный камзол, чуть ли не сплошь покрытый алмазами и изумрудами. Таким же изобилием драгоценностей сверкали наряды придворных дам и кавалеров.

Кресло Людовика размещалось на возвышении, вокруг которого сидели и стояли все его дети. Неподалеку расположился и Фацио де Дюйе, серьезный и встревоженный.

– Когда это начнется? Долго нам еще ждать? – спросил Людовик де Дюйе, переводя взгляд с окон Зеркального зала, смотрящих в сторону Лондона, на маленькое зеркало перед собой.

– С минуты на минуту, ваше величество. Но я должен предупредить вас, что расстояние между Версалем и Лондоном значительное, поэтому мы мало что сможем увидеть, а в худшем случае не увидим вообще ничего.

Людовик угрожающе нахмурился. Настал момент истины! Франция должна наконец-то понять и снова полюбить свое Солнце.

Вздох изумления пробежал по сверкающей великолепием толпе вельмож и придворных и превратился в волну аплодисментов.

– Что происходит? – спросил Людовик.

– Небо, сир, – ответил Фацио, – вы видите, что с ним творится? Я был не прав, отсюда отлично видно.

Людовик сквозь огромные окна Зеркального зала посмотрел на черное ночное небо.

– Я ничего не вижу, – закричал он.

Но остальные видели, поскольку волна пораженных возгласов усилилась.

«Ты не можешь этого видеть, потому что не вижу я, – послышался голос ангела. – Вернее, вижу, но иным зрением, тебе недоступным. Ты же знаешь, я могу оживлять и преобразовывать только те зрительные образы, которые хранятся в твоей памяти. Этой картины в твоей памяти нет».

– Покажи любой ценой, – раздраженно закричал Людовик.

«Как вам будет угодно, ваше величество. Смотрите зеркало. Коль ваше величество настаивает…»

Небо вдруг изменилось. Но не вид его – словно оно стало другим на вкус или на ощупь. Король почувствовал нечто ужасное, он осязал огромную дыру в небе и сквозь нее – взгляд призрака.

– Остановись! Остановись! – с трудом выдавил король. Бездна вновь превратилась в обычное оконное стекло, в котором отражалось обычное небо.

– Сир, что с вами? – тут же со всех сторон раздались голоса.

– Ничего! – закричал король и усилием воли заставил себя расслабиться. «Веди себя как король. Будь королем! – уговаривал себя Людовик. – Подари своим подданным самое великолепное из тех зрелищ, коими ты баловал их на протяжении всего своего правления. Пусть это будет кульминационным моментом всей твоей жизни».

Он успокоился и обратил внимание, что в его волшебном зеркале появилось нечто новое.

Вечерний Лондон, на который уже легли тени величественных соборов, омыл поток света.

Людовик радостно вскрикнул, его восторг был подхвачен громом аплодисментов остальных зрителей.

– Что? Что это? Что происходит? – не мог понять Людовик.

– Это комета показалась над горизонтом, ваше величество. Картина очень живописная, комета, будто молния, озарила все небо.

«Я действительно ничего не вижу, – подумал про себя Людовик. – Я совершенно ослеп».

«По мере своих сил я помогаю тебе, – успокоил его ангел. – Последнее время я постоянно помогал тебе быть королем».

– Последнее время? – прошептал Людовик, и страх охватил его.

«Когда комета упадет на Лондон, я вынужден буду на время покинуть тебя».

– Почему? – вслух спросил король.

«Когда ты бросаешь в пруд камешек, кругами по воде расходится рябь. Рябь, которую произведет падение кометы, плохо сказывается на ангелах моей природы, мы тяжело заболеваем. Сейчас я остался с тобой для того, чтобы ты смог увидеть свой триумф. Меня сотворили, чтобы служить тебе, великий король. И мне доставляет радость видеть твое торжество».

Секунду Людовик переваривал слова ангела, затем снова обратился к Лондону. Город затопило белым светом, все было белым. Гладь Темзы, сверкая, отливала серебром.

– Ты уйдешь, и я снова ослепну? – спросил Людовик.

«Ты же знаешь, что ослеп во время пожара на барже. Но ты не потерял своего лица. Ты вел себя достойно. Ты был и остался королем».

– Да, я король, – уверовал Людовик и позволил себе удовлетворенно улыбнуться.

Неожиданно Лондон погрузился во мрак.

«Я немного приглушил свет, чтобы он не слепил тебя невыносимой яркостью. Сейчас ты снова увидишь Лондон», – пояснил ангел. Людовик открыл рот, чтобы спросить, что означает эта темнота, но в это мгновение Лондон омыла новая волна света. Над городом появился огромный огненный шар величиной в полнеба. Фацио не рассчитал! Но не успел Людовик так подумать, как Лондон исчез. На секунду он ощутил порыв огня и ветра, а потом все исчезло, осталась лишь серебристая поверхность зеркала.

«Прощай, мой король», – услышал Людовик, и сразу же мир погрузился во мрак. Он слышал, как вскрикнул Фацио, почувствовал прикосновение чьих-то рук к своему телу.

– У него раны! – крикнул кто-то. – О боже, он истекает кровью!

Но Людовика это больше не волновало. Он почувствовал тяжесть, будто его засыпало землей, и он погружается все глубже и глубже. И снова ему было десять лет, он обнимал маленького Филиппа и успокаивал его, твердя, что все будет хорошо.

– Правда, будет? – недоверчиво спрашивал Филипп.

– Конечно. Ведь Господь любит нас. И с тобой ничего плохого не случится, потому что я люблю тебя. Потому что ты – мой брат, а я – всемогущий король.

Он видел, какими печальными глазами посмотрел на него Филипп, и произнес в ответ дрожащим голосом:

– И я люблю тебя, Луи, поэтому не хочу, чтобы ты был королем.

Он понял смысл слов Филиппа и улыбнулся, отдавшись на волю сна, он так давно не знал покоя, так давно к нему стремился.

Не прошло и четверти часа, как начался дождь, но вместо капель на землю падали пылающие камни. Перепуганные придворные воспрянули было и начали аплодировать. Но когда все девять окон Зеркального зала задрожали и зазвенели бьющимся стеклом, все вмиг затихли.

Адриана не видела пылающего неба, она лежала на постели из листьев, тело тряслось в лихорадке. Креси и пожилая крестьянка пытались унять огонь, сжигающий изнутри ее тело.

– Я никогда не думал… – простонал Стирлинг. Черная колонна приобрела форму гриба и продолжала расти, закрывая собой небо.

В лицо Бену ударил порыв ветра. Гребное колесо жалобно заскрипело, когда на него посыпались сверху осколки небес.

– Смотрите! – закричала Василиса, показывая рукой в сторону моря.

Бен увидел, как у самого горизонта вздымалась волна. Она была таких чудовищных размеров, какие невозможно представить. Матросы завопили, указывая в противоположные стороны, – там рождались такие же огромные волны.

– Теперь ты понял, жалкое подобие человека, что натворил? – спросил у Стирлинга Ньютон.

Стирлинг судорожно завертел головой.

– Я… да как я… – Он не мог вымолвить ни единого вразумительного слова.

Но их никто и не услышал бы: все поглотил ужасающий грохот. Казалось, за пятьдесят миль от них одновременно выстрелили тысячи пушек. Бену же почудилось, будто это не грохот, а предсмертные крики миллиона людей слились и превратились в небывалый раскатистый стон.

– Ты со своими французскими друзьями уничтожил не только Лондон. Ты что, разве не просчитывал, что произойдет на земле после падения кометы?

– Конечно же просчитывал! Но я не знал, что там, наверху, действуют совсем другие цифры и расчеты!

– Если ты понимал, что масштабы мироздания так велики, почему не догадался, что вмешательство в непознанную бесконечность вызовет разрушения великих масштабов?

Стирлинг не успел ничего ответить, закричали что-то на своем языке русские матросы.

Бен осознал, что все еще продолжает держаться за руку Василисы.

– Что такое? – спросил он.

– Волна, – спокойно сказала она, показав рукой на юг. Такой волны Бен никогда не видел, даже представить не мог. Волна напоминала фантастическую опухоль, вода вздулась на высоту четыре ярда. Она неслась на них с невероятной скоростью. На западе, там, где был Лондон, она казалась еще громаднее, на гребне кипела пена.

Василиса выдернула руку и побежала по палубе, она что-то кричала по-русски. Корабль подняло вверх, и весь корпус содрогнулся. Палуба уплыла у Бена из-под ног. Бесконечно долго он висел в воздухе среди черных облаков, огненных стрел и бушующих волн. И вновь почувствовал под собой палубу, встретившую его чудовищным ударом, от которого вывернулась лодыжка, а рот и нос наполнились кровью.

Палуба стояла почти вертикально. Бен полетел вниз, как галька, пущенная по поверхности пруда. Он кричал и пытался уцепиться за что-нибудь. В Бостоне Бен слыл отменным пловцом и не знал себе равных. Оказавшись в воде, он ощутил быстрое течение, как в его родной Чарльз-Ривер, поток тут же подхватил его. Ничего подобного он раньше не испытывал, казалось, что сам Нептун сжимает его в кулаке. Но Бену повезло: течение не увлекло его вниз, а несло по поверхности.

Первоначальная паника улеглась, давление потока ослабло, и даже мелькнула надежда на спасение. Бен перевернулся на спину и поплыл туда, где различал в темноте громаду корабля, очерченную линией огней, – корабль лежал на боку, на расстоянии сотни ярдов от него.

Бен закричал. Течение, безумно сильное вначале, постепенно ослабевало, пока не стало похожим на быстрое течение обычной реки. Мрак сгущался: над головой с огромной скоростью неслись облака необъятных размеров и поглощали остатки света. Вся южная сторона неба казалась черной стеной, и только искры адского пламени освещали ее. Казалось, это следы копыт беснующегося в танце дьявола, он торжествовал победу, он украл у Господа небо. Над водой пронесся глухой звук, похожий на отдаленный выстрел пушки.

Пошел дождь – огромные горячие соленые капли с примесью песка. Огни корабля исчезли во мраке ночи. Теперь Бен лишился цели, к которой плыл, напрягая силы. Он окончательно потерял ориентир. Тогда он вновь попытался найти течение, чтобы отдаться на его волю. Это оказалось нелегко. Дождь лил с такой силой, что дышать на поверхности воды становилось так же невозможно, как и на глубине. Он лупил Бена по голове и плечам.

Через полчаса тело Бена стало слабеть. Море, безжалостное и равнодушное, приготовилось поглотить его.

24. День чернее ночи

Бен почувствовал, как первая струйка воды попала в легкие, и, собрав крохи сил, которые уж никак не надеялся в себе обнаружить, принялся отчаянно бить по воде ослабевшими руками и ногами. Он кричал что было мочи, с каждым криком набирая полный рот воды. Черные воды не сочли тело Бена подходящей забавой. Они равнодушно понесли его в неведомые дали, как обломок, как случайно подхваченный мусор. Силы таяли, а вместе с ними и надежда на спасение.

Мириады разноцветных огней вспыхивали на кебе и гасли. Потом погасли совсем. И снова вспыхнули, но уже справа от Бена. Что это? Самоцветы? Вначале дождь поливал огнем, камнями и соленой водой, а теперь – самоцветами?

Бен снова принялся кричать и барахтаться, но делал это уже бессознательно, повинуясь животному инстинкту, существующему вне его.

– Тебе чертовски повезло, Бен, – радостно вопил Роберт, стараясь перекричать шум дождя. Бен, перевалившись через борт, трупом упал на дно шлюпки. – Мы проплывали в каких-нибудь двадцати футах, но если бы не твой крик, мы бы тебя не заметили.

– Я увидел свет фонаря. – Бен едва нашел силы для ответа. – Должно быть, вы проплывали совсем близко.

– Мы начали тебя искать, когда еще можно было различить хоть что-то. А сейчас – такая темень, хоть глаз выколи, ничегошеньки не видно.

Сэр Исаак сидел молча, с его шляпы тонкими струйками стекала вода. И мыслями он улетел куда-то так далеко… Бен очень надеялся, что это не новый приступ безумия. В шлюпке их было только трое.

– А где Василиса? – спросил Бен.

– Не знаю, парень. Думаю, корабль пошел ко дну. Ты уж прости за такую новость, но новости получше я для тебя не припас.

– Возможно, утром…

– Утром нас здесь уже не будет, – спокойно произнес сэр Исаак.

– Сэр, что вы хотите этим сказать? – удивился Бен. В ответ Ньютон лишь улыбнулся, а Роберт ткнул пальцем в сторону большого медного шара, который делил с ними шлюпку. В диаметре шар был фута два, у одного из полюсов виднелся крепежный крюк, шесть тросов, отходивших от него, цеплялись к бортам шлюпки.

– Итак, теперь мы готовы? – вновь заговорил Ньютон. Роберт недоуменно пожал плечами, а у Бена совсем не осталось сил, чтобы выяснять, что означает эта загадочная фраза сэра Исаака.

Ньютон пододвинулся к шару и произвел с ним какие-то манипуляции.

– Осторожно, смотрите, чтобы вас тросами не зацепило, – сказал Ньютон. Но Бен не мог даже пошевелиться. Шар засиял красным светом и, что еще удивительнее, начал подниматься вверх. Тросы упруго натянулись, а шар поднимался выше и выше. Тросы зазвенели, запели на ветру, и шлюпка, покачиваясь, поплыла по воздуху.

Только по колыханию шлюпки Бен догадался, что они летят. Кромешный мрак теснил со всех сторон, и лишь шлюпка островком света плыла по этой черноте. Дождь не лил, а стоял стеной, случайные вспышки молнии раздирали небо на части, но, как только молния гасла, шлюпку вновь поглощала непроницаемая, как забвение, темнота.

– Мы все еще поднимаемся? – спустя какое-то время спросил Бен.

– Да, – ответил Ньютон. – Я хочу подняться выше облаков, выше дождя.

– Выше дождя, – эхом повторил Бен, стараясь понять, не погрузился ли Ньютон в безумие, но воздержался делать какие-либо выводы.

В конце концов, ему довелось лететь в шлюпке по небу. Так отчего же не воспользоваться случаем и не узнать, какой запах у облаков.

Дождь прекратился. И ветер принес специфический аромат: резкий запах гари перебивался другим, химическим и острым. Беглецов омывали потоки то холодного, то горячего воздуха. Жуткая тишина окутывала их, как вата, слышались лишь дыхание, звон тросов да доносившиеся издалека глухие раскаты грома.

– О господи, – воскликнул Роберт, – смотрите!

Вспышка молнии осветила под ними одно облако, затем другое. Клокочущая масса походила на огромный организм, внутренности которого поочередно вспыхивали светом, пробивающимся наружу сквозь скрученную спиралью кожу. Футов сто отделяло шлюпку от этого неведомого живого чудовища.

Бен робко поднял глаза вверх.

– Если мы выше облаков, то где же звезды? – удивился он.

Звезд действительно не было видно, лишь таинственное, загадочное мерцание пронизывало пространство, в котором они плыли. С ужасом Бен осознал, что свечение имеет узор. Секунду назад казавшееся непроницаемым, небо сделалось полупрозрачным, вспыхнул ярко-желтый овал, будто кто-то зажег свечу, желтый глаз напряженно вглядывался в пространство.

Бен спал, лежа на влажном дне шлюпки. Сон был прерывистый, беспокойный. Несмотря на смертельную усталость, мысли в голове неслись потоком, путались, сбивались, закручивались вихрем и вновь выстраивались вязкой, изнурительной чередой. Бен проснулся, потревоженный необычным светом.

– О, луна показалась, а звезд все нет, – пробормотал где-то рядом Роберт. – Как странно.

Огромный шар спокойно изливал красноватый свет на облака, оставшиеся внизу. И даже при этом пусть сумеречном, но все же освещении, Бен не видел ни конца, ни края этой бесконечной пустыни клубящегося тумана.

– Какая яркая луна, – произнес Роберт, голос его дрожал.

Сэр Исаак пробормотал что-то невнятное. Бен недоуменно и зачарованно смотрел на огромный красноватый диск.

– Кратеров не видно, – пробормотал он. – И людей там нет. Роберт, это же не луна, это солнце.

– Солнце? Но небо-то черное. И солнце… оно такое бледное!

Прошло время, солнце стало ярче, но не ослепляло, на него еще можно было смотреть, не отводя глаз. Небо окрасилось в янтарный цвет, ближе к горизонту сгущавшийся до грязно-коричневого.

– Мы изменили мир, – вздохнув, тихо сказал Ньютон. Он сам только что проснулся. – Остается лишь надеяться, что Господь простит нам эту вольность.

– Я не понимаю, – забеспокоился Роберт, – я не философ, я… это что – конец света? Армагеддон?

Ньютон не сводил глаз с солнца.

– Мои исследования в области истории позволяют мне сделать заключение, что конец света еще не наступил, – ответил на вопрос Роберта Ньютон. – Подождем несколько дней, и тогда все станет ясно, господин Нейрн. Во всем, что творится, я понимаю не больше вашего. Думаю, и у господина Франклина нет никаких объяснений. Так что, господин Нейрн, смею заметить, вы оказались в хорошей компании. Но скажу вам, что если это и не то время, которое предсказал Иоанн Богослов в своем «Откровении», то во всяком случае его канун. Это время, когда необходимо воспользоваться разумом, дарованным нам Богом, чтобы постичь суть явлений и окружающего мира. И главное – мы не должны допустить повторения подобной катастрофы.