Патрик Батлер защищает

Хью сразу решил копировать своего героя Патрика Батлера, думать, говорить и действовать точно так же, как он. Возможно, решение неразумное, однако он его принял. Толстенький человечек бросил и раздавил каблуком сигарету.

— Да, — подтвердил он хриплым, пропитым, прокуренным голосом, — я лорд Саксемунд. И еще раз спрашиваю, — пропыхтел он, — а вы кто такой?

Пока лорд Саксемунд оглядывал ванную, можно было не отвечать. Он еще сильней побагровел, открыл рот и бешено заорал:

— Кто спал в моей постели? В моей пижаме! Кто взял мое специальное мыло для бритья? Кто… кто…

Спокойно добривавшийся Хью холодно заметил:

— Дорогой сэр, вы произвели бы большее впечатление, если бы не ревели, как один из трех медведей — ну, из той сказки…

Глаза толстяка полезли на лоб.

Потом он проговорил хриплым, грозным, басовитым голосом:

— Сейчас вы увидите, молодой человек, что я гораздо хуже трех медведей. Отвечайте немедленно: кто вы такой?

Тут терпение Хью лопнуло с громким шумом.

Нескольких цивилизованных объяснений (исключая доставку домой в стельку пьяной дочери лорда Саксемунда) было бы вполне достаточно для благополучного исхода дела.

Проблема заключалась в бритье. Ничто так не бесит и не отвлекает бреющегося мужчину, чем вопросы, задаваемые в тот момент, когда бритва обходит скулу. Это угнетает его, раздражает, внушает желание завопить во все горло.

— Я друг Патрика Батлера, — отчеканил Хью, ополаскивая бритву. — А он намерен показать вам кузькину мать. Надеюсь, вам об этом известно?

— Батлер? Этот пустозвон?

— Пустозвон? Вы когда-нибудь слышали, чтобы он кому-нибудь угрожал, не имея возможности исполнить угрозу?

— Батлер? Да вы рехнулись! Я вернулся нынче утром именно потому…

— Однако вы все же испугались, не так ли? Поэтому придержите язык, отец Билл, прежде чем угрожать людям!

Возникла короткая пауза. Слышалось лишь тяжелое дыхание.

— Кто такой отец Билл? — еще тише спросил лорд Саксемунд. — Кто говорит про отца Билла?

— Я, — ответил Хью, подняв голову и взглянув собеседнику прямо в глаза. — И что вы собираетесь делать?

— Увидите своими глазами, молодой человек, как только я доберусь до телефона.

— Папуля! — прозвучал вдали звонкий укоризненный голос.

Разумеется, это была Пэм, стоявшая в нескольких шагах за дверью ванной, задрав подбородок.

Трудно было судить, кто такой лорд Саксемунд, ибо на пару секунд он перестал быть рассерженным хозяином дома и дергающим за ниточки злодеем. Золотые часы в жилетном кармане ходили ходуном от тяжелого дыхания. Старые романисты сказали бы сейчас о его невинной овечке, свете его очей.

— Пэмми… — выдохнул он.

Такого мерзкого имени Хью еще никогда в жизни не слышал.

Нынче утром Пэм определенно выглядела совсем иначе.

В шлепанцах вместо туфель на четырехдюймовых каблуках она оказалась даже невысокой. Густые светлые волосы были тщательно расчесаны, лицо почти не накрашено, лишь немного пудры и губной помады, и больше никаких прикрас, кроме легкого высокомерия. Хью ничего другого не выявил в ходе анализа, пока не сообразил, что она плотно кутается в просторный шелковый тонкий халат с синими драконами, под которым, как хорошо было видно, ничего больше нет.

— Папуля! — повторила она. Лорд Саксемунд только вздохнул.

— Я его люблю-ю, — объявила Пэм, зардевшись и потупив глаза. — Он не даст за меня даже фа-артинга, но я его люблю-ю.

Лорд Саксемунд посмотрел на дочку, на Хью и потерял рассудок.

Вот в чем проблема с овечкой. Возникают эмоциональные сцены, в которые простые смертные не способны поверить.

— Ты… с ним была вчера вечером, да? Ох, боже, за что мне такое несчастье? — взвыл лорд Саксемунд. — Мы с матерью уехали на несколько дней, и мне пришлось вернуться по делу… Ты была с ним вчера вечером, да?

— Да-а, — холодно подтвердила Пэм. Лорд Саксемунд рванулся к ней.

— От тебя коньяком разит! — рявкнул он. — Да-да, детка, несмотря на все твое душистое мыло и дорогущие полоскания, коньяком несет! — Он перевел взгляд с Пэм на Хью, вдруг заметил, как они одеты, и сменил тон на трагический, даже жалобный. — Он тебя напоил, да? Заставил напиться… Поганый мерзавец вливал в бедный невинный ротик стакан за стаканом? А потом… а потом…

— Папуля! В жи-изни не слы-ышала таких га-адостей…

Лорд Саксемунд резко повернулся к Хью.

— Я убью тебя, — почти спокойно объявил он. — Ты погубил мою дочь. Двух пенсов за нее не дашь, а навлек беду и бесчестье на наши с матерью седые головы!

— Кто говорит, что не дам? — прогремел Хью, тоже теряя голову.

— Я тебя…

— Папуля! — взвизгнула Пэм, выпрямляясь. — Сейчас же прекрати молоть чепуху-у. Дай мне его послушать. Вроде бы он сказа-ал…

— Задушу собственными руками, — продолжал совсем обезумевший лорд Саксемунд. — Собственными руками, — подтвердил он, взмахнув ими. — Задушу…

Совершенно потеряв над собой контроль, Хью с размаху швырнул бритву в раковину.

— Теперь я вас предупреждаю! — крикнул он. — Держитесь от меня подальше, старый пень, эгоист, сумасшедший! Держитесь подальше!

— Что? — отозвался лорд Саксемунд. — Хочешь, чтоб я держался от тебя подальше? Почему это?

— Потому что я не хочу вас калечить, а здесь слишком тесно, можно ушибиться. Поэтому помогите мне…

— Я убью тебя! — завопил разъяренный отец, бросившись на него.

И совершил прискорбную ошибку.

Ради справедливости надо отметить, что взлетевший в воздух лорд Саксемунд ударился в стеклянную перегородку высотой до потолка не головой, а ногами.

Тонкое стекло треснуло, разлетелось вдребезги. Лорд Саксемунд, упав в ванну спиной к прочим участникам сцены, не получил ни единой царапины. Однако, шлепнувшись на мягкое место, он до полусмерти был ошарашен могучим ударом от копчика до шеи, столь уязвимой для палача. При полете одна его короткая ножка ударила в левую кнопку над ванной.

На шлепок радостно откликнулась очередная песня:

Расскажите, как немцы вышли за Рейн,

Расскажите, как немцы вышли за Рейн,

Как немецкие офицеры переправились через Рейн…

Обутый в тапки Хью, не обращая внимания на осколки, открыл уцелевшую стеклянную дверь. С убийственно-любовной заботливостью он протянул руку над головой хозяина дома, находившегося в полубессознательном состоянии, и безошибочно пустил холодный душ.

Сильные колкие ледяные струйки широким веером брызнули в лицо лорда Саксемунда. Вода лилась во все стороны, текла по щекам, медленно стекала по твидовому костюму.

— Остыньте, старый разбойник, — посоветовал Хью. — Мне глубоко плевать, кто вы такой, отец Билл или Санта-Клаус. Но, давая своим громилам следующее задание, пошлите их к тому, на кого это произведет впечатление. — И с силой грохнул стеклянной дверью.

Пэм, в распахнувшемся тоненьком белом халате, ворвалась в ванную и в ужасе застыла.

— Ой, бо-оже, — пробормотала она.

Даже в этот безумный момент Хью пришло в голову, что Пэм, может быть, огорчится, видя, как он швырнул старика в ванну сквозь стеклянную перегородку, облив холодным душем, и с любопытством гадал, что будет дальше.

Она обхватила его за шею, прижалась к нему, поцеловала в губы. Он почувствовал во всем теле то самое ощущение, несомненно химическое, которое возникает в очень редкие моменты жизни.

Потом Пэм оттолкнула его и быстро приказала деловым тоном:

— Иди в спальню и жди. Я его обработаю за пять минут. Как обычно. А ты пока оденься. Только не уходи, у меня есть другой план, как выручить тебя из беды. Скорей.

Снова иллюзия? Или она действительно заговорила тихо, быстро, без всякой аффектации и детской жеманности?

Непонятно. Впрочем, Хью поспешил выйти. Дверь за ним была закрыта и заперта.

Граммофонный голос по-прежнему сладострастно пел о дальнейших приключениях мадемуазель из Армантьера, и очень хорошо, так как лорд Саксемунд начинал бесноваться. Душ заглох.

Закончив бриться, Хью вытер остатки мыла рубашкой лорда Саксемунда, вытащив ее из ящика комода, и только успел одеться, прилично завязав галстук, как дверь ванной открылась и закрылась.

Нет, он ошибся.

— Мивый, — снова залепетала Пэм, словно сунув в рот сливу, — у тебя прямо стра-асть какая-то швырять людей в сте-екла. Только меня, пожалуйста, не швыряй. Сту-ук-нуть можешь, я не возражаю, а стекла ре-ежутся.

— Пэм, извини, очень жаль, что так вышло. Все равно я должен был расплатиться с ним за то, что вчера он натравил на меня какого-то бандита из шайки.

— А… — Пэм махнула рукой. — Если честно и по пра-авде, папуля ничего об этом не зна-ает, иначе я задала б ему взбу-учку. Кто-то командует от его имени, а он никакого понятия не имеет. Но из-за э-этого, — она кивнула на ванную, — придется с ним повозиться подо-ольше. Пойди, пожалуйста, на кухню, поза-автракай. Все готово. Потом я приду, расскажу-у.

— А кто же приготовил завтрак?

— Я, — ответила Пэм, широко открывая глаза. — И в доме я убираю чище и быстрее, чем все наши го-орничные, вместе взя-ятые. Только мне не разреша-ают. — Тут она сменила тон: — Мивый, мивый, пожа-алуйста, не уходи, пока я не приду. Обеща-аешь?

— Обещаю все, что пожелаешь, Пэм.

В ее глазах снова вспыхнула невероятная нежность. Но девушку отвлек шум в ванной, где, судя по всему, лорд Саксемунд крушил все подряд, за исключением распевавшего динамика. Она бросилась обратно.

Хью мрачно потопал вниз по лестнице, стараясь разобраться в собственных мыслях и чувствах.

На кухне под металлическими крышками и на конфорке оказался завтрак, так замечательно приготовленный, что просто не верилось, будто это дело рук Пэм. Не многим женщинам (да и мужчинам, если на то пошло) удается найти идеальное сочетание яиц, бекона и тостов. Кому-то в этом доме это удалось на славу.

Были заварены и кофе, и чай. Выпив чаю в достаточном количестве, Хью закурил сигарету и снова заволновался при взгляде на громко тикавшие часы. На них было десять минут третьего.

За ним по-прежнему ведется погоня. Глядя в окна, настолько завешенные туманом, что хотелось включить свет, он снова припомнил вчерашние события.

Зачем Пэм взяла с него обещание ждать на кухне? Надо добраться до телефона, связаться с Патриком Батлером, если, конечно, разъяренный инспектор Дафф не упек адвоката в тюрьму, чем грозил вполне серьезно.

Хью раздавил сигарету в пепельнице, заметался по кухне. Единственный телефон, который он видел в доме, находился в шестиугольной комнате справа от парадной двери. Наверно, лорд Саксемунд называет ее кабинетом. Пожалуй, ничего страшного не случится, если выйти из кухни на пару минут.

В коридорах было почти так же темно, как прошлой ночью, свет проникал лишь в большое дверное стекло в свинцовом переплете, хотя даже его заволакивал белый туман. Пробираясь вперед, Хью почти дошел до двери шестиугольной комнаты, которая находилась на этот раз слева, и замер на месте. На улице за стеклом внезапно замаячила голова.

Возможно, ничего плохого в том не было. Возможно, дело в расшатавшихся нервах после всех приключений и капризов судьбы.

А может, и было, ибо чья-то рука потянулась к звонку, причем в человеке, стоявшем за дверью, подсознательно чувствовалось что-то знакомое. Хью не понял, что именно, но почему-то пришел к твердому заключению, что другие обитатели дома ни в коем случае не должны встретиться с визитером.

Он пробежал мимо шестиугольной комнаты, где, как ему показалось, звучали тихие голоса Пэм и другой женщины, которой здесь ни в коем случае быть не могло, и успел открыть парадное до звонка.

На лестнице оказался мужчина без шляпы, в дождевике с поднятым воротником вместо пальто, который посмотрел на него снизу вверх — он стоял на фут с лишним ниже, на второй ступеньке. Увидев коротко стриженные черные волосы на длинной голове, взволнованные темные глаза, Хью узнал его прежде, чем молодой человек представился:

— Моя фамилия Лейк. — Он тряхнул головой и, как бы раздраженный своей хрипотой, нетерпеливо прокашлялся. — Джералд Лейк, адвокат. Вероятно, лорд Саксемунд никогда не слышал обо мне. Но если возможно, если он случайно дома, мне хотелось бы с ним повидаться по чрезвычайно важному и неотложному делу.

Туман был еще гуще вчерашнего, если такое возможно, — не видно было даже другой стороны улицы.

На Хью смотрели честные, серьезные глаза идеалиста. Он очень хорошо помнил адвоката из конторы над антикварным магазинчиком мистера Коттерби, с которым познакомился незадолго до жестокой уличной драки. Именно Джералд Лейк предупредил Батлера об опасности.

— Я… — тихо вымолвил Хью.

Судя по взгляду, Лейк его не узнал, что, впрочем, неудивительно, поскольку он стоял в темном дверном проеме. Если он что-нибудь и видел, то лишь силуэт Хью и его костюм: темный короткий пиджак с полосатыми брюками, приличествующий не только человеку какой-нибудь профессии, но и в высшей степени достойному швейцару.

— Проходите, сэр, — еще тише шепнул Хью, абсолютно не понимая, что он делает, черт побери.

Тем не менее Хью отступил глубже в тень и придерживал створку двери. Лейк кивнул, шагнул в дом, и Хью совершенно беззвучно закрыл дверь.

— Не знаю, дома ли лорд Саксемунд, — еле слышно шепнул он, что обоим вовсе не показалось странным. — Сейчас справлюсь.

— Спасибо. — Лейк снова прокашлялся. Повернувшись к нему спиной, Хью пошел ко второй двери слева, не зная, куда она ведет, может быть в гардеробную. Однако дверь открылась в какую-то гостиную.

— Обождите, пожалуйста, здесь, — попросил он, кивая на кресло.

Хью не осмелился включить свет, прикоснуться к каким-нибудь выключателям, ибо могла загреметь музыка, лишив рассудка обоих молодых людей. Лейк кивнул, снова поднял глаза, в которых явственно промелькнуло безумие.

Неизвестно чего испугавшись, Хью быстро выскочил, закрыв за собой дверь.

В любом случае обязательно надо добраться до телефона в передней комнате. Промчавшись по коридору, он увидел неподалеку дверь, к тому времени совершенно забыв, что несколько минут назад слышал там голоса. Приготовившись широко распахнуть ее, он открыл створку дюймов на десять и замер.

Один голос принадлежал Пэм. Одетая в серое платье, она сидела спиной к нему на жестком стуле, лицом к письменному столу, стоявшему у окна. Другая девушка расположилась в кресле за столом лицом к Пэм. Обе тонули в сумерках.

— …я позвонила по телефону и попросила разрешения прийти сюда, — довольно громко и резко говорила другая девушка, — чтобы спросить, что вы делаете.

С такими словами она протянула руку и включила лампу в зеленом абажуре. Лампа осветила стол, пространство в несколько футов над ним, и больше ничего. Виднелся только силуэт Пэм, неподвижно сидевшей на стуле перед письменным столом со светящимся ореолом вокруг белокурых волос. Четко высветилось лицо другой девушки, одновременно пылающее и бледное.

— Что ж вы делаете? — почти прокричала она.

Это была Элен, невеста или, возможно, бывшая невеста Хью.

Глава 16

Элен явно была в расстроенных чувствах. Губы бесстрастно сжаты, в карих глазах, более темных, чем волосы, сверкал гнев, который она старалась сдержать. Девушка была в меховой шубке, в ярком, наброшенном на голову шарфе, выделявшемся на фоне темных задернутых штор.

— Исключительно между нами, — доверительно продолжала девушка. — Я прекрасно понимаю, что вы далеко не такая глупышка, какой притворяетесь.

Пэм молчала.

— Опять же между нами, — добавила Элен, повышая тон, как бы желая ударить или встряхнуть собеседницу, вывести ее из ступора. — Признаюсь, что в отеле вчера вечером вы меня поставили в жуткое и почти неприличное положение. И кто же мне помог — Хью, Пат Батлер? Никто! Они помчались в театр «Оксфорд». А через пять минут явилась полиция. Едва не разразился скандал!

— Да, — равнодушно проговорила, наконец, Пэм. — Кстати, вы знаете, что у нашего дома стоит полицейский автомобиль?

Элен этого, очевидно, не знала. Она привстала, чтобы взглянуть в окно, однако передумала и снова села. Лицо ее все больше краснело от раздражения.

— Нет! — отрезала она. — Пока не знаю. Слишком густой туман. Наверно, не заметила. Только пытаюсь угадать: какую игру вы ведете сейчас?

— Никакую, — отчужденно ответила неподвижная Пэм. — Если вы мне не верите, пойдите и поговорите с теми, кто сидит в машине.

Элен в страхе хлопнула обеими ладонями по стопке бумаги на письменном столе.

— Это правда?

— Да.

— Значит, они приехали, чтобы арестовать…

Пэм промолчала. Элен снова стукнула по бумаге.

— Ты ведь дочка ужасно богатого человека…

— Какая ты дура, — заключила Пэм после паузы недрогнувшим, ровным голосом. — Если хочешь, я тебе скажу, о чем ты действительно хочешь спросить.

— Будь добра.

— Ответ отрицательный, — объявила Пэм. — Я Хью ничего не сказала.

— О чем? — воскликнула Элен.

— О том, что ты говорила полицейскому инспектору, шотландцу, явившемуся в отель после бегства Хью с Патом.

Теперь она повысила тон, но не сильно, — видно, она изо всех сил старалась сохранить спокойствие.

— Заявила, будто ничего не знаешь. Понятия не имеешь, что Хью разыскивает полиция. Заявила, будто он подарил тебе поддельное кольцо, которое ты, узнав об ужасных событиях, — Пэм тяжело сглотнула, — швырнула ему в лицо вместе с обручальным. Сказала, что кольца валяются в коридоре. Там их полиция и отыскала. А потом окончательно доказала свою добропорядочность, сообщив полицейским, что Хью отправился в театр «Оксфорд». Пролила крокодильи слезы и ушла из отеля.

Элен выслушала тираду без всяких эмоций.

Можно было бы сказать, что лицо ее чересчур раскраснелось, взгляд стал слишком жестким, но она твердо смотрела на Пэм, сцепив на бумаге руки.

— Ты запаниковала. Я тебя не упрекаю. Ты на самом деле хорошая, добрая… — продолжала Пэм.

— Спасибо.

— Но не доводи меня, — предупредила Пэм.

На секунду Элен содрогнулась от холодных, вызывающих, угрожающих слов, хотя Пэм опять успокоилась.

— Ведь когда ты впервые услышала историю, которую Хью рассказывал Пату у него дома, ты очень сильно расстроилась из-за того, что никто ему не помог. И решила, что запросто можешь помочь. Потом пришла в отель…

— Где ты, — вставила Элен с быстрой колкой усмешкой, — устроила красочное представление у администраторской стойки…

— Правильно, — подтвердила Пэм, кивая, как загипнотизированная. — Знаешь, это не трудно. Я всю жизнь разыгрываю дурочку в угоду папе и маме, которые ничего больше мне не позволяют. Поэтому было очень легко…

— Потерять голову из-за бедняжки Хью? — усмехнулась Элен, снова сильно хлопнув по листам бумаги. — Изображать глупенькую девчонку? Причем в конце концов практически ничего не добиться, не правда ли?

— Правда.

— И дальше ничего не получится, милочка. Теперь тебе это ясно?

— Да, — подтвердила Пэм, опустив голову. — Но я еще не ответила па вопрос, ради которого ты пришла.

— На какой?

— Я ему не сказала, что ты отреклась от него, предала, как и все остальные. Я в стельку напилась, опрокидывая рюмку за рюмкой и выдумывая всякую чушь, чтобы направить полицию по ложному следу. Только я была не такой уж пьяной. Я ему ничего не сказала и не скажу. Пускай сам поймет, что в толпе окружающих его чертовых снобов хотя бы один человек будет стоять за него насмерть. Даже если бы это была ты. Хотя ты… оказалась почти хуже всех.

Все краски схлынули с лица Элен, глаза стали непомерно огромными.

— Хочешь знать, почему ты не сумела его защитить? — поинтересовалась Пэм.

— Собственно, — проговорила Элен неестественно высоким голосом, — нет ни малейшей необходимости вдаваться в такие вопросы…

Пэм, резко вскинув голову, с глубоким убеждением заявила:

— Потому что ты никогда его не любила.

— Могу лишь повторить, — пронзительно расхохоталась Элен, — что не считаю нужным обсуждать некоторые вопросы…

— Да ладно, — хмыкнула Пэм точно так же, как хмыкнул бы ее отец. — Думаешь, я ничего не поняла из вашего безобразного и дурацкого скандала в коридоре?

— Какого скандала? В каком коридоре?

— В отеле, в коридоре, между номером для новобрачных и «королевскими» апартаментами. Ох, только не надо врать, будто не помнишь! Он был со мной в гостиной в номере для новобрачных, когда я заказывала обед. Потом вспомнил о тебе и выскочил в коридор. Там он столкнулся с тобой, я слышала. Насмехайся сколько хочешь. Может быть, твои ухмылки совсем не такие победные, как ты думаешь.

Взбешенная, но неестественно спокойная Элен оскалилась в жестокой улыбке.

— Ты с ним скандалила из-за меня, — безжалостно продолжала Пэм. — Из-за меня! Хотя настоящая причина не та, и тебе это отлично известно. Ты слишком самонадеянна, чтобы ревновать его ко мне.

— Возможно, моя милочка.

— Давай смейся! Тебе уже недолго осталось смеяться. Он насквозь видит все твои фокусы, потому что ты их слишком часто выкидывала.

Воцарилось мертвое молчание. Казалось, на всем свете никого больше не существует, кроме двух девушек с их переживаниями, бушующими в кружке света над письменным столом в чересчур жаркой комнатке.

— Я должна тебе растолковывать? — спросила Пэм. — Ты поговорила обо всем в гостиничном номере с Патом Батлером, так?

— Ну и что?

— До того момента ты видела в этом деле занятное приключение, увлекательную забаву. А Пат все понимает. Любит опасность, но знает, что такое опасность и риск. Ты вовсе не злилась — ты боялась. Поэтому побежала искать Хью. И, как всегда, устроила сцену, не потому, что злилась, а потому, что боялась.

Пэм не дала Элен возможности возразить.

— Не отрицай! — воскликнула она. — Ты всегда немножечко презирала Хью за его терпимость, не так ли? А в этот раз не вышло. Потому что он тебя насквозь разглядел. И честно сказал кое-что — абсолютную правду. Ты закатила жуткий скандал, сорвала и выбросила кольца. Не потому, что любимый сделал тебе больно, а потому, что уязвил твое тщеславие, сказав правду. Теперь ты скажи правду. Ведь ты никогда его не любила?

Потрясенный предмет обсуждения, лишившись дара речи, неподвижно стоял за приоткрытой дверью.

Он хотел куда-нибудь уйти, давным-давно хотел удрать, но буквально не мог сдвинуться с места.

Бывают ситуации не просто ошеломляющие. Иногда эмоции настолько выходят из-под контроля, что просто невозможно решить, вправе джентльмен подслушивать или не вправе.

Пэм его не видела, сидя к нему спиной. Элен тоже не видела в свете настольной лампы, который слепил ей глаза.

Чудовищно униженный Хью оставался на месте.

Он получил по полной программе. После восклицания Пэм «Ты никогда не любила его!» казалось, что хуже быть уже не может.

Впрочем, самого худшего он еще не услышал.

Стараясь разглядеть затуманенными глазами лицо Элен, он понял, что она имеет над Пэм преимущество, ибо последняя открывает всю душу и сердце.

— Не любила? — переспросила Элен и как бы задумалась. Рука в перчатке, лежавшая на стопке бумаги, потянулась к сумочке. — По-моему, милочка, я тебя дважды предупреждала, что не намерена обсуждать некоторые вопросы.

— Ну ладно! Ты его уважала!

Возникла пауза.

Этот простой вопрос совершенно озадачил Элен. Она взглянула на Пэм, приоткрыла губы, расхохоталась громче и резче обычного, возбужденно, но вполне искренне.

— Что ж! — иронически воскликнула она. — Уважала ли я старичка Хью? Честно сказать, не знаю. Никогда не задумывалась.

— Дура! — завопила Пэм. — Пустоголовая, бесчувственная распроклятая дура!

Элен вскочила.

— Ну, с меня хватит, — с достоинством заключила она, — спасибо. Если не возражаете, я немедленно…

Пэм тоже поднялась.

— Нет, — сказала она, сделав шаг к письменному столу, — стой на месте. Иначе я вмажу в твою глупую морду, как вчера чуть не вмазала. Помнишь?

— Я…

— Помнишь? — требовательно повторила Пэм. — Когда ты валялась в спальне, рыдая из-за оскорбленной гордости, а полиция на нас обеих набросилась? Я бы охотно вырубила тебя намертво, чтобы ты им ничего не наболтала!

— До чего ты вульгарна!

— Конечно, вульгарна. Могу еще добавить вульгарности. Если б наш изначальный план сработал, если б полиция нас не нашла, если 6 я позволила тебе остаться с Хью Прентисом в номере для новобрачных (чего я не собиралась делать, большое спасибо!), ты бы решилась…

— На что?

— Да ладно! Одним словом, решилась бы…

— Стой! Молчи…

— Ну, решилась бы?

— Не знаю, — тихо ответила Элен. — Просто не знаю.

— Не решилась бы, — так же тихо заключила Пэм.

— И поэтому ты меня так презираешь? — спросила Элей ровным тоном. — Вы — люди богатые, — добавила она с неожиданной и страстной завистью. — Для тебя ничего значения не имеет. Ты можешь делать все, что угодно.

Пэм рассмеялась.

— Чем это я тебя рассмешила?

— Ничем. Извини. Просто уверяешь, будто я могу делать все, что угодно… — И Пэм, как бы совсем утратив задор и жизненные силы, вновь села.

— Разве нет? — спросила Элен и продолжала, повышая голос с каждым словом: — Наряды, меха, машины, драгоценности — все, что пожелаешь, все, за что почти каждая женщина душу продаст!… Утверждаешь или намекаешь, будто я… чересчур осторожна, не решилась бы… лечь с Хью в постель…

— Да нет, — объяснила Пэм. — Я совсем не про то. Я имею в виду, что ты сильно запала на Патрика Батлера.

Вновь последовала пауза.

Потом Элен схватила со стола свою сумочку и бесстрастно проговорила:

— Не правда. Но раз уж мы говорим откровенно, признаюсь, было такое.

— Конечно, было.

— Когда я много лет назад впервые увидела и услышала Пата в зале суда, — откровенничала Элен звонким, чистым голосом, — он не произвел на меня сильного впечатления. Я тогда его не знала. Пока он вчера вечером не затолкал нас насильно в машину, не поговорил со мной по дороге к своему дому, я понятия не имела о его… гипнотической силе. Несмотря на все мое сопротивление, меня к нему потянуло. Наверно, поэтому я и сопротивлялась. Он делает дело! Никому не позволяет стоять у себя на пути! Хью очень хороший, но не такой.

Пэм снова вскинула голову и напряглась всем телом.

— Не такой… — повторила она. — Не такой впечатляющий, да?

— Ты о чем?

— Не кичится своими поступками, просто их совершает, скрипя зубами…

— Я пришла сюда, — откровенно сказала Элен, раскрасневшаяся и прелестная, — не для того, чтоб с тобой или с кем-нибудь ссориться. Но ты свое получишь. Хочешь знать, любила ли я Хью? Очень хорошо, отвечу утвердительно. Это наверняка поддаст тебе жару, да?

Да. Пэм хотела что-то сказать, но вместо того уставилась в пол.

— Точнее сказать, — продолжала Элен, открывая сумочку трясущимися руками, — любила ровно столько, сколько было нужно. Если хотела над ним посмеяться, то от всей души насмехалась. Если хотела, чтоб он призадумался над моим настроением, чувствами и так далее, то мне это вполне удавалось. — Она помолчала, прелестная, раскрасневшаяся, потом проговорила с задумчивым удивлением: — Наверно, тебе этого не понять… Ты ведь на блюдечке преподнесешь мужчине всю свою жизнь, правда?

Пэм кивнула, не поднимая глаз, прошептала:

— Да… Жизнь и все остальное. На блюдечке… — и закрыла руками глаза.

— Значит, это ты дура, — спокойно заключила Элен. — Не знаю, поймешь ли когда-нибудь это. Женщина никогда не будет свободной, если не поставит мужчину на место. О, я часто проявляла врожденную слабость, но в принципе это мне удавалось. — Тут Элен с глубоким вздохом перешла к теме, которая почему-то ее беспокоила больше всего: — Хорошо, леди Памела, вы дочь графа Саксемунда. На его деньги можно купить норковую шубку, в которой вы расхаживали вчера вечером, поехать в средиземноморский круиз, купить почти все, что вам будет угодно. Но вот этого не купишь.

Лихорадочно копаясь в сумочке, она, наконец, отыскала искомое и вскинула руку. Пэм инстинктивно взглянула на маленький круглый предмет, сверкнувший на свету.

Это было кольцо с бриллиантом, подаренное Хью в честь помолвки, которое сначала невеста, а потом жених швырнули в коридоре отеля.

— Если помнишь, — прокричала Элен, — мне его вернул инспектор полиции! Я какое-то время не хотела его надевать, чтобы немножечко наказать Хью. Но поскольку ты заслуживаешь пощечины (разумеется, метафорически), то я как следует накажу тебя, детка. Снова надену па палец кольцо и…

Элен замолчала, сверкая глазами.

Хью в безмолвной ярости широко распахнул дверь.

— Привет, — поздоровался он, видя окостеневшие плечи Пэм и страстно желая оградить ее от любых оскорблений. — Извини, Пэм, — добавил он тем же небрежным тоном, — я долго сидел па чертовой кухне, но больше ждать не мог. Мне надо позвонить Патрику Батлеру, если не возражаешь.

И все время он напряженно следил за Элен — наденет ли она на палец кольцо.

Сообразительная, как всегда, она догадалась об этом. Элен стояла неподвижно, держа сверкающее кольцо в правой руке над безымянным пальцем левой. Криво улыбаясь, она как бы предупреждала, что, несмотря на смиренный вид, не потерпит ни одного упрека ни от кого на свете.

И высокомерно, осторожно, медленно стала надевать кольцо.

Хью тоже слегка улыбнулся, чуть-чуть передернув плечами. Элен это заметила.

Если б она осмелилась сделать то, что задумала, он спокойно вывихнул бы ей палец, а то и запястье. На краю письменного стола лежало тяжелое каменное пресс-папье, которое наверняка вдребезги разнесло бы кольцо, разбило бриллиант, если такое возможно, в любом случае исковеркало и уничтожило символ.

Элен мгновенно побелела, облизнула губы, по-прежнему не отводя взгляда от Хью. Потом опустила глаза, глядя в свою открытую сумочку, и как ни в чем не бывало, как будто никакого кольца не существовало на свете, уронила его туда и тихо, едва слышно щелкнула застежкой.