Дэверри (№1) - Заклятье клинка

– И Исола была участницей той трагедии, – заметил вслух Невин. – И это вполне закономерно, что лорды Судьбы свели их вместе снова. Никого в сарае больше не было, Невин произнес это, обращаясь к очагу, но не услышал в ответ ничего и истолковал это как сомнение. Придется немало потрудиться, пока он будет пытаться изгнать засуху. Он сможет объяснить свое присутствие тем, что он травник, и под этим предлогом посетить крепость лорда Мароика. Кроме того, у него появилась еще одна возможность проникнуть в крепость – сын барда Адерин. Он пришел навестить Невина на следующий же день. Невин был очень удивлен, поначалу приняв интерес мальчика просто за детский каприз.

– Вы не будете против, если я посмотрю травы и вещи? – спросил Адерин. – Я мешаю? Папа говорит, что я всегда мешаю.

– Нет, совсем не мешаешь, – ответил Невин. – Может быть сможешь как раз помочь мне. Ты не знаешь, здесь есть вокруг какие-нибудь разрушенные или покинутые фермы? Некоторые травы растут только на земле, бывшей под паром. Сейчас я как раз такие травы и ищу.

– Да, есть одна такая ферма. Лорд Вепрь говорит, что она принадлежит ему, а наш лорд говорит, что ферма его и поэтому они дерутся из-за нее. Фермер испугался и уехал оттуда, и сейчас там никто не живет.

– Боже мой! Вот тебе и свора знатных воинов.

– Ты не любишь всадников, и сражения, и всю эту чепуху?

– Нет, не люблю. Но я думаю, что тебе это нравится. Мальчики обычно это любят.

– А я – нет. – Адерин сморщил нос. – Я никогда не стану всадником, когда вырасту. Буду только воровать коров. И мне безразлично, что и кто об этом будет говорить.

Невин незаметно наблюдал за мальчиком. Адерин, опасно балансируя и спотыкаясь, перемещался по сараю и смотрел на все широко открытыми глазами.

– Ну хорошо, – сказал Невин, – ты можешь показать мне, где эта ферма? И заодно поможешь собирать травы. Только надо сказать твоей маме, куда мы пойдем.

– Да, могу. В крепости все равно делать нечего. Давай пойдем, отпросимся у мамы.

Невин взял мешок, несколько чистых кусков материи, чтобы заворачивать траву и серебряную лопатку. Вместе с Адерином, без умолку болтавшим всю дорогу, они дошли до крепости. Как только они вошли в ворота, прибежала Каса и схватила Адерина за руку.

– Ты где был? – спросила она. – Я беспокоюсь, с ног сбилась, тебя ищу.

– Я только сходил увидеться с травником, – ответил Адерин. – Где мама? Мне надо спросить у нее, можно ли пойти погулять.

– Она ушла навестить госпожу Кабриллу, а твой папа в большом зале, – сказала Каса, глядя на Невина. – Сказать нашей госпоже о том, что вы приехали в нашу деревню, сэр? Я уверена, что она захочет посмотреть на ваши травы.

– Буду очень благодарен за это, – поклонился ей Невин. – Скажите ей, что у меня есть не только лекарства, но еще духи, полоскания для волос и все такое.

Глаза Касы заблестели от любопытства, но Адерин схватил Невина за рубаху и потащил в большой зал. Бард Адерин сидел за столом и пил эль. Это был статный тридцатилетний мужчина со светлыми волосами и длинными светлыми усами. Увидев сына и чужеземца, Гверан встал и пошел им навстречу. За столь малый промежуток времени Невин был поражен второй раз – перед ним был Блейн! Теперь он начал сильно беспокоиться насчет матери Адерина.

«Боже мой, ну конечно! – думал он. – Разве может Брангвен быть замужем за другим человеком?»

Но, думая так, он испытывал тяжелое чувство, что лорды Судьбы смеялись над ним. Гверан слушал Адерина, обращавшегося к нему со своим вопросом, с приветливой улыбкой.

– Это очень хорошо, – сказал он. – Я доволен, что ему нравится с вами, дорогой сэр.

– Да. У вас замечательный сын, дорогой бард. И очень смышленый. Я с удовольствием учу всех, кто интересуется травами.

Их прогулка была удачной. Собрав желтый щавель, девичий перетрум и просвирняк, росшие на заброшенных полях, Невин отвел Адерина назад в крепость, а сам вернулся в свой сарай. Он привел растения в порядок, отрезал ненужные части, аккуратно разложил листья и стебли на чистые тряпочки, чтобы они подсохли. Пока он работал руками, его ум тоже не бездельничал. Его мысли вертелись вокруг последней новости: Блейн и Исола здесь, вместе. Он не предполагал никогда, что увидит снова других актеров этой трагедии кроме себя и Брангвен. Время, которым наделила его судьба, оказалось гораздо тяжелее, чем он предполагал, и это удивляло и тревожило его. Так много жизней были разрушены вместе с ее жизнью, думал Невин, и все из-за меня и Гиррейнта.

Он решил завтра же отнести свои товары в крепость и посмотреть на жену этого барда, а сейчас не думать об этом больше. Он должен был сделать другую работу.

На закате Невин вышел со двора фермы и спустился на берег реки. Он нашел раскидистый ясень и сел под его кроной, чтобы полюбоваться рекой. Медленно неся свои воды, тускло отсвечивающие в лучах заходящего солнца, река, казалось, была слабой даже в своих внутренних слоях. Используя второе зрение, Невин мог видеть, как скрытая сила стихии неслась в потоке. Она распространялась, наполняя собой мир, который люди называют реальным, а также другие миры, или состояния бытия, или даже силы, если их так можно назвать. Знающие Двуумер ведают об их существовании, изучают эти силы, имеют взгляд, позволяющий их видеть, и знают о том, что они так же реальны, как мир, который видим большинством людей. Человеческий мозг – это ворота между силами стихий, и они скрыты надежно, потому что нужны многие годы учебы и упорного труда, прежде чем эти ворота откроются, годы, которые нетерпеливые дураки не захотят потратить на изучение этих тайн.

Одна из этих стихий – воздушная – служит корнем, основой для остальных, источником живых сил и паутиной, задерживающей каждую живую душу. Внутри или снаружи этих пространств находится сила, которую мастера Двуумера называют…

Невин замедлял свое дыхание до тех пор, пока не почувствовал, как легкие наполняются огнем. Воздух пылал внутри и снаружи его легких, перед ним была вода с последними отблесками отражающегося в ней солнца. Его мозг был пятой субстанцией, согласованной с четырьмя остальными. Медленно, осторожно он строил в своем уме образ бледной голубой пылающей пятиточечной звезды. Благодаря долгим годам усердной работы он без особых усилий мог получить звездный свет и жить независимо от него. Он передвинул возникший в его уме образ на речной берег и казалось, будто он стоял там, светясь. Внутри этого очерченного знака он видел голубое туманное пространство, освещенное холодным солнцем. Лесные жители пришли к нему, промчавшись через ворота вихрем полувидимых форм. Невин ощутил трепет нахлынувшей энергии внизу позвоночника, когда они проносились мимо него.

– Сюда, сюда, – подозвал их Невин. – Мне надо поговорить с вашим повелителем. Я ничего не могу сделать в одиночку.

Они полетели, обгоняя друг друга, назад, в свои земли. Хотя Невину хотелось последовать за ними, он все же решил, что будет лучше, если они первыми донесут его обращение до их властелинов. Не спеша он позволил пятиугольнику рассеяться, забрав голубой свет в себя назад, затем хлопнул ладонью трижды о землю, что означало, что работа окончена. Он ощутил в себе прилив силы, почувствовав вокруг холодную ночную прохладу.

«Я попробую снова завтра ночью, – подумал Невин. – Раньше или позже их повелители примут мою помощь».

Хотя человек создан для того, чтобы управлять лесными жителями, а не поклоняться им и не задабривать их, они заслуживают уважения и вежливого обращения, которые Невин может предложить как один настоящий принц другому. Но если он должен уберечь жителей Блэйсбира от засухи, ему надо действовать очень быстро. Если эта засуха будет продолжаться слишком долго, будет поздно спасать урожай.

Рано утром, когда в воздухе еще была прохлада, Невин вернулся в крепость, чтобы предложить свои товары госпоже Кабрилле. Она приняла его в женском зале. Вся ее прислуга собралась посмотреть, что этот странствующий травник может предложить. Раскладывая пучки трав, ароматические шарики и косметические препараты на столе, Невин украдкой изучал каждую женщину. Он уже почти потерял надежду, когда в зал через боковую дверь вошла молодая женщина и подошла к толпившимся у стола. Ее иссиня-черные волосы выглядывали из-под косынки. Несмотря на изменения в ее лице и цвете волос, Невин мог думать о ней только как о Брангвен.

– Это наша Лисса, – сказала госпожа Кабрилла, – жена барда.

Невин недоумевал, почему он был таким глупым, когда думал, что его судьба решит эту задачу без помарок. Он поклонился Лиссе и пробормотал какой-то комплимент, на что та ответила улыбкой. Когда их глаза встретились, он увидел, что она узнала его: внезапная вспышка радости в ее темно-голубых глазах, затем замешательство, потому что ей, конечно, было удивительно, почему она была так рада видеть этого старика. Эта вспышка радости была намного большей, чем ожидал Невин. Он был согласен вынести самые трудные испытания Судьбы.

В дубовой роще на окраине деревни жрецы приносили лошадь в жертву богам. В назначенный день перед заходом солнца жители деревни и домочадцы лорда выстроились у деревенского колодца, образовав нестройную процессию. Лорд Мароик торжественно опустился на колени перед Обином, высшим жрецом, и передал ему поводья роскошного белого жеребца. Молодые жрецы украсили поводья ветками омелы, затем Обин повел лошадь. Когда началось песнопение, она вскинула голову и заржала, предчувствуя свою Судьбу. Обин вел коня под тихие медленные звуки песни. Лорд Мароик поднялся с колен и пошел за ним, затем последовали остальные. Процессия вошла в рощу, наполненную длинными лучами солнечного света и подошла к алтарю, находящемуся в центре. Так же, как и в храме, этот алтарь был вырезан из грубо обработанного камня. Дрова для костра лежали наготове, перед алтарем. Пока Обин подводил коня, молодые жрецы прошли вперед и ударяя кремнем об сталь, зажгли костер. Обин смотрел на костер, прищурив глаза: если огонь загорится плохо – день неблагоприятный и жертвоприношение будет отменено. Если пламя вспыхнет ярко и сильно, тогда толпа опустится на колени. Гверан отошел назад, к краю колодца. Так как с ним был Адерин, он хотел быть подальше в тот момент, когда конь будет встречать свою судьбу. Когда песнопение заунывно возобновилось, Адерин повернулся и посмотрел на толпу. Мужчины с одной стороны, женщины и дети – с другой, все, кто жил в радиусе двадцати миль, были здесь, чтобы просить богов спасти урожай. Посмотрев на женщин, Гверан увидел, что Лисса и Каса отвернулись. Акерн уснул у матери на руках. Когда пламя вспыхнуло, песнопение набрало силу и зазвучало во весь голос.

– Папа, – прошептал Адерин. – Это ведь бессмысленное убийство такой хорошей лошади.

– Тише, – прошептал Гверан. – Во время ритуала не разговаривают.

– Но ничего не должно случиться до полной луны.

Когда Гверан пригрозил, что отшлепает, Адерин умолк. Молодой жрец взял поводья настороженного коня у Обина, затем тот подошел к алтарю, поднял руки высоко над головой и стал просить богов о милости. Его голос нарастал и набирал темп, все выше и выше, пока он наконец не закричал в великих рыданиях мольбы. Молодой жрец подул в медный рожок, издавая древний звук времен Рассвета. Затем все смолкло. Обин достал бронзовый серп из-за своего ремня и приблизился к лошади, в ужасе вскинувшей голову. Когда медный рожок звучал, лошадь метнулась назад, но бронзовый серп ярко блеснул в свете костра. Лошадь пронзительно заржала, пошатнулась, истекая кровью, и опустилась на колени. Адерин громко заплакал, Гверан взял его на руки. Он отвернул лицо ребенка, уткнув его в свою рубаху. Он сам отвел глаза, когда жрецы начали разрезать лошадь длинными бронзовыми ножами. Со времен своей учебы Гверан знал, что во времена Рассвета в жертву приносили человека, и что, принося в жертву эту лошадь, люди просили богов о милости. Но от того, что он знал это, ему не стало легче смотреть на работу жрецов, руки которых были по локти в крови. Напоследок Обин отрезал кусок мяса и завернул его в толстый пласт жира с лошадиного бедра. Под монотонные нескончаемые звуки песнопения он положил это подношение богам в огонь. Жир зашипел, пламя вспыхнуло, дым окутал костер.

– Великий Бел! – прокричал Обин. – Смилуйся!

– Смилуйся! – вздохнула толпа.

Молодой жрец затрубил в рожок. Все закончилось, и Гверан теперь мог увести плачущего ребенка. Адерин громко рыдал, Гверан высоко поднял его, поручив внимательно посмотреть вокруг, чтобы разыскать в толпе Лиссу. Адерин увидел Невина, который стоял возле дерева и с печальной улыбкой наблюдал за пламенем, горящим перед алтарем.

– Ну, ну, успокойся, Аддо, – сказал Невин, перестав улыбаться. – Теперь уже все. Жаль, конечно, но бедное животное мертво, оно уже отмучилось.

– Это ничего не даст, – всхлипнул Адерин. – Это не принесет ничего хорошего.

– Не даст, – сказал Невин. – Но что сделано, то сделано. Ты лучше не говори здесь так, люди могут услышать. Они должны думать, что это поможет.

Постепенно Адерин успокоился и вытер слезы рукавом. Гверан поцеловал его и крепко обнял, держа его на руках.

– Ну что, бард? – сказал Невин. – Ты думаешь, это принесет дождь?

– Может принесет, а может нет, – ответил Гверан. – Но в любом случае боги будут довольны.

– Что верно, то верно, – сказал со смехом Невин, и довольно благочестиво.

Старик ушел, оставив Гверана в замешательстве и более чем встревоженным. Когда толпа рассеялась, Гверан наконец увидел Лиссу, которая спешила, пробираясь к ним навстречу. Позади шла Каса с одним из всадников, который нес на руках уснувшего Акерна. Гверан рассердился, узнав Таника, ведь он просил капитана держать этого увальня подальше от Касы. Пока он думал об этом, то вспомнил, что много раз видел Таника за последнее время. Он крутился вокруг девушки, когда она и Лисса были во дворе, или намеренно подкарауливал их, когда она и Лисса выходили из крепости. Поэтому на следующее же утро он подозвал Дорина, когда тот во время завтрака появился в большом зале. Он отвел капитана в сторону, где никто не мог слышать, и снова выразил ему свое недовольство. Дорин удивился.

– Ну, клятый мерзавец, – сказал он. – Я говорил с ним, Гверан, и он пообещал мне, что не сунет больше своего свиного рыла к маленькой Касе.

– Ну хорошо, я сам поговорю с ним позже, – сказал Гверан.

Только днем он смог наконец освободиться, чтобы пойти разыскать Таника, но когда он нашел его, то вместе с ним нашел и Касу. Во дворе Таник чистил свою лошадь, а Каса стояла с ним рядом. Она рассказывала ему какую-то длинную историю о своей старшей сестре. Таник слушал рассеянно, иногда кивая. Когда Гверан подошел к ним, Каса торопливо сделала реверанс.

– Я уверен, что твоя госпожа хочет тебя видеть, – сказал Гверан.

Улыбнувшись Танику, Каса побежала в башню. Таник поднял глаза, держа в руке скребницу.

– Спасибо, – сказал Таник. – Черт возьми, когда, наконец, эта девчонка перестанет болтать?

– Во всяком случае, – сказал Гверан, – не похоже, что тебя это раздражает. Мне кажется, ты не упускаешь случая, чтобы пообщаться с ней.

Таник посмотрел на него с едва заметным презрением.

– Может да, а может нет, – ответил он. – А что вам до этого?

– Может быть, вообще никакого, до тех пор, пока ты не окажешься в один прекрасный день женатым человеком. Я предупреждаю тебя, если Каса забеременеет, я буду говорить об этом с лордом Мароиком. И мне плевать, что ты будешь клясться, что не ты один был с ней, она все равно будет твоей женой.

Таник так сильно сжал рукой скребницу, что Гверан удивился, что дерево не треснуло. Пока дело не дошло до обмена оскорблениями, Гверан повернулся и пошел прочь. Если бы дело дошло до драки, Таник, конечно, изрубил бы его на куски. Таник это тоже знал. И хотя Гверан привык, что всадники относились к нему с пренебрежением, это всегда было ему неприятно. Когда Гверан рассказал Лиссе, что он поговорил с Таником, она казалась довольной, заметив, что она будет очень рада, если человек, который ей не по душе, прекратит постоянно надоедать Касе.

В течение нескольких следующих дней Гверан то и дело наблюдал за Таником. Поначалу казалось, что Таник услышал предупреждение, но через несколько дней Гверан увидел что, когда Лисса, Каса и мальчики гуляли во дворе, Таник поспешил присоединиться к ним. Гверан спустился по лестнице и подбежал к ним. Таник поклонился женщинам и вернулся в казарму.

– Послушай, Каса, твоя госпожа говорила тебе и я тоже тебе говорил, что он тебе не пара, можешь ты уразуметь это своей хорошенькой головкой?

Каса захныкала, достала из кармана носовой платок и стала вытирать слезы. Лисса мягко дотронулась до ее руки.

– Гверан прав, – сказала Лисса. – В комнате прохладнее, давай поднимемся туда и хорошенько поговорим.

– Я хочу погулять с папой, – сказал Адерин. – Можно, папа?

– Пойдем, – Гверан взял его за руку, – давай мы лучше погуляем, а женщины поболтают.

Они спустились к реке и сели на шуршащую сухую траву. Вокруг стояла невыносимая жара. Не было ни единого дуновения ветра. Адерин улегся на живот и срывал сухие стебельки травы, играя с ними.

– Папа? – сказал он. – Тебе не нравится Таник, да?

– Не нравится, а тебе?

– Мне тоже не нравится. Я боюсь его.

– Да, капитан говорил мне, что он тяжелый человек.

Адерин кивнул, закручивая травинку петлей.

– Знаешь что, папа? Он надоедает нам не из-за Касы. Ты знаешь, когда мы гуляем? Он приходит, чтобы увидеть маму.

У Гверана возникло такое ощущение, как будто он получил удар кулаком в живот. Адерин сначала пытался завязать узел на скользком стебле, но потом передумал и стал его жевать.

– Ты уверен в этом? – спросил Гверан.

– Да, уверен. Помнишь, ты говорил мне, что надо наблюдать за тем, что люди делают? Я наблюдал за Таником, потому что он мне не нравится и я не мог понять из-за чего. Мне не нравится, как он смотрит на маму. И он всегда красиво кланяется и разговаривает с Касой, а сам все время смотрит на маму.

Адерин стал дергать травинку, держа ее между пальцами и стараясь разорвать на кусочки. Гверан смотрел на реку и чувствовал, как в нем разгорается гнев, словно искра, попавшая в сухую траву, сначала она подкрадывается, дымит, и затем вспыхивает ярким пламенем, и огонь охватывает весь луг.

«Этот мерзавец думает, что я уступлю ее ему без боя?» – мысленно спрашивал себя Гверан.

– Папа, – вдруг сказал Адерин, – что-нибудь случилось? Не смотри больше так, как сейчас.

– Ничего, мальчик. Просто думаю об этой проклятой засухе.

– Не беспокойся, Невин остановит ее, – сказал Адерин.

Гверан постарался улыбнуться и рассеяно кивнул. У него не было времени вникать в этот детский лепет о травнике.

– Давай вернемся в крепость, – сказал он, – здесь очень жарко. И мне еще надо кое на что взглянуть там.

– Вот о чем я еще хочу узнать, – сказал Адерин, – почему травы выгоняют жар и всякую дрянь из людей?

– Ну, знаешь, – сказал Невин, – на этот вопрос надо очень долго отвечать. Ты хочешь слушать, что я тебе расскажу?

– Буду слушать. Мне очень хочется.

Они стояли на полу на коленях в сарае Невина и работали с травами. Переворачивали их, чтобы они просыхали равномерно. Почти каждый день Адерин приходил помогать Невину и изучать ремесло травника. После долгого одиночества щебетание мальчика казалось Невину забавным.

– Хорошо, – продолжал Невин. – Видишь ли, в каждом человеческом теле есть четыре состояния. Они соответствуют четырем стихиям: огню, воде, воздуху и земле. Когда они все уравновешены, человек здоров. Каждая трава увеличивает или уменьшает разные состояния, соответствующие этим стихиям. Тогда их равновесие нарушается. Если у человека жар, то в нем увеличилось огненное состояние. Жаропонижающая трава добавляет холодного водяного состояния и помогает уравновесить огненное.

– Разве только четыре состояния? А я думал, что их пять.

Невин сел на пятки, озадаченный.

– Да, так оно и есть, – ответил он. – Но только четыре в теле, а пятое управляет остальными через дух.

Адерин кивал, внимательно запоминая все, что узнавал. Невин все больше и больше убеждался в том, что мальчик должен стать его новым учеником. И это убеждение становилось тягостным для него, потому что мастер Двуумера должен иметь одного ученика, он никогда не сможет взять Адерина, потому что поклялся обучить этому мастерству Брангвен.

Иногда, чтобы увидеться с Лиссой, Невин отвозил Адерина в крепость на своей лошади. Часто в жаркие дни некоторые домочадцы выходили посидеть на поросшем травой склоне холма. Так как Невина теперь хорошо знали, поэтому то один, то другой подходили к нему за консультацией, или купить какие-нибудь травы. Так случилось, что в один из дней он встретил там Таника и увидел его Судьбу, опутавшую его, как сеть рыбака опутывает свою жертву. Ведя лошадь, Невин и Адерин поднимались на холм, когда Невин вдруг заметил Касу рядом с одним из всадников – южанином с тяжелым взглядом. Адерин тоже это заметил и побежал, подпрыгивая вверх по склону.

– Каса, – сказал Адерин с ухмылкой. – Я расскажу про тебя маме. Тебе нельзя здесь быть с Таником.

– А ну заткнись, маленькая скотина, – рассердилась Каса.

– Не буду, не буду, не буду. Я расскажу.

Таник поднялся, и что-то в том, как он посмотрел на Адерина, испугало Невина, он поспешил наверх.

– Побить сына барда лучшее, что может сделать человек для того, чтобы над ним посмеялись, – тихо заметил Невин.

– Слушай старик, а твое-то какое дело? – воскликнул Таник и, подняв голову, посмотрел на него. Когда их взгляды встретились, Невин узнал душу Гиррейнта по тому, что высокомерие сверкнуло в его глазах.

– Тебе лучше не оскорблять Невина, – вмешался Адерин, он знаком с Двуумером.

– Заткнись, я не собираюсь слушать всякую чепуху от такого блохастого щенка, как ты.

Таник уже занес над мальчиком руку, но Невин схватил его за запястье. Лесные жители окружили Невина и передали ему так много энергии, что, как бы ни боролся Таник, он не смог бы разорвать тиски, которыми Невин сжал его руку. Невин притянул его близко, перехватил его взгляд и пристально смотрел в глубину глаз Таника до тех пор, пока ненависть не исчезла в них – и колдовство стояло за этим. Таник сделался мертвенно бледным и прекратил борьбу.

– Я сказал оставить мальчика, – прошептал Невин.

Таник в ужасе закивал в знак согласия. Когда Невин отпустил его, он повернулся и побежал к воротам крепости.

– Каса, возьми Адерина и возвращайтесь к его матери, – сказал Невин. – Я вернусь на ферму.

Следующие несколько дней Невин оставался далеко от крепости и своего давнего врага. Все актеры этой зловещей маленькой трагедии были там – даже Гиррейнт, – снова лицом к лицу друг с другом и так, как Невин даже не мог предположить. Он осознавал, что впал в последнее проявление королевской гордости, которое могли оценить только принцы и принцессы. В конце концов Лисса пришла к нему, завернув однажды на ферму под тем предлогом, будто зашла забрать Адерина домой. Он отправил мальчика с поручением и предложил Лиссе единственный стул, который у него был: шаткую трехногую табуретку. Она присела на нее и не спеша рассматривала висящие кругом пучки сухой травы.

– Здесь приятно пахнет, – произнесла она, наконец. – Вы возитесь с моим Аддо, это так любезно с вашей стороны. Слышали бы вы, как он болтает без умолку за обедом обо всем этом: сегодня мы учили о траве от зубной боли у собак, сегодня мы сушили корни окопника. Его отец прямо не знает, что и думать.

– Это огорчает Гверана? – спросил Невин. – Многие люди хотят, чтобы их сыновья проявили интерес в том деле, к которому у них есть призвание.

– Нет, конечно же. Мой муж самый сердечный человек в мире. Я думаю, он рад видеть, что у Адерина появился к чему-то такой интерес. Он с самого рождения такой своеобразный мальчик.

Невин улыбнулся, совершенно уверенный в этом.

– Я удивляюсь, что у вас только двое детей, – сказал Невин. – Вы, кажется, очень любите своих мальчиков.

– Да, я хотела бы иметь больше и молю бога об этом. – Лисса отвела взгляд, ее глаза потемнели. – У меня была дочь между двумя мальчиками, но у нее случилась лихорадка и мы потеряли ее.

– Я сочувствую вам. Перенести такое – это тяжелое испытание для женщины.

– Да, – ее голос задрожал от горьких воспоминаний. – Да, конечно, это была моя судьба, моя и моей маленькой девочки тоже.

Невин ощутил холодное прикосновение, по которому он узнал, что это действительно была Судьба: она утонула вместе с ребенком в ту ужасную ночь. Холодный озноб пробежал вниз по его спине, когда он понял, кем бы этот ребенок мог стать, если бы остался жив и воспитывался бы им самим и Ригором – Великим Мастером. Лисса улыбнулась, взглянув на дверь.

– Скоро сюда придет наш Адерин, – сказала она.

Хотя она случайно сказала «наш Адерин» означавшее «Адерин, и мы оба знаем, что никакой другой Адерин», от ее слов похолодело сердце Невина.

«Клянусь, я воспитаю ребенка как собственного», – подумал он.

Этой ночью Невин спустился к ясеню на речной берег и сидя смотрел на медленный бег реки. Как теперь стало ясно, Судьба наделила его тяжелым бременем. В этой жизни Брангвен ушла от него; она должна расплатиться с Блейном за его несчастную любовь к ней, которая привела его к смерти, и еще отдать долг Адерину за то, что оборвала его предыдущую жизнь. Невин был в долгу перед Блейном и Адерином, потому что, следуя своему плану, он оставил ее там наедине со страстью ее брата. И только одно он мог сделать, чтобы заплатить эти долги – отвести ее прочь от пророчества. Вот почему Адерин будет находиться под его опекой ближайшие двадцать лет, потому что пророчеству, как ремеслу, обучиться очень трудно. Через двадцать лет Невину будет около девяноста. А что, если ему надо будет ждать ее перерождения снова? Ему будет уже больше ста. Он станет уже таким старым и немощным, что не сможет сидеть на стуле без посторонней помощи, словно тоненький прутик или беспомощный ребенок. Его тело будет слишком дряхлым для той души, которая в нем находится, его мозг превратится в пленника, заключенного в разлагающемся куске плоти. В этот момент Невин поддался панике, дрожа от холода и чувствуя, что его тошнит; не как мастер Двуумера, а как обычный человек. Также точно воин клянется умереть в бою, но когда горн протрубит сигнал атаки, он видит идущую за ним Смерть и начинает плакать. Он забывает о своей клятве, но отступление уже невозможно. Дуновение ночного ветерка принесло прохладу, шурша над его головой сенью деревьев. Невин закрыл лицо руками и отдал приказ своей воле, заставив себя перестать дрожать.

– Клятва дана, – сказал он сам себе. Ветер теребил его волосы, словно рука друга. Он поднял глаза и понял, что это был не настоящий ветер, а лесные жители – сильфы и эльфы – полувидимые создания. Они легко ударяли своими прозрачными крыльями по его лицу, только что видимые здесь и исчезающие там. Они пришли к нему как друзья и почувствовали, что он страдает. Объединенные сочувствием обитатели, состоящие из волнующейся субстанции. Невин почувствовал, что его утомление проходит, так как они добровольно вылили несколько своих жизней в него, как дар друзей. Он поднялся, шагнул вперед и пристально посмотрел на небо, туда, где сверкало большое бледное скопление звезд. Млечный Путь – великолепный, беспредельный, но мерцающий и подающий надежду. Он громко засмеялся, и его голос был таким сильным и чистым, как у юноши. Он увидел, что его Судьба открылась перед ним, утверждая его работу в Краю Обетованном. Он будет жить для того, чтобы выполнить свою задачу, независимо от того, как много времени это займет в человеческом измерении времени. Этой ночью он усвоил этот урок: Судьба никому и никогда не дает слишком тяжелой ноши до тех пор, пока та не будет в глубине души полностью и с готовностью принята.

Иногда Лисса оставляла Акерна с Касой и ходила на ферму, чтобы забрать от травника домой Адерина. Ей нравились эти минуты одиночества, когда она шла пешком, вдалеке от суматохи и болтовни, в которой она жила среди женщин поместья. Она также обнаружила, что ее тянуло к Невину, но причины этого понять не могла.

«Да, он мудрый человек, он много путешествовал, – говорила она сама себе. – Ему всегда интересно узнать о чем-нибудь новом».

Этой причины было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности – вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой всадник преследует ее, и жила в страхе из-за того, что ее муж может заметить это. У нее было многое в жизни, из-за чего она не питала интереса к супружеской измене: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего – дети. Днем, когда зной был таким нестерпимым, как будто земля была покрыта теплым одеялом, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила отдохнуть несколько минут. Она подыскала себе место в тени, чтобы сесть отдохнуть, когда вдруг увидела Таника, поджидавшего ее. Она застыла, как вкопанная, а он смотрел на нее тем особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.

– Что ты здесь делаешь? – воскликнула она.

– А вы что подумали? Я хочу поговорить c вами.

– Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.

Она отпрянула назад, взявшись рукой за горло, когда он шагнул ей навстречу; ее сердце бешено колотилось.

– Мне надо идти, – сказала она. – Если я не приду, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро будет здесь.

Упоминание об этом возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что Таник изнасилует ее. При всей своей красоте Таник вызывал у нее чувство отвращения, и она не могла понять почему. Это было похоже на чувство, какое испытываешь видя мертвое животное, гниющее на обочине дороги. Она знала, что такое чувство отвращения было предвзятым. Быть может, подумав, она допустила бы, что он был довольно порядочным человеком для всадника.

– Тогда можно мне пойти с вами? – Таник вежливо поклонился ей.

– Нельзя. – Лисса слышала, как ее голос перешел в крик. – Оставь меня.