Король-демон Ингви - Меняла

— Да с чего ты взял, что он именно набит золотом? Может, у него только эта крона и…

— С того… — признаваться не хотелось, но ведь Эрствин меня не выдаст, — с того, что я не додал ему примерно четверть стоимости его кроны.

Я продемонстрировал мальчику несколько монеток, которые держал в левой руке.

— Видишь? Если бы он возмутился — я бы дал ему и эти. И не смотри на меня с таким укором, дружок. Это была проверка. Теперь я точно знаю, что господин в черном швыряет золото, не считая. А от него не убудет… Говорю же тебе — здесь определенно дело нечисто!

— Да ну, Хромой! Ерунда какая… По-моему, ты сам это выдумываешь. Постой, а не ты ли мне всегда твердил, что почти все чудеса в Мире имеют на самом деле совершенно простое и прозаическое объяснение? Наверняка и здесь все разъясняется очень просто. Например, сейчас к воротам подъедет отряд копий в десять — свита этого странника. И вообще, если тебе хочется приключений, почему ты не вернешься в Ренприст?

— Ты опять за свое? В Ренприст, да. И взять тебя с собой? Эрствин, я много раз тебе повторял, что не желаю вновь отправляться туда… Нет! И тебе советую выбросить из головы ерунду.

Эрствин постоянно заводил эти разговоры, насчет Ренприста. Ну, чтобы я отправился туда с ним. Мальчику хотелось стать наемником, это же так романтично. Он не был исключением — в двенадцать лет так хочется верить в то, что ты герой… И что тебе нужен только шанс, чтобы это доказать. Под влиянием моих рассказов Эрствин решил, что его шанс — это Ренприст. Не встреться ему на жизненном пути я с моими рассказами — он точно так же рвался бы в Фенаду, на границу с Королевством-под-Горой или на Север, где за Великой живут в лесах эльфы… Конечно, если торчать с утра до вечера в доме Ливдинского Совета, то поневоле проникнешься мыслью, что здесь, в этом заживо гниющем городе, не может произойти ничего романтического и великолепного. Я и сам так считал, пока не увидел сегодня всадника в черном, не ощутил исходящие от него холод и пустоту…

Впрочем, в заблуждениях Эрствина есть большая доля моей вины. Ведь это я сам рассказывал ему о забавных и приятных сторонах жизни наемного солдата. Разумеется, в своих рассказах я, как правило, опускал грязь, жесткость и подлость своей прежней профессии. Парень уже не дитя, он мог бы и сам догадаться, что я рассказываю далеко не все и что некоторые особенности моего поведения, да, в конце концов, даже то, что я скрываю свою внешность — все это связано не с романтикой и веселыми приключениями.

— Послушай, Эрствин, — я решил сменить тему, — ты не мог бы оказать мне услугу?

— Конечно, Хромой! А что нужно сделать?

— То, о чем я попрошу — это не ерунда, а очень трудное и важное дело.

— Ну, так что за дело-то? Говори! — ого, как глаза-то у него заблестели!

— Мне нужно узнать поточнее все, что связано с историей Семи Башен. Не байки и детские сказочки, а правду. В архивах Совета наверняка найдется что-то о Семи Башнях. Ну, мне, сам понимаешь, в городской архив путь заказан. Не мог бы ты порыться там в старинных хрониках и отчетах?

Блеск в глазах Эрствина тут же погас. И только-то! Порыться в старых пыльных книжищах… Интересно, а чего он ждал? Для меня архивы Совета — самое интересное, пожалуй, место в Ливде. Я бы дорого дал за право покопаться в собранных там документах — и в старых, и в новых. Среди них есть разгадки немалого числа тайн Ливды. Да и не только ее одной — там много чего можно отыскать, нужно только знать, где и на что обращать внимание… Но мой юный приятель этого мнения не разделял:

— Ну-у… В старых книжках копаться…

— Я же тебя предупреждал, что дело будет нелегким, — Эрствин, кажется, уловил смешок в моем голосе и загрустил еще сильнее, — друг мой, я совершенно серьезно прошу тебя об этой услуге. Клянусь, для меня очень важно отыскать сведения о Семи Башнях. Да не так уж и много бумаг придется поднять. Семь Башен около трехсот лет лежат в руинах, а документов такого возраста — не так уж много.

Тут я заметил, что на противоположной стороне улицы стоит Хиг и делает мне какие-то знаки. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Томен Грошик, еще один парень из команды Обуха. И рожа у него была такая… Ясно, произошло что-то неприятное. Даже хуже, чем просто неприятное. Это означает, что его светлость Обух нуждается в моих услугах. Ничего не поделаешь, придется идти с ними… Я снова обратился к Эрствину, стараясь придать голосу как можно более теплые интонации:

— Ну как, поможешь мне? Только мне сейчас нужно идти. Вон мой клиент вернулся с компаньоном. Ты же понимаешь, что я, в отличие от людей твоего сословия, вынужден заниматься целый день ремеслом… Словом, давай встретимся сегодня вечером в “Шпоре сэра Тигилла”, ладно?

Эрствин оглянулся на Хига с Томеном, печально вздохнул и кивнул утвердительно…

***

В Ренприст мы возвратились к началу осени. И, хотя народу в “Солдате” было еще по-летнему немного, я рассудил, что в этом году больше найма не предвидится — по крайней мере, для таких новичков, как я. Я не строил иллюзий на свой счет. Несколько месяцев унылой гарнизонной службы не сделали меня ветераном.

Подсчитав наличные ресурсы, я убедился, что легко могу дотянуть до следующего лета и приготовился спокойно ждать. В отличие от большинства коллег я не торчал с утра до вечера в “Очень старом солдате” — я ведь не рассчитывал на найм в этом сезоне. Зимой не воюют… Я шатался по Ренпристу и за неделю успел изучить городишко вдоль и поперек. Собственно, странный город состоял из “Солдата” и всего, что было необходимо для обслуживания этого заведения — кузниц, мастерских, лавок портных и сапожников, пекарен, колбасных, коптилен, ну а также — городского магистрата, стражи, меняльной лавки, церкви и прочего, что положено иметь уважающему себя городу. Все названные мной учреждения служили лишь одному — обеспечить жизнедеятельность “Солдата”. И они справлялись, можете не сомневаться — и не были в накладе. Трудно представить себе предприятие, приносящее более стабильный доход, чем место найма солдат удачи…

Словом, я настроился на то, что мне придется ждать лета, и просто убивал время. Тем не менее, я, вопреки собственным ожиданиям, все же пристроился работать на зиму. Получилось это совершенно случайно. Однажды — а была уже поздняя осень — я привычно слонялся по тихим улочкам Ренприста. Помнится, я думал тогда, до чего здесь мирно и уютно — в городке, поставляющем, по сути дела, всему Миру убийц и разрушителей. Посреди этих парадоксальных размышлений меня застиг дождь и я, не задумываясь, спрятался под первую попавшуюся крышу. Так я случайно оказался на пороге местной приходской церкви. Конечно, я уже несколько раз бывал и внутри. Не то, чтобы я усердно веровал, но иногда во время службы мне удается ощутить в груди… Даже не знаю, как это описать, такое кружение, или даже, пожалуй томление… я боюсь сказать “томление души” — но ощущение приятное… Даже успешное колдовство не дает мне таких ощущений…

И все же я захожу в храм не слишком охотно, почему-то смущаюсь, что ли… Но в тот раз дверь была заперта и я просто стоял под навесом, пережидая дождь. А капли падали все гуще, непогода усиливалась. Я заметил бегущего по улице отца Томена, местного священника. Сухонький старикашка смешно подпрыгивал на бегу, оскальзывался на мокрых булыжниках, но при этом заботливо прикрывал полой своего плаща большущий сверток. Он подбежал к двери, ведущей в заднюю, заалтарную часть храма и принялся доставать ключ. При этом старик так боялся уронить свой драгоценный сверток, так прижимал ношу к себе левой рукой, что ему никак не удавалось добраться правой к ключу — для этого нужно было приподнять полу его неуклюжего священнического одеяния. Видя его мучения, я пожалел старика и, перебежав из-под своего навеса к нему, предложил:

— Давайте помогу, отче.

— Спаси тебя Гилфинг, добрый юноша, — прошелестел в ответ старичок, — прими мою ношу, но заклинаю — будь осторожен! Там книги!

— Не беспокойтесь, я буду так осторожен, словно там ядовитые змеи вперемежку с амулетами Проклятого Принца!

Моя незамысловатая шутка так развеселила отца Томена, что он хохотал минут пять и только затем сумел отдышаться и отпер наконец злополучную дверь. Все еще хихикая и подрагивая костлявыми сутулыми плечами, он предложил:

— Заходи, сын мой, обсушись и раздели мою скромную трапезу.

— Но, отец Томен… Это как-то неловко…

— Ничего-ничего. В этом Гилфингом проклятом городе еретиков и злодеев я рад встретить добрую душу, которая ценит никому не нужные книги не меньше, чем змей, запретные еретические амулеты и прочие полезные вещи.

От этого комплимента я растерялся настолько, что принял приглашение священника и вошел в церковь…

***

Дождавшись, чтобы Эрствин отошел подальше, я незаметно махнул рукой Хигу и проковылял в свою лавку. Возможно, кто-то из стражников, скучающих у ворот, наблюдает за мной — так что все должно выглядеть естественно. И Хиг с Грошиком должны зайти ко мне, как обычные посетители, которые смущенно дожидались, пока я распрощаюсь с “молодым господином” и только потом решились обратиться со своим делом.

Хиг в самом деле сперва для вида поскребся в дверь и тут же, не дожидаясь, пока я отзовусь, скользнул внутрь. Грошик, озираясь и смущенно покашливая, вошел следом.

— Ну, что случилось? У Обуха проблемы? — осведомился я, чтобы сократить время церемонных приветствий, покашливаний и хмыканий, которые всегда предваряют беседу у таких лохов, как Грошик.

Томен и в самом деле начал мяться и кряхтеть, но Хиг сразу приступил к делу:

— Хромой, сходи-ка со мной. Дело и вправду серьезно.

— Ладно, сейчас соберусь. Может, ты скажешь в двух словах, что за дело?

— Да я и сам-то… Вон Грошика Обух прислал за мной да за тобой. Эх, говорил я, что не надо бы… — он оглянулся на Томена и замолк. Но я его прекрасно понял. Проблемы с командой Тощего, не иначе.

— Так ничего и не скажешь? А ты, Грошик? Что стряслось у его светлости?

Грошик кряхтеть перестал, но зато шумно задышал. Кроме меня никто не осмеливается называть Обуха “светлостью”. От меня он принимает титул с улыбкой, да и вообще видно, что ему это обращение нравится, но от других он “светлости” не потерпит, я точно знаю. Наконец Грошик задышал ровнее и смог выдавить из себя:

— Конь к нему пришел…

Значит, все-таки Неспящий… Коротышка говорил, что Конь и Брюхо должны были поговорить с магом от имени атамана. Причем главным там был Брюхо, у Коня кулаки гораздо лучше работают, чем мозги, он вряд ли смог бы достаточно точно выучить то, что Обух хотел передать колдуну. Но вернулся с переговоров именно Конь… А Брюхо?

— Конь вернулся от Неспящего? Один?

Но Грошик уже высказал мне все, что мог. Теперь он только тихо сипел и разводил руками. Вместо него заговорил Хиг:

— Пойдем скорее, а? Там чего-то было… Непросто все с Конем. Идем, сам увидишь. И я с тобой. А Грошик тут пока покараулит у ворот. А?

— Да хорошо, хорошо. Грошику ты объяснил, что он должен делать? Нет? Тогда расскажи все, что нужно, только снаружи, лады? А я сейчас соберусь…

Хиг беспрекословно кивнул и вышел из лавки, волоча за собой по-прежнему обалделого Томена. Коротышка прекрасно понимал, что мне может понадобиться заглянуть в какие-то тайнички, и посторонним не следует при этом находиться. Тайники здесь у меня, разумеется, имелись, но сейчас я не собирался в них лезть. Ничего особо ценного я в лавке все равно никогда не оставлял. Просто мне нужно было собрать наличные монеты и не хотелось, чтобы кто-то видел, как я прячу крону таинственного пришельца в мешочек за пазухой, тогда как остальную наличность пристроил на поясе. Через пару минут я был готов. Напоследок оглядел свое убогое заведение, машинально провел ладонью по столу, смахивая невидимую пыль… Пощупал футляр с инструментами… Вроде все.

Выйдя из лавки, я оглядел безлюдную улицу. На другой стороне, в подворотне, Коротышка что-то втолковывал Грошику и страдальчески морщился — видимо Грошик не собирался выходить из ступора. Перехватив мой взгляд, он кивнул. Я, не оглядываясь больше, зашагал по улице. Дойдя до перекрестка, я завернул за угол и остановился с задумчивым видом. Спустя минуту ко мне присоединился Хиг. Не то, чтобы мы собирались вводить кого-то в заблуждение этими маневрами, просто оба привыкли действовать именно так. Теперь, когда стражники не могли нас видеть, мы уже двинулись вместе. Если кто-то и пристроился нам на хвост, то здесь я больше доверял чутью Коротышки, чем своему собственному…

Дальше наш путь пролегал по людным улицам и я не стал расспрашивать Хига о том, что поведал Грошик. На месте разберусь.

Глава 8

У Обуха было несколько постоянных убежищ, которые он регулярно менял, ну и, конечно, имелись также и тайные берлоги, о которых не знал ни я, ни большинство его парней. Считается, что атаман должен быть смелым и постоянно эту смелость демонстрировать, на деле же Обух всегда очень осторожен, всегда старается избежать малейшей опасности и вообще не любит риска ни в каком проявлении. Я встречал в жизни не так уж много воровских атаманов, вернее сказать, Обух — единственный мой знакомый такого ранга, но я часто слышу, что он придерживается старых традиций и вообще — образцовый предводитель шайки. Ну, вы же понимаете — сейчас молодежь не та, сейчас не уважают законов… А вот Обух — человек старого закала и так далее…

Пока мы шли по людным улицам, я помалкивал и глядел по сторонам. Не лишнее занятие, даже если рядом Хиг. Он, конечно, профессионал, но ведь у меня есть свои возможности… Судя по тому, как Коротышка вел меня — мы направлялись в одно из самых надежных убежищ “его светлости”. Район, в котором мы очутились, называется Хибары. Насколько мне известно, сам Обух вырос здесь. На этих улицах прошло его детство и молодость. Обух, в отличие от меня, никогда не был романтиком настолько, чтобы покинуть в поисках приключений Ливду. Нет — все его войны, подвиги и походы прошли здесь. Хотя я всегда считал, что для того, чтобы достичь в его профессии хоть сколь-нибудь высокого положения, необходимо иметь в душе некую искру романтики… Или это лучше назвать не искрой, а шилом в заднице? Кому как нравится…

Но, во всяком случае, в Хибарах каждая собака знает Обуха, здесь он свой, местные ему сочувствуют и предупредят, если возникнет опасность. Хибары — его крепость и, думаю, очень надежная, если, конечно, можно считать надежным хоть что-то в этом городе. В Хибарах и Хиг почувствовал себя свободнее, я заметил, что он несколько расслабился, с его лица исчезло выражение сосредоточенности. Буквально на каждом шагу он с кем-то здоровался, он тоже был здесь своим.

У входа в большое двухэтажное здание, штаб-квартиру Обуха, толпилось с полдюжины бойцов. Они, не скрываясь, держали на виду тесаки и дубинки, сейчас было не до соблюдения “внешних приличий”. То, что нас сразу провели к его светлости, опустив все обычные формальности, тоже свидетельствовало о серьезности положения.

Обух ждал меня и Хига в большом зале. Я еще подумал — “тронный зал”. Впечатление усиливало массивное кресло, в котором восседал атаман — ни дать, ни взять трон. Обух уютно расположился в нем, вытянув ноги, и хмуро глядел в угол, где на стуле понуро сидел Конь. По бокам от него стояли еще два молодых бандита впечатляющего сложения. Я их едва знал — шестерки, новобранцы. Лучшие люди сейчас на улицах, ясно.

Едва кивнув мне в знак приветствия, Обух пробурчал:

— Вот Конь вернулся. Погляди, что с ним.

Я покосился на Коня. Тот сидел, подобрав под себя ноги и опустив голову. Неопрятные патлы, засаленными прядями свисавшие на лоб, совершенно скрывали лицо. Огромные ручищи расслабленно свисали вдоль туловища… А еще у него на шее висела какая-то торба, снизу покрытая запекшейся багрово-черной грязью. Округлые очертания торбы в совокупности с тем фактом, что Брюхо не вернулся, наводили меня на невеселые догадки.

— Руки, — вдруг сказал Коротышка, — руками не шевелит.

Точно. У Коня была неприятная привычка постоянно шевелить пальцами, а сейчас его большие красные кисти рук были совершенно неподвижны.

— Покажите ему, — буркнул атаман.

Один из шестерок ухватил Коня за волосы, рванул вверх — я увидел мертвенно-бледное лицо с пустыми, словно остекленевшими, глазами. Бандит был явно не в себе и ничего не соображал. Второй молодчик вкатил бесчувственному Коню крепкую оплеуху. Мне показалось, что оба пацана выполняют свое дело с удовольствием, еще бы — наверняка им обоим совсем недавно крепко доставалось от Коня и они не могли даже помыслить о возможности подобной расплаты. От удара голова мотнулась из стороны в сторону, Конь моргнул, разлепил иссиня-белые губы и на удивление четко и раздельно произнес:

— Слушай меня, Обух. Это я, Неспящий. Обух, ты дурак. Мы давно уже хотели взять тебя — я и Мясник. Тощий, тот нам запрещал. Если бы не он, ты бы уже давно сдох. Тощий тоже был дураком. Но теперь время дураков прошло, Тощего ты уже кончил, а мы доберемся до тебя. Теперь нам с Мясником никто не мешает. Понял, осел?

Это было очень серьезно, голос, которым Конь произнес свою тираду, ему не принадлежал. Определенно, это не был и голос Неспящего, но похоже, Гангмар возьми, как похоже на хрип старого мага…

Первый шестерка отпустил волосы Коня — голова последнего тут же бессильно поникла. Второй молодчик занес раскрытую ладонь и что-то буркнул, молодцы решили повторить свой коронный номер, но я их остановил:

— Достаточно, я все понял. Обух, парни могут идти, я думаю. А почему вы не сняли с него мешок?

Его светлость спровадил шестерок, повелев им быть поблизости, и ответил:

— Мы боялись магии этого старого пьяницы, Хромой. Ну, может, мешок заколдованный какой-то… Мало ли… А ты действительно что-то понял? Можешь помочь?

— Да пока что сам не знаю… Сейчас попробую…

— Скажешь что-нибудь, пока не начал?

— Ну, что я могу сказать? Магия применена очень сильная. Хотел бы я уметь накладывать такие заклинания… А еще больше я бы хотел, чтобы никто в Мире не мог накладывать их…

***

Когда отец Томен, приглашая меня, сказал “скромная трапеза”, это прозвучало именно как формула вежливости — ну не может же священник пригласить гостя разделить с ним пышную или, допустим, роскошную трапезу. Но обед был и впрямь убогим. Позже я узнал, что старик не беден и не скуп — просто он потрясающе равнодушен к еде. Время от времени отец Томен посещал местный рынок и пополнял запасы продуктов. Системы в его закупках не было. Несколько раз я сопровождал его и видел, что священник, не мудрствуя, покупает все, что попадается на глаза. Покупает, не выбирая и не торгуясь. С равным успехом он купить и какую-нибудь дорогую изысканную снедь, и уже подвявшие овощи — просто потому, что именно они попались ему на глаза, когда он шел по рынку, полный размышлений о возвышенном. Да… О возвышенном он размышлял постоянно. В жизни этого странного человечка была единственная настоящая страсть — книги. И этой страсти он отдавал всего себя целиком, не размениваясь на презренные мелочи, наподобие еды. При этом он, естественно, не обращал ни малейшего внимания на то, что его паства погрязла во всевозможных грехах. Да ведь другого пастыря местная община и не потерпела бы. У Ренприста была такая возможность — не потерпеть, слишком уж важен был этот город для Мира.

Впервые попав в заалтарную комнату ренпристской церкви, я увидел только одно — книги, книги, книги. Книги были везде: стояли неровными стопками повсюду на полу, громоздились на полках и ларях, образовывали бесформенные пирамидальные кучи в углах. Я уже не говорю о том, как был завален стол…

Я никогда в жизни не видел столько книг, собранных в одном месте. У отца Томена была постоянная договоренность с несколькими капитанами и они поставляли ему предмет его страсти. За некоторую плату, разумеется, они свозили в ренпристскую церковь все, что им удавалось прихватить на дармовщину с собой за время службы. Надо сказать, что большинство наемников из “Очень старого солдата”, мягко говоря, нелояльны к святой церкви, то есть на дух не переносят попов и всего, что с ними связано. Поэтому лишь небольшое число наших участвовало в сделке с Томеном. А тот просто собирал книги — собирал все, что записано чернилами на пергаменте, дощечках и выскобленной коре. Старые легенды, хроники, сказки, романы и поэмы о прекрасных дамах. Моего нового знакомого совершенно не волновало соответствие собранных им текстов ортодоксальной церковной догме. Я потом обнаружил у него между прочим даже скандальные и строго-настрого запрещенные “Проповеди Мерка Нового”, пожалуй, самую еретическую книгу последнего века. Отец Томен пылал к книгам бескорыстной и чистой любовью — знаете, когда просто не можешь обойтись без предмета страсти и не хочешь доискиваться причины, почему и за что любишь. Денег у отца Томена на покупку книг было предостаточно, приход в Ренпристе был процветающий.

На этой страсти мы со священником и сошлись. Я не могу сказать, что так уж схожу с ума по книгам, но я очень люблю читать. Меня восхищает сам факт извлечения новой информации из мертвых значков на телячьей коже. С тех пор, как мама научила меня, я читал всегда и все, что попадалось на глаза. Вывески над входом в лавку, девизы на щитах заезжих дворян, названия судов в порту… Ну и, разумеется, книги, когда удавалось до них добраться. Довольно странно для человека моего происхождения и моего общественного положения…

Едва войдя в заваленную книгами комнату, я тут же опустил доверенный мне сверток на пол и, схватив первую же попавшуюся книгу, принялся читать. Заметив, что отец Томен, приподняв брови, с любопытством наблюдает за мной, я смущенно улыбнулся и пробормотал:

— Простите, отче… Так давно не держал в руках книги…

Потом мы, конечно, разговорились. Слово за слово — священник предложил мне поработать у него, ему требовался помощник для того, чтобы разгрести громадные залежи. Я, разумеется, согласился — чего же мне было искать еще на зиму? Тем более, что мне была обещана плата. Таким образом, я провел несколько месяцев среди книг, разбирал их по годам и жанрам, переписывал их названия в специальный список… И, разумеется, читал. Особенно меня заинтересовал громадный фолиант, посвященный монетам. Книга была богато иллюстрирована и составлена, по-видимому, очень грамотным специалистом-нумизматом. Я с удивлением обнаружил, что по изображениям на монетах можно изучить историю гораздо лучше, чем по каким-либо другим источникам. И, кстати, более точно изучать — ведь никому не придет в голову подделывать старинные монеты, отчеканенные, к примеру, лет сто — сто пятьдесят назад. Выбитые на реверсах старинных монет профили сохраняются навеки, тогда как летописи подделывают, вымарывают, а то и просто сжигают. Да, с какой стороны ни гляди, книги — очень хрупкая и уязвимая вещь. Особенно в сравнении с деньгами.

***

— Да ну тебя к Гангмару, Хромой, с твоими рассуждениями. Давай, делай что-нибудь! Эта бодяга слишком затянулась.

Обух изволил нервничать. Его светлость можно понять — если верить тому, что поведал Конь, выходило, что с Тощим разделались зря. Конечно, словам зачарованного бандита вряд ли стоило доверять, похоже, что Неспящий делал, что называется, хорошую мину при плохой игре. А впрочем, кто их разберет, этих сумасшедших магов и воровских баронов, они все малость не в себе. Эта ерепень относительно доброты Тощего могла вполне оказаться правдой.

Но, так или иначе, мне предстояло делать дело. Прежде всего я обследовал холщовый мешок, подвешенный на шею Коня. Торба заставляла меня нервничать, хотя на ловушку это было никак не похоже. Разумеется, никаких чар в ней и не оказалось. Убедившись в этом, я разрезал веревку. Затем я передал торбу Хигу, даже не заглядывая внутрь. Потом принялся присматриваться и принюхиваться к Коню, пытаясь определить, какие именно заклинания задействованы. Естественно, я мало что понял, поскольку Неспящий очень сильный колдун и его магический арсенал был гораздо обширнее моего. Пока я возился около неподвижного громилы, Хиг распаковал “посылку”. Я слышал, как Коротышка обменялся с Обухом мнениями относительно ее содержимого:

— Ну ясно, Брюхо…

— А то ты не догадывался… Ладно, убери эту падаль… Хотя нет, постой, дай гляну… Ага…

— Вон, видишь? Надрез неровный, стало быть — отрезали.

— Да вижу, не слепой. Отрезали, не отрубили. И нож паршивый, тупой был. Это явно сам Неспящий. Значит, при нем, может, никого из парней Тощего и нет. Ладно, убери куда-нибудь…

— Постой, Хиг, — окликнул я Коротышку, — пришли сюда этих двоих дуболомов.

— Ты что-то надумал? — хмуро осведомился Обух.

— Сам пока не знаю, получится или нет. Хочу кое-что попробовать.

— А мои дурни зачем?

— На всякий случай. Когда Конь выйдет из транса — Гангмар его знает, что получится.

— Да? — с сомнением в голосе переспросил его светлость, извлек из-под “трона” увесистую дубинку и скомандовал своим бойцам, которые вернулись в зал и теперь неуверенно топтались у дверей, — делайте, чего Хромой скажет!

Шестерки тупо уставились на меня.

— Значит так, — я напустил на себя уверенный вид, — сейчас я кое-что попробую сделать и, возможно, это поможет Коню проснуться, ясно?

По их тупым рожам было видно, что им как раз ничего не ясно. Ладно, попробуем еще раз.

— Ну, представьте себе, что Конь спит. Что он очень крепко спит. Ну, очень устал, напился и спит. Если его внезапно разбудить — что он, по-вашему, сделает?

Теперь до них вроде дошло. Парни переглянулись, подошли к стулу, на котором замер Конь и вцепились в его предплечья. Возможно, у них уже было некоторое представление о том, что может сделать внезапно разбуженный Конь. Теперь, когда меры предосторожности были приняты, пора было переходить непосредственно к делу. Собственно, я еще не знал, чем это может закончиться, да и получится ли вообще — просто пришла одна идея. Клин, как известно, клином вышибают. Я вытащил из поясной сумки камешки с наполовину стертыми собачьими заклинаниями. Если расстояние будет небольшим, то магии в них вполне достаточно. Может, заодно и разряжу их окончательно. Ну… Я глубоко вздохнул, сосредоточился и приложил камни к вискам погруженного в транс бандита.

— А-а-а-а!!!!

Едва Конь начал шевелиться, я понял — сработало! Настолько быстро, насколько позволяла больная нога, я отскочил назад. Конь подскочил со стула и закружился по комнате, ноги повисших на нем молодчиков оторвались от пола. Обух со своей дубиной спрятался за спинкой кресла, Хиг бросился в угол… Один из шестерок со смачным хрустом врезался в стену, другой отлетел в сторону, несколько раз перевернулся и замер у подножия “трона”. Тут Конь, видимо начал приходить в себя. Его движения замедлились, наконец он остановился, обалдело огляделся…

— А… Это… Обух, я это… А почему Тощий?.. Ой, чего это я?..

— Ничего, Конь, ничего, — донеслось из-за кресла, — ты не виноват.

Только тут я заметил, что Конь, совершая свои подвиги, успел еще и обмочиться.

Глава 9

Конь смущенно топтался посреди комнаты, не зная, что ему делать. Смятение и растерянность на его лице в другой ситуации вызвали бы улыбку, так же, как и его мокрые штаны, но сейчас нам всем было не до смеха. Обух повторил:

— Ничего, Конь, ты не виноват, — я даже уловил в его голосе почти человеческие нотки, — ты скажи, ты это… Слышь, Конь, ты хоть что-то помнишь?

— Не, Обух… Помню, подошли к дверям… Ну, к хате Неспящего… Брюхо что-то еще сказал… А, сказал — ты, грит, молчи, я, грит, все буду за двоих говорить… Постучал потом… А больше ничего не было… И вот Тощий собакой стал — чего это?

— Собакой? — переспросил Обух.

— Это колдовство, Конь, — подал я голос, — Неспящий тебя заколдовал.

— Ты иди, Конь, переоденься, — все тем же заботливым тоном произнес атаман, — иди, отдохни. И вы, двое, тоже идите. Хотя нет, ты, Пуд, позови мне Крысюка и Кувшина, а ты останься у дверей. Да не здесь, дурак, а с той стороны… У дверей…

Когда все вышли и в зале остались только я и Обух, атаман наконец обратился ко мне:

— Что это за бодяга про то, что Тощий стал собакой?

— Да бредит он, ты ж видишь, что с ним Неспящий сделал.

— А чем ты его расколдовал? Я углядел, ты в граблях что-то держал. Чего там у тебя?

Признаваться, что я взял что-то из дома Тощего, мне было нельзя, это ясно. Поэтому я уклончиво ответил:

— Это уже по моей части, Обух. Нет, если ты хочешь, я, конечно, расскажу. Рассказывать?

— Не надо, — правильно, атаман, тебе этого не надо, — мне твоя чернокнижная тарабарщина без надобности. Ты мне простыми словами можешь сказать, что Неспящий затевает?

Ничего себе вопрос… Он же мне сам говорил, что с Неспящим договорится… Но напоминать Обуху о нашем ночном разговоре я посчитал неудобным — атаман сейчас и так на взводе, зачем его злить?

— Я так думаю, что даже сам Гангмар не знает, что у старого пьяницы сейчас творится в голове. Но то, что он опасен, ты сам видишь.

— Вижу, — согласился Обух, — что, Хромой, небось хочешь мне напомнить наш разговор? Хо-очешь… Так вот — ничего не изменилось. А Неспящего я прижму. Точно говорю — прижму. Так что у тебя за штучка в руках-то была? А ну, покажи.

Надо же, не забыл. Делать нечего, я продемонстрировал Обуху камушки, вся магия в них, по-моему, исчезла — Конь оказался очень восприимчивым, вероятно поэтому и остался жив. Неспящий решил использовать его в качестве посланника. Кстати, мне только сейчас пришло в голову — колдун вполне мог прикончить обоих присланных к нему громил, но все-таки оставил Коня в живых… Посчитал, что для него не важно, сколько у него противников — одним больше, одним меньше? Или подумал, что важнее припугнуть Обуха?

Пока я размышлял над этим, атаман разглядывал мои трофеи. Я набрался наглости и спросил:

— Хочешь купить, ваша светлость?

— А пошел бы ты к Гангмару со своей колдовской рухлядью… Что я тебе — Мясник, амулеты на себя навешивать? Не по закону это…