Побежденный дьявол

— Вы еще пожалеете об этом, Оскар! Очень пожалеете!

И гордо подняв голову, выплыла из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Только когда звук ее шагов затих, граф подошел к окну, с жадностью глотая прохладный воздух, словно задыхался.

Через несколько минут в библиотеке появился Гарри. Ему хватило только одного взгляда на графа, чтобы понять, что сейчас творится в его душе. Он поскорее подошел к подносу с напитками и налил два бокала шампанского, а потом, положив руку на плечо друга, тихо сказал:

— Ты был прав, Оскар. Чатем — омерзительный тип, и я рад, что больше его не увижу.

Граф поднес бокал к губам и ответил:

— Боюсь, они не замедлят сочинить историю, в которой будет поровну лжи и правды и скандал повредит фамильной чести Ярдкомбов.

— Вряд ли, — возразил Гарри.

— Почему?

— Потому что людям не отказывают от дома просто так и никто не усомнится в том, что у тебя были достаточно веские причины, чтобы выставить эту парочку из Ярда.

— Я об этом не подумал.

— Ты забываешь, приятель, — полушутливо заметил Гарри, — какое высокое положение теперь занимаешь.

Граф не ответил, думая, что поступил правильно и что, возможно, в этом ему помог крест, подаренный Дориной, который он по-прежнему носил на груди.

Няня позволила Дорине выйти ко второму завтраку. Царапина на руке прекрасно зажила и больше не болела. Но девушка была угнетена и чувствовала себя несчастной, поскольку ее надежды на то, что граф приедет к ним после похорон, не оправдались. Граф словно сквозь землю провалился. Она узнала от отца, что в последний путь Джарвиса провожали лишь граф и Гарри, и представляла, как друзья, веселые и беззаботные, возвращаются в Ярд, свободные от угроз и тяжелого бремени. Теперь перед графом расстилалось безоблачное будущее. Она была уверена, что он всерьез займется делами поместья, а отец уверял к тому же, что он намеревается вновь начать разработку гравийных карьеров. Викарий узнал также, что вскоре начнется вырубка лесов, а это означало, что многие деревенские парни, вернувшиеся с войны, получат работу.

— Больше я ему не нужна, — твердила себе Дорина, ощущая от этой мысли жгучую боль в сердце, словно клинок Джарвиса вонзился ей в грудь.

Пока она лежала в постели, няня, у которой наконец появилось свободное время, сшила ей белое платье, каких у Дорины не было много лет, очень простое, из недорогого, но лучшего муслина, который только нашелся у бродячего торговца, посетившего деревню неделю назад.

Ленты, перекрещивающиеся под грудью и завязанные бантом на спине, няня спорола со старого платья матери Дорины. Они были цвета лесной зелени и придавали девушке вид настоящей нимфы. Глядя на них, девушка подумала, как было бы хорошо сейчас отправиться в лес, которому она с самого детства изливала свои радости и печали. Она почему-то чувствовала, что деревья и лесные духи ее понимают.

После завтрака выяснилось, что помощь Дорины няне больше не нужна. Розабелл и Питер отправились на прогулку верхом, и Дорина разрешила детям кататься в парке и в восточной части поместья.

— Все, что я могу сказать, это: благодарение Господу, что Джарвис мертв, и теперь мы можем ездить куда хотим, — заметила Розабелл.

— Ты не должна так говорить, — машинально поправила Дорина, хотя сама с каждым вздохом благодарила Бога за то, что Джарвис больше не угрожает графу и что все они в безопасности.

Когда дети умчались, радуясь прекрасным лошадям и солнечному дню, девушка прошла через садовую калитку в парк и по дубовой аллее направилась в ближайшую рощу. В самой ее середине была маленькая полянка, образовавшаяся много лет назад при вырубке леса, и одно из поваленных деревьев до сих пор лежало там. Девушка часто сиживала на нем, любуясь графским домом, озером, расстилавшимся вдали, и штандартом Ярдкомбов, развевавшимся на фоне голубого неба. Пейзаж был так прекрасен, что Дорина словно чувствовала сердцем чудесную, неуловимую для обычного слуха мелодию, которую пели деревья. Она вспомнила о графе, который, словно король, правил всеми этими обширными владениями. Как хорошо было рядом с ним в тот день, когда он попросил ее помочь вернуть Берроуза и миссис Медоуз! При мысли о том, как она спасла его жизнь отварами трав, ощущение безоблачного счастья затопило душу Дорины. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного!

Девушка долго сидела, глядя на дом, и мысленно разговаривала с графом, рассказывая, как много он для нее значит. Но тут, к удивлению Дорины, впервые за много лет покой этого уединенного места был нарушен. Вдали послышался топот копыт, с каждой минутой становившийся все ближе. Повернувшись, она увидела человека, о котором думала все это время. Он натянул поводья вороного жеребца, и несколько мгновений просто смотрел на хрупкую фигурку в белом платье, резко выделявшуюся на фоне темной зелени.

Наконец граф спешился, привязал коня к дереву и направился к ней. На ходу он снял шляпу, и Дорина, невольно отметив его красоту и мужественность, тут же смущенно покраснела.

— Ваша няня объяснила, где я могу вас найти, — сказал он вместо приветствия.

— Я не ожидала вашего визита, — пролепетала Дорина, — иначе осталась бы дома.

— О, я не жалуюсь. И если не ошибаюсь, лес — это тоже ваш дом.

Улыбнувшись, он сел рядом с Дориной и, посмотрев вдаль, заметил: .

— Уверен, что вы, как и я, думаете о Ярде и о том, сколько работы мне предстоит.

— По-моему, вы и так уже успели немало сделать.

— Но сколько еще предстоит! — воскликнул граф. — И необходимо начать с того, чтобы поблагодарить вас, Дорина, за то, что я жив и могу осуществить все мечты.

— Нет, пожалуйста, — тихо попросила Дорина, — мне не нужна ваша благодарность. Я так рада… так рада, что вы в безопасности.

— Вряд ли вы испытывали ко мне такие добрые чувства, когда впервые появились в моем доме, рассерженная, гневная, осуждающая.

Дорина не ответила, и граф шутливо заметил:

— Наверное, вы посчитали, что если приходится выбирать между мной и Джарвисом, то я — меньшее из зол.

— Теперь все это забыто, — поспешно пробормотала Дорина. — Вы сделали ошибку, но оказались достаточно благородным, чтобы ее признать. Вы очень изменились.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно, — кивнула девушка.

— Я хочу знать, Дорина, — спросил он, поворачиваясь так, чтобы взглянуть на нее, — какие чувства вы питаете ко мне?

Неожиданные слова застали девушку врасплох, и нежные щеки снова порозовели. Блеснув глазами, она отвела от него взгляд.

— Нам пришлось пережить вместе, — тихо сказал граф, — много бед и несчастий. Вряд ли с кем-то еще могло случиться нечто подобное! Не могу, однако, поверить, что вы по-прежнему считаете меня чужаком, захватившим титул графа, так же как я не могу думать о вас, как об обычной, очень хорошенькой девушке, дочери местного священника.

В голосе его проскальзывали веселые нотки, и Дорина почти по-детски поинтересовалась:

— А вы… что вы теперь думаете обо мне?

— Вы действительно хотите знать? Но будет справедливо, если сначала ответите на мой вопрос.

Девушка, ослепительно улыбнувшись, объявила:

— Это очень легко. Я считаю вас человеком, достойным титула графа Ярдкомба, который еще больше прославит это древнее имя.

— Возможно, — признал граф, — но только благодаря вам я все еще граф Ярдкомб и считаю, что достигну успеха лишь в том случае, если мне поможете вы.

— Мне бы очень хотелось этого, — вздохнула Дорина, — но только сегодня утром я подумала о том, что вы можете прекрасно обойтись без меня.

Она говорила с такой неподдельной искренностью, что граф понял: девушка действительно верит в то, что говорит. Как она отличается от остальных женщин, которых он знал!

— Вы сказали, что думаете обо мне как о графе, — спокойно заметил он, — но мне по-настоящему интересно узнать, какого вы мнения обо мне как о человеке.

Девушка, слегка приподняв брови, взглянула на графа, и тот понял, что она все еще его не понимает. Он протянул руку, помог встать Дорине с дерева. Они вместе прошли немного вперед, чтобы лучше рассмотреть дом, озеро и старые деревья расстилавшегося перед ними парка.

— Мы смотрим на Ярд, — прошептал граф, — который вы знали всю жизнь и который так много значит для вас. Но для меня здесь по-прежнему все так ново, ведь двадцать девять лет я жил, не зная этих мест. Поэтому мне очень хочется, Дорина, чтобы вы думали обо мне независимо от Ярда, видели во мне того, кем я был, когда впервые приехал сюда, — простым солдатом, единственным стремлением которого было сделать воинскую карьеру.

— Я… кажется, понимаю, о чем вы спрашиваете меня, — пробормотала Дорина, — но, думаю, все, ради чего вы жили и сражались в армии, было лишь подготовкой к настоящему делу, которое подарила вам судьба, и теперь, когда настало время, вы не подведете тех, кто полагается на вас и принадлежит вам, потому что эти люди готовы отдать жизнь за графа Ярдкомба.

Граф нежно рассмеялся:

— О дорогая, только вы способны дать столь правдивый ответ, хотя это не совсем то, что я желал бы услышать от вас.

И заметив, как широко раскрылись глаза Дорины, пояснил:

— Вы, конечно, уже поняли: я пытаюсь по своей привычке иносказательно объяснить, что я вас люблю.

— Вы… любите меня? — потрясенно прошептала девушка, но лицо просияло от почти неземного счастья. Графу никогда не приходилось видеть подобной красоты, ставшей частью солнечного света и звезд, красоты, слишком неземной, чтобы принадлежать простой смертной.

…...

— Я люблю вас, — повторил он, — но хочу, чтобы вы любили не графа и не владельца Ярда, а меня самого.

И с этими словами он обнял ее и привлек к себе, и, прежде чем девушка сумела что-то ответить, прижался губами к ее губам.

Он поцеловал ее очень нежно, не только потому, что знал — Дорину до сих пор не целовал ни один мужчина. Он просто не мог относиться к ней иначе, чем с почтительным уважением. В Дорине было нечто от святой. Он никогда не встречал раньше подобных женщин.

Но, ощутив мягкость и податливость ее губ, Оскар стал более требовательным, более настойчивым. Девушка затрепетала, и Оскар почувствовал, что тоже весь дрожит.

Все в Дорине так отличалось от страстных ^распущенных женщин, которых он знал в прошлом! Он почти боялся, что грезит и стоит лишь проснуться, как она улетит, исчезнет, подобно облаку.

И когда Оскар поднял голову, Дорина прошептала голосом, едва слышным за шелестом листьев:

— Я люблю вас… люблю… просто не понимала этого… до сих пор!

— Что вы чувствуете сейчас? — допытывался граф.

— Вы так великолепны… богоподобны… не может быть, чтобы такой человек полюбил меня!

— Потребовалось бы немало времени на то, чтобы рассказать, как сильно, — ответил граф, — но благодаря вам мы будем жить долго, и я стану любить, обожать и боготворить вас, зная, что наше взаимное счастье сделает счастливыми всех людей вокруг.

Дорина, тихо вскрикнув, спрятала лицо у него на плече.

— Ты плачешь, дорогая? — спросил он. — Неужели я сделал что-то, отчего ты можешь плакать?

— Просто… просто я так счастлива! — дрожащим голосом проговорила Дорина. — Только сегодня я радовалась тому, что ты жив, и в безопасности, и получил все на свете… и огорчалась, думая, что больше тебя не интересую.

— Но больше всего на свете мне нужна именно ты. Сокровище мое, я не могу без тебя жить!

— Неужели… неужели это правда?

— Поверь мне, и я готов всю жизнь доказывать тебе это — день за днем, час за часом, год за годом.

Граф вздохнул и прижал ее к себе еще крепче.

— Именно такую, как ты, я искал все эти годы и был уверен, что никогда не найду, что моего идеала просто не существует!

Он осторожно приподнял подбородок Дорины и повернул ее лицом к себе.

— Как можешь ты быть такой красивой и в то же время милой, невинной и бескорыстной? Какой великолепный подарок преподнесла мне судьба!

— Боюсь, что из-за того, что я всегда жила в Литл Содбери, — выдохнула Дорина, — ты найдешь меня слишком скучной и захочешь вернуться к утонченным дамам, которых знал в Лондоне.

Граф понял, что Дорина думает о леди Морин, и решил раз и навсегда объяснить все как есть.

— Мне нужно что-то сказать тебе, мое сокровище, пусть это и не слишком важное известие. Однако к тому времени, как ты вернешься домой, новости о случившемся уже разнесутся по всей деревне.

— Что произошло? — с тревогой спросила Дорина.

— Как раз перед вторым завтраком приехал сэр Роджер, и я выкинул его из дома.

И видя, что девушка не отвечает, добавил:

— Именно этого ты, кажется, и ждала от меня. Дорина вскрикнула:

— Ну конечно! Все так, как я хотела! Теперь соседи узнают, что ты не одобряешь его поведения с Мэри Белл, и станут восхищаться тобой еще больше, и… и доверять тоже.

— Я знал, что ты поймешь, — кивнул граф, — и должен сказать еще, что с ним приехала леди Морин и я отослал их в Лондон вместе.

Глаза Дорины подозрительно блеснули, и Оскар, осознав, что чувствует девушка, очень тихо произнес:

— Все кончено, раз и навсегда. Дорина, я сделал еще одну ошибку и признаю, что был не прав, позволив себе вступить в связь с замужней женщиной.

— Она… она была очень расстроена?

— Скорее обозлена и сначала не поверила мне. Но больше я не желаю это обсуждать. Знай, что лишь благодаря тебе я понял, каким путем идти в жизни. И теперь мы вместе станем трудиться на благо нашей семьи и наших людей.

— Неужели ты действительно так думаешь? — спросила Дорина.

— Думаю и говорю. И ношу крест твоей матери, дорогая, с того дня, как ты надела его на меня. Уверен, что когда мы поженимся и будем вместе все дни и ночи, это поможет мне принимать правильные решения и справляться с любыми проблемами.

Теперь слезы, наполнившие глаза Дорины, покатились по щекам.

— Как… ты можешь… говорить это… — прерывающимся голосом прошептала она. — Как можешь быть… столь недосягаемым и величественным и в то же время… настоящим мужчиной, истинным графом Ярдкомбом? Граф улыбнулся.

— Так и думал что речь зайдет о Ярде! Но ведь, дорогая, именно благодаря тебе и Джарвису, как это ни странно звучит, теперь все будет по-иному.

И прежде чем Дорина успела ответить, он снова прижал ее к себе и спросил:

— Как скоро ты станешь моей женой? Я хочу, чтобы ты повсюду была со мной, и кроме того, здесь так много предстоит сделать, что у нас просто не будет времени для долгого медового месяца, хотя, надеюсь, он не станет от этого менее восхитительным.

Дорина тихо засмеялась, и графу показалось, что вокруг запели птицы, проснувшиеся с рассветом.

— Ты слишком спешишь! Я еще не сказала, что выйду за тебя.

— Неужели осмелишься отказать?!

— Я., , немного боюсь, что не такая жена тебе нужна. Даже в самых безумных мечтах я не представляла, что буду жить в Ярде, стану графиней…

— Но кто еще, кроме тебя, может понять, какую большую ответственность налагает этот титул?

— Именно поэтому… поэтому и опасаюсь, что подведу тебя.

— Никогда!

— Но почему ты так уверен? — покачала головой Дорина.

— Но именно ты обладаешь проницательностью и пониманием того, что правильно и справедливо, и делаешь то, что необходимо в каждый конкретный момент, не колеблясь и не раздумывая.

— Это лишь потому, — пояснила Дорина, — что мне помогает Господь.

— Знаю, — серьезно кивнул граф, — и очень нуждаюсь в твоей помощи, Дорина. Говоря по правде, я не смогу ничего добиться один.

Оскар улыбнулся, и Дорине показалось, что она никогда не видела мужчины привлекательнее. Но тут он спросил так умоляюще, что сердце Дорины перевернулось:

— Пожалуйста, моя любимая, моя защитница и наставница, скажи, выйдешь ли ты за меня замуж?

— Как только… ты скажешь, когда.

— Спасибо, сокровище мое!

И он снова начал целовать Дорину, страстно, пылко, требовательно, пока их сердца не забились в сумасшедшем лихорадочном ритме и Оскар не почувствовал, как дрожит стройное тело девушки.

— Мы поженимся немедленно! — объявил граф, — и без лишней огласки, если, конечно, ты, дорогая, не захочешь пышной свадьбы.

— О нет, нет! — воскликнула Дорина. — Я просто не смогу стоять перед всеми твоими лондонскими знакомыми, знать, что они критикуют меня, перешептываются за спиной, ненавидят за то, что отняла тебя у них… Но думаю, все жители деревни и поместья будут присутствовать при венчании, потому как ты принадлежишь им так же, как они принадлежат тебе.

— И тебе тоже, — кивнул граф.

— Они будут обижены и опечалены, если не смогут увидеть нашего венчания, и…

Дорина помедлила, и застенчиво посмотрела на Оскара из-под длинных ресниц.

— Они наверняка захотят выпить эля за наше здоровье, а потом устроить фейерверк на лужайке!

Граф рассмеялся.

— Ты права, дорогая. Мы пригласим всех, не пожалеем эля и устроим праздничный обед, и конечно, фейерверк, чтобы все было как полагается при таком важном событии.

— О, я знала, что ты согласишься!

— А ты кое-что забыла! Клянусь, так не поступила бы ни одна женщина на свете, кроме тебя!

— О чем я забыла? — с беспокойством осведомилась Дорина.

— О приданом, сокровище мое! Но думаю, мы сможем выписать из Лондона все необходимые наряды, и я немедленно займусь этим сам!

Дорина положила руки ему на плечи:

— Ты обо всем подумал! А я… я даже не вспоминала о подвенечном наряде! Какой простушкой я смотрелась бы в этом платье!

— Ты выглядишь прелестно в любом наряде, но поскольку невеста графа Ярдкомба должна быть одета роскошнее всех, то у тебя, мое счастье, будет самое дорогое и красивое приданое на свете!

Дорина, глубоко вздохнув, покачала головой:

— Я хочу наряжаться только ради тебя, Оскар. Граф снова повернул ее лицо к себе.

— Мне безразлично, что ты носишь или делаешь. Глядя на тебя, родная, я вижу лишь огромные серые глаза, в которых отражается твоя чистая душа, такая прекрасная и совершенная, что все время хочется упасть на колени и благодарить Бога, ниспославшего мне тебя.

Каждое его слово будто эхом отдавалось в окружающей тишине. Глаза Дорины сияли так, что граф, не в силах продолжать, снова завладел ее губами в жарком, нескончаемом, безумном поцелуе, заставившем их обоих забыть обо всем. Дорина чувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди. Именно в эти минуты она ясно осознала, что они уже соединились навсегда и никакая церемония, даже самая священная, не сможет сделать их ближе и роднее, чем сейчас.

Они принадлежат друг другу, и Божественная Сила, оберегавшая влюбленных в самые страшные и опасные минуты, наконец озарила их счастьем и подарила волшебство любви, которое останется с ними навеки. 

Примечания

1

Изгнание дьявола.