Стилет (№1) - Ночь Стилета

— Звони, Роберт. И дашь мне трубку.

Но этого не случилось. Скажи Монголец об этом минутой раньше, они бы успели. Но теперь этого не случилось. Мобильный телефон Миши Монгольца опередил их. Мобильный телефон Миши Монгольца принес ту самую роковую весть.

Миша слушал молча. Лицо его стало очень белым. Потом он хрипло произнес:

— Где это случилось?

Ему что-то ответили. Миша как-то обмяк, казалось, что лишь сейчас осознал услышанное. Он протянул руку сидевшему на переднем сиденье Роберту Манукяну и неожиданно беззащитным голосом произнес:

— Тигран…

Роберт вздрогнул. Краска отлила от его лица. Он с силой вцепился в руку Монгольца и что-то попытался прошептать.

— Тигран, Роберт, Тигран, — произнес Монголец, и от страдания, окрасившего его голос, людям стало не по себе. — Тигран… Его больше нет.

— Ай-я… — Роберт Манукян сжимал руку Монгольца, — Миша…

Все, кто был в автомобиле, казалось, замерли. Это продолжалось несколько секунд. Несколько бесконечных секунд. А потом все решилось.

— Сегодня, Роберт, — произнес Монголец леденящим тоном. — Я хочу его крови. Найди Лютого и похорони эту тварь. Сегодня.

«За смерть брата Лютый мстит смертью брата», — подумал Лева Кацман, почти физически ощущая ледяное молчание, заполнившее салон движущегося автомобиля.

И сейчас они находились на даче Монгольца и ждали вестей от Роберта Манукяна.

Монголец молчал. Он сидел на полу и неподвижно глядел на фотографию.

Кацман нашел эту фотографию очень странной: Миша Монголец и его брат Тигран, пляж, морские волны, они строят какой-то замок из песка, оба смеются, и оба еще дети.

«Ну вот и началось, — думал Кацман. — Самое плохое из того, что можно было ждать. Они оба начали это».

5. Все меняется

— Черт тебя побери, Лютый, — говорил Игнат. — Так же не делается!

— Ну послушай…

— Нечего мне слушать!

— Ворон, ну я же тебе говорю…

— Лютый, я все понимаю, случилось горе. Кто угодно мог бы потерять голову. Но так не делается. Ты просил меня помочь, и мы решили сначала со всем разобраться. Ты же, не ставя меня в известность, начинаешь не поймешь что…

— Знаешь, если ты не хочешь слушать… Я тебе говорю: это не я!

— А кто?!

— Почем мне знать! Монголец… Я бы первым зарыл эту падлу, еще утром, но говорю тебе, это не я.

— Володь, покушение на него и убийство брата, и все в один день. Ты в своем уме?! Да мы с тобой уже живые мертвецы.

— Игнат, я клянусь собственным здоровьем, понимаешь меня?

— Лютый, если ты хочешь, чтобы мы вместе довели это дело, ты должен быть со мной честен. А ты устраиваешь криминальные разборки! И мы при этом торчим в больнице, как мишени в тире!

Лютый вдруг устало откинулся на спинку движущегося кресла и тихо произнес:

— Игнат, я ничего не устраиваю. Я потерял брата и найду того, кто это сделал. И если я пойму, что это Монголец, я не буду тебя спрашивать, как мне поступить. Но сейчас клянусь тебе, что это не я. Ты можешь мне поверить?

Братан… Игнат…

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я матерью клянусь, что не делал этого. Понимаешь? Страшней клятвы нет.

— Что же происходит?

— Не знаю. По-моему, меня кто-то решил очень крупно подставить.

— Володь, извини, но если бы тебя решили подставить, то не пытались бы предварительно взрывать.

Лютый лишь очень крепко сжал зубы, и Ворон продолжил:

— Если бы тебя хотели столкнуть с Монгольцем, они сделали бы это. Не забывай, Монголец ушел звонить и есть версия, что все это организовал он. Но если Монголец тут ни при чем, тогда пытались вас взорвать вместе с ним. Такова логика. А это вовсе не называется «подставить».

— Я не знаю, что происходит.

— Я тоже не знаю. Но посмотри телевизор. Уже полдня они твердят, что в Москве началась крупнейшая криминальная война. А сегодня произошел обмен ударами, как в пинг-понге. И все вокруг уверены в этом. Хуже не придумаешь.

— Это ты прав, брат, — выдохнул Лютый, — хуже некуда.

— Получается все очень гладко: сперва Монголец, теперь ты.

— Так внешне получается. Только это не так.

— Конечно, и что мы теперь со всем этим будем делать?

— Не знаю. Но я до них доберусь.

— До кого?

— Ворон, я говорю тебе правду. Мне надоело оправдываться…

— Получается странная логика, Лютый. Взаимоисключающие варианты.

Верно? Ведь так?

— Верно, — согласился Лютый.

— Смотри: вариантов несколько. Первый — на поверхности, самый простой. Все, что произошло на свадьбе, организовал Монголец, а сегодня — твой ответный удар, и тогда ты просто водишь меня за нос. Второе: свадьба не на Монгольце, но ты этого не знаешь, и сегодня…

— Игнат, я уже устал.

— Подожди, я просто рассуждаю. Третье — свадьбу «устроил» не Монголец, и тогда он выжил чисто случайно. Действует кто-то третий. Некто Икс.

— Просто одним ударом можно было убрать всех. В том числе и меня, и Монгольца. — Лютый безразлично пожал плечами.

— Верно. Поэтому к операции были привлечены семь профессионалов. Но тогда получаются взаимоисключающие вещи, понимаешь меня?

— Понимаю. По этой логике выходит, что я, как ты выразился, вожу тебя за нос. Если я уверен, что это Монголец, то все сегодняшнее — на мне.

— Конечно. Потому что если сегодняшние события заказал не ты, а этот Икс и вас с Монгольцем решили столкнуть, то… Видишь ли, если свадьбу «организовал» не Монголец, то он выжил случайно, как, собственно говоря, и ты.

Но тогда что произошло сегодня? Скажем, если это все заказала какая-то абстрактная Вика…

— Я сомневаюсь. Скоро у меня будет информация об убитых киллерах. С этим возникли неожиданные проблемы, но насчет Вики я сомневаюсь…

— Правильно, сомневаться здесь надо во всем. Но я говорю «абстрактная Вика», Лютый… Так вот, если свадьбу заказала она, то она заказала вас обоих вкупе с остальными. И уж явно там никто никого не подставлял, там действовали решительней.

— Но тогда…

— Понимаешь? Кто-то одним ударом мог уничтожить вас всех, а точнее — новый альянс, который вы создавали. Альянса больше нет, точка. Кто сегодня включился в дело? Почему? Но во всей этой логике есть по крайней мере один позитивный момент.

— Ну-ну…

— Конечно. Потому что если ты говоришь правду, то Монголец здесь абсолютно ни при чем. К тому же он единственный человек, о котором такое можно сказать наверняка.

— Это очевидно. Я это понял, как только услышал сообщение о покушениях.

— Да. Только он будет искать нас, чтобы содрать кожу живьем. Но это еще не все. Потому что дела намного хуже. Потому что этой «абстрактной Викой», этим иксом, заказавшим свадьбу, тоже кто-то крутит. Кто-то совсем другой, кто знает всю игру. И вот когда я думаю о нем, у меня, Лютый, немножко, совсем чуть-чуть, но холодеет все внутри.• — Что ты хочешь сказать?

— Что мы у кого-то пляшем прямо на лезвии ножа. И ни хрена не понимаем. И самое полезное, что мы можем сделать, — это попытаться сберечь свою шкуру.

* * *

— Это был Лютый, — сказал Лева Кацман, складывая трубку мобильного телефона.

— Заплясал, сука, — произнес один из охранников Монгольца. — Что ж, иногда приходит время потанцевать.

Монголец даже не повел бровью — казалось, все происходящее не имело к нему никакого отношения. Он сидел на полу все в той же позе, словно каменный Будда, только тот созерцал внутренний свет, а Монголец — свет угасающий, что дарила ему старая фотография.

— Я только хотел сказать, — осторожно произнес Кацман, — может, стоило с ним поговорить?

— Лева, — ответили ему, — по-моему, с этим все ясно.

Монголец сидел не шелохнувшись; в какой-то момент Кацману даже показалось, что он не слышит его дыхания.

Что ж, яснее не бывает. Сказано однозначно: Монгольца ни для кого нет. Вообще! Пока с Лютым не будет покончено.

Кацман давно не видел Роберта Манукяна таким деятельным. Казалось, Манукян тосковал о том времени, когда был одним из лучших солдат Монгольца. В свое время Роберт был командирован в Карабах. Монголец неплохо заработал на той войне, имел нужных людей в генштабах всех вовлеченных в конфликт сторон.

Военная техника стоит денег, а во время войны она быстро выходит из строя.

Конечно, Монголец мог бы заработать намного больше, но он не наживался на своих, и эта часть его бизнеса была построена как братская помощь. Монгольцу хватало и чужих, чтобы уйти с этого дела не с пустыми руками. А вот Роберт во время этой командировки даже умудрился повоевать. Успел, выкроил время. Кацман поморщился. Они с Манукяном были не разлей вода, но вот этой черты его характера Кацман не понимал. Это было похоже на какую-то мальчишескую драчливость, только вот под пули Манукян лез настоящие.

И сейчас, ожидая сообщений от Роберта, Кацман думал, как глупо и нелепо все складывается. Еще сегодня утром можно было всего избежать. И даже сейчас хоть что-то можно было попытаться остановить. Ну для чего людям дан язык? Месть — страшное дело, но она не может быть бесконечной. Или может?

Теперь Кацман боялся, что это так. Но тогда они собственными руками строят башню из кровавых камней. Башню, которая рано или поздно разрушится и раздавит их.

* * *

— Говорят, что его нет, — произнес Лютый. — Голос вежливый. Словно ничего не произошло и Монголец просто развлекается на курорте.

— К нам уже едут.

— Конечно. Монголец, как ты, ничего слушать не хочет. Мудак.

— Спасибо. Теперь я знаю, на кого похож.

— Пожалуйста. Кажется, там все уверены, что это я.

— Нам надо уходить отсюда, брат.

— Пожалуй. Если б мы хоть узнали все раньше… Там, внизу, машины.

— Они их знают. Вычислят сразу. Если уже не вычислили.

— Я, блин, калека. Только на тележке. Ну что, звоню, чтоб нас увозили?

— Нет. Пусть договорятся со «Скорой помощью». Пусть дадут денег смене, а другая смена едет с нами. Чтоб ни врачи, ни охрана ничего не знали.

— Может, тебе это покажется смешным, но у меня есть такая тачка с пуленепробиваемыми стеклами. И охраны я сюда столико нагоню… На трассе они войну не устроят.

— Поздно. У нас нет времени. Покушение произошло… во сколько?

— Мы смотрели пятичасовые новости. Они сказали — два, нет, три часа назад.

— Хорошо, сейчас… — Игнат открыл тумбочку и грустно усмехнулся. Его часы «Longines», роскошный подарок Лютого, находились там, расплющенные с одного бока. Игнат достал их и закрыл тумбочку. В принципе они не подлежат починке, хотя циферблат и скорее всего частично механизм целы. Но корпус надо менять. — Смотри на своих «командирских». Мои стоят.

— Семнадцать двадцать две.

— Мы уже больше двадцати минут знаем о случившемся. Они — часа три.

Лютый, нам надо убираться отсюда, пока целы. Если уже не поздно.

Игнат еще раз посмотрел на циферблат своего разбитого «Longines».

Часы стояли. Пуля остановила механизм.

ЧАСЫ…

Что-то опять мелькнуло в голове у Игната. Что-то странное, связанное с этими часами. Неуловимое.

КЛЮЧ?

ЧАСЫ МОГУТ БЫТЬ КЛЮЧОМ?

Бред какой-то… При чем тут это? Но тогда что? Игнату сейчас не было отведено времени размышлять на подобные темы. Он лишь бережно опустил часы в карман, словно с ними могло произойти нечто более страшное, чем уже приключилось.

— Давай пересаживайся на свою каталку, — сказал он Лютому. — И вызови кого-нибудь из своих снизу. Не надо всего говорить по мобильному. Просто позови кого-нибудь сюда.

Пока Лютый набирал номер мобильного телефона, Игнат выглянул в коридор.

И вот тогда он понял, что все вот-вот начнется.

У дверей не было охранника Лютого. Только молоденький сержант-милиционер.

— Где он? — спросил Ворон, кивнув на место, где стоял охранник.

Милиционер ухмыльнулся:

— Скоро будет.

— Я спрашиваю: где он?

Милиционер ничего не знал о Вороне, Ворон никогда прежде не встречал этого милиционера. Но уже кое-что о нем знал. Молоденький парнишка, провинциал, хитроват, на большой подвох не способен, стоять ему здесь осточертело, охранять каких-то быков — и подавно. Но у быков есть деньги. А он к тому же и трусоват.

Хотел вспылить, но сдержался. И это правильно.

— В туалете он, — сказал милиционер.

— Давно?

На лице паренька отразилось искреннее недоумение.

— Минут двадцать. Видать, скрутило. А что?

— Нет, ничего.

Игнат бросил взгляд на его застегнутую кобуру — в ней покоился табельный милицейский «Макаров». И кобура была из тех, что надо прежде расстегнуть, а лишь потом можно извлечь оружие. Кобуру такой конструкции они в свое время прозвали чемоданом. Из чемодана невозможно быстро извлечь оружие.

Эта штука вовсе не предназначена для оперативного реагирования, и, случись что, этот молоденький парнишка лишь успеет ее расстегнуть.

Но это все уже было не важно. По той простой причине, что за несколько десятков секунд беседы с милиционером Игнат все сумел увидеть.

Когда-то, много лет назад, Учитель Цой преподал Игнату интересный урок о зрении. Он сказал, что зрение бывает разным и большинство людей не осознают того, что они видят. Многие видят лишь ту часть мира, которую они готовы увидеть, лишь то, к чему привыкли, а остальное для них остается скрытым. Это очень досадно, но это отличает обычных счастливых людей от того, кто предпочел путь воина. Когда ты выходишь из темной комнаты, солнечный свет ослепляет тебя.

Но это не значит, что нужно оставаться в темноте.

— Сейчас ты находишься в комнате, Игнат. Я — за дверью. Выгляни, посмотри на меня и тут же закрой глаза. — С этой фразы начал свой урок Учитель Цой.

Игнат так и поступил. Он вошел в спортивный зал, мгновение смотрел на Учителя, потом закрыл глаза.

— Что ты видел? Расскажи мне.

— Вы стоите в кимоно, — начал Игнат, — в позе приветствия. Вы босиком, потому что стоите на татами. Ваши волосы схвачены красной повязкой.

— Это верно. Что еще?

Все как обычно. Игнат видел это много раз. Но продолжил:

— Дверь в зал приоткрыта…

— Дверь?

— Да. Противоположная дверь. Также приоткрыто окно.

— Что со мной? Сосредоточься.

Игнат еще раз проглядел мысленную фотографию: ничего. Учитель, как обычно, встречает его на татами. Может быть, что-то со стойкой, немного необычна рука, но…

— В зале еще есть кто-то?

— Нет, — твердо ответил Игнат. — Мне показалось… Нет, все в порядке.

— Что ? Что показалось ? Что не так ? Ведь не все в порядке ?

— Ваша рука… Чуть ближе к пояснице. Но…

— Это верно.

— Какой-то подвох. Вы правы, что-то не так.

— Очень хорошо. Смотри внутрь. Смотри в глубину. Смотри в суть. Что не так? Я обманываю тебя?

— Мне кажется — да.

— Хорошо. Очень хорошо. Но почему?

Глаза Игната были закрыты, и он мысленным взором продолжал блуждать по фигурке Учителя. Что не так? Рука? Допустим. В зале больше никого нет. Ничто не может помешать честному поединку. Может быть, кто-то ждет за дверью?

Открытая дверь? Но Игнат не может глядеть сквозь стены, и Учитель не имел бы подобного в виду. Что не так? Рука и открытая дверь… Какая связь? Рука… такое впечатление, что ее собрались отвести назад. Еще не отвели, но вот-вот отведут.

Я ОБМАНЫВАЮ ТЕБЯ.

Я НЕ ТО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ.

Это хотел сказать Учитель? Да. Но еще он сказал, что я должен что-то увидеть. То, что, возможно, спасет мне жизнь.

Конечно, перед ним Учитель Цой. Но не совсем. Человек, стоящий перед ним в кимоно, сделал то, чего никогда бы не позволил себе Учитель.

ЧТО?

Открытая дверь. Рука. И дальше словно вспышка! Взгляд Игната заскользил по предметам, и начало открываться то, чего раньше не было. Дверь распахнута, в коридоре не светло, но достаточно, чтобы разглядеть. Прямо напротив открытой двери видна узкая полоска темного зеркала. Сейчас Игнат совершенно точно вспомнил о ней. Сейчас перед его закрытыми глазами стояло это зеркало! Вот что имел в виду Учитель.

Я НЕ ТО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ.

Я ОБМАНЫВАЮ ТЕБЯ.

Учитель никогда бы не принес на татами то, что принес сейчас человек, стоящий перед Игнатом в кимоно. И это действительно могло бы стоить Игнату жизни. Если бы он купился на обман. В узкой полоске зеркала, еле различимая, все же отражалась спина Учителя, и за поясом на спине находился небольшой револьвер.

— Вы пришли на татами с огнестрельным оружием, — произнес Игнат. — Я понял разницу, сэнсей. Я увидел ее в зеркале.

— Очень хорошо, — улыбнулся Учитель Цой. — Никогда не забывай, что вещи говорят о себе больше, чем кажется. Теперь ты понял.

— Я понял, Учитель.

— И никогда не закрывай этого внутреннего видения.

* * *

Учитель Цой продолжал свои уроки, и Ворон действительно научился видеть. У окружающих предметов имелась своя тайная душа, и у души этой были свои тайные порывы.

Сейчас он видел.

Сейчас, беседуя с молоденьким сержантом, он успел осмотреться и понять, что вещи опять говорят о себе больше, чем кажется.

Вон санитар в белом халате все это время копается с замком, уже слишком долго, чтобы либо попасть ключом в замочную скважину, либо прекратить свое занятие. В самой глубине коридора везут носилки, и парень явно ждет их.

Второй ближе. Говорит по телефону. Но глаза его не пусты, как у человека, который представляет себе того, с кем разговаривает.

За ними наблюдают. И вычислить это Игнату не составляло труда. Гости прибыли.

Поэтому Ворон не особенно удивился, услышав то ли растерянный, то ли взволнованный голос Лютого:

— Слышь, Игнат, они не отвечают. Охрана внизу… Все их телефоны молчат.

* * *

Роберт Манукян действовал молниеносно. Несколько человек в милицейской форме подошли к охранникам, припарковавшим три своих автомобиля «Жигули» в свежей тени лип. Тень тенью, но стояла неимоверная жара, а кондиционеров в машинах не было, поэтому окна оставались открытыми. Роберт считал себя армянским интеллектуалом. Он был немножко националистом. Может быть, не немножко. Но он явно не был глупым человеком. На его счету, наверное, не было ни одного поражения, и дело здесь заключалось вовсе не в слепой удаче.

В его голове работал великолепный компьютер, он моментально высчитывал баланс между стратегией и тактикой. Быть может, Роберту немного мешала излишняя горячность, но человек рождается таким, каким рождается, и контролирует то, что в состоянии контролировать, предоставляя остальному развиваться самостоятельно.

Если у него, конечно, голова на месте и если он умеет отличать одно от другого.

Роберт Манукян умел.

Милиционеры подошли к автомобилям, укрывшимся в тени лип. Во всех тачках были радиоприемники, а охранники обожали слушать «Русское радио». И иногда эта станция передавала сводку происшествий. Охранники уже что-то слышали о вроде бы неудачном покушении на Монгольца, но, когда подошли менты со своей вонючей проверкой документов, люди Лютого повели себя как законопослушные граждане, презирающие блюстителей порядка. Менты — они и в Африке менты, тем более средь бела дня. Люди Лютого с несколько надменной усталостью поинтересовались, что ментам надо, ну какие на хер документы, про каких на хер заек? Менты попались на удивление вежливые и на удивление быстрые. Они отдали честь, а потом было произведено пять бесшумных выстрелов парализующими инъекциями. Роберту вовсе не требовалось, чтоб охранников обнаружили через пару минут с дырками в их дурацких башках. В инъекции было добавлено снотворное.

Пусть лучше спят и будут благодарны. Манукян действительно контролировал то, что умел контролировать. И уже через некоторое, не очень продолжительное, время его люди поднимались на грузовом лифте приемного покоя — они должны были доставить на третий этаж носилки для перевозки больных. Они больше не являлись работниками правоохранительных органов, теперь они были служителями медицины, и, судя по выражению их лиц, с очень долгим стажем. Медики всегда чрезмерно веселы и философски отрешенны. И в меру академичны. Ну совсем как Роберт Манукян.

На третьем этаже их ждали — в коридоре уже находились два человека Манукяна, следивших за палатой Лютого. Его дружок-попрыгун, спасший Лютому жизнь на свадьбе, только что вышел из палаты и что-то объяснял милиционеру.

Наверное, беспокоился насчет охранника. Бывает же такое! Человек, конечно, смертен, но очень обидно, когда это случается в туалете. А может, это и не важно. Иногда это случается и в больнице. Чаще всего по естественным причинам, так сказать, в порядке общей убыли. Но иногда бывают исключения. Что ж поделать, если Роберт сегодня явится олицетворением этого исключения.

* * *

Молоденький сержант милиции вдруг действительно встревожился — охранник ушел в туалет и отсутствует уже больше двадцати минут. А потом — почему сюда катят тележку? В этом крыле расположились палаты-люкс для VIP-пациентов, и они были полными. Времена-то нынче неспокойные. А потом начались события, о которых молоденький сержант милиции — вот уж действительно везунчик, он отделается легким ранением в локоть — еще долго будет рассказывать своим сослуживцам. Потому что пациент — «больной», как его называла медсестра Наташа, с которой сержант пытался закрутить интрижку, — до сих пор мирно беседовавший с ним и не проявивший никаких признаков настороженности, неожиданно резко рванул его на себя и первое слово сержант произнес уже в их палате.

* * *

Роберт Манукян предполагал сделать все тихо и быстро. И первая часть его операции развивалась превосходно. Коридор был пуст, в нем находились только его люди, охранник нейтрализован, этот молокосос в форме вообще не представлял серьезных проблем. Оружие у Роберта и его людей было с глушителями, и, наверное, им оставалось просто открыть дверь и произвести несколько выстрелов.

Теперь же Роберт видел, что в его первоначальный план все-таки внесены некоторые коррективы. Они обнаружены, и это неприятно. Теперь Лютый и его попрыгунчик будут, по всей видимости, располагать милицейским «Макаровым».

Это гораздо неприятнее. Вряд ли один «Макаров» представляет серьезную угрозу, но шума наделает много.

Вот с этим могут возникнуть проблемы.

Поэтому надо действовать очень быстро.

Они уже подходили к палате, когда услышали шум передвигаемой кровати.

«Баррикадируют дверь, я их папу…» — подумал Роберт и тут же усмехнулся. В этой американской больнице кровати были изящными и, следовательно, не очень тяжелыми. Он встал сбоку от двери. Попробовал ручку и толкнул дверь. Так и есть, забаррикадировались.

— Я их папу… — бросил Роберт, а потом кивнул двум своим людям, указав на дверь:

— Давайте резко…

Больше никакого шума, связанного с передвижением мебели, не было.

Два человека повернулись плечо к плечу, начали разбег. Все приготовили оружие. В коридоре по-прежнему было пусто. Лишь человек Роберта Манукяна, до этого беседовавший по телефону и замеченный Вороном, сейчас развлекал галантными шутками с двусмысленными намеками дежурную медсестру.

Дежурной сестре он уже успел понравиться. Это был ее тип мужчины.

В соседней с Лютым палате два пациента с заживающими огнестрельными ранениями баловались холодным пивком и закусывали его чудесным угрем. Они попали в приличную переделку, но братва их не бросила, в том смысле, что больница была по высшему разряду. Братва вообще никогда не бросает своих людей.

Двух пациентов звали Николай и Леонид. Но братва называла их Коликом с Леликом.

Они были приятелями. И они знали, что их сосед по палате — сам Лютый. Подобный факт очень льстил их самолюбию. Вся братва, приезжающая их навещать, засвидетельствовала Лютому уважение и принесла свои соболезнования. Лютый не особо общался сейчас с людьми, и, когда народ к нему заходил, там было полно охраны. Но зла на Лютого за подобное никто не держал — еще бы, такое пережить.

Тот, второй, вообще в такие моменты уходил, а может, случайно так получалось.

Лютого братва уважала. Сильно уважала. Даже несмотря на то, что произошло на свадьбе.

* * *

Два человека Манукяна с резким усилием врезались в дверь. Но… она оказалась открытой. Двое кубарем вкатились в палату Лютого, и дверь за ними мгновенно закрылась. Роберт Манукян смотрел на захлопнувшуюся перед его носом дверь и впервые за довольно длительный срок чувствовал себя глупо.

— О, нае…али, — с какой-то странной и глухой веселостью произнес он.

Но дальше ему стало совсем не до веселья, потому что за дверью была полная тишина. Никаких выстрелов, грохота схватки, лишь приглушенные стоны и теперь вот полная тишина.

— Я их папу… Сережа, эй, вы что? Фрунзик!

Тишина.

Фрунзик и Сережа словно провалились в глухую черную дыру. Роберт, опасаясь выстрела, нажал на ручку, пытаясь отворить дверь.

Они ее заперли. Ручка не поворачивалась. Значит, не было никакой кровати. Конечно, не было. Роберта развели, как пацана. Но Фрунзик и Сережа — они-то были. Что тогда случилось с ними? Это что, я их папу, здесь такое творится?

Этот американский замок можно вышибить ударом ноги. Но тишина…

Что происходит?

Нет, тишина была не сразу. Роберт слышал приглушенные стоны; здесь отличная звукоизоляция, но ни выстрелов и ничего такого… А стоны вроде слышал.

Вышибить ударом ноги, правильно ли это?

И на высоком лбу интеллектуала Роберта выступили капельки пота. Но не от жары. В этой клинике соблюдался режим собственного микроклимата. Пот был холодным. Холодный пот напряжения и какого-то темного, еще совсем не осознаваемого лихой натурой Роберта, но все-таки страха перед столь непонятной тишиной.

Вышибить дверь?

И во второй раз Роберт почувствовал себя глупо. И почувствовал что-то еще…

Но действовать надо было быстро.

Уходить им из этой палаты некуда, Лютый там.

— Давайте все сразу, — произнес Роберт.

И в это же мгновение все очень сильно изменилось.

Но Роберту повезло. Он не стоял перед дверью и не стоял справа от нее. Поэтому ему повезло. Почти как и молоденькому сержанту, чья судьба распорядилась сегодня так, что он должен был охранять Лютого и Стилета.

* * *

Колик с Леликом вовсе не догадывались, что за события разворачивались сейчас за стеной. Они разлили себе ледяного пива — спасибо братве, затарили вчера полный холодильник — и принялись разделывать второго угря. Руки и рты у обоих были в жире, а угорь оказался великолепным. Вот в этот момент на их балконе возник какой-то пассажир. Тоже из пациентов. Скорее всего из соседней палаты. Либо слева — но там Лютый, либо справа. Но там вроде какой-то бизнесмен с Екатеринбурга. А этот кто ж?

То, что этот пассажир сделал дальше, было уже неслыханной наглостью.

Он, не спрашивая разрешения, открыл их балконную дверь и быстро вошел в палату, словно ни Колика, ни Лелика здесь не было. И они вовсе не пили тут пиво с отличным, жирным, но в меру соленым угрем. Мож, псих? Он че, не понимает, что здесь за люди? А?! Он че, в натуре?!!

— Ты че, брат, ошибся дверью? — спросил Лелик.

— Палату попутал или рамсы? — ухмыльнулся Колик, и оба приятеля чуть было не засмеялись. Но вовремя остановились. Потому что вошедший явно был психом. В правой руке он держал веер медицинских скальпелей. Лелик, более мнительный, сразу же вспомнил фильмы о джеках-потрошителях и прочей лабуде.

Вошедший взглянул на них выцветшими, как старые джинсы, глазами, холодно улыбнулся и, не говоря ни слова, направился к их входной двери. Ну дела!

Однако…

Что-то в нем было…

Но Колик не думал об этом. Просто от подобной наглости он чуть было не лишился дара речи. Он че, ему че здесь? А? Тротуар для лохов, а?

Колик начал подниматься со своего стула:

— Ты, братан, я не понял…

Тот замер у двери, вроде как занимаясь своими делами, и не поворачивая головы, спокойно произнес:

— Сиди на месте.

И все. Больше он не сказал ничего.

Но теперь и Колик понял, что в нем что-то было…

И сел обратно. Все закончилось.

Потому что тот лишь оценивающе поглядел на скальпели и одарил их еще одним взглядом. И этого Колику было достаточно. Взгляд был ледяным, но… В нем присутствовал ледяной огонь, который Колик видел редко, но все же видел. Видел во время схватки и только у самых лучших бойцов. А Колик сам был не трусливого десятка. И сейчас он подумал: «Чего там, пускай человек себе идет…»

А тот словно подтвердил догадку Колика. Перед тем как отворить дверь, он произнес:

— Не выходите в коридор, если хотите жить.

* * *

Грохот выстрелов, о которых так беспокоился Роберт Манукян, все-таки раздался, и «Макаров» оказался вовсе не таким бесполезным оружием. Как только люди Роберта начали вышибать дверь, по ним из палаты Лютого сразу же открыли огонь. Но перед выстрелом произошло нечто, что объяснило зловещую тишину, поглотившую Фрунзика и Сережу. Теперь эта тишина пришла сюда. Только не тишина.

А шелест…

Внезапно в коридоре появился некто. Скорее всего он вышел из соседней палаты. Но Роберт обнаружил его вместе со звуком, странным гулким металлическим шелестом чего-то разрезающего воздух. И человек, уже успевший понравиться старшей сестре, потому что оказался мужчиной в ее вкусе, теперь не сможет понравиться никому. Он вдруг как-то странно, вполоборота, вышел в коридор, судорожно глотая ртом воздух, и Роберт увидел то, что его мозг признал не сразу. Быстро, потому что Роберт вообще реагировал быстро, но не сразу.

Человек, говоривший по телефону, теперь держался за горло, в которое больше чем на две трети был утоплен скальпель. А потом Роберт увидел то, что еще долго будет сниться ему, как и отдельные картинки, которые его мозг привез с войны.

Человек, появившийся в коридоре, изогнулся с какой-то дикой грацией, и этот металлический шелест снова повторился, снова и снова… и металлические стрелы, которые должны были в руках хирурга возвращать к жизни, сейчас убивали.