Полковник Коршунов

      - Сколько тебе лет, Алы?
      - Двадцать пять.
      - Я думал - больше.
      - Это потому, что у меня один глаз.
      Костер совсем потух.
      - Ты не спишь, командир? - тихо спросил Алы.
      - Нет.
      - Когда выступает твой отряд?
      - Скоро.
      - Когда скоро?
      - Сегодня.
      Алы с удивлением посмотрел на Коршунова.
      - Я не понял, что ты сказал, командир.
      Коршунов молчал. Он лежал все так же, голову подперев рукой и вытянув ноги. Глаза его были закрыты. Прошло часа два. За это время не было произнесено ни слова. Вдруг Алы приподнялся и прислушался.
      - Кто-то едет, командир.
      Коршунов не шевелился.
      - Командир, кто-то едет. Слышишь?
      Алы взял винтовку. Коршунов лежал по-прежнему. За поворотом ущелья был слышен приглушенный шумом ручья стук копыт. Алы зарядил винтовку.
      - Оставь винтовку, Алы, - сказал Коршунов и встал.
      Из-за поворота выехали комвзвода Иванов и рядом с ним старый киргиз. Иванов подъехал к Коршунову и взял под козырек.
      - Товарищ командир, согласно приказанию за мной следует отряд в количестве тридцати...
      Коршунов бросился мимо Иванова и схватил винтовку старого киргиза как раз вовремя. Еще секунда - и старик выстрелил бы.
      - Что это значит, Абдумаман? - сказал Коршунов. - Отдай винтовку и слезай с коня. Что это такое?
      Старик соскочил с седла.
      - Коршун, верни мне мултук, - хрипло заговорил он. Голос его срывался. - Отдай мне мултук и не мешай мне. Очень прошу тебя.
      - Как тебе не стыдно, Абдумаман? Что это значит, спрашиваю?
      - Ты разве не знаешь, кто этот человек, командир?
      - Знаю. Это Алы. Он мой друг. Он второй проводник, такой же, как ты.
      - Он басмач!
      - Он был басмачом, Абдумаман. Был. Понимаешь? Теперь он мой друг.
      Старик вдруг сел на землю.
      - Я не пойду дальше, - сказал он. - Я не поведу тебя дальше, если твои друзья - байские собаки.
      Алы, до сих пор неподвижно стоявший с винтовкой наперевес, при последних словах старика шагнул вперед и замахнулся прикладом.
      - Назад, Алы, - сказал Коршунов, и Алы попятился и опустил винтовку.
      Коршунов снова обратился к старику:
      - Хорошо, Абдумаман. Я сам хотел вернуть тебя. Мне не нужно в отряде людей, для которых ничего не значит приказ командира. Отряд поведет Алы.
      Старик вскочил на ноги.
      - Что ты делаешь, Коршун? - крикнул он, хватая Коршунова за руку. Он обманет тебя! Нельзя верить басмачу.
      - Замолчи, старик. Я командир отряда, а не ты. Можешь думать все, что тебе угодно, но я не потерплю, чтобы в отряде зря щелкали затворами. Мне не нужны бойцы, которые стреляют друг в друга. Я верю Алы. Возвращайся назад, Абдумаман.
      - Погоди, командир! - Старик не выпускал руки Коршунова. - Погоди. Прости меня. Очень прошу тебя. Я старый, я много жил на земле, и мне стыдно. Я плохо сделал. Я никогда больше не сделай так. Но не гони меня, командир. У меня был сын, такой же джигит, как ты, и басмачи убили его за то, что он был комсомолец. Я не знаю - может быть, этот человек убил его. Мне совсем мало осталось жить. Может быть, через несколько дней смерть придет за мной. Но до последнего часа я буду мстить басмачам. Я увидел этого человека и все забыл. Ты знаешь меня не первый день, Коршун. Мне стыдно, потому что я нарушил твой приказ.
      - Довольно, Абдумаман! Ты молодец. Ты настоящий красный джигит, и не нужно вспоминать о смерти. Ты еще меня переживешь, Абдумаман. Только ты напрасно так говорил об Алы: Алы - такой же бедняк, как ты. Не он виноват в том, что баи обманули его. Я верю Алы. За то, что он был басмачом, баи дорого заплатят. Правильно я говорю, Алы? Теперь я прошу вас - пожмите руки друг другу, и забудем о том, что было.
      Алы подошел к старику и протянул руку.
      - Нет, командир, - старик спрятал руки за спину. - Не проси меня, командир. Я обещал тебе, и я исполню то, что обещал. Но руку басмачу я не дам.
      Алы отвернулся.
      Из-за поворота ущелья один за другим выехали пограничники. Их было тридцать человек. Иванов скомандовал, и они спешились и расположились на отдых. Козлы, убитые Коршуновым и Алы, были хорошим ужином. Пограничники развели костры и выставили караулы. Здесь же, у ручья, отряд остался ночевать.
      Короткие сумерки прошли быстро. Ночь была безлунная и темная. Коршунов подошел к одному из костров.
      - Товарищ Суббота, - сказал он, - у меня подпруга на седле оборвалась. Почините, пожалуйста.
      Суббота вскочил и пошел за командиром.
      - Слушайте, Суббота, - тихо сказал Коршунов, когда они отошли достаточно далеко, - вы будете следить за новым проводником, Алы. Знаете? Вы будете следить за ним во время всего похода, но ни один человек не должен знать об этом. Понятно? Ни наши ребята, ни, особенно, сам Алы ничего не должны заметить. Вам понятно, Суббота?
      - Понятно, товарищ командир.
      - Хорошо, Суббота. Можете идти. Подпруга на моем седле в порядке. Спокойной ночи.
      7
      Прошло восемь дней. До ущелья Трех овец отряду Коршунова остался один день пути. Позади был мучительный переход на высотах в несколько тысяч метров, на высотах, где задыхались люди и лошади. Через снега, вьюги и бесчисленные реки прошел отряд. Несмотря на осень, в горных потоках было много воды. Вода неслась с огромной силой, привычные лошади едва могли идти, и всадники еле удерживались в седлах.
      На перевалах впереди шли проводники - Абдумаман и Алы - и самые сильные из пограничников. Они прокладывали тропу. Они шли налегке. Сзади поднимался отряд. Красноармеец Суббота подружился с одноглазым Алы, и, когда даже неутомимый старик Абдумаман выбивался из сил, Суббота и Алы вдвоем отправлялись искать путь через снежные вершины.
      В пропасть сорвалась запасная лошадь с вьюком. Она сломала обе передние ноги и билась на дне пропасти. Иванов хотел пристрелить лошадь, но Алы остановил его: от выстрела могли сорваться камни и сугробы снега с вершин, и лавина могла засыпать отряд.
      В другом месте упал вместе с лошадью пулеметчик Зайцев. Спасая пулемет, он сильно разбился. Три дня он то терял сознание, то бредил, и его везли, привязав к седлу. Потом он оправился, но был слаб.
      Коршунов, исхудавший и заросший бородой, всегда был впереди и первый шел в самые трудные места, подбодрял уставших и на привалах шутил с бойцами. Никто из пограничников никогда раньше не видел командира таким оживленным и веселым, никто не думал, что командир так хорошо умеет рассказывать и знает столько смешных историй. Если отряд оставался ночевать там, где можно было развести костры, Коршунов переходил от одного костра к другому и разговаривал с пограничниками. Никто не знал, как мучительно устает сам Коршунов. Никто не знал, как у Коршунова болит по ночам раненая нога. Никто не видел, как на самом трудном перевале у Коршунова носом шла кровь и как он выбросил намокший в крови платок. Пограничники дивились выносливости командира. Они старались подражать ему, и никто не жаловался на усталость и холод.
      Во время похода бойцы, тщательно подобранные Коршуновым, еще больше подружились друг с другом, еще ближе узнали друг друга. Боевая дружба соединяла их. Целыми днями люди молча шли вперед. Молча помогали друг другу. Никто не просил о помощи, и никто не благодарил за помощь, но если кто-нибудь уставал, рядом оказывался товарищ, который помогал уставшему; если кто-нибудь падал, товарищ помогал подняться.
      Коршунов торопил отряд. Каждое утро он совещался с проводниками. По вечерам он и Иванов осматривали лошадей. Чем ближе было ущелье Трех овец, тем скорее шел отряд. Казалось, люди больше не устают. Но Коршунов знал, что после непрерывного напряжения будет непреодолимая усталость. Важно было продержаться в этом напряжении до конца похода, до конца операции. Важно было, чтобы хватило сил.
      И вот - прошло восемь дней похода. Еще один день, еще один перевал и отряд будет у цели. Переход до ущелья Трех овец удалось проделать на день раньше срока. Это значит, что, укрывшись в ущелье, люди смогут отдохнуть на день больше. Это значит, что первый раз за весь поход люди отоспятся. По плану наступление на Ризабека с фронта должно было начаться на двенадцатый день после выхода из комендатуры отряда Коршунова. Окончив поход в девять дней, Коршунов имел для подготовки к бою больше двух суток.
      Чем ближе было ущелье Трех овец, тем большие меры предосторожности принимал Коршунов. Все могло погибнуть, если бы Ризабек раньше времени узнал об отряде.
      Ночь с восьмого на девятый день похода отряд провел в большой пещере. Пещеру отыскали Алы и Суббота. Утром Коршунов выслал в разведку Абдумамана, Алы и Субботу. Разведка вышла еще до рассвета и должна была вернуться часам к десяти. В восемь отряд был готов к выступлению. В пещере был полумрак. Тусклый коричневый свет кое-где выхватывал из темноты морду лошади, или дуло винтовки, или лицо бойца в шлеме с синими очками, поднятыми на лоб. Люди тихо переговаривались, лошади фыркали и переступали ногами. В глубине пещеры тлели угли костров.
      Коршунов раздвинул ветви, скрывавшие вход в пещеру, и вышел наружу. Солнце было высоко, и день был ясный. Снег блестел на перевале. Маленькие пушистые облачка неподвижно стояли на небе, как бы зацепившись за вершины гор. Низко над перевалом медленно пролетел беркут, и его тень проплыла по снегу. Тихо. Только ручей журчал у входа в пещеру.
      Коршунов посмотрел на часы. Пять минут одиннадцатого. Разведка могла опоздать и на большее время, чем пять минут, но почему-то Коршунов встревожился. Подавляя все растущее беспокойство, он насильно заставил себя думать об удачном окончании похода. Ясный день обещал легкий путь через перевал. Все складывалось хорошо.
      Коршунов еще раз оглянулся вокруг, щурясь и заслоняя обеими руками глаза от солнца, и повернулся, чтобы уйти в пещеру, когда вдалеке ударил выстрел. Эхо откликнулось, горохом прокатилось в ущелье, и уже ближе прозвучал еще выстрел, третий, четвертый. Из пещеры выскочили бойцы, но Коршунов встал у входа.
      - Назад! - сказал он. - Назад, товарищи!
      Выстрелы гремели, не переставая, еще минут пять, потом все смолкло, и эхо стихло в отдалении. Потом на каменистом склоне горы раздался стук копыт. Коршунов прислушался. Две лошади вскачь приближались к пещере.
      "Две лошади, - подумал Коршунов. - Алы обманул!"
      Топот копыт приближался, и скоро стали видны два всадника. Они гнали лошадей. Впереди был Алы. Поперек его седла лежал человек. Сзади скакал Суббота. На голове Субботы не было шлема, и лоб был обмотан бинтом. Винтовку Суббота держал в руках и несколько раз оглядывался назад.
      Всадники подскакали. Лошади дышали тяжело, пена клочьями падала с их боков. На седле Алы лежал Абдумаман. Грудь старика была прострелена. Алы легко поднял раненого и бережно передал пограничникам. Потом он слез с лошади и, став на колени, напился воды из ручья. Суббота подошел к Коршунову.
      - Товарищ командир... Басмачи... На перевале... - Суббота задыхался.
      - Спокойней, товарищ Суббота. В чем дело?
      - Согласно приказу мы проехали на перевал и нашли тропу... Абдумаман сказал: едем назад... А он, Алы, говорит: посмотрим на ту сторону... На ту сторону перевала, значит... Я говорю: правильно, надо посмотреть, как спуск... Мы поехали... Старик впереди, потом Алы, потом я... Спускаемся, значит... Спуск, товарищ командир, там тяжелый, крутой... Немного спустились, и старик, Абдумаман, останавливается и показывает рукой вниз... Смотрю я - низом едут басмачи... Человек десять... Они, товарищ командир, наверное на охоту ездили, потому что у некоторых к седлам были убитые козлы приторочены. Ну, мы с коней слезли, за камни поползли и поглядели на басмачей. Потом я говорю: назад ехать нужно. Поскорее, значит, пока нас не заметили. Алы говорит: верно. Едем назад, говорит. А старик Абдумаман молчит и все смотрит, все смотрит вниз. И вдруг он винтовку вскинул - и по басмачам. Раз, второй, третий. Три выстрела дал три басмача упали с коней. А старик вскочил на камень, бьет кулаком себя в грудь и кричит, кричит что-то по-киргизски...
      - Это он про сына кричал, - сказал Алы.
      - Дальше, Суббота. И скорее.
      - Да все уж, товарищ командир. Они, басмачи, значит, старика увидели, выстрелили, - он Алы на руки и повалился. В грудь пуля ему попала. А басмачи на нас лезут. Алы старика потащил. Я немного задержал басмачей. Потом Алы дополз до коней, а басмачи и увидели. Коня у Алы убили. Ну, Алы сел на коня Абдумамана и мне кричит: едем! А басмачи уже тут уходить стали. Трое их осталось. Сначала я хотел преследовать их, но решил скорее донести о случившемся, и погнали мы с Алы сюда. Мне вот голову поранили. Только немного, товарищ командир, чуть-чуть...
      Подошел Иванов.
      - Товарищ командир, - сказал он Коршунову, - старик умирает. Хочет поговорить с вами.
      Коршунов пошел в пещеру. В глубине пограничники раздули костер и около огня положили Абдумамана.
      "Что же делать? Что же делать теперь?" - мучительно думал Коршунов, проходя в глубь пещеры мимо притихших, взволнованных бойцов.
      Все шло прахом. Весь поход оказался впустую. Через два или три часа басмачи доскачут до ущелья Трех овец, Ризабек узнает о приближении пограничников и уйдет. Уйдет за границу. Значит - зря был поход Коршунова и зря два больших отряда будут идти на Ризабека по ущелью и по руслу ручья.
      Коршунов наклонился над Абдумаманом. Старик лежал на спине и смотрел прямо вверх. Он дышал с трудом, кровь шумно клокотала у него в горле и вытекала сбоку рта тонкой струйкой на жилистую шею. Когда подошел Коршунов, старик с трудом повернул голову.
      - Что ты наделал, старик? - сказал Коршунов.
      Старик молчал.
      - Ты слышишь меня, старик? Слышишь меня?
      - Да, - очень тихо сказал умирающий.
      - Ты хотел говорить со мной?
      - Да...
      - Что ты хотел сказать?
      - Нагнись...
      Коршунов стал на колени и нагнулся. Умирающий шептал, задыхаясь и обдавая горячим дыханием лицо Коршунова:
      - Когда... ты... поймаешь... Ризабека... скажи... ему... что... его... брата... я убил...
      - Какого брата, Абдумаман?
      - Я убил... Старик Абдумаман... Убил... Пусть он знает...
      - Кого ты убил, старик? Где ты убил?
      - Пусть знает... Ризабек... Собака... Его брата... за моего сына... я убил...
      - Алы!
      - Я здесь, командир.
      - Ты понимаешь, что он сказал?
      - Да, командир. Среди басмачей был брат Ризабека. Старик убил его. Верно. Первым выстрелом он его убил.
      - Алы говорил здесь?.. - снова захрипел умирающий.
      - Да, отец. Это я, Алы. Что ты хочешь сказать мне, отец?
      - Прости... меня... Алы... Прости, - старик сказал что-то так тихо, что нельзя было расслышать.
      - Что ты сказал? - спросил Алы.
      Старик молчал.
      - Что ты сказал, отец?
      Молчание.
      - Что ты сказал? Ты слышишь, меня, отец?
      Коршунов встал с колен.
      - Оставь, Алы, он умер.
      Абдумамана похоронили у входа в пещеру. Над могилой врыли невысокий столб, и на его свежем срезе Суббота написал чернильным карандашом:
      АБДУМАМАН - КРАСНЫЙ ДЖИГИТ
      на семьдесят пятом году своей героической жизни
      погиб, храбро сражаясь с басмачами,
      утром 30 сентября 1928 года.
      Под надписью оставалось свободное место, и Суббота нарисовал пятиконечную звезду. Звезда получилась неровная, потому что Суббота торопился.
      Похороны и последние сборы заняли не больше десяти минут. Пока пограничники рыли могилу, Коршунов отозвал в сторону Алы и Иванова.
      - Алы, хорошо слушай меня, - сказал Коршунов. - Хорошо слушай и хорошо думай. Наше дело очень плохо. Ризабек узнает раньше времени о нашем приходе, и когда мы дойдем до берлоги, зверь может уйти из нее. Понимаешь, Алы? Я так решил: все лишнее мы оставим в пещере и налегке, как можно скорее, пойдем в ущелье Трех овец. Пока Ризабек снимет юрты, пока он дойдет до конца ущелья, мы успеем. Но мы, наверное, столкнемся с Ризабеком сразу, спустившись в ущелье, и сразу начнется бой. Понимаешь, Алы? В нашем отряде тридцать сабель. У Ризабека - не меньше трехсот. Как устали наши люди, ты знаешь сам, Алы. Что же будет? Кзыл-аскеры подойдут с другой стороны ущелья к вечеру второго октября, то есть через двое с половиной суток. Мы, тридцать, должны сдерживать триста басмачей Ризабека Касым. Понимаешь, Алы? Мы будем держаться до последнего, но удастся ли нам продержаться так долго?.. Не думаю, Алы. Ризабек уничтожит наш отряд и уйдет за кордон, и кзыл-аскеры, придя в ущелье Трех овец, ничего не найдут, кроме трупов, и ничего не узнают. Понимаешь, Алы? Нужно добраться до кзыл-аскеров. Нужно добраться до Черной долины - там идет отряд. Я пошлю тебя и Субботу. Вы перевалите гору не на запад, как мы, а на север. Я дам вам по две лошади, и вы не жалейте лошадей. И себя не жалейте. Хоть один из вас должен добраться до кзыл-аскеров. Понимаешь? Понимаешь, Алы?
      - Я все понял, командир. Пиши письмо. Я найду дорогу. Пиши скорее.
      Через час на снежном гребне перевала Коршунов попрощался с Субботой и Алы. Каждый из них вел в поводу запасную лошадь. Пулеметчик Зайцев отдал Субботе свой шлем, а в шлеме лежало письмо от Коршунова Кузнецову. Суббота и Алы попрощались с отрядом и пошли на север.
      Отряд спускался на запад - к ущелью Трех овец.
      8
      Ризабек Касым уснул под утро. Ночью приехал гость, и до рассвета Ризабек разговаривал с ним. Гость приехал из-за границы через ущелье Трех овец. Он привез Ризабеку письмо. В письме торопили Ризабека, и гость говорил сдержанно, но настойчиво, о том, что давно пора поднять восстание, давно поря заняться большим делом. Гость говорил негромким, ровным голосом, без интонаций. Он сидел у огня, скрестив ноги и полузакрыв глаза. Лицо его было неподвижно и безжизненно. Бледное, худое лицо с морщинистой кожей.
      Уже несколько раз гость приезжал к Ризабеку, а Ризабек до сих пор не знал толком, что он за человек. Гость никогда ничего не приказывал: он только советовал и никогда не говорил прямо. Но всегда получалось так, что Ризабек слушался неопределенных советов гостя и делал так, как хотелось гостю. Гость переправлял через границу оружие.
      Первый раз гость приехал в становище Ризабека как простой контрабандист и купец. Тогда он продал Ризабеку несколько кусков маты*, несколько пар сапог и ящик спирту. Тогда он пробыл в становище Ризабека два дня.
      _______________
      * М а т а - китайская ткань вроде бязи.
      С тех пор прошло всего пять месяцев. Гость приезжал несколько раз, и незаметно получалось так, что Ризабек во всем зависел от гостя. Ризабек даже не знал точно, в чем заключается власть гостя над ним, но власть эту он чувствовал непрерывно. Без помощи из-за границы Ризабек обойтись не мог. Сначала гость связывал Ризабека с нужными людьми за границей. Потом Ризабек, пытаясь освободиться от гостя, попробовал сам сноситься со своими заграничными друзьями, но гость каким-то образом устраивал так, что ответы на письма Ризабека передавали гостю и гость привозил их. Ризабек злился. Он ничего не мог сделать. Гость приезжал по-прежнему, и все сильнее становилась его власть над Ризабеком.
      После бессонной ночи гость уснул, лежа на кошмах. Ризабек смотрел на его неподвижное лицо. Глаза гостя были закрыты, но Ризабеку показалось, что гость не спит. Ризабек едва удержался от желания пристрелить этого человека.
      Злоба душила Ризабека. Им хорошо там, за границей, слать приказания и торопить и выражать недовольство. Все было далеко не так просто, как казалось. Раньше Ризабек думал, что советская власть не продержится больше недели. Недели тянулись, потом пошли месяцы, потом годы. Советская власть крепла. Раньше Ризабеку казалось, что темный киргизский народ, как стадо, пойдет туда, куда укажут ему муллы, куда поведут его баи. Киргизский народ шел за большевиками, и муллы и баи бежали из аулов. Раньше Ризабек мечтал о том, как, подобно великим ханам, он поведет бесчисленную орду джигитов, и орда эта сметет все на своем пути. Теперь Ризабек напрягал все силы в борьбе с соединениями пограничников, и не орда шла за Ризабеком, а кучка басмачей.
      Все-таки Ризабеку удалось соединить несколько мелких шаек и чуть ли не вдвое увеличить число своих джигитов. Все это стоило невероятных трудов, и Ризабек сам давно уже не верил в большое восстание.
      Засыпая, Ризабек вспомнил о гибели Иркембая Оджубекова, о расстреле Асана Аильчинова, о разгроме Джантая Оманова.
      Сон Ризабека был тревожен и некрепок. Когда распахнулись двери юрты, Ризабек сразу проснулся и схватил винтовку. В дверях стоял джигит. Он задыхался. Лицо его было в крови, и одежда была разорвана.
      - Что случилось?
      - Кзыл-аскеры! Кзыл-аскеры идут... Кзыл-аскеры идут к ущелью Трех овец...
      - Где ты их видел?
      - На Большом перевале.
      - Что ты сказал?
      - На Большом перевале, Ризабек. Они идут к ущелью с востока.
      - Этого не может быть! Ты врешь! Еще ни один человек не проходил к ущелью Трех овец через горы!
      - Я не знаю, Ризабек, как они прошли... Но кзыл-аскеры перевалили Большой перевал и идут сюда с востока...
      Ризабек опустился на подушки. Винтовка выпала из его рук. Ее приклад попал в тлеющие угли костра. Гость встал и молча поднял винтовку. Ризабек повернулся к нему.
      - Это конец, - сказал он. - Мы отрезаны от границы.
      Джигит в дверях заговорил снова:
      - Я не все сказал, Ризабек Касым... Твой брат Гасан убит...
      Ризабек медленно поднялся на ноги. Джигит, торопясь и сбиваясь, рассказал о столкновении с пограничниками и о смерти Гасана. Боясь гнева Ризабека, он не сказал, что против десяти джигитов был только один пограничник с двумя проводниками-киргизами. По его словам выходило, будто по склону перевала шел отряд численностью не меньше пятидесяти пограничников. Джигит, увлекаясь, врал о подробностях боя.
      Пока он говорил, лицо Ризабека исказилось, и пена выступила на губах. Он хотел вытащить револьвер из кобуры, револьвер запутался в ремнях, и Ризабек рвал ремни и скрипел зубами. Джигит бросился прочь. Тогда Ризабек повалился на кошмы и закрыл лицо руками. Гость подошел и тронул Ризабека за плечо.
      - Успокойтесь, - сказал гость. - Успокойтесь. Слышите вы? Мне нужно уйти за границу. Поняли? Поняли или нет?
      Ризабек вскочил.
      - Понял или нет ты, пес, что мы окружены? Понял ты или нет, что путь к границе отрезан? Все пошло к дьяволу. Все кончено...
      - Я сказал - успокойтесь. Вы не знаете даже, как велики силы пограничников.
      Ризабек секунду стоял неподвижно. Резко повернувшись, он прошел в тот угол юрты, где лежала его одежда, и стал быстро одеваться. Когда он обернулся, гость был уже одет. Он стоял в черном своем халате и в меховой шапке, опираясь на винтовку Ризабека.
      Ризабек молча вырвал винтовку из его рук и выбежал из юрты.
      Через полчаса человек двести басмачей поскакали по ущелью. Ризабек на сером жеребце несся впереди. На Ризабеке был яркий дунганский халат, распахнутый на груди, и лисья шапка. Он безжалостно гнал жеребца, и джигиты едва поспевали за ним. Сзади ехал гость Ризабека, окруженный своими караванщиками.
      Ризабек решил попытаться задержать пограничников, пока оставшиеся в становище соберут юрты и скот. Если же задержать пограничников не удастся, Ризабек решил бросить все, постараться пробиться и уйти за границу.
      9
      Ущелье Трех овец прорезало горный хребет. Стены ущелья были почти отвесные, и только в нескольких местах можно было спуститься сверху на дно или подняться из ущелья наверх. Чем ближе подходило ущелье к границе, тем круче становились его стены. Внизу было прохладно и сыро. Горы отбрасывали тени на дно ущелья. Узкий ручей вился между камнями. Кое-где одинокие ели возвышались над грудами серых скал. Наверху, на горах, лежал снег. Внизу снега не было. Густая трава росла в расщелинах между камнями.
      С Большого перевала был спуск прямо в ущелье. Спуск был крутой.
      Отряд Коршунова спускался, гремя камнями, скользя на снежных склонах и скатываясь по каменистым осыпям. На головокружительной высоте люди шли не разбирая дороги, падая, подымаясь и снова кидаясь вниз. Все время впереди пограничники видели развевающуюся бурку командира и его вороного Басмача. Коршунов часто оборачивался. Пограничники не отставали. В облаках пыли, катя впереди себя осколки камней, отряд низвергался в ущелье Трех овец.
      Коршунов первым достиг дна. Не останавливаясь, он перебежал ущелье и внимательно осмотрел землю. Следов не было видно. Ризабек еще не проходил по ущелью. Пограничники собирались вокруг Коршунова. Времени терять было нельзя. Ризабек мог появиться в любую минуту.
      На склонах ущелья были большие каменные выступы. В этих выступах, как в гнездах, спрятались пулеметчики, по одному с каждой стороны. Остальные бойцы залегли цепью за камнями поперек ущелья. Сам Коршунов выбрал себе такое место посредине, откуда он был виден всем бойцам. Лошадей отвели под прикрытие группы скал.
      Когда все было готово, Коршунов приподнялся и еще раз осмотрел своих людей. Спереди, с той стороны, откуда должен был появиться Ризабек, не было заметно ничего подозрительного. Коршунов сказал так громко, что все слышали:
      - Все в порядке, товарищи. Повторяю еще раз: стрелять только после моей команды.
      Коршунов лег, и все стихло.
      Журчал ручей. В траве громко затрещал кузнечик. Какая-то маленькая птичка села на камень близко от Коршунова. Птичка была серая. Она дергала коротким хвостиком и, наклонив голову набок, внимательно смотрела на Коршунова. У птички был хохолок на голове.
      "Жаворонок", - подумал Коршунов.
      Кузнечик смолк. Теперь только ручей нарушал тишину. Коршунову захотелось спать. На секунду он закрыл глаза и сразу открыл их и прислушался. Впереди по ущелью ехали на лошадях. Шум усиливался. Уже слышны были голоса, звон металла, фырканье лошадей.
      Коршунов лег удобнее и приложил к плечу приклад маузера. Пограничники насторожились и часто оглядывались на командира. Коршунов не шевелился.
      Из-за поворота ущелья показались всадники. Впереди на сером коне ехал высокий человек в распахнутом халате. За ним толпой двигались басмачи. Лошадям трудно было идти по каменистому дну ущелья, и басмачи ехали не быстро. Из-за поворота выезжали все новые и новые всадники. Оружие они держали наготове.
      Передний, очевидно вожак, остановился, и за ним остановились остальные. Задние напирали, и банда заполнила все ущелье. Вожак обернулся назад и что-то сказал. Расталкивая толпу всадников, к нему подъехал человек в черном халате на пегой лошади. Вожак дулом револьвера показал на сверкающую снежную глыбу Большого перевала и засмеялся. Человек в черном халате кивнул головой и отъехал назад. Вожак тронул лошадь. Басмачи двинулись.
      Коршунов не шевелился.
      Пограничники неподвижно лежали за камнями.
      Басмачи приближались. Вожак отдал какое-то приказание, и группа всадников человек в пятьдесят выехала вперед.
      Коршунов не шевелился.
      Авангард басмачей был совсем близко. Коршунов нацелился в толстого бородатого джигита с клычом в руке.
      Джигит погонял лошадь камчой. Жирное лицо джигита было покрыто потом.
      Коршунов нацелился в грудь джигита и следил мушкой маузера за его движениями. Когда джигит был на расстоянии метров сорока, Коршунов громко крикнул.
      - Эскадрон, огонь!
      Ударил залп, и дымом заволокло ущелье.
      Опрокидывая друг друга, басмачи бросились назад.
      С двух сторон, наискось, по ним начали бить пулеметы, и они повернули и снова поскакали к засаде. Коршунов махнул рукой, и второй залп заглушил частую дробь пулеметов. Крики людей, ржанье лошадей, треск выстрелов подхватило эхо. Горы ответили громом. Эхо визжало и ухало.
      Не больше десятка басмачей вырвалось и доскакало до основного отряда. Вся банда отхлынула за поворот ущелья.
      На земле остались раненые и убитые. Лошадь толстого джигита носилась по ущелью. Ее мертвый хозяин лежал на ее шее.
      Эхо замерло. Снова стало тихо в ущелье.
      Пограничники возбужденно переговаривались. Скрываться больше было не нужно.
      Иванов лежал недалеко от Коршунова.
      - Получили они, товарищ командир! - крикнул он. - Теперь не сунутся!
      Коршунов, сняв бурку, расстилал ее на камнях.
      - Погоди, - ответил он. - Посмотрим, что дальше будет. - И, помолчав, позвал: - Иванов, пойди-ка сюда.
      Иванов перебежал за камнями, подошел к Коршунову и лег рядом с ним.
      - Вот что, Иванов. Если меня убьют сегодня...
      - Товарищ командир!..
      - Да слушай ты! Если убьют меня, говорю, ты останешься командиром. Держаться до конца. Понял? Я не очень верю, что успеют наши подойти сюда вовремя, но, может, и успеют. Понял?
      - Да.
      - Много у него джигитов, у Ризабека. Это еще не всех мы видели. Не меньше половины осталось в стойбище юрты снимать и собирать скот. А тут человек полтораста было. Не меньше.
      - Я думаю, человек двести.
      - Видишь. И вот еще что, Иванов: если совсем плохо будет, не давайтесь Ризабеку. Помнишь Котова и Петренко?
      Иванов вспомнил обезображенные тела замученных басмачами красноармейцев и поежился.
      - Вот и все, кажется. В сумке у меня записка. Я еще ночью написал. Если убьют, отправишь отцу. Адрес там есть.
      - Бросьте, товарищ командир. Что это с вами такое? Убьют да убьют. Нельзя так!
      - Черт его знает, что. Предчувствие. Нет, ты не смейся. Верно, предчувствие. Ну, прощай. Теперь по местам. Товарищи! По местам и не высовываться! Внимание. Начинается.
      Басмачи пошли в атаку.
      10
      Три раза Ризабек водил своих людей в атаку, и три раза пограничники отбрасывали их назад. Басмачи потеряли несколько десятков человек, и джигиты роптали. Ризабек спешил часть банды, и, разделившись на две группы, басмачи подошли близко к засаде пограничников и начали перестрелку. Пулеметчики нащупали басмачей, и треть стрелков не вернулась назад.
      К вечеру подошли свежие силы из стойбища. Стемнело. Басмачи поползли по ущелью. Пограничники снова подпустили их совсем близко, и басмачи уже готовились кинуться врукопашную, когда над ущельем взвилась ракета. Красный свет осветил ущелье. Пограничники забросали наступающих гранатами.