Истоки средневекового рыцарства

      Валент мечется в толпе, карабкается по горам трупов. Он уже бессилен что-либо сделать. Батавы - вспомогательный резерв - разбежались кто куда. Один за другим дезертируют офицеры. Сражение превратилось в беспощадную бойню. Римляне падают на землю, даже не пытаясь защищаться. Они не могут предугадать, откуда обрушится на них смертельный удар.
      Безлунная ночь положила наконец предел катастрофе. Валент куда-то исчез. Считают, что он погиб на поле брани. Тело его так и не было найдено.
      Весть из Адрианополя вызвала в Риме бурную реакцию со стороны общественного мнения. Всеобщее замешательство и растерянность сменились вскоре, как всегда в подобных случаях, жаждой найти виновного. Христиане, ортодоксально настроенные и ариане, и язычники - все обвиняли друг друга. Во всяком случае, поражение, которое потерпел император-арианин от варваров, исповедовавших ту же веру, предвещало закат римского арианства (1) как такового. Подобного рода ересь впредь приличествовала только варварам. Положение ариан и союзников-федератов как бы уравнивалось. И те и другие оказались как бы на полпути между римским и варварским миром.
      (1) Арианство - течение в христианстве, зародилось в начале IV в., названо по имени его зачинателя александрийского священника Ария (ум. в 336). Ариане отвергали один из основных догматов официальной христианской церкви о единосущности бога-отца и бога-сына (второй ипостаси Троицы Христа), которого считали ниже первой ипостаси - бога-отца. Арианство было осуждено как ересь на церковных соборах 325 и 381 гг. Тем не менее оно получило широкое распространение в Риме. Некоторые варварские племена, в частности готы, приняли христианство в арианском варианте.-Прим. ред.
      Своим успехом среди варваров арианство было обязано близостью к природе, в нем было не так много отвлеченностей, как в других верованиях. Арианство не слишком далеко ушло от древних языческих корней и было близко некоторым формам родоплеменной обрядности. В какой-то момент даже казалось, что на волне энтузиазма и чувства облегчения, вызванного успехами Феодосия (1), которого Грациан избрал восприемником тяжкого наследия Валента, споры между язычниками и христианами утихли. Казалось, те и другие примирились перед лицом опасности, нависшей над родиной.
      Феодосии, собрав остатки восточной армии, сумел очистить Мёзию. Памятуя об адрианопольской катастрофе, он повел себя осторожно; в отношении готов им применялась двойственная тактика: он проводил политику устрашения варваров, пользуясь славой непобедимого вождя, силу которого уже довелось испытать сарматам, и в то же время играл роль их покровителя. "Любящий готский род"так называл его Иордан (2), излагавший историю с точки зрения гота.
      Феодосии усвоил и военный урок Адрианополя. В армии он усилил конницу и отряды лучников. Вегеций, чьи сочинения проникнуты христианским духом, полагал, что Адрианополь стал началом исчезновения тяжеловооруженной римской пехоты. Из панегирика, написанного язычником Пакатом, нам известно, что в армии Феодосия служили готы, аланы, скифы, гунны. Это свидетельство заслуживает внимания. Правда, не следует забывать о неточности употребления всех этих этнических терминов. Римскому христианскому автору Вегецию, однако, не нравилось, что Феодосии желал всех воинов наделить добычей, большая часть которой, по его мнению, причиталась римским легионерам. В приеме на службу наемников-варваров он усматривал непоправимую ошибку. Язычники же, Фемистий или тот же Пакат, считают Феодосия примирителем всех народов, видят в нем друга человеческого рода, в его действиях усматри
      (1) Феодосий 1 Великий - римский император в 379- 395 гг.- Прим. ред.
      (2) Иордан - историк готов VI в., написавший сочинение "О происхождении и деяниях готов", доведенное до 551 г., в основе которого лежала "История готов" Кассиодора, секретаря и министра остготских королей.- Прим. ред.
      вают новый и соответствующий духу времени способ управления империей римского народа. По мнению язычников, то был верный способ установить связи между новой империей, где господствовало христианство, и традициями золотого века Рима. Напротив, христиане, одержав победу внутри империи, с трудом переносили тяжесть поражений даже тогда, когда система была в состоянии подсластить их горечь, а имперская дипломатия готова превратить поражения в победы. Амвросий (1)- "совесть" сначала Грациана, а затем и Феодосия- взывал к христианам, призывая их поддерживать империю, усматривая в том промысел божий, позволивший церкви завоевать мир. Адрианопольское поражение потрясло общественное мнение. Благодаря ему возродилось древнее гражданское чувство. Оно заставило христиан, по крайней мере часть из них, осознать наконец опасность, которая нависла над империей, и тот факт, что судьба Рима и христианства теперь слились воедино.
      Не следует думать, что все сказанное выше - очередная неуклюжая попытка поднять на щит так называемую "батальную историю". Все эти попытки неприемлемы сами по себе, в данном же случае они и бесполезны. Можно сделать два наиболее веских вывода: несчастье 378 г. вовсе не знаменовало собой наступление необратимой военной отсталости Рима перед лицом варваров, как это было принято считать несколько десятилетий назад; более никто не верит разговорам некоторых историков о том, будто Адрианополь означает крушение империи. Процесс перестройки ее структуры начался раньше Адрианополя и продолжался после него. Более того, это поражение для римского общества стало отрезвляющим ударом, не лишенным положительных последствий.
      Обратимся к первому из выводов. Второй вряд ли нуждается в пояснениях. В работах по военной истории средневековья, по праву считающихся уже классическими, Адрианополю отводится роль начального или даже в известном смысле причинного события, которая в истории
      (1) Амвросий Медиоланский (ок. 340-397) - один из "отцов" западной христианской церкви, епископ Милана, автор ряда богословских произведений и церковных гимнов, великолепный оратор и проповедник.- Прим. ред.
      религии того же времени принадлежит, например, Миланскому эдикту 313 г. (1) (мы оставляем за пределами нашей работы дискуссионные вопросы, связанные с этим событием) или же, если сравнивать с политической историей, низложению Ромула Августула (2). Все эти даты - символические точки отсчета. Их цена нам известна - они всего лишь своеобразные условные указатели на пути истории. Поражение Валента не означало окончательного разгрома пехотной армии, разогнанной кавалерией. Конница была как с той, так и с другой стороны, а у варваров также имелась пехота. Римляне потерпели поражение в результате стечения целого ряда обстоятельств. Известную роль сыграла и случайность - успешная атака готско-аланской конницы была предпринята отдельным отрядом, вступившим в бой в самый последний момент, неожиданно даже и для самого Фритигерна,- немаловажно и то, что римская пехота утратила дисциплину и устала от почти непрерывных сражений.
      В некоторых научных работах встречаются утверждения, что предположение, будто эпоха рыцарства берет начало в IV в., и прежде всего с Адрианополя,это довольно опасное заблуждение.
      В свете подобной категорической оценки наши размышления, касающиеся истоков средневекового рыцарства, чьи корни, как мы считаем, именно в Адрианополе, могут показаться возвращением к идеям, которые уже давно отжили свой век. Тем не менее нам кажется, что крайняя осторожность необходима и при опровержении представлений, которые еще вчера были традиционными. Те же исследователи, которые решительно заявляют, что говорить, мол, о начале средневекового рыцарства до наступления эпохи Меровингов - Каролингов (3) не имеет никакого смысла, вдруг начинают испы
      (1) Миланский эдикт, обнародованный императором Константином и его коллегой и зятем Лицинием, даровал христианам право свободно исповедовать свою религию.- Прим. ред.
      (2) Ромул Августул - последний римский император. Еще малолетним низложен в 476 г. Одоакром, предводителем варваров, вторгшихся в Италию.Прим. ред.
      (3) Меровинги - первая королевская династия во Франкском государстве, правившая с конца V в. до 751 г., когда ее сменила династия Каролингов.Прим. ред.
      тывать потребность всмотреться в даль времен и посвятить немало интереснейших наблюдений военно-технической "предыстории" рыцарства, обратиться к археологии, культуре народов степи и древнейшим этапам развития конного воинства. При этом они, правда, подчас проявляют склонность более подчеркивать то, что отличает их от западных "преемников", чем то, что их объединяет.
      Такого рода суждения и, следовательно, целесообразность или нецелесообразность использовать Адрианополь для их доказательства качественным образом отличаются от тезиса, который мы намерены здесь развернуть. Да, мы могли бы согласиться с тем, что касается соображений этих исследователей насчет тактического и стратегического значения Адрианополя, а также и с оценкой, которую они дают техническому оснащению воина-всадника того времени. И все же имеется один крупный и неоспоримый факт: военная история поздней Римской империи со всей драматичностью свидетельствует, что с этого момента способ ведения боевых действий и экипировку римлян в сравнении с таковыми у степных народов необходимо было изменить и что эти вынужденные изменения имели принципиальное значение для будущего. Однако, несмотря на неоспоримый технический прогресс, они все еще не носили характер качественного переворота в ведении войны вообще. О нем можно говорить лишь после того, когда снова, но уже на ином качественном уровне, пришло время массового использования пехоты, когда было изобретено огнестрельное оружие, то есть речь идет о двух последних столетиях средневековья. Имеется и другой неопровержимый факт: хотя, объективно говоря, Адрианополь и не был катастрофой, но именно так его восприняло тогдашнее общественное мнение. Ошибки в оценке того или иного исторического события, которые допускают современники, во всяком случае, более показательны и интересны, чем суждения далеких потомков, основывающих свой приговор на точных критических изысканиях.
      "Великий ужас", объявший Рим сразу же после 9 августа 378 г., древние историки охотно сравнивают с тем огромным трагическим потрясением, которое испытали римляне после разграбления их города в 410 г. Аларихом. Сравнения обычно делаются для того, чтобы лучше понять происходящее. В римской истории не было военного поражения более тяжкого, чем нарушение неприкосновенности померия - городской черты Рима. Посягательство на эту черту ломало вековой порядок, вдребезги разбивало равновесие античного космоса, "социальным" центром которого в течение многих веков был Рим, настежь распахивало дверь, за которой была пропасть. Вот почему сама возможность подобного сопоставления двух событий представляется нам симптоматичной. До трагедии 410 г., превосходящей обычные несчастья, к которым римляне уже давно привыкли, не было в римской истории ничего, что могло бы сравниться по своей зловещей значимости с Адрианополем. Доказательством тому служит тот факт, что в связи с Адрианополем римляне вспоминают злополучный день битвы при Каннах (1), от кровавого призрака которого тщетно пыталась избавиться их коллективная память.
      Само по себе поражение при Адрианополе, быть может, и не было событием вселенского масштаба. Но велико было его значение как символа повторяющегося несчастья, подтверждения бессилия Рима, неспособного уже подняться вверх по наклонной плоскости, стремительно ведущей к гибели. Кроме того, Адрианополь же был последним и самым кровавым в череде поражений, обрушивавшихся на Рим на протяжении IV столетия. Поражения терпела "непобедимая" армия империи. Били ее пришедшие с Востока кочевники. Поражения вынуждали римское воинство менять свой облик, "обращаться в варварство", отказываться от монолитных квадратных легионов, приобретая черты чуждые и безобразные (не только во внешнем и эстетическом смысле, но лишенные столь привычного для римлян порядка, то есть без-образные.-Ред.) по мнению тех, кто все еще рядился в тогу ревнителей древних традиций квиритов (2). Адрианополь стал той каплей, которая переполнила кубок, наполненный до краев несчастьями. И в этом смысле он - мера целой эпохи. В этом же самом смысле он и по сей день остается точкой отсчета в размышлениях историка, чья цель исследовать не столько непосредственный
      (1) Канны - селение в юго-восточной Италии. Около него 2 августа 216 г. до н.э. во время 2-й Пунической войны состоялась битва римских войск и карфагенской армии под руководством Ганнибала, в которой римляне потерпели сокрушительное поражение.- Прим. ред.
      (2) Квиритами издревле называли полноправных римлян.- Прим. ред.
      процесс возникновения, сколько истоки и корни средневекового рыцарства.
      Далеки эти корни. Они уходят в глубь истории техники и истории ментальности. Наверное, так сказали бы мы, если бы придерживались обветшалой дихотомии в изучении истории. Но постараемся отойти от нее. Наша цель заключается в том, чтобы попытаться выработать действительно единый общий подход к проблеме. Парфянин, "подлый и злобный", каким ощущает его вся "классическая" эпоха начиная с великого греческого историка Геродота, парфянин, атакующий исподтишка и стремительно исчезающий за горизонтом на мчащей галопом лошади, обрушивающий на преследователей град смертоносных стрел; парфянин и сармат, закованные в стальные латы (лучшего качества и закалки, чем были у римлян),- вот кто одержал победу. Пресветлый и божественный символ величия при совершении триумфальных шествий, конь окончательно переходит в разряд залитых потом и кровью средств, при помощи которых обеспечивается вполне конкретный перевес над силами противника во время сражения. Конь был известен греко-римской религиозности как животное и солярное (1), и хтоническое (2), героическое и погребальное. В коллективных представлениях надвигающегося железного века он все более приобретает сотерические (3) и внушающие страх черты reitende Gotter (бога-всадника.Ред) германцев, сливаясь с образами скачущих верхом выходцев с того света, участников мистерий, родина которых Древний Египет, Сирия и Персия.
      На протяжении нескольких столетий человек Запада будет испытывать восхищение и страх при виде князей войны, восседающих на крупных и сильных животных. Прежде он отдавал должное их изображениям в языческих захоронениях на вересковых пустошах Севера. Теперь - возносит их на алтарь, превратив в св. Георгия и св. Мартина. Юный и наивный Парцифаль, заслышав из из глубины дремучего леса звон рыцарского оружия, на первых порах полагает, что все это бесовское наважде
      (1) Солярное - то есть имеющее отношение к солнцу, свету, небу, олицетворяющее силы добра.- Прим. ред.
      (2) Хтоническое - то есть относящееся к подземному миру, к силам мрака.- Прим. ред.
      (3) Сотерические - то есть черты "спасающего" божества.- Прим. ред.
      ние. Но затем, увидев воинов-всадников во всем их великолепии и могуществе, проникается уверенностью, что перед ним ангелы, посланные самим господом. Он падает ниц. Парцифаль обожествляет их и в то же время постигает свою собственную сокровенную сущность и призвание, перевернувшее всю его жизнь. Юный Парцифаль силами души и тела ответствует на мощный зов архетипа. Откликается на этот зов и его мать, повиновавшаяся своему духовному опыту и разделившая священный трепет сына. В смятении обняла она свое дитя, оплакивая его: "Верю, ты видел ангелов, о которых стенают люди, ибо смерть настигает всякого, к кому прикоснутся".
      Этот пример взволнованного и острого религиозного переживания, христианского всего лишь на поверхностный взгляд,- ключ, раскрывающий перед нами превосходство средневекового рыцаря над людьми той эпохи. Но ключ этот, чтобы правильно его употребить, следует повернуть в замке не только социальной, военной и технической истории, но и истории ментальности, если угодно -- психологической истории, способной представить нам человека того времени. Кретьен де Труа (1), тяготевший к достоверности, хотя и своеобразный толкователь XII воинственного и землепашеского столетия, имел свои критерии, свои ментальные, не в меньшей степени, чем материальные, структуры. Его герой, прекрасный и внушающий страх, ангелоподобный и одержимый бесом рыцарь, спаситель и погубитель,- отражение повседневного опыта того времени, равно как и коллективной памяти, составлявшей основу этого опыта и его формирующее начало.
      Бросим же взгляд и мы на предысторию того, как формировалось превосходство человека-всадника. Прежде проследим, как оно складывалось на азиатском Востоке, а затем перекочевало на европейский Запад. Сначала необходимо выяснить его первоначальные характерные черты, так сказать, на техническом уровне. Нам нужно составить себе представление о конкретной основе, чтобы перейти в дальнейшем к наблюдениям над религиозными представлениями и мифами. Наконец, мы увидим, как параллельно или одновременно с ростом значения боевых действий кавалерии меняет свое название, форму, ка
      (1) Кретьен де Труа - французский поэт XII в., автор известных рыцарских романов.- Прим. ред.
      чество и связанную с ним идеальную ценность оружие. Правда, это всего лишь некоторые аспекты проблемы, в действительности гораздо более сложной, чем принято обычно думать. Что ж, наши размышления по необходимости фрагментарны. Но хотелось бы верить, что в конечном итоге цель, поставленная нами, будет достигнута. В дальнейшем на этой основе можно будет перейти к более широкому исследованию средневекового рыцарства. Пока же заключим, что для своего времени рыцарь был необычайно надежно вооружен. Это воин, обладающий авторитетом, который он снискал себе благодаря отличной воинской выучке и тому, что принадлежал к группе избранных. Конный воин символизировал героико-сакральные ценности, связанные прежде всего с победой над силами зла, а также с целым комплексом верований, относящихся к потустороннему миру, путешествию в царство мертвых и бессмертию души.
      Меж двух стен. Наше повествование начинается в безграничных просторах степей и пустынь, раскинувшихся между Дунаем и Желтой рекой в Китае. Представьте схематический план геоисторического развития Евразийского континента: четырем сторонам света соответствуют четыре неподвижных монолитных массива. В силу своеобразного оптического обмана они выглядят малодоступными и изолированными. Но это только на первый взгляд. Итак, на севере - непроходимая тайга и негостеприимные пространства ледяного безмолвия. На западе - Римская империя. На востоке - Китайская империя. На юге - Персия, связующее звено между двумя империями. По территории Персии проходят великие караванные пути, совершаются великие переселения народов, передаются религиозные культы. В центре этого исторического космоса огромная пустынная территория - ковыль, камень, песок. На этих просторах обитают гордые кочевые народы - охотники, пастухи, скотоводы, воины. Здесь царство лошади.
      С опаской взирают оседлые народы, земледельцы и ремесленники, обладающие высоким уровнем организации и острым чувством государственности, на подвижные, как морской прибой, племена "варваров", жителей пустынь. Желая оградить себя от опасной стихии, они сооружают стены-волноломы. В легенде об Александре, замкнувшем за железными воротами чудовищные орды Гога и Магога (1), выразился вековой страх и такое же извечное стремление оседлых народов, привыкших к упорядоченной жизни, поставить под контроль грозную непоседливость кочевников, в любой момент готовых двинуться в путь. Причины тому самые разные: продолжительная засуха, междоусобицы, мор. Солнце опалило пастбища, начался падеж скота - этого достаточно, чтобы толпы обнищавших, впавших в отчаяние, изголодавшихся пастухов появились вдруг возле рубежей, за которыми простираются тучные нивы, прекрасно орошаемые поля. Голодная свирепость бедняков всегда выглядит безумием, недостойным человеческого звания, в глазах тех, кто живет в достатке и вовсе не намерен поделиться с другими собственным благополучием. Два разных вида жестокости - вооруженное насилие кочевников и гражданский эгоизм оседлых - пришли в столкновение.
      Оседлая цивилизация - это города, дороги, государственный аппарат, более разнообразное и полноценное питание, крепостные стены, пехота. Цивилизация кочевников - стойбища, тропы, племенная солидарность, невозможность наесться досыта, главным образом белковое питание и животные жиры, бесконечные расстояния, тесное общение с животными, и прежде всего с лошадью. Мирным и относительно процветающим оседлым народам кочевники представляются людьми жестокими, скрытными, асоциальными, бесчеловечными, у них нет веры, они жертвы мрачных адских культов. В глазах кочевников оседлые безвольны, изнеженны, растленны, крайне сластолюбивы, в общем - недостойны тех благ, которыми они обладают. Поэтому было бы справедливо, чтобы блага эти перешли в руки более сильного. Железные врата Александра всего лишь легенда. Вполне документирована история римского оборонительного вала (limes et valla} и Великой китайской стены В пределах этих фортификационных сооружений и находится особый мир. Но несмотря на кажущуюся монолитность, он переменчив. Этот мир иранских и азиатских кочевников имеет свою нищенскую экономику, свои исполненные гордости традиции, свою ша
      (1) Гог и Магог - согласно Библии, а также эсхатологическим мифам ислама, "кровожадные народы", которые должны явиться в "конце времен" с севера или с других окраин населенного мира, чтобы окружить "народ божий" и воевать против него, однако будут "пожраны" огнем с небес.- Прим. ред.
      манскую культуру, свое причудливое отношение к более рафинированной цивилизации. Она их манит, но в то же время вызывает презрение.
      Над этим текучим миром, где царствуют лошадь и шаман, только сейчас понемногу начинает приоткрываться завеса времен, и прежде всего благодаря археологическим находкам - оружию, драгоценной утвари, останкам людей и животных, конской упряжи, шумовым инструментам, которые обладали якобы магической силой.
      С IX-VIII вв. до н.э. Европа начинает проявлять интерес к народам-всадникам, расположившимся в бассейнах Вислы и Днепра. По другую сторону великого степного и пустынного моря по направлению к Китаю волнуются беспокойные монголо-тюркские племена. Вся жизнь их связана с неустанным перевозом с одного места на другое войлочных юрт. Они гонят пред собой в направлениях, определяемых чередованием времен года, стада лошадей, овец, коз, ослов и верблюдов из долин в горы или наоборот. Разбойники, охотники, колдуны. Они вооружены роговым луком, тонкие стрелы, пущенные из него, обладают чудовищной пробивной силой. Кроме того, у них на вооружении копье и меч. Умелые металлурги, они научились выплавлять из драгоценных металлов и сплавов удивительные фигурки животных, схлестнувшихся в схватке.
      Оседлые народы, живущие по противоположным берегам великого степного моря, покрытого травами и каменистыми россыпями, испытывают ту же тревогу. Но эллины - наследники Гомерова восхищения чудесными конями, которыми поэт населил "Илиаду" и "Одиссею", троянцами - "укротителями лошадей", Фракией "кормилицей лошадей", Фессалией - легендарной родиной человеко-коней. Побережье Черного моря и южная зона Балкан - западный берег степной культуры. На восточном ее берегу китайские хронографы ханьской эпохи с растущим беспокойством всматриваются в передвижения кочевников, которых охватило какое-то таинственное волнение. Их орды вступают в столкновение, угрожают уничтожить друг друга, пытаются уже пересечь рубежи Китайской империи. Великая стена, воздвигнутая в конце III в. до н. э., соединяет непрерывной линией пограничные укрепленные пункты. Но сдержать натиск кочевников, как оказалось, стена не помогла.
      Необходимость борьбы с кочевниками привела китайский двор к сближению с тохарами, чей язык был индоевропейским. Благодаря тохарскому влиянию китайцы отказались от использования боевых колесниц, приняв на вооружение легкую кавалерию. Тохары под давлением кочевников оставляли насиженные места и переселялись в Бактрию. При посредничестве тохаров Китайская империя смогла установить контакт с миром, который ранее был ей неведом: она открыла для себя эллинизированный Иран. Быть может, от жителей Ферганской долины в верховьях Сырдарьи китайцы приобрели познания в виноделии, им стали известны новые корма для лошадей и новые их породы. Частично китайцам удалось усвоить этот опыт.
      Парфяне также испытывали беспокойство: на их северо-восточной границе кочевники пришли в движение. Миграция тохаров, согнанных со своего места кочевниками, на первых порах привела к изгнанию саков, тоже кочевников, обитавших к северу от Амударьи. Аршакид(1) Фраат II (ок. 138-128 г. до н.э.) был вынужден принять беспокойных переселенцев как гостей. Он использовал их в качестве наемников. В военном отношении эти миграционные потоки дали неожиданно важный результат.
      Тактика ведения боя, известная до I в. до н.э., претерпела подлинную революцию. На западе парфяне и сарматы стали применять тяжелую кавалерию. Всадник и его конь были теперь закрыты латами. Высокий остроконечный шлем защищал голову конного воина. Атакующее оружие - длинное тяжелое копье и меч. Ряд вооруженных таким образом конных воинов сминал толпы легковооруженного противника. Сарматы без особого труда разбили скифов в черноморских степях, парфяне остановили наступление римских легионов, отбросив их от Тигра и Евфрата.
      Императорский чиновник, посланный для переговоров к тохарам, рассказал императору Ву-ди (Wu-ti) (140-87 до н.э.), что в стране Та-юань есть "добрые боевые кони, ведущие свой род от небесных лошадей, ибо кровавым потом потеют они". Происхождение небесных лошадей описано следующим образом:
      "В царстве Та-юань высокие горы. На их склонах пасутся кони, которые не даются в руки. Поэтому сгоняют кобылиц и оставляют у подножия, чтобы совокупились
      (1) Аршакиды - парфянская династия с 250 г. до н.э. до 224 г. н. э.-Прим. ред.
      они с жеребцами, сходящими с горных круч. От них и рождаются жеребята, потеющие кровавым потом. Их называют небесными". Император повелел доставить во что бы то ни стало жеребцов из Та-юаня и вывести в Китае породу "небесных лошадей".
      В интересе, который Сын Поднебесной проявил к Фергане, заметен элемент магии. От "небесных лошадей" китайский император ожидал собственного бессмертия. Но заботило его не только это. Он искал и практической выгоды. Конкретно: император стремился к достижению военно-политического превосходства. Укрепление стены, поддержание на должном уровне легкой кавалерии и конных лучников - вот круг его забот. Кроме того, он хлопотал и о новой, тяжелой кавалерии, составленной из наемников-кочевников, только что поступивших на службу в китайскую армию. Тяжеловооруженные конные воины применяли длинный обоюдоострый меч, длинное копье. У них было стеганое седло, благодаря которому можно уверенно удерживать равновесие при обращении с оружием. Эта новая кавалерия вскоре превратилась в непобедимую. Затем она стала закрытым для посторонних образованием. Конные воины гордились своей избранностью.
      По этой причине и в это время "небесные лошади" перестают быть достоянием легенды. Тяжеловооруженному воину нужен был конь, в котором скоростные качества сочетались бы с силой, необходимой в атаке и обороне, чтобы выдержать встречный натиск. Туземная китайская лошадь, быть может происходившая от дикой лошади Пржевальского и имевшая короткую шею, короткие конечности, низкую бабку, мало подходила для этой цели. Низкорослая и недостаточно выносливая, медлительная и нестойкая, она не выдерживала никакого сравнения с сильной и выносливой лошадью гуннов. Поэтому в китайском войске на смену туземной пришла новая порода, судя по всему, та самая "небесная лошадь", о которой столь много говорили. Долгое время считалось, что ее следует относить к "западным" породам. Однако характерные особенности указывают на сходство этой лошади с нынешними туркестанскими скакунами. Первые экземпляры новой породы были импортированы в Китай где-то около 116 г. до н.э. Они были родом из парфянских конюшен. Высокие, сильные, мощные, эти лошади вполне соответствовали новым требованиям. Что касается доспехов, то китайским конным воинам тоже пришлось позаимствовать иранские образцы, сочетавшие кожу и металл.
      Таким образом, Китай получил от "народов степи" как дар тяжелую кавалерию. Монголо-тюрки заставили китайцев создать новый род войск, парфяне предоставили образец для подражания, "страны Запада" поставили соответствующую породу лошадей. Прошло несколько столетий, и снова Персия, где Аршакидов сменили Сасаниды, преподала урок Римской империи,- урок, который заставил римлян тоже взять на вооружение тяжелую кавалерию. Перед нами пример параллельного развития одной и той же военной доктрины: одновременно двумя оседлыми цивилизациями, китайской и римской, взят курс на оборону. Главное - защитить себя от набегов кочевников. Для этой доктрины характерны два важнейших момента: создание пограничных оборонительных сооружений и формирование отрядов тяжелой кавалерии.
      Тем не менее возникновением средневекового рыцарства Запад обязан не только парфянам, но прежде всего иранским народам, находившимся к северу от Кавказа - скифо-сарматам. Благодаря их всепроникающему влиянию, распространявшемуся по всем уровням, которое они оказали на восточных германцев, в особенности на готов, средневековая военная структура запечатлела в себе только им одним свойственный оригинальный облик. Нет сомнений, что это особенно проявилось на техническом уровне. Однако нам представляется, что это утверждение применимо и к сфере духовного влияния.
      С VIII-VII вв. до н. э. фракийские племена, обитавшие в районе Трансильвании, Восточных Карпат и Черноморского побережья, обретают организационную стабильность. В их культуре уже заметны следы первых нашествий воинственных кочевников - предшественников скифов, тех самых "доящих кобылиц", о которых упоминает Гомер. Их следы - орнамент на ювелирных изделиях, предметы шаманских культов. Высказывалось предположение, что это наследие киммерийцев. Однако, опираясь на Геродота, можно полагать, что в VI в. до н. э. это уже были агафирсы, скифское племя, которое основательно смешалось с фракийцами.
      В IV-III вв. до н. э. балкано-дунайский регион подвергся нашествию кельтов, применявших в сражениях конные колесницы. На это указывают главным образом находки в Галиции и Бессарабии. Греки, малосведущие во всех этих перемещениях и смешениях народов, полагали, что население Северной Фракии, откуда нередко к ним шел приток рабов, относится к двум родам - дакам и гетам.