NEXT-3: Венок для Лавра

— Ничего, привык… Забыл спросить…

— С ходу колюсь! — перебил Санчо. Он был готов не только колоться — облизывать спасителя Лавра, сдувать пылинки с его модного пиджака, целовать в задницу. — Всегда готов! — воскликнул он, с трудом удержавшись от пионерского салюта.

Ибо Мошкин в далеком детстве был пионером, активным и верующим в коммунистические идеалы. Будущее представлялось ему чем-то розовым и нарядным: комсомолец, член партии, борец за светлое завтра. Жизнь изрядно поработала над ним — убрала веру, вместо нее внедрила совсем другое: желание жить по человечески, не считая в кармане рубли и копейки.

Вот и остались от детских лет некоторые выражения, типа «будь готов — всегда готов!». Правда, в ином смысле, противоположном пионерским.

— Надеюсь, деньги легальные? Там ведь проводку копать станут, изучать под микроскопом. Найдут шершавинку — все, амба, вместо освобождения накинут дополнительный срок… Надеюсь, понимаешь?

Правая рука бывшего пионера снова вздрогнула и взметнулась к глупой башке. Санчо успел перехватить ее левой лапищей и возвратить в исходное положение.

— Обижаете, сударь! Что б у нас грязные деньги? Откуда? Западло! Тем более, залог предоставил Лавриков-младший. Честнейший юноша из послезавтрашнего поколения, он никакой грязи — ни на дух. Каждый цент просто сияет чистотой — ослепнуть можно!

Панегирик возвышенной честности плательщика адвокат встретил невеселой гримасой. Будто ему подсунули прокисшее молоко с давно истекшим сроком хранения.

— Дожить бы до послезавтра…

Санчо усмехнулся. Хотел было заверить адвоката, что тот обязательно доживет. Ибо работа у него не пыльная и денежная, его не подстерегают вонючие пастухи, не висят дамокловым мечом ожившие мертвецы и прочая нечисть. Ему нет нужды носить стволы, проверять в стенах собственного жилья наличие настороженных «жучков». Сто лет проживет, не меньше.

Но ответил другое, расплывчатое.

— Может, и дотянем.

— А вы еще и оптимист!

Почему «еще» Санчо не стал анализировать — подпирает время.

— А что делать-то? В гроб ложиться рановато, да и неудобно там — никакого тебе…это самое… комфорта. Уныние — великий грех, его не замолить… Извините, господин-товарищ, я тороплюсь…

Резников задумчиво следил за оруженосцем Лавра. В «чистые» деньги залога он не особенно верил. Сейчас в экономике страны крутятся и грязные, и отмытые миллиарды, уплывают за рубеж и возвращаются оттуда отмытыми. Конечно, далеко не все. Но это не его дело, не его обязанность — свою задачу он уже выполнил, что касается остального — пусть болит голова у Лавриковых. И старшего, и младшего.

А если брат выдаст кредит, вообще, не будет никаких проблем…

Санчо, забравшись в салон «жигуленка», включил запищавший мобильник. Не глядя на дисплей, он знал, кто звонит. Конечно, Федечка! Беспокоится рыжий пацан. Это хорошо, что беспокоится. Значит, наметившийся разлад с отцом дал первую трещину. Еще парочка таких «трещин» и восстановится мир между Лавриковыми, мир, о котором мечтает верный оруженосец рыцаря печального облика. То бишь, Лавра.

— Слушаю, говорите!… Ах, это ты, рыжий бесенок…

— В собственном соку, без маринада и специй, — немедленно отреагировал Федечка. Без смеха — серьёзно. Только одно это говорило о беспокойстве. — Как дела, Санчо?

— Федь, я до тебя — ну, никак, Аж матюгальник перегрелся, руку жгёт. Молоток, рыжий, сам нарисовался… Дела, спрашиваешь? Колюсь! Дела, как говорят нынешние наши дружаны — янки, о,кей, лучше бывает только в их сраных боевиках. Записывай реквизиты и посылай башли голубиной почтой… Только погоди, дай самому разобраться… Здесь цифирей, разных иннэнэнов и БИКов, как курей на птицефабрике… Не дай Бог, ошибемся на один нуль — не того выпустят… Готов писать? Тогда диктую…

Посмеиваясь над чудачествами отцова приятеля, Федечка старательно записал и нолики, и единички с инэнами и биками…

— Все?

— Не штормуй, торопыга, споткнешься — башку расшибешь! — Санчо беззлобно осадил говоруна. — Ежели мы с тобой в два часа не представим квитанцию, куковать твоему папаше до завтра. А я понимаю, каково… это самое… отсиживать за решеткой лишние задочасы…

— Сделаю раньше двух…

Мобильник прощально пискнул и умолк. Санчо удовлетворенно представил себе, как Рыжик вдавил до пола педаль газа и помчался переводить деньги. Ему тоже не терпится увидеть Лавра не за решеткой…

Глава 4

Встретились они, освобожденный узник и встречающий его старый друг, без умилительных объятий и благодарных поцелуев. Столкнулись лбами, как выражается Клавдия, «пободались». Лавр поощрительно похлопал друга по плечу, тот ткнул кулаком в грудь.

Вот и вся церемония встречи!

В машине Санчо подробно поведал о событиях последних дней. Естественно, пропустил свои постельные забавы и достижения. Как всегда, рассказ оснащен множеством красочных вкраплений жаргонного толка. «Век свободы не видать», «западло», «суки премерзкие», «пущу под молотки» — самые простые и доступные для прессы и телевидения. Остальные завернуты в такие обертки — не сразу разберешься.

Лавр не перебивал, не комментировал — слушал невнимательно, изредка поглядывая на окна изолятора, откуда доносилась все та же песня о «печальной любимой», ставшая своеобразным гимном СИЗО. Ему почему-то было грустно.

Ностальгия по тюрьме? Смахивает на совсем не смешной анекдот. Человек вырвался на волю, обрел желанную свободу, имеет право гулять без конвоиров, может поехать на дачу, посидеть в театре или в ресторане, и — на тебе! — тоскует по неволе! Парадокс!

Нет, причина грусти — не дурацкая ностальгия! Что-то другое.

В заключении было одновременно и тяжко, и легко.

Длительные беседы со следователем, именно беседы, а не допросы с росписями на каждой странице протокола. Иногда — доверительные, чаще — переходящие в споры. Хоровое пение, которое, казалось, очищает душу, сближает хористов в единое целое. Радость при получении передач. Свидания с Федечкой и с Оленькой. Прогулки по зарешеченному дворику. Все это до отказа заполнило жизнь узника. Страх за судьбу сына как бы отступил на второй план.

И вот этот страх снова возвратился, навалился на него, туманя сознание.

— Почему ты не отдаешь свою любимую команду «Поехали, поехали»? Или…это самое… решил ночевать под стенами любимой тюряги? — недовольно пробурчал Санчо. — Лично мне западло смотреть на окна, закрытые, блин, «намордниками». С души воротит, блевать хочется.

— Погоди немного... Пока не решил — куда ехать? Голова плохо варит. Будто отравился свежим воздухом…

— Сейчас нанюхаешься, — Санчо запустил двигатель, несколько раз нажал на газ. — Ну, что, полегчало?

— Есть немного… Говоришь, пасут? Кто, за чем? Может — показалось?

Оруженосец возмутился. Это кому показалось? Человеку, который когда-то после удачной обработки автобусного лоха обвел вокруг пальца преследующих их ментов? Который мигом вычислил Дюбеля, выстрелившего Лавру в спину и замочил его? Который расколол вонючего Хорька? А кто вывел на чистую воду тифозную вошь — Гамлета?

Распаленный оруженосец перебирал свои подвиги, как верующий католик — четки.

Как там не говори, тюремная решка подействовала на завязавшего узелок авторитета — определенно у него поехала крыша!

— Не штормуй, паря, успокойся… Ладно, проехали, — Лавр положил ладонь на сжавшуюся в кулак руку друга. — Пасут, вот и пусть пасут, надоест — отстанут. Лучше скажи, сколько башлей запросили за мою голову?

Опасный вопрос! Посчитает — мало, возмутится: как же низко меня ценят! Назовешь слишком большую сумму — откуда взяли? Банк ограбили или миллиардера прищучили? Санчо растерянно пожевал толстыми губами. Лавра не обмануть, вон как глядит в лицо, будто ощупывает спрятанные мысли.

— Круто запросили, суки премерзкие — нехотя признался он. — Имеешь полное право гордиться. Гляди, — показал он бумажку с записанной суммой и банковскими реквизитами, — Только не ошибись в нолях. Их там… это самое… как звезд на небе — не сосчитать.

Лавр сосчитал. Не поверил своим глазам. Снял очки, и снова прошелся взглядом по цифрам. Действительно, есть чем гордиться — слишком высоко его ценят.

— Чего?

— Того самого. Который, блин, кусается. Вот и укусили, паскуды! Грабиловка!

Санчо умело подыграл возмущенному другу. Рассчитывал на то, что Лавр успокоится, войдет в норму. Он по натуре человек рассудительный: быстро возникает и так же быстро приходит в себя.

— Действительно, грабиловка! Откуда наскребли такие деньжища?

Успокоился. Вопрос прозвучал обычной заинтересованностью делового человека, уверенного в своем высоком рейтинге.

— Федечка отстегнул. Кажется, все карманы вывернул, все заначки достал, рыжий хитрец. Теперь — пустой. Полный финансовый вакуум. Хороший у тебя сын, Лавруша…

Федор Павлович и сам, без подсказки знает — хороший вырос парень. Его мать, подруга молодого вора в законе, тоже была хорошей женщиной, доброй и доверчивой, преданной и самозабвенно любящей.

Не ее ли гены работают в сыне?

— Бедный мальчик.

— Еще какой бедный! — подхватил оруженосец. — Нищий. Церковная мышь. Придется тебе продать квартиру. Иначе… это самое… не выкрутишься.

Лавр посмотрел на непрошеного советчика. Так смотрят на пациента психушки, не способного понять примитивной истины. Ведь городская квартира — не просто обычное жилье, она — взлелеянное в мечтах любовное гнездышко, в котором поселится любимая женщина. Но не говорить же это, не признаваться в любви к Оленьке? Его чувство к Кирсановой — глубоко личное, интимное, вход в которое даже для лучшего друга категорически запрещен.

— Как можно продать квартиру, если она еще не доделана?

Наспех придуманная причина — смехотворно глупа. Не зря Санчо понимающе ухмыльнулся.

— Квартира никогда не бывает доделанной. Это самое… всегда приходится подкрашивать, исправлять… Тогда выдаю запасной вариант. Берешь в руки картонку с надписью на русском и французском: «подайте вору в законе». И — по вагонам метро.

Лавр представил себя в роли нищего попрошайки. Идет по вагону, ковыляя на, якобы, больных ногах, подрагивающей рукой держит картонку, во второй — палка с набалдашником, на голове помятая грязная шляпа. Сострадательные дамочки бросают в картонку червонцы, потрепанные жизнью мужики отворачиваются, сопливые девчонки морщат накрашенные личики.

Умилительная картинка!

— «Бывшему депутату» — более трогательно. Воры, и в законе, и вне его, просить не станут, они берут… Хватит гнать фуфло! Поехали, поехали! Чего стоишь, как во поле березка?

Ничего себе «березка» — заматеревший дуб, сам о себе подумал Санчо. Сравнения у Лавра отдают плесенью, трачены молью. Поглупел в застенке, что ли?

— Куда изволите, вашество? — залихватски, по кучерски спросил водитель. — В ресторацию прикажете или — к дамам? Завсегда готов!

Можно было и не спрашивать. Адрес давно известен — к Ольге Сергеевне. Просто Санчо решил еще малость расшевелить приунывшего Лавра. Похоже, известие о фактическом банкротстве сына добило его.

— Сначала — домой… С заездом на станцию этого… Обуховского центра. Я прямо как чувствовал: перед арестом отогнал машину в надежное место… Поехали, поехали! И — рассказывай, что и как. Надо понять на каком мы обитаем свете.

— Я ведь уже говорил…

Лавр досадливо поморщился. Неужели этот глупец не понимает, что он слушал его с пятого на десятое. Слушать более внимательно мешала песня о любимой, которую исполнял «камерный» хор.

— Мало ли что — говорил, не говорил. Слышал мудрое изречение вождя: повторение — мать учения? Вот и повторись. Небось, не похудеешь, не развалишься на атомы и молекулы.

Санчо обречено вздохнул. Дескать, язык — мой, не казенный, трепать его попусту нет желания. Но раз ты просишь — придется. Слушай и запоминай, третий раз говорить не буду, не дождешься! Он повторил рассказ, делая основной упор на красный «кадет», который явно пас его «жигуль». Авось, Лавр поймет допущенную им глупость и постарается возвратиться в депутатское кресло. Конечно, сделать это будет совсем не просто — новые выборы еще не назначены и неизвестно состоятся ли вообще.

И все же оруженосец верит в фантастические способности своего «рыцаря».

— Мы все еще на этом свете, Лавруша. Со всеми вытекающими отсюда…это самое… веселыми и тоскливыми последствиями. Первое — освобождение тебя из застенка. Второе — ведомые и пока неведомые пастухи. Со вторым… это самое… разберемся. Дуэтом. Первое положено, блин, отметить… Мороженное для начала хочешь? Крем-брюле родом из нашей с тобой молодости по пятнадцать копеек за брикет? Откажешься — перестану уважать!

Развеселое предложение вызвало на губах Лавра улыбку. Слишком уж забавный вид был у приятеля. Будто тот сбывал залежалый товар, по купечески расхваливая его. Почему? Ответ лежит на поверхности: старается развеселить недавнего узника.

— Давай свои брикеты! Говорят, от сладкого быстрее крутятся мысли. А мне теперь придется соображать в темпе, без задержек.

— Сейчас сообразим. Потерпи… это самое… до первого замороженного киоска…

«Жигуль» медленно двигался в сплошном транспортном потоке, бок о бок с другими легковушками, бампер к бамперу — к едущими впереди и позади. Сменить полосу, свернуть на перекрестке либо припарковаться к тротуару возле магазина или банка — неразрешимые проблемы. Санчо ругался, поливал матерщиной московские власти, дорожных ментов, слякотную погоду, свою несладкую судьбу.

Лавр думал о своем. О сокамерниках-хоровиках, о хитроумном следователе, с которым еще предстоит встречаться, об ожидающей его Оленьке. О непонятной слежке старался не вспоминать, она, наверняка, существует только в воображении Санчо. Преследовать могут крупных промышленников, видных политиков, а он — кто? Сплошной «бывший»: авторитет, смотритель криминального общага, депутат. Какой с него навар? Один запах.

Вот Федечка — другое дело, если даже он — нищий банкрот. Молодой, резвый…

Федечка?

Имя сына выпрыгнула в сознание и сразу затмила все остальное.

— Позволь, а где ребенок?

Санчо удивленно поглядел на «пассажира». Надо же, вспомнил! Обо всем трепались — о тюрьме, Кирсановой, пастухах, даже о крем-брюле, а вот о рыжей бестии — ни слова, ни полслова!

— Какой именно ребенок? Один — рядом с тобой. Или — не узнаешь, злостный алиментщик?

— Не паясничай! Где Лавриков Федор Федорович?

Санчо потер лоб, облегченно вздохнул. Кажется, у Лавра с крышей порядок, вот только шуток не понимает, но эта «болезнь» со временем пройдет.

— Усек. Твой любимый Федька на переговорах. Каких именно… это самое… точно не знаю. Не уполномочен.

— Это ж надо! Отца освобождают, а сынок невесть чем занимается… На каких переговорах? И не крути по лисьи хвостом — говори ясно и понятно! — раздосадовано прикрикнул Лавр.

— А ты не больно шуми! — тоже огрызнулся Санчо. Беззлобно, без напряги, но достаточно громко. — Слыхал краем уха: переговоры важнецкие. А вот деталей не знаю, Лавруша, истинный крест не посвящен. Раньше все были или на званном обеде, или на овощной базе, или в отряде дружинников, то нынче любой нужный тебе человечек обязательно с кем-то… это самое… переговаривается.

Ничего не поделаешь, такая уж судьба предпринимателей — и поймавших удачу за блестящий хвост, и разоренных непредсказуемым рынком. Приходится мириться. Лавр безнадежно отмахнулся от скорбных мыслей. Слава Богу, сын жив и здоров.

— Тогда и мы с тобой… переговоримся. Все сговариваются, а мы что — рыжие?

— Вот и получится сплошной треп, — буркнул Санчо и замер, вытаращив глаза.

Фантасмагория! Дьявольщина! По соседней полосе, вслед за черным «понтиаком» неторопливо ехал знакомый багрово красный «кадет». Только что его не было и вдруг, будто вынырнул из Преисподней, обоженный адским пламенем. Рассмотреть за тонированным стеклом водителя невозможно, но Санчо почудилась знакомая личность — поворот головы, фигура…

За рулем «кадета» сидел Дюбин.

Последние дни творилось с ним что-то неладное. Сознание то меркло, почти проваливаясь во тьму, то, наоборот, вспыхивало ярким светом, в голове возникали и пропадали силуэты убитых им людей. Сожженный заживо заправщик ехидно улыбался и звал к себе. Проститутка маняще раздвигала ноги, шевелила мертвыми губами. Дорожные грабители, извиваясь, ползли по асфальту к ногам безжалостного киллера. Адвокат-колдун недоуменно таращил мертвые глазища. Так не может быть, это алогично, противоречит научным данным. Спи спокойно, вонючий оракул, все свершилось по моему!

Сознание померкло, едва теплилось. На подобии маломощной лампочки в коммунальном сортире.

Дюбин понял: его дни сочтены. Слишком много трупов развесил он, оставил за собой, они не прощают, требуют возмездия. У кого требуют? Конечно, не у Бога — у Сатаны. Хозяин ада не устоит — отдаст на заклание верного своего раба.

Смерти он не боялся. Возник, можно сказать, из ничего, в ничто и превратится — обычный природный круговорот: испаряясь, вода превращается в тучи, изливается на землю дождем, снова испаряется. А человек, если верить навороченным ученым, состоит в основном из воды. Вот и он умрет и снова возродится. Не для того, чтобы вкусно есть, сладко пить, пользовать баб — возродится для мщения.

Нет, такой оборот его никак не устраивает, мщение должно состояться до начала следующего цикла превращения!

Дюбин снова навестил банк.

На этот раз в сейфовую камеру его проводил не квелый клерк, едва шевелящий конечностями — мужик средних лет с бычьей шеей тяжелоатлета. Молча, не улыбаясь, шагал перед клиентом, изредка оборачивался, проверяя не сбежал ли он, не свернул ли в другую дверь.

Процесс проверки арендованной сейфовой ячейки знаком по первому посещению. Два замка, один — для банковского служителя, второй — для клиента, щелкнули одновременно. Дождавшись, когда клерк покинет святилище, Дюбин выдвинул свою ячейку. От прежнего изобилия там остались сущие пустяки.

Драгоценности перекочевали в нагрудный карман. Так, на всякий случай — подарить нужному человеку, тому же пастуху из охраны кирсановского офиса, или при острой необходимости продать за бесценок. А вот башлей, тугриков явно мало для задуманной покупки самой скромной тачки.

Все, ячейка пуста. Нажатие на призывную кнопку вызвало немедленное появление «тяжеловеса». Двойное щелканье ключами и они идут по коридору. На этот раз клиент впереди, клерк — за ним. Будто гонит бычка в забойный цех. Зря стараешься, вонючий вертухай, про себя выругался Дюбин, меня не забить… Пока не забить, поправился он. Лампочка в голове несколько раз мигнула, ноги ослабли, снова появился хоровод трупов.

Дюбин прислонился к стене, постарался восстановить нарушенное дыхание.

— Вам плохо, господин? Вызвать врача? — забеспокоился амбал. Не за здоровье болящего клиента — за репутацию банка, которому он верно служит.

— Обойдусь без дерьмовых эскулапов! — с непонятной злостью выкрикнул Дюбин. — Шевели конечностями, сявка, пока я их не выдернул!

Клерк насмешливо сощурился. Еще и угрожает, бледная поганка, которую легко соплей сломать. Но банк есть банк, его посещают не только законопослушные граждане — и бандиты, и рекетиры, и мошенники. Чтоб не подвергнуться страшному банкротству, приходится относиться ко всем одинаково: с уважением и пониманием.

— Как пожелаете…

Проводив поклоном странного посетителя, клерк побежал к управляющему. Проинформировать о нештатной ситуации в бдительно охраняемом подвальном помещении. Главное для любого работяги во время кукарекнуть, а наступит рассвет или не наступит — его не касается.

В операционном зале Дюбин минут двадцать посидел в удобном кресле. Успокаивался, «ремонтировал» окончательно вышедшую из-под контроля, разгулявшуюся психику. До чего дошел — едва не свалился на пол, перепугал до полусмерти сопровождающего. Пора взять себя в руки, накачаться рекомендованными в Швейцарии успокоительными лекарствами.

Более или менее успокоившись — «лампочка» горела ровно, без подмигивания и перебоев — он внимательно огляделся. Ничего тревожного — обычная деловая обстановка. Вот только два парня с одинаковыми тупыми выражениями на лицах. Делая вид, что увлечены заполнением каких-то справок или анкет, то и дело бросают жадные взгляды на господина, укладывающего в саквояж запечатанные стопки баксов.

Хотят ощипать жирного «гуся»? Дюбин и сам не прочь поживиться пусть даже остатками «пиршества», на мелочь, взятую из сейфовой камеры машину не купить, разве только игрушечную.

Он вышел вслед за троицей. Впереди — господин с саквояжем, за ним — любители «гусятины». Сейчас подскочит легковушка с охранниками, саквояж «прыгнет» на заднее сидение и мечты любителей лёгкой наживы рассыпятся в прах. Легковушка не подскочила. Баксоноситель оглядел стоянку и направился к стоящей в стороне «ауди».

Парни мигом среагировали — один грохнул кастетом по голове мужика, второй подхватил выпавший из его рук драгоценный саквояж и оба побежали под арку. Там их и встретил Дюбин, выразительно показав пистолет с навернутым глушителем. В старину это носило свое название — жизнь или кошелек?

Незадачливым грабителям выбрать бы первое — жизнь, но страшно не хотелось расставаться с добычей. «Конкурент» вряд ли решится стрелять, побоится ментов, расхаживающих возле под»езда банка, просто берет на понт. Они не знали, с кем имеют дело, в таких ситуациях Дюбин сначала стреляет, потом думает.

Так и получилось. Два хлопка свалили парней на асфальт, киллер подхватил саквояж и был таков…

В автомагазин он пришел во всеоружии. Содержимое саквояжа приятно согревало карманы куртки, лампочка в сознании светилась довольно прилично — не вспыхивала, но и не гасла.

В сопровождении подхалимистого продавца с крапчатой бабочкой на тощей шее он прошелся вдоль строя разноцветных легковушек. Выбирал не по ценам и не по мощности — по внешнему виду. Продавец взахлеб восторгался красотой, мощностью, приемистостью выставленных образцов мирового автомобилестроения. Покупатель равнодушно слушал, думал о своем.

Черный важный «мерс» с бронированной шкурой ему ни к чему — пусть на нем катаются президенты и премьеры. Кокетливое, серебристое «ауди» — слишком легко запоминается. Громоподобный «ниссан» — тоже не в радость, в нем только гробы возить. Вальяжный «понтиак» не подходит, слишком заметен.

А вот «опель-кадет» годится. Правда, багровый цвет слишком бросается в глаза, зато он напоминает адово пекло, откуда и появился на свет Божий оживший мертвец. Цена — немалая, но она сейчас Дюбина мало интересует. Карманы набиты зеленью, в могилу их с собой не возьмешь, а израсходовать для достижения задуманного — не жалко.

Устроившись на водительском месте, покупатель придирчиво оглядел шкалы и датчики, поворочался на сидении, проверил вместимость «бардачка», для чего-то поворочал зеркало заднего вида.

— Беру!

Чуть не сказал чисто по-русски: заверните. Рассмеяться не рассмеялся — давно отвык от веселости, но лицо исказила удовлетворенная гримаса.

Парнишка радостно залопотал о правильном выборе, сделанном господином. Конечно, отвергнутые им марки машин более престижны, но «кадет» имеет свои немалые преимущества. И снова посыпались технические термины с соответствующими примерами. Дескать, один водитель застрял в грязи — трактором не вытянуть, а вот с помощью специальной лебедки, предусмотренной конструктором, сам выбрался.

— Хватит болтать, сявка! — перебил Дюбин. — Оформляй по быстрому, не то сожрешь свою бабочку.

Продавец не очень испугался. Сейчас трудно отличить миллионера от бандита — оба ботают по фене, оба готовы изуродовать человека, который им возражает. Какая, спрашивается, нужда у этого господина расправляться с обычным служащим фирмы? Поугрожает, попугает и отстанет.

Все же, на всякий случай, парнишка развил бурную деятельность. Явно показную, рассчитанную на немалое вознаграждение. Через полчаса Дюбину вручили все необходимые документы. В обмен на сущий пустяк — каких-то сорок кусков баксов.

— Ваша фирма очками торгует? — спросил он, усевшись в «кадет».

Продавец недоуменно поднял выщипанные бровки. Ему приходится отвечать на множество разных вопросов о приобретении аксессуаров, близости заправок или автосервиса, монтажа средств безопасности или магнитолы, а вот о каких-то очках — впервые.

— Что вы имеете в виду, господин?

— Не для задницы же — на глаза. Желательно, побольше.

— Извините, не торгуем.

Ну, и хрен с тобой, что не торгуешь, подумал Дюбин, стараясь погасить вспыхнувшее раздражение. Еще минута и — выстрелит. Достаточно, успокойся, уговаривал он свое травмированное сознание. Два трупа — хватит на сегодня, третий — ни к чему. Как бы вместо охоты на Лавра не угодить за решетку. Он уже устал считать убитых им, размышлять: превысил ли квоту или можно еще кого-нибудь отправить к Хозяину?

Вспыхнувшая было «лампочка» послушно вощла в норму.

На колесах мститель почувствовал себя более уверенно. Теперь наметить цель предстоящей охоты.

Расправляться с Лавром не стоит, смерть для него — слишком мизерное наказание. Эта мысль накрепко засела в поврежденном мозгу еще в швейцарской клинике. Значит, ударить по близким людям? Правильно, молоток, именно по близким, гибель которых рикошетом ударит по сердцу бывшего авторитета, заставит его мучиться. А уж после этого Лавр сглотнет порцию предназначенного ему свинца.

Кто станет первым, подскажет случай. Выйдет из дома Клавдия — она, дай Бог, появится рыжий отпрыск — удача, выскочит подельщик Лавра толстый Санчо — то же немалая удача: рассчитаться за давнишнее столкновение.

Первым вышел толстяк. Судьба-индейка! Расправиться с ним не удалось — удрал, сявка, слинял! Ничего страшного — останется на десерт. Перед своим хозяином.

Кто остается? Рыжий пацан-бизнесмен и сладкая вдовушка. Почему-то мститель предпочел в первую очередь ударить по Кирсановой. В памяти засело выражение лица женщины, когда она говорила по мобильнику с Лавром. Какое-то возвышенное, излучающее нежность и ласку. Любит? Тем болезненней будет для ее жениха.

Если не удастся перехватить президента «Империи» на даче или по дороге к офису, либо помешает охрана, имеется запасной вариант. Иванушка-дурачек…

Но это все позже. Перед намеченным сальто-мортале под куполом цирка не мешает подлечиться, вдруг в самый ответственный момент погаснет «лампочка» или, что намного страшней, перегорит. Светиться в дорогой аптеке слишком опасно, вдруг за ним ходят ментовские «топтуны», безопасней отовариться в аптечном киоске. Сейчас они — на каждом шагу.

Оставив «кадет» на платной стоянке, Дюбин отправился на поиски. Киоск «нашелся» возле станции метро. За стеклом позевывает толстуха, чем-то напоминающая жену Санчо, нет, не жену — сожительницу. Или — приживалку? Поврежденные извилины работают со скрипом, извиваются на подобии дождевых червей.

— Девушка, — какая там девушка — бабка со вставными зубами и ушным протезом! — подскажите, что нужно принимать при… ну, умственном заболевании…То-есть, я хотел сказать: при конверсионной истерии?

Бабка вздрогнула, будто коснулась оголенного электропровода. Еще бы не удивиться, когда закрученный диагноз напоминает имя метеорита в созвездии Кассиопеи! Грипп, ОРЗ, боли в суставах — в этом она знаток и специалист. А вот какая-то истерия, да еще конверсионная…

— Как вы сказали?

Дюбин предпочел промолчать. Лампочка в голове предупреждающе моргнула, бешенство вот-вот вырвется наружу. Лишний, незапланированный труп ни к чему.

— Впервые слышу такой диагноз, — призналась аптекарша. — Он что значит? Временное умопомрачение или какой-нибудь синдром?

Ничего не поделаешь, придется проводить ликбез, иначе никаких необходимых ему лекарств не получить. Бешенство спряталось в нору, затаилось там, готовое выплеснуться. Выстрелом в упор.

— Как бы объяснить подоходчивей… Ну, когда мощный поток сознания плохо сказывается на физическом самочувствии.

Именно так объяснял швейцарский профессор своему немощному пациенту причину его странного недомогания. Солидно и… непонятно.

— Валерьянку пробовали? — заинтересовалась провизорша. — Говорят, помогает. Ежели не поможет, лучше обратиться в психушку…

Спасибо за добрый совет, без раздражения, иронически подумал «псих». В конце концов, все туда попадают, кто по доброй воле, кого привозят в смирительной рубашке. Ему еще рано — сначала нужно завершить начатое.

— А если без желтого дома?

Аптекарша пожала могучими плечами… Где он мог ее видеть раньше? Пышногрудая, крутобедрая, накрашенная… Кого она напоминает? Потревоженная память недовольно зашевелилась. Дескать, оставь меня в покое, сам должен понимать — устала.

— Не знаю… Редкий случай… Когда поток сознания выходит из подчинения, обычно принимают транквилизаторы.

Тоже — открытие! В Швейцарии его так напичкали дьявольскими таблетками — до сих пор стоят в горле. Но выхода нет, придется воспользоваться успокоительным, возбуждающим, потрясающим средством или отказаться от расправы с Лавром. Другого просто не дано…

И все же почему аптекарская баба кажется ему давно знакомой? Где он мог ее видеть? В гадюшнике Ессентуки? Отпадает, там ходят цыпочки, тоненькие, изящные, а провизорша — старая утка… В дачном поселке, где живет Кирсанова, он тоже таких баб не видел… Случайно встретил на улице? Очень может быть, но почему эта «случайная» встреча так врезалась в больную память?

Густой, басовитый голос провизорши будто выдернул его из черного омута.

— Мы такими лекарствами не торгуем.

Непонятно! Сейчас торгуют всем, что приносит выгоду. В магазинах «продуктов» — презервативами и женскими прокладками, в «промтоварах» — молоком и колбасой, В «галантерее» кошачьим кормом…

— Почему не торгуете? Запрещают или — нет спроса?

— Видите ли, господин, здесь не аптека — всего лишь аптечный киоск. Рецептуарные препараты не получаем. Отсюда и приходится танцевать.

— Тогда давайте валерьянку и аспирин.

Получив деньги, провизорша посмотрела на зеленую бумажку. Внимательно и недоверчиво. И этот жест будто сдернул с памяти черную пелену.