Свет вечерний

Вячеслав Иванов
СВЕТ ВЕЧЕРНИЙ

I

ПОЭЗИЯ

      Весенние ветви души,
      Побеги от древнего древа,
      О чем зашептались в тиши?
      Не снова ль извечная Ева,
      Нагая, встает из ребра
      Дремотного первенца мира,
      Невинное чадо эфира,
      Моя золотая сестра?
      Выходит и плещет в ладони,
      Дивясь многозвездной красе,
      Впивая вселенских гармоний
      Все звуки, отзвучия все;
      Лепечет, резвясь, гесперидам:
      «Кидайте мне мяч золотой»,
      И кличет морским нереидам:
      «Плещитесь лазурью со мной».

ОСТРОВА

      «Нас в гости плыть к богам зовет Заря
      За синие, широкие моря,
      Но прочные нас держат якоря.
      Мы, вольные когда-то корабли,
      Как паруса созвездий тех вдали,
      Вкоренены недвижно в глубь Земли.
      И влажную мы помним пелену,
      Что в ласковом лелеет нас плену,
      Как тонкую воздушную волну.
      Отяжелел небесный океан,
      Где, изнутри когда-то просиян,
      Плыл сонмом звезд наш самоцветный стан…»
      Так пленные тоскуют Острова…
      Вы ту же быль запомнили, Слова,
      Под игом дней живые божества,
      Сошедшие на грудь Земли сырой
      С небес, где встарь вы тешились игрой
      Живых лучей, как звезд крылатый рой.

МЕМНОН

      В сердце, помнить и любить усталом,
      Мать Изида, как я сберегу
      Встречи все с тобой под покрывалом,
      Все в цветах росинки на лугу?
      Все ко мне склонявшиеся лики
      Нежных душ, улыбчивых теней,
      В розовом и белом повилики
      На стеблях моих зыбучих дней?
      Или всё, что пело сердцу: «Помни»,—
      Отымает чуждый небосклон
      У тебя, родной каменоломни
      Изваянный выходец, Мемнон?
      И когда заря твой глыбный холод
      Растворит в певучие мольбы,
      Ты не вспомнишь, как, подъемля молот,
      Гимном Солнце славили рабы?
      Иль должно, что пало в недра духа,
      Вдовствовать в хранительной тиши
      Как те звоны, что всплывают глухо
      Из летейских омутов души?—
      Чтоб тоской по музыке забвенной
      Возле рек иного бытия
      По любимой, в чьих-то чарах пленной,
      Вечно болен был — и волен я.

ТУЧА

      Всё может обручить
      С эфирным строем Лира
      И светом лики мира,
      Как ризой, облачить.
           Почто же сизой тучей
           Плыву я, тень влача,
           Над радугой зыбучей
           Беспечного ключа?
      В горниле воспаленном
      Расплавится ль слеза —
      Лобзает дол гроза
      Наитьем исступленным.
           Дай ливню не сразить,
           Господь, лилеи хрупкой,
           Дракону просквозить
           Лазурью и голубкой.

ДРЕМА ОРФЕЯ

          Я мелос медленно пою,
          И звезды вечной яви тают…
          Улыбки сонные летают —
         И розы юные вплетают
          В кифару томную мою.
          Смолкают струны золотые
          Под розами. Сверкают спицы
      Авророю зажженной колесницы —
             Из трепетов литые
              Беззвучного огня.
      Слепительное марево… Звеня,
      Ожившая разбудит лира гимны,
          Когда поникнет в пурпур дымный
              Виденье дня.

ЭЛЕВСИНСКАЯ BECHA

      Ночь! В твоей амброзийной волне
      Отдаюсь я глубокой Весне;
      Но грустны, как забытые сны,
      Мне явленные лики Весны,
      Отлучающей светами дня
      От сосцов твоих темных меня,
      Чуть к дымящимся персям твоим
      Я приник и поник в этот дым —
      Благовонный ливана крохой
      На жаровне истаять глухой,
      Где душа с божествами в огне
      Сочетается тайной Весне.

ПЕВЕЦ В ЛАБИРИНТЕ

      Юргису Балтрушайтису

       Певец
      Если солнце в Лабиринте
      Небу жаль похоронить,
      Боги солнечные, киньте
      Мне спасительную нить!
      Сопровождение флейты
      Вы вотще ли, музы, пели;
      «В ночь пещер, в земные щели
      Луч ты должен уронить?»
      Я в могильном Лабиринте.
      Иль из уст мне душу выньте,
      Или киньте, боги, нить.
       Эхо сводов
      Над младенцем в колыбели
      Парки пряли, музы пели;
      Уронили в колыбель
      Парки — золото кудели,
      Музы — сладкую свирель.
      Если небо колыбели
      Мог ты в сердце сохранить —
      Из божественной кудели
      Свей водительную нить.
      Если солнце в ствол свирели
      Мог ты гимном полонить —
      Ей верна, к родимой цели
      Поведет, потянет нить.
      Вы же, в темном Лабиринте
      Обитающие боги,
      Стерегущие пороги,
      Солнце алчные пленить,
      Умолений не отриньте;
      Дал певец, чего хотели
      Души тьмы, Вам — луч свирели,
      Гостю — солнечная нить.
       Ариадна
       (пробуждаясь в лунном луче)
      Что звучало так нaпевнo,
      Что молило так узывно,
      Что забилось вновь прерывно,
      Что опять встомилось жадно
      Сердце в персях дивно-сонных,
      Успокоенных усладно?
      Где я? В недрах темнолонных
      Подземельная царевна,
      Ариадна?.. Ариадна.
      — Он ушел, а ты — забылась
      (Ах, забвенье лишь отрадно!),
      Руку положив на темя:
      Пурпуром лазурь затмилась,
      Остров поплыл, стало время…
      Вот, я дома пробудилась…
      Милый, вновь ты, вновь мне ведом!
      Лев, ревнующий к победам
      Солнца,— бог, весенний дождь
      Иль Орфей, певучий вождь,—
      Ты — один, как я едина,
      Солнцева невеста сына.
      Дочь Миноса, на покой
      Я усталого склоняю,
      Темя тонкою рукой,
      Чаровница, осеняю.
      Сонный мой разымчив хмель;
      Я, как мать, приникну к сыну
      И из груди тихо выну
      Колыбельную кудель.
      Озарятся своды ярко,
      Буду солнце прясть, как Парка,
      Выпряду златую нить.
      Лишь взыграет на свирели
      Милый странник, вспыхнет нить.
      Он спасен… и вновь, у цели,
      Должен в солнечном пределе
      Деве ночи — изменить.

ЛИРА И ОСЬ

      Валерию Брюсову

1

      Слепец, в тебя я верую,
          О, солнечная Лира,
          Чей рокот глубь эфира,
          Под пенье аонид,
      Колеблет правой мерою
          И мир мятежный строит,
          Меж тем как море воет
          И меч о меч звенит.
      Ты скована из золота,
          И падают, как пчелы,
          Журчащие Пактолы
          На жаркие рога…
      Удары слышу молота
          По наковальне Рока;
          Но славят свет с востока
          Верховные снега,
      За осью ось ломается
          У поворотной меты;
          Не буйные ль кометы
          Ристают средь полей?..
      А где-то разымается
          Застава золотая
          И кличет в небе стая
          Родимых лебедей,

2

      Есть Зевс над твердью — и в Эребе.
      Отвес греха в пучину брось,—
      От Бога в сердце к Богу в небе
      Струной протянутая Ось
      Поет «да будет» Отчей воле
      В кромешной тьме и в небеси:
      На Отчем стебле — колос в поле,
      И солнца — на Его оси.
      О, дай мне плыть, святая Лира,
      Средь мусикийского эфира
      Одною из согласных лун.
      Лишь на мгновенье, беззаконный,
      Слепой кометы бег уклонный
      Касается вселенских струн.
      Ристатель! Коль у нижней меты
      Квадриги звучной дрогнет ось,
      Твори спасения обеты,
      Бразды руби и путы сбрось.
      И у Пелопса ли возницы,
      У Ономая ли проси
      Для новых игрищ колесницы
      На адамантовой оси.
      О Ты, Кто в солнца нас поставил!
      Коль сын Твой прямо к полдню правил
      Пылающую четверню,
      Вдали блужданий Фаэтона
      Дай в розах млеющего лона
      Истаять медленному дню.

II

КАМЕННЫЙ ДУБ

      Хмурый молчальник, опять бормочу втихомолку
                                              стихами:
      Хочет и каменный дуб майской листвой
                                           прозвенеть.
      Дремлет в чеканной броне под бореями бурными
                                                 зиму;
      Зеленью свежей весна в пологах темных сквозит.
      Черную ветвь разгляди: под металлом скорченных
                                               листьев
      Ржавой смеется тюрьме нежный и детский побег.

ЕВКСИН

      Ласточки вьют свой уют под окошком;
      Зяблик слетает к рассыпанным крошкам
      В трапезной нашей. За дверью горят
      В садике розы: давно ль еще, вешний,
      Весь он белел алычой и черешней?
      Лишь кипарисы все тот же обряд,
      Смуглые, мерно склоняясь, творят.
      Что там, в оправе лиловых гликиний,
      Гладью сверкает алмазисто-синей?
      Смотрит Евксин сквозь ресницы чинар,
      Пестун лазурный Медеиных чар.
      Я под окрайнюю сяду чинару —
      Сонной мечтой убегающий парус
      В миф провожать, в розовеющий пар.

СВЕТЛЯЧОК

      Душно в комнате; не спится;
      Думы праздно бьют тревогу.
      Сонной влагой окропиться
      Вежды жаркие не могут.
      Сумраком не усыпленный,
      Взор вперяется во мглу.
      Что забрезжило в углу
      Зорькой трепетно-зеленой?
      Дух-волшебник ночи южной,
      Светлячок к окну прильнул,
      Словно в дом из тьмы наружной
      Гость с лампадой заглянул;
      Словно спутник снов бесплотный,
      Миг свиданья упреждая,
      Подал знак душе дремотной
      Упорхнуть в дубравы рая.

ЗИМНЯЯ БУРЯ

      Гнет и ломит ноша снега
           Кипарисы нежные,
      И корчует вал с разбега
           Грабы побережные.
      Все смесилось в тусклой хляби —
          Твердь и зыби вьюжные.
      Кто вас губит, кто вас грабит,
           Вертограды южные?
      И сквозь лязги волн и визги
           Племени Эолова
      Зевс гремит и плещет брызги
           Плавленного олова.
      Смертью ль мутные зеницы
           Водит над пучинами
      Ветхий Кронос, бледнолицый,
           Треплющий сединами?

ДЕЛЬФИНЫ

      В снастях и реях засвистел ветер, пахнущий снегом и цветами; он с силой вылетал на свободу из тесного ущелья… Из-под самого пароходного носа стали выпрыгивать проворные водяные жители — дельфины; крутым побегом они выскальзывали на воздух, опустив хвост, описывали дугу и вновь погружались без всплеска.  
А. Н. Толстой, «Письма с пути»

      Ветер, пахнущий снегом и цветами,
      Налетел, засвистел в снастях и реях,
      Вырываясь из узкого ущелья
      На раздолье лазоревой равнины.
           Как Тритон, протрубил он клич веселья,
           Вздох весенний кавказского Борея,
           Вам, курносые, скользкие дельфины,
           Плясуны с крутогорбыми хребтами.
      На гостины скликал вас, на веснины,
      Стеклоокого табуны Нерея,
      С силой рвущийся в устье из ущелья
      Ветер, пахнущий снегом и цветами.

ПОЛДЕНЬ

      В озера сходят небеса.
      По бирюзе однообразной
      Струятся россыпью алмазной
      Развязанные пояса.
      И мглятся зыбкой мглой леса,
      Как тлеет пепл в жаровне праздной.
      Колдует зной, котел кипит —
      Двоится марево природы.
      В гробу хрустальном дева спит,
      Над нею латник держит щит:
      Светилу дня так снятся воды,
      Водам — полуденные своды,—
      И дважды солнца лик слепит.

ЗЫХ

      На Зыхе нет ни виноградной
      В кистях лозы, ни инжиря:
      Все выжег зной, все выпил жадный;
      И в сакле я дремал прохладной
      До половины сентября.
      А перед саклею, горя
      Сафирами восточной славы,
      Текли Хвалынские струи.
      И милы стали мне твои,
      О Зых, возгорий плоских главы,
      Твой остов высохшей змеи
      Меж двух морей живой оправы,
      И солнцем пахнущие травы,
      И в белом камне колеи.

ФЛАМИНГО

      О. А. Ш.

      Плоской чашей, розовой по краю,
      Лотос белый зыблется над Нилом,
      И чертят фламинго в синем небе
      Дуги света розовей Авроры.
      Этих красок юность помнят взоры,
      Мать-Земля себя подобной Гебе
      Видит в них, как в зеркале застылом,
      Обрученной суженому Раю.

КОТ-ВОРОЖЕЙ

      Два суженных зрачка — два темных обелиска,
      Рассекших золото пылающего диска,—
      В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,
      Из недр рокочущих изводит сладкий стон.
      И сон, что семени в нем память сохранила,
      Мне снится: отмели медлительного Нила
      И в солнечном костре слепых от блеска дней
      Священная чреда идущих в шаг теней
      С повернутым ко мне и станом, и оплечьем,
      И с профилем зверей на теле человечьем,
      Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,
      Какими в дол глядит полдневный мрак богов…
      Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:
      Размерно бормоча, ты чары сам накликал.
      Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег —
      А печи жаркий глаз да за окошком снег.

ПОДРАЖАНИЕ ЯПОНСКОМУ

      Голых веток оснежен излом.
          Круглый месяц на дне
              Голубом.
      Ворон на ветке во сне
      Снег отряхает крылом.

NOTTURNO

      Ропот воли в сумраке полей
      Мусикийских темных чар милей.
      Пес провыл, и поезд прогремел.
      Ветр вздохнул,и воздух онемел.
      Лишь вода текучая журчит.
      Тайна звездоустая молчит.
      В черных складках ночи сладко мне
      Невидимкой реять в тишине,
      Не своей тоскою тосковать,
      Трепет сердца с дрожью звезд сливать.

ЗЕМЛЯ

      Илье Голенищеву-Кутузову

      Повсюду гость и чужанин,
      И с Музой века безземелен,
      Скворешниц вольных гражданин,
      Беспочвенно я запределен,
      И по-иному луг мне зелен,
      Журчит иначе студенец
      Под сенницей лесных молелен,
      Чем жнице ль, пастушку ль овец,
      Микулам, сельским уроженцам,
      Поднявшим ралами поля…
      Но и скитальцам, отщепенцам
      Ты мать родимая, Земля.
      И в одиночестве, в пустыне,
      В смарагдовой твоей раине,
      Едва склонюсь к тебе, дремля,—
      Ты шепчешь, сонный мох стеля,
      О колыбеле, о святыне.

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

      Н.И. Шатерникову

      Посвящение  
      Haecce decem cecini peramoenis qui vocitnntur
                Argenteis in saltibus,
      Те plaudente, mihi iunctissime nuper Horati,
                Cultor facunde rustici.

Запев

      И рад бы я в зеленый рай…
      Смеется Муза: «Поиграй
           Там на рожке пастушьем
      В лад ветерку и ручейку.
      Мудрил ты на своем веку,
           Дружил и с простодушьем».
      И рад бы в рай; да, знать, лихи
      На сыне города грехи —
          Не выпустят на волю
      Из плена каменных столиц
      Навстречу ветру, гаму птиц
           И зыблемому полю.

1

      Бор над оползнями красный:
      За излучиной реки,
      Отлагающей пески,
      Кругозор голубо-ясный,
      Перелески да лески.
      Вот могильник зеленеет
      Стародавней татарвы;
      Церковь тут и там белеет,
      И в тумане розовеет,
      Блеща, марево Москвы,
      Край исконный мой и кровный,
      Серединный, подмосковный,
      Мне Причудливо ты нов,
      Словно отзвук детских снов
      Об Индее баснословной.

2

      Лес опрокинут в реке.
      Веспер в ночном челноке
      Выплыл — и вспыхнул алмаз
      Где-то в бездонной реке.
      Видел я в жизни не раз
      В сей вечереющий час,
      Как выплывал он и гас,
      Веспер на сонной реке:
      Что же в старинной тоске
      Слезы струятся из глаз?
      Словно приснилось лицо
      Милой моей вдалеке;
      Словно кольца на руке
      Верное ищет кольцо.

3

      Ловлю в реке тускнеющей
          Жемчужно-бледный знак,
      Лишь в небе пламенеющий
          Затеплится маяк.
      Уж сумраки древесные
          Слились в вечерней мгле,
      И призраки небесные
          Склонили взор к земле;
      И быль воскресла маревом,
          И вновь пловца зовет
      Любовь обетным заревом —
         И вновь Леандр плывет.

4

      В какой гармонии Природа
      Легчайшей поступью харит
      Обряд дневного хоровода
      Пред оком видящим творит!
      Как нежно с тенью свет мирит,
      Прозрачный сумрак цветом красит!
      В каких венцах, одна, горит,
      Когда цвета вещей погасит!

5

      Заплаканный восход уныло я встречал.
      Зардев по краю, бор дичился, и молчал,
      И прятал меж стволов испуганные тени.
      Семья берез, развив зеленой мрежей сени,
      Роняла капли слез при качке ветерка,
      Сияла зеркалом предчувственным река…
      Но клики первых птиц не раньше прозвучали,
      Чем, брызнув золотом сквозь облако печали,
      Укравшее зарю,— беспечно-горячи,
      В развороженный лес ударили лучи,

6

      Уязвило жарким жалом утро бор.
      Под глухим нашло забралом утро бор.
      По стволам янтарных сосен рдеет жар:
      Опоясало кораллом утро бор.
      Под зелеными шатрами красный пир:
      Упоило светом алым утро бор.
      Огласило буйным бубном, медью труб
      И ликующим кимвалом утро бор.

7

      И чудо невзначай в дубраве подглядишь,
      Вот час: вечерняя прозолотилась тишь.
      Лиловые стволы повиты сном и страхом.
      А на прогалине, дымясь летучим прахом,
      Сияет хрисолит огнистых двух полос:
      То след от солнечных промчавшихся колес.
      Вот ветвь червонная — не та ли, что Энея
      Вела чрез темный дол?— волшебно пламенея,
      Хвостатым светочем висит во мгле чащоб.
      А там и Лучница возносит ясный лоб
      Над бахромой ветвей, и стали кущи белы,
      Где первые легли серебряные стрелы.
      Но ласки лунные таит ревниво бор.
      Мне памятен олень, добыча ловчих свор:
      Что видел, не скажу, пугливый соглядатай;
      Собак я днем боюсь, как Актеон рогатый.
      Пришельцы древние из солнечной земли,
      Любезны кошки мне, и — помнится — влекли
      В повозке Вакховой меня младенцем тигры,
      Я с пардами делил в раю невинном игры.
      Подалее ж уйдем, о Муза, от охот
      И чар лесных под кров, где ужин, свет и кот.

8

      Какою ленью дышит лес,
      Зеленовейный и воздушный.
      Дреме полуденной послушный,
      Слагая луга жаркий вес,
      Войди под лиственный навес
      Отдохновительно-радушный
      И в облаке ее завес
      Усни с Дриадой равнодушной.

9

      Осенний дышит пар и хвоей, и теплом.
      Чрез желтый папортник, плаун и бурелом
      Ступаю сторожко. Едва шуршат вершины.
      Луч бродит ощупью, и лоснится крушины
      Коварной гроздие; и, пышно разодет
      В листву румяную, кичится бересклет
      Красой оранжевых и розовых подвесок.
      Лиловым вереском дымится перелесок.
      А сосны, как палат незыблемых столпы,
      В угрюмо-сизые стеснилися толпы,
      Лучу воинственным багрянцем отвечают
      И, равнодушные, ущерб времен встречают.

10

            Творит природа свой закон
         И знает срок суровости и неге,
            Себе верна в цветах и в снеге,
                      В беге
         Несущих злак и плод, ущерб и сон
                      Времен…
         А человек — всё недоволен он.
         Мгновенье замедляет иль торопит,
      Ветр хочет упредить иль облак удержать,
            Обиду в горьких сотах копит;
      На пиршестве богов пришедший возлежать —
      Тоску по скудости в нектарных кубках топит.
            Не буду же грустить о том,
         Что летним подошел конец усладам;
            Мирюсь в душе с извечным ладом —
                       С хладом,
         С ударившим в свой колокол постом,—
                       С листом,
         Пестреющим в лесу еще густом.

Прощальная

      Песню спеть — не хитрая наука,
      Если в сердце песня запоет.
      Божий мир весь полон света, звука:
      Человек угрюмо прочь идет.
      А когда б, как на лужайке дети,
      Он вмешался в общий хор без слов,
      И его в свои поймало б сети
      Солнышко, веселый рыболов.
      В полном сердце песня бы запела,
      Как растет весною мурава,
      И душа, что, вдовствуя, немела,
      Золотые родила б слова.

ОСЕНЬ

      Поля порожнего
      Вдовое пожниво;
      Раменье ржавое;
      Гроздье кровавое;
      Бурые ворохи;
      Шепоты, шорохи;
      В ветошах осени
      Царственной — просини,
      В нищенских — яркие;
      Синью сквозь жаркие
      Клены сходящий хлад —
         Смерти возврат.

РУБКА ЛЕСА

      Поэту Валериану Бородаевскому

      Пел «Свете тихий»,— длясь,— в парчах осенних
                                               день.
      По рыжим пожнивам тянулась наша тень,
      Когда из смуглых рощ отзвучием металла
      Убийца звонкая далече прозвучала.
      И вскоре нас покрыл сквозной зеленый кров
      Огнистым проливнем закапанных дубов,
      Узорчатый шатер ветвей перекрученных,
      Наитье пращуров, секире обреченных;
      Радушно старые кивали нам челом,
      Из вещих шелестов слагая свой псалом;
      Но стыд нам запрещал с доверием взаимным
      Возлечь на мягкий мох к столам гостеприимным,
      Где незапамятных струился мед гостин
      В ковши червонные из солнечных братин.

ВЕСЫ

      Какой прозрачный блеск! Печаль и тишина…
      Как будто над землей незримая жена,
      Весы хрустальные склоняя с поднебесья,
      Лелеет хрупкое мгновенье равновесья;
      Но каждый желтый лист, слетающий с древес,
      На чашу золота слагая легкий вес,
      Грозит перекачнуть к могиле хладной света
      Дары Прощальные исполненного лета.

НОЧНЫЕ ЗОВЫ

      О том, как светят нивы,
      Дымясь при ветерке,
      И лунные извивы
      Колышатся в реке,
      О том, как в слезном блеске
      В сквозистый никнут пар
      Алмазные подвески
      Полуночных тиар,—
      Я мог бы петь, и Муза
      Из слитных голосов
      Вселенского союза
      Доносит хрупкий зов
      То шороха и треска
      И вздоха в тростниках,
      То шелеста и плеска
      На блещущих песках.
      Я мог бы петь, как в прятки
      Играет с Ночью Бог,
      Свои звездам загадки
      Загадывать бы мог.
      Но тем ли сердце живо,
      Пока обречено
      Отдельного порыва,
      Стуча, ковать звено?
      К чему с душой ночною
      Шептаться стал бы я,
      Пока дремлю дневною
      Дремотой бытия?
      Сонливца смерть разбудит
      И с ночью день сольет,
      И, песней став, забудет
      Душа, о чем поет.
      Уйми же, Муза, трепет
      Восторженной души,
      Настойчивый свой лепет
      Забвеньем заглуши!
      И не зови к слиянью
      Отторженную грудь;
      Дай смертному сознанью
      Кольцо свое сомкнуть.

III

ПО ТЕЧЕНИЮ

      Я вёсел подолгу не трогаю:
          Под смутный лепет забытья
      Скользит единою дорогою
          Моя попутная ладья
      Со всею медленно влачащейся
          Громадой усыпленных вод;
      А там — с Медведицей лучащейся
          Плывет огромный небосвод.
      Но лишь на бреге померещится
          Родная тень заветных стран
      И птицей сердце затрепещется,
          Чтоб вновь упасть, узнав обман,—
      Что с плачем у кормы расплещется?..
          Поодаль, отмелью пологою,
      Влачась, кивает мне туман.

МОГИЛА

      Тот вправе говорить: «Я жил»,
      Кто знает милую могилу;
      Он в землю верную вложил
      Любви нерасточенной силу.
      Не оскудеет в нем печаль,
      Зато и жизнь не оскудеет;
      И чем он дольше сиротеет,
      Тем видит явственнее даль.
      Бессмертие ль? О том ни слова.
      Но чувствует его тоска,
      Что реет к родникам былого
      Времен возвратная река.

ЛЕНИВЫЙ ДОЖДЬ

      По опавшим листьям шелестит
      Чей-то шаг… Кто медлит и грустит
      Надо мной, таясь в безлюдном парке?
      Суеверным ухом я ловлю
      В шуме ветра бледное «люблю»…
      Долу мрак; а звезды гневно-ярки.
      Жутко мне биенье жарких жил
      И застылость зоркая светил…
      Словно я лежу, смертельно ранен,
      В темном поле; бой вдали кипит;
      На меня ленивый дождь кропит;
      И не бой, а дождь ленивый странен.

НА КЛАДБИЩЕ

      Не оттепель смутой унылой
      Безлистые ветви трепала:
      С отчаяньем бурным упала
      Весна на погост белокрылый.
      Рвалась в усыпальницы плена
      И саваны с плит разметала,
      Глашатаем черным летала:
      «Проснитесь до нового тлена!»
      К поблеклой, пониклой могиле
      Прильнул я в смятенье пугливом,
      С призывом противоречивым:
      «Не верь возмущающей силе!
      Живая в жилище бесплотных,
      Спи в гробе — иль встань на мгновенье,
      Чтоб этого сердца биенье
      Укрыть на истлевших полотнах!»
      И вдруг укрепительным чудом
      Дохнуло из гробных преддверий:
      Как будто железо артерий
      Магнитным откликнулось рудам.
      И дух окольчужился сталью,
      И страх обернулся весельем;
      Предстала земля новосельем,
      И миг опоясался далью:
      Как будто на горном отвесе
      Завидел я с низменной мели
      Любимую в огненном теле
      И слышал: «Христос Воскресе!»

ЕЕ ДОЧЕРИ

1 СОМНЕНИЕ

      Кто знал, как легкий Сон
      Любимую приводит
      И в миг заветный вон
      Из терема уводит;
      Кто знал, как чаровник
      Гробницы размыкает
      И в призрачный двойник
      Бесплотных облекает —
      И снова замыкает
      За пленными тайник,—
      Поймет мой смутный страх,
      С надеждою делимый, —
      Когда в твоих чертах
      Мелькнет, неуловимый,
      Тот свет, что я зову,
      Тот образ, что ловлю я,—
      Мой страх, что наяву,
      Как та, кого люблю я,
      Истаешь ты, — что сплю я,
      Пока тобой живу.

2 РАЗМОЛВКА

      Дева издали ко мне
      Приближалась в тишине.
Пушкин, «С португальского»

      Вежды томные печали
      Мимолетной отвечали.
      Вежды тихо подыми,
      В душу ангела прими.
      Вежды молча долу клонишь,—
      Мнится, вдовьим покрывалом
      Осенив чело, хоронишь
      Пепел мой в сосуде малом.
      Вежды к небу возведешь,
      Небо наземь низведешь:
      Свет лазоревый струится
      И в росе ресниц дробится.

3 MADONNA DELLA NEVE

      Чистый день Мадонны Снежной,
      Кроткий символ Тайны Нежной…
      Что загадочней, грустней,
      Словно милых след ступней,
      Что тоске любви заветней,
      Что нежней — порою летней
      За ночь выпавшего снега?—
      Ты сама, вся грусть и нега,
      Вся явленье Тайны Нежной,
      Ты, дитя Мадонны Снежной!

4 ДИТЯ ВЕРШИН

      Дитя вершин! Ты, мнится, с гор
              В наш дол нисходишь
      И с выси преклоненный взор
              Окрест обводишь.
      Размером поднебесных глав
              Земное меришь.
      Ты знаешь блеск родимых слав
              И небу веришь.
      Разделена в себе самой
              Святым расколом,
      Ты тянешься в снега, домой,
              Дружася с долом,

5 РУЧЕЙ

      Ручей бежит, ручей поет:
           «Я в Матери проснулся,