Патрик Батлер защищает

А в следующую секунду вновь обернулась смеющейся, добродушной, беспечной девушкой, которую, по мнению Хью, он всегда знал.

— Мы с Пэм, — с легким смешком объяснила она, — обсуждали проблемы, в которые вы с Патом Батлером впутали нас вчера вечером. Могу сказать, мы обе сильно на вас разозлились. — Очередной смешок смягчил данное замечание, после чего Элен заговорила серьезно: — Надеюсь, ты самостоятельно выпутаешься из беды, Хью. Ну, я побежала. Остается надеяться, что меня не прихватят патрульные в полицейской машине.

Она кивнула ему, дружелюбно похлопала Пэм по плечу и вышла. Дверь шестиугольной комнаты закрылась. Через некоторое время тихо и плотно захлопнулась и парадная дверь.

Пэм по-прежнему сидела спиной к нему. Он медленно вышел на середину комнаты, попытался прокашляться, а потом прохрипел:

— Пэм…

Она упорно отводила глаза. Наконец с усилием поднялась на ноги, с веселым отчаянием повернулась и радостно воскликнула:

— Привет! Ты… позавтракал?

— Да, спасибо. Очень вкусно. Я…

— Не надо звонить Патрику Батлеру, — поспешно предупредила Пэм. — Я ему уже звякнула. Он обещал все устроить… устроить… О чем это я? А! Папуля… Он жутко бесился. Я угомонила его, и он, больше того, обещал… обещал…

Она запнулась и замолчала.

Хью не сумел сохранить на лице бесстрастное выражение, как ему частенько, но безуспешно хотелось. Он взглянул в глаза девушке, и та правильно поняла его.

— Значит, прошлой ночью в отеле ты притворилась пьяной, чтобы не отвечать на вопросы полиции? Чтобы…

О боже!

Ему следовало бы прикусить язык, произнося такие слова. Он их нечаянно выпалил, думая, будто все знает. И угадал реакцию Пэм по глазам и губам. Даже в этот момент можно было бы поправить дело, немножко соврав, но несокрушимая собачья честность не позволила ему это сделать.

— Да, — кивнул Хью, — я все слышал. До смерти ненавижу вранье. Пусть люди говорят то, что думают, и думают, что говорят. Милая Пэм, я хочу тебе сказать…

— Ты слышал, что я говорила? С начала до конца?

— Конечно. А что тут такого?

Тут, к его ужасу и изумлению, Пэм попятилась. Хью пришел в полное замешательство, не понимая, как вышло, что он любит ее и хочет в этом признаться.

Однако она шарахнулась в панике, наткнулась на кресло, в котором сидела, и чуть не упала. Метнулась за письменный стол, на то место, где прежде сидела Элен, буквально рухнула в вертящееся кресло, отвернулась, глядя на оконные шторы, и прошептала:

— Уходи.

— Пэм!

— Уходи, пожалуйста, — выдавила она тихим дрожащим голосом.

Вот так вот.

Хью повернулся, окинул затуманенным взором чье-то пальто, котелок, лежавшие в мягком кресле справа от двери. Ух ты! Это же его собственное пальто и шляпа. Тут он их бросил прошлой ночью, когда…

Он полез в правый карман и обнаружил там свои перчатки. Они ссохлись, особенно правая, запачканная кровью, однако их можно было надеть.

Хью надел пальто, шляпу, втиснул руки в перчатки. Затем открыл дверь, неплотно прикрыв ее за собой, и направился к парадному. Он вышел в туман и закрыл дверь.

В шестиугольной комнате вдруг раздался громкий крик Пэм:

— Хью! Ты куда?

За закрытой дверью он ее не услышал. Спустился по каменной лестнице па тротуар, огляделся вокруг.

Слева в укромном местечке притулилась машина. Стоял густой туман, но Хью узнал бы ее даже без светившейся, как на такси, желтой таблички «Полиция».

Он подошел прямо к ней и спросил у водителя:

— Наверно, вы меня поджидаете?

Двое мужчин на передних сиденьях, один из которых пытался читать газету в слабом свете циферблатов на приборной доске, несколько опешили. Но в машине на заднем сиденье находился еще один мужчина, плотный, крепко сбитый, он отреагировал по-другому.

— А, — буркнул знакомый голос, — вот и вы!

Хью вдруг смутно сообразил, что никогда раньше не видел инспектора Даффа, а теперь увидел.

— Что ж, джентльмены, — заключил Хью, — игры кончились. Я сдаюсь, если не возражаете. Подвиньтесь, инспектор.

Глава 17

Полицейская машина относительно быстро, учитывая густой туман, обогнула Триумфальную арку, двинулась на восток по Оксфорд-стрит, пересекла Оксфорд-Серкус и почти доехала до перекрестка па Тоттнем-Корт-роуд.

Никто пока не произнес ни единого слова.

Хью, скрестив на груди руки, погрузился в столь мрачные, почти самоубийственные мысли, что молчание только утешало его. По сравнению с поведением Пэм арест выглядел столь незначительным, что о нем не стоило даже думать.

Сначала ему показалось, что для доставки арестованного в Скотленд-Ярд выбран не совсем обычный путь. Ах нет! Его везут в Сити, в логово инспектора Даффа.

И если полицейские намеренно молчат, то очень хорошо. Хью переглотнул и стиснул зубы.

Вид у инспектора Даффа был вовсе не радостный. Похожий на Кромвеля, он пару раз поворачивал голову в натянутом почти на уши котелке, бросая быстрые суровые взгляды на пленника. Он нарушил мертвое молчание один-единственный раз, наклонившись вперед и зловеще крикнув в пустоту:

— Эге-гей!

Двое мужчин па передних сиденьях, видимо посчитав, что инспектор просто выражает эмоции, не оглянулись и никак не прокомментировали восклицание.

Но инспектор Дафф не мог больше сдержаться: когда машина пересекла Тоттнем-Корт-роуд и выехала на Нью-Оксфорд-стрит, направляясь к Верхнему Холборну и Сити, он обратился к Хью:

— Так-так. Интересно бы знать, мистер Прентис, о чем вы думаете?

— Правда?

— Конечно.

— Вам действительно хочется знать, о чем я думаю?

— Угу.

Хью стиснул скрещенные на груди руки, уставился вперед и произнес одно слово:

— О женщинах.

Признание возбудило неожиданный, даже сочувственный интерес мужчин в форме. Однако инспектор Дафф возмутился.

— О женщинах?! — воскликнул он, но, поразмыслив, проговорил с тихой яростью: — А! Вы думаете о той безбожной сучке из театра «Оксфорд»? Которая свалилась на мою голову невесть откуда после того, как исчезла прямо у меня на глазах? Причем голая, как новорожденный младенец… Знаете, что при этом сделали никчемные болваны из так называемой столичной полиции?

— Нет.

— Посмеялись, — объявил инспектор Дафф, словно речь шла о богохульных обрядах черной мессы. — Посмеялись.

Хью повернул голову.

— Инспектор, — пробормотал он, — вы женаты?

— Угу.

— Стало быть, понимаете собственную жену? Понимаете каждую встречную женщину, черт побери?

Сидевший на переднем сиденье полицейский в форме и сверкающей фуражке неожиданно повернулся и протянул Хью руку. Тот ее пожал. Мужчина отвернулся и скрестил руки на груди.

Инспектор Дафф скорчил откровенно зловещую гримасу:

— Мистер Прентис, сейчас не время думать о плотских грехах!

— Кто говорит о плотских грехах? Никто, кроме вас самого. У вас только одно на уме…

— Мистер Прентис! — задохнулся инспектор Дафф, стукнув кулаком по спинке переднего сиденья. — Мое терпение имеет предел. Лучше сидите и молча молитесь. Вам за многое придется ответить.

Хью, перед мысленным взором которого живее прежнего стоял образ Пэм, был не в том настроении, чтобы позволить простому офицеру полиции изводить себя.

— За что именно мне придется ответить? — уточнил он. — Прежде чем станете перечислять все мои прегрешения, вспомните, что я тоже юрист. За что я должен отвечать?

— Вы постоянно скрывались и препятствовали представителям закона, желавшим вас расспросить…

— Любой человек, не имеющий криминального прошлого и которому не предъявлено никаких обвинений, имеет законное право уклоняться от полицейских допросов. Этот принцип установлен в 1811 году при рассмотрении дела Уокера и закреплен верховным судьей Элленборо. Что еще?

— У антикварной лавки в квартале Севен-Дайалс…

— У антикварной лавки в квартале Севен-Дайалс, — спокойно перебил его Хью, — двое бандитов, вооруженных смертоносным оружием, затеяли драку и перебили друг друга. У вас, думаю, есть беспристрастный свидетель в лице хозяина магазина, мистера Коттерби. Вижу, есть. Что еще?

Инспектор Дафф снова взглянул на него и тихо вздохнул:

— Боже правый! Да вы чуть ли не хуже самого Патрика Батлера…

— О котором, как я полагаю, вы имеете самое худшее мнение.

Даже пребывая в состоянии злобного раздражения, Хью удивился, почему инспектор Дафф нерешительно заколебался, поскреб подбородок и глубоко призадумался. Наконец он высказал свое суждение.

— Мистер Батлер, — объявил он, тщательно взвешивая каждое слово, — Бога не боится. Зачем-то пустился вчера вечером провожать вашу голую сучку француженку… Очень подозрительно. Ну ладно! Может быть, иногда — не всегда, заметьте, только иногда — мистер Батлер рассуждает правильно и даже здраво.

— Что?

— Угу.

Хью пришлось дважды взглянуть на инспектора. Он меньше удивился бы, если бы инспектор Дафф рванулся к окну, высунул голову и громко свистнул какой-нибудь проходившей юной леди.

— Что вы сказали, черт побери?…

Автомобиль плавно притерся к бровке тротуара и остановился.

Свистеть инспектор Дафф не стал, открыл вместо этого дверцу, сурово взглянул на Хью, кивнул на тротуар и коротко бросил:

— Выходите.

Преступник, не зная, куда его привезли, круто обернулся.

Машина стояла на Линкольнс-Инн-Филдс. Не просто на Линкольнс-Инн-Филдс, а прямо у лестницы перед дверями дома номер 13, на верхнем этаже которого располагалась контора фирмы «Прентис, Прентис и Воган». Тут Хью с неожиданным страхом понял, что дело, возможно, принимает новый и убийственный оборот.

— Инспектор, какую игру вы затеяли?

— Выходите! — сурово повторил инспектор.

— В чем дело? Зачем вы меня сюда привезли?

— Слушайте, сэр, — извинительным тоном проговорил водитель автомобиля. — Может, дело вовсе не так плохо, как вам кажется. Понимаете…

— Я приказал помалкивать, — рявкнул инспектор Дафф. Он находился теперь в своем районе и раздулся от важности. — Приказываю молчать и не рыпаться. Выходите.

Хью вышел, пожав плечами.

Туман над Линкольнс-Инн-Филдс сгустился сильнее, чем вчера, и вдобавок начинало темнеть.

Инспектор Дафф поднимался впереди всех по лестнице. В гулком вестибюле с клеткой лифта, в которой не было видно кабины, шла выложенная кафелем лестница, по которой вчера сбегал Хью, — пустая, слабо освещенная.

Теперь он в сопровождении инспектора Даффа топал вверх к дверям верхнего этажа. Слева виднелась закрытая двустворчатая дверь конторы «Прентис, Прентис и Воган».

— Заходите, — ткнул пальцем инспектор.

— Послушайте! — воскликнул Хью. — Не погоняйте меня! Мне пока не предъявлено никаких обвинений, я не арестован…

— И так можно сказать.

— Тогда какого черта…

— Заходите, — снова сурово ткнул пальцем инспектор. Хью открыл правую створку, вошел, инстинктивно сняв шляпу, и тут же отпрянул, словно вдруг получил удар прямо в лицо.

Он думал, что в конторе темно, пусто, как вчера. Но сцена полностью преобразилась. Горели все лампы, казалось, что во всех кабинетах сидят люди, как в обычный рабочий день.

В широком центральном коридоре, застеленном скромным потертым ковром, из-за тумана было темно. Хью увидел вдали горевшую лампочку над своим кабинетом. Соседняя дверь, ведущая в кабинет Джима, была приоткрыта, там тоже горел свет.

За дверью слева слабо и равномерно клацала пишущая машинка. Поблизости в комнатке за дамским и мужским туалетом у газовой конфорки дребезжали чайные чашки. Пустовал только самый большой, внушительный кабинет дяди Чарлза, располагавшийся справа посередине. Хью заглянул в приемную слева от входа.

В темной комнате сидела Сесиль Фаюм, рядом с ней с независимым видом затягивался сигаретой посыльный по имени Джонни. Хью резко оглянулся на инспектора Даффа, тот толкнул его вперед, прошел следом и закрыл дверь.

Клак, клак, клак-клак — стучала пишущая машинка. В закутке, где готовился чай, раздался громкий стук и шипение, словно кто-то зажег не ту газовую конфорку и сразу же выключил. Сладкий голос мисс Огден, секретарши Джима, тихо выругался.

Хью инстинктивно перешел на шепот:

— Троих пока нет на месте, а остальные, видно, одновременно оправились от гриппа.

— Угу, — подтвердил инспектор Дафф, указывая вперед. — Давайте!

— Что значит «давайте»? Что я должен делать?

— Идите к своему кабинету, открывайте дверь, заходите.

— И что будет?

— Своими глазами увидишь, приятель.

— Вы пойдете со мной?

— Ох, едва ли, — с большой осторожностью ответил инспектор Даффи, не сказав больше ни слова, прошагал в приемную.

Сесиль издала радостный смешок, подмигнула Хью, но под взглядом инспектора помрачнела. Одетая в пятнистое леопардовое пальто поверх ярко-красного платья, в восточной шляпе на темных волосах, она, на взгляд лондонцев, выглядела весьма сомнительно. Джонни взглянул на инспектора и выпустил кольцо дыма.

Хью медленно пошел по коридору, стараясь отделаться от видений.

Тут дверь его кабинета быстро открылась и закрылась. По коридору шла мисс Прюнелла Уоттс, его личная секретарша, с пачкой бумаг под мышкой.

Не блиставшая, может быть, красотой, мисс Уоттс всегда отличалась сочувственной доброжелательностью и глубокой чуткостью. В данный момент у нее отвисла челюсть. Она вцепилась в бумаги, собираясь завизжать, потом еле слышно шепнула:

— Мистер Хью…

— Прошу прощения, мисс Уоттс, что тут странного? Надеюсь, мы с вами и прежде встречались?

Мисс Уоттс, как говорится, не смогла с собой совладать. Издав нервный тихий смешок по примеру Сесиль, она метнулась к себе, словно встретилась с привидением.

Шагая к своему кабинету, Хью заметил приоткрытую дверь Джима Вогана. Остановился перед ней, широко распахнул.

Сидя за письменным столом, Джим разговаривал с кем-то, невидимым за дверной створкой. Справа от стола на полном виду сидела в кресле сестра Хью, Моника.

— …итак, по словам Моники… — говорил Джим невидимому собеседнику, а потом взглянул в сторону.

Он всегда старался безупречно одеваться в присутствии невесты. Лоб и нос темноволосой Моники в профиль напоминали лезвия ножей, хотя анфас она выглядела просто хорошенькой добродушной девушкой двадцати с лишним лет, роскошно одетой, с надутыми, как в детстве, губками, когда она собирала гостей, предлагая им выбрать фамилии пэров из дворянских справочников «Дебретт» или «Брук».

Песочные брови Джима вздернулись над яркими голубыми глазами. Он вскочил в инстинктивном дружеском порыве, горячо воскликнул:

— Боже мой! Хью, старина! Скажи на милость… — и выскочил из-за стола.

Моника взглядом остановила его:

— Не забывайся, Джим. Когда к тебе приходят клиенты, о них докладывает секретарша.

Хью посмотрел на нее и закрыл дверь.

Он прошел чуть дальше, открыл дверь своего кабинета, вошел, тихо закрыл ее за собой, повесил на вешалку шляпу, пальто, сунул в карман перчатки.

В топке камина за черным кожаным диваном снова с ревом пылал огонь. За письменным столом, повернувшись широкой спиной к двери, сверкая в свете настольной лампы серебряным ежиком седеющих волос, сидел мистер Чарлз Грандисон Прентис.

Дядя Чарлз просматривал небольшую стопку документов. Ящики письменного стола Хью были выдвинуты, равно как и ящики зеленоватого металлического картотечного шкафа, стоявшего между двумя окнами справа.

Оттуда были вытащены все документы, письма, ревностно хранимые бумаги. Кто-то рвал их на клочки и бросал в мусорную корзинку. Правда, многие были сложены в высокие аккуратные стопки — на столе, на верхней полке архивного шкафа, на диване. В мусорной корзинке валялись деловые и личные письма, выхваченные охапками из нижнего ящика картотеки вместе с детективными романами, презрительно сваленными в корзинку. Дядя Чарлз не оглянулся. С прочими собеседниками, кроме клиентов, он всегда разговаривал высокомерным, не слишком приятным тоном.

— Я вас не вызывал, мисс Уоттс.

— Правильно, — коротко ответил Хью. — И меня тоже не вызывали. А я все-таки здесь.

Казалось, ничто не способно было удивить, озадачить и вывести из себя дядю Чарлза. Он медленно повернулся в вертящемся кресле, шевельнул тяжелым подбородком, вновь надвинув нижнюю губу на верхнюю, и опустил веки. Лицо его выражало лишь усталое терпение.

— Опять ты? — спросил он.

— Теперь вы меня хотя бы узнали.

Дядя Чарлз проигнорировал этот ответ, сохраняя неколебимое спокойствие.

— Видно, снова удрал от полиции. Если рассчитываешь найти здесь убежище, то, боюсь, ты ошибаешься. — Рука дяди Чарлза потянулась к телефону.

— Хотите позвонить в полицию?

— Разумеется. А куда же еще?

— Нет такой необходимости. Инспектор Дафф сейчас в приемной. Полицейские машины стоят вокруг дома. Достаточно просто крикнуть.

— Значит, тебя сюда доставили как арестованного?

— Нет, — четко ответил Хью. — Некое подспудное чувство, которое я не могу объяснить, говорит мне, что меня никогда не арестуют. А вы в данный момент не собираетесь ли тайком ознакомиться с моими бумагами, вытаскивая их из моего письменного стола?

— Нет. Поскольку ты уже не служишь в фирме, то автоматически исключен из регистра…

Казалось, будто могучая фигура дяди Чарлза передернула плечами. Он дотронулся до белой гардении в петлице и вдруг устало поднял веки.

— Много лет я старался понять тебя, Хью. И не смог. Могу только заключить: ты очень похож па своего покойного отца.

В пылавшем камине треснул кусок угля, вспыхнуло пламя. Хью сделал шаг вперед.

Дядя Чарлз холодно поднял руку:

— Пожалуйста, учти, я не сказал ничего оскорбительного о твоем отце. Он был моим старшим братом и блистательным барристером, по мнению многих. — Последние слова были сказаны ироническим тоном. В топке пыхнул другой кусок угля. — Но, — продолжал дядя Чарлз, — почти столь же небрежно, как ты, относился к своему общественному долгу. Сильно пил — ты ведь этого не отрицаешь? Бегал за распутными женщинами — не будешь отрицать? Потерял клиентов. Я изо всех сил старался не допустить публичного скандала.

— А теперь послушайте меня, — тихим дрожащим голосом проговорил Хью. — Вы хотите сказать, мой отец без должного почтения относился к деньгам?

— Вот именно. Хочешь возразить?

— Эта контора, — Хью обвел рукой вокруг, — существует двести лет и теперь погибает. Он вас в нее привел. Он вас финансировал. В молодости поставил вас на йоги и поддерживал, пока вы в том нуждались…

— Разве я это когда-нибудь отрицал? — спросил дядя Чарлз, еще сильней задирая верхнюю губу. — Разве я не выполнял свои обязательства по отношению к его детям? — Лицо дяди Чарлза приобрело подозрительно безмятежное выражение. — Нет, нет, Хью. Это не поможет.

— Что не поможет? Если я сверну вам шею, черт побери, как вы того заслуживаете?

— И что ты от этого выиграешь? Хватит глупостей. Ты романтик вроде своего отца. Такой же донкихот. Он не видел реального мира.

— Что вы хотите сказать?…

— Правду, — спокойно объявил дядя Чарлз. — Зачастую она неприятна. Так что это ему дало? По-моему, ты всегда восхищался отцом. Будь у тебя в детстве побольше самоуверенности, ты бы не послушался меня и стал бы барристером, как отец. К сожалению, никто не разделял твоего мнения об отце. Твоя мать его бросила. Он умер рано, в пятьдесят два года, никем не оплаканный. Спроси собственную сестру хоть сейчас, что она о нем думает. Я ее не настраивал против него. Просто возьми и спроси.

Хью не мог смотреть ему в глаза. Он отвернулся, ничего не видя, кроме мусорной корзинки, полной книжек в кричащих обложках.

— Хочешь мне возразить, Хью?

— Я никогда не встречал человека лучше его.

Дядя Чарлз вздохнул:

— Я не сомневаюсь, что так ты и думаешь. Очень жаль. Ты не видишь, что происходит на белом свете. Выбрал собственный путь…

— И не жалею об этом, спасибо!

— Ожидая неизбежного ареста за убийство? Довольно молоть чепуху, — усмехнулся дядя Чарлз, но взял себя в руки. — Позволь тебе откровенно сказать. Ты заводишь друзей по своему усмотрению, совершенно не думая о полезности дружеских связей, отказываешься от приглашений в приличное общество и даже, как я слышал, посмеиваешься над тем, что ныне называют «контактами».

— Я только сказал, и опять повторю…

— Пожалуйста, не перебивай меня, милый мальчик. И каков результат всего этого? Ты опозорил фирму даже хуже, чем твой отец опозорил свою профессию.

— Можете сказать, что я свалял дурака.

Дядя Чарлз вздернул брови, не поднимая тяжелых век.

— Свалял дурака? — повторил он. — Конечно. Пожалуй, иначе не скажешь. И каков результат? Ты нарушил все обязательства, подвел всех, включая меня, кто мог бы оказать тебе помощь. Мы воспользовались бы своим влиянием, контактами, связями, помогли бы тебе идти своим путем, куда хочешь. Теперь тебе никто не поможет.

— Бог мой, неужели? — произнес другой голос. Дверь открылась и тихо закрылась.

На пороге стоял воинственный Патрик Батлер с портфелем.

Вопрос прозвучал не громко, не думайте. Адвокат говорил убийственно тихо и дружелюбно, будто, загнав свидетеля в угол, готовился нанести безжалостный удар. Видимо, он давно стоял в дверях, без пальто и без шляпы, в модном темно-синем костюме с белым воротничком, серым галстуком.

— источая зловещий лоск в старой конторе.

— Простите, милый друг, — продолжал он, любовно похлопав Хью по плечам, — что не позвонил вам утром. Целый день занимался вашими делами. И по-моему, с удовлетворительным результатом.

Выражение лица дяди Чарлза не изменилось, только стало чуть более высокомерным. Стиснув зубы, он смерил взглядом визитера.

— Что вы здесь делаете, сэр? — спросил он. — Не припомню, чтоб я приглашал вас к себе в контору. Прошу немедленно удалиться.

Батлер шагнул вперед, его голос изменился.

— Поцелуй меня в задницу, старая сволочь! — грубо рявкнул он. — Я пришел свести счеты.

Глава 18

Чарлз Грандисон Прентис лениво открыл портсигар, вытащил сигару, срезал кончик серебряными кусачками, висевшими на часовой цепочке, и спокойно вернул портсигар на место.

— Если вы отказываетесь уйти, мистер Батлер, — продолжал он, опять поднимая глаза, — придется кликнуть швейцара, чтобы он выставил вас на улицу. Давайте попробуем.

Батлер вновь излучал улыбки и благожелательность.

— В самом деле, — кивнул он. — Давайте попробуем. Дядя Чарлз дотянулся до кнопки на письменном столе Хью.

Батлер бросил свой кейс в кресло и подошел к столу.

— Сейчас у меня имеются доказательства, — объявил он, — с помощью которых я намерен упечь вас в тюрьму. Хотите услышать их здесь, между нами, или в присутствии офицера полиции?

Подняв брови с хладнокровным презрением, дядя Чарлз снова нажал на кнопку и чиркнул спичкой, раскуривая сигару.

Батлер кивнул, повернулся, направился к двери и широко ее распахнул.

— Инспектор Дафф! — крикнул он в коридор.

Хью в полном отчаянии, не имея понятия, что будет дальше, увидел весь знакомый коридор с дверями по обеим сторонам. Справа из приемной высунулся инспектор Дафф в котелке, с мрачной физиономией.

— А? — крикнул он в ответ.

— Пожалуйста, идите сюда.

Подносивший спичку к сигаре дядя Чарлз погасил ее.

— Минуточку! — бросил он.

Батлер поклонился и снова выглянул в коридор.

— Старый мерзавец, — крикнул он вдаль, — просит вас немного подождать. Хорошо?

Инспектор Дафф кивнул, его голова исчезла.

Пишущие машинки вдруг перестали клацать. Из дальнего чуланчика вышла мисс Огден, с трудом удерживая поднос с покосившимися чайными чашками, и попятилась назад.

Живот дяди Чарлза по-жабьи раздувался и опадал.

— За такие слова вы ответите перед судом, сэр! — рявкнул он.

— Знаю, — сурово согласился Батлер, не закрывая двери. Барристер встал перед дядей Чарлзом, высоко вскинув голову. Левая рука автоматически схватилась за лацкан черного шелкового пиджака — как в судебном зале.

— По-моему, вы знакомы с мадам Сесиль Фаюм?

— Встречался, как вам известно, — отрезал дядя Чарлз.

— Встречались. Очень хорошо.

В полном параличе, охватившем контору, мисс Прюнелле Уоттс, секретарше Хью, понадобилось немало времени, чтобы подняться и ответить на дважды нажатый звонок. Когда она возникла в дверях, Батлер ее приветствовал очаровательной, неотразимой улыбкой.

— Ах, моя дорогая, — проворковал он, дотронувшись до ее подбородка, — до чего я завидую каждому, кто имеет такую прелестную секретаршу! Окажите любезность, попросите присоединиться к нам мадам Фаюм. Она сидит в приемной, моя милая. — И снова ущипнул ее за подбородок.

Мисс Уоттс побагровела — от гнева и негодования, как позже объясняла друзьям и знакомым. Тем не менее вздернула голову и пошла выполнять поручение.

— Славная девушка! — просиял Батлер, закрывая дверь, и снова обратился к дяде Чарлзу. — Итак, сэр, — объявил он. — Вчера вечером, после вашего ухода, мы с вашим племянником расспросили мадам Сесиль в ее гримерной. Судя по всему, вы ей не сильно понравились, правда?

Дядя Чарлз опять чиркнул спичкой, раскуривая сигару, и с тихим злорадством ответил:

— Я не специалист, мистер Батлер, не разбираюсь в симпатиях и антипатиях французских проституток. В отличие от вас.

— Вы мне льстите, — улыбнулся барристер. — Но если еще раз назовете ее проституткой, я обойдусь с вами гораздо круче, чем намеревался. — Он заговорил совсем другим тоном: — Это честная, порядочная женщина. Врать не любит. В основном рассказала нам правду. Лишь в одном солгала — импульсивно. — Он оглянулся на Хью и продолжал с какой-то дружелюбной злостью: — Милый друг, она солгала, отвечая на ваш вопрос. Отводила глаза, говорила вызывающе… Не обратили внимания?

— Обратил! — воскликнул Хью. — Конечно, обратил. Но ничего не понял. Она говорила…

— Минуточку, — тихо остановил его Батлер. Раздался осторожный стук в дверь. Мисс Уоттс ее открыла, впустила Сесиль и поспешно закрыла.

Было очевидно, что сначала Сесиль была страшно испугана, несмотря па ее бравый вид, леопардовое пальто, алое платье и восточную шляпу. Но, увидев Батлера вместе с Хью, сразу приободрилась. Даже более того.

Будучи хорошим тактиком, адвокат просто выжидал. Ошибку совершил Чарлз Грандисон Прентис, вытащивший изо рта сигару.

— Позвольте предупредить вас, милая женщина, — произнес он властным гортанным голосом, — что перед вами солиситор, то есть юрисконсульт. Будьте поосторожнее.

Сесиль остановилась. Пальто заколыхалось на тяжело дышавшей груди, бледное лицо вспыхнуло, пристальные темно-карие глаза гневно загорелись, на лбу выступил пот, ярко накрашенные губы открылись, зубы оскалились.

— Черта с два! — прошипела она.

— Правильно, — улыбнулся Батлер. — Вы же знаете, в присутствии нас с юным Прентисом никто не причинит вам вреда.

— Знаю, черт побери!

— Тогда прошу садиться, — предложил Батлер, указывая на кожаное кресло, стоявшее перед дядей Чарлзом, — и ответить на несколько моих вопросов, как… гм… прошлым вечером.

Хью, тоже улыбаясь, подвел ее к креслу. Опустившись в кресло, она расправила юбку и пальто, а когда Хью уселся на подлокотник ее кресла, схватила его за руку, глядя на него изучающим взглядом.

— Я ведь твоя французская мамочка, да? — со страстным волнением спросила Сесиль. — Правда?

— Правда, Сесиль. Теперь слушайте мистера Батлера.

— Вы когда-нибудь раньше видели этого человека? — спросил Батлер, презрительно ткнув пальцем в дядю Чарлза.

— Я же вам уже говорила!

— Нет! — воскликнул Батлер, словно топором отрубил. — Отвечайте, как на свидетельском месте в зале суда, по всем правилам. Вы когда-нибудь раньше видели этого человека?

— Да. Однажды.

— Когда? Где?

— Вчера вечером. В театре «Оксфорд».

— Это было до или после того, как явилась полиция вас допрашивать?

— Да ведь я вам обоим уже говорила вчера. — Она переводила взгляд с Батлера на Хью. — Он пришел раньше полиции!

— Насколько раньше, скажите, пожалуйста?

— Не знаю… То есть точно не помню. Он…

— Хотя бы приблизительно. За пять минут? За десять? За пятнадцать?…

— По-моему, за пятнадцать. Около того. Поведение Батлера разгорячило Сесиль. Каждым жестом, каждым словом адвокат создавал атмосферу зала судебного заседания, которая действовала на нее, и она соответственно реагировала, трепетала, любуясь собой не меньше, чем улыбавшийся Батлер. Сверкая темно-карими глазами, она возбужденно тянулась вперед, быстро отвечая на быстро задаваемые вопросы.

— Он сказал, — отвечала она, — что его зовут мистер Чарлз Прентис из фирмы «Прентис, Прентис и Воган». Сказал, что очень огорчен, когда услышал от полиции по телефону о смерти моего бедного мужа, Абу, заколотого мавританским кинжалом в кабинете его племянника.

— Минуточку, будьте добры. Мавританским кинжалом?

— Я…

— Продолжайте, мадам. Не бойтесь. Он описал кинжал?

— Нет. Объяснил только, что один их старый клиент, который живет в Касабланке, во французском Марокко, прислал нож в подарок.

— А вы что на все это ответили?

— Я сказала: «О боже». Что я еще могла сказать, услышав о смерти бедного Абу…

Батлер пристально посмотрел на Сесиль. Голова ее была высоко поднята, губы слегка дрожали, но взгляд оставался твердым.

— С вашего позволения, мадам, вернемся к другому вопросу. Муж вам что-нибудь рассказывал о своих отношениях с юридической конторой «Прентис, Прентис и Воган»?

— Да.

— Что именно?

— Рассказывал, что познакомился с ее служащим, большим партнером…

— Большим? Возможно, со старшим партнером? — быстро вставил Батлер. — Вы точно помните?

— Да! Так Абу говорил.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Ну, он рассказывал, что служащий этой фирмы уговорил его тайно вложить шесть тысяч фунтов в крупную англо-американско-иракскую нефтяную компанию. Абу передал ему чек, получил акции.