Книга о верных и неверных женах

— Мой опыт говорит мне, — ответил он, — что недавно здесь проплыл вихрем корабль без матросов.

Царевич решил, что такой следопыт обеспечит ему успех Дела, что чаша его надежды начинает уже наполняться, и двинулся в путь, обгоняя ветер и молнию.

Они прошли еще немного и увидели, что за ними спешит человек, за которым не мог бы угнаться и ветер. Догнав их, он пошел медленнее и присоединился к ним.

— Откуда идешь и куда? — спросили его.

— Я иду из города Фатана, — ответил тот, — и хочу присоединиться к вам. Я — искусный столяр. Своей тешой я превзошел резец Мани, а рубанком могу посрамить кумиров Азара. Я вырезаю из дерева таких изящных куколок, что красавицы Халлуха и Наушада будут восторгаться ими. Я воздвигаю такие дворцы, что жители райских палат спешат поглядеть на них. Я так полирую дерево, что оно делается гладким, как зеркало, и мудрые и красноречивые, подобно попугаям, мужи восхваляют меня. А вершина моего мастерства — и этого не может сделать ни один геометр — в том, что я из дерева делаю кресло, которое без крыльев поднимается в воздух, словно птица. Тот, кто воссядет на него, может лететь куда захочет, хоть на седьмое небо, — в мгновение ока он окажется там, словно Кейван. Когда царевич покинул лоно матери, словно блистающее солнце, озарил весь мир лучами своей красоты и почил в объятиях няни, как озаряющее мир солнце в объятиях зари, я изготовил для него колыбель и на полученное вознаграждение приобрел жизненный достаток, так что не стал ни в чем нуждаться. Теперь я решил отблагодарить за оказанные мне благодеяния, сопровождать царевича в его скитаниях на чужбине и оказывать ему услуги, какие смогу.

Царевич счел общество столяра великим благом, уверовал, что увидит свою возлюбленную, соскоблил тешой надежды бугорки отчаяния со своих помыслов и продолжал путь.

Дорога была такая тяжелая и трудная, что каждый шаг казался шагом в пасть крокодила, казалось, каждое мгновение на голову обрушивается море мук и с каждым вдохом поднимается ураган. Моряк, словно Нух, стал их путеводителем и вел царевича, бросившегося в пучину бушующего моря тягот и трудностей, по следам пропавшего корабля, а остальные следовали за ними.

Дни и ночи шагали они по той знойной пустыне, обгоняя ветер. Наконец, им встретился седовласый, согбенный старец. Он сидел под деревом и, собирая коровьи кости, кропил их водой. Кости тотчас соединялись жилами и суставами и обрастали мясом. По воле всемогущего бога, одним из атрибутов которого является «он оживляет и он умерщвляет» [114], жизнь вошла в корову, и она поднялась и замычала, словно подтвердились слова: «Мы сотворили из воды каждое живое существо» [115]. Царевич и его спутники были поражены этим зрелищем, от изумления они сами присохли к земле, словно мертвые кости.

— Не может быть сомнения, — сказал царевичу сын везира, — что этот старец не кто иной, как сам Хызр, — да приветствует его Аллах. У него есть живая вода. Воистину твое счастье проснулось, и ты получил удел Искандара, раз в такой безжизненной и полной опасностей пустыне он встретился тебе. Ступай к нему немедленно и попроси помочь тебе, припади лицом к его стопам, быть может, он протянет тебе руку помощи. Прах под его ногами пусть будет Целебным бальзамом для твоих глаз, дабы очи твоего счастья заблистали лучами надежды. Ухватись же рукой за его полу, чтобы он освободил тебя от мрака скорби.

Царевич повиновался совету друга и обратился со смиренной мольбой к старцу, прося его о помощи.

— О юноша, — ответил старец, — чем же могу помочь тебе я, старик, который не может и шагу сделать без посоха?

— О ты, видом старец, а натурой юноша! — воскликну царевич. — Мои надежды — на твою сокровенную сущность, которая разрешает все трудности, а не на наружную слабость. Несомненно, ты — Мессия, а мы — безжизненные трупы, ты — Хызр, а мы — заблудшие путники на стезе надежды. Ради бога, не гони нас от себя и не пожалей свои милости ради горстки людей.

— Я не Мессия и не Хызр, — сказал старец. — Я всего-навсего скромный смертный, удалившийся от людей и избегающий их общества. Тут поблизости живет одна старая женщина, отрекшаяся от этого непрочного мира и поселившаяся в пустыне. Вместе с ней живет ее дочь, подобная луне. Обе эти женщины день и ночь молятся Изеду, а эта корова кормила их. Но случилось так, что лев задрал и сожрал ее, так что они остались без пропитания. Тогда paди сохранения своего бренного тела, потребного, чтобы молиться богу, они стали питаться травами и кореньями. Тогда всевышний Аллах даровал мне немного живой воды. Тем временем две бедняги в этой безжизненной пустыне дошла до крайнего изнеможения и вознесли свои молитвы к милостивому господу, и ко мне снизошло повеление. Я окропил водой истлевшие кости, так что корова по воле творца вышла из бездны небытия на арену существования и стала вновь источником пропитания тех женщин. А вам я могу помочь только каплей этой воды. Если она нужна вам, — мне не жалко.

— О благословенный старец, — сказал царевич. — Как бы там ни было, сжалься над нами и помоги нам, подобно Хызру. Иными словами, окажи нам милость и пойдем с нами и будь нашим товарищем в трудностях и удачах, ибо присутствие твое будет укреплять наш дух.

В старце пробудилась жалость, он присоединился к ним и стал скитальцем по пустыне скорби.

Продолжение рассказа о фатанском царевиче. Царевич прибывает в страшную долину, где живет див хул-хул, вместе с сыном везира поражает этого ифрита и заполучает прекрасную пери

Царевич в сопровождении благочестивого старца покинул те места, прошел еще кусок пути и оказался в пустыне, воздух которой был ничуть не лучше, чем в аду, да и сама пустыня ничем почти не отличалась от ада. Даже вода там была горячая, как в аду, и от нее распространялось смрадное зловоние. Вокруг росли деревья, ядовитые словно кобры, а травы походили на пестрых змей аркам. Ад стыдился сравнения с этой пустыней, адский зной горевал от уподобления ее жару.

Когда царевич увидел такое страшное место, то мужество покинуло его и тревога овладела всем его существом. Его спутники от страха дрожали, как осиновый лист на ветру, от ужаса с них лил пот целыми кувшинами. Тогда царевич спросил благочестивого старца:

— Что это за ужасное место? Ведь от здешнего воздуха даже адское пламя превратится в воду, даже адские муки не сравнятся с ужасами этих мест.

Знавший истину и повидавший свет старец ответил:

— Здесь обитает один из величайших ифритов по прозванию Хул-Хул. Он могуч, безобразен, ужасен и покорил себе весь мир. Все окрестные города и селения он разрушил и сравнял с землей, а жители все разбежались от его насилии, так что сейчас даже на расстоянии ста фарсахов не найдешь ни одной человеческой души. Он сожрал окрест всех онагров и серн, всех хищных и травоядных, всех волков и слонов, а львов и пантер он пожирает целиком, не разрывая а части. И сколько ни ищи, в этой пустыне не найдешь адского жилья, в городах ныне поселились совы и филины, в садах свили гнезда вороны и галки. Слабому и немощному телом человеку не пройти через эту пустыню, если он предварительно не погубит этого мерзкого ифрита.

— О разумный старец, — вновь обратился к старику царевич, — ты — самый мудрый среди нас, укажи нам, как убрать с нашей дороги этот ужасный камень, эту страшную скалу.

Мудрый старец отвечал:

— Первые две недели, когда луна прибывает, див охотится и проглатывает все, что ни попадет. А следующие две недели, когда луна идет на убыль, он засыпает и спит непробудным сном. Вот тогда-то и надо расправиться с ним, тогда его легко отправить в бездну небытия. Когда же он бодрствует, его не одолеет целый свет.

Царевич и его спутники стали определять положение луны и солнца и установили, что луна покоится в голове девятиглавого дракона-неба и обитатели этого мира только ждут ее появления. Царевич счел конец месяца началом своего благоденствия, а сон дива — пробуждением своего дремлющего счастья, решил не упускать удобного случая поразить проклятого ифрита и попросил друзей помочь ему. Но ни один из них не осмелился выступить вперед. Они стали отказываться, ссылаться на свое ремесло и сказали сыну везира:

— Каждый из нас ограничен пределами своего ремесла, и мы, когда понадобимся, успешно справимся со своими обязанностями. А сражаться с врагами — это дело рассудительного везира.

Сын везира понял, что они устраняются от этого дела, не желая участвовать в нем, и что ему, хочет он того или нет, придется встретиться со смертью. Вооружившись мужеством и доблестью, он взялся сразиться с ифритом, распрощался с царевичем, попросил поддержки у Изеда, который помогает несчастным в беде и выручает попавших в беду, и, положившись во всем на бога, поспешил туда, где ждала его смертельная опасность.

Пройдя немного, сын везира увидел вдали дворец, стены которого доставали звезды небесные, а крыша соприкасалась со стеной, подпиравшей небо. Сын везира стал приближаться ко дворцу, ступая осторожно и незаметно в тени деревьев, пока не подошел вплотную к воротам. Он шел так тихо, что сам не слышал шороха своих шагов. От страха он трепетал, как осиновый лист, печень его таяла, словно соль в воде, желчь превращалась в воду, а сердце раскалывалось словно кончик калама. Вдруг во дворце появилась красавица со стройным станом. увидев ее, пери сошла бы от зависти с ума, а гурия за такую красоту не пожалела бы жизни. Сердца влюбленных от страсти к ее щекам пылали, как семена руты в огне. Терпение и разум покинули сына везира, ее черная родинка лишила его жизни. Он потерял сознанье, словно влюбленный соловей, и оцепенел. А красавица, подобная кипарису на берегу ручья, легко и грациозно подошла к нему и стала сыпать из рубинового ларца слова-жемчужины.

— О ты, осужденный на смерть, — обратилась она к нему, — разве ты не знаешь, что здесь обитает кровожадный див? Здесь и птица не решается расправить крылья, и муха не смеет зажужжать. Зачем же ты по собственной воле ступил прямо в пасть крокодила, бросился в тенета смерти? Может быть, ты пресытился жизнью?

— О пери! — ответил он ей. — Мне предстоят великие дела, но расскажи лучше ты о себе. Как оказалась в обществе дива такая пленительная красавица? Ведь розы по сравнению с твоими щеками презреннее шипов, а луна перед твоим прекрасным лицом ничтожнее рыбы. Как ты согласилась жить с таким мерзким ифритом?

О роза, твои собеседники только шипы, -

Неужто сама избрала ты компанию эту?

[116]

Красавица, выслушав его, стала лить из нарциссов-глаз слезы на розы щек, а потом сказала:

— Я была розой на царственной лужайке, жемчужиной в шкатулке падишаха. Звали меня Паринажад, и отец выдал меня по обычаю шаханшахов за Манучихра, который взимал дань со всех властелинов земли и снимал венцы с хаканов нашего времени. Этот див сожрал по одному всех жителей нашей страны, а потом протянул лапу и в столицу.

Прежде всего он проглотил всех подданных, а затем обратил взоры к падишахскому дворцу и стал пожирать стройных невольниц, которым завидовали полевые цветы, луноликих служанок, настолько обольщенных своей красотой,

Что они не ставили солнце ни во что, презирая немые и незрячие лилии и нарциссы. Наконец, в покоях падишаха остались только я и сам падишах. На следующий день проклятый див ворвался в гарем, схватил шаха, как воробья, и лишил жизни, а меня притащил в эти гибельные места.

— А теперь расскажи мне, — продолжала она, — отчего ты решил погубить себя и почему по собственной воле ступил прямо в пасть дракона?

Сын везира рассказал ей обо всем, посвятил ее в свои тайны, а она, выслушав его, сказала с улыбкой на устах:

— О юноша, стоящий на краю смерти! Ты никогда не решишь этой трудной задачи, никогда не доведешь это дело до конца. Разве соломинка может сдвинуть с места гору? Разве мошка может бросить оземь слона? Торопись, покуда цел, спасайся бегством! Не сражайся попусту с самой смертью!

— О луноликая! — ответил сын везира. — Хотя твои сочувственные слова разумны и дальновидны, но ведь часто случается, что маленькие люди с ясным умом совершают великие дела. Ведь ничтожно малый муравей при помощи своего разума валит с ног могучего слона [117]. Если ты укажешь мне путь и поможешь советом, — возьмусь за это трудное дело.

Та красавица, сияющая, как Муштари, ответила ему:

— Да будет тебе известно, что дива можно поразить только одним путем. Надо найти шершня и смазать медом его крылышки. Потом надо пустить его в нос ифрита, у того запершит в носу, и он чихнет. Если при этом шершень летит из носа, то див разорвет тебя в клочья и превратит в прах. Если же шершень не вылетит, а через нос проникнет в мозг, то див погибнет.

— Я не боюсь смерти, — ответил ей сын везира, — и рискну своей головой ради успеха. Если нам повезет и мы сумеем погубить этого дива, то избавим весь мир от приносимых им бед. А если нет, — я сложу голову ради своего благодетеля.

С этими словами он положился во всем на Аллаха прикрываясь упованием, словно щитом, вошел в комнату, где почивал див.

Он увидел нечто черное, огромное, как гора, с длинными рогами, и по земле вился хобот. Казалось, слон и бык соединились в едином существе. Клыки у дива были как у кабана, а тело его, подобное скале Бисутун, обросло густой шерстью, как у медведя. Увидев его, человек от страха лишался зрения, разум мерк от сего мерзкого к безобразного облика.

Сын везира, увидев эту гороподобную тушу, затрепетал от страха, но, обратившись в душе к Аллаху, проникся мужеством во имя благородных помыслов. По совету той красавицы со стройным станом он отыскал среди листьев адамовой головы шершня и стал внимательно приглядываться к ифриту. Когда тот выдыхал воздух, то поднималась пыль, словно от сильного ветра, а когда он вдыхал, в его нос вместе с воздухом летели хворост, пыль и камешки с расстояния двух танабов. Сын везира помазал шершня медом, поднес к носу ифрита, и тот влетел прямо в нос, а юноша отбежал в сторону и спрятался в высокой траве. Див тотчас же вскочил и чихнул так громко, что юноша задрожал от страха. Но по воле судьбы шершень проник в мозг дива, и чиханье не помогло ему. Див начал громко стонать, лишился сил, взревел так, что Бык, на котором стоит земля, задрожал от страха, а небеса и вся земля стали содрогаться. Вскоре ифрит в ярости забегал по сторонам, стал вырывать с корнем деревья и метать валуны. Наконец он скончался, древо его жизни упало. Сын везира, когда свершилось такое великое дело, когда он одолел это глубочайшее море, приник лицом к земле и стал молиться богу, а потом, словно утренний легкий ветерок, помчался к царевичу с приятной вестью. Одновременно он прочитал ему хвалебную касыду о красоте Паринажад. Он рассказал о хитрости девушки, о шершне и меде. Шахзаде от радости затрепетал, словно травка от ветерка, обнял сына везира, поцеловал его, а потом отправился во дворец дива и стал любоваться красотой Паринажад. Подошел он и к трупу Дива, рассмотрел его и подивился его устрашающему гороподобному телу. Он похвалил изобретательность сына везира, потом приник головой к земле, вознося благодарность к чертогу всемогущего творца, который губит дракона малым воробьем и убивает слона комаром. А ту красавицу, которая была послана им как дар небесный, он взял с собой, и они снова двинулись в путь.

Царевич прибывает в город Банудбаш, родину Паринажад. Нива жизни Манучихра зеленеет вновь благодаря содействию благообразного старца, равного Хызру, а Паринажад обретает утраченные надежды

Царевич, покинул те проклятые места, прошел несколько переходов, и, наконец, перед ним предстал огромный город с высокими домами. Измученный долгим переходом и обрадованный тем, что ему удалось выбраться невредимым из той гибельной и ужасной пустыни, он стал двигаться к городу, радуясь, словно распустившаяся роза, стал возносить благодарственные молитвы богу и быстро вступил в городские ворота. Это был обширный и прекрасный город, которому Ханаан годился в рабы, а дворцы кайсара и Нумана были по сравнению с его дворцами лишь прахом у порога. Дома там были богатые и красивые, с арками, изящными, словно брови красавиц, а минареты стройны и прямы, как кипарисы, здания располагались ровными линиями, лавки выстроились рядами, словно жемчужины в ожерелье. Однако нигде не было видно ни одного человеческого существа. Царевич сильно огорчился этому и разослал из предосторожности своих спутников во все стороны с наказом искать людей на базарах, улицах и в домах. Те искали повсюду, заходили во все дома, но так и не нашли ни одной души. В какой бы дом они ни входили, всюду видели несметные богатства, роскошную утварь и убранство, яства и напитки, сосуды и посуду. Казалось, люди только что поднялись со своих мест и спрятались где-нибудь в доме. Посланные насторожились и испугались: может быть, это жилища ифритов или дивов? Они вернулись к царевичу встревоженные и со страхом сообщили, что в городе нет никого.

— Наверное, — сказал им царевич, — ифрит Хул-Хул разорил этот город.

Он соскоблил с ума тревожные мысли и страх, а потом решил: «Надо отправиться в падишахский дворец, ведь в этих местах мы можем повстречать гуля».

Шахский дворец, в который они вошли, был тоже безлюден, но все было в порядке, сады в цветении. Когда царевич увидел украшения, портики и галереи дворца, ему захотелось осмотреть все это великолепие, он стал ходить по дворцу и разглядывать его, а потом они все стали гулять по дорожкам дворцового сада и, наконец, вошли в гарем. Тут Паринажад начала громко рыдать, проливая кровавые слезы. Царевич поразился столь внезапной перемене и решил было, что она жалеет о разорении такого прекрасного города, полагая, что другой причины для слез нет.

А та красавица с челом Зухры от сильного волнения не могла вымолвить слова, потом, собравшись с силами, сказала:

— О ты, чьей головой гордится венец! Я рыдаю потому, что побег моей жизни вырос именно на этой лужайке, где теперь вместо трелей соловья слышны только крики сов и филинов. Я была взращена в этом райском дворце в неге и покое, а теперь его стены источают горе и несчастье. Я вспомнила все былое великолепие, красу служанок и невольниц и благородного шаханшаха, который осенял этот мир счастьем, словно вещая птица Хумай, и благодаря покровительству которого я затмевала солнце и луну. Я вижу, что от былого величия не осталось и следа, и рана в сердце вновь кровоточит, а в груди бушует море скорби.

Когда царевич выслушал эти жалобные и горестные речи Паринажад, ему стало жаль ее, он сам пролил горестные слезы, стал утешать и успокаивать ее, как это подобает людям великодушным. Потом он отер с ее глаз слезы, взял ее ласково за руку и вместе с ней пошел в другой дом, чтобы развлечь ее красотою арок, расписанных стен и украшений на крышах. И вдруг они увидели на ложе смерти юношу с царственной осанкой и прекрасными чертами лица. Он спал непробудным сном, склонив венценосную голову на изголовье небытия. На его голове еще был надет царский венец, на теле — шахские одеяния. Казалось, он только уснул, Паринажад, как только увидела Манучихра, стала громко рыдать и стенать, словно горлинка, стала рвать свои благоухающие косы и до крови царапать щеки-розы. Она упала на землю, словно поникшая травка, и так зарыдала, что даже соловей сжалился бы над ней и в горе разорвал бы свои одежды.

От пламени в ее груди сердце царевича также стало гореть, он жалобно заплакал, а остальные тоже запричитали. Рыдания их все усиливались, причитания не умолкали. Наконец, царевич, проникнутый сочувствием к Паринажад, обратился к тому старцу с обликом Хызра и характером Мессии.

— Ради бога, — взмолился он, — протяни руку помощи этой бедняге, оказавшейся в пучине горя, и верни ей утраченные надежды той каплей живой воды, которая осталась у тебя.

Благочестивый старец, последователь Хызра, повиновался царевичу, великому, как Искандар, и благородному, как Дара, открыл склянку с водой жизни, произнес формулу «Во имя Аллаха», которая является ключом ко всяким чарам, потом побрызгал той водой лицо и голову мертвого юноши. Тогда по воле творца, дарующего жизнь и сотворившего из ничего оба мира, юноша раскрыл глаза и огляделся по сторонам. Вдруг он увидел Паринажад. Она стояла у его изголовья, словно светильник, и в радости произносила благодарственные молитвы Аллаху, готовая от полноты чувств лишиться рассудка и ступить на стезю безумия. Поодаль он увидел царевича и его четырех спутников, которые творили молитву. Манучихр обратил взор на себя, увидел отросшие ногти и волосы, подивился, но так и не понял, что все это означает. Он погрузился в бушующее море изумления, а потом принялся за расспросы. Тогда та периликая дева обнажила красавицу-тайну и рассказала любимому обо всем том, что произошло. Манучихр привлек к себе тот кипарис с лужайки неги, они стали вспоминать прошлое, радоваться настоящему, достигнутому после стольких мучений, а потом заплакали от радости, проливая из глаз слезы, словно жемчуга. После всего этого они пали к ногам шахзаде, благодаря его за содеянное, и стали так превозносить его, что даже невозможно описать. Манучихр заговорил.

— О ты, исцеливший меня, как Мессия, — говорил он, — никто на земле не помнит такого благодеяния, которое ты оказал мне, вернув меня из пучины небытия на арену жизни. Человек не в силах отблагодарить и отплатить за такое добро, — разве только отдать жизнь за тебя.

Царевич останавливается в городе Банудбаше по просьбе Манучихра и Паринажад, потом поручает одной старухе найти Мехр-бану

Когда Манучихр по божьей воле родился на свет вторично и второй раз вышел из небытия на арену бытия, он взял Паринажад за руку и подошел к царевичу, приник головой к его ногам и сказал, как подобает тем, кто стремится к правде:

— Если бы ты по своему милосердию озарил бы своим пребыванием мое скромное жилище и осчастливил бы меня своим присутствием, ты вознес бы меня до небес, подарил бы мне еще одну жизнь и открыл бы мне оконце в райский сад.

Царевич согласился, решив остаться там на несколько дней. Манучихр возблагодарил бога, вновь почувствовал себя властелином и воссел на шахский престол. Весть об этом вскоре распространилась по дальним окраинам, которые были подвластны ему, и мудрецы и ученые мужи стали рассказывать о чуде. Прослышали об этом и оставшиеся в живых подданные Манучихра, которые бежали от страха перед кровожадным ифритом в разные страны, стали возвращаться по своим домам, возносить благодарственные молитвы тому, кто «выводит живых из мертвых и выводит мертвых из живых» [118] и селиться на прежних местах, занимаясь своим старым ремеслом. В скором времени страна вернулась к благоденствию. Воистину, подобные события в мире происходят для наказания преступников и поощрения праведных мужей. Блажен тот, кто взирает на непорочное лицо красавицы-истины и сидит за завесой, из-за которой видна сокровенная тайна.

Манучихр всеми силами старался услужить царевичу и проявить гостеприимство, угождая ему во всем, не жалея своего времени и сил. Когда он уезжал на охоту, то царевичу прислуживала, стараясь превзойти самых расторопных невольниц, сама Паринажад. Но царевич, пьяный от тоски по возлюбленной, ничем не интересовался, уста его были сухи, а глаза влажны, и он, томясь, словно песок на берегу реки, только и спрашивал всех прибывающих и отъезжающих о своей луне, бросившей ковчег его сердца в пучину бедствий.

В один прекрасный день Паринажад учтиво, вежливо и грациозно вошла к нему, поцеловала прах у его ног и сказала:

— О ты, прах из-под ног которого служит для моих глаз целительным бальзамом! Я — твоя служанка и рабыня, желаю тебе только добра, и у меня есть к тебе просьба, разреши ее высказать.

Царевич, хоть и с неохотой, разрешил говорить. Паринажад продолжала в самых учтивых выражениях:

— У нас здесь лужайки переполнены розами и базиликами, есть все, что нужно для веселия и радости. Так почему же твое сердце сжато, словно бутон, почему на нем лежит клеймо скорби, словно на тюльпане? Если у тебя есть какая-нибудь кручина, поведай ее мне, быть может, я смогу помочь тебе. К тому же и Манучихр — раб твой, обязанный тебе жизнью, и он ничего не пожалеет ради тебя, сложит голову там, где ты пожелаешь.

Царевич, убедившись, что она сочувствует ему, как никто на свете, не стал стесняться и открыл ей тайну своего сердца, рассказал о корабле, о том, как он влюбился в сидевшую на нем девушку, лишился из-за нее своего доброго имени, бросил родной дом и пустился в дальние странствия. Паринажад, выслушав рассказ о его злоключениях, погрузилась в море раздумья, а потом снова заговорила.

— О ты, восседающий на троне любви! — воскликнула она. — Как же можно найти следы той, чьих примет ты не знаешь? Как можно разыскать ту, что не оставила следов? Только терпением и ожиданием можно решить эту трудную задачу, попасть туда, где живет твоя возлюбленная. В этом деле поспешность бесполезна, и тот, кто торопится, не поставит ногу в стремя коня, скачущего к ней. Запасись ключами терпеливости, и тогда ты сможешь открыть врата надежды, ибо «терпение — ключ к радости» [119]. Жди божьего милосердия, пока из небытия не выскочит красавица твоей надежды.

По совету Паринажад царевич волей-неволей сел в паланкин терпения и нехотя навьючил надеждой коня желания. Паринажад повязалась поясом помощи ему, стала придумывать, чем бы ему помочь, и велела одной старухе искать повсюду нить желаний царевича. Та была мастером своего дела, она была знаменосцем любящих, била в барабан посредничества и претендовала на первенство в том, как познакомить и свести влюбленных. Паринажад велела ей найти следы той луноподобной с корабля. Старуха, которая была искусна в подобных делах, расспросила подробно обо всем, отправилась к морю и двинулась в путь вдоль берега. В каждом городе на побережье она искала в собраниях красавиц ту дивную розу, которую описал царевич.

Наконец, эта старуха прибыла в город, который назывался Хуснабад. В этом городе на всех улицах и перекрестках бушевало море женской красоты, из всех уголков волнами выходили кокетливые красавицы, нежные газели, опьяненные вином неги и прелести, толпились на лужайке красоты. Старуха устремила аркан своего взора на тех красавиц и стала искать ту, за которой ее послали. Она применила все свои уловки и, наконец, после долгих поисков напала на след. Та девушка была словно лучезарное солнце, она была драгоценным камнем из царских копей и солнцем на небе владычества над миром, а звали ее Мехр-бану. Характер у нее был прихотливый, она садилась на корабль и плыла одна по морским просторам, словно солнце по небу. Лучезарное солнце заимствовало свет от ее луноподобного лика, а роза, из-за которой терзается соловей, похитила цвет и аромат для своих лепестков у ее ланит.

Хитроумная старуха открыла на главной, городской площади цветочную лавку и за короткое время подружилась крепко, как это случается с женщинами, с придворной цветочницей, которая каждый день по-новому составляла букет цветов и отправляла Мехр-бану, этому побегу в цветнике красоты. Она засыпала цветочницу подарками и вскоре крепко привязала ее к себе. Когда старая сводня убедилась, что их отношения крепки, как цепь, она однажды с простодушным видом попросила цветочницу взять ее с собой к Мехр-бану. Цветочница, находившаяся под бременем благодеяний старухи, сразу же согласилась и провела ее к тому прекрасному кипарису, дав ей нести корзину с цветами. Так хитрая и бывалая старуха проникла к Мехр-бану. Она подала ей букет по-новому подобранных и связанных цветов и Мехр-бану, которая ценила всякие редкие вещи, прониклась к ней расположением, а старуха в первый же день изучила как следует все ее достоинства.

Спустя несколько дней старуха, сорвав букет желания из цветника надежды, вернулась, обгоняя ветер, к царевичу и через некоторое время уже была у него. Она так обрадовала его приятными вестями, что он от восторга готов был жизнь отдать.

Царевич находит в утробе рыбы запястье Мехр-бану. По указаниям старушки отправляется в город Хуснабад, получает разрешение на свидание, а потом возвращается в родную страну, достигнув цели

Царевич, чаша терпения которого уже переливалась через край, хотел двинуться в путь в тот же миг, призаняв для своих ног быстроту у ветра. Он хотел бежать так быстро, как текут слезы влюбленного, лететь в Хуснабад на крыльях любви, как соловей. Но Паринажад удалось удержать корабль его нетерпения у берегов самообладания, и она пообещала отправить его в путь рано утром. Царевич, этот водолаз в море любви, с большим неудовольствием согласился и остался ночевать. Той старухе, которая словно удод Савы [120] принесла ему весть о красавице, подобной Билкис, он подарил много драгоценных каменьев, а сам, чтобы скоротать время до того, как запад проглотит солнце, словно рыба Юнуса, отправился на рыбную ловлю. Едва он закинул сети, как в них попалась огромная рыба. Царевич, довольный, велел зажарить ее и принести кувшин вина — ведь жареная рыба хороша с вином. Когда повар вспорол рыбе брюхо, то из него выпало запястье с инкрустациями, словно солнце выглянуло из-за созвездия Рыбы, так прекрасен был тот браслет. Царевич, увидев такую вещицу, был потрясен и с любопытством стал рассматривать украшавшие браслет каменья. Сердце его, едва он притронулся к тому браслету, друг забилось, словно рыба на суше, душа почувствовала благоухание любви, и он воскликнул:

— Несомненно, этот браслет целовал ногу той светлой луны! Иначе отчего в моем сердце вспыхнуло такое пламя?

Тут царевич поспешил к старухе и спросил:

— Не знаешь ли ты, кому принадлежал этот браслет? Ведь искры его каменьев озаряют душу, словно луна.

Та опытная и знающая старуха с первого взгляда узнала браслет, расплылась в улыбке и ответила:

— О ты, поспешающий по стезе любви! Бросай шапку до небес: это браслет Мехр-бану. Такая удача означает, что очень скоро ты увидишь этот прекрасный кипарис. Теперь и правда нет смысла задерживаться здесь.