Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

      Вслед за ним выступал меньшевик-интернационалист Мартов. Он заявил, что видит главное зло в остатках корниловщины, которая еще не выкорчевана из армии. Правительство, по его словам, вообще слишком медленно выполняет свои обещания способствовать заключению демократического мира...
      На Мартова зашикали справа, и мало кто слева аплодировал ему. Председатель Авксентьев, прервав и то и другое, торжественно объявил, что слово предоставляется Александру Федоровичу Керенскому.
      Мезенцев по долгу службы слушал речи Керенского почти каждый день. Его уже начинало тошнить от трескотни, напыщенности и демагогии министра-председателя. Он очень хорошо понимал тех людей, кто ненавидел этого наполеончика, пользующегося любым предлогом, чтобы поучать, высказывать "кредо" и обвинять всех других, особенно большевиков - в смертных грехах. И полковник выскользнул из зала. Ему вспомнились донесения осведомителей военного ведомства, что в рабочей среде с легкой руки большевика Сталина предпарламент называют не иначе, как "предбанник". "Кто кому готовит баню? И насколько жарка она будет?!" - подумалось Мезенцеву. А что горячие денечки надвигаются, было понятно не желающему вмешиваться в политику артиллеристу.
      Вечерняя темнота быстро опустилась на город с мрачного неба. Сильный ветер не в состоянии был разогнать тяжелые тучи. Салтыковский подъезд сегодня закрыт, министры прибывали на заседание правительства к "подъезду императрицы" Зимнего дворца. По лестнице каррарского мрамора поднимаются они на второй этаж. "Темным" коридором идут к Малахитовой гостиной. Коридор действительно темен, на его стенах темные портреты русских и иностранных кавалеров ордена Андрея Первозванного. Словно призраки, проскальзывают по нему министры и чиновники...
      Управляющий делами правительства Гальперн со своими стенографами устроился подле одного из каминов. Мезенцев со своим блокнотом садится рядом с ними. Все ждут Керенского.
      Сквозь золотые двери быстрым шагом входит министр-председатель, за ним следует Терещенко. Керенский бросается на председательское место и открывает заседание. Слушается куча мелких вопросов, поскольку все крупные решают между собой Керенский, Терещенко и Коновалов.
      Но среди разной ерунды выплывает крупная проблема. Министр финансов Бернадский сообщает о новом обесценивании курса рубля и требованиях Англии в связи с этим представить в качестве гарантии займов русское золото. Он сообщает, что военные долги России приблизились к двадцати миллиардам рублей. Керенский, по-особенному кивнув Коновалову, откладывает решение этого вопроса.
      Верховский сидит неподалеку от Мезенцева. Полковник слышит, как военный министр полушепотом обращается к своему соседу по столу, министру внутренних дел Никитину:
      - Мы не можем продолжать войну. Нужно заключить мир...
      Никитин одобрительно кивает:
      - Все с этим согласны, и Керенский в том числе. Но никто еще не сказал, как заключить этот проклятый мир... а то, что говорят большевики, богопротивно...
      Увидев оживление Верховского и Никитина, Керенский неожиданно предоставляет слово министру внутренних дел. Никитин без подготовки, как о наболевшем, начинает рассказывать о поджогах крестьянами помещичьих имений, разгромах продовольственных лавок в Петрограде и Москве, забастовках и разграблениях винных складов по всей России. Министр труда Гвоздев подтверждает, что фабрично-заводской промышленности грозит катастрофа из-за забастовок, что фабрики останавливаются и по той причине, что железные дороги не в состоянии доставить уголь из Донбасса...
      Парадный интерьер зала как бы придает вес даже самым пустым словам и обещаниям, сказанным здесь. Керенский кажется сам себе могущественнейшим владыкой, слабые министры, не располагающие реальной властью, - мудрыми деятелями мирового масштаба...
      Мезенцеву, как давеча в Мариинском дворце, делается противно, но он вынужден сидеть до конца. Еще не раз за этот вечер он услышит о большевиках, которые подстрекают массы против правительства, армию - против командования, народ - на бунт.
      Поздним вечером, после десяти, как и во все остальные вечера, совсем слабо светились огоньками керосиновых ламп окна огромного шестиэтажного дома на берегу реки Карповки. Часть дома была занята меблированными комнатами, где любили останавливаться приезжие богомольцы. Круглые сутки самые разнообразные фигуры входили в его ворота, подъезды. Поэтому никто не обратил внимания, когда в поздний час два типичных петроградца, один из которых был с финскими чертами лица и говорил с акцентом, позвонили в квартиру на первом этаже. За дверью их явно ждали и волновались.
      Про хозяина квартиры Суханова швейцар и соседи знали, что он видный меньшевистский деятель, один из редакторов газеты "Новая жизнь", ярый противник Ленина. Но никто не подозревал, что его жена, Суханова-Флаксерман, работала в Смольном, в Секретариате ЦК РСДРП (б), вместе с секретарями ЦК Свердловым и Стасовой. Именно Елене Дмитриевне и пришла в голову мысль использовать квартиру Сухановых, находившуюся вне подозрений, для проведения заседания Центрального Комитета партии. Сложность задачи состояла в том, что нужно было обеспечить абсолютную безопасность Ленина, только что прибывшего в Петроград и находившегося на нелегальном положении. Ищейки Временного правительства уже пронюхали, что вождь большевиков вернулся в Питер и занят подготовкой восстания. У новых охранников были все основания беспокоиться за участь Временного правительства: еще в сентябре Ленин прислал в Центральный Комитет два письма - "Большевики должны взять власть" и "Марксизм и восстание". Хотя эти письма и были доступны лишь ограниченному кругу лиц, ленинские идеи распространились широко и стали известны контрразведке Керенского.
      Теперь Владимир Ильич, живой и невредимый, в седом парике, гладко выбритый, похожий на лютеранского пастора, в сопровождении Эйно Рахья вошел в квартиру Сухановых. Все, кроме Коллонтай, были уже в сборе. На нового гостя посмотрели сначала с удивлением, но когда признали в нем Ильича, разразились радостным смехом.
      Окно комнаты, где собрались двенадцать членов Центрального Комитета, было завешано одеялом, чтобы со двора не было видно света и людей. Ярко горела под стеклянным абажуром керосиновая лампа. Сели вокруг обеденного стола, накрытого камчатой скатертью. Каменев и Зиновьев сразу как-то отделились, сели на диван. Перешептывались. Они уже давно стали в оппозицию к ленинскому плану восстания и догадывались, что Ленин сегодня поставит о нем вопрос категорически.
      На председательском месте - Яков Свердлов. Он пытается умерить силу своего голоса, привыкшего к митингам и собраниям, но его глубокий бас заполняет комнату.
      Яков Михайлович говорит о том, что в Минске назревает новая корниловщина - город окружен казачьими полками, и среди них ведется агитация против большевиков. Но из Минска революционный Петроград может ждать и подмоги - оттуда готовы послать надежные полки в столицу... На Северном фронте происходят подозрительные перемещения войск в тыл Петрограда.
      Закончив доклад, Свердлов предоставил слово Владимиру Ильичу. Ленин с упреком отметил, что с начала сентября наблюдается какое-то равнодушие к вопросу о восстании.
      - Между тем это недопустимо, если мы серьезно думаем о захвате власти Советами, - страстно говорит он. Ильич подчеркивает, что в связи с намерением Керенского сдать Петроград немцам необходимо немедленно переходить к решительным действиям. И международное и внутреннее положение благоприятствует этому. Солдаты и рабочие теперь в массе идут за большевиками...
      - Политическая обстановка, таким образом, готова, - делает неопровержимый вывод Ленин. - Надо говорить о технической стороне восстания. В этом все дело.
      Владимир Ильич предлагает принять резолюцию. В ней ЦК должен поставить на очередь дня вооруженное восстание, предложить всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы.
      Предложение Ленина о восстании вызывает бурные прения.
      Представитель московской организации Ломов выступает сразу после Ильича и поддерживает от имени Москвы "в.в.", как сокращенно в Центральном Комитете стали называть вооруженное восстание. Урицкий, соглашаясь с Лениным, заявляет: "Надо решиться на действия определенные"... Свердлов высказывается за восстание.
      Каменев, теребя рыжую бородку, резко возражает и ссылается на Учредительное собрание, в котором шансы большевиков будут велики. Зиновьев, скрестив заметно кривые даже в широких брюках ноги, полностью поддерживает Каменева. Жгуче черный экспансивный Троцкий с острыми чертами лица и стреловидной бородкой выворачивается на особую позицию. Он не выступает открыто против восстания, но предлагает отложить его до Второго съезда Советов, который неизвестно, соберется ли в назначенный срок. Спокойно сидеть и слушать оппортунистов Ленин не может. Он то шагает взад и вперед по комнате, то останавливается, заложив пальцы рук за проймы жилета, чуть раскачиваясь всем корпусом. От него веет энергией и могучей силой.
      Ленинская резолюция ставится на голосование. Десять - за, двое Каменев и Зиновьев - против. ЦК берет курс на вооруженное восстание.
      87. Петроград, 20 октября 1917 года
      Как в февральские дни, начиная с сентября Россия чувствовала дыхание великих перемен. Волны революционной энергии народа вздымались все выше и выше. С середины октября во всех слоях общества широко и открыто обсуждалось намерение большевиков свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Говорилось и о том, что сами инициаторы новой революции откладывают восстание, что против Ленина выступают такие крупные большевистские лидеры, как Каменев, Зиновьев, Бухарин и некоторые другие. Многим, особенно в Петрограде и в Ставке, было ясно, что если большевики не выступят в ближайшие дни, то с фронта прибудут ударные батальоны, и бронированный кулак новой корниловщины ударит не только по ленинцам, но сметет все те завоевания демократии, которых народ добился после Февраля.
      После того как Каменев восемнадцатого числа в интервью газете "Новая жизнь" от своего имени и от имени Григория Зиновьева высказал несогласие с решением партии идти на восстание, Временное правительство и главный начальник Петроградского военного округа полковник Полковников пришли к выводу, что ближайшим возможным днем большевистской атаки может быть 20-е. Ведь вождь большевиков уже дважды заявлял своим соратникам: "Промедление в восстании смерти подобно!" Были сделаны некоторые приготовления.
      Но вопреки прогнозам этот день начался спокойно. Ясная и теплая, необычная для Питера в октябре погода сменилась дождями и туманами. Ненастье принесло на улицы серую влажную мглу, в которой вечерами желтыми пятнами светились редкие фонари да казенные учреждения блистали окнами допоздна.
      Смольный приобрел боевой вид. Огромные махины броневиков с грозными пулеметными башнями перекрыли подступы к штабу большевиков. Из-за колонн на улицу смотрят рыльца пулеметов. За железной оградой сквера - автомобили и мотоциклетки, ждущие курьеров с приказаниями в районы. От всех людей, входящих в здание, красногвардейцы и солдаты требуют пропуска, выданные комендатурой Смольного. Анастасия Соколова с гордостью показывает свой картонный прямоугольник с круглой печатью, подписанный комендантом ВРК Дзержинским.
      Военно-революционный комитет только разворачивает свою работу, но уже установил жесткий порядок. Настя - один из делопроизводителей комитета.
      Уже в вестибюле на первом этаже Соколова ощущает задорный боевой дух, пронизывающий все пространство. Он во всем: в энергии людей, в ящиках с винтовками и патронами, сложенных в коридорах, в пулеметах, которые волокут солдаты.
      По главной лестнице, полной людей, идущих встречными потоками, Настя поднимается на третий этаж.
      Вот и комната номер десять. Здесь обосновался Военно-революционный комитет, созданный при Петросовете по указанию ЦК большевиков.
      С особенным настроением шла Настя сегодня на работу. Были установлены дежурства, непрерывно поступали сообщения из стола донесений о настроениях солдат и рабочих, готовились доклады для руководителей ВРК. И вот теперь ее первое дежурство, Дзержинский, Свердлов, Сталин особенно часто требуют информацию и встречаются с представителями полковых комитетов. А Соколова отвечает за четкость этой работы. Хорошо, что Михаил Николаевич Сенин направляет ее действия и подсказывает, если что не так...
      В просторной комнате, бывшей когда-то классной, парты сдвинуты в угол. Вокруг длинного стола сидят человек семьдесят и деловито, спокойно решают многочисленные технические детали подготовки восстания. Настя со своим блокнотом удобно устроилась за партой.
      Настя оглядывает собравшихся. Ведет заседание Подвойский. Антонов-Овсеенко, секретарь ВРК, следит за повесткой дня. Видные большевики - члены Военно-революционного центра по руководству восстанием, избранные на заседании ЦК шестнадцатого октября, без длинных словопрений принимают решения.
      ВРК постановляет наладить связь со всеми воинскими частями и направить в каждую из них своих комиссаров. Сместить комиссаров Временного правительства и действовать в пользу восстания. Из меньшевиков присутствует один Богданов, член военного отдела соглашательского ЦИК. Несколько офицеров-эсеров из Союза социалистов народной армии тоже с большевиками в ВРК.
      Михаил Сенин докладывает о положении дел в Ставке верховного главнокомандующего. Там вызревает контрреволюция. Принимается решение: направить в Могилев агитаторов. Следующий вопрос - намерение черносотенцев и казаков провести крестный ход в день Петроградского Совета, назначенный на 22 октября. Задача: не допустить эксцессы. Постановили потребовать от казаков свести крестный ход до минимума.
      Курьер приносит свежие буржуазные газеты. Опубликован приказ об аресте В.И.Ленина, подписанный министром-председателем Керенским и министром юстиции Малянтовичем. Один из листков Михаил подает Антонову-Овсеенко, докладывает:
      - Временное правительство получило точные сведения о том, что Владимир Ильич в Петрограде. Все брошено на его поиски. Опасность для Ильича растет...
      - Уже недолго ему оставаться на нелегальном положении! - улыбается секретарь ВРК. - Скоро ВРК возьмет власть...
      ...Гостиница "Европейская". Два с половиной часа пополудни. Вестибюль полон помещиками, бежавшими из своих имений, их женами, офицерами, ждущими или ищущими свиданий с дамами, пронырливыми молодыми господами... Портье посматривает на дверь. К главе американской миссии Красного Креста миллионеру Томпсону и его помощнику Робинсу приглашены военные атташе и главы военных миссий Англии, Франции и США. Будет также секретарь Керенского Соскис и русский генерал, представитель военного ведомства Неслуховский.
      В апартаменты, занимаемые Томпсоном, уже отправлены официанты с напитками.
      Первыми приходят русские гости. Затем - генералы Нокс и Джадсон. Начальник французской военной миссии генерал Ниссель опаздывает, но не надолго. Появляется и он. Мистер Томпсон открывает совещание.
      - Наша цель, - объявляет американский деятель Красного Креста, продумать меры по спасению Временного правительства и сохранению России в войне.
      По предложению Томпсона Робине излагает план: правительство Керенского и меньшевистский ЦИК следует объединить на платформе обещания переговоров о мире и немедленной раздачи помещичьих земель. Затем Томпсон сообщает, что он посетил Керенского и предложил ему украсть лозунг большевиков о мире, принять их главный пункт о разделе земель. Керенский дал согласие, но пожаловался, что союзники не хотят понять Россию и заставляют его говорить две трети времени в духе западноевропейского либерализма, оставляя только треть на разговоры в духе российского славянского социализма. А только такие лозунги дадут ему возможность продержаться до подхода верных частей с фронта.
      Генерал Нокс, теребя свои истинно британские рыжие усы щеточкой, нервно заявляет, что мистер Томпсон, покровительствуя разделу помещичьих земель, покушается на принцип частной собственности. Мистер Томпсон, владелец медных копей и акций других предприятий, с ухмылкой отвечает, что он за частную собственность и спасение России видит в немедленном создании миллионов новых частных собственников...
      Раймонд Робине подливает масла в огонь, предлагая начать переговоры о мире и соединить Керенского с меньшевистскими деятелями ЦИК.
      Нокс и Ниссель взбешены утверждением Робинса, что четыре пятых русского народа - за Ленина и большевиков, а следовательно, без перехвата большевистских лозунгов Керенскому не удержаться. Потеряв британскую выдержку, Нокс начинает проклинать и Временное правительство, и Советы, и Керенского, и русский народ...
      Генерал Неслуховский изумленно переводит взгляд с Нокса на Нисселя, который подключается к брани. Ниссель называет русских солдат "трусливыми собаками". Лицо русского генерала краснеет, стрелки пышных усов поднимаются вверх, задирается бородка. Константин Федорович резко хлопает ладонью по хрупкому чайному столику, заявляет решительный протест. Затем он поднимается, щелкает каблуками и, не кланяясь, не прощаясь, гордо подняв лысую голову, удаляется. Соскис семенит за ним, на ходу кланяясь налево и направо. Он не хотел бы уходить, не услышав главного - как помочь Александру Федоровичу удержать власть, но возмущение Неслуховского бестактным, вызывающим поведением союзников заставляет секретаря Керенского тоже покинуть совещание.
      Теперь Нокс и Ниссель совершенно распоясываются. Они уже не стесняются площадной брани в адрес русских и всего русского. Официанты, меняющие подносы с напитками, делают вид, будто не понимают по-английски. Нокс отлично знает об этом, и усиливает свою ярость в надежде, что его ругательства станут известны Керенскому и заставят того быть послушнее. Ведь этот сукин сын от страха за свою судьбу помог большевикам сорвать так хорошо начавшийся поход Корнилова на Петроград. И теперь он не спешит сдать эту проклятую столицу немцам, которые задушили бы революцию в ее колыбели. У Нисселя нет столь тонких соображений, но он тоже в бешенстве. Ведь все говорят, что не сегодня завтра большевики свергнут Временное правительство.
      88. Петроград, 24 октября 1917 года
      Сырая, туманная ночь укрыла Петроград. Лишь западное крыло Зимнего дворца, как все последние ночи, светилось до утра огнями. В розовой гостиной на третьем этаже министр-председатель и комендант дворца. Лицо Керенского посерело от постоянного недосыпания и тревоги за свою судьбу. Комендант докладывает, что Зимний охраняют четыре десятка офицеров, семьсот юнкеров и менее сотни солдат - всего около восьми сотен человек. В их распоряжении, помимо винтовок, шесть полевых пушек, шесть броневиков и два десятка пулеметов, но запас боеприпасов весьма ограничен... Большая же часть Петроградского гарнизона поддерживает Военно-революционный комитет.
      - А что у нас есть поблизости от Петрограда? - спрашивает Александр Федорович.
      - С Румынского и Юго-Западного фронтов двигаются пехотные части, из Киева поэшелонно следуют юнкера, с Юго-Западного фронта так же кавалерийские части... В непосредственной близости - на станции Передольская стоят два батальона самокатчиков.
      Керенский бледнеет. Ведь только вчера утром, завтракая у сэра Джорджа Бьюкенена, он вместе с Коноваловым, Терещенко и Третьяковым уверял посла, что слухи о восстании большевиков необоснованны, еще идут переговоры с Военно-революционным комитетом... Злость и страх смешиваются в душе премьера. Войска явно мало. Он отдает приказ штабу Петроградского округа ускорить вызов в столицу верных дивизий.
      Полковник Полковников телеграфом в два часа ночи передает в Царское Село срочный приказ: полку "увечных воинов" явиться в столицу, в Петергоф поднять по тревоге 2-ю роту Петергофской школы прапорщиков. В 4 с половиной часа утра из Павловска вызывается батарея гвардейской конной артиллерии.
      Но это еще не весь резерв Временного правительства. На Дворцовую площадь приказано явиться 1-му Петроградскому женскому батальону.
      Пока министры вяло обсуждают "вермишель" вопросов в Малахитовом зале под председательством Коновалова, Керенский почти бегом направляется на другую сторону площади - в штаб Петроградского военного округа. Коменданту Мариинского дворца приказано усилить караул на телефонной станции и выключить все телефоны Смольного.
      Министр-председатель, стиснув зубы, следит за исполнением своих приказаний военными. Он не случайно бросил громкую фразу Бьюкенену пару дней тому назад: "Я желаю только того, чтобы большевики вышли на улицы, и тогда я их раздавлю!"
      Надо что-то сделать еще, чтобы спровоцировать Смольный, объявить ему войну. И Керенский приказывает юнкерам закрыть большевистскую газету "Рабочий путь". Связные штаба округа мчатся во все части гарнизона с предписанием находиться в казармах вплоть до особого распоряжения Временного правительства. Тот, кто вопреки приказу посмеет выйти на улицу, будет рассматриваться как участник военного мятежа. Комиссаров ВРК немедленно отстранять от дел и предать в дальнейшем суду. Никаких приказов, исходящих от "различных организаций", - не исполнять... Но все это - пустые бумажки. Полковников уже знает, что его приказы без визы ВРК не исполняются, склады не отпускают по его ордерам оружия и боеприпасов.
      ...Смольный, половина седьмого утра. В столе донесений раздается звонок из Рождественского района. Голос сообщает, что типография большевистской газеты "Рабочий путь" захвачена юнкерами. Получив это известие, Михаил Сенин отправляется в комнату номер 75, в секретариат ВРК.
      - Керенский начал военные действия против нас, - докладывает он членам комитета.
      Почти тотчас дежурный у телефона передает Насте запись нового сообщения: "Опубликован приказ штаба военного округа об отстранении и предании суду комиссаров ВРК, назначенных в воинские части... Караулы из юнкеров занимают важнейшие пункты города..."
      Связной красногвардеец почти бегом направляется догонять Сенина, чтобы вручить ему телефонограмму.
      Военно-революционный комитет принимает решение открыть типографию "Рабочего пути" и продолжить печатание газеты. Офицеру Дашкевичу дается поручение "распечатать" помещение и машины. Типография недалеко от Смольного, на Кавалергардской улице.
      Петр Васильевич Дашкевич вызывает из караульного помещения при Смольном четырех солдат бывшего лейб-гвардии Волынского полка, разводящего. Печатая шаг, через так называемую "крестьянскую половину" выходит караул на Шпалерную. На легком морозце замерзли лужицы и грязь на улицах. Гвардейцы поворачивают со Шпалерной на Кавалергардскую. У здания типографии сгрудились рабочие. Никаких солдат или юнкеров на улице, у ворот. Рабочие сообщают, что только у наборного и машинного отделений стоит солдат-кавалерист.
      Красные солдаты входят внутрь. Их уже встречает представитель центрального органа партии Сталин. Дашкевич зачитывает ему приказ ВРК об открытии типографии. Улыбаясь в усы, Сталин идет рядом с волынцами. Вслед за ними по лестнице, ведущей на площадку, где опечатаны двери в цеха, устремляются рабочие.
      Караул волынцев поднимается уверенно. Офицер с напряженным лицом идет впереди. Момент решающий - будет ли стрелять караульный? Окажет ли сопротивление? Ведь у солдат из Смольного ни пропуска, ни пароля... А может быть, он сдаст свой караул новой власти? Минута историческая...
      Солдат-кавалерист вопросительно смотрит на волынцев и офицера.
      - Разводящий! По распоряжению Военно-революционного комитета произвести смену часового!.. - приказывает Дашкевич вопреки уставу старой армии.
      Один из волынцев встает рядом с часовым, хлопает прикладом о плитки пола. Кавалерист молодцевато берет свой карабин "на плечо" и делает три шага вперед. Офицер командует смененному отправляться немедленно в свою часть. Рабочие расступаются, улыбаются ему дружелюбно. Солдат, постояв, пошел по лестнице вниз.
      Дашкевич срывает с дверей восковую печать, запасенным рабочими вторым ключом открывает цех. Распечатывает машины. Караул из Смольного занимает помещение у ворот.
      ...Утреннее заседание Временного правительства идет вяло. Председательствует маленький, кругленький Коновалов. Битый час обсуждают вопрос о снабжении Петрограда углем. Керенский все еще в штабе округа контролирует распоряжения военных. Около полудня он отправляется с Дворцовой площади в Мариинский дворец и, садясь в авто, видит, как 1-й Петроградский женский батальон выстраивается, словно для парада, перед Зимним дворцом. Министр-председатель немного приободряется, авто летит мимо Исаакиевского собора и темно-красной громады Мариинского дворца.
      В Белом зале министр внутренних дел Никитин докладывает что-то предпарламенту. Появляется Керенский в сопровождении двух адъютантов. Министр немедленно освобождает ему трибуну для внеочередного выступления.
      Керенский почти кричит, что большевики содействуют не немецкому пролетариату, а правящим классам Германии, открывая фронт перед Вильгельмом. Он клеймит Ульянова-Ленина, отдает с трибуны распоряжение об аресте ленинцев и судебном следствии.
      Левые эсеры и меньшевики-интернационалисты поднимают страшный шум. Стараясь перекричать левую часть зала, министр-председатель буквально визжит: "Да слушайте! Когда государство от сознательного или бессознательного предательства погибает или находится на краю гибели, Временное правительство и я в том числе предпочитаем быть убитыми или уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не предадим..."
      Шум обструкции глушит его слова. В шуме и гаме к оратору подходит Коновалов и за трибуной подает Керенскому какую-то записку. Премьер поднимает ее вверх и демонстрирует залу. Шум постепенно стихает. Тогда Керенский зачитывает перехваченное предписание номер 1 Военно-революционного комитета одному из полков о приведении его в боевую готовность. Теперь уже справа раздаются крики, одобряющие позицию правительства против большевиков.
      - Восстание будет немедленно подавлено! - обещает Керенский. - Я требую, чтобы сегодня же, в этом заседании, Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнять свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания?..
      После своего вопроса министр-председатель мгновенно выбегает из зала в сопровождении группы офицеров...
      ...Владимир Ильич в квартире Маргариты Васильевны Фофановой, на четвертом этаже большого доходного дома по Сердобольской улице. Квартира архинадежна, несколько раз сегодня Фофанова носила записки Ленина в Выборгский районный комитет РСДРП (б), через который идет связь с ЦК. Возвращаясь из райкома, Маргарита Васильевна доставляет свежие выпуски газет и известия, которые все больше волнуют Ленина, так, что он не находит себе места. Не вышел о утра "Рабочий путь"... но днем из райкома прибыл ответ на записку и газета - отбили, знать, типографию. Часа в три стало известно, что разведен Николаевский мост, но Сампсониевский в наших руках... Дважды Владимир Ильич получает "нет", не разрешают выходить Ленину в Смольный...
      А в газетах сообщение об отставке генерала Верховского, который выступил в предпарламенте с предложением заключить мир, потому что воевать Россия больше не может...
      Присев к письменному столу, взволнованно пишет Ильич письмо членам ЦК: "Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно.
      Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс".
      В пятый раз уходит Фофанова в этот день в районный комитет с конвертом от Ленина. Подробно рассказала Надежде Константиновне, как рвется Ильич в Смольный, что напрасно товарищи его не пускают в такой момент...
      Без десяти одиннадцать Маргарита Васильевна вернулась домой с ответом "да!". Квартира пуста. На столе в чистой тарелке - значит, и не пообедал лежит записка: "Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич..."
      89. Петроград, 25 октября 1917 года
      Ночная изморозь посеребрила булыжник мостовых и землю в сквере перед Смольным. У ограды красногвардейцы и солдаты жгли костры, чтобы согреться. Настя, накинув на плечи платок, вышла из главного подъезда, чтобы отдать срочный пакет связному для Выборгского райкома. Возвращаясь, она лицом к лицу столкнулась у одного из костров со своим отцом. Петр Федотович выглядел вполне опытным красногвардейцем. Он был одет легко, тепло и вооружен винтовкой. Карманы, наполненные патронами, оттопыривались.
      - Здравствуй, доченька... - ласково улыбнулся он Насте.
      - Пап, - вырвалось у нее по-детски, - и ты с нами?!
      - Что я, хуже других? - обиделся Петр Федотович.
      - Я рада-рада... - стала извиняться Настя. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила: - А много ли красногвардейцев на твоей фабрике?
      Отец смущенно кашлянул в усы.
      - Да теперь уж никто и не вступает, - махнул он рукой.
      Анастасия почувствовала себя разочарованной и, в свою очередь, обиженной.
      - Что же так? - подняла она с укором глаза на отца.
      Двое красногвардейцев, сидевших у костра на пустых патронных ящиках, засмеялись розыгрышу.
      - Милая! Теперь и вступать некому - почитай, с сентября весь мужской персонал фабрики в Красной гвардии... Вот только хозяина на тачке вывезли за ворота... А так - все!..
      - Ты скажи, дочка, когда главное-то начнется? - посерьезнел отец. - Тут все сказывают, что Ильич нынешней ночью в Смольный пришел и теперь дело быстрее делаться будет...
      - Правильно говорят! - откликнулась Настя. - У восстания есть теперь главнокомандующий... Вчера вечером наши заняли телефонную станцию. Сегодня в ночь взяты вокзалы и почтамт, электрическая станция...
      - Хорошо, что электрическую станцию!.. - вскинулся один из красногвардейцев, что помоложе. - Нам свет нужен! Это буржуи свои дела творят в темноте...
      - Не простынь, дочка! - забеспокоился Петр Федотович. - Ты в какой комнате службу правишь? Возьмем Зимний - приду доложу...
      - В семьдесят пятой, пап! - поцеловала Настя отца на прощание.