Очертя голову, в 1982-й (Часть 2)

      Но та таблетка, которую он проглотил, оказалась снотворным, и Котов, которому интересно, борясь со сном, щурит глаза, подглядывает.
      Под руководством Иванова, одетого в космический серебристый комбинезон и круглый прозрачный шлем, маленькие зелёные инопланетяне с вытянутыми мордочками и антеннами вместо ушей, берут за четыре угла простыню, на которой лежит Котов, и выносят его через окно по трапу в распахнутую светящуюся пасть таблетки.
      Внутри светло, как в операционной. По периметру мигает и пульсирует один сплошной пульт с бесчисленным множеством кнопок, рычажков и индикаторов. Вдоль пульта - кружки иллюминаторов, перед стоят кресла, похожие на зубоврачебные. В креслах сидят несколько зелёных инопланетян. Обернувшись, они равнодушно смотрят на Котова.
      В центре стоит четыре стеклянных саркофага, соединённые толстым гофрированным шлангом для прокачки воздуха. В трёх уже спят его товарищи, их лица выражают блаженный покой. Иванов нажимает кнопку, и крышка четвёртого саркофага бесшумно поднимается. Котова кладут на удобное пластиковое ложе, пристёгивают ремнями и закрывают.
      Внутри тепло, уютно, хочется спать, но подглядывать через прикрытые ресницы ещё интересней, со сном можно повременить.
      Зелёные гуманоиды рассаживаются в кресла по периметру, свободных мест больше нет. Иванов отдаёт команды, в которых Котов слышит абракадабру из терминов знакомой ему научной фантастики: "антигравитация, квазар, парсеки, фотонный излучатель..." Тарелка вздрагивает и устремляется в небо, Котова приплющивает к эластичной лежанке.
      Постепенно становится легче, они отрываются от Земли, попадая в зону невесомости. В иллюминаторах появляются звёзды, которые, словно огни фейерверка, сыплются навстречу из чёрного космоса. Это бесподобно красиво, но Котов не может больше бороться со сном и отключается. Наступает покой. Ему снятся бескрайние просторы Вселенной, удивительные планеты и неведомые цивилизации.
      Но вот, так не вовремя, его начинают беспокоить выпитые утром пять стаканов воды. Первое время хочется надеяться, что это пройдёт как-нибудь само. Как бы не так. Котов просыпается окончательно, он не на шутку встревожен.
      И тут вдруг космический корабль взрывается тревожной сиреной. Иванов выхватывает мегафон и кричит: "Атас! Тревога! Метеоритный поток, всем кранты-ы!!!"
      Все вскакивают и начинают бегать в панике. Через иллюминаторы видны летящие навстречу кораблю каменные глыбы. Удар, ещё удар! Всё рассыпается, но сирена продолжает оглушительно звенеть в чёрной безжизненной бездне космоса...
      Сидя на полу, Котов трясёт головой. Хлопает рукой по кнопе будильника, но звон не прекращается. Это звонит телефон.
      Дима лёг на кровать и снял трубку.
      - Привет, Дима! Ты, главное, не волнуйся, это Иванов. Пора уже. Но ты не беспокойся, можешь не вставать даже. Просто послушай, о чём мы тут беседуем, ладно?
      Послышался протяжный гудок, затем громкий короткий писк, в самое ухо. Котов резко отвёл трубку и сердито на неё посмотрел. Из трубки громко и отчётливо, в полном диапазоне частот, полился диалог Карлова и гуманоида. При этом один голос раздавался из динамика, а другой - из микрофона. Посуда на столе звякала где-то посередине - полный стереоэффект!
      Пока Дима слушал, ему в голову пришла дельная мысль. Он открыл замок входной двери и поставил его на защёлку. Теперь, по крайней мере, в квартиру можно будет зайти в его отсутствие. Голова была тяжёлая, из объяснений Иванова он мало чего понимал. Когда начали пикать часы, он сунул таблетку как можно дальше в рот и тренированным движением отправил её целиком в пищевод. С последним, протяжным сигналом сделал глоток воды из дежурной бутылки и полетел в чёрный коридор...
      Петрушка
      До самого вечера Сева бессмысленно бродил по городу, сидел на скамейках в Летнем и Михайловском садах, смотрел в "Колизее" какое-то кино, тщетно пытаясь прийти к однозначному решению. Он уже не раз внимательно разглядывал таблетку, нюхал и даже трогал языком, но это ничего ему не прибавляло. Являясь человеком науки, Петрушка старался чётко проанализировать свои возможности, каковых было, по его разумению, четыре.
      Если допустить необъяснимое, то первый вариант предусматривал возврат в прошлое. Он оказывался в 1982 году, на третьем курсе университета, уже состоя в связи с Зинаидой, но ещё не скованный с ней узами брака.
      "Это, пожалуй, плюс, - думал он, бродя по улицам и глядя себе под ноги. Я смогу порвать с ней, не доводя дело до брака. Но был ли тогда смысл в таком разрыве? Зинка, хотя и стерва, но всегда рядом. Дача в получасе езды, все удовольствия..."
      Потом Сева вспомнил, сколько сил он вложил в учёбу на последних курсах. Сессии, зачёты, экзамены, бессонные ночи, курсовые, рефераты... Ленинградское распределение благодаря связям Эльвиры Станиславовны...
      Тогда, на третьем курсе, получение диплома и гражданские свободы нормального, трудящегося человека казалось чем-то далёким, светлым и несбыточным. Нет, снова попасть на третий курс, да ещё в самом начале учебного года, с трудовой повинностью на мокрых полях совхоза - это, конечно, минус и очень длинный.
      Второй вариант предусматривал возможность того, что, проглотив таблетку, он просто умрёт. Конца этому минусу не было видно, и второй вариант Петрушка отметал как абсолютно несостоятельный.
      В третьем варианте Сева допускал с большой натяжкой временное отклонение от нормы в собственной психике. Как следствие злоупотреблением накануне алкоголем. Сумасшедший или бродяга мог превратиться в его воспалённом мозгу в инопланетянина, гуманоида, а весь эпизод в целом обрасти фантастическими подробностями. В этом случае ему просто следовало хорошенько выспаться и отдохнуть.
      Четвёртый, самый мрачный, но и наиболее реалистический из перечисленных вариант предполагал явку с повинной. К жене и тёще на Петроградскую.
      Размышляя на эту тему, Сева стоял, облокотившись о перила, на самой середине Кировского моста и глядел в чёрную, пахнущую сыростью, колышущуюся темноту под мостом.
      Уже стемнело, горящие фонари и фары проезжавших автомобилей оставляли на воде серебристые отблески. "Взять да и утопиться", - не удержался, чтобы не порисоваться перед самим собой Петрушка. То ли от этой мысли, то ли от идущей из-под моста сырой прохлады, мурашки пробежали у него по спине. Желудок давно скулил от голода, Севе мучительно захотелось домашнего тепла и уюта. Вариант явки с повинной казался ему теперь самым желанным и близким. Смиренным раскаянием и добрым словом он легко вернул бы себе расположение Эльвиры Станиславовны и Зинаиды...
      Тем временем мимо Петрушки уже несколько раз профланировал милиционер, с подозрением поглядывавший на давно стоящую посередине моста одинокую фигуру. Вдруг он жестом остановил проезжавший мимо жёлто-синий козелок ПМГ и что-то сказал сидевшему в кабине офицеру. Водитель открыл заднюю дверцу, из кузова выпрыгнули два милиционера, взяли Севу под руки и, не успел он ахнуть, затолкали внутрь. Дверца захлопнулась, машину тряхнуло, и они помчались в неизвестном направлении.
      - В чём дело?! - воскликнул Петрушка, обретая дар речи.
      - Тихо сиди, - гавкнул на него сержант и продолжил оживлённый, но какой-то бессвязный разговор с напарником.
      В отделении задержанного обыскали и нашли в кармане таблетку.
      - Наркоман что ли? - сказал дежурный. - Так мы тебя полечим. Будешь срать где попало.
      Часы на стен показывали без одной минуты двенадцать. Петрушка решался. От волнения его начала бить дрожь.
      - А чего ручонки-то дрожат? Ломка началась, доза нужна? Ты погоди немного, скоро мы тебе сделаем этот... курс лечения.
      Милиционеры заржали.
      Стрелки часов показывали полночь, откуда-то начали доноситься сигналы точного времени. Теперь или никогда. С последним сигналом, пронзившим его словно удар тока, Петрушка бросился вперёд, схватил со стола таблетку и сунул в рот.
      В следующее мгновение его тряхнуло, и он в беспамятстве повалился грудью на стол дежурного.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      3 сентября 1982 года
      Солнечный луч отражался в мокром, после ночного дождя, окне напротив, и беспокойный зайчик прыгал по моему лицу. Щурить глаза надоело, и я, осторожно приподнимая ресницы, отодвинулся от назойливого луча, вытянулся в струнку и протяжно зевнул.
      Воздух за окном был чист и прозрачен, я сам чувствовал во всём теле лёгкость, хотя голова слегка трещала после какого-то путанного сна. Нет, наверное, сон ни при чём: хотелось пить, в дыхании ощущался запах перегара. Но разве я вчера пил? Обрывки бессвязных мыслей закувыркались в ещё окончательно не пробудившемся сознании, но вот они выстроились в нужном порядке, обрели смысл и реальность...
      Я вздрогнул и подскочил на кровати. Широко раскрытыми глазами обвёл комнату. Сердце в груди бешено заколотилось: не было никакого путанного сна, это моя комната шестилетней давности с уже не существующими вещами и предметами мебели.
      Подбежав к напольному трюмо, я стал себя оглядывать.
      Повертевшись так и сяк минуты три, я сделал выводы:
      - совершенно определённо, я стал стройнее;
      - бороды нет, но имеется трёхдневная щетина;
      - волосы на голове ещё недостаточно отросли после армии.
      Ощупав языком, я оскалил зубы и убедился, что во рту у меня полный порядок, чего нельзя было сказать об образце 1988 года. Общее самочувствие утвердило меня в подозрении, что я попал в тело, отягощённое похмельем.
      Итак. Мне двадцать один год. Три месяца назад я вернулся из армии, я сирота, так как за время прохождения службы умерла бабушка. (Мои родители много лет назад погибли в авиакатастрофе.) Три месяца я живу один в этой комнате и ни черта не делаю, продавая время от времени антикварные безделушки, оставшиеся по наследству (надо пресечь эту порочную практику).
      Я ещё раз осмотрелся. От вида старых, уже забытых предметов и мелочей вроде лежавших на своём обычном месте бабушкиных очков защемило сердце. Надо убрать всё это подальше, а ещё лучше выбросить и заняться ремонтом. Иначе я здесь просто раскисну.
      На стене висел старенький репродуктор. Я крутанул ручку и прислушался.
      "Трудящиеся Советского Союза, развернув социалистическое соревнование по претворению в жизнь решений Двадцать шестого съезда КПСС, обеспечили дальнейший рост общественного производства и его эффективности. Последовательно реализуется программа повышения народного благосостояния. Национальный доход, используемый на потребление и накопление, вырос на три целые и две десятых процента, производительность труда в промышленности возросла на две целые и семь десятых процента, за счёт этого получено более четырёх пятых прироста производства..."
      Я надрывно зевнул и выключил звук. Влез в фанерные штанины совершенно новых джинсов, цена которых равнялась месячной зарплате инженера, надел футболку с самопальным трафаретом "John Lennon forever" и вышел в коридор.
      Интересно, есть кто-нибудь в квартире? Встреча с живыми призраками моего прошлого волновала воображение.
      Так и есть. Навстречу по коридору быстрыми шажками цокает тётя Тина, переехавшая года через два в новый район. Она несёт из комнаты на кухню стопку тарелок.
      - Здрасьте...
      - А, здравствуй, Боренька, ты дома, оказывается. Будь так добр, ребёнок, захвати моё ведёрочко... - протараторила она, не посмотрев в мою сторону, сосредоточившись только на своих тарелках. Буква "р" звучала у неё по-французски.
      Ведро с мусором, догадался я. Захватить её, когда понесу своё. Отношения между соседями, когда плохие, когда хорошие, были тогда ещё почти семейные. С новыми жильцами всё было по другому. Где же я напился вчера? Ах, да, мы ведь каждый год первого сентября у Котова... Тогда выходит, и позавчера тоже...
      В прихожей, заставленной по всему периметру сундуками, я снял тяжёлую трубку настенного телефона и набрал номер Котова.
      Занято.
      Вера...
      Тоже занято.
      Петрушка... Ура!
      - Севу будьте любезны.
      - Ну что же вы за бездельники-то! Учится Сева, учится. В университете. И тебе, Борис, пора за ум браться.
      - Извините.
      Как же это он в университете?.. Но похоже, что я звонил не первый, это обнадёживало... И тут телефон сам зазвенел.
      - Алло?
      - Привет.
      Вера. Услышав её голос, я сразу почувствовал себя счастливым.
      - Вера!.. Ты... ты здесь?..
      - Правда не верится?
      - Фантастика, - тупо проговорил я, не находя других слов.
      - Котов тоже здесь, он дома. Похоже, мы все звонили друг другу одновременно. Поехали к нему? Он уже ждёт.
      - Да. Выходи на Лиговку, я буду ловить машину.
      Вера переходила улицу, а я смотрел на неё, и сердце в груди замирало от радостного восторга.
      - Смешно я выгляжу? Одеть было больше нечего.
      О чём она говорит? Я машинально оглядел, во что она одета и вообще, как выглядит. Простая чёрная юбка ниже колен и джинсовая куртка поверх жёлтой футболки. Причёска всё та же, ещё со школы. Черты лица более мягкие, без обозначившейся позднее резкой худобы. Глаза немного грустные, как всегда, но сегодня с огоньком.
      - А ты не брейся, тебе хорошо.
      - Не буду.
      Я остановил частника, и мы поехали по солнечному городу - по всему Невскому, через Дворцовый мост, по Университетской набережной и, наконец, по Большому проспекту Васильевского острова.
      Всю дорогу мы молчали и улыбались, разглядывая город и прохожих. Повсюду на фасадах зданий, на крышах, на стендах и на растяжках через улицу бросались в глаза огромные кумачовые лозунги. Неужели их было так много?.. "СЛАВА КПСС!", "ПЛАНЫ ПАРТИИ - ПЛАНЫ НАРОДА!", "ВНУТРЕННЮЮ И ВНЕШНЮЮ ПОЛИТИКУ ПАРТИИ ОДОБРЯЕМ И ПОДДЕРЖИВАЕМ", "НАША ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ!", "НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ", "ПАРТИЯ - НАШ РУЛЕВОЙ", "ПАРТИЯ - УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ", "ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ", и снова, и ещё...
      Свежий, приятный и симпатичный Котов встретил нас объятиями и полез целоваться. От него уже заметно потягивало.
      - Успел? - сказал я укоризненно.
      - Так, ерунда, двадцать капель. Оказывается, до фига со вчера осталось.
      Выяснилось, что шесть лет назад у нас со вчера осталось: две "Алазанской долины", сабонис "Столичной" и бутылка армянского коньяка, которую Котов уже начал. Общими усилиями мы вспомнили, что изобилие объясняется щедростью Веры Дансевой, которая вчера, шесть лет назад, получила хорошие деньги в "Интуристе". Больше я не буду употреблять фразу "шесть лет назад", потому что это неправильно.
      Дима бегал и суетился.
      - А где же Сева? Надо было за ним заехать, вы мимо проезжали. Помните где его искать в Университете?
      - Не надо его искать, - возразила Вера. - Пока не надо.
      - Почему?.. - удивился Котов.
      Ответа не последовало.
      Мы расселись - я на кровать, Вера на единственное в комнате кресло. Никаких излишеств вроде видео, стерео и новой мебели здесь ещё не было. Спартанский минимум для пьянства и ночлега. Даже удивительно, что ему удавалось затаскивать сюда женщин, и довольно симпатичных...
      - Проснулся - башка трещит, но как-то не так, по особенному, - рассказывал Котов о своих новых ощущениях. - Пока не открыл глаза, думаю: всё, думаю, кранты, новая стадия пошла...
      Под гул котовской болтовни мы с Верой, потягивая слабенькое розовое вино, смотрели друг на друга. Я - с надеждой, она - с улыбкой. Я вопросительно поднял брови, она (!!!) медленно кивнула ресницами.
      Я залпом выпил стакан и прервал Котова:
      - Дима, сейчас, в 1982 году, когда ты молодой, каждый глоток водки способен дать тебе эйфорию. Короче, не теряй голову.
      - Это сказать легко: когда захочу, сразу брошу, - поддержала Вера.
      - На себя бы посмотрели, - ответил Котов.
      Я посмотрел на Веру, и в мою голову закралось одно смутное подозрение. И это подозрение медленно пронзило меня ужасом.
      Нежданно-негаданно позвонил Петрушка. Пожаловался на головную боль и на то, что забыл здесь вчера свои очки. Ему придётся сейчас задвинуть лекцию и приехать.
      После этого даже Котову стало окончательно ясно, что Петрушка остался.
      - Может быть, вчера у него всё вдруг изменилось в лучшую сторону? высказал я своё предположение.
      - Ни черта у него не изменилось, просто струсил, - заявил Котов.
      - А вдруг ему что-то помешало? - сказала Вера.
      Петрушка вошёл в комнату и, шаря близорукими глазами в поиске своих очков, хмуро поинтересовался:
      - Почему это вы такие трезвые?
      Котов, открывавший ему дверь, зашёл следом и на повышенном тоне произнёс:
      - Сева, это ты?..
      - Нет, это не я.
      Если бы он знал цену этой своей реплики!
      Петрушка нашёл очки, ему нужно было ехать обратно, и он в нерешительности остановился. Его мутило после вчерашнего, но развернуться и уйти было бы не вежливо.
      - Слушай, Дансева, тебе сегодня надо было на какую-то важную встречу, по работе. Проспала что ли?
      Вера забавно поморщилась.
      - Ладно, пойду, пока. Странные вы какие-то сегодня.
      И Петрушка ушёл. А мы остались. Этот день закончился для нас ничем. Нам было нечего сказать друг другу, никто из нас не имел плана на будущее. Ещё вчера казалось, что стоит вернуться назад и начать сначала, как перед каждым из нас откроется тысяча счастливых возможностей, а каждый поступок будет эффективен и точен. Мы думали, что будущее надёжно в наших руках.
      На деле мы позорно растерялись. Котов лепетал что-то невразумительное по поводу предстоящего подорожания золота и спиртных напитков, что на этом деле можно будет хорошо нагреть руки. По молодости лет, или от пережитого потрясения, он начал быстро косеть. Я сказал, что всем нам нужно какое-то время, чтобы адаптироваться и хорошенько всё обдумать.
      А потом мы с Верой ушли.
      Я, кажется, сказал, что этот день окончился для нас ничем? Глупости. Мы с Верой пошли ко мне домой. Мы пили чай и смотрели телевизор, передачу "Кабачок 13 стульев" или, может быть, хоккей, понятия не имею. Я слегка дрожал и много курил, до тошноты. А потом, когда все передачи кончились, Вера легла в мою постель, и мы оплели друг друга руками и ногами. То, что произошло дальше, естественно и прекрасно, потрясло меня до глубины души: третьего сентября 1982 года Вера была девственницей.
      Четвёртое сентября
      Утром мы сходили на Пушкинскую и перенесли ко мне оттуда кое-какие, необходимые моей будущей жене, вещи. Её бабулю мы уболтали, поклявшись, что всё будет по закону, как полагается. Эта замечательная бабуля знала меня ещё со школы и, как мне показалась, была довольна, что всё так складывается. Отца у веры никогда не было, а мать три года назад удачно вышла замуж и исчезла из поля зрения.
      Вернувшись домой, мы начали по-новому обустраивать нашу комнату. Наверное, в этот день я был счастлив как больше никогда в жизни.
      Из записок Веры Дансевой
      В этот день я искренне хотела стать хорошей женой, хозяйкой и даже, может быть, матерью. Карлов много курил, суетился, строил планы на будущее, вроде приобретения отдельной квартиры, где будет рай.
      Я включилась в эту игру, хотя уже с первых минут пробуждения в своей рискованной молодости почувствовала главное...
      Вечером мы снова легли вместе, и я снова была ласковой и любящей женой.
      На следующий день утром я пошла в вонючий "Интурист" и уволилась. Сказала, что выхожу замуж за финна и уезжаю. Они там все от страха чуть не обделались.
      Карлов ждал меня на лавочке в сквере. Когда я вышла из "Астории", он поднялся и пошёл навстречу. Второй день он дурел от счастья. А я любила его как брата.
      Моё материальное положение оказалось очень даже недурным: более тысячи рублей и двести долларов. Интересно, существуют ли у меня какие-нибудь долги или обязательства? Надо спросить у Петрушки, о чём трепалась у Котова.
      Моего мужа не покидало ощущение праздника, и я предложила пойти в ресторан. Можно было расположиться прямо здесь, даже в валютнике, но мне хотелось уйти отсюда поскорее. Один штрих всё же успел испортить настроение: в стороне, неподалёку от входа в "Асторию", я разглядела Банана. Он стоял в компании фарцовщиков и часто, по-деловому, сплёвывал под ноги. Я схватила Карлова под руку и потащила дальше от этого места.
      Нашу помолвку мы отметили в "Метрополе". Нажрались икры и надулись шампанским словно разбогатевшая на приисках деревенщина. Выходили танцевать танго, фокстрот и ламбаду, хотя танго и фокстрот никто из нас до этого ни разу в жизни не танцевал, а ломбады человечество ещё не знало. Страшно вспомнить. Потом ночью тащились домой в обнимку по безлюдному Невскому, с хохотом, едва удерживаясь на ногах. Ввалившись в квартиру, мы устроили посреди комнаты такую бесстыдную любовную корриду, что посуда в серванте тряслась и звенела, кажется, на весь дом.
      Как Дима неожиданно удивил
      самого себя, а ещё больше
      своего приятеля В. Степанова
      Свою новую жизнь Котов начал с того, что забрал документы с рабфака института рыбного хозяйства, который, оказывается, уже начал, по идее, посещать. Родители уже убыли в Монголию и давления, понятное дело, не оказывали. Он был свободен, по его собственному выражению, "как сопля в полёте".
      Но помимо свободы Котов не ощущал никаких решительных преимуществ своего нового положения. Это он понял уже на третий день, достав из своего почтового ящика повестку в военкомат.
      "...надлежит прибыть 08.09.82 г. В 15.30. Иметь при себе точный адрес и справку с места работы. В случае неявки будете отвечать по закону...". Лёжа на кровати, Котов неприязненно перечитывал повестку. Им нужна справка с места работы, чтобы в любой момент отправить его на сборы - десятидневные, месячные, а то и трёхмесячные.
      В 88-м он послал бы этот военкомат подальше, но теперь... всё по другому. Для начала не даст жизни участковый, а потом могут быть неприятности и похуже. Есть даже уголовная статья, по которой сажают в тюрьму за то, что какое-то время не работаешь.
      Можно было снова устроиться парообходчиком, сутки через трое, но при мысли о вонючей бойлерной и оскорбительно мизерной зарплате ему стало тошно.
      Зазвонил стоящий на полу телефон, Дима опустил руку и поднёс к уху трубку.
      - Здорово, - услышал он хмурый голос Степанова.
      - Валя? Привет... - Котов слегка растерялся и сел на кровати.
      - Сегодня как договорились?
      - А чего, напомни.
      - Ты чо там дуркуешь? "Комарово" выучил?
      - Выучил, - сказал Дима после паузы.
      - Тогда всё, в шесть часов жди.
      Всё ясно. Именно тогда, в сентябре 1982-го, они со Степановым начали готовить первую программу свадебного репертуара. Позднее к ним присоединились Осипов и Лисовский - барабанщик и клавишник, студенты музыкального училища.
      Однако... не начинать же всё с начала, ступив на заведомо порочный путь ресторанного лабуха. Теперь, зная всё наперёд и имея столько возможностей... И Дима решил при встрече отговорить Степанова от своей же затеи.
      Откинувшись головой на подушку, Котов задумался. Действительно, какие возможности открылись перед ним теперь, когда он знает наперёд всё, что произойдёт со страной и миром в ближайшие шесть лет. Перестройка, кооперативы, свобода слова...
      Болван. Как он провёл последний день в 88-м? Спал! Проспал весь день вместо того, чтобы сидеть в публичке и лихорадочно переписывать из старых газет выигрышные номера лотерейных билетов, даты и события...
      Но ведь остальные тоже спали. Скорее всего, что гуманоид всех уложил спать. Наверное, как раз этого он и не хотел - чтобы кто-нибудь успел подготовиться.
      Вечером явился Степанов с зачехлённой гитарой в руках. Он прошёл в большую комнату, достал инструмент, начал мять и растирать пальцы рук.
      - Что смотришь? - подал он голос. - Бери контрабас, подстроимся.
      Дима взял бас-гитару и они подстроились.
      - Нормально. Начнём со старого: "Летящей походкой" - и-и...
      Друзья слаженно заиграли уже подзабытую, но до оскомины знакомую Котову мелодию.
      Потом повторили ещё несколько вещей из старого, самого первого свадебного репертуара. Скупой на похвалы Степанов был доволен.
      - "Комарово" выучил?
      - Давай, - лениво согласился Котов.
      Вышло без сучка, без задоринки, хотя Дима играл рассеянно и чисто механически.
      Потом Степанов сказал, что слышал ещё несколько новых песен, но запомнил не все слова и подобрал не все аккорды.
      - Начинай, подскажу, - вяло предложил Котов.
      И дело пошло. За пару часов они разучили надоевшие "Вологду", "Барабан", "Малиновку", "Земля в иллюминаторе" и "Толстый Карлсон".
      - Когда ты так надрочиться успел? - недоумевал Степанов. - Если у нас так дело пойдёт...
      - Нет, не пойдёт, - решился наконец Котов, выключил и отставил гитару. Валя, я не буду играть на свадьбах, это точно. Поговори с Шурой, я продам ему гитару по дешёвке. Ты извини, у меня планы изменились.
      Степанов смотрел на него, ничего не понимая. Потом он начал соображать, что если бы Котов всё обдумал заранее и твёрдо решил отказаться, он вообще не стал бы сегодня репетировать. А если так, причина пустяковая и надо просто нажать хорошенько. Так он и сделал.
      Безвольный Котов слабо отпирался, ссылаясь на унизительное положение свадебных артистов и мизерные ставки:
      - На эти двадцать пять рублей через три года бутылку водки не купишь, если нет талона.
      - Откуда ты-то знаешь, что там будет? - гнул свою линию Степанов. - Может, через три года мы уже не на свадьбах будем выступать, а в больших концертных залах. На своих машинах будем ездить. Радио, телевидение...
      Всё это, было Котову знакомо. За исключением машины, которую он просто не успел купить.
      По телевизору начали показывать "Песня-82" с участием Пугачёвой, Леонтьева, Антонова и других звёзд. Это было скучно, и Дима, взяв гитару, начал наигрывать и насвистывать уже второй день вертевшуюся у него в голове мелодию.
      Степанов какое-то время прислушивался, убавив звук телевизора, потом спросил, что за песня. Котов досвистел куплет до конца и, ещё не успев хорошенько ухватить ослепительно мелькнувшую в голове догадку, ответил:
      - Да так... Это я сам.
      - Слова есть?
      - И слова есть, - кивнул Котов, ещё не понимая, шутка это или надувательство. Он уселся поудобнее и вполголоса, но довольно отчётливо, затянул:
      Ален Делон
      Ален Делон
      Не пьёт одеколон...
      Песню, впервые исполненную "Наутилусом" в 1985 году. В последние месяцы своего существования ансамбль "Невский факел" пополнил свадебный репертуар становившимся тогда популярным в массах русскоязычным роком.
      Степанову сделалось не по себе. Начиная с 86-го, "Наутилус Помпилиус" был его любимым рок-ансамблем, и сейчас, услышав его пусть даже в исполнении Котова, он печёнкой почувствовал силу и перспективность этих песен.
      - Ещё что-нибудь можешь? - сказал он, стараясь не выдавать своего волнения.
      Подумав немного, Котов ударил по струнам:
      Гудбай, Америка, о-о...
      Из записок Веры Дансевой
      Уже конец ноября. Мы расписались, и вторую неделю я живу здесь на правах законной супруги. Но от этого ничего не переменилось, разве что соседи перестали смотреть на меня как на стерву. Не чувствую никакого пресловутого ощущения домашнего очага. Я не люблю детей, у меня их никогда не будет. Я оборванная травинка, сохнущая с каждым часом.
      Карлов устроился на работу. Сутки через трое сидит в кочегарке где-то на Выборгской стороне. Я бы тоже устроилась на работу, но он против; хочет, чтобы мы больше времени проводили вместе. В конце концов, он вернулся в 82-й только ради этого. Очень боюсь, что он тоже скоро начнёт догадываться...
      Две недели назад была наша свадьба. Я уговаривала его только расписаться, если это необходимо, но Карлов не хотел об этом слушать. Он продал что-то из своего "фамильного" и заказал безумно дорогой стол в ресторане.
      О том, как мы вчетвером пили и жрали, рассказывать особенно нечего, а заканчивали мы, разумеется, у Котова - где же ещё? "Заканчивали" - это надо понимать как сутки, до следующего вечера.
      Котов из ресторана притащил к себе какую-то девицу, несостоявшуюся абитуриентку. Она сидела и хлопала глазами. Наверное, это был её последний вечер перед отъездом в родную провинцию. Котов, разумеется, сделал ей предложение, а она, бедняжка, даже вспотела и лепетала что-то невнятное. Я пыталась растолковать ей, что к чему, но, наверное, не так, как надо.
      Потом Котов подсел Петрушке и, как на духу, рассказал ему всю нашу историю. Петрушка охотно слушал, кивал и закусывал.
      - Ты ч-чего, не веришь?! - вскричал Котов с гордым негодованием.
      - Верю! - душевно обняв его за плечи, успокоил Петрушка. - Только почему же ты таким дураком остался?..
      Несколько раз Котов брался за гитару, пытаясь исполнить для девушки песню с душераздирающим припевом "Я хочу быть с тобой!", но пальцы его не попадали по струнам. Он опять что-то мудрит с организацией ансамбля - говорит, что скоро все ахнут.
      Вот такие дела. Карлов старается занимать меня, чтобы я не скучала - ходим в кино, в театры, даже в музеи. Долго ли я смогу обманывать его и себя? Он уже начинает замечать мою апатию ко всему, я даже почти не читаю. Господи, спаси и сохрани от того, о чём я боюсь признаться себе самой!
      Жизнь налаживается
      Вскоре после того, как Вера переехала жить ко мне, я вплотную занялся своим трудоустройством. Выбор между профессией сторожа и профессией кочегара был сделан в пользу большего заработка. Всё-таки теперь я был в ответе не только за себя. Если она согласится иметь ребёнка, буду работать на трёх работах, как проклятый. Но это было бы слишком, так не бывает...
      Однако, я отвлекаюсь. Работа в котельной давала в те времена замечательные преимущества перед любой другой:
      - график сутки через трое (бывает и через семь);
      - отсутствие надзора со стороны начальства (если точнее - отсутствие начальства непосредственно в котельной);
      - хорошая зарплата (рублей двести, если повезёт).
      Почти идеальные условия для отдыха, работы и творческой деятельности предоставляла газовая (в отличие от угольной) котельная. Всё что требовалось от кочегара - поглядывать на приборы и подкручивать краны по мере необходимости.