Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие

ModernLib.Net / История / Кестлер Артур / Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие - Чтение (стр. 13)
Автор: Кестлер Артур
Жанр: История

 

 


Однако именно методом инбридинга, сочетая желательные гены, выводят лучших скаковых лошадей. Возможно, как раз таким путем в гетто появлялись и кретины, и гении. На память приходит одна из любимых поговорок Хаима Вейцмана: «Евреи — такие же люди, как все остальные, только в большей степени». Увы, генетика мало что может добавить к этой теме.

В не меньшей степени на населении гетто сказывалось случайное распространение мутаций («эффект Сьюэлла Райта»). Речь идет об утрате наследуемых свойств в мелких, изолированных популяциях, либо из-за отсутствия соответствующих генов у основателей популяции, либо из-за их наличия у ограниченного количества, не передавшего их следующему поколению. Это явление тоже может вызывать существенные трансформации в наследственных характеристиках мелких общин.

Что касается селекции, то в стенах гетто она была так интенсивна, как мало когда еще в истории. Евреи, не имевшие возможности заниматься сельским хозяйством, были полностью урбанизированы, концентрировались в городах и в местечках с их неизбежной перенаселенностью. В результате, как пишет Шапиро, «опустошительные эпидемии, свирепствовавшие в средневековых городах всех размеров, в долговременной перспективе оказывали на еврейское население более сильное селективное действие, чем на все другие, создавая у выживших более сильный иммунитет… так что их современные потомки должны быть плодом мощного селективного процесса» (108; 80). Именно это, по его мнению, объясняет низкую подверженность евреев туберкулезу и их сравнительное долголетие (последнее продемонстрировал выразительной статистикой Фишберг).

Атмосфера враждебности, окружавшая гетто, выражалась то в холодном презрении, то в спорадических вспышках насилия, то в организованных погромах. Несколько столетий жизни в таких условиях должны были благоприятствовать выживанию самых бойких, гибких, быстро восстанавливающих жизненные силы; вот вам, собственно, и «человек гетто». Антропологи никак не могут договориться, на чем выросли такие особенности психологии на генетической предрасположенности, приводящей в действие процесс отбора, или на социальном наследовании, через воспитание с младенчества. А ведь мы пока еще не знаем толком, в какой степени высокий коэффициент умственного развития зависит от наследственности, в какой от среды. Взять хотя бы вошедшую некогда в поговорки еврейскую умеренность в спиртном, которую некоторые авторитеты в области алкоголизма возводят в национальную черту (39; 274-275). Ее, однако, тоже можно считать наследием гетто, бессознательным, воспитанным веками жизни в окружении опасностей ощущением недопустимости притуплять бдительность, еврей с желтой звездой на спине вынужден был сохранять осторожность и трезвость, потому и наблюдал с иронией и презрением за выкрутасами «пьяного гоя». Отвращение к алкоголю и к другим видам разгула передавалась от отцов к детям поколение за поколением, потом память о гетто стерлась, и с прогрессом ассимиляции, особенно в англосаксонских странах, евреи стали чаще прикладываться к спиртному. Так что безразличие к спиртному, как и многие другие еврейские свойства, оказывается при ближайшем рассмотрении социальной, и не биологической наследственной чертой.

Наконец, существует еще один эволюционный процесс — половой отбор, способствовавший, наверное, образованию черт, которые мы считаем типично еврейскими. Кажется, первым об этом сказал Рипли (курсив его). "Еврей — продукт интенсивного смешения по линии национального происхождения; с другой стороны, он — законный и сознательный наследник всего иудаизма… Это влияло на все проявления жизни. Почему это не могло повлиять на идеал физической красоты? Почему не на половые предпочтения, не на выбор партнера для брака? Результаты этого выбора усиливались наследованием" (101; 398).

Рипли не стал вдаваться в сложившийся в гетто «идеал физической красоты». Но Фишберг сделал это и пришел к интересному выводу: «Для строго ортодоксального восточноевропейского еврея сильный, мускулистый тип — это Исав. Идеалом любимого сына Исаака был на протяжении веков, до середины XIX в., „нежный юноша“ (39; 178) — тонкий, болезненный, худощавый, с тоской на лице, головастый, но совсем без мышц. Наоборот, — продолжает Фишберг, — в Западной Европе и в Америке существует теперь мощная тенденция противоположного свойства. Многие евреи гордятся тем, что выглядят не по-еврейски. Так что приходится признать, что у так называемого „еврейского“ облика нет блестящего будущего». (39;178)

И уж никакого будущего, добавим мы, у него нет среди молодых израильтян.

РЕЗЮМЕ

В первой части этой книги я попытался проследить историю Хазарской империи, пользуясь немногими существующими источниками.

Во второй части (главы V-VII) я собрал исторические свидетельства, указывающие на то, что большая часть восточного — а следовательно, и мирового — еврейства имеет хазарско-тюркское, а не семитское происхождение.

В последней, VIII главе я попытался показать, как антропологические данные дополняют исторические и опровергают вместе с тем распространенное представление, что еврейский народ ведет происхождение от библейского племени.

С антропологической точки зрения, существуют две группы фактов, не совместимых с этим представлением: большое разнообразие физических характеристик евреев и их сходство с неевреями, среди которых они живут. То и другое подтверждается статистикой роста, формы черепа, групп крови, цвета глаз и волос и др. Какой из этих антропологических критериев ни выбрать на роль индикатора, проявится больше сходства между евреями и нееврейским доминирующим этносом, чем между евреями из разных стран. В качестве символа этой ситуации я предложил формулы:

1. Gа-Iа ‹Gа-Iв

2. Gа-Iв " Iа-Iв

Очевидным биологическим объяснением обоих явлений служит смешение национальностей, принимавшее в разных исторических ситуациях различные формы межнациональные браки, широкомасштабное обращение, изнасилование как неизменное (узаконенное или не наталкивающееся на сопротивление властей) сопутствие войн и погромов.

Мнение, что, невзирая на статистику, существует все же узнаваемый «еврейский» типаж, опирается, хотя и не полностью, на различные неверные представления. Оно игнорирует, к примеру, тот факт, что черты, воспринимаемые как типично еврейские при сопоставлении с северными народами, не считаются таковыми в Средиземноморье, не принимается во внимание влияние социальных условий на формирование физических черт и внешнего облика, наконец, путается биологическая и социальная наследственность.

Тем не менее, существует некий набор наследственных черт, характеризующих определенный тип современного еврея. В свете современной популяционной генетики это можно в значительной мере объяснить процессами, происходившими на протяжении нескольких веков в условиях изоляции гетто: инбридингом, случайным распространением генетических мутаций в популяции, селекцией. Последняя шла несколькими путями: здесь и естественный отбор (например, во время эпидемий), и половой отбор, и, что не так очевидно, сохранение свойств, помогающих выживанию в гетто.

Кроме того, социальная наследственность, передаваемая через воспитание в детстве, действовала как мощный формирующий — и деформирующий — фактор.

Все эти процессы участвовали в лепке «человека гетто». В период после гетто его черты подвержены размыванию. Что касается генетического состава и физического облика людей в период «до гетто», то об этом мы почти ничего не знаем. В этой книге проводится мысль, что этот первоначальный «человеческий материал» был преимущественно тюркского происхождения, с какими-то примесями древнепалестинской и иных составляющих. Невозможно судить, какие из так называемых типичных черт, вроде «еврейского носа», являются продуктом половой селекции в гетто, а какие — проявлением особенно стойкого «племенного» гена. Поскольку «крючковатый» нос часто встречается у кавказцев и редко — у семитов-бедуинов, у нас появляется еще одно указание на доминирующую роль «Тринадцатого колена» в биологической истории евреев.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение I. О НАПИСАНИИ

Одни и те же слова автор книги сознательно писал по-разному. Цитируя разные источники, он сохранял оригинальное написание имен собственных, в итоге один и тот же человек, город или племя могут быть по-разному названы в разных разделах. Отсюда «казары», «хазары», «хозары» и др.; Ибн Фадлан может превращаться в ибн-Фадлана, ал-Масуди — в Аль-Масуди. Что касается собственно авторского текста, то для него избрано написание имен собственных, на котором меньше всего спотыкался бы англоязычный читатель, не относящийся к профессионалам-востоковедам.

Вот характерный пример. Т.Е. Лоуренс, будучи блестящим ориенталистом, в орфографии был так же небрежен, как в обращении с турецкими гарнизонами. Его брат, А. Лоуренс, объяснял в своем предисловии к «Семи столпам мудрости»:

«Написание арабских имен сильно варьирует в разных изданиях, и я ничего здесь не менял. В арабском языке всего три гласных буквы, а для некоторых согласных нет английских эквивалентов. В последние годы востоковеды избирают какой-то один из разнообразных значков, обозначающих буквы и гласные арабского алфавита, так что Мохаммед становится у них Мухаммадом, муэдзин му-эдхдхином, Коран Ку-раном. Этот метод хорош для тех, кто знает, о чем речь, однако в этой книге применяется старое написание, которое ближе всего к обычному английскому».

Далее идет список издательских вопросов к написанию и ответы на них Т.Е. Лоуренса, например:

Вопрос: "Лист гранок 20. Нури, эмир Рувалла, принадлежит к «семье вождей Руалла». На листе 23: «конь Руаллы», на листе 38: «Убил одного Руэлли». На всех остальных листах «Руалла».

Ответ: "Надо было еще использовать варианты «Рувала» и «Руала».

Вопрос. "Лист 47. Верблюдица Джеда, названа на листе 40 «Джедах».

Ответ: «Роскошное животное!»

Вопрос: «Лист 78. Шериф Абд эль Майин с листа 68 становится эль Маином, эль Майеном, эль Муеном, эль Майном, эль Мьеном».

Ответ: «Удачно получилось, не правда ли?»

Если настолько трудно транскрибировать современный арабский язык, то до чего же возрастет трудность, когда приходится разбираться со средневековыми текстами, испорченными небрежными переписчиками. Первый английский перевод «Эбн Хаукаля» (или Ибн Хаукаля) был опубликован в 1800 г. сэром Уильямом Оусли [206]. Вот какой крик души содержится в предисловии, написанном этим видным востоковедом:

"На трудности, проистекающие из неправильного сочетания букв, путаницы слов и полного отсутствия в некоторых строках диакритических знаков, я жаловаться не стану, ибо привычка и внимательность позволяют их преодолевать, когда речь идет об общих описаниях; но когда сталкиваешься с именами людей и названиями мест, появляющимися впервые или даже неслыханных, то контекст не помогает дешифровке при отсутствии диакритических знаков; тут приходится либо догадываться, либо уповать на появление более читаемой рукописи…

Хотя самые крупные из знатоков древнееврейской, арабской и персидской литературы уже высказывались на эту тему, полезно, видимо, продемонстрировать на конкретном примере чрезвычайную важность этих диакритических знаков (часто опускаемых переписчиками).

Довольно будет одного примера. Предположим, что три буквы, образующие слово «Тибет», лишатся диакритических знаков. Первая буква превратится с прибавлением одной точки сверху в "Н", из-за двух точек — в "Т", из-за трех — в "С"; одна точка снизу — и это будет "Б", две — "И", три — "П". То же самое может случиться со второй и третьей буквами, превращаемыми точками в самые разные согласные" [207].

Приложение II. ОБ ИСТОЧНИКАХ

А) ДРЕВНИЕ ИСТОЧНИКИ

Наши знания о хазарской истории почерпнуты, в основном, из арабских, византийских, русских и еврейских источников, подтверждаемых материалами персидского, сирийского, армянского, грузинского и турецкого происхождения. Мои комментарии относятся только к главным из них.


1. Арабские источники

«Ранние арабские историки отличаются от всех других уникальностью формы своих сочинений. О каждом событии рассказывается от лица очевидцев или современников, хотя стоит учитывать, что сведения передавались самому последнему из заказчиков по цепочке промежуточных звеньев, каждый из которых передавал оригинальный рассказ следующему. Часто один и тот же рассказ предлагается в двух или нескольких разнящихся видах, в зависимости от цепочки звеньев. Нередко одно и то же событие или важная подробность излагается по-разному, поскольку последний рассказчик получил сведения из нескольких источников, современных событию, но в разных манерах изложения. Пишущий старался соблюдать букву своих источников, так что поздний автор часто воспроизводил слово в слово первого рассказчика…»

Так два классических авторитета в этой области, Х. А. Р. Джибб и М. И. де Гуе, пишут в своей совместной статье об арабской историографии в ранних изданиях Британики (45; II; 195). Это объясняет колоссальные трудности, с которыми приходится сталкиваться, выявляя оригинальный источник, часто оказывающийся утраченным, путем разбора версий позднейших историков, компиляторов и плагиаторов. Поэтому часто оказывается невозможно датировать какой-то эпизод либо описание состояния дел в той или иной стране; а неопределенность датировки может приводить к погрешностям порядка целого столетия, когда автор ведет рассказ в настоящем времени, не оговаривая, что цитирует некий источник давно прошедших времен. Добавьте к этому трудности при идентификации лиц, племен и мест, вызванные неразберихой в написании и прихотями переписчиков. В итоге получается головоломка, где половина элементов вообще отсутствует, зато есть масса лишнего, а истинная картина представлена только в самых общих чертах.

Главные арабские отзывы о Хазарии, чаще всего цитируемые на страницах книги, принадлежат перу Ибн Фадлана, Истахри, Ибн Хаукаля и ал-Масуди. Однако лишь немногие из них можно считать «первичными» источниками, такими, как рассказ Ибн Фадлана о пережитом им самим. Например, Ибн Хаукаль писал примерно в 977 г., опираясь почти всецело на Истахри, писавшего примерно в 932 г., а тот, как считают, полагался на утраченный труд географа ал-Балхи, писавшего примерно в 921 г…

О жизни этих знатоков и уровне их знаний известно чрезвычайно мало. Легче всего представить себе Ибн Фадлана — дипломата и острого наблюдателя. Однако если продвигаться за пределы Х века, то можно наблюдать следующие стадии эволюции молодой науки — историографии. Ал-Балхи, первый в цепочке, положил начало классической школе арабской географии, в которой главный упор делается на карту, тогда как описание вторично. Истахри сделал шаг вперед, перенеся ударение с карты на текст. (О его жизни ничего не известно; то, что дошло из написанного им до наших дней, представляет собой, видимо, лишь современный вариант более крупного труда.) Ибн Хаукаль (о котором мы знаем лишь то, что он был странствующим купцом и миссионером) сделал уже не шаг, а настоящий рывок вперед: его текст не является более комментарием к картам (как у ал-Балхи и отчасти еще у Истахри), а становится самостоятельным описанием.

Наконец, с Йакутом (1179-1229) мы вступаем, спустя два столетия, в век компиляторов и энциклопедистов. О нем мы уже знаем по крайней мере, что родился он в Греции, ребенком был продан на невольничьем рынке Багдада купцу, который хорошо с ним обращался и использовал в роли коммивояжера. После своего освобождения он стал бродящим книготорговцем и в конце концов осел в Мосуле, где написал свою великую энциклопедию по географии и истории. В этом крупном труде присутствуют рассказы о хазарах Истахри и Ибн Фадлана. Увы, Йакут ошибочно вложил рассказ Истахри в уста Ибн Фадлана. Поскольку два рассказа не совпадают друг с другом в важных пунктах, их слияние в одно целое привело к абсурдным утверждениям, отчасти дискредитировавшим Ибн Фадлана в глазах современных историков.

Однако события приняли иной поворот с обнаружением полного текста отчета Ибн Фадлана в древней рукописи, найденной в персидском городе Мешхеде. Открытие, сделанное в 1923 г. д-ром Зеки Валиди Тоганом (подробности о нем ниже), произвело сенсацию среди востоковедов. Оно не только подтвердило подлинность тех отрывков рассказа Ибн Фадлана о хазарах, которые цитировал Йакут, но и позволило ознакомиться с ранее неведомыми отрывками, опущенными Йакутом. Более того, после путаницы, созданной Йакутом, Ибн Фадлан, Истахри и Ибн Хаукаль были признаны независимыми источниками, подтверждающими друг друга [208].

Ценность представляют также рассказы Ибн Русте, ал-Бекри и Гардизи, которых я цитировал нечасто, поскольку их содержание в основных чертах соответствует содержанию главных источников.

Другой, независимый, видимо, источник — это ал-Масуди (умер примерно в 956 г.), известный как «арабский Геродот». Он был неутомимым путешественником, обладал ненасытным любопытством, однако у современных арабистов к нему предвзятое отношение. Так, «Энциклопедия ислама» утверждает, что его путешествия были вызваны «сильной жаждой знаний. Однако она была поверхностной и неглубокой. Он никогда не докапывался до первоначальных источников, довольствуясь поверхностными запросами, и некритично принимал басни и легенды».

Впрочем, то же самое можно сказать о любом средневековом историографе, что христианском, что арабском.


2. Византийские источники

Среди византийских источников ценнейшим является труд Константина VII Багрянородного «Об управлении империей», созданный примерно в 950 г. Ценность его проистекает не только из содержащейся в нем информации о хазарах (в особенности об их отношениях с венграми), но и из сведений о русах и населении северных степей.

Константин (904-959 гг.), император-ученый, был завораживающей личностью. Неслучайно Арнольд Тойнби признался, что тот «завоевал его сердце» (114; 24): это была любовная связь с прошлым, начавшаяся еще в студенческие годы. В конце концов она произвела на свет монументальное исследование Тойнби «Константин Багрянородный и его мир», изданный в 1973 г., когда его автору уже исполнилось 84 года. Как следует из заглавия, акцент делается как на жизни и деяниях Константина, так и на тех особенностях мира, в котором жили как сам Константин, так и хазары.

Тем не менее, восхищенное отношение к Константину не помешало Тойнби заметить его недостатки как ученого: «Сведения, собранные в сочинении „Об управлении империей“, были почерпнуты в разное время из разных источников, а сам труд — это не исследование, автор которого переработал бы и по-своему расположил бы материал, а собрание текстов, подвернутых самой зачаточной редакции» (114; 46). И дальше «Трактаты „Об управлении империей“ и „О церемониях“ в том виде, в котором Константин представил их на суд потомков, покажутся читателям прискорбно невразумительными» (114; 602). (Сам Константин питал трогательную убежденность, что его сочинение «О церемониях» — это «настоящий шедевр» и «памятник истинной учености, плод любви» (114; 602)). Ранее схожую критику высказывали Бьюри (22; 570-571) и Маккартни, пытавшийся найти логику в противоречивых утверждениях Константина о миграциях мадьяр:

«…Неплохо бы помнить о содержании трактата „Об управлении империей“ — этого собрания записей самого разного происхождения, часто повторяющих одна другую, часто противоречивых и объединенных вопреки требованиям элементарного редактирования» (78; 98).

Но не стоит выплескивать вместе с водой и ребенка, что порой делают ученые мужи. Константин обладал уникальной среди историков привилегией — изучать архивы своей империи и получать доклады из первых рук, от своих чиновников и посланцев, отправленных в заграничные миссии. При осторожном обращении и привлечении других источников, это сочинение высвечивает многие обстоятельства той темной эпохи.


3. Русские источники

Помимо устного фольклора, легенд и песен (например, «Слова о полку Игореве») самым ранним русским письменным источником является «Повесть временных лет», ссылаясь на которую, разные авторы называют ее по-своему. «Древнерусской хроникой», «Псевдо-Нестором», «Книгой Анналов». На самом деле это — составленная в первой половине XII века компиляция более ранних повестей, относящихся к началу XI в., с вкраплениями еще более ранних преданий и записей. Поэтому, как считает Вернадский (116; 178), она может «содержать фрагменты доподлинной информации даже по периоду с VII по Х век» — эпохе, жизненно важной для хазарской истории. Главным составителем и редактором был, вероятно, ученый монах Нестор (род. в 1065 г.) из Киево-Печерского монастыря, хотя не все специалисты согласны с его авторством (отсюда «Псевдо-Нестор»). Если не вдаваться в проблему авторства, то «Повесть временных лет» — бесценный (хотя и не безупречный) путеводитель по соответствующему периоду. К сожалению, она не идет дальше 1112 г., когда как раз началось загадочное исчезновение хазар.

О еврейских средневековых источниках по Хазарии речь пойдет в Приложении III.


В) СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Было бы бесцеремонностью высказывать собственное мнение о достоинствах уважаемых историков, чьи труды я цитировал, — таких, как Тойнби или Бьюри, Вернадский, Барон, Маккартни и другие, — занимавшихся различными аспектами хазарской истории. Последующие замечания относятся к авторам, чьи сочинения имеют ключевую важность для поднятой проблемы, однако сами авторы известны только специально интересующимся этой проблемой читателям.

Наиболее выдающиеся среди них — покойный профессор Пауль Эрик Кале и его бывший ученик Дуглас Мортон Данлоп, на момент написания книги — профессор истории средневековой Европы в Колумбийском университете.

Пауль Эрик Кале (1875-1965) был одним из ведущих европейских востоковедов. Он родился в Восточной Пруссии, стал лютеранским пастором и прослужил 6 лет в этом качестве в Каире. Впоследствии он преподавал в разных университетах Германии и в 1923 г. стал руководителем знаменитого Восточного семинара в Боннском университете — международного научного центра, привлекавшего востоковедов всего мира. «Не вызывает сомнений, — писал Кале (65), — что международный характер семинара, его сотрудники, ученые и гости представляли собой наилучшую защиту от нацистского влияния и помогли нам спокойно продолжать нашу работу на протяжении шести лет в нацистской Германии. Несколько лет я был единственным в Германии профессором, имевшим в ассистентах еврея, польского раввина».

Неудивительно, что Кале, невзирая на его безупречное арийское происхождение, в 1938 г. принудили к эмиграции. Он обосновался в Оксфорде, где получил еще две докторские степени (по философии и по теологии). В 1963 г. он вернулся в свой любимый Бонн, где и скончался в 1965 г. В каталоге Британского музея числится двадцать семь его трудов, в том числе «Каирская Гениза» и «Изучение Свитков Мертвого Моря».

До войны среди студентов Кале в Бонне фигурировал молодой востоковед Д. М. Данлоп.

Кале глубоко Интересовался хазарской историей. Когда в 1937 г. бельгийский историк Анри Грегуар опубликовал статью, ставившую под сомнение достоверность «Хазарской переписки»(49; 225-266), Кале подверг его критике: «Я указал Грегуару на несколько пунктов, по которым его мнение ошибочно, и имел возможность обсудить с ним все вопросы, когда он побывал у меня в Бонне в декабре 1937 г. Мы задумали крупную совместную публикацию, однако политические события помешали осуществлению проекта. Тогда я предложил взяться за эту работу бывшему своему боннскому ученику Д. М. Данлопу. Этот исследователь мог работать и с древнееврейскими, и с арабскими источниками, знал многие другие языки и обладал необходимой квалификацией для решения столь сложной задачи» (66; 33). Результатом стала «История иудеев-хазар», вышедшая в 1954 г. в издательстве Принстонского университета. Помимо того, что эта книга является бесценным собранием сведений по истории хазар, она приводит также новые доказательства подлинности «Переписки» (см. Приложение III), полностью одобренные Кале (66). Между прочим, профессор Данлоп (род. в 1909 г.) — сын шотландского теолога; в справочника «Who Is Who» названы его хобби: «прогулки по холмам и история Шотландии». Таким образом, двумя главными апологетами хазарского иудаизма стали добросовестные протестанты-северяне.

Другим учеником Кале, человеком с совершенно иными корнями, был Ахмед Зеки Валиди Тоган, обнаруживший в Мешхеде рукопись с путевыми записками Ибн Фадлана о путешествии вокруг пределов Хазарии. Чтобы представить себе эту живописную личность, лучше процитировать воспоминания самого Кале (65; 28):

«…К [боннскому] семинару принадлежали видные востоковеды. Среди них я могу упомянуть д-ра Зеки Валиди, протеже сэра Оурэла Штейна, башкира, учившегося в Казанском университете и занимавшегося научной работой в петербургской Академии наук еще до Первой мировой войны. Во время войны и после нее он был лидером Башкирского войска [союзного большевикам], во многом им и созданного. Он состоял в российской Думе и некоторое время входил в „Комитет Шести“ вместе с Лениным, Сталиным и Троцким. Позднее он вступил в конфликт с большевиками и сбежал в Персию. В качестве специалиста-тюрколога — башкирский язык относится к тюркским языкам — он стал в 1924 г., при Мустафе Кемале, советником министерства образования в Анкаре, позже — профессором турецкого языка в Стамбульском университете. Когда спустя 7 лет от его и от других стамбульских профессоров потребовали, чтобы они учили своих студентов, будто вся мировая цивилизация происходит от тюрок, он подал в отставку, переехал в Вену и занялся изучением средневековой истории под руководством профессора Допша. Через два года он блестяще защитил докторскую диссертацию по теме: „Путешествие Ибн-Фадлана к северным болгарам, тюркам и хазарам“, арабский текст которого сам обнаружил в Мешхеде. Позднее я опубликовал его книгу в журнале „Материалы по Ближнему Востоку“. Я вызвал его из Вены в Бонн на должность лектора, а позже — почетного профессора. Это был настоящий ученый, человек обширной эрудиции, всегда готовый учиться, сотрудничество с которым всегда было очень плодотворным. В 1938 г. он вернулся в Турцию и снова стал профессором-тюркологом в Стамбульском университете».

Примечательной фигурой, но в другом отношении, был и Гуго Фрейхерр фон Кучера (1847-1910), один из первых сторонников теории хазарского происхождения восточного еврейства. Сын высокопоставленного австрийского государственного служащего, он готовился к дипломатической карьере и учился в Академии востоковедения в Вене, где стал сильным лингвистом, овладев в совершенстве турецким, арабским, персидским и другими восточными языками. После службы атташе в посольстве Австро-Венгрии в Константинополе стал в 1882 г. директором сараевской администрации провинций Боснии-Герцоговины, незадолго до этого оккупированных Австро-Венгрией. Знание восточного образа жизни сделало его популярным у боснийских мусульман и способствовало умиротворению (увы, неполному) провинции. Ему был пожалован баронский титул и другие награды.

После ухода в отставку в 1909 г. он посвятил себя главному увлечению всей своей жизни — изучению связи между европейским еврейством и хазарами. Еще молодым человеком он обратил внимание на различия между сефардами и ашкеназами в Турции и на Балканах, исследование старинных источников по истории хазар привело его к убеждению, что в них и кроется ответ на занимающий его вопрос. Он был историком-любителем, зато лингвистом-профессионалом и человеком огромной эрудиции; вряд ли в его книге пропущен хотя бы один арабский источник, ставший известным до 1910 г. К несчастью, он умер, не успев подготовить библиографию и ссылочный аппарат к своему труду; книга «Хазары — историческое исследование» была издана в 1910 г. уже после его смерти. За первым изданием вскоре последовало второе, тем не менее, книга редко упоминается историками.

Абрахам Н. Поляк родился в Киеве в 1910 г. и в 1923 г. прибыл с родителями в Палестину. Заведовал кафедрой средневековой еврейской истории Тель-Авивского университета, автор множества трудов на иврите, в их числе «История арабов», «Феодализм в Египте 1250-1900 гг.», «Израильская геополитика и Ближний Восток» и др. Его статья на иврите «Обращение хазар в иудаизм» появилась в 1941 г. в журнале «Сион» и вызвала противоречивые отклики; реакция на его книгу «Хазария» была еще более неоднозначной. Книга была издана в Тель-Авиве в 1944 г. (на иврите) и была встречена враждебно, что отчасти понятно, так как в ней увидели попытку опровергнуть священную традицию вести происхождение современного еврейства от библейского племени. В «Еврейской энциклопедии» 1971-1972 гг. издания имя А. Н. Поляка не упоминается.

Напротив, Матиас Мизес, чьи высказывания о происхождении восточного еврейства и языка идиш я цитировал, пользуется уважением в научных кругах. Он родился в 1885 г. в Галиции, изучал лингвистику и стал пионером филологии идиш (хотя писал, главным образом, по-немецки, по-польски и на иврите). Он был выдающимся участником первой конференции по языку идиш в Черновцах в 1908 г., а две его книги — «О причинах возникновения еврейских диалектов» (1915 г.) и «Язык идиш» (1924 г.) — считаются классикой по этой тематике.

Мизес провел последние годы жизни в Кракове, откуда и был отправлен в Освенцим. Ему повезло — он умер в пути.

Приложение III. «ХАЗАРСКАЯ ПЕРЕПИСКА»

1

Обмен письмами между испанским государственным деятелем Хасдаем ибн Шафрутом и хазарским каганом Иосифом давно завораживает историков. Конечно, как писал Данлоп, «значение Хазарской переписки может оказаться преувеличенным. Ныне уже можно реконструировать хазарскую историю в некоторых подробностях, не прибегая к письмам Хасдая и Иосифа» (37; 125). Тем не менее, читателю, наверное, любопытно узнать в общих чертах, что известно об истории этих документов.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21