Дом Брэди - По велению сердца

Ах, это было так давно! Несомненно, сердце девочки-школьницы оправилось от раны, которую нанес Финн, решив покинуть Ирландию ради Америки на целый год раньше, чем Дункан планировал его туда отослать. Намеренно сбежал – ни больше ни меньше. Теперь Дункан это знал. И леди Марша, и все прочие молодые женщины только выиграют, если его очаровательный златовласый братец уедет подальше от Англии – даже если они об этом не подозревают. Их сердца не окажутся разбитыми…

Разумеется, с тех пор у нее случались романтические увлечения, их и не счесть. Красота, высокое положение в обществе, богатство – и страстность натуры. Наверное, один из лондонских денди уже убедил ее выйти за него замуж. Откуда ему знать? До недавних пор он избегал бывать в столице, предпочитая расчищать авгиевы конюшни – результат безалаберного отцовского хозяйствования в их поместье в графстве Кент.

– Хелен говорит, что она теперь школьная учительница, где-то в Суррее. – Ричард сдвинул брови. – Но я, может быть, ошибаюсь. То есть Хелен ошибается. Ее чутье на сплетни стало давать осечку, не то что раньше.

– Так и бывает, если женщина занята хлопотами в ожидании ребенка, – улыбнулся Дункан. – Мы с Джо предполагаем ее вскоре навестить. С букетом и коробкой ее любимых шоколадных конфет. Он думает, если ее подкупить шоколадом и цветами, она наверняка родит мальчика.

– Ему было бы кстати, – сказал с улыбкой Ричард. – Да и мне тоже.

Хорошо, когда у человека есть семья, готовая поддержать его в любых обстоятельствах. Так думал Дункан, приступая к активным действиям – то есть сошел на оживленную мостовую с риском для жизни или собственных рук и ног, которым угрожали два несущихся сломя голову экипажа. Что ж, нужно было перейти на противоположную сторону улицы. То, чем Ричард одаривал его с беспредельной преданностью, Дункан поклялся передавать собственному брату, который был сейчас далеко-далеко. Да как это сделать? Финн редко писал ему, а уж если писал, то лишь затем, чтобы выпросить денег. Ни разу он не поинтересовался, как идут дела у брата по эту сторону Атлантики.

Дункан обошел стайку мальчишек, столпившихся вокруг черно-белого пса, выделывающего трюки, и открыл дверь модного магазина мадам Перо.

Леди Марша взглянула на него поверх тюка материи. Увидев его, мгновенно залилась краской.

Их глаза встретились, и его пронзила боль. Ностальгия! Несомненно, все дело в ней. Она напомнила ему о тех трудных днях, когда он только что получил титул и обязанности графа. Тогда казалось, что на его плечи обрушилась вся тяжесть этого мира.

Леди Марша была ярким пятном его воспоминаний, разве нет? Дункан понял это лишь сейчас. Пряди золотых, как солнце, волос, а под ними живые глаза цвета средиземноморской волны.

Она была точно сияющий летний полдень.

Ее простое платье, какое не встретить на светской леди столь высокого положения, не отвлекало внимания от ее красоты, хотя он не мог не отметить, что при всей своей скромности наряд был сшит по последней моде. Та девушка из прошлого, на свадьбе в Дублине, одевалась модно, с таким изяществом и роскошью, что подружки-ровесницы порхали вокруг нее, словно она была королева фей, а они – ее служанки.

Теперь же на шелковой шляпке не было ни оборок, ни цветов. Платье отличал прекрасный крой, но его неопределенный соломенный цвет нисколько не соответствовал нежному румянцу личика «английской розы». Поверх платья на девушке был спенсер, застегнутый по самую шею, и Дункан был готов спорить, что именно этот спенсер она вешала на крючок у двери черного хода на случай, если придется быстро накинуть его, чтобы сбегать на огород.

– Добрый день, – начал он, приподнимая шляпу.

– Прошу прощения, – сказала она, не давая ему закончить фразу, и попятилась, чуть не опрокинув портновский манекен.

Манекен угрожающе наклонился, и она схватила его дрожащими руками, чтобы поставить прямо.

Он мог бы поклясться, что Марша выругалась сквозь зубы. Но она быстро пришла в себя, подхватила юбки и решительно направилась к выходу из магазина, взглянув на него украдкой.

Дункан сохранял невозмутимое выражение лица, но приходится признать – ей всегда удавалось его рассмешить. И дело не в манекене, а вообще в манере себя вести. Она всегда была настоящей, даже если бы попыталась казаться фальшивой. И это ему в ней очень нравилось.

В ее глазах блеснуло нечто, весьма смахивающее на досаду, когда она распахнула дверь и выскочила на улицу.

Он вернул шляпу на место и пошел за ней, не обращая внимания на трех модно одетых дам, посетительниц магазина, которые наблюдали за ними с нескрываемым любопытством.

– Леди Марша! – крикнул он на всю улицу, как десятилетний мальчишка, который зовет подружку поиграть.

Ее сопровождала горничная, которая отступила назад, когда леди Марша остановилась – похоже, весьма неохотно – и обернулась к нему:

– Да?

– Вы, верно, не узнали меня, – сказал он. – Я лорд Чедвик. Мы с вами вместе путешествовали в Дублин, на свадьбу.

В том числе совершили то незабываемое плавание по Ирландскому морю.

– Мой брат, – осмелился он сказать, – Финниан Латтимор.

Прошла группа рабочих, груженных щетками и ведрами, и на миг он потерял ее из виду.

Когда он увидел Маршу снова, ее лицо было непроницаемо.

– Я помню, – сказала она. – Боюсь, мне пора идти. – Она дернула плечом куда-то в сторону севера. – Я спешу.

И деловито зашагала прочь, словно путешественник, вооруженный исключительно чувствительным компасом, курсу которого стоит неукоснительно следовать, чтобы до ночи или найти убежище – или умереть.

Ему было крайне неприятно признаваться самому себе, что он глубоко уязвлен тем, как она от него отделалась. Ну да, у нее был мимолетный, головокружительный роман с его братом, но кто не испытывал увлечений юности с последующим крушением любовных надежд?

Он все же думал, что эти же самые несколько недель путешествия в ее обществе и обществе Финна, включая и тот ужасный день, когда отвалилось колесо кареты, а он – не будет ли слишком смелым заявить? – почти что подвиг совершил, чтобы избавить всех от этого крайне неприятного положения, чего-нибудь да стоят. Пусть не дружеской беседы, так хотя бы простой учтивости.

Разумеется, все это случилось годы назад. Много утекло той пресловутой воды. Не станет он терзаться ни тем, ни этим. Есть настоящее, а девушка прехорошенькая. Она его интригует.

А ему скучно. Впрочем, до сего момента он этого не понимал.

Исполнившись нового воодушевления, он нагнал ее. Она бросила на него косой взгляд, продолжая шагать в неизвестном направлении.

– Я не видел вас в Лондоне, – сказал Дункан как ни в чем не бывало. – Я наезжаю в столицу не так часто, как хотелось бы, так что новости большей частью проходят мимо моих ушей. Простите, если я ошибаюсь, но у меня сложилось впечатление, что вы не бываете в свете, и многие джентльмены тоскуют по вашему обществу. Неужели вы здесь, чтобы наконец заблистать, как алмаз чистой воды?

– Вовсе нет. Но благодарю за комплимент. – Она была недоступна, как звезда. Спокойное, непроницаемое выражение лица.

Вежливые слова – и ничего больше.

Умеренное любопытство грозило перейти в открытое восхищение.

– Много лет прошло с тех пор, как мы беседовали с вами в последний раз.

– Именно так.

Какое самообладание. В репертуаре юной девушки этого не было. Ему вдруг захотелось вернуть ту девушку. Очень захотелось.

– Когда-то давно, стоя на носу корабля, вы дали обещание, – сказал он. – Я должен знать, сбылось ли оно, нашли ли вы идеальную…

– Вы будете счастливы услышать, – перебила она, вздернув подбородок, – что я, как и вы, научилась быть более сдержанной в чувствах. Идеальной любви нет. И нет идеальной жизни. Но я прекрасно с этим живу. По правде говоря, меня это вполне устраивает. До свидания, сэр.

Невидимый компас повелел ей немедленно броситься прямо в гущу уличной толкотни, где ей удавалось лавировать с превеликой ловкостью, избегая столкновений. А вот горничная, пронзительно взвизгнув, должна была схватиться за подол спенсера хозяйки, чтобы не потеряться. Очутившись на противоположной стороне улицы, леди Марша уверенно продолжала путь, в то время как горничная, с побледневшим лицом, трусила сзади.

Дункан сам не знал, зачем это сделал, но он снова бросился следом за ней, задержавшись лишь затем, чтобы пропустить молочницу, которая несла два налитых до самых краев ведра.

– Если возможно, я бы заглянул к вам завтра, – сказал он леди Марше, поравнявшись с ней.

Она и не посмотрела на него.

– Я живу не в Лондоне. Но благодарю вас.

Он взял ее за локоть.

– Прошу вас, уделите мне еще минутку.

Она резко остановилась и взглянула на него. Глаза ее не выражали ничего. То есть совсем ничего.

Когда она успела выучиться этому приему? И зачем? Единственным признаком, по которому он мог заключить, что ей не все равно, был румянец на щеках.

– Я помню, какая вы были на том пакетботе, – сказал он, надеясь пробиться сквозь невидимую стену, что встала между ними. – Вы были точно Жанна д’Арк. Или Афина, богиня-воительница.

– Я стала взрослой. – Она снова двинулась в путь уверенным и широким шагом. – Я приехала в Лондон лишь потому, что леди Эннис потребовала шелковые зеленые платья для девочек из хора. Я взяла образцы.

Дункан разочарованно вздохнул:

– Вижу, вы намерены и дальше вести жизнь деловой женщины.

– Именно так. У меня мало времени.

– Расскажите мне суть, прошу вас.

Вздохнув, она продолжала путь.

– Я закончила учебу в моем пансионе в Суррее и, вместо того чтобы провести сезон в Лондоне, осталась там учительствовать. Теперь я занимаю пост директрисы.

– Директрисы? В вашем юном возрасте? Хотя, признаюсь, я не очень удивлен. Вы могли бы задавать тон в светском обществе. Однако вы предпочли возглавить школу. Это прекрасно.

Она искоса бросила на него взгляд.

– Рада, что вы так думаете. За одну ночь я из дебютантки превратилась в синий чулок. В нашем утонченном обществе – хотя оно и кажется безумным – это не приветствуется. А теперь мне действительно пора идти.

– Что ж, хорошо. Вы знаете, что я желаю вам добра. Позвольте мне вас навестить, если снова будете в Лондоне.

– Не трудитесь, прошу вас, – ответила она с деланной легкостью. – Много лет назад, когда мы были в одной компании, вы почти не обращали на меня внимания. И это положение дел меня вполне устраивает. Это правда, поверьте. – И одарила его учтивой улыбкой.

Боже правый! Тогда он действительно ее не замечал, но ведь она была такой юной, а он был сам не свой из-за свалившихся на него обязанностей новоиспеченного графа, одной из которых, в частности, было приглядывать за несносным младшим братом. Вероятно, она сочла, что он ею пренебрегает. В конце концов, кто знает – вероятно, в ней было зерно тщеславия, и это усугубило положение. Его уже утомили разговоры с дамами, жизненная цель которых состояла лишь в том, чтобы собрать вокруг себя как можно больше воздыхателей, точно так же, как они скупали ленты и шляпки – все, что под руку попадется, без разбору.

– Понимаю, – сказал он. Они были уже на углу улицы. – К вашим услугам, мадам.

Она ограничилась кивком и повернула на другую улицу. Служанка семенила сзади. В своем простом платье леди Марша казалась изысканной, безмятежной и поразительно красивой. На руке болталась вместительная сумочка.

Дункан смотрел ей вслед. Она довела его до бешенства. Точно так же, как тогда, на корабле.

Легко отделался, подумал он, надевая шляпу. Он решил, что будет думать, что эту девицу он вообще не встречал. Решил, что забудет ее.

Но Дункан знал, что ему ее не забыть. В конце концов, он до сих пор ее помнил – она была для него Девушкой с корабля.

Такую не забудешь, черт ее подери!

Глава 3

Несносный, самодовольный глупец, вот что такое этот лорд Чедвик. Неужели он настолько слеп? Неужели он мог хоть на минуту подумать, что ей захочется разговаривать с ним после того, как он отослал Финна в Америку раньше времени, чтобы их разлучить?

Минут через десять после встречи с самоназванным судьей ее романтической судьбы, встречи, которая встревожила ее и разбередила старые раны, Марша стояла в просторном холле Брэди-Хауса на Гросвенор-сквер. Ноги все еще подкашивались, сердце билось так, будто она только что пробежала бегом улицу-другую. Не привыкла она к тому, чтобы ее настолько выводили из себя, тем более мужчина, который не стоил ее внимания.

Пять лет назад граф погубил ее жизнь – или почти погубил. Будет глупо с ее стороны забыть об этом.

Не важно, что сегодня он был смел и обаятелен, что так живо интересовался ею. Не светской мисс, которая бежала брачной ярмарки, но женщиной, ведущей достойную и размеренную жизнь после того, как они повстречались в Дублине.

С тех пор она почти не видела мужчин, кроме членов семьи. Исключение составляли старый лорд Эннис, покойный виконт и попечитель школы Оук-Холл, да несколько молодых людей – увы, их надеждам не суждено было сбыться! – которых мама приглашала летом в Бэллибрук, мечтая, что кто-нибудь сумеет вскружить дочке голову.

Но ни один из них не сумел заставить ее так остро ощутить себя мишенью мужского обаяния, как сделал сегодня лорд Чедвик. Право же, сущий дьявол – внушил ей ощущение, будто она центр загадочной, манящей вселенной, частью которой был он сам. В душе она была польщена; ей хотелось бы узнать эту вселенную получше… узнать этого мужчину.

Ей не верилось, что она станет думать о нем в таком духе. Даже немного жаль, что он не остался тем графом, которого знала раньше, – угрюмым молодым человеком, уткнувшимся носом в книгу в карете или погруженным в заботы, будто он пэр целого королевства. От того лорда Чедвика она бы легко отделалась – одним взмахом руки.

В том, что касается ее отношений с мужчинами, «отделаться» как раз было главной задачей. Финн скомпрометировал ее безнадежно, так что она оказалась за чертой. Не важно, знал ли кто об этом или нет – она-то знала! Она не могла забыть, как беспечно влюбилась, с какой готовностью положила свое будущее на алтарь страсти.

Брак для нее был исключен. И как бы ни давила на нее семья, стараясь добиться помолвки, она дала себе клятву, что не позволит жениться на ней ни одному бедняге – не станет делать вид, будто она милая, невинная старшая дочка семейства Брэди. Потом ведь откроется, что она уже не девственница!

Не такой представляла она себе достойную жизнь.

У нее была романтическая любовь, а теперь все, слава Богу, позади – как горе и боль, которые были ей наказанием за то, что она этой любви уступила.

Она нашла для себя другую роль, бросилась в нее с головой. Теперь она заведует школой. Наставница для учениц. Защитница общественных институтов, хранитель традиций. И чем дольше она находилась на этом посту, тем сильнее становилось в ней желание видеть, как молодые леди выбирают свой путь и добиваются успеха.

Горничная таращилась на расписной потолок. Глаза у нее были как блюдца.

– Хорошо, что на потолках в Оук-Холле нет купидончиков, – сообщила Марша дворецкому с иронической улыбкой. – Иначе о работе можно было бы забыть.

Она позволила ему взять у нее свертки.

– Добро пожаловать домой, леди Марша, – сказал дворецкий с трогательным пылом.

– Спасибо, Бербанк. – Она воспользовалась тем, что он был занят ее свертками, шляпкой и спенсером, чтобы поцеловать его в щеку. – Мне бы хотелось сделать маме сюрприз, поэтому я подожду в гостиной.

– Очень хорошо, мадам.

Она отправила горничную на кухню выпить чаю.

Бербанк отдавал распоряжения лакею, чтобы отыскал ее мать. А затем строжайшим тоном велел второму лакею проследить, чтобы на чайном подносе было все, что нужно, – в том числе булочки с черной смородиной, политые двойной порцией глазури. Бербанк знал, что она их обожает. Хотя, разумеется, вслух не было не сказано ничего. Не дело дворецкого признаваться в нежных чувствах к молодой леди, дочке хозяев, которая слишком часто уезжает из дому.

Слуги удалились, чтобы выполнить эти сложные указания. А Марша вдруг как никогда остро поняла, что променяла праздное существование лондонского света на другую, полную труда и самопожертвования жизнь. С пугающей ясностью – учитывая, что ситуация была самой житейской, а она находилась дома, сидя в одиночестве на огромном диване, обитом шелком цвета слоновой кости, дожидаясь прихода матери, – она осознала, зачем ей понадобилась столь разительная перемена.

Это было нужно для того, чтобы сказать презренному Дункану Латтимору – когда она увидит его в следующий раз, – как богата ее жизнь, настолько выше она всего того, что случилось много лет назад.

Сегодня этот день настал. Она и не догадывалась, как жаждала этой встречи, как хорошо к ней подготовилась – годы и годы работы, цель которой была доказать, что она сильна, что осталась несломленной, несмотря на бесцеремонное вмешательство графа в ее жизнь и жизнь Финна.

Марша закрыла глаза. Настал миг ее торжества, оправдывающий все жертвы.

Но она ничего не почувствовала.

Господи, что бы это значило – ничего не почувствовала?

В холле послышались тихие шаги, и она открыла глаза. Зачем ей сердечные муки, если есть то, что она чувствует при звуке этих родных шагов, – радость и волнение. Любовь. И некоторую неловкость – но совсем чуть-чуть.

В гостиной появилась маркиза Брэди – видение в бледно-голубом, светлые, чуть ли не до белизны, волосы зачесаны наверх и искусно уложены.

– Ах, дорогая, как же я рада тебя видеть!

Марша вскочила с дивана.

– И я тебя, мама!

Подобно двум путникам в пустыне, приметившим оазис, они пошли навстречу друг другу по золотому бархатному обюссонскому ковру и встретились под люстрой, на которой позвякивали искрящиеся хрустальные подвески.

Мать обняла ладонями лицо дочери и расцеловала в обе щеки.

– Жаль, что ты не предупредила, что приедешь. Папа повез все семейство взглянуть на лошадь, которую собирается купить. Разумеется, я ее уже видела. Но он хочет услышать мнение детей. «Так заведено у Брэди», – говорит он. Да ты сама знаешь. – Ее глаза лукаво блеснули.

Марша рассмеялась.

– Я прекрасно знаю, как папа настаивает, чтобы все делалось, как «заведено у Брэди». – Она крепко обняла мать, наслаждаясь ее теплом и исходящим от нее ароматом земляники. – Я очень по тебе скучала. Прости, что не дала тебе знать, что приеду. Этот визит вышел случайно. И боюсь, я ненадолго. Я оставила кучера в ближайшей гостинице. Он заедет забрать меня через час.

– Просто безобразие, – сказала мать, но затем просияла: – Однако Бербанк распорядился подать чай. Мы выпьем чаю и поболтаем, только ты да я.

Она взяла Маршу под руку, и они пошли наверх, в маленькую гостиную, которая выходила окнами в сад позади дома. Там они уселись на мягкий диван в цветочек, с множеством крытых ситцем подушек. Комната была вполне в мамином стиле: нежно-розовый с кремовым, яркие акценты цвета зеленого листа.

Марша вздохнула. Как здесь хорошо! Как славно вновь оказаться в лоне семьи.

– Сегодня утром леди Эннис прислала мне письмо, – сообщила она. – Кажется, кому-то понадобилось, чтобы я именно сегодня приехала в Лондон и присмотрела шелк для платьев девочек-хористок. Притом что следующий их концерт состоится не раньше, чем через несколько месяцев, а мне нужно подготовить доклад к завтрашнему заседанию. Мы ожидаем, что к нам приедут родители некоторых учениц.

Мать взяла ее руку и крепко сжала.

– О Боже, ты вся в делах! Не виделась ли ты с кем-нибудь из наших знакомых, пока разъезжала по городу?

– Да. – Щеки Марши покрыл легкий румянец. – Мне повстречался лорд Чедвик. Мы столкнулись на улице. – Она не собиралась рассказывать всю историю, особенно о том, как ей было неловко – и какое сильное впечатление он на нее произвел.

– Ты знаешь, его не все одобряют. Но я должна сказать, что его общество всегда доставляло мне большое удовольствие в тех редких случаях, когда он наезжал в Лондон. – Мать очень хорошо относилась к людям в целом и редко отзывалась о ком-либо дурно. – У меня сложилось впечатление, что в последнее время он стал чаще показываться в обществе. Вероятно, мы тоже увидим его – скорее раньше, нежели позже.

– Почему его не одобряют?

Мать накрыла руку Марши своей.

– У него есть сын. Но родился на свет не в той постели.

– Правда? – Марша не смогла скрыть удивления.

Мать кивнула.

– Он и не скрывает ребенка, взял его в свой дом. Думаю, что граф и гроша ломаного не даст за то, какого мнения придерживается о нем свет. Вот почему многим он не нравится. Да и ты никогда особо его не жаловала.

– Да, – ответила Марша. – Не очень. – Она никогда не будет его поклонницей. Однако новость, что у него сын, решительно сделала графа интереснее. Но она не станет принимать всерьез его участие. Совсем нет. Она знала – с ее стороны это малодушие. Конечно, знала. Лорд Чедвик взбудоражил в ней прилив чувств и воспоминаний – плохих, вынуждена она была признать.

– Весь шарм достался Финну. – Мать словно угадала ее мысли. – Ты помнишь свадьбу в Ирландии? Ты была от него без ума.

– Очень хорошо помню, – ровным голосом отозвалась Марша. – Но поговорим лучше о папе. – Она решила казаться оживленной. – Как он поживает?

– О, у него все в порядке. – Мать тихонько засмеялась, подумав об отце, и скованное льдом сердце Марши – спасибо графу – тут же оттаяло. Ей так нравилось видеть, какое восхищение родители до сих пор питали друг к другу. – Однако ему ужасно не хватает ваших с ним утренних перепалок за завтраком.

– Что ж, летом по крайней мере у нас есть Бэллибрук. – Как тосковала она по их ирландскому дому, когда находилась от него вдали! – Это рай на земле.

– Так и есть. – Голос матери смягчился. С годами она начала говорить с папиными интонациями. – Но, дорогая, Бэллибрук далеко, за Ирландским морем. А здесь, в Лондоне, полно молодых красавцев, которые ищут твоего общества. Сколько еще лет папе отбиваться от них?

– Теперь я начальница школы, – мягко напомнила ей Марша.

Матери достало такта принять смущенный вид.

– Это очень важный пост. А ты так молода. Такой молодой начальницы у них никогда не было. – Ее голубые глаза светились гордостью. – Лорд Эннис увидел то, что давно видели мы с папой. Ты рождена, чтобы верховодить.

– Спасибо, мама. По правде говоря, я вполне могу обойтись без вышеупомянутых молодых красавцев. Я совершенно счастлива там, где я есть.

Мать стиснула руку Марши.

– Тогда и я счастлива за тебя.

Марша знала – как бы родители ни поддерживали ее, им хотелось видеть дочь замужней дамой, у которой свой дом, своя семья. Это было единственным поводом разногласий между ними с тех самых пор, как она отказалась дебютировать в Лондоне и даже быть представленной ко двору после окончания курса в Оук-Холле. Взамен дебюта, к огорчению родителей, она попросила устроить ей летом небольшой праздник в Бэллибруке и получила желаемое с последующим весьма скромным балом в Дублине. А затем она поразила их, когда вернулась в Оук-Холл, чтобы стать учительницей.

Слуга тем временем принес восхитительный чайный поднос, и мать приступила к милому доброму ритуалу разливания чая – любимого ирландского сорта папы, – не прекращая болтать о сестрах и братьях Марши. Грегори наслаждался светской жизнью, а также несколько дней в неделю работал с отцом над проектами перестройки дома. Питер возомнил себя повесой и околачивался с приятелями в «Таттерсоллзе» или в «Джентльмене Джексоне». Дженис дебютировала и была представлена ко двору несколькими неделями раньше, и теперь домочадцы сбивались с ног, чтобы успевать принимать джентльменов, желающих нанести ей визит. Роберт находился дома на каникулах, окончив семестр в Итоне. Синтия зачитывалась древнегреческими мифами и просила домочадцев звать ее Андромедой.

Слушая мать, Марша думала – как же она счастлива. Вот предел счастья для того, кто поклялся отринуть романтическую любовь! Теперь она может сосредоточить чувства и помыслы на всех прочих: семье, друзьях, преподавателях ее школы, ученицах. Сердечные дела? Какие пустяки.

Однако чашка чаю должна была успокоить ее расстроенные нервы. Маршу поразила и испугала собственная реакция при встрече с лордом Чедвиком. Она едва сумела быть с ним любезной, как того требовали приличия. Когда она увидела его, в ней пробудилось к жизни нечто потаенное, что она полагала давно и навсегда уснувшим. Нечто, не идущее ни в какое сравнение с желанием оправиться от давней обиды, желанием доказать свое превосходство.

С годами он стал еще привлекательнее и каким-то непостижимым образом даже помолодел. Былое высокомерие исчезло. Наверное, дело в том, что он стал отцом? Наверное, он даже был влюблен в мать своего сына, и этот опыт смягчил его сердце.

Марше до смерти хотелось узнать о нем побольше, но она не осмеливалась спрашивать. Да и незачем, одернула она себя. Какое ей дело до лорда Чедвика? К тому же она не любительница сплетен.

– Я положу в коробку несколько штук, и ты сможешь взять их домой, – сказала мать, держа в руках блюдо с горкой черносмородиновых булочек.

Дом!

Как трогательно – мать понимает, что ей хочется самой выстроить свою жизнь. Она взрослая женщина с собственными надеждами и мечтами, и она работает над тем, чтобы они осуществились.

Марша позволила себе немного позлорадствовать, вспоминая, как лорд Чедвик, который прежде не желал ее замечать, теперь практически бежал за ней по улице.

Хорошо ощущать себя деловой женщиной, но еще лучше – обезопасить себя от новых обид.

Марша протянула руку к булочке, когда в гостиную вошла хорошенькая горничная, которую она раньше не видела.

– Прошу прощения, миледи. – Девушка присела в реверансе, застенчиво глядя на Маршу. – Леди Марша, к вам с визитом леди Эннис. Она говорит, что хочет обсудить с вами какое-то дело с глазу на глаз. Бербанк устроил ее в большой гостиной. Он говорит, что отправит ее восвояси, если вы хотите спокойно допить чай.

Это было удивительно. Леди Эннис – Лизандра, как называла ее в мыслях Марша – была ее одноклассницей в Оук-Холле. Как и Марша, по окончании школы она осталась, чтобы преподавать. Но Марша сама выбрала свой путь, а Лизандре просто некуда было деваться. Ее учебу оплачивали благотворители. Но Лизандра была хитра и умело расточала обаяние всем, включая лорда Энниса. Он взял ее в жены. Какое кому дело, что он был на сорок пять лет старше невесты?

Марша также знала, что Лизандра, которая потребовала от всех школьных подруг обращаться к ней не иначе как «леди Эннис», перебралась в лондонский дом виконта и закружилась в блестящем водовороте великосветской жизни. После смерти виконта она – против воли – сделалась попечительницей школы и была вынуждена, визжа и лягаясь, свалиться с небес на землю, то есть заняться школой Оук-Холл.

Марша встала и расправила юбки.

– Интересно, зачем она сюда явилась? Обсуждать какие-то дела?

– Возможно, хочет сэкономить на проезде обратно в Суррей, – сказала мать. – Но откуда она знает, что ты у нас?

– Наверное, догадалась, что я заеду повидаться. – Марша глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Лизандра – это единственное, что мне не нравится в моей работе. Хорошо хоть, что она живет в Лондоне и посещает школу довольно редко. До сих пор не могу поверить, что лорд Эннис попался на ее крючок. Он казался мне человеком умным и добрым.

Мать выгнула дугой изящную бровь.

– Он был стар и слаб здоровьем. Иногда мужчины, отчаявшись, обманывают самих себя, надеясь, что хорошенькое личико вернет им молодость и силы.

– Что ж, мы знаем, каким провалом для него обернулась эта затея, – горько усмехнулась Марша. – Ее занудство и попреки – вот что свело беднягу в могилу раньше срока. Но мне нужно, чтобы она пребывала в счастливом расположении духа – это входит в мои обязанности. Все вокруг – родители, ученицы, учителя – должны быть счастливы. Это тоже моя обязанность. Если хочешь знать, будь я мужчиной, сумела бы сделать отличную карьеру в парламенте.

Они с матерью обменялись веселыми ухмылками.

– Моя дорогая, ты не можешь заседать в парламенте. Но ты бы произвела фурор, если бы решила вернуться к нам в разгар сезона. – Глаза матери засияли. Она явно строила романтические планы относительно дочери. – Герцог Гленнарон очень красив и все время спрашивает о тебе.

– Мама! – Марша погрозила ей пальцем. – Кто я теперь, а?

– Начальница школы, – ответила маркиза, заливаясь розовым румянцем.

– Вот именно, – ласково сказала Марша и поправила прическу, поглядевшись в маленькое овальное зеркало. – Мне будет все равно, даже если герцог Гленнарон утопится в озере. А теперь жди здесь, и я все тебе расскажу, когда вернусь. – Обернувшись через плечо, она подмигнула матери и торопливо направилась вниз по лестнице в элегантную парадную гостиную.

Лизандра сидела на самом краю изящного стула в египетском стиле. Это была миниатюрная молодая леди с черными как смоль волосами, высокими скулами и огромными, окруженными пушистыми ресницами глазами цвета лаванды. Выглядела она точно кукла в витрине магазина, из тех, что манят к себе взгляды проходящих мимо девочек. Она и говорила, как кукла, тихим, детским голоском, наводящим на мысль о полной беззащитности его обладательницы.

Но Марша знала – дело обстояло как раз наоборот. Лизандра была умна и честолюбива. Этими чертами характера Марша могла бы восхищаться, если бы к ним прилагались умение сопереживать и чувство юмора. Казалось невозможным поверить, что у Лизандры отродясь не было ни того ни другого, учитывая, что свой путь к огромному богатству она начала в весьма скромных обстоятельствах. Марше, которой довелось познать оба мира, было известно, что богатство, равно как и его отсутствие, отнюдь не делает чести и не оправдывает отношение человека к жизни и ее превратностям.

Отношение к миру проистекало из тайных истоков души. Тайна сердца! И Марша даже не пыталась делать вид, что понимает, что к чему. Особенно если дело касалось Лизандры.

Когда вдовушка повернула свое прекрасное личико от окна, Марша вздрогнула от тревожного предчувствия. Глаза Лизандры сияли столь свойственным ей злорадством, а пухлые розовые губы, как и следовало ожидать, сложились в неодобрительную усмешку. Однако сегодня в стремлении казаться строгой и критичной она превзошла самое себя – такого выражения лица Марша никогда у нее не наблюдала. Поразительный контраст со столь ангельской внешностью, манящей взгляд всех и каждого!