Акула (№1) - Акула

– Можно было бы конечно, повыпендриваться, права свои покачать… Но зачем? Раз пришли, то просто так не отстанете.

– Правильно мыслишь. Даже если сейчас ты от нас сорвешься, что потом? Всю жизнь бегать? Скучно это, Артур. Сопьешься, сторчишься или шизофреником станешь, но рано или поздно все равно попадешься. Тебя ведь на войне учили выживать, а не в городе.

– Даже про это знаете?

– Мы ж не просто так мимо шли и решили тебя навестить, готовились. Много чего знаем.

– Ну, тогда поехали! Мне деньги сразу брать? Акулов посмотрел на него с легким презрением:

– Если хочешь, можешь взять смену белья и продукты.

Заваров сделал шаг вправо, и створки лифта, до того несколько раз безуспешно пытавшиеся закрыться, сомкнулись.

– Что ж, пошли.

Акулов пропустил его вперед и двинулся следом, судя по всему, не очень-то опасаясь нападения или попыток побега.

На третьем этаже, где располагалась квартира Заварова, открылась дверь. Мать «чеченца», придерживая на груди халат, тревожно посмотрела на них между лестничными пролетами.

– Артур! Ты куда?

– Не беспокойся, ма, я скоро вернусь, – отвечая, он даже не замедлил шаг и первым вышел на улицу. – Ну, где ваш «козелок»?

Волгин так и не понял, как женщина узнала, что ее сына задерживают. Окна квартиры выходили на улицу, так что видеть, как Заваров подходил к дому, она не могла. Говорили они достаточно тихо, к тому же во многих квартирах уже проснулись жильцы, работали радио и телеприемники. Хотя, что тут неясного? Просто почувствовала.

– Мать знала, что за тобой могут приехать? – спросил Акулов.

– Я о таких вещах маме не рассказываю, – ответил Заваров, подчеркнув более нежное, чем у мента, обращение к женщине. – А ничего у вас тачка! Вы что, из РУОПа?

Оказавшись в управлении, Артур, кажется, удивился. Видимо, всерьез предполагал, что с него станут трясти бабки за решение вопроса с избитыми кавказцами. Не ожидая разрешения, сел на стул посреди кабинета, закинул ногу на ногу, но при этом держался с чувством собственного достоинства, без развязности, дешевых понтов и напускного превосходства, характерных для впервые попавших в уголовку бычков. Впрочем, бычки так ведут себя только до того момента, пока им первый раз не врежут в ухо.

Акулов, взявший инициативу общения с задержанным в свои руки, занял место за единственным. столом, так что Волгину осталось кожаное кресло, которое к работе не располагало, настраивая на лад умиротворенный и благодушный.

Выложив пачку «беломора», Акулов долго разминал папиросу, разглядывая Артура пристально и оценивающе.

– Не нравлюсь? – спросил Заваров и, странное дело, несмотря на слегка издевательский характер вопроса, ничего такого в его голосе не прозвучало.

– А что, хочешь понравиться? Не трать время зря, моя фамилия не Моисеев. Расскажи, что у тебя произошло с азерботами?

– Когда?

– Тогда. Или бывали другие случаи? А как на счет адвоката?

– Да ради Бога! Хочешь, всю коллегию пригласим? Или этого, седого, из Москвы, у которого всегда изо рта слюна капает. Только общаться е ним ты будешь уже в камере. Показаний на тебя море. Кроме потерпевших, еще независимые свидетели нашлись они тебя влет опознают. Так что можешь молчать сколько влезет. Лучше для себя ты этим не сделаешь, хуже для нас – подавно. Сидя в камере на жестких нарах, ты нас будешь устраивать не меньше, чем в качестве свободного гражданина. Задачи вытаскивать тебя за уши из дерьма перед нами никто не ставил; не хочешь сам себе помочь – мы тебя насиловать не станем.

– А вы, стало быть, помочь мне хотели? Поэтов му и прикатили в такую рань, чтобы помощь свою предложить?

– Артур, ты табличку на двери этого кабинета читал? Заметил, что там написано? Группа по раскрытию чего? Правильно, убийств! А не филиал общества защиты животных. От тебя нам нужен разговор, а не дешевые признания, и вся эта история с дракой – не больше, чем предлог.

– Похоже, черных вы сами не любите?

– Для меня, Артур, черномазые – это не все кавказцы, а та их часть, которая приперлась к нам без всякого приглашения и ведет себя как обезьяны, сбежавшие из зоопарка на волю. Против нормальных людей, которые здесь живут и занимаются спокойно своим делом, я ничего против не имею. Ладно, хватит лирики! Я тебя слушаю.

– А чего слушать? Все просто было. Их трое было, один постарше и два молодых. Покупали что-то в ларьке, где моя девчонка тогда работала. Я как раз пришел ее проведать, когда они там что-то покупали. Стою в сторонке, жду, пока отойдут, а они полезли знакомиться. Не все, там один был, самый прыткий. Обкуренный, по-моему, вот и смелый. Светка, естественно, отказывается, а он не отстает. Голову в ларек засунул, начал ее за руку хватать, ругать по матери. Я, естественно, подошел. Вы бы что, отвернулись? Взял его просто за шкирку на газон бросил. Думал, поймет. Ни хрена! Вскочил – и на меня. Пришлось укладывать по-настоящему. Тогда и другие набросились. Поколотил их немного…

Заваров помолчал, глядя в пол. Потом резко вскинул голову:

– Я не жалею об этом. Случись все заново —я точно так же поступил бы. Зверей надо учить, если уж они из зоопарка к людям сбежали, но продолжают ходить на четвереньках. Что, теперь посадите? Сажайте! Я все равно не жалею.

– Ты смелостью своей не кичись. В тюрьме совсем не так хорошо, как тебе кажется.

– Ничего, не пропаду.

– Да? – Акулов посмотрел с сомнением. – Как сказать. Умение размахивать ногами не всегда помогает. Ты где был сегодня ночью?

– Какая вам разница?

– Большая.

– К делу это не относится. Или что, кто-то из этих черных помер? Здесь я ни при чем.

– Артур, судить о том, к какому делу что относится, будем мы. Поэтому еще раз повторяю: или состоится нормальный разговор, или я тебя сажаю в клетку лет эдак на шесть-восемь, а потом спокойненько разбираюсь с деталями. Светку твою найду, узнаю, во сколько к ней пришел, когда ушел…

Заваров сжал кулаки, дернулся, как будто хотел подняться со стула, но тут же опомнился, демонстративно откинулся на спинку и сложил руки на груди:

– Чего спрашивать, если и так все знаете?

– А делать нам больше нечего в восемь утра в воскресенье. Развлекаемся.

– Понятно… Ну, у нее я был. Часов в десять приехал. До полуночи в кафе посидели, в ее доме, на первом этаже, потом к ней пошли – у нее родители все лето на даче живут. К семи часам она на работу поехала, смену принимать. Я проводил – и домой. Ночью никуда не выходили, она это подтвердит.

– Конечно, она что угодно подтвердит.

– У соседей спросите! Ну, я не знаю… Что, убили сегодня кого-то? Чего на меня-то сразу думать? Один раз подрался – теперь во всем виноват?

– Драться можно по-разному. Не все ж такие специалисты.

– Я что, виноват, что меня убивать научили?.. – Заваров осекся и посмотрел на опера, закончил фразу без апломба, с которым ее начинал, устало и безразлично. – Я этого не просил. И не убивал никого… здесь.

– Ночью в подъезде, соседнем с тобой, на чердаке замолотили бомжа.-

– Олега, что ли? —

– А ты его знал?

– Да его весь дом знал! Козел еще тот. Один раз он Светке моей фальшивые баксы пытался втю-хать. Она тогда еще в ларьке работала. Не разобралась, чуть не взяла. Я вовремя подошел, рассмотрел подделку.

– Удачно у тебя получается. Все время рядом оказываешься, когда ее обидеть норовят. Олегу-то по загривку съездил, чтобы не лез больше? Да ладно, чего там скрывать, он жалобу уже не напишет!

– Было один раз. Но я не сильно. Пару минут, глядя на Заварова в упор, Акулов напряженно раздумывал. Потом решился на открытую игру. Сергей видел, что задержанный Андрею симпатичен и в его виновность напарник не верит.

– В течение последнего месяца на пустыре у нас было убито четверо человек. Таких же, как Новицкий. Забиты до смерти. Что ты можешь сказать по этому поводу?

– Могу сказать, что мне их не жаль и что я здесь ни при чем. В какие числа это было?

– А ты что, помнишь, в какой день где был и чем занимался? Что-то не верится.

– Может, я работал тогда. – Заваров достал из внутреннего кармана паспорт, за обложку которого был вложен календарик, густо испещренный разноцветными пометками.

– Да нет, выходной ты был. Мы уже проверяли.

– Вот спасибо! Теперь начальство на меня коситься станет.

– Вот пожалуйста! Меньше надо было кулаками махать направо и налево, – Акулов пролистал свою записную книжку. – Числа, говоришь? Ну, слушай числа. Двадцать первого и двадцать пятого июля, второго и седьмого августа.

– Стоп! Вспомнил. Я второго числа как раз дежурил, ларек охранял. Должен был на следующий день выходить, но сменщик попросил махнуться, а я согласился. Мне так даже удобнее было, Светка тоже в этот день работала. Это же среда была, да? Точно! Ваши труп описывали, там пацан молодой погиб. Когда оформили, пришли к нам, чтобы понятых взять. Я отказался – не мог пост бросить, а Светку уговорили. Ларек заперла и сходила, там быстро получилось. А в пятницу у нас пожар случился, и меня на другой объект перебросили, в магазин. Я и Светку туда перетянул, там платят больше и вообще условия…

– Подожди, не тарахти, – Акулов выставил ладонь, словно закрываясь от потока слов, которым прорвало Заварова. – А свое руководство вы предупреждали о подмене?

– Только бригадира. В графике. ничего не отмечали – зачем его марать, если смены совершенно одинаковые? Ни на оплату, ни на что-то другое наша подмена никак не влияла. Да вы не сомневайтесь, это все могут подтвердить! И бригадир, и сменщик. Светка тоже должна вспомнить.

– Ладно, иди в коридор, посиди там и подумай. Только убегать не надо, хорошо?

– Да куда мне бежать?

Артур покинул кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Акулов посмотрел на Сергея:

– Спишь? Что скажешь?

– Похоже на правду.

Акулов кивнул. Было видно, что мнение напарника он спросил только из вежливости. По итогам разговора с задержанным он составил собственное мнение и считал его единственно правильным. Право на принятие окончательного решения он так же оставлял за собой. В принципе, поскольку первичная информация о Заварове была получена им, то Волгин был готов согласиться с такой постановкой вопроса. Пусть решает… Вот только в душе опять ворохнулось тщательно подавляемое чувство раздражения. Очень давно, еще не работая в розыске, Сергей удивлялся, почему в американских боевиках партнеры-полицейские постоянно ругаются друг с другом. Понятно, что в условиях конфронтации сценаристам проще выделять характерные черты героев, но казалось, что не только в художественном приеме дело, есть что-то еще, подсмотренное в реальной жизни. Также было неясно, почему различные оперативные службы, занятые ловлей одного и того же преступника, стремятся друг друга обскакать, строят каверзы и подставы. Какая разница, кому достанутся лавры, ведь все делают одно общее дело! Спустя несколько лет, дослужившись до должности старшего опера, Сергей подобных вопросов себе не задавал. Более того, был очень удивлен, когда вспомнил, что когда-то они его всерьез занимали.

– Ладно, пора с ним заканчивать, – Акулов посмотрел на часы и удивленно приподнял бровь. —Однако уже половина двенадцатого. Ничего себе время летит! Как-то тихо у нас. Сегодня что, никто не работает?

– Усиление неделю назад закончилось, нормальные люди дома дрыхнут. Одни мы по ночам колобродим.

– Ничего, отрицательный результат – тоже результат. Артур!

Заваров вошел с сияющим лицом:

– А вы были правы, когда сказали, чтоб я подумал. Я вспомнил! Светка мне потом, через несколько дней, сказала, что тот парень… ну, который умер, к которому она понятой ходила, как-то раз к ней в ларек часы приносил, купить предлагал.

– Купила?

– Не, она с палеными вещами не связывается.

– Что, было ясно, что краденые?

– На них, конечно, не написано, но у нее-то взгляд наметанный, она столько лет в торговле отработала. Она отказалась, и другие тоже не взяли, хотя парень цену вдвое скинул. Она говорит, он бухой был, еле на ногах держался. Трепался, что «котлы» его и хочет их толкнуть, потому что не хватает на бутылку, но это, конечно же, лажа.

– Хорошие часы?

– «Ситизен» или «Сейко», Светка точно не помнит, я тоже марку спрашивал. Подделка, наверно, но приличная. Он с трехсот рублей начал торговаться.

– Значит, так, Артур. Вот тебе наш номер телефона, расспроси подругу как следует. Может, она число вспомнит или еще какие подробности. Один он был или с кем-то, приходил ли раньше…

– Она говорила, раньше он только водку покупал.

– Все равно поговори как следует. Ты же охранник, тебя учить не надо! Потом нам перезвонишь и расскажешь. Все, дуй домой. Про то, о чем мы здесь с тобой разговаривали, – никому ни слова. Даже ей. Матери что-нибудь соврешь. Можешь сказать, что по поводу Олега тебя пытали. Все, давай, нам тоже спать хочется.

Артур недоверчиво смотрел на Акулова:

– Что, можно идти? А как же с этой… с дракой?

– Драка откладывается. До свидания. Если постовой внизу спросит, скажешь, что от нас убежал. Пока!

Заваров, помявшись, вышел. И тут же, не закрыв до конца дверь, просунул голову в кабинет:

– Спасибо. Я обязательно позвоню.

17. Личные дела Акулова

– Приятно чувствовать себя благодетелем? Они сидели в кафе неподалеку от РУВД, куда зашли по настоянию Акулова. Конечно, пили, но в меру, не забывая о закуске, благо готовили в заведении куда лучше, чем можно было рассчитывать, ориентируясь на интерьер и ценники. Кроме них двоих, посетителей не было. Только за стойкой, развернувшись к телевизору, скучали бармен и официантка. Шла программа новостей кабельное го телевидения.

– Первый раз вижу, чтобы в кабаке такое смотрели, – озадаченно заметил Акулов. – Может, тут штаб-квартира какой-нибудь политической партии? А что касается моего самочувствия, то да, приятнее быть благодетелем, чем подонком. И сажать парня только за то, что он научил уму-разуму трех обезьян, я не намерен. Что, в тюрьме он лучше станет? Выйдет озлобленным на весь мир, причем – справедливо озлобленным, и в следующий раз не зверей пойдет пинать, а замолотит… не знаю кого. Так что если Заварова и арестуют, то пусть это произойдет без моего участия. Когда я настаивал на его задержании, то хотел добиться одного – разобраться, причастен он к смерти Новицкого или нет. По-моему, мы разобрались. Да, если все делать по науке, то надо было вытаскивать его подругу, сменщика и бригадира, всех их допрашивать по одиночке, сопоставлять показания, перепроверять, как это называется, через «третьих лиц». Надо, но не хочется тратить время. Я ему верю и работать только на то, чтобы набить ОПД бумагами, не стану. Теперь дальше… Я обещал тебе кое-что рассказать. Если честно, то надеялся разобраться с этим в одиночку, но вижу, что не получится. Конечно, мы друг друга мало знаем, но кому-то надо доверять. Смерть Новицкого не имеет отношения к убийствам на пустыре. Его, зуб даю, шлепнули из-за квартиры…– не вдаваясь особо в подробности;

Акулов пересказал историю с «кидком». – Убив его, они обрубили все концы. Почти все… Опер из сорок девятого отделения, Алексеи, сказал мне, что незадолго до меня с такими же вопросами к нему приезжали руоповцы. Три человека, старшего зовут Фадеев. Это, случайно, не твой кореш, который про спортсменов информацию подкинул? Что-то они там темнят…

– Глупо было надеяться, что он расскажет мне все.

– Тоже верно. Ну и Бог с ними, разберемся сами! Этот Алексей, кстати, ждал моего появления:соседи матери Костика Сидорова успели донести, что я к ней наведывался. Я в дурацкое положение попал, когда начал его грузить про пересечение тем и прочую фигню. Ничего, он понял и не обиделся. А теперь получается, что я как в воду глядел: темы действительно пересеклись. Не берусь утверждать, что и Олега, и его жену с тещей убрали одни и те же люди, но то, что указание исходило от одного человека, – факт. Смотрим дальше! Новицкого убили сразу после того, как мы с ним повстречались и я стал наводить справки о его квартире. Какие отсюда следуют выводы?

– Вывода ровно три. – Волгин достал из стаканчика салфетку, разгладил, прочертил ногтем три вертикальные линии и продолжил говорить, разглядывая их. – Самый маловероятный – совпадение. Его хотели устранить давно, может быть, сразу вслед за женой, но по каким-то причинам устранение вовремя не состоялось. Отыскать его не смогли, или киллеры забастовали – не знаю, да это и не суть важно. Твое освобождение послужило катализатором. Может, они вообще не знали о ваших встречах, – Волгин перечеркнул одну из линий и поставил палец к основанию следующей. – Новицкий мог сам проболтаться кому не следует о ваших разговорах. Характер, как мы сегодня лишний раз убедились, у него был поганый. И тебя в свое время подставил, и Артура нам назвал только ради того, чтобы и ему за нанесенную обиду отомстить, и тебе что-нибудь любопытное в клюв кинуть, чтоб не очень ты на него наезжал. Извини, конечно, но я уверен, что Новицкий с самого начала знал: Артур к убийствам на пустыре не имеет ни малейшего отношения. Так вот, он мог сам проболтаться, похвастаться в тесной компании, что отыскал заступника-опера, который обещал хату вернуть. Информация дошла до тех, кто его «кидал», и они решили заткнуть болтуну рот. По времени как раз все совпадает… Ну и третий вариант – за тобой вульгарно следили. Когда заметили, как ты с Новицким шепчешься, а потом начинаешь метаться по жил-конторам, испугались. В последнем варианте меня смущает одно: какого лешего кому-то потребовалось «пасти» тебя сразу после освобождения? Кому ты за эти несколько дней успел перейти дорогу?

– Тому, кто запихнул меня в тюрьму. Волгин подумал, скептически покачал головой и резким движением, прорвав салфетку, обвел все три линии в круг:

– Не знаю! Весь мой опыт учит, что ситуацию надо всегда упрощать. Самое простое решение или объяснение каких-то непонятных событий обычно и есть самое правильное. А мы все усложняем. Опять получается «преступление века», которых не бывает!

– Мне кажется, один раз я видел за собой хвост. Когда ездил в сорок девятое, вокруг сшивался какой-то странный тип…

– Готов поспорить, что странным он тебе показался только сейчас, а тогда ты на него и внимания не обратил, так, отметил мимоходом и забыл.

Как и подавляющее большинство других оперативников, ни Волгина, ни Акулова никто и никогда методам контрнаблюдения не обучал. В повседневной практике такие навыки обычно и не требовались. Ну кому придет в голову следить, например, за опером территориального отделения, который в течение рабочего дня мотается с папкой под мышкой и высунутым языком по заявкам о кражах и грабежах, проверяет адреса наркоманов, встречается с осведомителем, про которого всему району достоверно известно, что он – милицейский стукач и втихаря от начальства скрашивает свой обед стопариком водки? Разве что «собственной безопасности», привыкшей стрелять из пушек по воробьям. Да и «убойщика» из РУВД, пусть он и занимается не в пример более важными делами, вражеской стороне «пасти» резона нет – на уровне райуправления действительно серьезные темы удается раскрутить крайне редко и, в основном, за счет благоприятных случайностей; по тем же делам, которые получается «поднять» в результате кропотливой работы, проходят фигуранты, о слежке и не помышляющие. В лучшем случае, углядев мента в троллейбусе, они запомнят, на какой остановке он вышел, да и то не будут знать, как этой информацией распорядиться.

– Спорить не будем, – покачал головой Акулов. – Мы просто проверим. Сейчас никакой слежки нет, это точно. Скорее всего, они упустили меня ночью, не ожидали, что я сорвусь на вызов. Значит, станут караулить около моего дома, а если я там не появлюсь, то утром переместятся к работе, чтобы не прозевать мой приход. Дома я не появлюсь, найду, где ночь перекантоваться, а завтра "мы попытаемся их прихватить.

Волгин молчал, но на его лице было написано сомнение.

– Серега, а что мы теряем?

– Попробовать, конечно, можно. Только если твои умозаключения верны и за всем этим стоит одна команда, то как раз этой ночью они должны были ждать, что тебя вызовут на работу. И потом, уж если доходить до полной шизофрении, то и телефон твой они должны прослушивать. И за мной ходить.

– Я ни на чем не настаиваю. Давай посмотрим! В конце концов, если ошибемся и все окажется ложной тревогой, я первым вздохну с облегчением. А по поводу того, что должны были ждать моего вызова – в больших организациях зачастую правая рука не ведает, что творит левая. Убивали одни, следят – совсем другие, связи между ними, естественно, нет никакой, а главарь не догадался или просто забыл скоординировать их действия. Они ведь тоже совершают ошибки, не одни мы такие тупые! Серега, я тебя прошу, соглашайся. Для меня все это очень важно.

– Да я и не отказываюсь, – вяло отозвался Волгин и посмотрел на часы. – Не пора разбегаться? У меня глаза уже слипаются.

– Езжай, я еще посижу.

– Может, добросить куда?

– Я доберусь. Слушай, а что такое «ПКТ»? – Акулов, покосившись на телевизор над стойкой, заметил логотип телеканала в левом углу экрана. – Помещение камерного типа?

– Первое кабельное телевидение.

– Про нас говорят…

Словно услышав оперов, официантка привстала на цыпочки и прибавила громкость звука.

В студии беседовали двое. Вальяжный господин с блестящими усами и вертлявый телеведущий в желтой кепке-бейсболке, надетой козырьком назад. Журналист наваливался на стол и не мог угомонить свои руки, его пальцы то сплетались в сложный узел, то бессильно падали на столешницу, оставляя на полировке влажные отпечатки. Господин, напротив, был спокоен, сидел, глубоко погрузившись в кресло с высокой спинкой и сложив руки на животе, слегка распиравшем пиджак классического кроя.

Разговор шел о бедах кабельного ТВ. – Со стороны различных структур, названия которых слишком хорошо известны, чтобы я их сейчас называл, на нашу телекомпанию оказывается беспрецедентное давление, направленное на то, чтобы лишить трудовой коллектив контрольного пакета акций и в дальнейшем кардинальным образом изменить информационную политику канала. Нет ни малейших сомнений, что за этим стоят городские власти, недовольные нашей критикой в их адрес. Ничего удивительного тут нет! Мы единственные, кто позволяет себе репортажи, в которых показывается вся подноготная тревожащих город событий. Ни федеральные, ни местные телекомпании, за исключением нас, подобные темы не поднимают, просто напросто обходят их полным молчанием, словно ничего в городе и не происходит. Но народ, эти простые трудовые люди, имеют право знать правду. Когда они подключались к нашему кабелю, то рассчитывали на полное, объективное и беспристрастное освещение событий. Мы честно исполняли свои обещания, и постоянный рост числа зрителей есть тому зримое подтверждение. Увы, но сейчас нам работать становится практически невозможно. Власти, до недавнего времени придерживавшиеся хоть каких-то минимальных правил игры, перешли к открытым провокациям, дав команду спецслужбам подавить свободу слова любой ценой. На какие только ухищрения они не пускаются! Несколько дней назад, при загадочных трагических обстоятельствах, был зверски убит муж одной из наших сотрудниц. У милиции, ведущей вялотекущее расследовав ние этого происшествия, не нашлось иных версий, —кроме ссылок на банальных хулиганов, которыми они привыкли объяснять добрую половину беззаконий криминального толка, творящихся в городе. Стоит немного отвлечься и вспомнить случившееся два года назад убийство помощника депутата Госдумы, которое, само собой, по сей день остается нераскрытым. Любому человеку, мало-мальски интересующемуся политикой, понятно, что за этим убийством стоят силы, стремящиеся задушить победную поступь демократии в нашей стране. Человека убили исключительно за то, что он всегда и везде говорил только правду, боролся с засильем красно-коричневых, многие из которых, перекрасившись, сохранили за собой руководящие посты…

Э-э-э, человека, как я говорю, расстреляли в связи с его активной общественно-политической деятельностью, а вовсе не из-за того, что он якобы привез из столицы два чемодана денег, предназначенных для проведения дополнительных выборов в Думу. Мы несколько отвлеклись… Погиб муж нашей работницы, но вместо того, чтобы разыскивать преступников, милиция делает – что бы вы думали? Правильно, в нашу телекомпанию заявляются автоматчики в черных масках с прорезями для глаз, предъявляют ордер на обыск, подписанный почему-. то заместителем прокурора того района, где произошло убийство, и изымают нашу финансовую документацию и деловые бумаги. После этого многих работников телеканала подвергают такой унизительной процедуре, как допрос. Допрашивают известных людей, которых вы привыкли каждый вечер видеть на ваших экранах, задают совершенно немыслимые, нелепые вопросы, в частности, долго и нудно расспрашивают о якобы имеющих место связях нашего телеканала с представителями преступного мира…

– Молодец Игорек, – задумчиво сказал Волгин, имея в виду своего знакомого из РУБОПа. – Он меня просил насчет обыска помочь, а я, если честно, его идеей не вдохновился. Похоже, у них что-то интересное назревает, раз они так начали суетиться и санкцию где-то раздобыли. Надо скорее проверять спортсменов и ехать к нему, торговаться. Может, и расскажет, почему они женой твоего Новицкого интересовались. Ладно, ты остаешься? Давай решим, как станем завтра действовать, и поскачу я ближе к дому…

Через пять минут Волгин уехал.'Акулов еще немного посидел за столом и подошел к стойке.

– Информационная программа закончилась, на экране появился анонс дальнейших передач.

– «Тупой и еще тупее», – прочитала официантка и спросила у бармена. – Не знаешь, что за кино?

– Не помню. Что-то знакомое.

– Отечественный боевик про двух суперагентов, – вклинился Акулов. – Девушка, мне, пожалуйста, сто пятьдесят водки налейте и телефончик дайте позвонить…

Акулов проснулся за час до нужного срока, но вставать с кровати не стал, осторожно, чтобы не разбудить, чуть развернулся к лежащей рядом Галине и, глядя на ее умиротворенное лицо, постарался подавить мысль, с которой заснул.

Правильно ли он сделал, что пришел к ней? По всему выходило, что нет, неправильно. Получилось это в достаточной мере случайно. Из кафе он позвонил двум знакомым, которые, как он рассчитывал, могли принять его на ночь, но ни одной не оказалось дома. Оно и понятно – воскресенье, середина дня, на редкость теплая погода для второй половины августа. Собираясь позвонить позже, он сунул руку в задний карман, чтобы найти недостающую мелочь для оплаты за водку и неожиданно вместе с десятирублевыми банкнотами вытащил потертую записку с двумя номерами, о которой, признаться, уже позабыл.

Хотел положить обратно, но почему-то не положил, стоял и рассматривал, пока бармен не спросил:

– Вы будете еще звонить? Или можно убирать телефон?

– Буду, – неожиданно для себя сказал Андрей и набрал домашний номер, не очень-то понимая, чего он хочет добиться. Сказывались бессонная ночь, стресс от убийства Новицкого – в какой-то степени Андрей считал и себя виновным в случившемся, – и двести уже выпитых граммов.

Она ответила так быстро, как будто стояла у аппарата в ожидании звонка.

– Алло!

Акулов не бросил трубку, но и подходящих слов не нашел, глубоко вздохнул, намереваясь сказать хоть что-нибудь, когда Галина ровным голосом спросила:

– Андрей, это ты? Можешь говорить, его нет дома.

Акулов заговорил.

Что же его подталкивало? Усталость, стресс, водка? Или какие-то чувства, гонимые, но тем не менее сохранившиеся со старых еще времен? Да нет, вроде и не было никаких тогда чувств, так, одни только вольные мысли, возникающие у свободного мужика при общении с одинокой и симпатичной женщиной.

Или все-таки что-то такое было, если известие о ее браке с торговцем-азербайджанцем он воспринял с долей ревности? Не только же потому, что вышла за иноземца…

Акулов совсем запутался, но смог уловить главное.Муж уехал на несколько дней по делам, а его прямо сейчас ждут в гости. Как раз почти готов очень вкусный обед, который просто грешно есть в одиночестве.

Андрей сказал «да», допил водку и приехал, купив по дороге бутылку шампанского. .

Он замешкался, прежде чем нажать кнопку звонка. Стоял перед дверью, успокаивая дыхание, пытался разобраться в себе.

На шею ему Галина не бросилась. Встретились, как старые знакомые, не более того. Когда Андрей разулся и она дала ему тапочки, он с удовлетворением отметил, что они – «гостевые», а не отсутствующего мужа. О муже не вспоминали вообще. Что удивительно – ни одной его вещи в квартире Андрей не заметил, так что даже возникло подозрение, не являются ли рассказы о мусульманском супруге выдумкой. Или, скажем так, преувеличением – может, и был когда-то, но давно уже здесь не живет.

– Так ты действительно сидел? – спросила Галина после того, как расправились с обедом и перешли к кофе. – А за что тебя упекли?

– Просто так. Выбил дверь не тому, кому надо.

– Депутату, что ли?

– Не, наркоману.

– Так не бывает!

– Как видишь, случается.

– Ну и как там?

– Не курорт, конечно, но жить вполне можно. Если смотреть с точки зрения закона, то смысла в моем сидении было немного. Ведь для чего у нас человека изолируют от общества? Чтобы не смог продолжать преступную деятельность, не скрылся от следствия и суда, не мешал установлению истины – то есть не давил на свидетелей, не убивал потерпевшего и не пытался подкупить следака. Меня достаточно было отстранить от должности, и я уже не мог бы дальше заниматься «превышением власти». Скрываться? Ну много ли ментов подается в бега, когда для них запахнет жареным? Единицы. Большинство пытаются бороться, оставаясь на месте. Или просто опускают руки. Таких, как оказалось, на удивление много. Вроде бы человек не один год в органах отпахал на серьезной должности, пару сотен человек лично за решетку отправил – то есть должен, казалось бы, разбираться в юридических тонкостях. Ни черта подобного! Едва доходит до того, чтобы защитить самого себя, как все навыки мигом утрачиваются. Как будто в голове какую-то кнопку нажимают, и человек моментально превращается из крепкого профессионала в неудачника-дилетанта, позабывшего элементарные азы… В отличие от обычного уголовника сотрудник всегда имеет постоянное местожительства и работу, в прошлом не судим, навыками нелегальной жизни не обладает да и просто чисто психологически к ней оказывается не готов;

Что же касается обеспечения невозможности давить на следствие – да, я не мог это делать своими руками, но неужели мне было не к кому обратиться, реши я заняться таким делом? С адвокатом я мог беседовать хоть каждый день без ограничения времени и, соответственно, передавать через него любые инструкции своим сообщникам. Организовать телефонный звонок из тюрьмы на волю – тоже не самое сложное дело, нужны только деньги или хорошие отношения с администрацией.