Патрик Батлер защищает

Время от времени Хью слышал громкие голоса на нижнем этаже, видимо в банкетном зале. Теперь в том не осталось сомнений. Громыхнули три фортепьянных аккорда, их подхватили две скрипки. Зазвучала жалобная печальная нота, и сто пятьдесят голосов, которые прежде казались тихими, нестройными, грянули хором с проникновенной слезливой торжественностью:

Оплачь падшую женщину у ее одинокой могилы!

Полюбила она моряка, а паршивый пес воткнул в нее вилы!

И убил, и убил, перепившись ужасного жуткого джина,

Потому что она впала в дьявольский грех, а когда-то была невинна!

Ни Батлер, ни Хью, ни Джонсон не видели инспектора Даффа с его собеседником за поворачивавшим под прямым углом пролетом, но слышали голос последнего.

— Я вас спрашиваю, — орал инспектор в перерыве перед вторым куплетом, — что это такое?

— Это, инспектор, Общество старых грешников, — холодно отвечал голос, кажется, старшего официанта.

— Старых грешников? Я им сейчас покажу грешников!

— Позвольте напомнить, инспектор, вход в эту дверь запрещен. Председательствует сам мировой судья, мистер Стоунмен…

— О, слава всем святым! — шепнул Батлер, и глаза его вспыхнули, словно при виде открывающихся врат небесных. — Думаете, он заметет старика Стоуни за публичное исполнение непристойных песен?

— Сэр, сэр! — шептал обезумевший Джонсон. — Как нам отсюда выбраться? Они через секунду будут здесь!

— А, да. Не волнуйтесь.

Барристер оглянулся, стрельнул глазами и сразу же побежал вверх по лестнице — остальные за ним. Он рывком раздвинул тяжелые портьеры, открыв высокое окно, и величественно заявил:

— По пожарной лестнице, разумеется. На площадке вечно кто-нибудь торчит. — Батлер не без шума, заглушенного, правда, пением на нижнем этаже, открыл и поднял окопную раму. — Видите? — спросил он, ткнув пальцем.

К сожалению, пожарной лестницы за окном не оказалось.

— Гм, — хмыкнул адвокат.

Они стояли над густой пеленой тумана, стлавшегося внизу черно-белыми облаками. Кроме тумана, виднелось только слабое свечение вывески. Вдоль всей задней стороны здания отеля тянулся каменный карниз шириной всего дюймов восемнадцать. Конечно, по нему можно было бы добраться до пожарной лестницы, если б она не располагалась в тридцати футах справа.

Вновь зазвучал голос инспектора Даффа:

— Я вовсе вас не допрашиваю. Не имею полномочий. Просто спрашиваю…

Спою я вам балладу о разбойнике с большой дороги,

Поработавшем в Хаундсло-Хит и уносящем ноги,

Держа в руках две пушки,

А на Баттеркап-Лейн живет его подружка,

В приходе Марилебон…

— Номер для новобрачных находится этажом выше, инспектор. В самом начале коридора, вторая дверь…

С той минуты Хью Прентис всегда заявлял: если Патрик Батлер утверждает, будто что-либо существует, то знает, что оно существует.

— Видите пожарную лестницу? — спросил он. — За мной! Закройте кто-нибудь окно и задерните шторы. Скорей!

И без малейшего колебания шагнул за окно седьмого этажа.

Первая мысль, промелькнувшая в голове Хью: Батлеру где-то привиделась лестница, и он решил столь неординарным способом покончить с собой, — быстро улетучилась. Стоя лицом к стене и держась за нее, ирландец шагнул вправо по восемнадцатидюймовому каменному карнизу к подлинной пожарной лестнице.

И все же Хью, следящий за ним в окне, слегка дрогнул. Потом, разозлившись, как потревоженный шмель, выпрыгнул на карниз и поспешно побежал вдоль стены с поднятыми руками. Следовавший за ним Джонсон, рискованно балансируя на карнизе, стоял на коленях лицом к окну и плотно задергивал шторы. Ноги его торчали над клубами тумана. Чуть не сорвавшись вниз, он умудрился все же захлопнуть тугую створку.

Хью, во время войны проделывавший подобные трюки, оказался ловчее, чем думал. Очень хорошо, что улица внизу была не видна — практически на уровне поручня пожарной лестницы простиралось плотное черно-белое покрывало.

Впрочем, воображение порой выкидывает безобразные фокусы, когда перед тобой нет ни окон, ни оконных ручек.

На полпути к настоящей пожарной лестнице Батлер вдруг замер на месте.

Подумав, будто адвокат наткнулся на препятствие, Хью попробовал заглянуть через его плечо. Он инстинктивно отклонился назад, нерв в лодыжке дернулся, он пошатнулся, впав в полную панику, однако обрел равновесие и выправился, памятуя, что ни в коем случае не следует цепляться за гладкую бетонную степу.

— В чем дело? — выдавил он.

— А?

— Я спрашиваю: что случилось? Почему вы остановились?

— Задумался… О том, что было между страшным разбойником с большой дороги и девушкой с Баттеркап-Лейн.

— Я могу сказать, что будет с нами, — завопил Хью, — если вы станете размышлять об уличных балладах на высоте шестьдесят с лишним футов! Немедленно прекратите!

— Успокойтесь, мой мальчик. Не давайте воли своему английскому темпераменту. Мы почти добрались.

И действительно, через пару минут они должны были добраться.

Беглецы ориентировались, как на маяк, на мерцание света в большом, но плоховато видимом окне другого номера отеля. Это было тоже высокое окно, свет из которого падал на пожарную лестницу.

Лестница была встроена в стену приблизительно в двух футах выше окна. Металлические прутья ступеней мокро поблескивали, виднелись очертания вертикальных опорных конструкций и железных поручней.

Батлер дотянулся до поручня, перепрыгнул через него, напоминая в своем длинном черном пальто князя Дракулу, но только забыл, что обязательно нашумит.

Нога гулко топнула по металлической перекладине, отчего любой человек, находившийся за окном, закричал бы: «Грабитель!» Хуже того, на мокрых и скользких ступенях барристер качнулся направо, пошатнулся, потерял равновесие, влетел в открытое окно и упал прямо на пол чьего-то номера.

Хью тоже прыгнул через поручень и, приземлившись ловко, как кошка, крепко зажмурился в ожидании катастрофы. И услышал раскатистый адвокатский голос, обольстительно пророкотавший:

— Мадам, примите мои заверения в чисто случайном вторжении. Прежде чем вы закричите (чего я умоляю вас не делать), хочу сказать, что никогда в жизни не видывал такой чудной фигуры и более стройных ножек.

— О господи, — простонал Джонсон, дыша в шею Хью, — хозяин снова за свое…

— Хорошо, хорошо, — откликнулся тихий женский голос, — только уходите отсюда! Пожалуйста! Мой муж…

— Ах, имеется и муж? Вот чего я боялся. Какое-нибудь бездушное чудовище с фондовой биржи…

— Прошу вас!

Голова Батлера высунулась из-за оконных портьер, высоко задранная левая нога нащупала перекладину пожарной лестницы.

— Отступаю, — провозгласил он. — Но, как сказал один прославленный генерал, я вернусь.

Галантный эффект был несколько смазан тем фактом, что нога находилась почти на уровне его талии, а задыхавшийся Хью изо всех сил махал ему с лестницы. Батлер распрямился.

— А вот это лишнее, — очень сурово сказал он. — Оба следуйте за мной. Постарайтесь, пожалуйста, производить как можно меньше шума.

Спускаясь, они погружались в густой плотный туман, съеживаясь и оглядываясь при каждом повороте пожарной лестницы. Один этаж, два, три, четыре — больше никаких открытых или незанавешенных окон.

Внизу замелькали автомобильные фары, послышались слабые звуки, главным образом энергичные проклятия водителей, пытавшихся вывести машину стандартных размеров со стоянки, вмещающей только крошечный «остин».

Пройден был еще один темный этаж. Беглецы едва разглядели поднятую руку Батлера, который приказывал остановиться перед последним пролетом пожарной лестницы, висевшим параллельно тротуару.

— Теперь слушайте, — провозгласил он. — Как только мы втроем на него ступим и пролет под нашей тяжестью опустится, не прыгайте, пока я не начну звать полицию.

У Хью голова пошла кругом.

— Ясно, — пробормотал он. — Все-таки, может быть, не стоит звать полицию, которая и без того нас разыскивает?

Прищелкнув языком, барристер невозмутимо спросил:

— Дорогой друг, неужели вы разучились стратегически мыслить? Если инспектор Дафф случайно окажется сообразительным малым, то он непременно поставит кого-нибудь под пожарной лестницей, чтобы перекрыть возможный путь к бегству.

— Констебля?

— Естественно. А кого же еще? Но если мы, якобы его не заметив, примемся звать на помощь полицию, инспектор Дафф ни в чем не сможет нас заподозрить, правда?

Хью Прентиса впервые ошеломила мысль, что в очевидном безумии Батлера гораздо больше системы, чем кажется.

— Правильно, — согласился он. — А что мы скажем констеблю?

— Очень просто. Скажем, будто в номере на седьмом этаже ревнивый муж задушил прелестную женщину, практически раздетую (истинная правда). Если констебль после этого молниеносно не влезет на лестницу, значит, полиция вообще никуда не годится.

— Мне пришло в голову, — признался Хью, — что мы с вами подняли волну преступлений. Сбежали из Скотленд-Ярда, разнесли витрину антикварной лавки, вырубили двух бандитов, третий рухнул с кинжалом под ключицей… А теперь вы хотите, чтобы невинного человека арестовали за убийство жены…

— Очень хорошо. Предложите что-нибудь получше.

— Не могу. Пошли!

Все втроем ступили на железные перекладины последнего пролета, крепко схватившись за поручень. Секция лестницы с неожиданной скоростью качнулась вниз. Батлер успел лишь трижды кликнуть констебля, прежде чем перекладины звучно, с дребезжанием стукнули по тротуару.

Беглецы спрыгнули, лестница медленно и торжественно поднялась и исчезла в тумане.

Никакой констебль не появился, никто не обратил па них внимания.

Кругом туманно светились фары, рокотали моторы, скрипели тормоза. Два взбешенных джентльмена, машины которых безнадежно сцепились передними бамперами, стояли на дороге, потрясая кулаками перед носом друг друга.

— Вперед, — приказал Батлер. — Инспектор Дафф разочаровал меня. Ну и ладно. Теперь бежим, мы свободны.

Прямо, первый поворот направо по улице, с восточной стороны отеля.

Все ринулись в туман. Джонсон бежал впереди, вытянув руку, чтобы остановить каждого, кто преградит им путь. Свернули направо, за угол отеля, и помчались дальше.

— Позвольте повторить, — пропыхтел на бегу Батлер. — Инспектор Дафф меня разочаровал. Я закупорил бы отель, как бутылку. Если бы я когда-нибудь встал на сторону закона…

— Что невероятно…

— Совершенно верно… Но мне послышалось легкое неодобрение моих методов?

— Ни в коем случае, упаси боже! Но строго между нами, разве образованные адвокаты всегда действуют таким образом?

— Я всегда так действую. В чем, позвольте заметить, моя уникальность.

— Согласен.

— Солиситоры, — продолжал на бегу барристер, воздев указующий палец, — часто проклинают меня за то, что я разрываю в клочки подготовленные ими бесполезные материалы и сам допрашиваю свидетелей. Почти каждый из них ненавидит меня всей душой. Давайте возьмем барристера так называемой старой школы, которому предстоит защищать какого-то беднягу, обвиняемого в убийстве, но который даже не поговорил с клиентом, чтоб его не обвинили в «предвзятости». — В тихом запыхавшемся голосе ирландца зазвучал подлинный гнев. — Ему суждено гореть в вечном огне за предательство клиента и самого себя. Что он, так или иначе, обязан сделать? Оправдать клиента всеми правдами и не правдами, не более и не менее! Клянусь богом, вот как я понимаю закон. Пусть над этим усмехаются те, кто выиграл столько же дел, сколько я.

— Но ведь за вами все время пристально следят, страстно желая на чем-нибудь подловить?

— Разумеется. И когда-нибудь… Стойте!

Они вышли на тонувшую в тумане площадь Севен-Дайалс. Стало ясно, что представление в театре «Оксфорд» не просто закончилось, а закончилось довольно давно. Слабо звучали шаги расходившихся зрителей, почти все машины разъехались, фойе опустело.

— Сэр! — выдохнул Джонсон, опомнившись. — Может, мне лучше пойти на разведку к служебному входу, удостовериться, что там нет полиции?

— Конечно. Хотя вы, по-моему, вряд ли кого-нибудь увидите.

Хью с Батлером остановились, оглянулись через плечо в сторону антикварного магазинчика мистера Коттерби, но буквально ничего не увидели. По мнению Хью, туман все же не мог полностью заглушить всякий горевший свет, однако противоположная сторона улицы тонула во тьме. Нигде не было никаких признаков вездесущих представителей закона.

Батлер, нахмурившись, приготовился что-то сказать, а потом передумал, нетерпеливо махнув рукой. Троица торопливо помчалась по узкой улице, тянувшейся справа от театра «Оксфорд», если стоять к нему лицом, — названия ее Хью так и не запомнил. Сзади, прямо за углом, находился служебный вход.

Там они остановились в некотором замешательстве.

Зрители разошлись. Рядом не было никого, хоть немного похожего на полицейского. Однако возле маленькой двери на сцену стояла многочисленная шумная толпа восторженных поклонников. За окном комнатки справа от двери с ними сражался обезумевший лысый мужчина в рубашке с короткими рукавами.

— Нет! — вопил он. — Никакой вы не друг мадам Фаюм, я знаю вас! Нет, вы не из «Дейли экспресс», все репортеры уже ушли. Нет, никаких автографов на сегодня…

Его заглушил фанатический рев.

— Джонсон, — сказал Батлер, сдернув с себя черную накидку и перебросив ее через руку, — я ждал чего угодно, кроме обезумевших толп. Тут снова понадобятся фальшивые визитные карточки.

После чего он их вытащил, выбрал одну с надписью «Высокочтимый маркиз Данвич», торжественно вручил шоферу, который столь же торжественно ее принял, козырнул и, набычившись, врезался в толпу.

— Вас опять шокируют мои методы? — спросил Батлер каким-то безжизненным голосом, оглядывая одним глазом улицу, явно имея в виду антикварную лавку, с мрачным и озабоченным выражением лица.

— Оставим в покое ваши методы, — спокойно отмахнулся Хью. — Бог с ними! Почему вы в себе сомневаетесь?

— Что?

— Пока мы не пришли в магазин Коттерби, вы были уверены, что решение проблемы лежит на тарелочке у вас перед глазами. А как только вы увидели старые перчатки и услышали имя отца Билла, пережили настоящее потрясение. Почему?

Пару секунд Хью не сомневался, что ответа он не получит.

— Нет! — рявкнул охранник у служебного входа в театр. — Мальчик, тебе не больше шестнадцати лет, а ты хочешь…

В поднявшемся шуме Батлер четко проговорил:

— Помните первую пару перчаток? Некогда серые или белые перчатки с крагами на довольно маленькую мужскую руку…

— Помню, конечно. А что?

— В них король Карл I принял смерть на эшафоте, — провозгласил адвокат.

— …хочешь встретиться с мадам Фаюм, потому что у нее потрясающая фигура? На месте твоего отца я бы…

Мерцавший уличный фонарь и приглушенный свет из служебного входа освещали мрачное лицо Батлера.

— Серьезно? — пробормотал ошеломленный Хью.

— Да, да, да! Извините, сорвался. Вторая пара еще старше — шестнадцатого века. Принадлежала очень известной женщине, казненной в замке Фотерингей.

Свет, рассеиваясь в тумане, отбрасывал фантастические пляшущие тени над головами толпившихся у служебного входа людей. Хью стоял неподвижно.

— Неужели…

— Снова да, — кивнул барристер. — Если соблаговолите заглянуть в книгу «Суд над Марией, королевой шотландцев», имеющуюся у меня в библиотеке, найдете свидетельства очевидцев казни. Перчатки были черно-алые, в тон костюму.

— Нет, нет! Представление окончено. Эй, вы, там, в шоферской форме…

Батлер расправил плечи.

— Кажется, я припоминаю: вторая пара была продана на аукционе «Сотби» месяцев восемь назад. Досталась одному дельцу с Бонд-стрит, который, как обычно, выступал в качестве подставного лица весьма состоятельного клиента, имя которого не называлось. Ну и что из всего этого следует?

— Говорите, — попросил Хью, — вам больше известно. Попробую догадаться.

— Во-первых, — начал Батлер, — ловушку расставил некто дьявольски богатый. Во-вторых, тот, кто может позволить себе приобрести подобную историческую реликвию в тот самый момент, когда ее выставили на продажу. Кстати, в том, что это ловушка, вы не сомневаетесь?

— Не сомневаюсь. Но для кого из нас она предназначена?

— Ясно, что для нас обоих! — пробормотал Батлер. — Смотрите. Если бы вы один проходили мимо антикварной лавки и увидели объявление, то зашли бы?

— Конечно. Немедленно.

— Почему?

— Потому что на табличке написано «Исторические реликвии для истинных ценителей». Я бы не устоял.

— Я тоже. В-третьих, — отчеканил Батлер, — ловушку расставил некто, хорошо нас с вами знающий, осведомленный о наших увлечениях и, главное, о нашем сотрудничестве. Очень хорошо. Над чем мы вместе работаем?

— Над раскрытием убийства Омара Испахана! — тихо ответил Хью. Хотя он трясся на холоде без пальто, его охватило горячее волнение. — Значит, по вашим словам, — это в-четвертых, — исторические перчатки не случайное совпадение. «Некто», о котором вы говорите, знал, что Абу перед смертью говорил о моих перчатках; знал о запачканных кровью белых хлопчатобумажных перчатках, которых я даже не видел, и, стараясь максимально запутать дело, расставил ловушку с помощью других перчаток…

— Совершенно верно. Хотя, — всплеснул руками Батлер, — в этом случае моя теория рассыпается в прах.

— Почему?

— Потому что мы знаем, кто действует против нас, — отец Билл. Это точно. Однако если он велел своим наемникам убить Омара, а потом убить нас или жестоко избить в качестве предупреждения, то я допустил идиотскую ошибку. Совершенно дурацкую, черт побери. А я никогда не ошибаюсь.

— В последний раз спрашиваю, — воскликнул дошедший до белого каления Хью, — кто такой отец Билл?

— Этого никто не знает. Впрочем, я, кажется, знаю. Исключительно благодаря тому, что ко мне стекается больше осведомителей с секретной информацией, чем в Скотленд-Ярд. Я им гораздо больше плачу.

— Хорошо. Еще раз спрашиваю…

— Кто такой отец Билл? — Батлер бросил на собеседника непонятный взгляд. — Вроде бы один из крупнейших в стране букмекеров, открывший в разных городах больше шестидесяти филиалов своей конторы. Дела ведет вполне честно, хотя помоги Бог тому, кто не заплатит вовремя. По вполне очевидным причинам отец Билл остается в тени. И, оставаясь в тени, ведет доходный рэкет, включая столь жуткий, что даже я не смею о нем говорить.

В туманном свете толпа заколыхалась в разные стороны под ропот и крики тех, кто пробовал из нее выбраться. Батлер снова загадочно взглянул на собеседника. И небрежно добавил:

— Надеюсь, вы догадались, что Памела де Сакс — дочь отца Билла?

Глава 12

Некоторые психологические удары действуют на мозги хуже физических. Стараясь распутать каверзное дело, Хью получил еще не последний, но на данный момент самый тяжкий удар.

Разумеется, он об этом не догадывался, что хорошо знал Батлер, снова игравший какую-то роль. И все-таки мысленный образ Пэм всплыл в его кружившейся голове вместе с определенными замечаниями о «папуле». Его мнение о ней снова перевернулось, нисколько не изменившись.

— Ее отец? — автоматически пробормотал он, лихорадочно припоминая титул. — Неужели лорд Саксемунд?…

— Именно.

— Да ведь он известен благотворительностью и добрыми делами!

— Конечно. Почему бы и нет?

— Он же пэр!

— Ну-ну. Вы, англичане, вечные романтики. Некоторые благородные лорды, к примеру, наживают состояние самым гнусным мошенничеством. Разве старая милая профессия букмекера, существующая столько же лет, сколько кровавый спорт, такая уж честная?

— Да-да, я просто не правильно выразился. Я имею в виду, разве может знаменитый отец Билл, гангстер с телохранителями…

Батлер совсем потерял терпение.

— Мой дорогой Прентис, — изрек он, высясь, как башня, особенно впечатляющий в официальном фраке, — вы чересчур начитались так называемых «крутых» триллеров. Что значит знаменитый отец Билл? Вы о нем когда-нибудь слышали до нынешнего вечера?

— Гм… нет.

— И он вовсе не гангстер, просто имеет возможность дергать за сценой за ниточки. Для чего ему телохранители, черт побери? — Батлер задумался. — С определенным трудом можно было бы доказать, что именно он стоит за букмекерским бизнесом. Ну и что? Никого это не интересует. А его причастность к грязному рэкету даже за миллион лет не докажешь. Если я заявлю об этом публично, он привлечет меня к суду за клевету.

Поблизости замаячили три фигуры — две крупные, одна маленькая. Чей-то голос громко, даже грубо заговорил. Чья-то рука легла на локоть адвоката. Но ни Хью, ни Батлер, охваченные бурными эмоциями, не обратили на происходящее никакого внимания.

— Тем не менее, — твердил Батлер, сверкая глазами, — пожалуй, я вскоре устрою красочное представление для старого грешника.

— Из-за убийства Абу?

— Нет. Он позволил себе кое-какие замечания на мой счет, они попали в газеты, чего я ему никогда не прощу. Сначала я решил побольше о нем разузнать, учинив его дочке беспристрастный допрос.

— Значит, вы с Пэм не…

Батлер пристально взглянул на Хью:

— О боги Вавилона, да вы что, старина? Неужели подумали, будто я покушаюсь на ее целомудрие? Неужели вы думаете, будто она еще сохранила его?

— Господи помилуй, теперь я уже ничего не думаю. Не могу…

— Нет-нет-нет! — несколько оскорбленно воскликнул Батлер. — Я люблю зрелых женщин. Женщина моложе тридцати пяти лет ничего не знает, причем меня не интересуют ее академические достижения. За Пэм можно слегка поухаживать, и не больше. Что касается ваших собственных планов насчет ее прелестей…

— Моих?…

— А чьих же? На вашем месте я бы поостерегся. Эта девушка — свет папочкиных очей, ее тщательно стерегут. Сегодня она улизнула только потому, что Саксемунд с женой на два-три дня уехали.

— Но послушайте…

— Черт побери, разве вы ничего о них не слышали и не читали? Они живут в большом доме с уймой проигрывателей. Саксемунд обожает проигрывающие устройства и раритеты, о чем свидетельствуют перчатки. Но если он узнает, что вы играете на чувствах его дочери, то моментально с вами расправится.

Чей-то голос пытался привлечь внимание барристера, кто-то поднялся на цыпочки и заорал ему прямо в ухо:

— Милорд! Милорд!

Хью шарахнулся, даже Батлер дрогнул.

В голову Хью, перед глазами которого мелькал искаженный, основанный на догадках образ лорда Саксемунда, на секунду взбрела дикая мысль, будто их кличет сам лорд, стоя в некоем зловещем обличье Джекила и Хайда[20] в дверях служебного входа в театр.

Но он увидел только лысого охранника, который дергал Батлера за руку, шофера Джонсона и мальчишку-посыльного с прилизанными волосами.

— Милорд! — хрипел охранник. — Мадам Фаюм просит вас немедленно прийти. Будьте добры…

И хотя Батлер сразу забыл, что приложил к цветам карточку, представившись высокочтимым маркизом Данвичем, он вошел в роль с такой же легкостью, с какой сменил бы шляпу.

— Ах да, — пробормотал он устало и томно. — Прошу прощения за невнимательность. — Шуршащая бумажка непринужденно перекочевала из рук в руки. — Э-э-э… Как пройти в гримерную мадам Фаюм?

— Наверх, милорд. Джонни вас проводит. — Лысый мужчина кивнул на посыльного, потом взглянул на Хью. — А этот джентльмен?…

Батлер снова оглядел Хью так, будто он был примерно ровесник посыльного, что сильно его разозлило.

— Мой юный друг. Да. Он со мной. Не волнуйтесь. Посыльный звучными криками расчистил дорогу в угрюмой толпе, привилегированная компания поднялась по узенькой лестнице слева и пошла по коридору, шепотом обмениваясь репликами, как боксеры в легком спарринговом бою. Однако Хью решил прояснить еще один вопрос.

— Слушайте! Вы что-нибудь узнали от Пэм?

— Нет. Можете мне не верить, но она слишком умна. Я решил притвориться, будто в самом деле считаю ее такой пустоголовой, какой она прикидывается. А вот вы вполне можете что-нибудь узнать.

— Я?

— Она в вас крепко втюрилась, старина. Никогда себя так не вела. Впрочем, эта девица отлично знает, чего хочет. Развлекайтесь, но, повторяю, не забывайте о папаше. С другой стороны, ваша Элен…

— Что Элен?

— Я в самом деле нахожу ее привлекательной.

— Вот как! Неужели?

— Решительно. Ей, правда, не тридцать пять. Хотя ждать не долго. Догадываюсь, что она опытнее, чем кажется. Надеюсь, не возражаете, если я попробую выяснить?

— Постойте минуточку! Я ведь с ней обручен…

— Правда? При вашей последней встрече мне так не показалось. Будьте спортсменом.

— Слушайте!…

— Ш-ш-ш. Не повышайте голос, старина.

Пока Батлер успокаивал Хью, посыльный, чисто по привычке, забарабанил в дверь гримерной.

За дверью послышалось шевеление, отрывистый шепот, шорох. Открывшая дверь дама — безусловно, мадам Фаюм собственной персоной — встретила их приветливой лучистой улыбкой.

Фигура действительно замечательная. Джонсон не ошибся, назвав ее «французской пышечкой». Хотя, судя по смуглой коже, родилась мадам ближе к французскому Марокко, чем к Парижу, возможно, в ней была доля мавританской крови. Она уже сняла сценический грим с хорошенького оживленного лица с широкими ноздрями и красиво очерченными губами, но обычная косметика была почти столь же яркой, как театральный грим, подчеркивая блестящие черные волосы и живые, несколько навыкате темно-карие глаза. Вместо театрального костюма на ней был плотный халат, алый с золотом, под которым, видимо, ничего больше не было, кроме чулок, и туфли на высоком каблуке.

Мадам мгновенно продемонстрировала визитерам искреннюю признательность и удовольствие, постукивая визитной карточкой по прекрасным зубам. Потом превратилась в образец корректности.

— Monseigneur le marquis?[21] — обратилась она к Батлеру с легким реверансом. — Je suis bien flattee, monseigneur.[22]

— Mais pas du tout, chere madame![23] — промурлыкал Батлер, сняв шляпу, и поднес к губам протянутую руку.

Мадам Фаюм приняла поцелуй серьезно, торжественно, после чего с улыбкой подала руку Хью. Тот, чувствуя себя последним идиотом, повторил процедуру.

Она вдруг обратила внимание на посыльного, глазевшего во все глаза.

— Джонни! — Контральто наполнилось притворной суровостью. — Гадкий мальчишка! Уходи сейчас же! Убирайся…

Посыльный, скорчив безобразную гримасу, втянул в плечи голову и шмыгнул в дверь.

И все-таки, несмотря на радушие и оживление, несмотря на то, что мадам источала сексуальную привлекательность столь же сильно, как аромат «Шанель» номер такой-то, Хью первым делом почуял надо всем этим некую тень. Точно, точно! И сразу вспомнил ее убитого мужа, который наверняка выглядел рядом с ней совсем крошкой.

«Бедняга! — подумал он. — Видно, никто даже не думает о несчастном Абу…»

Мадам Фаюм быстро оглянулась, осторожным движением закрыла дверь, и все трое остались стоять в коридоре. Потом она обратилась к Батлеру нежным, но бесстрастным тоном:

— Я огорчена… Сильно! Очень. Ах! Зачем вы дважды присылали карточки какого-то дурацкого лорда, которого не существует, когда мне ужасно хочется познакомиться с великим Патриком Батлером? А?

Тот на мгновение опешил.

— И зачем, — допрашивала мадам Фаюм, — послали в фойе расспрашивать обо мне своего шофера, безобразная физиономия которого всем отлично известна, раз вы повсюду его посылаете? Думали, мне не расскажут?

— Вы прекрасная артистка, дорогая мадам, — усмехнулся Батлер. — Если бы вы провалились сегодня, то расколотили бы мебель в щепки и никого не желали бы видеть. А после столь потрясающего успеха…

Зубы мадам Фаюм сверкнули в короткой улыбке, темно-карие глаза вспыхнули, засверкали.

— Я всех потрясла, правда? — просияла она. — Да, черт побери! — И объявила совсем другим, многозначительным тоном: — Вы мне нравитесь. Вы тоже… — Мадам оглянулась на Хью. — Как вас зовут?

— Моя фамилия Прентис. Хью Прентис. Искрившиеся глаза сощурились, накрашенные ресницы почти сомкнулись.

— Прен-тис? — повторила она почти точно с такой интонацией, с какой к Хью обращался ее покойный муж. От этого воспоминания по спине у него побежали мурашки. Ее лицо вновь омрачилось. — Прен-тис, говорите? Но ведь это… — Мадам замолчала, передернув пышными плечами, и добавила: — Ну, не важно. Вы — это вы. — Она посмотрела на Батлера. — И вы — это вы. Что мы здесь стоим? Нет-нет-нет, заходите! — И распахнула дверь гримерной.

Там не оказалось никаких театральных костюмов. Комнату, где царил ужасающий беспорядок, вполне можно было б принять за ее личный номер в отеле, если бы не отсутствие окон. Единственная лампа ярко горела над засыпанным пудрой туалетным столиком, на котором в данный момент прежде всего бросались в глаза большая открытая банка с кольдкремом и выцветшее полотенце. На краю стола слева стояла огромная ваза с красными и белыми гвоздиками.

Хью сделал три шага следом за Батлером, обошел стоявшую сбоку вешалку и замер на месте.

Неподалеку от туалетного столика сидел его дядя, мистер Чарлз Грандисон Прентис.

Хью открыл рот и закрыл, не вымолвив ни слова. Мадам Фаюм кивнула на цветы в вазе, собралась что-то сказать, но, увидев выражение лиц Батлера и Хью, промолчала.

Дядя Чарлз, в своем превосходно сшитом смокинге с белой гвоздикой в петлице и обычной гигантской сигарой в руке, сидел столь же мирно и безмятежно, как в гостиной какой-нибудь леди. Он был среднего роста, плотный, но не толстый. Из-за слишком тяжелого подбородка нижняя губа почти накрывала верхнюю под короткими седыми усами. Редкие седые волосы, стриженные ежиком, никогда полностью не закрывали скальп.