NEXT-3: Венок для Лавра

— Что прикажете, Григорий Матвеевич?

— Оглох? Так я живо уши прочищу! Кому сказано, поднимай свою гвардию. Доставьте мне твоего дружка. Желательно, живым. Поцарапаете малость — Бог простит. Я — тоже.

Через десять минут лодка с пятью вооруженными боевиками отчалила от баржи и направилась к другой, такой же развалине, жилью Кирилла.

Успокоенный Мамыкин развалился в шезлонге. Зря он так волнуется, портит и без того пошатнувшееся здоровье. В успехе задуманной операции можно не сомневаться, нужно планировать следующую. Прижучить сеструху Кирилла, заставить ее позвать на помощь Лаврикова, когда тот примчится спасать свою девку, посадить в трюм, рядом с самопальным изобретателем. А потом — что Бог пошлет, Сатана потребует.

О женихе Лерки думал и Кирилл. Он сидел на корме баржи и удил. Поплавок подрагивал на зяби, но не тонул. Хитрая пошла рыбешка, обходит извивающегося червя, не соблазняется шариками каши, пропитанной подсолнечным маслом. Что ей бифштексы подавать? Оближется, тварь речная! На жареху и ушицу уже наловлено, плещутся в садке караси и окуньки.

Одному скучно, приехал бы Федька…

Неужели они с Леркой расплевались? Дерзкая выросла девчонка, своенравная! Мать не признает, на брата фыркает дикой кошкой. Парни барачного городка боятся ее, обходят стороной. Недавно, Костя пристал к ней с любовными признаниями — так обработала кулачками и ногтями, что с неделю ходил с царапинами, мать примочки прикладывала.

А Ваську, решившегося поздно вечером спеть красавице серенаду, окатила пойлом, приготовленным для свиньи. То-то смеху было!

Жалко, если рыжий москвич сбежал от сеструхи, подходят они друг к другу, оба азартные, задиристые. При таком характере вековать Лерке в девкам, ни один парень не позарится.

А вообще, телка, что надо! В ней удивительно сочетается дерзость с добротой, своенравие с покладистостью. Негодующе фыркнет и тут же пожалеет, поцарапает — погладит...

О, черт, клюет!

Кирилл схватил удочку, леска с пустым крючком взметнулась над водой. Выругался и…замер. Внизу в лодке стоял парень со стволом, нацеленным в живот рыболову. Путь в Оку закрыт, прыгнешь — глотнешь пулю. Тогда — по барже и — на берег. А там, на берегу, сто дорожек в разные стороны, черта лысого догонят!

— Ку-ку!

Кирилл обернулся. Позади — два мордоворота из мамыкинской банды, оба — с пистолетами. За ними — Черницын. Смотрит в другую сторону, наверно, стыдно ему за разыгрываемое шоу.

— Пашка, ты что, сдурел? Школьного дружка — под молотки? Да я…

Договорить, что он сделает с предателем, Кирилл не успел — сильный удар по голове бросил его в беспамятство. Он не чувствовал, как его проволокли по палубе, как бросили в лодку. Пришел в себя на полу, в луже вода, окрашенной кровью. Наверно, его окатили из ведра.

Над ним навис Мамыкин.

В душе хозяина Окимовска не было ни сострадания, ни жалости — эти чувства противопоказаны человеку, который занимается криминальным бизнесом, да и бизнесом — вообще. Просто ему показалось, что на палубе у его ног лежит не Кирилл, а погибший на Кавказе сын.

Валька, паразит, откуда взялся? А мы с матерью тебя уже отпели, похоронили. Живой, сукин сын? Вот мать-то возрадуется! Поднимайся, хватит придуряться! Пойдем отпразднуем твое возвращение.

Господи, бесово наваждение!

Григорий Матвеевич затряс головой, будто выбрасывая из нее мусор. Мысленно сотворил молитву. Перекрестился. Религиозным он никогда не был, но и ересью не баловался. Боялся. Вдруг Бог все-таки есть, как бы он не обиделся и не наслал на безбожника мороку, то есть — кару. А Божья кара пострашней прокурорской, от нее не отмазаться, не откупиться — мигом удавит.

Кирилл, будто копируя Маму, тоже потряс головой, поднялся на ватных ногах, прислонился к переборке.

— За что?

Стоящий в стороне Черницын заинтересовано следил за юрким катером, совершающим невероятные виражи. На самом деле, избегал укоризненного взгляда бывшего одноклассника. Раньше никогда, в самом дурном сне, он не мог представить себя предателем, Иудой. И вот докатился — подставил друга. И не только подставил — по его приказанию Кирюху обрабатывали кулаками, рукоятками стволов, кастетами.

Мама криво улыбнулся.

— А ты как думал? Мужская игра идет, слабакам места в ней нет. Ну, об «игре» речь впереди. Признавайся, дохляк, о чем шептался с рыжим москвичом, какие планы строил?

Слабость отступала. Ноги уже не были ватными — налились силой, голова заработала, лихорадочно подсказывала пути к спасению. До борта баржи всего несколько шагов. Разбежаться и нырнуть, превратившись в хитрую рыбу, которая только что сожрала червя, не заглотнув острый крючок. Не догонят! «Гвардейцы» Мамы умеют плавать только примитивными саженками, им далеко до умелого пловца.

Будто подслушав мысли пленника, боевики насторожились.

— Мало ли о чем шепчутся два мужика? — с показной залихвастостью отмахнулся Кирилл. — О водке, о бабах. Обычный треп.

Мамыкин и сам понимает, что союз московского предпринимателя и обычного парня, пусть даже изобретателя, ничем ему не угрожает. Подставят под ментов? Не страшно, все менты под его задницей, колыхнутся — раздавит. Брякнут в прокуратуру? Там тоже сидят живые люди, которым и вкусно поесть хочется и шмотки надеть не отечественного производства, и разъезжать не на вшивых москвичах-жигулях — на навороченным забугорных тачках.

Он надеялся на вдохновение, на случайность, на мизерную частицу информации, которая позволит ему разведать намерения Лавриковых. Вдруг рыжий хитрец посвятил своего друга и будущего родственника в намерения Лавра.

— Ты мне не вешай лапшу на уши, — беззлобно предупредил Мама. — Они у меня закаленные, вертятся-крутятся не хуже радаров… Когда заявится женишок твоей сеструхи?

Григорий Матвеевич считал себя талантливым психологом. По его убеждению, резкий поворот при собеседовании (или — допросе?) как бы обезоруживают оппонента. Тем более, простого речного парня, с двумя извилинами в башке.

— Кто его знает? — Кирилл пожал плечами, пристроил на окровавленном лице недоуменную улыбочку. — Не сговаривались. Он — богатей, а я кто? Люмпен-пролетариат.

— С тобой не сговаривались — верю. А с сеструхой?

Избитый парень потрогал ссадину на лбу, звучно освободил нос от сгустков крови.

— Вот, что, Мама, ты лучше не тронь Лерку…

— А что будет?

На всякий случай, Григорий Матвеевич сделал шаг назад. Знал он бешеный характер Кирилла: озвереет — пятерым боевикам не справиться, расшвыряет, как котят. Не посмотрит ни на стволы, нацеленные на него, ни на ножи и автоматы. Бережённого и Бог бережет — принцип, выручающий Маму из самых критических ситуаций.

— Плохо будет.

Похоже, выудить ничего не удалось, с некоторым раздражением подумал Мамыкин. Пора возвращаться к прежней теме «переговоров».

— Ладно, проморгаем, — смирился он с поражением. — Возвратимся к нашим баранам… Спрашиваешь, за что тебя малость поучили? Вруби свои мозги, паря. Ежели после поучения они у тебя еще остались, — прозрачный намек на повторное избиение не подействовал — Кирилл ответил на него безмятежной улыбкой. — Нагрешить, солидно заработать на грехе, а потом юркнуть зайчиком в кусты благонравия? Не бывает так, Кирюшенька, не надейся, милый автор самопала! На цепи будешь сидеть, как пес, вышедший из доверия, тюремную баланду станешь хлебать, но дело, покинутое Аптекарем, мир его праху, продолжишь! И в таком укромном месте, что я сам каждый раз тебя искать буду. Где это любимый соратник зелье гонит, анашу с героином смешивает?

Григорий Матвеевич, как всегда, вслух и про себя, говорил полу правду. Вернее сказать, перемешивал правду с ложь. В разных пропорциях, зависящих от уровня «объекта».

На самом деле, сейчас осваивается крохотный речной островок. Спившиеся бомжи за смешную плату, исчисляемую бутылками самопала, строят там приземистое здание новой лаборатории и жилой дом-дворец, копия уже существующего на дебаркадере. Через месяц, максимум полтора, преемника почившего Аптекаря доставят туда на «вертушке». До этого переселения Кирилл поработает на старом месте.

Но знать об этом ему совсем необязательно, даже вредно для здоровья и душевного равновесия. Мало ли что — умудрится «кандальник», незаметно от бдительной охраны, добраться до иллюминатора и выбросить из него запечатанную бутылку с запиской. Или уговорит бывшего своего одноклассника.

— Сволочь!

Умелый удар под вздох, потом — кастетом по затылку снова вырубили Кирилла. Повинуясь жесту босса, «гвардейцы» проволокли тело по палубе, столкнули в трюм. Проследив за действиями «костоломов», Мама с удовлетворением ощупал амбарный замок.

— Скучно ему там будет, Пашенька, тоскливо. А какая работа, когда тоска душу грызет? Пожалеть надо парня, помочь бедняге…

Мог бы и не продолжать, скривился Черницын, будто приключилась неожиданная зубная боль. За долгие годы общения, вернее сказать, служения, он научился понимать босса с полуслова, с жеста, с движения бровей. Вот и сейчас все ясно: змей нацелил ядовитое жало на семью узника.

— Что прикажете сделать, Григорий Матвеевич?

— Неужели не догадываешься? Привези мать и сестру Осипова, доставь радость дружку…

Весь этот день Лерка провела у подруги. Состоялось подробное увлекательное обсуждение кавалеров. Получив от ворот поворот у Осиповой, Костя мгновенно переключился на Настюху. Как принято, признавался в пламенной любви, говорил о твердом желании создать семью, пытался обнять, забраться под подол.

Настя держала стойкую круговую оборону. Не отталкивала Костю, но и не сдавалась, приманивала Ваську, намекала на возможную уступчивость, вместе с Валькой посещала дискотеки.

На ком остановиться?

Единственный человек, который может дать правильный ответ — Лерка.

Во первых, она уже признанная невеста, без пяти минут супруга московского предпринимателя. Во вторых, начиная с шестого класса, Осипова безошибочно оценивала пацанов. Одних уважала, других презирала и била.

Кандидатуру Кости Лерка сразу отвергла. Слаб в коленках, муж из него, как из ржавой баржи прогулочный теплоход. Васька требует более глубокого изучения. Интеллигентный Валька, страдающий множеством недостатков, применим только при условии перевоспитания.

В пять вечера Лерка примчалась домой. Матери не было — все еще на работе, брата — тоже… Странно, он обычно появляется в бараке к обеду и не покидает его до позднего вечера.

Что-то произошло?

Задыхаясь, девчонка побежала к барже — любимому месту отдыха Кирилла. Если там его нет — труби общий сбор, поднимай на ноги многочисленных друзей и приятелей. Других мест, где можно найти исчезнувшего брата, нет.

На барже — пусто и неуютно. Никаких признаков недавнего пребывания Кирилла.

Возле борта Лерка наткнулась на лужу крови. Рядом с лужей к переборке проткнута ножом короткая, в несколько слов, записка.

«Передай рыжему: следующая — ты…».

Обезумев от страха, Лерка помчалась на переговорный пункт. Бежала и твердила номер домашнего телефона жениха. Она не думала ни о себе, ни о брате — только о Федечке. Его явно заманивают в Окимовск. Для чего? Конечно, для расправы…

Вспомнились откровения женаха, его намерения прибрать к рукам «консерву». Вот она, причина злодейских намерений Мамы и его банды!…

Глава 7

Клавдия считала прожитую жизнь не легкой, но и не особенно тяжелой. Все познается в сравнении. Мать, действительно, мучилась, достаточно вспомнить ее рассказы о трагедии Ленинградской блокады. Или — вечно пьяный муженек, Клавин отец. Она говорила: поначалу был работящим мужиком, в меру ласковым, в меру суровым, а потом превратился в запойного. Вечерами напивался до того, что валился под стол, по утрам похмелялся и эта опохмелка переходила в очередную оргию, с битьем посуды, избиением жены и дочери.

Вот это — настоящая трагедия! Как только мать выдержала, не рехнулась?

А у Клавдии что? Обычная жизнь, без комедийных или трагических отклонений. Работа и редкие развлечения. Были, конечно, парни, как без них, но замуж так и не вышла, как-то не сложилось. А уж после смерти сестры, Катеньки, и появления младенца — племянника, одна только мысль о возможном замужестве казалась чудовищной. Чем-то вроде предательства.

Мало ли в России матерей-одиночек? Вот и она стала для Федечки тёткой-одиночкой с правами и обязанностями «приемной матери».

Так бы и коротала бабий век, не появись забавного толстячка, внимательного и ласкового, вечно голодного и одинокого. Он ворвался в ее жизнь, как торпеда в корабль, разметал мысли о служении одному только племяннику, заставил глупое женское сердце забиться в ускоренном ритме. И ей неожиданно захотелось семейного уюта, тепла, всего, что связано с любимым мужчиной.

Казалось бы, живи и радуйся!

Не получилось! Семейное тепло оказалось обманчивым, желанное спокойствие не пришло. События, происходящие вокруг Лавра, не позволяли насладиться им.

Господи, ну когда же кончится эта мафиозная жизнь с какими-то страшными разборками? Когда в России изведут весь криминал, позволят людям жить спокойно? Спать, есть, любить, без страха и боязни грабежа или расправы?

Горькие размышления нарушил телефонный звонок. Обычно Санчо и Федечка пользуются мобильниками, считают их более удобным средством связи. Вот и сейчас замурлыкал, забытый племянником сотовик. Кто звонит? Неужели, ее ожидают очередные неприятности — слежки, покушения, автоаварии? Не дай Бог, сыта по горло!

Клавдия отложила утюг, которым разглаживала мужское нижнее белье, взяла трубку. Осторожно включила, будто в аппарате притаился рогатый черт, готовый ударить очередным страшным известием.

— Вас слушают.

По рассказам жениха Лерка отлично знала и Федора Павловича, по кличке Лавр, и его будущую супругу Ольгу Сергеевну, и близкого, ближе не бывает, друга Санчо, и его, не венчанную жену Клавдию.

— Тетя Клава, беда! Где Федечка?

Осипову Клавдия никогда не видела и не слышала, но, судя по восторженным отзывам племянника, хорошая девушка, скромная и красивая. Она зря звонить не станет — постесняется.

— Погоди, детка, не волнуйся. Сейчас разберемся без участия твоего друга. Его сейчас нет — уехал по делам… Можешь не представляться, знаю тебя по рассказам племяша. Окимовская принцесса -раскрасавица, да?

— Как мне его найти?

Проще пареной репы, подумала Клавдия, пощелкать кнопочками мобильника или заказать по межгороду — все дела. Советовать не стоит, как-нибудь они сами, по женски, разберутся без участия рыжего бизнесмена.

— Связаться не получится. Далеко он, там нет телефонов, еще не установили. А свою трубку племаш забыл дома.

Врать Клавдия не умеет и не любит. Если бы Лерка была в нормальном состоянии, мигом вычислила бы явное вранье.

— Как же быть?

В голосе такая тоска и безысходность, что сердце толстухи почти остановилось. Всех она жалеет, всем доверяет. Будто примеривает на себя чужую боль. Возраст сказывается, что ли? Или работают материнские гены? Мать тоже была сострадательной. Однажды Клавдия пожалела бомжа, обмыла, переодела, накормила. А тот украл кошелек с деньгами и был таков. Ей бы пожаловаться мужу, попросить найти вора и как следует его отлупить. Не пожаловалась — вдруг несчастный был голоден, стоит ли жалеть каких-то грошей?

— Погоди плакаться, деточка, лучше расскажи, что стряслось? И не торопись, пожалуйста, не хватит денег — пусть оператор продлит время за мои. Не бойся, милая, говори все, как на духу. Я с полу слова все схватываю, как зкстрасенс. Пойму и помогу. Не сомневайся!

И Лерка рассказала. Всхлипывая, вытирая слезы и нос. И об исчезновении брата, и о луже крови на палубе, и о страшной записке, приколотой ножом к перегородке баржи, и о ничего не подозревающей матери.

— Все поняла. Запритесь с мамой в доме, забаррикадируйтесь, на улицу — ни шагу. Сидите и ожидайте. Скоро приеду.

Положение, прямо сказать, незавидное, размышляла Клавдия, поспешно одеваясь. Расправившись с братом, нелюди не постесняются захватить его семью. Необходимо принимать срочные меры… Какие? Неужели, слабосильная женщина может противостоять накачанным мужикам, А почему бы и нет? У безмозглых похитителей и убийц одна только сила, а у женщин — хитрость и ум. Значит, она сильней.

И все же, лучший выход из положения — найти Санчо. У него — и сила, и разум…

Нельзя! Муж сейчас занят, он охраняет Ольгу Сергеевну, ожидает освобожденния Лавра, ни за что не бросит их.

Ехать в Окимовск одной не хочется. Не потому, что она боится, нет — просто вдвоем или втроем надежней. Мало ли что может случиться…

Почему одной? А Русик разве откажется прогуляться, подышать свежим воздухом, полюбоваться заречными далями?

Бывший владелец рыночного ларька, после открытия престижного бутика превратившийся в полноправного партнера по бизнесу, не отказался от «прогулки». Даже не спросил о причинах неожиданного приглашения. Только подышал в трубку.

— Снимай такси или частника и подруливай… Впрочем, не надо — сама сниму. Через час выходи из дома. По дороге все объясню.

Партнер отлично понимает: спрашивать, успокаивать или, наоборот, возбуждать — бесполезное занятие, все равно Клавдия поступит по своему. Поэтому он быстро собрался и, ничего не объясняя встревоженной жене, ровно через час выбежал на улицу. Женщине, по кавказским законам, не положено лезть в мужские дела. Что до Клавдии, то она не женщина — мужик в юбке.

Когда подкатила легковушка с шашечками, он забрался на заднее сидение.

— Быстренько, водитель, не задерживай, жми на все педали! В четыре двадцать пойдет первый поезд. Экспрессом. Время не терпит… Как жена, — повернулась Клавдия к партнеру, — не возражала, не обвиняла меня во всех грехах?

— Нет. Она — кавказская женщина. Панымает.

Русик с беспокойством посмотрел на объемистую хозяйственную сумку, которую Клавдия держала на коленях. Похоже, предстоит пикник, его станут угощать. А он не захватил ни вина, ни чебуреков, вообще ничего. Унизительно для настоящего мужчины пировать на чужой счет.

Но спрашивать о предназначении сумки тоже немалое унижение. Лучше поинтересоваться местонахождением предстоящего «отдыха».

— Куда мы едэм?

Так, опаздывающий пассажир, в последнюю минуту перед закрытием дверей влетев в салон автобуса, спрашивает: куда едет? Вдруг — не тот маршрут, или — в обратную сторону? Смеяться, шутить Клавдии не хотелось — не то настроение, издеваться над наивным и добрым грузином — тем более. Как любит выражаться Санчо, «западло».

Что заставило обычно смешливую женщину превратиться в серьезную, озабоченную? Разговор с подружкой племяша (или невестой? Кто их, молодых, разберет) давил на сознание, мешал быть веселой.

— Успокойся, куда надо, туда и едем. В Окимовск.

Другой замахал бы возмущенно руками. В такую даль? Что я там потерял? Разве мало у меня срочных и сверхсрочных дел в Москве? Торговля, жена, дети, то да се. Останови машину — вылезу!

Русик воспринял известие с олимпийским спокойствием. Потер небритый подбородок и сообщил:

— Нэ знаю такой мэстности. Кавказ знаю, разные Америка, Африка слышал. Окимовск? Откуда взялся такой?

— А он — посередке, — хохотнул таксист. — На скрещении дорог вырос малый городок, — ехидно пропел он.

— Не волнуйся, Русик, это — действительно, рядом. Какие-то два часа езды электричкой. Даже поспать не успеешь.

Грузин покорно кивнул. Клавдии он безропотно доверял. И в большом и в малом, Если она сказала рядом, значит — рядом, не успеешь поспать, значит — спать он не будет. Совладелица бутика — нечто вроде оракула, изрекающего только одни истины.

— Зачем едэм? — максимально равнодушно осведомился он. — Договор с поставщиками заключать, да?

Какой там договор, подумала Клавдия, встретят их в Окимовске тамошние качки с пистолетами-автоматами — мало не покажется. Похоже, она втравила доверчивого, наивного мужика в опасную передрягу. Поэтому, лучше не крутить хвостом, не изобретать несуществующих причин вояжа на Оку, признаться — честно и открыто. Сбежит — ради Бога, останавливать не станет. Сама справится.

— Понимаешь, Русик, одну семью похитим и перевезем в Москву. Очень нужно!

На этот раз кавказский мужчина не удержался от удивления. Его можно понять — слабосильная женщина в роли похитителя? Или «оракул» набивает себе цену, или шутит? Умной и находчивой Клавдии нет нужды красоваться, она и без того котируется достаточно высоко. Тогда шутит? Не похоже. А если — правда? Он опасливо поглядел на распухшую хозяйственную сумку, Вдруг в ней — оружие?

— Ты, что, савсэм уже решила встать на преступный путь, да? Баба-абрек? На Кавказе таких разбойников еще не было. Нэ вэрю!

До того разволновался «олимпиец», что принялся щипать себя за мочки ушей, терзать чисто кавказский нос. Добрая и приветливая женщина в роли разбойника с большой дороги, похитителя невинных людей? Нет, абсурд, нелепица. Над ним просто подсмеиваются, издеваются. Над кем издеваются, над гордым горским мужчиной? Узнают на Кавказе — позор упадет на его голову! Ишаки и те отвернутся.

— Успокойся, бедный мой грузинчик. Никакого зверского похищения не будет мы, наоборот, спасем хорошую семью от плохих людей. Нет, не людей — бандитов! Увезем из Окимовска, пока не поздно.

— Зачэм ты, почему нэ Санчо?

Вопрос — резонный и деловой. Ссылаться на болезнь мужа, которая не позволяет ему самому провести опасную операцию, как-то неудобно. Врать Клавдия не приучена, за вранье в детстве ее частенько наказывали — ремнем по заднице.

— Видишь ли, все мои мужики заняты другими разборками и стрелками. Поэтому я не проинформировала их, не отвлекла от мужских дел. Вот только оставила записку… Ты, что, боишься?

В ответ — гордо вскинутая голова и выпяченная грудь.

— Горский мужчина нычэго нэ боится! Ради кунака на смерть пойдет! Почему нэ сказала ранше, я бы ружжо спрятал под курткой. Висит оно в спальне на ковре. А в тумбочке — разрешение и патроны…

Таксист перестал паясничать. Если уж речь пошла о стволах, дело не шуточное, пахнет порохом и кровью. Кавказцу, судя по его высказываниям, не привыкать к кровавым разборкам, а баба — подстать ему, видишь ли, спасать кого-то надумала. Скорей всего, не спасать — пограбить. Довезти их поскорей к вокзалу, высадить и — дай Бог ноги!

— Обойдемся без оружия, ты своим грозным видом всех положишь на асфальт.

Или закатает в асфальт, кавказский моджахед. Испуганный водитель пощупал единственное свое оружие — монтировку, утопил до пола педаль газа. Минут через десять машина остановилась возле вокзала. Клавдия выволокла из салона сумку, рассчиталась с водителем. Тот так рванул свою многострадальную «Волгу», что на повороте завизжали шины.

— Клавка, ты мэня удывляешь. Какой там грозный вид — просто спать хочется… А сумка зачем? Похищенную семью возить, да?

Вопрос — с подтекстом. По законам гор настоящий джигит не имеет права носить разные сумки, узлы, чемоданы, это — удел вьючных лошадей и ишаков. Нередко — женщин. Но в России — совсем другие правила, здесь джигитует слабый пол, а мужики — обычные носильщики. Отобрать у Клавдии тяжелую сумку, или сделать вид — не замечает? Нельзя делать неприступный вид — обидится.

— Прихватила кой-какие продукты. Вдруг Лерка и ее матушка голодные.

— Знова удывляешь! Какой голод? На рынке все есть: и бастурма, и мясо для шашлыков, и разные сыры.

Не объяснять же наивному мужику, почему голодают в России? Все равно, не поймет. Лучше ограничиться пожатием плечами. Дескать, вруби извилины, подумай — сам поймешь. И ведь поймет! Он только с виду кажется этакой недоразвитой деревенщиной, свалившейся с кавказских вершин, на самом деле, под простоватой внешностью прячется природный ум настоящего дельца.

Русик посчитал пожатие плечами совсем другим — презрением по отношению к мужчина, который позволяет женщине таскать тяжести. Решительно отобрал сумку.

— Я могу и сама понести, своя ноша не тянет, — попыталась воспротивиться Клавдия. — Мужик с женской сумкой как-то не смотрится. Тем более, кавказец.

«Джигит» обиженно сморщился, но сумки не отдал. Москва — не Ереван или Тбилиси, здесь его никто не осудит, наоборот, похвалят — забота о слабой женщине.

— Нэ дам! Она тяжелая! Ходи спокойно. Я — кавалер, ты — дама.

Какая там тяжесть? Несколько банок домашних консервов, которые так любит Санчо, поэтому обязаны любить все остальные мужчины и женщины. Два круга деревенской колбасы. Вкуснейшая запеканка. Полкило сметаны. Литровая бутылка ягодного морса. Батон ветчины. Холодец. Поросенок. Остальное — аксессуары: салфетки, полотенца, вилки, ложки, ножи. Выполняя женскую работу, ей приходится носить и большие тяжести.

Конечно, полного перечня содержимого объемистой сумки Русику знать совсем не обязательно. Узнает, когда увидит на столе.

— Какая там тяжелая? — презрительно отмахнулась «дама». — Несколько банок консервов, мясо в вакуумной упаковке и какие-то мелочи. Отдай!

— Консервы — тоже тяжесть, да? Отцепись, пожалста! А то целая русская репка получается…

— Какая еще репка? — не поняла Клавдия. — Русик, не говори загадками, при твоем понимании русского языка, это выглядит смешно.

— Зачем смешно? Почему — загадки? Все понятно: дедка за бабку, бабка за репку. Вот и сейчас, я и сумку тащу и тебя тащу. Такой вес даже для джигита не под силу. Сломаюсь, как станешь спасать семью, а?

Электричка будто ожидала их — не успели разместиться на жесткой лавке, как двери со стуком закрылись.

Русик поскреб щетину на щеке, вздохнул. Вместо того, чтобы спать, потом трудиться в бутике, его тащат невесть куда, в какой-то неизвестный городишко на Оке. Спасать семью, которую по неизвестным причинам собираются похитить.

Клавдия расценила этот вздох по своему. Утомился, мужичок, обессилил, бедный. Это бабы — двужильные: убираются, стирают, гладят, готовят, ублажают мужа, после — рожают. Все на их плечах. А мужики — слабые существа, названные по недоразумению сильным полом. Не покормить их во время — заболеют.

Она распаковала сумку, постелила на скамью наглаженное полотенце, выложила на него десяток крутых яиц, нарезала колбасу, вскрыла банку консервов. Для Санчо — легкая закуска перед сытным обедом.

Русик округлил и без того выпуклые глазища.

— Куда столько? Съем — толстым стану. Толстый джигит — смешно, да? Тебе придется тащить, как «репку»!

Все же поел. Конечно, не все, но добрую половину осилил. Удовлетворенно потер впалый живот, вежливо поблагодарил и — задремал.

Клавдия убрала со «стола» остатки пиршества, сама есть не стала — ограничилась маленьким куском медовой коврижки, запила морсом. Затолкала сумку под скамью и тоже задремала.

Вагон полупустой, только возле двери покуривает «в кулак» дедок с окладистой седой бородой, да в центре спят, привалившись друг к другу, две девчонки. Остальных немногочисленных пассажиров Клавдия не стала разглядывать — под веки хоть подпорки ставь!

Она так и не знала: спала или бодрствовала. В голове — мешанина из хвостатых чертей, корчивших рожи, продуктов, которые за обе щеки уписывает Русик, плачущей девушки, мордатых парней с дубинками и стволами. Санчо, укоризненно глядит на жену, Лавр недовольно морщится. Куда полезла, дуреха, в какое пекло сунула глупую башку?

Дьявольская чертовщина!

Проснулись они одновременно, как и заснули. В вагоне — никого, и старик, и девчонки, и остальные пассажиры сошли на промежуточных станциях. Электричка стояла на конечной станции.

Русик традиционно почесал щеку. Этот жест применяется и при продаже элитных вещей, и при встречах с поставщиками, и при беседах с продавщицами и помощниками. В зависимости от этого, он означает либо досаду — продешевил, либо негодование, либо ласковый упрек.

Ничего не попишешь — действует южный темперамент!

Однажды, во время нелегких переговоров с итальянской фирмой, поставляющей модную обувь, Русик до того разошелся — размахивал руками, плевался, смешивал русские и грузинские слова, сверкал черными глазищами. Перепуганная молоденькая переводчица заплакала и наотрез отказалась работать с ненормальным мужиком. Тогда этот «ненормальный зверюга» убрал выпущенные когти и превратился в ласковую, заботливую кошечку.

Сейчас его охватило недоумение. Куда занесло «джигита», почему рядом нет жены, не стоят удобные теплые тапочки, из кухни не доносятся приятные ароматы? Вместо всего этого — вагон электрички и отчаянно зевающая попутчица.

— Выспался? — с доброй насмешкой осведомилась Клавдия. — Ничего не скажешь — здоров спать! Так храпел — вагон вздрагивал, пассажиры разбежались.

Кавказец понимает — обычная, необидная шутка. Отвечает тем же: дескать, ты храпела тоже громко, даже меня перекрикивала. Пассажиры, если не разбежались, то переселились в другие вагоны.

Они выбрались на перрон. «Джигит» попрежнему тащил сумку, Клавдия шла рядом. Ей было стыдно — идет налегке, а человек, которого, можно сказать, она вырвала из домашней обстановки, не дала толком поспать, «работает» бесплатным носильщиком.

Рассветало медленно и как-то торжественно. Дождь перестал, но тучи все еще висели над землей, угрожая новым нашествием. Вокзал — как вокзал, ничего особенного, разве первая буква «О» слегка покачивалась — вот-вот сорвется с места и упадет на цыганку, окруженную пятью черномазыми сорванцами. Тогда над вокзалом окажется новое имя городка — Кимовск. Знакомое по пионерским временам, когда — «Будь готов!», «Всегда готов!» казалось клятвой на верность.

Они не прошли через здание — спустились по лесенке на привокзальную площадь. Клавдия постепенно привыкла к необычному своему состоянию — руки свободны, их не оттягивает тяжеленная сумка — остается мыслить и прикидывать.

Ну, ладно, первый этап задуманного благополучно завершен, их с Русиком не пристрелили и не избили — по выражению Санчо, «не пустили под молотки». Но это не означает, что они находятся в полной безопасности. Если местным бандитам станет известна цель приезда «спасителей» семьи Осиповых, они встретят их не на вокзале и не на улице — поблизости к желанному бараку.

Неизбежна разборка…

С кем, со слабой женщиной и немолодым кавказцем? Глупо даже представить себе такое развитие событий. Чем отбиваться: немощными кулачками или бросать в нападающих консервы и бутылки?