Стилет (№1) - Ночь Стилета

Лютый тяжело вздохнул.

— Внезапность, — тихо проговорил он.

— Что?

— Внезапность. Именно так они нас сделали…

— Да, Глуня-покойник, Коля Глушенко, он же отвечал за все, — начал было водитель.

— Он за все заплатил сполна, — прервал его Игнат, — и не его вина, что так все вышло. Это были профи. Настоящие профессионалы; стоило бы выяснить, кто мог нанять таких. Ладно, давай не отвлекаться больше.

Игнат полулежал, опираясь на спинку кровати, на коленях он держал папку с листом, бумаги, на котором был начерчен план загородного дома Лютого с участком, свадебные столы, рассадка гостей, точки, где стояли охранники, ограда, стрелками — маршрут убийц, двойными стрелками — встречное движение ОМОНа; жирными крестами он отмечал местонахождение людей, которые потенциально могли нанять таких профессионалов. Если, конечно, те находились среди гостей.

По мнению рыжего водителя — находились. Ворон слушал его внимательно, но с выводами не спешил.

— Так, и что у нас с Монгольцем? — спросил он.

— Вот я и говорю: как палить начали, сразу после взрыва вниз побежал…

— Подожди, где ты стоял?

— Вот здесь, в библиотеке, меня Лютый отправил добазариться с Севастьяновым, чтоб он убрал ОМОН.

Лютый тяжело вздохнул:

— Так и было. В любом случае помешать бы они ничему не смогли.

Игнат сделал еще одну пометку.

— Может быть. А может, они тебе жизнь спасли, — тихо произнес он.

— Я находился в библиотеке, только пробился к Севастьянову, как тут и грохнуло.

— И когда ты увидел Монгольца?

— Когда ехал вниз. Он по телефону говорил в большом зале. И мне еще чего-то вдогонку крикнул. Я обернулся — он уже складывал телефон и вроде как шагнул к окну. Не до него мне было. Думаю, только б Лютый был цел… Как вас под столами увидел, сразу от сердца отлегло…

— Под столами?

— Да. А эти палили вовсю.' — Значит, бежал за меня вступаться, дурень? — Лютый обнял рыжего водителя, прижав его голову к груди. — Без оружия, с голыми руками?

— Так я…

— Подожди, — прервал их Игнат. — Уточним этот момент. Ты выскочил — мы еще находились под столами?

— Да.

— Значит, прошло не больше минуты.

— Да. Выбегаю, гляжу — этот, основной, по тебе палит. А потом — как ты его лежа ножом снял. Я даже понять ничего не успел — не видел такого никогда… А как понял — у меня все похолодело внутри, хотя у дома было очень жарко…

— Верно. Было жарко. Где находился в этот момент Монголец?

— В доме. Совершенно точно. Этот момент я специально уточнил, как вы и просили.

— У кого? С кем разговаривал?

— Ну во-первых, его ОМОН из дома вывел. Потом кой с кем из наших перетер…

— Им тогда было явно не до Монгольца, — сказал Игнат. — Ладно, пока предположим, что он оставался в доме.

— Знаете, — рыжий водитель развел руками, — давайте прикинем…

— Не надо ничего прикидывать, — прервал его Лютый, — я сам Игнату скажу. Рыжий, — он кивнул на водителя, — уверен, что все это организовал Монголец.

— Еще возможно, что Вика, — вставил рыжий водитель.

— Подожди, рыжий. Так, выходит, Игнат, что это могло быть прежде всего надо Монгольцу и Вике. Так по моим делам выходит. Больше никому от этого выгоды нет.

— Вика? Это та — дела сердечные? Та, что не приехала?

Лютый кивнул:

— Да. Она вместо себя прислала своего заместителя, Колю Зайцева.

— Он не пострадал?

— Он стоял рядом с Щедриным. Хуже его досталось только моему Андрюхе.

— Лютый мрачно вздохнул. — Игнат, ты… Вика, она абсолютно нормальная баба, только в последнее время что-то… Но она никогда бы этого не сделала — это моя точка зрения. Ты знаешь, редкая баба. Она могла держать базар. Но ты спросил обо всех возможных вариантах. И если предположить все, то, конечно, объективно в этом больше всего могут быть заинтересованы два человека. Это Вика, ее наше братание с Щедриным здорово грузило, и, конечно, Монголец. Но еще раз повторяю: если это Вика, тогда я ни хрена не понимаю в людях. Вообще — ни хрена!

— Потом ее зам — Коля Зайцев… — вставил рыжий водитель.

— Им могли и пожертвовать, — холодно возразил Ворон.

— Могли, — согласился рыжий.

— Хорошо, давай дальше, — Игнат снова вернулся к схемам, начерченным на бумаге, — с того момента, как…

— Помню. Как ты убрал ножом основного, этого церемонера… церемониймейстера, — произнес рыжий водитель не без почтения в голосе.

— Основной был не он, — сказал Игнат.

— А кто? — удивился рыжий.

— Наверное, тот, кто Шуру-Сулеймана? Так? — предположил Лютый.

— Думаю, что так. — Игнат кивнул, глядя на схемы.

— Почему?

— Пока получается, что вся операция была закручена вокруг него. Но это не важно. Дальше.

— Дальше ОМОН, как я уже говорил. Монголец так из дома носа и не высунул. Я со всеми нашими переговорил, хотя им тогда действительно было не до Монгольца.

— Смотри, Ворон, даже вон в газетах пишут, что из всех криминальных авторитетов, — Лютый невесело усмехнулся, — в живых остались лишь Монголец да я.

— Мы еще вернемся к этому. А сейчас — детали. Часть два — ОМОН.

— Ну вот, — произнес рыжий, — когда киллеры начали уходить через дальнюю ограду, появился ОМОН. Там ведь, в ограде, есть небольшая калиточка, видать, они про нее знали. Там они киллеров и встретили. Огонь открыли без предупреждения, только первая пуля сразу же досталась тебе, — он кивнул на Игната, — ты ведь стоял с огромной волыной в руке.

— Все говорят, что пуля была шальная, — добавил Лютый.

— Две шальные пули подряд? — спросил Игнат. — Одна по руке, вторая…

Вероятность такого ничтожно мала.

— Но по тебе били точно менты, — рыжий водитель сделал еще одну глубокую затяжку, — это сто процентов. Они только появились — сразу же открыли огонь. Ты оказался на линии огня. Это подтвердили многие. Тут уже ошибки быть не может. Знаешь, если с Монгольцем наверняка не ясно, не до того было, то ты прикрывал Лютого. Охрана сразу же бросилась к вам. И все подтвердили, что ты схлопотал ментовскую пулю. И что скорее всего — шальную. Били очередью.

— То есть они появились и сразу же открыли огонь без предупреждения?

— Да, дали очередь. С ними были снайперы — вот они били по киллерам.

Тебя зацепило из обычного «калаша».

— Допустим.

— Игнат, — промолвил Лютый, — я действительно перетер со многими. Ты был как на ладони. Никто из киллеров и никто другой по тебе не стрелял. Это был омоновец в маске. Ты получил первую же пулю, но били они по киллерам.

Шальная…

— Хорошо, выходит, я очень неудачно стоял. — Игнат поставил на своей схеме еще какие-то обозначения. — Значит, потом киллеры бросились обратно?

— Да.

Игнат провел еще одну стрелку.

— Они уничтожили шестерых?

— Да, менты завалили шестерых киллеров. Один ушел. Сорвал с себя маску и кинулся в толпу. Народ, как появился ОМОН, вообще со страху очумел.

Метались под пулями туда-сюда. Киллеры оделись, как ты знаешь, официантами…

— Знаю.

— Вот последний и смешался с толпой. А менты сдуру открыли огонь и по официантам. Двоих или троих завалили, а киллер ушел.

— Что ж, — еле слышно отозвался Игнат, — значит, не все потеряно.

— Что? — не понял рыжий водитель.

— Будет кого искать. Это все?

— Да вроде все.

— Может, еще чего вспомнишь, какие детали? — спросил Лютый.

— Да нет, вроде все. — Рыжий водитель затянулся еще раз, затем стрельнул окурком в пепельницу. Попадание оказалось точным.

— Во как, прямо Стилет, — попытался пошутить Лютый. И тут же тяжело вздохнул. Никто из окружения Лютого не знал этого имени. Никто, кроме младшего брата. Но его больше не было. Ворон никак не прореагировал на эту реплику.

— Прямо чего? — удивленно спросил водитель.

— Ладно, рыжий, спасибо.

— Я всем говорю — это Монголец. Он ушел в дом за минуту до взрыва и потом просидел там. А на свадьбу приехал для отвода глаз.

— Все возможно, — задумчиво произнес Ворон.

Он глядел на свою схему — получающаяся картина нравилась Игнату все меньше.

* * *

Все, что Игнат услышал, лишь прибавило вопросов. Он лежал с закрытыми глазами, и перед его мысленным взором находилась нарисованная им карта, схема того рокового события. Игнат был все еще слаб, он пытался сконцентрироваться, но мысли снова ускользали от него, и дополнительные усилия давали прямо противоположный результат: его тянуло в сон, похожий на забытье. На каком дерьме они его держат, что за лекарства вводят?

ОМОН открыл огонь без предупреждения.

Был взрыв, потом, стрельба — основания более чем достаточные, чтобы ОМОН начал немедленно действовать. Но огонь без предупреждения? Там были высокопоставленные гости — вести огонь на поражение по киллерам, находящимся в толпе людей? Ладно, предположим, такое можно списать на начавшуюся неразбериху — стреляли по тем, кто стрелял. В крайнем случае — на действия неопытного командира… стрелочник всегда найдется…

Почему с ними были снайперы?

Вот этот вопрос гораздо важнее. Они, конечно, могут заявить все, что угодно, и выдать какую-нибудь правдоподобную версию, но снайперы были там с самого начала.

Как они успели так быстро сориентироваться?

ОМОН встретил киллеров именно в момент их отхода и не где-нибудь, а на маршруте их отхода. И немедленно открыл по ним огонь. Возможно, у них имелась какая-то оперативная информация, которой они не захотели делиться?

Ворон вспомнил, что за несколько часов до событий подразделение ОМОНа уже выдвигалось к дому Лютого и несколько человек даже приходили к Лютому для каких-то переговоров, но тот сделал все, чтобы убрать отряд. Как говорится, сам, собственными руками. Лютый отказался от их помощи. Правда, потом они все равно вернулись. И вполне можно предположить, что они все же имели какую-то оперативную информацию. Но после того как все повернулось столь неудачно, от них уже ничего не добиться. Даже если информация была, они попытаются это скрыть. Выйди все по-другому — они были бы героями, теперь же им не простят, что, располагая информацией, они ею не воспользовались. Слишком много жертв.

Но… и здесь не все было ясно. Что-то не давало Ворону покоя. Из-за этих лекарств, из-за слабости и невозможности сконцентрироваться он не мог понять, что же в этой картине так ему не нравилось, какие концы этих ниточек не сходились…

Дальше. Самое простое предположение — и вся братва Лютого в этом убеждена, — что основных претендентов на роль заказчика объективно всего двое — Миша Монголец и эта загадочная Вика, о которой Ворону еще предстоит узнать.

Вики на свадьбе не было. Группа «Континент» — одно из самых респектабельных объединений, не замешанное ни в одном грязном деле, ни в одном скандале, может быть, самая цивилизованная группа, действующая на российском рынке. И возможно, «Континент» не пошел на альянс с Лютым и Щедриным именно из-за боязни испортить свою репутацию. И хотя объективно ему было невыгодно возвышение связки Лютый — Щедрин, тот же Лютый и все его окружение уверены, что «Континент» никогда бы на такое не пошел. Это совершенно не те люди. И хоть Ворон был уверен, что на сто процентов исключать ничего нельзя, все же версия «Континента» скорее всего отпадала.

Оставался Миша Монголец.

Или кто-то совсем другой.

Версия Монгольца была как на ладони. И если уход Миши в дом был сигналом киллерам, то, конечно, он играл по-крупному. Одним ударом он уничтожил несколько глав крупных семей, и, погибни сейчас Лютый, Монголец превратился бы в фигуру номер один. Миша Монголец, резкий и безжалостный, уже имел с Лютым несколько конфликтов, чуть не закончившихся кровью, а однажды даже посягнул на святое — похитил у Лютого дочь, но… И Лютый, и Монголец вроде бы вовремя поняли, что эта война сожрет их обоих, начались постепенные примирения, и сейчас их отношения переходили от нейтралитета к некоторому сближению. Оба чувствовали друг за другом силу и договорились о взаимоуважении. Мог ли Монголец сделать столь резкий ход? Конечно, мог, а почему нет? Но… Если бы не одно «но». Лютый остался жив.

Монгольца боялись и поэтому уважали. Лютого боялись тоже, но он умел договариваться. Лютого уважали еще и за это.

Лютый остался жив. И если все организовал Миша Монголец, то, видя, как он выполняет свои обещания, очень много людей захотят помочь Лютому достать Монгольца. Хотя бы затем, чтобы не стать следующим. Монголец превратился в свесившегося зверя, которого надо уничтожить. Из всех могущественных беспредельщиков оставались лишь Шура-Сулейман и Миша Монголец. Из всех, кто действительно имел вес, но продолжал играть в старые игры. Шуры-Сулеймана больше нет. Следовательно, если вина Монгольца будет доказана, он не доживет даже до утра. Взбесившегося зверя надо загнать и убить, пока он не покусал всех остальных. Уничтожить, избавиться от заразы. Монголец не доживет до утра.

Поэтому и оставалось это «но».

Мог ли Миша не просчитать этот вариант, когда Лютый остается жив?

Монголец уже в годах и вроде бы имеет счастливую семью — как ни странно, но это так. Имеет авторитет. И деньги, очень большие деньги. У старого матерого волка еще очень крепкие зубы, чтобы защитить все это. И может быть, даже посягать на чужое. Но вот посягать на все — лета уже не те. Поставить на столь рискованную игру, когда в случае поражения теряешь все? По молодости такое возможно. Но в годах и положении Миши Монгольца остаться один на один со всем криминальным миром, где по всем понятиям выходило, что Монгольца надо валить… Валить подлеца, растерявшего все понятия, все удачные мысли. Превратить себя в изгоя, затравленного пса? Монголец был дерзким и безжалостным человеком. Но он был и умным человеком. Либо он растерял свои удачные мысли, решив, что он круче всех, и тогда речь сейчас идет об идиоте, либо он этого не делал.

Однако чужая душа — потемки.

Можно предположить, что Монголец заручился чьей-то тайной поддержкой, и тогда все эти рассуждения лишены смысла.

Поэтому версий так и осталось три. Вика. Миша Монголец. Кто-то совершенно другой.

И единственное, что оставалось общим во всех трех версиях, — были наняты профессионалы. Или действовали профессионалы. И это очень хорошо. Потому что Ворон узнал их почерк. Только профессионалы убеждены в собственной непогрешимости. Поэтому иногда в самых нелепых и неожиданных местах могут торчать, как из капусты, заячьи уши. Есть старый анекдот, как ЦРУ десять лет готовило резидента, чтобы заслать его на Украину. Заслали суперпрофессионала.

Знал «Тараса Бульбу» наизусть, по-хохляцки говорил, пил горилку, закусывал цибулей. И вот идет суперпрофессионал мимо белых хат, у одной старый дед сидит, лет сто. Цэрэушник ему говорит:

— Здорово, диду. А тот:

— Здорово, амэриканьский разведчик.

«Ну, — суперпрофессионал думает, — совсем дед из ума выжил».

— Какой же я американский разведчик? — спрашивает. — Я парубок с соседнего хутора.

— Нэ, — отвечает дед, — у нас на сусиднем хуторе негров нэма.

Вот, собственно, и все.

И сейчас Ворон думал о том, что он узнал почерк. И что-то очень сильно не давало ему покоя. Кто бы это ни был, они наняли профессионалов. У которых потом что-то пошло не так. Заячьи уши, торчащие из капусты. У нас на соседнем хуторе негров нэма.

В начерченном им плане, во всех этих версиях что-то было не так.

Что-то, до чего оставался лишь шаг — совсем рядом, протяни руку — и поймешь. Но он не знал, куда протягивать руку.

И, уже засыпая, Ворон вдруг подумал: часы! Он не успел ни понять, ни удивиться этой мысли. Он провалился в сон, похожий на забытье. Но перед этим услышал, как Лютый негромко сказал рыжему водителю:

— Если я пойму, что это Монголец, он не доживет до утра.

4. Пинг-понг

Тигран Багдасарян вошел в сауну и поглядел на градусник — 95 градусов по Цельсию. То, что надо. Хотя стоило нагнать еще с десяток градусов, и плевать на всех этих слабаков. Сауна прогревалась электротэном. Тигран взял полотенце и вышел из парилки. Он открыл кран и пустил холодную воду. Смочил полотенце, отжал его и смочил еще раз. Электротэн включался и отключался тепловым реле.

Нижняя граница была установлена на 85 градусов, верхняя — на 95, следовательно, выше этой температуры прогреть баню было нельзя. Однако, это устройство несложно обмануть — достаточно обмотать термопару мокрым полотенцем, и электротэн будет греть и греть, пока глаза не вылезут из орбит. Тигран Багдасарян подумал, как все складно выходит в этой жизни — чтобы получить нужный результат, приходилось искать банщика, уговаривать его поднять верхнюю границу температуры, давать денег, а можно было просто-напросто обмануть термореле. Складно и нелепо. Все равно все добиваются нужных им результатов, только вместо того, чтобы все было по разумению, приходится просто надувать.

Кошки-мышки, пинг-понг…

«Тигран, никогда не думай, что ты умнее всех, — прозвучал у него в голове голос старшего брата, — но и не позволяй никому быть умнее тебя».

Старший брат Тиграна, Михаил Багдасарян, не позволял такое думать никому. Тигран так и не узнал, почему его брат получил кличку Миша Монголец, тот ему никогда этого не рассказывал, лишь лукаво улыбался, а строить без конца разные догадки было не в характере Тиграна. Зато он знал кое-что другое. Что Миша Багдасарян вырос в нищете захолустья. Что старший брат практически снял его, Тиграна, с иглы. Что он до сих пор очень много работал и часто говорил:

«Если каждый день верно и спокойно делать одно и то же, то в конце концов мир изменится». И мир действительно изменился для всей их семьи. Миша Монголец, радовавшийся, когда его мать покупала песочные коржики по незабвенным советским ценам — семь копеек за штуку, и передававший младшему брату по наследству всю свою одежду, порой штопаную-перештопаную, сумел отобрать или купить куски окружающего пространства, сложить их в конвертик и запихнуть себе в карман.

Миша Багдасарян, по кличке Монголец, любил все черное. «Цвет классического благородства», — говаривал он. И даже потом, когда появились деньги и вся братва вокруг вырядилась в малиновые пиджаки, Михаил Багдасарян остался верен раз сделанному выбору. «Во всем должна присутствовать доля здорового консерватизма» — это была еще одна максима Миши, коих насчитывалось немало, но и не так много, чтобы создавались пестрый бардак и неразбериха. Их число являлось достаточным для существования жесткого каркаса, в пределах которого действовали Миша и его команда.

Миша Монголец, радовавшийся когда-то песочному коржику как лучшей сладости на свете, потому что коржики были лишь по праздникам, исходивший всю эту жизнь вдоль и поперек и встретивший на этих дорогах очень немало дерьма, Миша Монголец, контролировавший когда-то пусть и крупную, но лишь часть палаточной торговли города, да ночных проституток с их сутенерами, — Миша Монголец капля по капле, шаг за шагом прошел путь от коржика до недавней встречи с одним высоким правительственным чиновником, очень высоким, и, когда эта встреча завершилась, он понял, что становится птицей совсем другого полета.

«Лиса всегда идет под крыло дракона», — глубокомысленно изрек Монголец, подводя итог встречи. Тигран слушал его с широко раскрытыми глазами.

Он не просто уважал старшего брата, он его боготворил. И не только потому, что всему, что сейчас имела их семья, они были обязаны Мише. И образованием для младших сестер, и тем, что Тигран сейчас не дурацкий наркоша на игле, мечущийся в поисках дозы, а конкретный человек при деле в огромной империи брата, и обеспеченной жизнью для их стариков. Все это так. Но не только потому. Миша Багдасарян был идеальным старшим братом, примером во всем. Той могущественной и беспрекословной защитой, чья власть не подчинена никаким ревизиям, защитой, которой должен был стать и не стал для Тиграна отец. Тигран уважал и любил отца, это был сыновний долг. Но отец был слабак. Миша, по мнению Тиграна, был воплощением образа великого древнего воина, отряды которых когда-то защищали армянское государство Урарту. Тигран видел в нем следы избранничества, свойственные лучшим представителям их народа. Он был очень умен и беспощаден, отчаянно смел и коварен. К чужим. К своим же — более нежного и до сих пор побаивающегося мать сына, заботливого брата и любящего мужа — вплоть до того, что злые языки задавались вопросом: «А не ходит ли великий и ужасный Монголец под пяткой своей русской жены?» — вряд ли можно было встретить. Тигран боготворил старшего брата.

Когда-то в числе многих других уроков Монголец преподал Тиграну и такой. Он сказал ему: не задавай лишних вопросов. Что надо, и так узнаешь. Мало ли что — это твоя безопасность.

— Меньше знаешь — лучше спишь, — смекнул Тигран.

— Называй это так, если тебе хочется, — согласился Монголец.

Но когда случился весь этот кошмар на свадьбе у Лютого, Тигран не выдержал и все же нарушил старое правило. Он спросил у брата напрямую:

— Ты, Миша, имеешь к этому отношение?

Монголец хмуро поглядел на младшего брата и без видимого нажима в голосе произнес:

— Я похож на человека, окончательно потерявшего рассудок?

Тигран посмотрел в глаза Монгольца, которые сейчас показались ему очень темными: зрачки — два темных провала на фоне покрасневших белков.

— Нет, конечно, — поспешил ответить Тигран, — но…

— Нет никаких «но».

— Я лишь хотел сказать, что некоторые могли так подумать.

— Я никогда так не подставлю ни тебя, ни наших родных. Еще не выжил из ума. Успокойся, я с этим разберусь.

— Миша, Лютый на похоронах смотрел на тебя…

— Знаю. Видел. Говорю же, я с этим разберусь.

Вот в тот момент Тигран и вспомнил старый урок: «Не задавай мне лишних вопросов. Это твоя безопасность».

— Тогда поспеши с этим, — сказал Тигран.

— Я знаю Лютого. Он не станет делать глупостей, пока со всем не разберется. Он живет по понятиям.

— Это был его единственный брат.

— Мне жаль, что так вышло. Но говорю тебе — я ни при чем.

— Я знаю. Я-то тебе верю, хотел бы поверить…

— Тигран! Ты что?

— Навести Лютого в больнице.

— Мне правда очень жаль. Но Монголец ни перед кем юлить не будет.

— Просто он смотрел на тебя…

— Тигран, — уже немного мягче сказал Монголец, — успокойся. Я разберусь с этим.

На похороны Лютого привезли в инвалидной коляске. Его спасителя и, по слухам, дружка на кладбище не было. Говорят, что тот еще совсем слаб, хотя лежали они вдвоем с Лютым в отдельной палате в одной из лучших клиник страны.

Не в «кремлевке» — после всего случившегося общественный резонанс не позволил бы Лютому находиться в больнице, где в это время проходил обследование сам президент, — но в российско-американской клинике, не уступающей «кремлевке». У палаты, помимо полагающегося в таких случаях милиционера, находился личный телохранитель Лютого, и у входа в больницу в двух машинах круглосуточно дежурили еще по несколько человек. Ранение Лютого оказалось неопасным, а вот его спасителя, говорят, зацепило прилично. И что самое нелепое, вроде бы его на больничную койку уложил ОМОН, шальная пуля… Этот факт показался Тиграну забавным. На похоронах Лютый был очень мрачен — он потерял единственного и любимого брата (фотография с завязыванием шнурка на ботинке попала во все газеты, как и та, знаменитая, которую сделал какой-то сумасшедший фотограф во время перестрелки и которая больше напоминала репортаж с войны, с поля битвы, прямое включение). Было потеряно и все то, что Лютый так долго и упорно пытался построить. Тигран не любил Лютого, не знал почему, вполне возможно, что и неосознанно, когда слушал разговоры брата, для которого Лютый был если не главным врагом, то по крайней мере главным конкурентом.

— О, смотри, — как-то в беседе с Тиграном усмехнулся Монголец, — Лютый совсем рамсы попутал! С банкирами решил породниться, цивилизованный бизнес создает.

Однако Тигран знал о попытках Монгольца двигаться в том же направлении. И когда Лютый не единожды дал Монгольцу понять, что не прочь позабыть старые обиды, тот не стал спешить с категорично отрицательным ответом.

Тиграну все это не нравилось, он считал, что Лютому с Монгольцем в одной лодке не усидеть, однако перечить старшему брату было не в правилах Тиграна. Тем более что любой понимал: Монголец умен и хитер, имеет вес не меньше Лютого и вряд ли станет что-то делать себе во вред. Поэтому где-то в глубине души Тигран полагал, что к этой кровавой бане на свадьбе его брат может иметь отношение.

Конечно, не он один, но может.

Да, Тигран не любил Лютого. Но на похоронах он увидел не разбитого и усталого слабака, а человека, который мужественно и молчаливо переживал свое горе. Тигран нашел это достойным уважения.

Венок от Монгольца был великолепен. Потом, уже прощаясь, Миша подошел еще раз выразить свои соболезнования. Он протянул Лютому обе руки. Тот их пожал и быстро взглянул на Монгольца. Взгляд был жестким, волчьим. Монголец наклонился к Лютому и что-то произнес ему на ухо. Лютый слушал и ничего не говорил. Потом кивнул.

А уже в машине Тигран решил затеять этот разговор насчет возможной причастности Монгольца к кровавым событиям. Последним его аргументом был такой:

— Почему же ты не взял меня с собой на свадьбу? Что-то предчувствовал?

— Потому что тебя не пригласили, — просто возразил Монголец. — Я не гадалка, чтобы что-то предчувствовать.

— Что ты сказал Лютому, когда наклонялся к нему?

— Не важно.

— Но я твой брат. Я же должен знать, что происходит.

— Не всегда.

— Да, согласен, но сейчас…

— Тигран, успокойся, все в порядке.

— Ну хорошо, — сдался Тигран. — Скажи: может, надо на время увезти семью?

— Если будет надо, я скажу. Мы договорились с Лютым, что надо встретиться и все обсудить.

— Вы забили с ним стрелку?

Монголец с любопытством посмотрел на брата, потом, улыбнувшись, произнес:

— Мы договорились, что нам есть что обсудить. Между нами не должно быть непонимания. Это я ему и сказал. А теперь отстань. Если что-то пойдет не так насчет семьи, ты об этом узнаешь первым.

Тон у Монгольца был абсолютно уверенным. И хотя этот разговор вовсе не развеял сомнений Тиграна, но стало ясно, что Монголец контролирует ситуацию.

И если ко всему этому действительно причастен старший брат Тиграна, значит, так было нужно. Меньше знаешь — лучше спишь. И Тиграну жаль, что погибло столько невинных людей, он же вовсе не людоед, но у него был очень своеобразный взгляд на это: его народ, бесспорно, один из самых великих, талантливых народов на земле, был вечно гоним, притесняем. Его народ, как отдельные представители, так и весь в целом, был в состоянии непрекращающейся войны. Им постоянно приходилось обороняться. Как в Карабахе. И если армянская армия побеждала, так потому, что она лучше, интеллектуальнее. Соплеменники Тиграна могли бы творить великие дела, а им навязывают войну. А на войне все средства хороши. Тиграну жаль погибших невинных людей, но, значит, так было нужно. Они не выбирали этой войны. Тигран придумал себе такое объяснение, и оно его полностью удовлетворяло.

Поэтому, когда в сауне погас свет, Тигран был убежден, что это выбило пробки. Он услышал смех девиц, которых они притащили с собой в баню, и подумал, что эта блондиночка с невинно-порочным личиком очень хороша. Эти, с мягкой белой кожей, в теле, с ярко выраженными формами, с пухлыми детскими губками, — они самые сладкие шлюхи на свете. Все эти длинные сухие вешалки, несостоявшиеся мисски и топ-модели, — все это фуфло. А у этой кожа отливает бархатом, и пахнет от нее не текущей самкой и не литрами духов, от нее пахнет… молоком, сквозь которое пробивается нечто, запах, который именуется ароматом женщины. Это самый лучший аромат на свете. И обрушившаяся внезапно темнота заставила Тиграна лишь желать эту блондиночку сильнее.

— Але, гараж, — крикнул Тигран в сторону комнаты отдыха, — разберитесь с пробками! И не трогайте Светлану, она моя. Иди ко мне, Светик.

— Тигран, а мы со Светланой женимся, — было ему ответом.

Смех.

— Светлан, иди ко мне.

— Прямо сейчас? Ведь темно ж, Тигранчик.

— Сейчас. Я в сауне. Свет нам не понадобится.

— Темнота — друг молодежи. — Женский голос. Не Светлана, кто-то другой.

Снова смех.

— Ой, я ничего не вижу! Пусти, слышь! — А это уже она. — Иду, Тигранчик, иду, мой шерстик.

Шерстик… Шерстиком она его звала, когда прижималась к груди. Очень волосатой груди. Обычно бабы называли это мохером, иногда свитерком. Она вот придумала «шерстика». Классная девка. Тигран, все еще с мокрым полотенцем в руках, вошел в сауну. Спирали тэна нагрелись докрасна, и это было единственным свечением в кромешной тьме.

Шерстик…

Он вспомнил ее пухлые детские губы, ласкающие его грудь, живот, и тот момент, как ее белокурая головка ушла ниже и как он тогда прикрыл глаза.

Сладкая, сладкая…

Тигран почувствовал эрекцию и решил, что в парилке этим заниматься нельзя. Он уселся на влажное полотенце и подумал, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Он опять вспомнил, как белокурая головка опустилась ниже его живота, и услышал легкие шаги. Он подумал, что у Светланы удивительно легкая походка, — она ведь действительно была девушкой в теле, но ходила легко, даже в этих резиновых тапочках по мокрому кафелю предбанника. О таких, наверное, говорят — «у нее легкая поступь». Да, лучше не скажешь, когда речь идет о настоящей женщине. Тиграну вдруг осточертели все эти друзья и захотелось побыть со Светланой вдвоем. И очень не хотелось, чтобы его сладкой девочкой обладал сегодня кто-нибудь еще. Светлана была девочкой по вызову. Еженедельные сауны с водкой, неформальное общение с деловыми партнерами и с девочками на закуску. Он обожал групповой секс и никогда ни к одной банной девочке не испытывал подобных чувств.

«Стареем, — с ироничной печалью подумал Тигран, — влюбляемся в проституток».

— Да ладно, — успокоил он себя, — просто я ее хочу. — И уже громко добавил:

— Светуля, иди скорее сюда!

Тигран обнаружил, что его эрекция стала сильнее. Он даже не будет с ней разговаривать. Он уже очень готов к тому, чтобы почувствовать ее пухлые губки и горячий быстрый язычок… Сладкая… А Тигран будет гладить ее светлые волосы…