Дом Брэди - По велению сердца

Он положил ложечку на блюдце.

– Я знаю – то, что произошло, глубоко ранило тебя, но помни – ты не можешь допустить поражения, что бы там ни было. Погрусти еще денек, а затем забудь.

– Не беспокойся. – Она воткнула вилку в ломтик жареного помидора. – Уже забыла. На сегодняшнее утро у меня есть планы.

– В самом деле?

Марша кивнула.

– Я целую вечность не видела Лондон. Хочу посмотреть Тауэр.

Хотя, по правде говоря, она обдумывала, как бы ей перехитрить Лизандру – та была умной и жестокой, и это делало вдову опасным врагом.

«Да разве она мне соперница», – подумала Марша, размешивая сахар и отхлебывая горячий чай. Сейчас она старалась выглядеть как леди, решившая покориться судьбе. Важно, однако, не перестараться – не то папа заподозрит, что она задумала нечто эдакое. Марша никогда не была безропотной и покорной, не стоит и притворяться.

– Тауэр – любопытное место, – сказал отец. – Ты уверена, что не хочешь пойти вместо этого в музей? Они выставили чудесные картины с цветами; твоя мать любовалась ими на прошлой неделе.

Марша отложила вилку.

– Может, моя попытка искать утешение выглядит по-детски, но мне нужно суровое напоминание, чтобы понять, как мне на самом деле повезло. Вот Тауэр, с его мрачной историей, и напомнит мне.

Ее-то не запирали в тюремной камере. Значит, у нее есть еще один шанс добиться того, чего она хочет.

– Кроме того, – продолжала она, – мне хотелось бы взглянуть на сокровища Короны. Они пережили всех, кто их носил. Хороший урок насчет гордости, не так ли? Моей собственной нанесли вчера сокрушительный удар.

– Ты умная девочка. – Отец взглянул на нее с одобрением. – А после визита в Тауэр ты придешь домой и сыграешь на пианино что-нибудь умиротворяющее. Или займешься живописью. Или напишешь стихотворение. Длинное, грустное и лирическое стихотворение в ирландском духе. Так или иначе, все это прогонит последних демонов.

– Об этом я тоже думала, – согласилась Марша. – Но, полагаю, мне лучше поработать в саду.

Маркиз подался вперед и прошептал:

– Выдергивать с корнем сорняки – очень полезная работа для души. Сможешь представить себе, что дерешь за волосы леди Эннис. Да и моим вьющимся розам не помешает обрезка. Мы велим наточить садовые ножницы поострее, дорогая! – И он радостно рассмеялся.

– Спасибо, папа. – Марша позволила себе вежливый смешок. Отец всегда становился истинным ирландцем, когда что-нибудь задевало его за живое.

Теперь он легонько хлопнул по столу ладонью.

– Марша, девочка моя…

– Да, папа?

– Ты дочь своей матери. Сегодня утром ты доказала мне, что под наружностью милой девицы скрывается воин, каких поискать.

Марша улыбнулась.

– Я рада, что ты так думаешь.

– Разумеется, – медленно сказал он, глядя на нее испытующе, – этот мудрый воин знает, когда заканчивается одна битва и начинается другая.

Марша растерянно захлопала ресницами. Неужели папа догадался, что она задумала? Она-то из кожи вон лезла, изображая послушную дочь, то есть попивала тихонько чай, ни слова не говоря о своих планах.

Повисло неловкое молчание.

Вдруг отец встал, подошел к ней и крепко поцеловал в макушку.

– Ты знаешь, о чем я говорю, молчунья. Вчера ты проиграла битву, потеряв должность директрисы. Сегодня можешь заламывать руки, если хочешь, но завтра ты забудешь школу и займешь свое место в лондонском обществе. Сегодня вечером Дженис и Питер с друзьями отправляются в Воксхолл. Понятия не имею пока, что собирается делать Грегори. Но нам с твоей мамой от души хотелось бы, чтобы ты поехала с нами на бал к Ливингстонам.

Вот чего бы им с матерью хотелось – чтобы она поймала себе мужа на треклятом брачном рынке! Они полагают, что к концу сезона она была бы уже помолвлена.

Марша собралась с духом.

– Не думаю, что уже вполне готова выезжать, – сказала она тихо, но твердо. – Однако все равно спасибо, папа.

Она никогда не будет к этому готова. Впрочем, признаваться она не станет. По крайней мере сейчас. Марша надеялась, что родители дойдут до этого заключения собственным умом. Это было не совсем честно с ее стороны. Но ведь другим женщинам дозволяется остаться старыми девами. Почему ей нельзя?

Отец похлопал ее по плечу.

– В таком случае партия в карты у лорда и леди Дэвис подойдет больше. Их приемы скучноваты, но я могу приказать своему секретарю отправить им записку, что мы приедем, и послать письмо с извинениями Ливингстонам.

– Мне… мне так не кажется, папа. Если ты не возражаешь. – Она робко улыбнулась отцу.

– Хорошо. На этот раз я тебя пойму. – Тон у него был слегка ворчливый. – Но долго терпеть не стану. И это факт. Факт, который ты, будь добра, запомни хорошенько. – Улыбнувшись, он коснулся пальцем ее носа, словно ей было всего лет десять, а не двадцать.

– Да, папа. – Она снова заставила себя улыбнуться.

Он громко, от души рассмеялся. Да, отец слов на ветер не бросал.

Глава 6

Марша с облегчением увидела, как в комнату вошли Дженис и Синтия. Свежие умытые лица, милые легкие платья. Отец сообщил им, как они красивы – почти так же, как их мать, – и расцеловал на прощание, переведя спор насчет карточной партии в теоретическую плоскость, по крайней мере на время.

Восемнадцатилетняя зеленоглазая Дженис, с блестящими белокурыми локонами, совсем как у Марши, заняла стул напротив сестры.

– Кэрри разбудила нас пораньше. Говорит, тебе уже лучше, так что мы пойдем в Тауэр вместе с тобой. – Она прикусила нижнюю губку. – Я очень огорчена из-за того, что случилось.

– И я тоже! – воскликнула Синтия. Самая златовласая из них, она в свои почти пятнадцать лет очень напоминала маму. – Но, должна признать, я рада, что ты снова с нами. Я тебя люблю, Марша, и, если в школе тебя не оценили по достоинству, я буду ненавидеть их от твоего имени.

– Ох, милая моя девочка! – Марша чуть не рассмеялась. – Тебе не нужно ненавидеть мою школу, хотя я благодарна тебе за сочувствие. Все погубила одна особа, и она там даже не живет. А живет она здесь, в Лондоне. Это наша попечительница, и нам нужна ее финансовая поддержка, хоть она и отъявленная грубиянка.

– В таком случае, ладно, – сказала Синтия. – Я не стану ненавидеть твою школу. Но, учитывая произошедшее с тобой, должна признать, что вдвойне рада, что решила остаться здесь с домашним учителем, до тех пор пока не придет время выезжать в свет.

Все девочки в семье в тринадцать лет под руководством матери и отца должны были выбрать, как провести последние годы обучения. Никто не удивился, что младшая из сестер, Синтия, решила остаться дома с домашним учителем. Дженис, с ее любовью к приключениям, проторила собственный путь и решила отправиться в швейцарский пансион, где стала лучшей ученицей в классе. Однако домой она вернулась, начисто лишенной уверенности в себе, которую, по идее, должен был дать ей опыт жизни в другой стране.

Что касается манер и поведения, сестры могли показаться такими разными, хотя внешне очень походили друг на друга. Однако они разделяли общую любовь – к семье и вкус – к жизни. И это держало их вместе и в горе, и в радости.

По пути в Тауэр сестры оживленно болтали о книгах, которыми зачитывались, что в результате привело к спору о греческих богах и богинях – последнем увлечении Синтии.

– Мне больше нравятся боги и богини Рима, – сказала Марша. – В конце концов, мое имя происходит от имени бога Марса.

– Бога войны, – задумчиво заметила Синтия. – Интересно, почему мама выбрала тебе это имя?

– Понятия не имею, – сказала Марша.

Однако имя ей подходило. Марша цеплялась за свой гнев, питая его, чтобы подстегивал ум даже сейчас, когда она изо всех сил делала вид, будто примирилась с новым положением вещей. Тем самым, которого она много лет пыталась избежать. Она снова оказалась в роли незамужней дочери из дома Брэди, которая только тем и занята, чтобы искать себе мужа.

Рядом с Маршей тихо сидела горничная матери, и она чувствовала, что служанка за ней наблюдает, оценивая, в каком она настроении. Да и сестры занимались тем же, хотя и делали вид, будто тон задает именно она, Марша, как и бывало частенько в ее жизни, задолго до того, как она стала учительницей, а потом и начальницей школы. В конце концов, Марша была старшей из дочерей и вообще старшим ребенком в семье до тех пор, пока мама не вышла за папу.

Как однажды заметила с сожалением мать – Марше пришлось повзрослеть слишком рано.

Они очень редко говорили о трудных временах, когда мать овдовела, до того, как появились маркиз Брэди, который заменил им отца, и его сыновья. Марша отлично помнила эти дни. Особенно, как хотела мать, чтобы она оставалась сильной – ради Дженис и Синтии.

Поэтому в Тауэре Марша задавала вопросы экскурсоводу и смеялась, когда он отпускал шутки. Казалась оживленной, и все потому, что не могла допустить, чтобы сестры догадались – ее мир потрясен до основания.

– Не съесть ли нам мороженого в «У Гантера»? – предложила Дженис, когда они вволю налюбовались драгоценностями королевской сокровищницы.

Тауэр обычно кишел зеваками, но в этот ранний час там не было никого из их знакомых, на что и рассчитывала Марша. Она понимала, что еще не готова объяснять всем, почему находится в Лондоне.

– Рановато для мороженого, вы не находите?

– Вовсе нет, – ответила Дженис. – А ты вообще целую вечность не была в «У Гантера». Может быть, мы встретим… – Она внезапно умолкла и залилась краской.

– Кого встретим? – спросила Марша.

– Одного из поклонников Дженис, – торжественно возвестила Синтия, улыбаясь. – Она вечно их высматривает.

– Неправда! – Дженис бросила заботливый взгляд на старшую сестру. – Я только хотела сказать – возможно, мы встретим… – она запнулась, – кого-нибудь из твоих старых друзей.

– Она хочет сказать – из твоих старых поклонников, – захихикала Синтия.

– Ничего подобного, – отрезала Дженис.

– Да, хотела, – настаивала Синтия.

Дженис попыталась усмирить младшую, послав ей предостерегающий взгляд, но Марша все ясно видела: бедняжка Дженис пытается пощадить ее чувства!

Синтия казалась озадаченной.

– Что за старые поклонники, Марша?

Долгая пауза.

Потом Марша пожала плечами:

– Нет у меня никаких поклонников.

Дженис сделала страшное лицо, и младшая сестра опустила голову.

– Ох, простите. Я не знала.

– Все в порядке, просто отлично. – Марша ободряюще улыбнулась обеим.

– Но ты можешь завести поклонников, если будешь ходить на балы, – с живостью воскликнула Синтия. – Мама, папа, Дженис и Грегори там часто бывают. Вот Питер, так тот старается отделаться от них всеми силами, разумеется. – Ее лицо просияло. – Кажется, сегодня как раз будет бал у Ливингстонов.

– Мне еще рано там появляться, – сказала Марша. – Но спасибо, что предупредила. Вы и вправду хотите пойти в «У Гантера»?

– Да, пойдемте! – воскликнула Синтия. – Я обожаю лимонное мороженое!

Марша и сама любила мороженое, но потакать слабости сейчас было равнозначно целому приключению, притом небезопасному.

Дженис взяла сестер под руки, и они зашагали к парадной папиной карете. Горничная плелась сзади.

– Мы пойдем, – сказала Дженис, – даже если ты, Марша, не хочешь. Это тебя приободрит. Ты кажешься слишком уж серьезной.

– Со мной все в порядке, – ответила она. – И вообще, если подумать, кондитерская «У Гантера» – это замечательное место.

Дженис резко остановилась, и им всем пришлось остановиться вместе с ней.

– Ты нас не проведешь. – Она сочувственно посмотрела на Маршу. – Хоть раз положись на своих сестер! Позволь нам о тебе позаботиться.

– Да. – Глаза Синтии заволокла пелена слез. – Для чего же еще нужны сестры?

Некоторое время Марша молчала. Девочки были так добры, так сочувствовали ей! Ей нужно хорошенько постараться, чтобы выбросить из головы мысль, будто она стала жертвой трагедии. Мало ли что думают они!

Во всяком случае, еще ею не стала.

– Очень хорошо, – сказала она, благодарно улыбаясь сестрам.

Карета покатила по улицам, и через несколько минут Дженис и Синтия схватили сестру за руки и втолкнули внутрь кондитерской «У Гантера», где Марша немедленно столкнулась лицом к лицу с одной из маминых приятельниц.

– Неужели это Марша Шервуд? – воскликнула дама в полном восхищении. Ее сопровождали две нарядно одетые леди, и каждая осыпала Маршу градом вопросов:

– Где вы были все это время, леди Марша?

– Вы наконец вернулись навсегда?

– Уверена, моя дорогая, что вам не придется сидеть в углу во время танцев. Вы едете на бал к Ливингстонам?

Она старательно отвечала, но вдруг краем глаза заметила Лизандру – надо же было ей оказаться именно здесь! Желудок скрутила нервная судорога. Кошмарные ощущения, терзавшие Маршу накануне всю ночь, грозили обрушиться на нее с удвоенной силой.

Она совсем не была подготовлена к тому, что увидит вдовушку так скоро.

Лизандра сидела за угловым столиком в обществе двух изысканно одетых леди и разглядывала Маршу с плохо скрытым презрением. Лицо Марши покрылось жарким румянцем. Она вспомнила все ужасные вещи, что говорила о ней вчера виконтесса.

Но она не могла опуститься так низко, чтобы презирать Лизандру, не так ли?

Ей нужно взять над ней верх. Но как это сделать? Сейчас ответа на этот вопрос у нее не было. Придется отложить его на потом.

– Так вы будете там? – настаивала мамина подруга.

О Господи, ее застигли врасплох.

– Да, думаю, что… О чем вы спрашивали?

Одна из матрон, та, что была высокого роста, поджала губы.

– Нам всем хочется знать, долго ли вы пробудете в Лондоне и поедете ли на бал к Ливингстонам.

– Ох. – Марша смущенно улыбнулась. – Простите, я не совсем уверена. Хотя… – Она замолчала. Кажется, она выглядит полной дурой.

– Ах, Боже мой, – сказала одна из дам, вздыхая.

– Понятно, – сказала тихо другая.

Дженис взяла Маршу за руку, стиснув ее ладонь.

– Мы так счастливы, что сестра снова с нами. Она целую вечность не пробовала мороженого. А еще она очень утомлена после путешествия. Право же, нам нужно поскорее сесть.

Дамы отлично поняли намек и направились к выходу, пожелав на прощание двум старшим девушкам – особенно новоприбывшей – как можно лучше провести остаток лондонского сезона.

– Я отправлю к вам моего Норберта. Пусть навестит вас до того, как вы поедете – или не поедете – на бал, – сообщила Марше одна из дам. – У него рыжие волосы и почти нет ресниц, зато он умеет рассказывать забавные истории.

– И не забудьте моего кузена Фрэнка, – сказала другая. – Очень скоро он унаследует титул графа. – Она сложила крестом указательный и большой пальцы.

Дамы рассмеялись – разумеется, это значило, что некий дальний родственник Фрэнка непременно должен умереть, да поскорей.

Марша отослала их прочь, рассеянно махнув рукой.

– Я совсем забыла, как глупо устроено высшее общество, – шепнула она Дженис, когда дамы удалились.

– Действительно, – согласилась сестра, усмехнувшись. – Добро пожаловать в мой мир.

– И в мой тоже, – бросила через плечо Синтия, устремляясь к витрине, где было выставлено мороженое разных видов. Она видела там кое-кого из своих подружек, так что беседа завязалась незамедлительно.

Дженис и Марша обменялись веселыми взглядами.

– Она все слышит, – сказала Дженис. – И ненавидит, когда ее исключают из разговора. Теперь, когда ты вернулась, тебе следует это помнить.

Марша сжала ее руку.

– Ты уже очень мне помогла, спасибо.

– Правда? – просияла Дженис.

– Я серьезно.

Марша не кривила душой. Стыдно признаться, но за последние четыре года она почти забыла, что не одна в этом мире, что прочие члены семьи Брэди всегда готовы поддержать ее и прийти к ней на помощь.

– Мне очень не хватало тебя, Дженис, – сказала она, едва слышно посреди низкого гула чужих голосов, что их окружал. – Одно дело – видеться с тобой летом в Бэллибруке, когда нет ни тревог, ни забот, и совсем другое – когда ты рядом здесь, в Лондоне, посреди всего этого.

Она окинула взглядом зал, не миновав и столик Лизандры. В кондитерской «У Гантера» собрались самые сливки хорошего общества, и многие посетители смотрели на Маршу с нескрываемым любопытством.

– Тогда не будем больше притворяться, – наставительно сказала Дженис. – Расскажи мне прямо здесь, в «У Гантера», что именно сказали друг другу вы с леди Эннис и что ты собираешься делать в связи с создавшимся положением. К счастью, Синтии будет не до нас еще несколько минут. Мы можем сесть за столик и дождаться ее там.

– Очень хорошо. – Марша торопливо поведала сестре все подробности разговора с леди Эннис, не скрыв и того, что отчаянно хочет вернуть себе прежнюю должность в Оук-Холле.

– Разумеется, я это знала. – Улыбка Дженис вышла немного печальной. Она накрыла руку Марши своей. – Я понимаю, почему ты хочешь вернуться, и хочу тебе помочь. И ради этого мне придется отказаться от эгоистичного желания всегда быть рядом с тобой.

– Ты и вправду хочешь мне помочь? – Признание сестры глубоко тронуло Маршу.

– Конечно. – Дженис усмехнулась. – Да, время от времени я ловлю взгляды всех без исключения мужчин в этом зале, устремленные на тебя. Интересно, замечают ли они меня рядом с тобой? Но я люблю тебя. Ты моя сестра. Мир велик, и в нем хватит мужчин на нас обеих.

Марша удивленно вскинула бровь.

– Я уже говорила маме, что меня не интересуют мужчины. По крайней мере пока я не занята в Оук-Холле. – Ей вдруг живо припомнился лорд Чедвик, и на душе сразу потеплело. А потом Марша возмутилась, да еще как! Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прогнать это ощущение. – Я могу сказать с превеликим оптимизмом, что вижу себя начальницей школы, по горло в делах, в то время как ты возьмешь Лондон штурмом. И хватит намеков, будто я привлекаю к себе больше мужского внимания, чем ты, – мягко, с любовью в голосе упрекнула она сестру. – Ты преувеличиваешь.

– Ты очень красива, – покраснев, сказала Дженис.

– Каждая женщина красива по-своему, – стала убеждать сестру Марша. – Твой тип красоты куда интереснее моего.

Лицо Дженис зажглось надеждой.

– Ты думаешь… Ты правда думаешь, что я могу быть… привлекательной?

– Да, – твердо сказала Марша. – Нет никаких сомнений. Ты должна в это поверить. – Она вдруг почувствовала себя ужасно виноватой. – Я была тебе плохой помощницей, Дженис. Даже не приехала в Лондон в день твоего первого выхода в свет.

– Не говори глупостей, – живо возразила Дженис. – Ты не могла оставить школу в середине семестра, тем более что мама рассказывала – как раз на той неделе целая спальня девочек слегла с желудочной болью.

– Правда, – согласилась Марша. – Это было ужасно. – Она печально улыбнулась сестре. – Жаль, однако, что я не видела твой дебют. Но по крайней мере сейчас я здесь.

– Да, и я с восторгом думаю, что теперь ты останешься с нами, – сказала Дженис. – Разумеется, пока не отстоишь свою должность. А я знаю – ты сумеешь это сделать.

Теперь настал черед Марши преисполниться надежды.

– Ты вправду думаешь, что сумею?

– Конечно.

Подошли две подружки Дженис, похлопали ее по плечу. Она повернулась, чтобы с ними поздороваться, и Марша, воспользовавшись случаем, ускользнула, чтобы подойти к прилавку с мороженым.

Она была в ужасном разладе сама с собой. Всего один день она в Лондоне, но уже заметила, как сильно ее домашние нуждаются в ней – а она нуждается в них. Она устроила так, чтобы ее летние каникулы в Бэллибруке становились короче год от года. Всегда находились дела, требующие ее присутствия в Оук-Холле.

Но какое же восхитительное, просто не выразить словами, ощущение было у нее, когда она жила в Оук-Холле! Особенно она любила минуты, когда гуляла по школьным лужайкам, смотрела, как одни девочки играют в теннис, другие собирают цветы или выгуливают лошадей на тренировочной площадке. А вот группа девочек, усевшись в кружок вокруг учительницы, обсуждает вопросы античной философии…

«Вот бы мне быть в двух местах сразу», – подумала она, краем уха услышав, что Синтия прощается с подружками и наконец заказывает себе лимонное мороженое. К прилавку подошла и Дженис, сделала свой заказ. Сидя в своем углу, Лизандра, казалось, и не думала уходить. Напротив, когда их взгляды встретились, вдовствующая виконтесса только сощурила глаза.

Но спасибо Дженис! Благодаря ей Марша вернула себе хотя бы отчасти былой апломб, чтобы приветствовать Лизандру легким наклоном головы и вежливой улыбкой. Нельзя, чтобы бывшая одноклассница и нанимательница испортила ей утро. Более того, нужно было доказать ей, что Марша не растеряла храбрости и хладнокровия, как и подобает настоящей начальнице школы.

Она заказала мятное мороженое и приняла меры, чтобы сестры не вздумали прятаться в углу. Она выбрала новый столик возле дверей. Здесь ее непременно заметят все их знакомые. Увидят и подойдут поздороваться.

Вчера мама предсказала, что Марша станет центром всеобщего внимания, и оказалась права. К их столику непрерывным потоком шли знакомые, к восторгу Дженис и Синтии, которые обожали общество, особенно внимание молодых людей. Марша, романтические иллюзии которой разлетелись в прах еще в ранней юности, была уверена – ее успех у джентльменов объясняется ее исключительным затворничеством.

Разумеется, ее не волнует это ни на йоту. За исключением того факта, что Лизандра то и дело бросала на нее взгляд, и выражение лица у нее было довольно кислое.

– В конце концов, «не сегодня-завтра старая дева» и отставная директриса тоже умеет сверкать, как алмаз, – прошептала ей на ухо Дженис, как только представилась свободная минутка посреди наплыва желающих с ними поздороваться. – Кажется, леди Эннис тебе завидует.

– Точно, завидует, – пробормотала Марша себе под нос. Она почувствовала некоторое удовлетворение.

– О чем это вы перешептываетесь? – вмешалась Синтия. – Что сверкает?

– Мороженое в солнечных лучах из окна, – объяснила Дженис.

– Да. Из-за всей этой суеты я совсем забыла про свое мороженое, – спохватилась Марша, собираясь подцепить ложечкой последний кусочек мятной сладости. И в этот момент на их столик легла тень.

Она подняла голову, и тоненький голосок в ее мозгу пропищал: «Сейчас растаю».

Потому что перед ней стоял Финн. Ее Финн! Тот, которому полагалось сейчас находиться в Америке.

После долгих лет она видела перед собой лицо своего первого возлюбленного – первого любовника, – и ее сердце стучало, грозя разорваться от волнения. Она не могла сделать ни вдоха.

Возможно, подумала она, принятые в обществе игры – не такая уж банальность, в конце концов.

– Марша! – В его обволакивающем голосе, который стал чуть ниже, чем раньше, слышалось неподдельное изумление. – Леди Марша, неужели это действительно вы? Я шел мимо и увидел вас в окне.

В окне? Что творится с братьями Латтимор, все-то они замечают. Зоркие, орлы.

Ей снова вспомнился лорд Чедвик. Настойчивый, неуемный граф увидел ее в окне швейной мастерской, а затем преследовал на улице. Хотел, видите ли, знать, обрела ли она идеальную жизнь. Всего за полчаса до того, как ее новая жизнь в Оук-Холле пошла прахом.

Ее ложечка застыла в воздухе.

– Зд-д-равствуйте, мистер Латтимор.

Финн стал еще красивее. Загорелая кожа, выгоревшие волосы красноречиво свидетельствовали о том, как долго он пребывал вдали от британских берегов. Юношеские формы исчезли. Он казался сильнее, суровее и старше – теперь это был настоящий мужчина.

Уже не мальчик. А она – она уже не та юная, впечатлительная девушка.

Он улыбнулся, и у нее пересохло во рту.

– Да, это в самом деле вы.

– Вы помните моих сестер, леди Дженис и леди Синтию, не так ли? – только и сумела сказать она.

– Разумеется. – Послав очаровательную улыбку каждой из сестер, он повернулся к Марше. – Через пять минут мне нужно встретиться с братом, взглянуть на лошадей в «Таттерсоллзе», – сообщил он с искренней озабоченностью. – Вы знаете, что я снова в Лондоне, уже насовсем.

– Я не знала. – К собственному удивлению – и неприятному к тому же, – она поняла, что доли секунды ей хватило, чтобы почувствовать ужасное раздражение. Разве сможет она сосредоточиться на своей задаче – вернуть должность, – если Финн будет в городе?

Однако раздражение быстро улеглось. Как можно было не залюбоваться его губами? Губами, которые так хорошо умели ее целовать? На остальное она и не решалась посмотреть. Просто вспомнила с болью в сердце, какой прекрасной казалась жизнь, когда она покоилась в его объятиях.

«Лучше, чем все то, что было у тебя на должности директрисы в Оук-Холле», – шепнул гадкий, злорадный голосок в ее мозгу.

– Прежде чем уйти, я хочу знать, будете ли вы сегодня на балу у Ливингстонов? – спросил он внезапно охрипшим голосом с некоторой ноткой надежды.

Марша видела, что обе сестры наблюдают за ней, не сводя глаз. Хорошо, что хоть под столом не толкают.

– Боюсь, что нет. – Это было самое суровое из всех «нет», которое она когда-либо произносила. Однако самое главное, что она усвоила в Оук-Холле, было вот что: «нет» – очень могущественное слово. Она прибегала к нему каждый раз, когда речь шла о безопасности ее учениц, учителей и школы.

А теперь ее мысли и чувства взбунтовались. И тело взбунтовалось тоже. Все из-за мужчины, который стоял сейчас перед ней.

Финн.

И минуты не прошло, как он вдребезги разбил защитные бастионы, которыми она себя окружила.

Поэтому, ради собственной безопасности, она должна сказать «нет» любым балам. «Нет» – тому, чтобы воскрешать прошлое. «Нет» – тому, чтобы тонуть в его глазах, восхитительных глазах янтарного цвета.

Она директриса школы, по воле Божьей. Уволенная со своего поста, но от этого она не перестала быть директрисой. В эту самую минуту жизнь в школе идет без ее участия. Невыносимая мысль! Девочки, учителя и все прочие, кто есть в Оук-Холле, – все они требуют, чтобы она сказала «нет».

Лицо Финна омрачилось. Дженис явственно вздохнула. Синтия положила в рот огромную порцию мороженого и внимательно смотрела на Маршу.

А потом Марша против воли произнесла:

– Я буду играть в карты у лорда и леди Дэвис.

О Боже, она идиотка! Но всего лишь одна партия в карты никому не повредит, не так ли? Если придется, она согласна твердить свое «нет» всю ночь напролет.

Финн снова просиял, но затем нахмурился.

– У скучных Дэвисов или замечательных Дэвисов? Насколько помнится, есть два семейства.

– Я… я думаю, у скучных, – ответила она. – Впрочем, это вряд ли их вина. Кажется, лорд и леди Дэвис просто глуховаты.

Учителя и школьные начальницы должны в каждом человеке видеть прежде всего хорошее. Исключение составляли надоедливые графы, разумеется. И не важно, какими бы приветливыми они ни казались, подходя к вам на улице.

Финн, казалось, сначала задумался, но затем снова ослепительно улыбнулся.

– Придумаю, как раздобыть приглашение. Надеюсь, что увижу вас там.

– Это было бы… приятно. – Марша была вынуждена напомнить себе о необходимости дышать. Она надеялась, что глаза ее больше не казались заплаканными. И какое счастье, что она надела взятое у Дженис платье. Оно было сшито по новейшей моде, в отличие от платьев самой Марши, больше подходящих для работы. Эти платья вот-вот должны были прибыть из Суррея в особняк Брэди.

В эту минуту, когда Финн был рядом, Марша и думать забыла, что на нее смотрят Лизандра и ее приспешницы. Она потеряла нить своих стратегических рассуждений. Ее внимание было приковано к очаровательной ямочке на щеке Финна. Она находилась в опасной близости от его твердых, таких мужских губ.

Может быть, ей стоит сжечь свои платья, как только они прибудут из Суррея?

– А пока до свидания, – сказал он и мило раскланялся со всеми тремя девушками, прежде чем уйти.

Марша и сестры молча переглянулись.

– Как он красив, – наконец прошептала Дженис.

– Как бог, – сказала Синтия.

– И он здесь, – продолжала Дженис. – Насовсем.

Марша кусала губу. Лучшей новости не придумаешь – или худшей, как посмотреть. Да, он покинул ее самым болезненным образом, но это не его вина, а брата. Он был так молод… Слишком молод, чтобы сражаться с человеком столь целеустремленным и властным, как лорд Чедвик.

– Если бы не брат, он бы никогда не уехал, – сказала Марша, наблюдая великолепный профиль Финна, который прошел мимо окна кондитерской. – Лорд Чедвик вынудил его отправиться в Америку как раз в то время… – Она не закончила. Ей вдруг захотелось выпить воды, но воды на столе не было. Она в отчаянии попыталась зачерпнуть растаявшего мятного мороженого.

– Как раз в то время – когда что? – спросила Синтия.

Дженис сжала ладонь Марши.

– Теперь я вспоминаю. На той свадьбе я не расставалась со старыми подружками. А ты почти не разлучалась с Финном. Я была еще маленькая, чтобы замечать. Но он был твоим поклонником, правда? Его отослали в Америку, когда ты была…

– Влюблена, – благоговейно подхватила Синтия.

Марша не стала отрицать.

Сестры обменялись понимающими взглядами.

Синтия захихикала:

– Могу тебе сказать, что ты и сейчас в него влюблена.

– Нет, – запротестовала Марша. – Он очень недолго был моим поклонником. Несколько недель, не больше. Он был не в счет.

Напротив. Очень даже в счет.

– Что ж, напрасно. – Синтия закатила глаза. – Я сама уже влюбилась в него. Какая жалость – он для меня слишком стар!

– Да, это так. – Марша с притворной строгостью взглянула на сестру вроде бы в шутку, но в душе ей было не до веселья. Синтия была почти в том же опасном возрасте, что и она, когда…

Ей невыносимо было думать о той ночи и безумных неделях, что ей предшествовали.

Глаза Дженис светились радостью.

– Как хорошо, что ты идешь в гости сегодня вечером, пусть даже на эту скучную карточную вечеринку. Так хотелось пнуть тебя под столом, когда ты сказала, что не пойдешь на бал. Но слава Богу, ты все-таки дала ему шанс.

– А я пыталась тебя пнуть, да промазала, – сообщила Синтия.