Танец души

Она ответила отрицательно, а я добавил, что ее первый муж был страстным любителем охоты с гончими. Дядя, услышав его имя, моментально вспомнил его, так как встречался с ним несколько лет назад.

— Впрочем, не может быть, чтобы это был он, — засомневался дядя. — Тот, кого я знал, женился на девушке из печально известной семьи в Сомерсете.

К моему изумлению, Энн при этих словах вскочила и заявила, что нам надо идти. Сославшись на то, что нам предстоит еще один визит, она поспешно вытащила меня из дома.

В тот момент я не придал этому значения. Позже, вспомнив об этом, я пришел к выводу, что ей был неприятен этот разговор, так как был связан с первым мужем или его родственниками.

По правде сказать, тогда этот инцидент не заставил меня о чем-либо задуматься, но позже я вспомнил об этом.

Как вам известно, мы поженились в бюро регистрации и уехали на медовый месяц за границу, в Монте-Карло. Я с самого начала опасался, что Энн во мне разочаруется.

Господь свидетель, Мортон, я говорю вам правду. Я старался быть ей хорошим мужем, но мужчине трудно быть пылким любовником, когда сердце молчит, и, несмотря на все старания, мне не удалось испытать к Энн настоящей любви.

Она же с какой-то неистощимой энергией требовала, чтобы я уделял ей время и внимание.

Мне казалось, она страстно жаждет получить все, что я могу дать, и добрую долю того, чего не могу.

Однажды вечером в Монте-Карло между нами произошла ссора. Все началось с того, что я ей не оказал какого-то знака внимания. С ней вдруг началась истерика.

Энн кричала, рыдала, пока я по-настоящему не встревожился. Я послал за доктором, и тот прописал успокоительное и отправил ее в постель.

Это была первая ссора из числа многих других скандалов, которые в течение следующего месяца превратили нашу жизнь в ад. Наши отношения становились все хуже и хуже.

Она плакала и кричала до полного изнеможения, а потом впадала в полуобморочное состояние, почти не сознавая окружающего.

К тому времени, как мы должны были возвращаться в Англию, происходящее стало серьезно меня беспокоить. Как вы помните, вскоре после приезда я пригласил вас, зная, что вы обратите на все это самое пристальное внимание.

Энн оказалась безумно ревнивой. Если я упоминал в разговоре имя горничной, она обвиняла меня в недостойных поступках.

Если я снимал шляпу перед знакомой на улице или кланялся в ресторане приятельнице, она начинала проявлять признаки сильного возбуждения и устраивала очередной скандал.

Все это кажется какой-то фантастикой. Выходя с ней из дома, я каждый раз молился, чтобы не встретить никого из знакомых.

Потом она раскаивалась, обнимала меня, вымаливала прощение, но как будто бы не совсем понимала, что говорит и что делает.

Как-то подобная сцена разыгралась из-за какой-то совершенно непримечательной женщины, с которой мне пришлось поговорить, и когда мы вернулись домой, она разорвала на себе одежду в клочья и переколотила все, что попалось под руку.

Честно сказать, я стал испытывать к ней отвращение и со страхом раздумывал, что будет дальше. Именно тогда я попытался связаться с вами по телефону, но вас не оказалось на месте.

Я вызвал врача, который был поблизости.

Когда он появился, жена моя лежала на полу, истерика уже стихла, и она постепенно впадала в состояние комы.

Пол был усыпан осколками разбитых ею вещей, ее растрепавшиеся волосы были в полном беспорядке, лицо залито слезами. От былой красоты не осталось ничего.

Мы с доктором перенесли ее в постель, он сделал успокаивающий укол, а выйдя из спальни, спросил у меня:

— Не было ли в семье вашей жены случаев сумасшествия?

Слова эти прозвучали, как удар грома. Я, конечно, и раньше должен был заподозрить, что у жены есть некий секрет, который она любой ценой хочет скрыть от меня.

Я вспомнил странное отношение к ней первого мужа, в тот же день сел в поезд до Ланкашира и разыскал его. Приехал к нему к вечеру.

Он только что вернулся с охоты и все еще был в красном сюртуке и заляпанных грязью сапогах. Встретил меня радостно, но когда я сообщил ему причину своего приезда, он взглянул на меня с непонятным сочувствием.

— Я догадывался о цели вашего визита, — сказал он.

Затем коротко обрисовал их былую жизнь. Он женился на Энн, привлеченный, подобно мне, ее необычайной красотой.

Когда он с ней встретился, она жила в Сомерсете с пожилым дядей, который хотел побыстрее жениться и явно был рад появившейся перспективе отделаться от племянницы.

Лишь через неделю после женитьбы молодой муж узнал правду… погибшие мать и отец Энн страдали неизлечимым безумием.

Энн все знала, и когда он понял, что она скрыла от него это, его любовь сменилась отвращением и неприязнью. Она и дядя обманули его, связав узами брака.

Одно он решил твердо — пусть даже избавиться от нее невозможно, детей у них не будет.

— Вот и весь мой рассказ, — закончил он. — Теперь вам понятно, почему я так легко пошел на развод с Энн. Мы несколько лет жили вместе чисто формально.

И если бы мне стало известно, что она собирается выйти замуж за вас, я послал бы вам предупреждение. Только Энн слишком осторожна, она никогда и ничем не дала мне понять, что вы в этом замешаны.

Я вообще не знал, что она снова выходит замуж, пока не увидел в газетах сообщения о вашей свадьбе, а тогда было уже слишком поздно.

— Я вернулся в Лондон, — продолжал Джим, — чувствуя себя так, словно получил смертельный удар. Я знал, что Энн обречена точно так же, как ее родители.

Тихая жизнь, которую она вела с первым мужем, лишенная волнений и интимных отношений, безусловно, позволяла ей сохранять рассудок.

А влюбленность и наша женитьба нарушили ее душевное равновесие.

Джим на секунду прикрыл рукой глаза.

— Я решил, что вы не должны знать об этом, пока ее не осмотрит сэр Барнеби, — заключил он. — Я хотел полностью исключить подозрения на плохую наследственность, которые могли бы повлиять на ваше суждение.

Доктор Мортон поднялся.

— Думаю, вам лучше сейчас с ней не видеться. Она вас не узнает. Она не будет страдать, а мне остается только надеяться, что вы еще найдете свое счастье.

Он положил руку на плечо Джима.

— Вряд ли, — горько ответил Джим.

В комнате воцарилось молчание, а потом зазвонил телефон.

— Джим… Джим… не позволяйте ему… не позволяйте прикасаться ко мне… Не смейте меня целовать… я… принадлежу Джиму!.. Эндрю, Эндрю, поговорите со мной!… Эндрю мертв, он умер, я вам говорю… дорогой мой, дорогой друг!.. Скажите Джиму, чтобы он тотчас пришел, он должен забрать меня… Нет, Джим женат, он не может прийти…

Не хотите ли потанцевать со мной? Ах, бросьте, я моментально вас научу… вот… вот, отлично! О нет, мы не требуем плату, только чаевые… Да, вот и все… раз уж вы так добры.

Нет, Пол, не надо… не можешь же ты все забрать! Только не все… оставь мне хоть что-нибудь… пожалуйста, Пол!.. О Господи, я не могу заплатить за квартиру… пожалуйста, помогите мне заплатить за квартиру. Я должна к завтрашнему дню раздобыть деньги… позвольте мне найти работу… пожалуйста, Боже, помоги мне найти работу.

Нет! Я сказала — нет… Простите, но я не могу. Нет, завтра вечером тоже… Хорошо, сообщите ей, если хотите… Нет! Простите… Я говорю — нет…

Вот квартира… вот здесь я жила с Джимом и была страшно счастлива… Джим исчез… и Фиона исчезла… Где Фиона?

Голова… горячо… Что случилось? О Джим… Джим… Джим…

Лихорадочный голос на миг смолк, врач положил на ее запястье пальцы, считая пульс и глядя на температурный лист, который держала перед ним сестра.

В палате было очень тихо. Сестра передвигалась совершенно бесшумно, только слегка шуршал ее накрахмаленный халат.

Раздался еле слышный стук в дверь.

— Сэр Томас, — шепнула сестра стоявшему возле постели доктору.

Тот кивнул человеку маленького роста, добродушному с виду.

— Я только что получил сообщение, — тихо сказал он и занялся пациенткой. Прошло почти четверть часа, после чего он вышел из палаты, за дверью его ждал Джим.

— Через три-четыре часа должен наступить кризис, — объявил сэр Томас.

Джим напряженно ждал ответа.

— Как вы думаете, она выживет? Сэр Томас ласково посмотрел на него.

— Мы делаем все возможное, — серьезно ответил он и заспешил прочь.

Через несколько минут из палаты вышел доктор Мортон.

— Мы должны сохранять спокойствие, дорогой мой, — сказал он. — Сэр Томас скоро вернется, а если он ее не спасет, никому больше это сделать не удастся.

— Если бы я только знал… если бы мог найти ее раньше! Подумать только, она умирала с голоду в Лондоне, всего в миле от меня, а я ничего не знал!

Если бы она не вернулась на нашу старую квартиру и привратник ее не узнал, я бы ее никогда не нашел. Только подумайте, Мортон… она могла умереть, а я никогда не узнал бы об этом! Я разыскивал… но найти ее… было невозможно.

Я собирался обеспечить ее деньгами, прежде чем жениться на Энн, но все откладывал. А потом не мог разыскать…

— Мы все совершаем ошибки, — мягко проговорил доктор.

— Мортон, вы должны ее спасти! Я дам ей шанс вновь обрести счастье. Я собираюсь вознаградить ее за все страдания. Я теперь понимаю, как честна она была со мной и как мало я сделал для нее.

— Если спасти ее в человеческих силах, сэр Томас сделает это, — ответил доктор и ушел в палату.

Джим ждал. Сестра входила и выходила в коридор, затем к ней присоединилась другая сестра.

Прошло еще полтора часа, прежде чем в коридоре послышались шаги и в палату Фионы вошел сэр Томас в сопровождении ассистента.

Дверь за ними захлопнулась и воцарилась долгая тишина.

Фиона медленно открыла глаза.

Сначала она почти ничего вокруг не могла разглядеть. Чувствовала ужасную слабость. Какая-то фигура в белом склонилась над ней.

Она поняла, что к ее губам поднесли чашку, и принялась жадно пить.

Подумала: «Интересно, где я?» — и снова провалилась в сон.

Ей показалось, что прошло всего несколько минут, и она вновь очнулась. Звучали голоса.

— Это чудо, — сказал один. — Теперь она вне опасности. Вам надо сообщить об этом молодому человеку, он потеряет рассудок от счастья.

Сквозь туман она подумала, что это за молодой человек и что там за чудо случилось, а потом опять впала в забытье.

Туман вокруг постепенно рассеивался, ей показалось, что ее приподнимают, и в то же время все словно отодвинулись в сторону. Кто-то держал ее за руку.

На миг почудилось, будто ей целуют руку. «Кто это может быть?» — думала она, и вспомнила о Джиме.

Это он целовал ей руки! Так часто… Серый туман опять накрыл ее, и Фиона заснула.

Сквозь шторы пробивался солнечный свет. «Солнце», — подумала Фиона и растерялась. Ведь шел дождь… Почему она здесь, в этой постели? Фиона пошире открыла глаза и пошевелила рукой. Рядом мгновенно возникла сестра.

— Хотите пить? — ласково спросила она. Фиона попробовала покачать головой.

— Где я? — вымолвила она.

И удивилась слабости своего голоса, похожего на хриплый шепот.

— В больнице, — ответила медсестра. — Все в порядке, вам не о чем беспокоиться.

«В больнице? — подумала Фиона. — А как я тут оказалась?»

И вдруг ее пронзила мысль.

— У меня нет денег, — поспешно сказала она.

— Все в порядке, — повторила с улыбкой сестра. — Мы не потребуем от вас никакой платы.

Пока Фиона лежала, размышляя, как она сюда попала, сестра вернулась на свое место у камина. Не потребуют никакой платы!

Фиона раздумывала над этим какое-то время. Она знала, что эта больница не может быть бесплатной, поскольку она лежала в отдельной палате и все вокруг выглядело весьма дорогостоящим.

Утомившись от этих размышлений, она снова заснула.

Проснувшись в очередной раз, Фиона почувствовала себя лучше, и первым делом в глаза ей бросился огромный букет роз на столике возле кровати.

«Розы!» — подумала она.

А потом вспомнила о вазе с цветами на туалетном столике, которые она очень давно оставила, уходя из их квартиры.

Джим! Перед ней вдруг появилось его лицо и словно вернулся вчерашний сон.

Ей приснилось, будто она слышит его голос, приснилось, будто чувствует прикосновение его губ к своей руке. Это был сон… это снилось ей, снился голос Джима, который говорил: «Дорогая… моя дорогая!»

Звучали в тех странных снах и другие голоса, которые, кажется, звали ее назад из туманной страны, куда она уплывала.

Они на время вытаскивали ее из забытья на свет, туда, где в ее теле просыпались боль и страдание, от которых Фиона хотела избавиться.

Голоса менялись, но один из голосов постоянно присутствовал. И принадлежал он Джиму.

Она пыталась заснуть, чтобы уйти от боли и грезить о нем, но тогда его не было. А с его голосом снова возвращалась боль, словно они были неразрывны.

— Джим, — слабо бормотала она, повторяя и повторяя его имя.

При этом послышался тихий шорох, и сестра вышла из комнаты.

Фиона снова открыла глаза и на мгновение подумала, что действительно погрузилась в сон.

Здесь, возле нее, так близко, что можно было дотронуться, стоял сам Джим! Минуту она просто смотрела, потом прошептала его имя.

— Дорогая, — нежно вымолвил он и взял ее за руку. Она увидела на его глазах слезы. В сознании упорно возникал вопрос, почему он здесь, но она не могла его задать.

Она молча взяла Джима за руку, пытаясь разглядеть любимые черты.

Он выглядел усталым, встревоженным, но это был он, ее Джим.

— Скорее поправляйся, Фиона, — прошептал он. — Ты мне нужна, дорогая.

Голос его задрожал и прервался, он наклонил голову и прижался губами к ее руке.

Ей очень хотелось поднять другую руку и положить ему на голову, но сил не хватило.

Она могла лишь с изумлением смотреть на Джима, недоумевая и чувствуя, как радость просыпается в ее сердце.

Джим здесь — значит, все должно быть хорошо!

Она не могла с ним говорить, а он больше ничего не сказал, только несколько раз поцеловал ее руку и ушел.

Она долго лежала, убаюканная нахлынувшим на нее счастьем, и заснула со счастливой улыбкой на губах.

В палате снова светило солнце. Оно сияло на мягких волосах Фионы, которая лежала высоко на белых подушках.

Сестра, улыбаясь, заканчивала оправлять постель.

— Вам намного лучше сегодня, — заметила она. — Если так пойдет дальше, вы поставите рекорд по скорости выздоровления и добавите еще один листик к лавровому венку сэра Томаса!

— А… Джим придет… навестить меня сегодня? — спросила Фиона, и сестра снова заулыбалась.

— Я бы не удивилась, — сказала она. — Он заходил сюда каждый день в течение трех последних недель.

— Я здесь… уже три недели? — прошептала Фиона, и сестра кивнула.

Оставшись одна, Фиона засмотрелась на синее весеннее небо за окном. Ей казалось, что оно сулит ей что-то хорошее. Сегодня все выглядело намного лучше. Да, именно так.

Пришла весна, а зима кончилась. Джим с ней — непонятно, каким чудом и почему, однако факт есть факт.

«Интересно, когда он придет, когда мы встретимся?» — думала она.

Фиона впервые посмотрела на себя в ручное зеркальце. Лицо было бледным, глаза огромными.

Но лицо светилось надеждой снова увидеть Джима.

Лежала, ждала… Наконец дверь открылась, и вошел Джим.

Он спокойно подошел к постели, взял ее за руку. Глаза их встретились, он наклонился и очень нежно поцеловал ее.

Как только он к ней прикоснулся, кровь волной бросилась Фионе в лицо, а глаза наполнились слезами.

Джим взял обе ее руки и крепко сжал.

Он глубоко вздохнул и заговорил, словно давал клятву.

— Тебе нельзя разговаривать, моя дорогая, — сказал он, — и мне разрешили побыть с тобой несколько минут, но я хочу сказать, что отныне и навеки ты принадлежишь мне. И еще — я люблю тебя, Фиона.

— Это… это действительно… ты?

— Моя дорогая, обворожительная, поправляйся скорее, — повторял Джим. — Я хочу забрать тебя отсюда, и ты будешь только моя. Мы скоро поженимся, будем счастливы, моя бедная маленькая возлюбленная, и никогда больше не расстанемся.

Глаза девушки засияли, и лицо ее преобразилось.

Ей казалось, что все это сон.

Губы Джима нежно коснулись ее губ, и она почувствовала, как в ней вновь появляется жизнь.

Вот то, чего она так страстно желала, о чем грезила, — еще раз испытать волнение, в которое всегда приводил ее Джим.

— Прости, что я потерял тебя, моя драгоценная, — горестно говорил Джим. — Прости, что заставил тебя страдать. Это моя вина.

— Теперь… это не имеет… значения, — отвечала Фиона и знала, что говорит правду, что прошлое позади и все плохое скоро забудется.

Будущее — вот что важно, будущее с Джимом, будущее, в котором она станет его женой.

Она не спрашивала, почему это стало возможным, знала только, что он с ней, что они поженятся и будут вместе.

Произошло чудо, и палата, залитая солнцем, казалось, засверкала золотом. Фиона чувствовала, как танцует ее сердце, переполненное радостью и любовью.

— Я… люблю… тебя, — прошептала она, и увидела, как глаза его засветились счастьем.

Примечания

1

«Конюшни» — кварталы, в названии которых сохранилось слово «мьюз», были перестроены в начале века под жилье и гаражи из старых лондонских конюшен. —Здесь и далее примеч. пер.

2

Савил-Роу — улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.

3

Южный Даунс — возвышенность в юго-западной части графства Суссекс.

4

милочка (фр.).

5

Боже мой! (фр.).

6

Счастливого пути (фр.).

7

Карниз — живописное прибрежное шоссе на Средиземноморском побережье Франции.

8

Делайте ставки (фр.).

9

горничные (фр.).

10

Аделфи — комплекс общественных и жилых зданий в Лондоне, построенный во второй половине XVIII в.