Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Список Шиндлера

ModernLib.Net / Историческая проза / Кенэлли Томас / Список Шиндлера - Чтение (стр. 4)
Автор: Кенэлли Томас
Жанр: Историческая проза

 

 


Вместе с несколькими сотнями польских офицеров, взятыми в плен под Пшемыслем, Пфефферберга уже везли в Германию, когда поезд остановился в его родном городе Кракове и всех пленных согнали в зал ожидания первого класса, где им и предстояло пребывать, пока не подадут новый транспорт. Его дом был в десяти кварталах от вокзала. Для предприимчивого молодого человека казалось просто чудовищным, что он не может выйти на улицу Павья и, сев на первый же трамвай, добраться до дома. Не попробовать ли ему обдурить стоящего у дверей юного охранника из вермахта?

В нагрудном кармане у Пфефферберга был документ, подписанный руководством немецкого госпиталя в Пшемысле, в котором говорилось, что ему разрешается передвижение по городу в составе экипажа скорой помощи, для оказания содействие раненым из обеих армий. С формальной точки зрения, бумага вызывала доверие, на ней были все полагающиеся подписи и печати. Вынув ее из кармана, он подошел к охраннику и протянул ему документ.

– По-немецки читаешь? – спросил Пфефферберг.

Конечно, он знал, кого можно подначивать. Ты должен быть молод и уметь убеждать, используя всю свою напористость, которая при этом не должна иметь оскорбительного характера. Вообще, ты должен проявить себя типичным поляком, с той примесью аристократизма, которая была свойственна членам польского офицерского корпуса, даже тем его редким членам, которые были евреями.

Охранник моргнул.

– Конечно, читаю, – сказал он. Но, взяв документ в руки, он держал его перед собой, подобно человеку, не знающему грамоты – как кусок хлеба. Пфефферберг объяснил по-немецки, что документ дает ему право свободного выхода и устройства в гостинице. Охранник видел только обилие официальных печатей. Настоящий документ. Мотнув головой, он показал на дверь.

Этим утром Пфефферберг оказался единственным пассажиром в трамвае первого маршрута. Еще не было шести часов. Кондуктор, не обратив на него особого внимания, взял плату за проезд, потому что в городе еще было полно польских солдат, ускользнувших от вермахта. Офицерам необходимо было пройти регистрацию, вот и все.

Трамвай обогнул район Барбакан и через проезд в древней крепостной стене двинулся вниз по Флорянской до церкви Святой Марии, через центральную площадь, от которой было пять минут до улицы Гродской. Недалеко от дома 48, квартиры его родителей, он, вспомнив мальчишеские упражнения, спрыгнул с трамвая до того, как сработал воздушный тормоз и с разбегу подлетел к дверям.

После побега он жил без особых удобств, скитаясь по друзьям и лишь изредка навещая дом на Гродской. Открылись было еврейские школы – их окончательно прикрыли только через шесть недель – и он вроде мог вернуться к преподавательской работе. Он не сомневался, что гестапо потребуется некоторое время, прежде чем оно обратит на него внимание, и обратился за получением карточек на питание. Он стал заниматься драгоценностями – как агент по продаже, а также на свой собственный страх и риск – на черном рынке, который функционировал на центральной площади Кракова, под сводами Сукенице и рядом с двумя шпилями церкви Святой Девы Марии. Торговля носила быстрый и беспорядочный характер, участвовали в ней и поляки, но большей частью польские евреи. Их продуктовые книжки, в которых то и дело отменяли те или иные купоны, позволяли им получать только две трети мясных продуктов и половину того количества масла, что выдавалось прочим согражданам, а все купоны на какао и рис были им недоступны. Так что черный рынок, который действовал все столетия чужеземного владычества и несколько десятилетий польской автономии, стал едва ли не единственным источником и пищи, и каких-то доходов, являясь в то же время наглядным свидетельством сопротивления, которое оказывали даже почтенные горожане, не говоря уж о тех, кто, подобно Пфеффербергу, обладал всей мудростью, почерпнутой на улицах.

Он прикидывал, что скоро сможет отправиться в дорогу по лыжным тропам Закопане в Татрах и через Словакию проскользнуть в Венгрию или Румынию. К такому путешествию он был вполне готов, поскольку в свое время был членом польской национальной сборной по лыжам. В квартире матери на самой высокой полке, заставленной фарфором, он хранил маленький пистолетик 22-калибра – оружие, которое могло ему послужить и в ходе предполагаемого бегства, и если его в квартире застигнет гестапо.

Имея при себе эту полуигрушку с перламутровыми щечками, Пфефферберг был близок к тому, чтобы стылым ноябрьским днем убить Оскара Шиндлера. Шиндлер в своем двубортном смокинге с партийным значком на лацкане решил посетить миссис Мину Пфефферберг, мать Польдека, чтобы договориться с ней о заказе. Квартирный отдел рейха предоставил ему прекрасную современную квартиру на улице Страшевского. До этого она принадлежала еврейской семье Нуссбаум. Он получил ее без какой-либо компенсации предыдущим обитателям. И в тот день, когда появился Оскар, миссис Мина Пфефферберг ждала, что такая же судьба постигнет и их дом на Гродской.

Часть друзей Оскара позже утверждали – хотя это и невозможно доказать – что Оскару удалось разыскать обездоленных Нуссбаумов в их обиталище на Подгоже и вручить им в виде компенсации сумму около 50 000 злотых. С помощью этих денег, как говорилось, Нуссбаумам удалось оплатить свое бегство в Югославию. Эти пятьдесят тысяч злотых можно было расценить как явный вызов режиму, но еще до Рождества Оскар позволил еще несколько подобных же эскапад. Некоторые из его друзей не могли не отметить, что благотворительность была неистребимым пороком Шиндлера, одним из его пристрастий. Он мог выложить водителю такси вдвое больше, чем полагалось по счетчику. И тут же необходимо добавить, что он не был рьяным поклонником наместнической политики Рейха и открыто говорил об этом Штерну вовсе не во времена упадка режима, а еще в те давние упоительные осенние деньки.

Во всяком случае, миссис Пфефферберг не имела представления, почему этот высокий немец в хорошо пошитом костюме оказался у ее дверей. Он вполне мог разыскивать ее сына, который как раз в этот момент находился на кухне. Он мог явиться, чтобы реквизировать ее квартиру, ее антиквариат, ее французские гобелены и, в конце концов, ее дела.

И действительно, чуть позже, в декабрьские дни праздника Хануки немецкая полиция, получив приказ, появится у дверей Пфеффербергов и выгонит их, дрожащих от холода, на мостовую Гродской улицы. Когда миссис Пфефферберг попросит разрешения подняться за пальто, она получит отказ; а когда мистер Пфефферберг явится в бюро с подношением в виде старинных золотых часов, он получит по физиономии. «В прошлом я был свидетелем ужасных вещей, – скажет Герман Геринг, – все, от мелких шоферов до гауляйтеров, так набивали себе карманы в ходе этих акций, что теперь у каждого по полумиллиону». То, что мистер Пфефферберг при помощи такой безделушки, как золотые часы, мог подвергнуть сомнению моральные устой партии, должно было бы потрясти Геринга. Но что поделать, в тот год в Польше гестапо не слишком церемонилось, откровенно разграбляя имущество конфискованных квартир.

Когда Шиндлер впервые появился в апартаментах Пфеффербергов на втором этаже, члены семьи занимались своими делами. Миссис Пфефферберг, окруженная образцами и отрезами ткани, и кусками обоев, обсуждала их качество со своим сыном. Тут-то и постучал герр Шиндлер. Визит не особенно обеспокоил Леопольда. Из квартиры было два выхода на лестничную площадку, находившихся друг против друга – парадная дверь и черный ход на кухне. Леопольд прошел туда и сквозь щелку рассмотрел визитера. Он увидел внушительного мужчину в модном костюме и вернулся к матери в гостиную. У меня ощущение, сказал он, что этот человек из гестапо. Когда ты впустишь его, я, как всегда, уйду через кухню.

Госпожу Мину Пфефферберг колотило. Она открыла парадную дверь. Она, конечно, слышала, куда по коридору прошел ее сын. Пфефферберг действительно взял пистолет и сунул его за пояс, надеясь, что звук открываемой двери поможет ему незаметно выскользнуть из квартиры. Но глупо было бы исчезнуть, не выяснив, что тут нужно этому солидному немцу. Не исключено, что его придется прикончить, после чего всей семье надо будет бежать в Румынию.

Если бы неумолимое развитие событий заставило бы Пфефферберга выхватить пистолет и открыть огонь, то история этого месяца была бы отмечена и смертью, и бегством, и неизбежными жестокими репрессиями. Герра Шиндлера погребли бы после краткой заупокойной службы, и он, без сомнения, был бы отмщен. Всем его нереализованным возможностям был бы быстро положен конец. И в Цвиттау могли бы задаться вопросом: «Чей он был муж?»

Голос удивил Пфеффербергов. Он был мягкий, спокойный и хотя речь шла о деле, казалось, гость готов был попросить извинения за вторжение. За прошедшие недели они уже привыкли к грубым командным окрикам, вслед за которыми следовали обыски и изъятия. В этом же были какие-то отеческие покровительственные нотки. Это могло плохо кончиться. Но в визите было и что-то интригующее.

Выскользнув из кухни, Пфефферберг притаился за двойными дверями гостиной. Немец был ему почти не виден.

– Вы миссис Пфефферберг? – спросил тот. – Вас рекомендовал мне герр Нуссбаум. Я недавно разместился в апартаментах на Страшевского и хотел бы изменить их декор.

Мина Пфефферберг продолжала держать человека на пороге. Она была так растеряна и говорила столь сбивчиво, что сын из жалости к ней, появился в дверях, застегнув пиджак, скрывающий оружие. Пригласив гостя войти, он в то же время по-польски шепнул матери несколько ободряющих слов.

Наконец Оскар Шиндлер назвался. Напряжение несколько спало, ибо Шиндлер дал понять, что Пфеффербергам нечего бояться. Шиндлер выразил свою расположенность к ним тем, что обращался к ним через сына в роли переводчика.

– Из Чехословакии приезжает моя жена, – сказал он, – и я хотел бы, чтобы обстановка отвечала ее вкусам.

Он уточнил, что, конечно, Нуссбаумы великолепно обставили свое родное обиталище, но они предпочитали массивную мебель и мрачные тона. Госпоже Шиндлер же нравится более живая обстановка, дабы в ней было что-то во французском стиле, что-то в шведском.

Миссис Пфефферберг оправилась настолько, чтобы пробормотать, что она, в общем-то, не знает, что и сказать, с наступлением Рождества у нее масса работы. Леопольд мог предположить, что в ней говорило инстинктивное нежелание обслуживать немецкую клиентуру; но в эти времена немцы были единственным народом, столь уверенно глядевшим в будущее, что они могли позволить себе заботиться об интерьере квартир. А миссис Пфефферберг нуждалась в хорошем контракте – ее муж потерял работу и теперь буквально за гроши работал в «Геймайнде», еврейском благотворительном бюро.

Не прошло и двух минут, как оба мужчины вступили в дружескую беседу. Пистолет за поясом Пфефферберга обрел статус оружия, которое, может быть, понадобится в отдаленном будущем, при непредвиденной случайности. Уже не было сомнений, что миссис Пфефферберг возьмется декорировать квартиру Шиндлера, не считаясь с расходами, и Шиндлер намекнул, что когда все будет в порядке, Леопольд мог бы заглянуть к нему переговорить и о других делах.

– Не исключено, что вы сможете помочь мне советом относительно местного рынка, – сказал герр Шиндлер. – Вот например, на вас очень элегантная синяя рубашка... Сам я просто не представляю, как достать нечто подобное. – Его наивность была не более, чем уловкой, и Пфефферберг отдал ей должное. – Магазины, как вы знаете, пусты, – с намеком пробормотал Оскар.

Леопольд был из того сорта молодых людей, которые выжили лишь потому, что умели рисковать и играть по-крупному.

– Герр Шиндлер, это очень дорогие рубашки, и я надеюсь, что вы это понимаете. Они стоят по двадцать пять злотых каждая.

Он завысил стоимость раз в пять. В глазах герра Шиндлера мелькнуло насмешливое понимание – тем не менее, он не хотел подвергать опасности их только зародившуюся взаимную симпатию или напоминать Пфеффербергу, что у того есть оружие.

– Может, я смогу раздобыть вам несколько, – сказал Леопольд, – если вы сообщите мне ваш размер. Но, боюсь, мои поставщики потребуют деньги вперед.

Герр Шиндлер, все с тем же пониманием взглянув на него, вынул бумажник и протянул Пфеффербергу 200 рейхсмарок. Сумма была настолько велика, что Пфефферберг, не обижая себя, мог бы приобрести на нее рубашки для дюжины Шиндлеров. Но, придерживаясь правил игры, он не моргнул и глазом.

– Вы должны дать мне свои размеры, – напомнил он. Через неделю Леопольд доставил дюжину шелковых рубашек в квартиру Шиндлера на Страшевского. В апартаментах его встретила симпатичная немка, которая представилась как Trauhander,инспектирующая производство в Кракове скобяных изделий. Как-то вечером Пфефферберг увидел Оскара в компании светловолосой и большеглазой польской красавицы. Если и существовала фрау Шиндлер, она так и не показалась даже после того, как фрау Пфефферберг закончила декорирование квартиры. Сам же Леопольд стал одним из наиболее постоянных поставщиков Шиндлеру предметов роскоши – шелковых изделий, мебели, драгоценностей – с черного рынка, который процветал в древнем городе Кракове.

Глава 4

В следующий раз Ицхак Штерн встретил Оскара Шиндлера как-то утром в начале декабря. Заявление Шиндлера было уже подано в польский коммерческий суд Кракова, а Оскару было все недосуг посетить контору Бучхайстера, но, наконец, пообщавшись с Ойе, он остановился около стола Штерна в приемной, хлопнул в ладоши и голосом подвыпившего человека объявил:

– Завтра начинается! Улицам Иосифа и Исаака стоило бы подготовиться!

Улицы Иосифа и Исаака действительно существовали в Казимировке, являвшейся частью старого гетто Кракова, островком, переданным Казимиром Великим в пользование еврейской общины; теперь оно представляло собой заселенное предместье, притулившееся у притока Вислы.

Герр Шиндлер нагнулся к Штерну и тот, уловив его согретое хорошим коньяком дыхание, задался вопросом: В самом ли деле герр Шиндлер знает, что может ждать улицы Иосифа и Исаака? Или же он назвал их просто походя?" Во всяком случае Штерн ощутил тошнотворное чувство слабости и растерянности. Герр Шиндлер промурлыкал что-то о готовящемся погроме, и его тон, полный небрежного хвастовства, должен был поставить Штерна на место.

Было 3-го декабря. Когда Оскар сказал «завтра», Штерн предположил, что он имел в виду не буквально 4-го декабря, а употребил это выражение в том смысле, как это всегда свойственно пьяницам и пророкам – вот-вот нечто должно произойти. Только несколько человек из тех, кто слышали или уловили невнятный намек герра Шиндлера, восприняли его в буквальном смысле. Всю ночь они укладывали вещи и переправляли семьи через реку в Подгоже.

Что же касается Оскара, он решил сообщить эту неприятную новость на свой страх и риск. Она дошла к нему, как минимум, из двух источников, от его новых приятелей. Один из них – Герман Тоффель был полицейским в звании вахтмейстера (сержанта), прикомандированным к штабу. Другой, Дитер Ридер, служил в штабе СД у Чурды. Среди офицеров они, пожалуй, были самыми симпатичными личностями, на которых у Оскара всегда был особый нюх.

Хотя он так толком и не смог бы объяснить мотивы, почему обратился к Штерну в то декабрьское утро.

Потом он уже говорил, что во время немецкой оккупации Богемии и Моравии, он был свидетелем повсеместного захвата собственности чехов и евреев в том районе Судет, который отходил немцам, что надежно излечило его от всякой симпатии к «новому порядку». И когда он выложил новости Штерну, это куда больше, чем сомнительная история с Нуссбаумами, дало понять, на какой путь он вступает.

Должно быть он, как и евреи Кракова, тешил себя надеждами, что после первоначальной вспышки ярости режим утихомирится и даст людям дышать. Если в течение нескольких последующих месяцев рейды и налеты СС удастся хоть в какой-то мере смягчить вовремя поступающей информацией, может, к весне как-то все наладится. Кроме того, как Оскар, так и евреи старались внушить себе, что немцы все же были цивилизованной нацией.

Решение СС вторгнуться в пределы Казимировки, тем не менее, вызвало у Оскара глубокое отвращение – не потому, что оно впрямую могло коснуться того уровня, на котором он зарабатывал деньги, ухаживал за женщинами, обедал с друзьями, но, чем яснее становились намерения правящего режима, тем более омерзительным и непереносимым он становился для Оскара. Предполагалось, что планируемая операция в какой-то мере обеспечит ее участников мехами и драгоценностями, поскольку обитателей преуспевающих кварталов между Краковом и Казимировкой ждало выселение и изгнание. Но первая акция, кроме практических результатов должна была послужить грозным предупреждением запуганному населению древнего еврейского квартала. С этой целью, как Ридер рассказал Оскару, в Казимировку из Стардома будет переброшен небольшой отряд Einsatzgruppe,который прибудет на тех же машинах, что и ребята из местных отделений СС и полевой жандармерии.

Вместе с армией вторжения в Польшу прибыли и шесть «Айнзатц-групп». Их название носило несколько неопределенный характер и наиболее точно его можно было бы перевести как «группы специального назначения». Но неопределенное слово «Einsatz»содержало в себе богатство оттенков – бросить вызов, кинуть перчатку, проявить рыцарское мужество. Группы набирались из членов гейдриховской Sicherheistdienst(СД, секретной службы). Им сразу же давали понять, что полномочия у них исключительно широки. Их высший руководитель шесть недель тому назад сказал генералу Вильгельму Кейтелю, что «в Польском генерал-губернаторстве развернется суровая борьба за выживание нации, которая не потерпит никаких ограничений со стороны закона». За высокой риторикой их вождей, как понимали солдаты айнзатцгрупп, за словами о выживании нации, скрывалось уничтожение одной расы другой, так же как слово «einsatz»,особо благородная миссия, означало раскаленные стволы автоматов.

Взвод айнзатцгруппы, которому тем вечером предстояло действовать в Казимировке, представлял собой отборную часть, элиту. Пусть эти краковские эсэсовцы, сидящие на сдельной оплате, занимаются столь гнусным делом, как обыск квартир в поисках колец и меховых пальто. На их же долю выпало участие в куда более важном и радикальном символическом действе, которое положит конец символу еврейской культуры – то есть, древней синагоге Кракова.

Как и местные «Sonderkommandos»CC (или отряд специального назначения), которым предстояло принять участие в первой акции, так и шеф тайной полиции СД Чурда, уже несколько недель дожидались прибытия айнзатцгруппы. Армия договорилась с Гейдрихом и высшим руководством полиции, что она будет держаться в стороне от этих операций, пока Польша не перейдет от военного к гражданскому правлению. Наконец было получено разрешение властей, и по всей стране рыцари айнзатцгрупп и зондеркоманд были спущены с цепи, чтобы с профессиональным бесстрастием положить конец истории расы, обитавшей в старых иудейских гетто.

В конце улицы, где располагались апартаменты Оскара, на скале высилась укрепленная громада Вавельского замка, из которого Ганс Франк правил генерал-губернаторством. И если Оскар хотел понять, какое будущее ожидает Польшу, необходимо было присмотреться к связям между Франком и новоиспеченными исполнителями из CC и СД, а также между Франком и евреями Кракова.

Во-первых, Франк, напрямую не руководил теми специальными группами, направлявшимися в Казимировку. Полицейские силы Генриха Гиммлера, где бы они ни действовали, всегда руководствовались своими законами. Не будучи в восторге от их независимости. Франк не соглашался с их методами и с чисто практической точки зрения. Как и любой член партии он поддерживал политику уничтожения еврейского населения и считал Краков, несмотря на все его достоинства, невыносимым местом обитания из-за населяющих его евреев. В течение нескольких прошедших недель он решительно возражал, когда власти хотели использовать генерал-губернаторство и особенно Краков с его железнодорожным узлом как место свалки, куда будут свозить всех евреев от Лодзи до Познани. Он не верил, что айнзатцгруппы или зондеркоманды с их методами могут разрешить суть проблемы. На определенном этапе мучительных размышлений «Гейни» разделял убеждение Франка, что должен быть создан один-единственный огромный концентрационный лагерь для евреев, для каковой цели могут послужить, например, Люблин с окрестностями или, что было бы еще желательнее, остров Мадагаскар.

Сами поляки всегда склонялись к этой идее об использовании Мадагаскара. В 1937 году польское правительство даже послало миссию изучить этот гористый остров, отдаленность которого должна была оберечь их европейскую чувствительность. Министерство по делам колоний Франции, которой принадлежал Мадагаскар, охотно заключило бы сделку на правительственном уровне, поскольку Мадагаскар, заселенный евреями из Европы, мог бы стать отличным рынком сбыта. Какое-то время министр обороны Южной Африки Освальд Пироу исполнял роль посредника в переговорах Гитлера и Франции относительно острова. Таким образом, Мадагаскар как способ решения мог сыграть почетную роль. Ганс Франк ставил на него, а не на айнзатцгруппы. Ибо их спорадические набеги и резня не могли заметно уменьшить количество недочеловеков в Восточной Европе. В то время, когда шла кампания у стен Варшавы, айнзатцгруппы в Силезии сгоняли евреев в синагоги и подрывали их там, толпами топили их, врывались в дома в канун Шаббата или по праздникам, рвали их молитвенные свитки, кидали талесы в огонь, ставили евреев к стенке. Но их усилия почти не сказывались. История неоднократно доказывала, утверждал Франк, что гонимым нациям в массе своей удавалось пережить геноцид и снова размножиться. Фаллос, оказывается, действовал куда быстрее оружия.

Но никто из них еще не знал – ни спорящие между собой члены Партии, ни наиболее образованные из членов айнзатцгрупп, сидящие по бортам одного из грузовиков, ни такие же ребята из СС, сидящие в другом, которым этим вечером предстояло захватить синагогу, ни герр Оскар Шиндлер, направлявшийся к себе на Страшевского, где ему предстояло переодеться к званому обеду – никто из них еще не знал, и даже многие осведомленные члены Партии сомневались, что будет найдено технологически приемлемое решение – что химический состав для уничтожения насекомых, получивший название «Циклон Б» будет принят вместо Мадагаскара как средство окончательного решения.

Между Гитлером и Лени Рифеншталь, любимой актрисой и режиссером фюрера, произошел некий инцидент. Вскоре после падения Лодзи она прибыла туда со своим неизменным оператором и увидела шеренгу евреев – типичных иудеев с пейсами – которых расстреливали из автоматического оружия. Она прямиком отправилась к фюреру, который пребывал в штаб-квартире Южной группы войск и устроила сцену. С любой точки зрения – логики, эффективности, общественного мнения – ребята из айнзатцгрупп вели себя глупо. Но теперь смешно было говорить и о Мадагаскаре, когда был найден кардинальный способ свести на нет количество недочеловеков в Центральной Европе, для чего будут отведены специальные места с соответствующим оборудованием, о чем знаменитой киношнице лучше было бы не знать.

Как Оскар и предупредил Штерна в приемной у Бучхайстера, эсэсовцы, перемещаясь от дверей к дверям, начали экономическое уничтожение детей Исаака, Иосифа и Якова. Они врывались в квартиры, выволакивая содержимое шкафов, взламывая замки столов и гардеробов. Они срывали украшения с пальцев, с шей и из кармашков для часов. Девушке, которая не хотела отдавать свою меховую шубку, сломали руку; мальчишку с улицы Цемной, вцепившегося в свои лыжи, просто пристрелили.

Некоторые из ограбленных – не догадываясь, что СС действует по своим законам – на следующий день обратились с жалобами в полицейский участок. Где-то, как они знали из уроков истории, должен обитать старший офицер, бескорыстный и благородный, который придет в ужас и решительно призовет к порядку распоясавшихся грабителей. Должно последовать расследование истории с мальчиком на Цемной и с одной из женщин, которой ударом дубинки сломали нос.

Пока ребята из СС работали по квартирам, взвод айнзатцгруппы собрался у синагоги четырнадцатого столетия на Старой Божнице. Как и предполагалось, они застали тут за молитвой компанию старых евреев с бородами, в пейсах и в молитвенных одеяниях. Согнав из окружающих зданий некоторое количество не столь ортодоксальных евреев, их тоже запихали в синагогу, словно бы немцы желали посмотреть, какова будет реакция одной группы на другую.

Среди тех, кому пришлось переступить порог синагоги на Старой Божнице, был гангстер Макс Редлих, который никоим иным образом не попал бы в древний храм и не был бы приглашен в него. Они стояли перед ковчегом Завета, два совершенно разных представителя одного народа, которые в нормальный день сочли бы присутствие друг друга оскорбительным для себя. Солдат айнзатцгруппы вскрыл ковчег и вытащил из него пергаментный свиток Торы.

Странное сообщество, собранное под сводами синагоги, должно было пройти мимо брошенного на пол свитка и плевать на него. Увильнуть было невозможно – плевок был явственно виден на пергаменте.

Среди согнанных в синагогу и никогда раньше не стоявших бок о бок, ортодоксальные евреи были куда более рациональны, чем все прочие – агностики, либералы, те, кто считали себя европейцами. Людям из айнзатцгруппы было ясно, что современный еврей пойдет на их требования и даже постарается посмотреть им в глаза, как бы говоря: «Да бросьте, мы слишком умны, чтобы обращать внимание на эти глупости». Во время подготовки эсэсовцам говорили, что еврейское воспитание – всего лишь тонкая оболочка на либеральном фасаде и, когда согнанные в синагогу обладатели коротких причесок и современных одеяний вернутся к вере отцов, отказавшись совершить святотатство, это и будет доказано.

Но все оплевали свиток – кроме Макса Редлиха. Айнзатцгруппа убедилась, что проверка оправдала затраченное на нее время – человек, внешний вид которого позволял предполагать, что он без возражений плюнет на свиток, ибо для него он с интеллектуальной точки зрения представлял бессмысленный остаток древних верований – в этом человеке вскипевшая кровь сказала, что перед ним лежит священная реликвия его народа. Когда наконец евреи откажутся от таких смешных предрассудков, как голос крови? Неужели они не могут мыслить столь же четко, как Кант? Вот в чем был смысл испытания.

Редлих не выдержал его. Он произнес маленькую речь.

– На моей совести много грехов. Но этого сделать я не могу.

Его пристрелили первым, после чего расстреляли всех остальных и предали это место огню, оставив от одной из старейших в Польше синагог лишь обгорелый скелет.

Глава 5

Виктория Клоновска, польская секретарша, была украшением приемной Оскара, и он немедленно закрутил с ней длинный роман. Ингрид, его немецкая любовница, должна была бы знать о ее существовании, как Эмили Шиндлер знала о существовании Ингрид. Но Оскар никогда не занимался любовью исподтишка, втихомолку. Он был по-детски откровенен в интимных отношениях. Не то что он хвастался. Просто он никогда не испытывал необходимости врать, прокрадываться в гостиницу по задней лестнице и в темноте тихонько стучать в дверь девушки. С тех пор как Оскар отказался по-крупному врать своим женщинам, выбор его сузился; ему было трудновато пускать в ход традиционные приемы обольщения любовника.

С высокой светлой прической над хорошеньким живым лисьим личиком, Виктория Клоновска производила впечатление одной из тех легкомысленных девушек, которые воспринимают царящую вокруг историческую неопределенность лишь как временное затруднение, после которой они и займутся таким серьезным делом, как организация своей жизни. Хотя эта осень требовала скромной одежды, Клоновска с нескрываемой фривольностью носила свои жакетики, плиссированные блузки и облегающие юбки. Тем не менее она обладала ясной головой, была преданной и толковой сотрудницей. Конечно, она была националисткой в не допускающем возражений польском стиле. Что в конце концов не помешало ей провести переговоры с немецкими сановниками, дабы ее судетского любовника выпустили из учреждения СС. Но в данный момент Оскар предложил ей не столь рискованную работу.

Он намекнул, что хотел бы найти хороший бар или кабаре в Кракове, где мог бы встречаться с друзьями. Не завязывать контакты, не угощать начальство из Инспектората. А с настоящими друзьями. Какое-нибудь веселое местечко, куда не заглядывают официальные лица средних лет.

Знает ли Клоновска такое местечко?

Ей удалось найти великолепный джазовый погребок на узкой улочке к северу от Рынка, городской площади. Испокон веков оно было популярно у молодых преподавателей и студентов университета, но сама Виктория там не бывала. Солидная публика, которая намекала, что была бы не прочь провести с ней свободное время, не испытывала желания окунуться в студенческий гомон. При желании там же можно арендовать отдельную нишу под занавесом, где компания прекрасно проведет время, развлекаясь под звуки дикарской музыки. Оценив находчивость Клоновской, разыскавшей это музыкальное заведение, Оскар окрестил ее «Колумбом». С партийной точки зрения джаз был не только вырождающимся декадентским искусством, но и выражал африканское животное начало недочеловеков. Излюбленным ритмом СС и официальных лиц партии был «ум-па-па» венских вальсов, и они старательно избегали джаз-клубов.

Под Рождество 1939 года Оскар устроил вечеринку в клубе для некоторых своих приятелей. Обладая инстинктивным умением устанавливать любые контакты, он не испытывал никаких затруднений, когда приходилось пить и с теми, кто не вызывал у него симпатий. Но в этот вечер вокруг собрались люди, к которым он-таки испытывал дружеские чувства. К тому же, надо добавить, они, конечно же, были молодыми, полезными, хотя еще и недостаточно влиятельными членами различных оккупационных учреждений; и все из них в той или иной мере чувствовали себя вдвойне изгнанниками – и не только потому, что они были вдалеке от дома. И в родных пределах, и за границей все они в той или иной мере чувствовали неприязнь к режиму.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30