Северный цветок

Я уже успел прозондировать почву. В свое время, очень недавно, я послал официальный рапорт о создавшемся положении вещей, сообщил о комплоте и заручился обещанием, что специальный полицейский комиссар займется следствием. Но до того, как это следствие кончится или даже начнется, наши враги попытаются нанести нам сокрушительный удар. У нас нет времени ждать результатов следствия. В данную минуту мы должны всецело заняться вопросом нашей собственной безопасности. А для этого мы сами должны начать!

— А если мы проиграем кампанию?

Брокау развел руками и очень выразительно вздернул плечи.

— Трудно даже учесть моральный эффект такого поражения! — ответил он. — Это докажет только, что против нас восстал весь север, который не желает знать нас, который возмущен нашей работой, и т. д. Словом, правительство получит все данные для того, чтобы выкинуть нас отсюда в кратчайший срок. Мы будем разорены вконец. Что же касается наших акционеров, то они не получат ни ломаного гроша. Бедняки потеряют последнее.

Это было тяжелее всего для Филиппа, который никак не мог примириться с таким прискорбным фактом.

В такие минуты он не мог оставаться спокойным. Он поднялся с кресла и начал взволнованно ходить взад и вперед.

Он находился в нерешительности. Нарушить ли слово, данное Грегсону и рассказать ли Брокау о письме на имя лорда Фитцхьюга? Хотя, с другой стороны, какую пользу это может принести? Брокау отдавал себе полный и ясный отчет о положении. Каким-то неведомым путем он узнал, что враги готовятся нанести ужасный и немедленный удар, и сообщение о письме никакой особенной пользы не может принести. А между тем временное молчание даст ему возможность сдержать слово и выждать день-другой.

В продолжение двух часов Брокау и Филипп оставались одни в комнате, причем никто не мешал им. За это время они детально разработали план действий. На следующее утро Филипп должен был отправиться на Слепое Индейское озеро и приготовить все для предстоящего боя. Было решено, что Брокау присоединится к нему через несколько дней.

Казалось, тяжелая гора спала с плеч Филиппа, когда он расстался со стариком.

За последние несколько часов он изменился так, что Грегсон мог бы сразу увидеть в нем того борца, каковым всегда его считал. Мучительные месяцы подлой дипломатии, политических интриг, гнусных подвохов и бесчестных финансовых плутней, в которых он играл роль немой машины, — прошли. Теперь он взял руль в свои руки, и сам Брокау признал свою слабость.

Он широко раскрыл дверь, желая посвятить Грегсона в свои замыслы и поделиться с ним своим энтузиазмом. Но художника не оказалось дома. Филипп обратил внимание на то, что патронташ и револьвер, которые всегда лежали на койке Грегсона, исчезли. Обычно, входя в хижину, Филипп первым делом смотрел на эскиз Айлин Брокау, который, казалось, обладал особой колдовской силой. Он и теперь хотел сделать это, но эскиза на стене уже не было.

Он снял пальто и шапку, набил трубку и начал собирать свой весьма скудный багаж. К полудню он был совершенно готов, а Грегсон все еще не вернулся домой. Тогда Филипп сварил себе кофе, выпил его и стал терпеливо поджидать приятеля.

В пять часов дня ему предстояло ужинать с Брокау и фактором. Айлин через своего отца просила его прийти к ней, в ее большую, комфортабельно обставленную комнату, за час-другой до ужина. Филипп прождал до четырех часов дня, затем оставил коротенькую записку Грегсону и ушел.

В лесу уже начали сгущаться сумерки. С вершины холма Филипп уловил последние пурпурные лучи солнца, умиравшего на юго-западе.

Впрочем, молодой человек был занят совсем другим. Он думал только о том, что через несколько часов увидит во тьме ночной Жанну. Но до блаженного часа ему предстояло еще встретиться с Айлин, и он поспешил к ней.

Его пульс учащенно и тревожно бился, когда он миновал постройки старого форта, затем древнее, идиллическое кладбище и вошел в Черчилл. В передних комнатах факторского дома он никого не встретил. Дверь в комнату Айлин была полуоткрыта. В камине горел огонь. Филипп тотчас же заметил Айлин, которая сидела перед огнем и широко улыбнулась ему, как только он вошел в комнату.

Он закрыл за собой дверь и, повернувшись, увидел, что Айлин торопливо поднялась с места и радушно протянула ему обе руки. Очевидно, только для него она оделась так, как и в ту ночь, на балу. В причудливых отблесках огня ее прелестные руки и плечи казались таким чудом, которое природа могла создать только в исключительные моменты вдохновения. Золотым каскадом струились волосы вдоль ее плеч, а русалочьи глаза колдовали и манили, как всегда. Едва только он сделал первый шаг по направлению к ней, как почувствовал нежнейший аромат гелиотропа, — тот самый аромат, который преследовал его на балу, а затем ночью на скале, где он поднял платочек в виде сердца и кружевную ленту, скреплявшую волосы Жанны.

Айлин подошла совсем близко к нему.

— Филипп! — воскликнула она. — Теперь вы рады видеть меня?

ГЛАВА IX

Ее голос нарушил колдовское настроение, в котором, казалось, находился молодой человек.

— Да, я рад видеть вас! — почти крикнул он, схватив ее за обе руки. — Но мне сейчас кажется, будто бы я только что проснулся. Все это так удивительно, почти нереально. Неужели вы — та самая Айлин, которая всегда дрожала, когда я начинал рассказывать о джунглях и диких зверях, и которая неудержимо смеялась над моими уверениями, что я предпочитаю спать на вольном воздухе, на негостеприимных горных дорогах, чем в своей уютной спальне, дома. Я требую самого обстоятельного объяснения. Это такая изумительная перемена, что я просто…

— Вы правы, Филипп! — ответила она. — Тут, действительно, произошла большая перемена. Но сядьте и выслушайте меня внимательно.

Она присела на низенький стул, стоявший у ног Филиппа, и подперла подбородок своими прекрасными руками.

— Вы, вероятно, помните, когда-то неоднократно говаривали мне, что девушки, подобные мне, не. живут, а, как бабочки, бесполезно порхают над жизнью. Вы утверждали, что такие девушки, как я, не понимают настоящей жизни, не чувствуют ее, не воспринимают всей ее прелести до тех пор, пока самым тесным образом не соприкоснутся с природой. Вы помните ваши слова? Тогда, 'помнится, я бесновалась, слушая вас, и считала вас самым непочтительным и невоспитанным мужчиной на свете. Но, тем не менее, как я ни старалась, я не могла выбросить из головы все то, что вы говорили мне. Это меня еще больше злило.

Она помолчала и прибавила:

— Я решила проверить правильность ваших слов!

— И довольны?

Он задал этот вопрос в состоянии крайнего возбуждения.

— Да!

Она пристально глядела на него, и ее серые прекрасные глаза действовали на него, как никогда до сих пор. Ему казалось, что такой красивой она никогда еще не представлялась его восхищенному взору. Может быть, яркий огонь и его малиновые отблески придавали такой богатый оттенок ее коже? Может быть, волшебная светотень так углубила ее глаза? Могучий импульс, овладевший всем его существом, лишал возможности немедленно, тут же на месте собраться с мыслями и словами.

Вот почему он не сразу заговорил:

— Да, видно по вас, что вы сделали интересную попытку. Ваше лицо определенно говорит об этом. Этот опыт должен был потребовать от вас нескольких недель!

Ее глаза засверкали, а лицо еще больше зарделось.

— Да! — воскликнула она. — Я потратила на этот эксперимент почти пол-лета и проделала его в нашем коттедже на озере!

— Я не говорю сейчас о вашем загаре! — заявил он, потрясенный новым открытием, которое он сейчас сделал. — Это — ветер! Это — вольный воздух! Это — дым костров! Это — бальзамический эликсир сосен и северных кедров! Вот что я сейчас вижу в ваших глазах! Если только эту волшебную перемену в вас не произвел насмешник-огонь!

— Отчасти и огонь, — ответила она. — А все остальное сделали: ветер, воздух, море и ледяные горы! Ах, моментами мне кажется, что все мое лицо утыкано иголками, — так оно горит!

Она начала обеими руками растирать лицо, а затем одну из них протянула Филиппу.

— Нет! — воскликнула она. — Вы только взгляните на мои руки! Во что они превратились! За все время, что я находилась на пароходе, я ни разу не надела перчаток! Я, в своем роде, большая энтузиастка и люблю кончать то дело, за которое берусь. Ну, а теперь, после того, как вы видели мои руки, согласны ли вы, чтобы я вместе с вами отправилась в бой и дралась бок о бок с вами? Что вы, мистер Филипп, имеете возразить против моего предложения?

В ее словах чувствовалась известная легкость, чего никоим образом нельзя было сказать о самом голосе. Чувствовалось, что она с чисто детским нетерпением ждет ответа. Но Филипп не мог еще дать себе полный отчет в том, что с ней происходит. Ему почудилось, что раз или два ее голос дрогнул от сильнейшего возбуждения.

— Вы действительно думаете принять участие в этом деле? — крикнул он, не зная, как иначе выразить свое волнение. — Должен ли я серьезно отнестись к вашим словам?

— Да! — воскликнула она, отодвигая свой стул подальше от неистового пламени в камине. — Да, вполне серьезно!

Ее лицо теперь утопало в тени, и она не глядела на Филиппа.

— Я полюбила приключения! — продолжала она почти спокойным голосом. — Я жажду их. Интересно то, что они начались чуть ли не с первой минуты моего прибытия на берег. Вы, вероятно, обратили внимание на девушку, которая вообразила, очевидно, что мы знакомы с ней…

Она внезапно оборвала свои слова. Яркое пламя озарило ее глаза, которые пристально смотрели на Филиппа.

— Да, я видел, как она подбежала к вам и пыталась заговорить! — ответил Уайтмор, чувствуя, как сильно забилось его сердце.

Он подался еще ближе к Айлин, желая как можно глубже заглянуть в ее глаза.

— Вы знаете ее? — спросила она.

— Я видел ее только дважды в моей жизни, и один единственный раз до того, как она пыталась заговорить с вами!

— Если я еще раз повстречаюсь с ней, я обязательно извинюсь! — сказала мисс Брокау. — Она, очевидно, ошиблась, но я была страшно поражена. Когда она так стремительно бросилась ко мне, почти молитвенно протянула руки, я в первую минуту подумала, что это — нищенка!

— Нищенка? — взволнованно воскликнул Филипп. — Нищенка?!

Он разразился неистовым смехом и для того, чтобы скрыть свое волнение, наклонился поближе к огню и подбросил еще одно березовое полено.

— У нас тут нет нищих! — решительно заявил он.

В эту минуту позади него раскрылась дверь, и в комнату вошел Брокау, за которым следовал фактор. У Филиппа было багровое лицо, когда он поздоровался с вошедшими. В продолжение получаса он проклинал себя за то, что не так прозорлив и мудр, как Грегсон. Он понимал, что с Айлин Брокау произошла большая перемена, но не допускал мысли, что эту перемену произвела только природа, как старалась убедить его сама девушка. Во время ужина он старался как можно тщательнее присмотреться к ней. Она определенно нервничала. Он несколько раз обратил внимание на то, что она искала глазами взор отца и что в глазах этих все время стоял вопрос.

Неужели же она решила сопровождать отца только потому, что он — Филипп Уайтмор — проживал здесь, на севере?

От этой мысли легкий румянец выступил у него на лице, и ему сделалось еще более неловко, когда он почувствовал пристальный взгляд Айлин. Он искренне обрадовался, когда ужин кончился, и мужчины закурили сигары. Айлин заявила, что уходит к себе. Он почтительно распахнул перед ней двери и сказал, что, вероятно, раньше чем завтра они не увидятся, так как вечером у него деловое свидание. Она протянула ему руку и на мгновение он почувствовал, что пальцы девушки буквально впились в его ладонь.

— Спокойной ночи! — прошептала она.

— Спокойной ночи!

Она наполовину высвободила свою руку и вдруг в упор посмотрела в его глаза. Ее взор был тих и спокоен, но в голосе чувствовалась явная судорога, когда она так подалась вперед, что почти коснулась грудью Филиппа, и сказала:

— Я постараюсь быть так можно лучше… во всех отношениях… для всех людей, если только вам удастся убедить отца подольше остаться в Черчилле!

Она не дождалась ответа и стремительно удалилась в свою комнату. С минуту Филипп смущенно смотрел ей вслед. Затем сделал шаг вперед, словно желая нагнать и остановить ее, но внутренний импульс отбросил его назад и заставил вернуться к мистеру Брокау, который остался с фактором.

Он взглянул на часы, которые показывали семь. В половине восьмого он попрощался с хозяевами, закурил свежую сигару и вышел. Для встречи с Жанной и Пьером было еще рано — поэтому он медленно побрел по берегу, по направлению к условленному месту. Тем не менее, за час до назначенного срока он подошел к скале и уселся на ней лицом к морю.

Вдруг у подножия скалы, на которой сидел Филипп, послышалось слабое шлепанье весел, и через несколько секунд Уайтмор увидел, как из мрака вынырнула большая лодка.

Филипп разглядел в лодке четыре фигуры. Трое гребли, а четвертый сидел совершенно неподвижно на носу. Лодка быстро пронеслась мимо него и вскоре снова скрылась в тени скалы. По совсем легкой ряби, оставленной лодкой, Филипп определил, что находившиеся в ней делали все от них зависящее для того, чтобы ускользнуть от чьего-либо внимания. Они попали в полосу света только потому, что никак иначе не могли добраться до места своего назначения, но кромешная тьма тотчас же снова поглотила их, и только едва слышные звуки, производимые веслами, выдавали их присутствие.

При других условиях он не обратил бы внимания на случайно прошедшую лодку, но в настоящее время этот факт определенно обеспокоил его. По тому, как лодка осторожно пробиралась в тени, по необычайному молчанию, царившему среди четверых человек, и по твердому намерению держаться все время близ скалы, Филипп понял, что он является невольным и непрошенным свидетелем чего-то не совсем обычного. Не имеет ли этот инцидент какого-нибудь отношения к Жанне и Пьеру?

Он ждал до тех пор, пока не услышал, как его карманные часы пробили половину. Тогда он начал неторопливо передвигаться в северном направлении, вполне уверенный в том, что Жанна и Пьер придут именно оттуда. При таких условиях он никоим образом не мог пропустить их. Обутый в мокасины, он пробирался вперед абсолютно без шума, стараясь все время держаться как можно ближе к краю скалы, откуда он мог видеть весь залив. На расстоянии двухсот или трехсот ярдов начиналась плотина, которая на милю или больше тянулась, как ровное серебряное полотно. Филипп до боли напрягал зрение, желая разглядеть лодку, но не мог открыть ни малейшего ее признака.

Не спускаясь со скалистого кряжа, он прошел вперед около четверти мили, затем вернулся. Уже было девять часов вечера. С этой минуты он мог уже ожидать тех, кто назначил ему свидание. Он возобновил свои тщательные поиски, и с каждой минутой его нервное настроение усиливалось.

«А что будет, если Жанна не сдержит слово? Что, если она не явится сюда?» От одной мысли у него больно заныло сердце. До сих пор он ни разу не подумал о том, что девушка, которую он, в конце концов, абсолютно не знал, может обмануть его. Вера в Жанну, которую он видел всего дважды в жизни, была безгранична.

Во второй и третий раз он прошел четверть мили вперед и вернулся на прежнее место. Снова прозвонили его карманные часы, и он понял, что подходят последние минуты, назначенные для свидания.

Он в последний раз совершил свой обход, пристальнее прежнего вглядываясь в белое безмолвие, окружавшее его со всех сторон.

Вдруг ветер принес какой-то новый звук, который пришел снизу, с подножья скалы. Тотчас же раздался второй звук, в котором уже легко было определить женский крик, заглушенный шумом моря и свистом ветра в ветвях.

На одну минуту Филипп остановился в позе полной беспомощности, не зная, куда двинуться и что делать. Он подался в сторону звуков, стал напряженно прислушиваться и тотчас же уловил третий крик, полный отчаяния и мольбы о помощи. Ответив криком, он, как быстроногая лань, понесся вдоль края скалы. Его звала Жанна: он нисколько не сомневался в этом! Кто еще, кроме Жанны, мог попасть сюда ночью? Только Жанна и Пьер!

Стремительно несясь вперед, он прислушивался к малейшему шороху, но ничего больше уже не слышал. Наконец, он остановился, перевел дыхание и набрал полной грудью воздух для того, чтобы крикнуть и дать знать о своем присутствии.

Он снова уловил прежние звуки. Несмотря на то, что его сердце отчаянно колотилось и от усиленного дыхания стоял шум в ушах, он понимал, что эти звуки не имеют ничего общего ни с шумом волн, ни с дуновением ветра. Он опять побежал вперед и вдруг почувствовал, что скала будто бы разверзается под ногами. Он вовремя остановил свой стремительный бег и очутился у громадной расщелины, по другую сторону которой увидел весьма странную картину.

Залитый алмазным лунным светом, спиной к скале, с рапирой в руке, Пьер отбивался от троих человек, нападавших на него со всех сторон. Эта ужасная сцена длилась не больше минуты. Неизвестные подошли настолько близко к полукровке, что почти закрыли его тонкое, гибкое тело, но вдруг поверх сдавленных криков, глухих ударов и острого звона рапиры разнесся призывный голос.

— Ради самого бога, мсье, помогите мне!

Очевидно, Пьер заметил, что Филипп побежал к нему вдоль края расщелины, потому что тотчас же снова закричал:

— Стреляйте, мсье! Стреляйте немедленно! Через минуту уже будет поздно!

Филипп выхватил из-за пояса свой тяжелый револьвер, но не выстрелил сразу, а стал выжидать подходящий момент. Боровшиеся люди так сцепились, что трудно было отличить друга от недруга, и он легко мог попасть в Пьера.

— Бегите, Пьер! — крикнул он. — Бегите, если можете, не теряйте ни секунды!

Он намеренно выстрелил поверх голов людей, копошившихся по ту сторону расщелины, и заметил, как Пьер, повинуясь его приказу, бросился в сторону, но в тот же миг раздался первый выстрел со стороны нападавших. Пуля пронеслась мимо ушей Филиппа, который услышал сейчас же второй выстрел и увидел, что Пьер, как мертвый, свалился на землю.

Прицелившись, Уайтмор выстрелил во второй, третий и четвертый раз, и один из троих людей, которые белыми, призрачными силуэтами карабкались вверх по скале, скатился вниз и упал таким же камнем, как и Пьер. Его товарищи остановились на миг, подхватили его под мышки и продолжали свой путь. Филипп выстрелил в последний раз, но промахнулся, и не успел он еще снова зарядить свой револьвер, как неизвестные скрылись за массивами скалы.

— Пьер! — закричал он. — О, Пьер Куше!

Ответа не последовало. Тогда он побежал по краю расщелины до тех пор, пока близ леса не увидел тропинки, по которой свободно мог спуститься вниз. Он так торопился, что упал, расцарапал себе руки, окровавил лоб, но, не теряя ни секунды, поднялся с места падения и стал озираться вокруг, желая определить направление, по которому следовало идти. Он хотел было закричать, увидя какую-то фигуру, поднявшуюся среди камней, но его волнение было столь велико, что оно лишило его голоса. Нечленораздельные звуки сорвались с его губ, когда он подошел к Пьеру.

Пьер собственными силами дотащился до скалы. Все лицо было залито кровью. В одной руке он держал жалкий остаток рапиры, которая была сломана до самой рукоятки. Его глаза горели лихорадочным, безумным огнем, и все лицо было сведено такими муками, что Филипп содрогнулся при взгляде на него.

— Это ничего, мсье, ничего! — простонал Пьер, уловив выражение глаз Филиппа. — Сейчас не надо обращать на меня никакого внимания! Не во мне дело, а в Жанне! Они унесли Жанну… унесли с собой.

Рапира выпала из его рук, и он, совершенно обессилев, прислонился к камню. Филипп опустился на колени и, вынув из кармана платок, начал вытирать кровь, выступившую на лице человека, которого он считал уже своим другом. В продолжение нескольких минут Пьер лежал, как мертвый.

— Что случилось, Пьер? — спросил Филипп. — Если можете, объясните мне толком. Вы говорите, что они унесли Жанну?

Пьер сделал попытку выпрямиться. Видно было, что ему стоит невероятных усилий преодолеть свою слабость и привести в порядок мысли.

— Выслушайте меня, мсье, — сравнительно спокойно произнес он. — Они напали на нас в то время, когда мы с Жанной отправлялись на свидание к вам. Их было четыре человека. Один из них уже умер. Остальные, захватив Жанну, бежали в лодке. Это для нее смерть… даже хуже, ужаснее, чем смерть…

Он весь скорчился от страданий, но хотел подняться на ноги и в тот же миг упал на землю с таким криком, что Филипп испугался за его жизнь.

— Пьер! — закричал он. — Я сейчас побегу за ними! Я сделаю все, что в моих силах. Я верну ее вам, клянусь, что верну!

Он хотел было подняться, но рука Пьера задержала его.

— Вы обещаете?

— Да!

— За ближайшей расщелиной находится лодка. Это — наша лодка. Они направились в Черчилл.

Его голос слабел с каждым словом. В судороге острого ужаса, боясь мучительного головокружения и потери зрения, он снова схватил руку Филиппа.

— Мсье, — хрипло прошептал он, — если вам удастся спасти ее, не привозите ее сюда! Уезжайте с ней в Божий Форт! Но не теряйте ни часа, ни минуты! Никому не доверяйте! Спрячьте Жанну, спрячьтесь сами. Боритесь, делайте все возможное, но не оставайтесь здесь, а уезжайте в Божий Форт. Вы это сделаете, мсье? Вы обещаете мне сделать это?

И с этими словами он упал навзничь. Филипп осторожно приподнял его и так примостил его голову к скале, что мог заглянуть в глаза, которые все еще были открыты и все, казалось, понимали.

— Да, Пьер, я все сделаю, что вы просите! Я обещаю вам. Я увезу ее в Божий Форт! И…

Какая-то тень пробежала в глазах Пьера. Он делал над собой последние усилия для того, чтобы понять слова Филиппа и удержать сознание, которое каждую минуту готово было покинуть его.

— Послушайте, Пьер! — страстно закричал Филипп. — Вы не умрете. Пуля только поверхностно задела вашу голову, и рана уже не кровоточит. Завтра вы должны во что бы то ни стало добраться в Черчилл и найти там человека по имени Грегсон. Это мы с ним вышли на пристань, когда прибыл пароход. Передайте ему, что случилась одна очень важная вещь, и что он должен всем сказать, что я отправился на промыслы. Он поймет, что это значит. Расскажите ему, расскажите ему…

Он хотел найти последние, самые важные слова для Грегсона. Пьер все еще слушал его, но уже лежал на земле с закрытыми глазами.

Филипп наклонился поближе к нему.

— Скажите ему, что я напал на след лорда Фитцхьюга! Скажите это ему!

Едва только он произнес последнюю фразу, как Пьер снова раскрыл глаза. Страшный крик сорвался с его губ, точно это имя привело в действие последний остаток его сил. Он вырвался из рук Филиппа, пытаясь что-то сказать, но в его горле заклокотали нечленораздельные звуки, и после этого последнего, чрезмерного усилия он упал без сознания. Филипп перевязал своим носовым платком его рану, которая снова засочилась кровью, и постарался как можно удобнее прислонить неподвижное тело к скале. Потом он поднялся с места и зарядил револьвер. Его руки приобрели уже прежнюю крепость. Мозг был совершенно ясен, а лихорадочное состояние уже оставило его молодое, сильное тело. Только сердце еще работало, как машина, которой задали слишком много топлива.

Он повернулся и быстро понесся по тому направлению, по которому ушли неизвестные враги. Он бежал с низко опущенной головой и с револьвером в руках, но не прошел еще и ста ярдов, как вдруг что-то задержало его. На дорожке, лицом вверх, в полном сиянии луны лежало человеческое тело. Филипп на минуту остановился и наклонился над трупом. Сломанный клинок рапиры торчал из горла покойного. Безжизненная рука вцепилась в этот клинок, точно и после смерти пытаясь вырвать его. Лицо было страдальчески перекошено, глаза и рот раскрыты. Очевидно, смерть пришла с потрясающей неожиданностью.

Филипп склонился еще ниже и стал внимательно вглядываться в покойника, лицо которого показалось ему знакомым. Где он видел его раньше?

Вдруг он вспомнил. И, вспомнив, стремительно подался назад. Холодный пот покрыл все его тело и лицо. Этот человек, который сейчас лежал пред ним с рапирой Пьера в горле, сошел с парохода на берег вместе с Айлин и ее отцом! Он был уверен в этом.

Это открытие так подействовало на Уайтмора, что с минуту он совершенно позабыл про то, где находится, и что собирается делать. Все, что случилось за последнее время с ним, — встреча с Жанной на скале, прибытие парохода, столкновение Жанны с Айлин, — все воспоминания одновременно нахлынули на него, когда он стоял и смотрел на убитого человека. Что все это значит? Почему Пьер так заволновался, как только слуха его коснулось имя лорда Фитцхьюга? Как объяснить странное стечение обстоятельств, которое определенно говорило за то, что Жанна и Пьер замешаны в заговоре против него? Хорошо ли он в конце концов сделал, что направил умирающего Пьера Куше к Грегсону? Не повредит ли это их общему делу?

Все эти мысли и вопросы с бешеной быстротой проносились в его мозгу, но ни на единый из них он не находил ответа. Несомненно, завтра кто-нибудь натолкнется на Пьера, если только раньше того он сам не приползет в Черчилл. Кроме того, будет найден труп человека, который только накануне прибыл в Черчилл. Он вздрогнул при мысли об этом и немедленно спрятал револьвер в кобуру, поняв, что прежде всего надо устранить главное препятствие. Это была нелегкая задача и, к тому же, малоприятная, но во имя спасения Пьера, необходимо было хоть на время скрыть улики. Он поднял тело, поволок его к краю скал и наклонился вниз. Морской прибой достигал своего максимума. Филипп еще ближе подтянул труп, после минутного колебания столкнул его со скалы — и прислушался. Через несколько секунд донесся глухой стук от падения тяжелого тела в воду.

Тогда Филипп выпрямился и поспешно продолжал свой путь.

ГЛАВА X

Он вскоре замедлил шаги и начал очень внимательно и с некоторым волнением озираться по сторонам. С того места, где он сейчас находился, склон стремительно падал вниз, и узенькая белая тропинка, которая вилась вдоль его северного бока, довольно скоро пропадала в густой тени, отбрасываемой лесом. На середине своей эта тропинка перерезалась черной полосой, которая явно указывала на существование второй расщелины.

Спуск не представлял больших трудностей. Бока были довольно ровны и плоски. Несколько пониже и поближе к берегу был песчаный грунт, который мягко и беззвучно подавался под ногами.

Филипп старался все время держаться между отдельными большими камнями и скрываться в их тени. Мало-помалу путь становился круче и затруднительнее, а у подножья скалы Филиппу пришлось довольно долго бродить средь хаоса из камней, скал и песчаных насыпей. Он удивлялся про себя: зачем Пьер и Жанна избрали такой кремнистый путь, когда они могли выйти к скале более близкой и легкой дорогой? Близ каменистого берега, где луна светила гораздо ярче, он нашел лодку, спрятанную Пьером в укромном месте.

Только после того, как он вывел лодку в открытое место, он увидел, что она нагружена так, словно на ней собирались совершить довольно длительное путешествие. На корме лежал большой узел, из которого торчало ружье. Два-три кожаных мешка поменьше лежали посреди лодки. На носу валялся большой медвежий мех, предназначенный, очевидно, для Жанны.

Соблюдая максимальную предосторожность, Филипп уселся в лодку, бесшумно опустил весла в воду и так же бесшумно, почти не касаясь воды, направил баркас к Черчиллу. Пленение Жанны было для него неожиданным и очень неприятным сюрпризом, но он почему-то был уверен, что ему удастся скоро освободить ее, если только сведения, данные Пьером, соответствовали действительности. Он своевременно обратил внимание на то, как осторожно пробирались вдоль берега те, которые напали на Жанну и Пьера, и был уверен теперь, что на обратном пути они еще удвоят свою бдительность. Вот почему он греб без излишней поспешности и тоже старался все время идти вдоль крутого берега, где ему гораздо легче было уловить малейший звук, который могли издать люди, находившиеся впереди него.

Очутившись против скалы, где он должен был встретиться с братом и сестрой, он задержал лодку и поднялся во весь рост. Ветер совершенно разогнал тень от дыма, поднимавшегося над трубами парохода, и, таким образом, между ним и судном было абсолютно чистое море. На расстоянии, не превышающем четверти мили, он увидел лодку, которая плавно поднималась и опускалась на волнах; при виде ее он тотчас же присел на коленях и вытащил, из узла с вещами ружье Пьера. Проверив его, он убедился, что оно заряжено, и что в стволе имеется пуля. Положив его рядом с собой, он снова взялся за весла.

Мысль Филиппа работала чрезвычайно быстро. При желании он мог бы через полчаса нагнать неприятельскую лодку. Ну,. а дальше что? На ней находилось, по меньшей мере, три человека, с которыми он никоим образом не мог вступить в бой. разве при таких условиях ему удалось бы спасти Жанну? Он усмехнулся при мысли о том несколько скороспелом обещании, которое он дал Пьеру, но тем не менее сердце сильнее прежнего забилось в его груди, когда он подумал о приключении, предстоящем ему в самом недалеком будущем.

Лодка уже совсем близко подошла к пароходу. Филипп прекрасно понимал, что если бы он сделал самую короткую остановку, обменялся несколькими словами с капитаном, то ему была бы обеспечена немедленная помощь. В конце концов, не в этом ли заключается самый мудрый и легкий способ спасения девушки?

Несколько минут он оставался в нерешительности, и вследствие этого лодка медленнее прежнего продвигалась вперед. «Конечно, — подумал он про себя, — все это так, но под каким предлогом он откажется от того, чтобы вернуться вместе с Жанной в Черчилл? А что ждет их обоих, если они действительно против воли Пьера вернутся в порт? Ведь полукровка не без причины настаивал на том, чтобы Жанна как можно скорее вернулась в Божий Форт? Он почти умирал, но в последние свои минуты думал только об этом, настаивал только на этом.

При мысли о Божьем Форте Филипп почувствовал прилив новых, свежих сил и уверенность в том, что все спасение девушки он должен провести самостоятельно. Если он один спасет ее и исполнит все то, что обещал Пьеру, то ему удастся выяснить многое из того, что до настоящего времени оставалось туманным и подозрительным до крайности. Он снова подумал о том, что Жанна и Пьер, быть может, являются одними из главных пружин заговора, имеющего своей целью разрушить все дело, которое он, в результате отчаянных трудов, основал на севере.