Хуливуд (№1) - Нам не страшен Хуливуд

– А морда у тебя не треснет?

Свистун высыпал на стойку доллар мелочью.

– Я угощу вас завтраком, если вы объясните мне, чего вы ищете в наше городе.

– Хрен тебе, Кокси. Ради такой информации тебе пришлось бы вывернуть все карманы.

Свистун пошел было на выход, но затем вернулся.

– Но, послушай, Кокси, – начал он с той же учтивостью, что и в начале знакомства. – Только не вздумай заложить меня. Ты единственный болтун во всем этом городе, которого я знаю. Если кто-нибудь начнет мною интересоваться, ничто не помешает этому Микки Маусу выпить твою кровь до последней капельки.

Фотограф жил и держал студию в каком-то скворечнике, расположенном на четвертом этаже деревянного дома, готового рухнуть в любое мгновение. Свистун позвонил в колокольчик. Откуда-то из глубины жилища грозным лаем ответила большая собака. Свистун сверился с часами и позвонил снова. Конечно, он не ожидал, что фотограф обрадуется столь раннему клиенту.

Женщина, открывшая дверь на цепочку и уставившаяся на него изнутри, женщина с заспанными глазами и всклокоченными волосами, ему во всяком случае, не обрадовалась.

– Кто вы такой? – спросила она.

– Я разыскиваю Дж. Кисси.

– Это я.

– Вы фотограф?

– Самые чуткие пальцы во всем Юге. А что вам угодно?

– Мне нужны несколько репродукций с видеокассеты.

– Скверное время вы для этого выбрали, ничего не скажешь!

– Согласен, но времени у меня в обрез.

Дж. Кисси была миниатюрной блондинкой, смахивающей – в том числе и возрастом – на хорошенького щенка. Она так уставилась на Свистуна, что тому стало ясно: его принимают за садиста-насильника.

– Погодите-ка минутку, сказала она. Исчезла куда-то в глубь квартиры, затем вернулась и сняла цепочку с двери.

– Тихо, Бо, – приказала она собаке.

И вновь появилась в дверном проеме. Рядом с ней, доставая ей до бедра, стояла помесь боксера с ротвейлером.

– Заходите.

Свистун на мгновение замешкался.

– Бо у нас умница. Только не делайте резких движений. – Она распахнула дверь, и Свистун прошел внутрь, поглядывая на пса, который, в свою очередь, бросал взгляды на него. – И главное, не вздумайте до меня ни при каких обстоятельствах дотрагиваться! Ясно?

– Да уж…

– Садитесь, – сказала Дж. Кисеи. Потерла глаза, потом убрала руки с лица, заморгала. – Я и помыться не успела.

– Это не обязательно.

Ухмыльнувшись, она посмотрела на себя в зеркало, поставленное среди старых телевизоров, магнитофонов и мониторов. Пригладила волосы.

– О подлинной красоте женщины можно судить по тому, как она выглядит с утра, еще не занявшись косметикой. Вот и скажите, куколка я или нет?

– Куколка, – поддакнул Свистун.

Больше она, конечно, смахивала на щенка, но что-то в этой Дж. Кисси брало за живое.

– Дайте поглядеть.

Она протянула руку за кассетой.

Свистун отдал ей кассету. Дж. Кисси вставила ее в видеомагнитофон. Видеомагнитофон с пятью головками, рассчитанный как на любителей, так и на профессионалов. Нажала на кнопку пуска.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Уистлер.

– Не следовало бы вам, Уистлер, забивать себе голову этой дрянью.

– Я не поклонник подобных зрелищ.

Она передала ему приборчик дистанционного управления.

– Покажите мне кадры, которые вам хочется переснять.

Она выкатила из угла тяжелую треногу и привинтила к ней «поляроид», установила нужную выдержку и диафрагму. Проверила номер кадра в аппарате. К этому времени Свистун нашел самый удачный из крупных планов Лим Шу Док. Дж. Кисеи уже была готова. Камера щелкнула. Девушка достала готовый снимок и выложила его на стол. Свистун нашел крупный план татуировки в виде бабочки, и камера щелкнула вновь. Нашел крупный план латиноамериканки в тот миг, когда мачете вонзилось ей в горло. Камера щелкнула дважды. Он погнал запись вперед к тем кадрам, в которых голова отделилась от туловища.

Дж. Кисеи, побледнев, отпрянула от камеры. Пес, почувствовав испуг хозяйки, угрожающе уставился на Свистуна, и ей пришлось положить собаке руку на загривок, чтобы успокоить.

– Что это за мерзость? Что это за безумие?

– Из этой мерзости и из этого безумия я хочу изготовить взрывчатку, чтобы заложить бомбы в нужных местах.

– Это что, по-настоящему?.. Я хочу сказать, этот человек с ножом по-настоящему…

Она поперхнулась, не успев закончить фразу.

– Возможно, и подделка. А вы как думаете?

– О Господи, наверное, подделка. Ничего себе утречко у меня выдалось!

Заключительную часть кассеты она пропустила через магнитофон трижды, останавливаясь то здесь, то там, чтобы сделать снимок. Она стояла, подавшись вперед, подобравшись, напрягшись, не убирая руки с массивного загривка пса. Профессионал в ней взял верх над испуганной и возмущенной женщиной. Она остановила кассету в тот миг, когда мачете впилось в горло. Послала вперед на один-единственный кадр. Проделала то же самое еще и еще раз. Несколько снимков расчленили секунду убийственных действий. На следующем снимке голова девушки уже упала на пол. И покатилась по ковру – и каждый кувырок отражался на очередном снимке.

– Просто ума не приложу, – сказала она. – Если это подделка, то я просто не понимаю, как они это сделали. Тем более что во всех остальных отношениях работа непрофессионального качества. С другой стороны, можно было взять мачете такой причудливой формы…

Да уж, более чем причудливой, подумал Свистун.

– … а когда все остальное просто. Быстрая смена кадра. Голова манекена. До чего только в наши дни не додумываются…

– Самого коронера запросто вокруг пальца обведут, – заметил Свистун.

Она сфотографировала нож, который вонзился в горло оцепеневшей от ужаса девице. Свистун проглядел фотографии. Дж. Кисси при этом смотрела на него не отрываясь.

– Мне кажется, это было самое настоящее убийство.

– Сколько я вам должен?

– Вы действительно боретесь против этих людей?

– Я еще и сам не знаю, как далеко зайду.

– Но все-таки боретесь?

– Так сколько же? – повторил Свистун.

– Нисколько.

Дж. Кисси проводила его к дверям. Бо трусил рядом, по-прежнему настороженный, по-прежнему готовый наброситься на человека, который ухитрился напугать его хозяйку.

– Знаете ли, – сказала она. – У вас довольно симпатичная наружность. И напомните мне, чтобы я впредь не пускала мужчин симпатичной наружности к себе домой в такой ранний час. Вот если вы заглянете вечером – скажем, сегодня вечером – тогда другое дело.

– Я в этом городе не задержусь.

– Что ж, запомните мое предложение на тот случай, если опоздаете на самолет.

И Дж. Кисеи состроила обиженную гримаску.

Глава двадцать третья

Свистун прошел через Джексон-сквер к Шартру и проследовал далее по Святому Петру, пока наконец, устав и пропотев, как облезлый кобель, не попал в Северный Рэмпарт. По скверно вымощенному тротуару он проследовал на Первый участок кладбища Святого Людовика, а дальше его путь пролег по заболоченной местности между Конти и кладбищем, бассейном и Треме. Ворота были открыты, белый старик в рубашке с короткими рукавами и в штанах на подтяжках восседал на своем посту в скрипучем деревянном кресле, приторговывая душеспасительными брошюрками, а также пивом, переносной холодильник с которым стоял у его ног. Он испытующе посмотрел на Уистлера. Тот, покачав головой, прошел мимо и отправился по периметру кладбищенской стены, к которой ульем лепились ячейки с прахом из местного крематория. Именовали их тут "печными могилами".

Более солидные могилы находились в земле и были покрыты, как минимум, постаментами, лишь там и здесь попадались открытые. Свистун присел над одной из открытых могил и заглянул в ее глубину. Он увидел кости – сухие и бурые, как зубы старой лошади.

Свистун присел на мраморную ступеньку надгробия в форме коттеджа, на крыше которого стоял ангел. И призадумался над тем, что он здесь делает и почему. Что он делает, ему было ясно, а вот почему – это оставалось загадкой.

Он прибыл в Новый Орлеан из-за женщины – из-за испуганных глаз, дрожащих губ и длинных ног, выставленных под проливной дождь. Он прибыл с неясной мыслью перехватить ее где-нибудь по дороге в кинотеатр "Бобровая струя", поцеловать и объяснить ей, что он передумал. Что ему захотелось позаниматься с нею любовью. Но не в этом вонючем городишке, где и без того можно сдохнуть от жары, а у себя дома, в Лос-Анджелесе, где хотя бы с моря веет прохладой.

Порнофильм он купил из чистого любопытства, потому что в нем, можно сказать, «играла» азиатка. И мысль об этом вернула его к фотографиям, которые были у него с собой, как будто он отправился на розыски пропавшего человека. И к только что перекрашенному «кадиллаку» перед домом Баркало.

Немного любопытства, немного сугубо праздного интереса – и вот он уже с головой погрузился в тайну вьетнамской потаскушки, которая почти наверняка была именно той женщиной, обезглавленное тело которой вылетело на асфальт в двух тысячах миль отсюда. В конце концов, у скольких вьетнамских потаскушек, работающих в Новом Орлеане и в Лос-Анджелесе, может оказаться на заду татуировка в виде бабочки? Он все еще не понимал, кто и как вознаградит его за труды, но он влез в это дело – и обратного хода уже не было.

– Что ж удивляться тому, что у меня нет счета в банке, – произнес он вслух.

Мраморный ангел никак не отреагировал на его слова.

Баркало спал в галерее с видом на улицу. На нем была свежая вязаная сорочка, белые слаксы и сандалии. Пальцы ног у него были так себе. Большой практически сросся с остальными. Не ноги, а просто копыта.

Буш, в рискованном купальном костюме, сидя в пластмассовом кресле, пялилась ему на ноги.

– На что это ты уставилась? – проснувшись, спросил он.

– Это я-то уставилась?

– Ты глазеешь мне на ноги.

– С ума сошел. Я сейчас за миллион миль отсюда.

– И с кем ты там трахаешься?

У нее на шее начала пульсировать вена.

– Что, собственно говоря, ты имеешь в виду?

– Я еще не ослеп, – ответил на это Баркало.

– Если ты не ослеп, так тебе должно быть известно, что я этим не занимаюсь. Тем более, как ты с чего-то взял, с черномазыми.

– Хочешь сказать мне, будто не ходишь на сеансы к Маме Блюз? Хочешь сказать, будто не пляшешь там с голыми титьками, когда она затевает языческие церемонии?

– Никогда, – воскликнула она, от всей души надеясь на то, что ему ничего не известно о Генри. Должно быть, он хочет нагнать на нее страх, просто чтобы позабавиться. – Однажды я там была, но как зрительница. Как туристка. Это ведь всего лишь представление.

– И ты плясала.

– Да ты что, совсем спятил? Там двести человек было – и все плясали.

– Сняв блузку.

– Да ведь у меня под ней был лифчик. От купального костюма, – заорала она.

– Если когда-нибудь узнаю, что ты трахаешься с неграми, я тебя замочу.

И тут как раз на пороге появились Пиноле и Роджо.

– Хотите, я вам яйца оторву за этот паршивый "кадиллак"?

– Ну…

Пиноле не знал, что сказать.

– У него еще пробег совсем никакой. И мы его перекрасили. Поди сам взгляни. Он припаркован у дома, – сказал Роджо.

Баркало был готов пришить их на месте, но для этого было, пожалуй, жарковато. Пожав плечами, он решил этим и ограничиться: в конце концов, наплевать.

– Как это вам удалось перекрасить его так быстро?

– Да уж так. Им всего час на это понадобился. У них и спрей, и печь такая особая. Сушилка.

– А хоть в студии прибраться у вас время нашлось?

– Все в полном порядке, – ответил Роджо.

– Бардака не оставили?

Пиноле посмотрел на Роджо, не зная, что тот ответит. Баркало не заметил этого взгляда, а Буш заметила.

И она поняла, что они опять все просрали.

– Мы все сложили в шкаф, – сказал Роджо.

– А сколько у вас там канистр бензина?

– Двадцать. Двадцать канистр и пятьдесят баллонов.

– После того как мы кое-что снимаем с этой голливудской актрисой… – Замолчав, он посмотрел на Буш. – Мне бы хотелось, Буш, чтобы ты тоже поучаствовала.

– Да пошел ты на хер!

– Я с тобой не торгуюсь. В последней сцене ты непременно должна появиться.

Ее сердце дрогнуло.

– Что?

В его словах она почуяла смертельную угрозу. Острый запах страха, смешанный с ароматом духов. Баркало ухмыльнулся белозубой ухмылкой.

– После того как переберемся в Хуливуд, мы тебя отправим на пенсию. Будешь сидеть у бассейна, ходить за покупками, пить коктейли. Как знать, может, ухватишь за жопу Клинта Иствуда.

Буш решила рассмеяться. Ей это удалось, но смех прозвучал невесело.

– Когда закончим – наверное, завтра к вечеру, – сожжем на хер весь сарай, – сказал Баркало.

– Тысяча галлонов бензина. Там будет очень жарко, – заметил Роджо, искоса взглянув на Буш.

– Так что до встречи в кинотеатре через час, сказал Баркало.

Уистлер вернулся с кладбища и вновь пошел по Пампарту. Полицейский участок находился на другой стороне улицы, прямо по соседству с так называемым Сторивиллем, где какое-то время назад порнографическая книжонка стоила грош, а садомазохистская – четвертак. Однако квартал красных фонарей давным-давно снесли и на его месте построили дешевые многоквартирные дома. Но сейчас, в восьмидесятые, округа, как и встарь, кишмя кишела преступниками и порождала все новых и новых насильников и убийц, правда, в столь ранний час они еще не выходили на улицу. Свистун остановился у входа в участок. Двое полицейских уставились на него. Он прошел в здание и направился к дежурному.

– Да, сэр, чем я могу быть вам полезен? – спросил сержант в форме.

– С кем можно побеседовать по вопросу о преступлении на сексуальной почве или об убийстве?

– Так все-таки одно или другое, сэр?

– И того, и другого помаленьку.

– Вы частное лицо, собирающееся подать жалобу?

– Я частный сыщик из Лос-Анджелеса, расследующий убийство, корни которого следует искать или здесь, или там.

Сержант сразу же утратил напускную любезность.

– Темно, как у негра в жопе.

– Именно поэтому мне и хотелось бы потолковать со специалистом.

– Присаживайтесь.

– Я немного спешу. У меня тут намечена одна встреча.

– Понятно. Что ж, все мы спешим. Присаживайтесь. Пойду спрошу у лейтенанта Беллерозе, не захочется ли ему с вами побеседовать.

Прошло немного времени, прежде чем Свистуна пригласили в следственный кабинет. Значительно дольше пришлось прождать, пока туда же не пришел человек в костюме цвета сливочного мороженого.

Некогда Свистун завел себе черепаху. У нее было бесконечное терпение и такая чуткость и мудрость во взоре, что Свистун привык исповедоваться ей по всем важным вопросам – типа любовных интрижек и маленьких войн. И происходило так до тех пор, пока он не познакомился с Боско.

Эту черепаху и напомнил сейчас Свистуну лейтенант Беллерозе со своими тяжелыми веками и настороженными глазами, морщинистой шеей и движениями, как в замедленной киносъемке. Он походил так же на человека, который плывет, не проснувшись. Мятый костюм сидел на нем, словно на черепахе панцирь. Когда он переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, восседая в скрипучем кресле-качалке, его костистое тело перекатывалось в костюме, тогда как сам костюм оставался неподвижным. У Уистлера создалось впечатление, будто при первом признаке опасности Беллерозе втянет голову, руки и ноги под панцирь и превратится в камень.

Свистун достал снимки, сделанные «поляроидом», и фотографии из морга.

– Не так быстро, пожалуйста. Объясните мне все по складам, – сказал Беллерозе.

Свистун побарабанил пальцем по фотографиям с латиноамериканкой.

– Мне представляется, что эту девицу убили, чтобы снять порнофильм.

– М-м-да…

Свистун побарабанил пальцем по снимкам с Лим Шу Док.

– А у этой тело очутилось в Лос-Анджелесе, а голова – здесь, в Новом Орлеане.

– Вы так думаете?

– Я так думаю.

– А теперь давайте-ка пояснее. Вы прибыли на мою территорию в поисках… чего именно?

– Головы к телу, которое находится в Лос-Анджелесе.

– Вы потеряли голову?

– Я всего лишь прочитал об этом в «Энквайрере». О голове азиатки и двух парнях на белом «кадиллаке» с антенной, которые играли этой головой в футбол на берегу озера.

– Ах, значит, речь об этой голове!

– А что, у вас их тут несколько?

– Ну, конечно, не столько, сколько цветов магнолии в конце лета, но, знаете ли, хочется убедиться, что речь идет именно о…

– Я вас понимаю.

– Чтобы не возникло никаких недоразумений. Это вам ясно?

– Я врубаюсь в ваш почерк.

– Вот он, слэнг больших городов. Врубаетесь. Что я, скала? Что я, скала, чтобы в меня врубаться?

– Во всяком случае, я не мечу в вас молний. Да, мне кажется, вы и сами это понимаете.

– Ну ладно, а что заинтересовало в этом деле конкретно вас?

– Позапрошлой ночью я сидел в голливудской кофейне и пил свой кофе. И прочел в газете про эту голову в Новом Орлеане. И тут прямо под окном произошла авария. «БМВ» столкнулся с пикапом. И из пикапа вылетело тело – женское тело, и при этом обезглавленное.

– И вы приехали, чтобы посмотреть не подойдут ли они друг к дружке? Приехали из чисто спортивного интереса?

– Я частный сыщик.

– Предъявите ваше лицензию.

Свистун достал свои корочки, раскрыл их и сунул лейтенанту под самый нос.

– Встаньте и выверните карманы.

Свистун расстегнул пиджак и охлопал себя по бокам.

– Повернитесь и задерите пиджак. Ладно, при вас ничего нет. Вы не дурак. Мы тут не любим пинкертонов, которые приезжают сюда с погремушками.

– А это слэнг маленького города, верно? Пинкертон – это частный сыщик, а погремушка – пистолет, так?

– Умный вы парень. Но не больно-то умно строить из себя умника, разговаривая с человеком на его территории.

– Беру свои слова обратно.

– У вас есть клиент?

– Строго говоря, нет. Мне казалось, будто я помогаю парню, который сидел за рулем «БМВ», но, как выяснилось, ему не нужна моя помощь. Он вышел сухим из воды. Даже записи в журнал не сделали.

– А как насчет водителя пикапа?

– Ему моя помощь тоже не понадобилась. Он умер.

– Дорожная авария со смертельным исходом – и даже не заведено дело?

– В полицейском отчете отражена авария со смертельным исходом, в которой участвовала лишь одна машина.

– Ну и ну. Погодите-ка здесь. Хотите кофе?

Или, может быть, стакан воды? Будь мы с вами получше знакомы, я бы предложил вам стаканчик чего-нибудь покрепче.

Беллерозе выскользнул из кабинета с неожиданной стремительностью и вернулся ровно через пять минут. Он ухмылялся.

– Голливудские полицейские не поверили, что я сам служу в полиции. Сказали, что актеры их все время разыгрывают. Весело вы там живете, на фабрике грез. А знаете, что насчет вашего дела? Мне сказали, что эта штука, которую выкинуло из машины, была куклой и что везли ее на киносъемки.

– Все правильно, именно это и утверждается официально.

– А вы не верите?

– А вы верите?

– Скажем, я вас внимательно слушаю. И по-прежнему не понимаю, чего ради вы сюда прибыли. Устроили себе небольшой отпуск, так, что ли? Случайно проехали мимо моего участка, притормозили и подумали: "А не оказать ли здешним парням небольшую услугу? Рассказать про безголовый труп в Лос-Анджелесе. Чтобы они там не сидели без дела".

– Мне казалось, что об этом вам нужно сообщить.

– От всей души благодарю вас. А где вы раздобыли эти снимки?

– Эти вот пересняты с порнофильма. А эти – из лос-анджелесского морга.

– А фильм у вас при себе? Свистун передал ему кассету.

– А вы не знаете одного здешнего ловкача по имени Баркало? – спросил он.

И вдруг Беллерозе утратил малейшее сходство с черепахой. Подался вперед, плечи и руки нависли над столом. Шея набухла, тело поперло из костюма, заставляя предположить под мешковатой одеждой борцовское телосложение.

– Я-то его знаю, – сказал Беллерозе. – А вы его знаете?

– Мы с ним не встречались, но кое-что о нем мне известно. У него есть кинотеатр для фильмов категории «X», несколько грязных книжных лавчонок, бордель…

– … желтая газетенка и многое другое, – закончил за него Беллерозе. – Так что вам от него нужно?

– Мне кажется, именно он снял эту мерзость. С обезглавленной латиноамериканкой. Вьетнамка, тело которой исчезло из лос-анджелесского морга, а потом очутилось на мостовой, занимается в этом фильме всякими фокусами с той самой латиноамериканкой. Мне кажется, Баркало как-то с этим связан. Или сам Баркало, или кто-то из его парней отлично умеет управляться с мачете. А у Баркало есть парочка бандитов, которые на него работают, верзила и коротышка.

– Дом Пиноле и Джикки Роджо.

– И они разъезжают на «кадиллаке» с антенной. Перекрасили его в красный цвет.

– Мы этим поинтересуемся.

В кабинете, на столике в дальнем углу, нашлись обшарпанный видеомагнитофон и девятнадцатидюймовый цветной телевизор. Беллерозе, поднявшись с места, вставил в магнитофон кассету. После нескольких неуверенных манипуляций с кнопками магнитофон загудел и экран загорелся. Взяв пульт дистанционного управления, лейтенант вернулся в кресло.

Свистун вновь просмотрел жуткий фильм, сделанный по бесхитростному сценарию. В последнем речь шла о девушке, привезенной не то из Гонконга, не то из Сингапура и начавшей торговать собою.

– Не так-то их много в Новом Орлеане, – сказал Беллерозе.

– Кого? Проституток?

– Азиаток. И я никогда не слышал ни об одной потаскушке из Вьетнама.

Они молча просмотрели серию половых актов на телеэкране.

– У вас от такого встает? – спросил Беллерозе.

– Только когда долго пощусь.

– А у меня встает. Вот ведь пакость. Нельзя снимать такое. Хотя можно понять какого-нибудь страдальца без бабы или с дурной бабой, который насмотрится этого, да и возьмет в игривую ручонку.

– Все нам смотреть не обязательно, – заметил Уистлер.

Беллерозе передал ему пульт. Свистун перемотал ленту до того места, где появился крупный план Лим Шу Док.

– Похожа на ту голову, что вы храните на льду?

– Та голова, которую мы храним на льду, ни на что не похожа. Ни на что мало-мальски привлекательное.

– А мне можно будет на нее взглянуть?

– Взглянуть-то можно, но говорю вам, в ней не осталось ничего человеческого.

– А как насчет данных экспертизы? Беллерозе кивнул.

– Махнусь с вами на копии ваших картинок. Ксерокс у нас тут есть.

Свистун промотал ленту дальше – до того места, когда на лице у девушки вспыхнул ужас при появлении человека с ножом и где взлетел в воздух сам нож. И остановил за миг до того, как хлынула кровь.

Свистуну был слышен шум из соседней комнаты, где размещался рядовой и сержантский состав. Там трезвонил телефон, слышались голоса и шаги, то и дело хлопала дверь. Шла обычная суета.

– Я уже видел этот фильм, – сказал Беллерозе. – Если эту мексиканку и обезглавили, то мы так и не нашли от нее ни кусочка.

– А вы говорили об этом с Баркало?

– Ясное дело, говорили. Он привез нас к себе в студию на реке, где он, по его словам, и снимает эротические фильмы. Показал нам студию звукозаписи, камеру и лабораторию, в которой он, дескать, устраивает эти фокусы.

– А вы спросили у него, куда подевались латиноамериканка и азиатка?

– Он ответил: откуда ему знать, куда деваются разъездные шлюхи. Имел наглость чуть ли не перейти в наступление. Найдите ее, сказал, найдите эту сайгонскую шлюху, и она расскажет вам, что все это было кинотрюком.

– А может, он знал, что вам никогда не найти ни ту, ни другую? Но теперь в Новом Орлеане имеется голова, а в Лос-Анджелесе тело с бабочкой на бедре.

– Это вы так говорите. А лос-анджелесская полиция говорит нечто прямо противоположное. Понимаете, что у меня за проблемка, а?

Он забрал у Свистуна приборчик дистанционного управления и перемотал ленту назад, до самого начала. Затем пристально посмотрел на Уистлера.

– Ну, что у вас еще?

– В «БМВ» находилась одна актриса. Она видела труп, о котором говорят, будто это кукла. На следующий день после аварии она получила приглашение на роль в Новом Орлеане, причем крайне срочное.

– И вы думаете, что ее послали к Баркало?

– Я бы на это поставил.

– А почему?

– Слишком уж много совпадений. Начиная с сувенирных денег, рекламирующих его порнокинотеатр, которые я нашел на ночном столике у этой дамы.

– Вы хотите сказать, что лос-анджелесская актриса получила срочное приглашение от кого-то, кто греет руки на порнобизнесе в Новом Орлеане, и что сюда ее заманили в ловушку? А мне сдается так: она-то понимает, что делает, а вот вы не понимаете, что она делает. И, возможно, вы ее просто мало знаете.

– Что ж, я спрошу у нее об этом, когда ее разыщу. И когда разыщу, мне, возможно, потребуется помощь.

Беллерозе откинулся в кресле, скрипнувшем, как задавленная крыса. Весь как будто съежился, возвращаясь в черепашье состояние. Да и глаза у него стали сонными, как у хитрой старой черепахи.

– Только приходите не с пустыми руками.

– А с чем? С еще одной головой?

– И не пытайтесь меня перехитрить. Вы что Думаете, у нас тут совсем мозгов нет? Думаете, я такого говна раньше не видывал? Думаете, мы тут и в ус не дуем? Послушайте-ка лучше, что я вам скажу. Это не ваш город. И если я найду вас где-нибудь, где вам быть не положено, я вам перо в жопу вставлю. И наплевать мне на то, что вы разыскиваете свою возлюбленную!

Глава двадцать четвертая

Новый Орлеан – город, в котором легко затеряться в толпе. Люди всех сортов и из любых слоев общества шатаются по нему денно и нощно, сидят на скамьях, на ступеньках, на постаментах, стоят, прислонившись к витринам магазинов, к воротам и к парковым оградам.

Свистун сидел во взятой напрокат машине через дорогу от "Бобровой струи".

Следить надо было или за порнокинотеатром, или за домом на улице Урсулинок, в котором жил Баркало. Шансы составляли пятьдесят на пятьдесят. Перевешивало лишь одно соображение в пользу кинотеатра: именно его адрес значился на сувенирных деньгах, которые он нашел в квартире у Шилы; к тому же здесь порноделец держал своего рода контору в попытке выдать свое занятие за нормальный бизнес.

Если Свистун ошибся, если он ждет не там и соответственно упустит ее, если она прибыла в какое-то другое место, ему неизвестное, а оттуда ее повезли прямо к месту предполагаемых съемок и сделали с нею как раз то, что, как он опасался, они с нею и собираются сделать, значит, она для него потеряна. Причем не на время, а навсегда.

С другой стороны, нельзя было исключать и того, что, пока он, обливаясь потом, подкарауливает ее здесь, она сидит в каком-нибудь ресторане с исправной системой кондиционирования за ланчем с коктейлями, на встрече с вполне нормальным, хотя, конечно, и третьесортным кинопродюсером, который рассказывает ей о внутренней мотивации и роскошных нарядах ее предполагаемой героини. Что ж, хорошо бы, чтобы именно так и было. Свистун предпочел бы оказаться дураком – только бы не свидетелем на похоронах.

Солнце, стоя прямо над головой, нещадно пекло. Уистлера мучила чудовищная жажда. Он хотел было уже отправиться пропустить стаканчик пива в какой-нибудь соседней лавчонке с видом на улицу, когда двое мужчин – верзила и коротыш – припарковали только что перекрашенный в красный цвет «кадиллак» у кинотеатра.

Пиноле и Роджо – кто же еще? Выйдя из машины, они зашли в дом и скрылись в глубине кинотеатра.

Баркало повернулся, ухватился обеими руками за чугунные перила и, повиснув, как обезьяна, посмотрел сквозь решетку вниз, на улицу.

Буш уставилась ему в затылок, прикидывая, хватит ли у нее сил убить его на месте, если она размозжит ему голову тяжелым цветочным горшком, прицелившись в аккурат над ухом.

Он обернулся, словно прочитав ее мысли. Затем вновь посмотрел на улицу.

Баркало не считал себя дикарем, хоть и походил с виду на заросшую шерстью обезьяну. В торговле живым товаром на голом страхе такой карьеры не сделаешь. У него было определенное обаяние, имелся некий шарм.

Безраздельно властвовать женщинами он научился у Фан Тана по кличке Гусеница, научился еще двадцать лет назад, когда сам он был безусым юнцом, а Фан Тан – главным сутенером всего Французского квартала. Гусеница был кожа да кости, с безвольным взглядом и безвольным подбородком, с желтыми и неровными зубами, навсегда разминувшимися с зубной щеткой. Чтобы у него не воняло изо рта, он сжевывал по двенадцать упаковок "Джуйси фрут" ежедневно. На шее у него – в том месте, куда впивался тугой воротник, – торчали жесткие багровые складки. Галстук он носил и зимой и летом. В кабаке у Билли Уимпля он имел свой столик, восседая за которым, Фан Тан правил целой конюшней длинноногих, поразительно желтых девиц и время от времени делился половым и криминальным опытом.

– Если хочешь уговорить малышку, не хватай ее за волосы и не шарахай об стенку – не то она непременно завизжит, что ее изнасиловали. Бросится на улице в объятия первому же копу или первому же коту, лишь бы он защитил ее, понял? Нет, ты и на самом деле поведи себя как настоящий кот. Поначалу не обращай на нее внимания. Пусть она первая подойдет к тебе. А ты угости ее мороженым и персиками. Веди себя так, словно ты не замечаешь, что у нее есть жопа и титьки. Ну, а когда она наестся мороженым, начинай дурить ей голову. Если у нее некрасивые уши, скажи, что они как две раковины и солнечный свет проходит сквозь них насквозь.