Россия и Южная Африка: наведение мостов

Точного определения социалистической ориентации в документах не было, но все они сходились на том, что это переходная форма от докапиталистических обществ к социалистическому. В энциклопедическом справочнике «Африка» говорилось, например, что «социалистическая ориентация, некапиталистический путь развития – это начальный этап общественного прогресса в направлении к социализму в странах, где народ отвергает капитализм как систему, но условия для социалистической революции и строительства социализма еще отсутствуют» [31].

С течением времени советские исследователи стали различать страны социалистической ориентации первого поколения (Гана, Гвинея, ДРК, Танзания и т. д.) и второго (Эфиопия, Ангола, Мозамбик). В странах социалистической ориентации второго поколения у власти должны были стоять лидеры, считавшие основой своей политики научный социализм[32].

Совещание коммунистических и рабочих партий 1960 г. определило, что классовой основой некапиталистического развития является «единый национальный демократический фронт всех патриотических сил нации». Основа такого фронта – союз рабочего класса и крестьянства[33]. Руководить фронтом должен «блок всех прогрессивных, патриотических сил, борющихся за полную национальную независимость, за широкую демократию, за доведение до конца антиимпериалистической, антифеодальной, демократической революций», но победа его обеспечивалась «активным участием рабочего класса в национально-освободительной революции» [34]. Такой блок был назван «революционной демократией».

Сами революционные демократы называли себя так далеко не всегда. В 1972 г. издававшийся в Праге теоретический журнал «Проблемы мира и социализма» организовал дискуссию о некапиталистическом пути развития, в ходе которой представители правящих режимов тогдашних стран социалистической ориентации называли свои правительства «прогрессивными», «национально-патриотическими», «национально-демократическими» и т. д. [35] Авторы коллективной монографии «Африка: проблемы социалистической ориентации» писали, что революционная демократия – это прослойка, которая «выражает антиимпериалистические, антифеодальные, демократические и социалистические идеалы и устремления различных слоев трудящихся» в странах, «находящихся на докапиталистической или раннекапиталистической стадиях развития» [36].

В документах Совещания коммунистических и рабочих партий 1960 г. утверждалось, что политической формой деятельности революционной демократии является государство национальной демократии. Государство национальной демократии – это «государство, последовательно отстаивающее свою политическую и экономическую независимость, борющееся против империализма и его военных блоков, против военных баз на своей территории; государство, борющееся против новых форм колониализма и проникновения империалистического капитала; государство, отвергающее диктаторские и деспотические методы правления; государство, в котором народу обеспечены широкие демократические права и свободы (свобода слова, печати, собраний, демонстраций, создания политических партий и общественных организаций), возможность добиваться проведения аграрной реформы и осуществления других требований в области демократических и социальных преобразований, участия в определении государственной политики» [37].

Авторы монографии «Африка: проблемы социалистической ориентации» писали более определенно: «национально-демократическое государство – государство переходное к социалистическому типу». Они считали такое государство единственной политической формой социалистической ориентации[38]. В других случаях его называли «наиболее распространенной» политической формой социалистической ориентации (другой считалась, например, ливийская джамахерия) [39].

Из приведенных определений очевидно, что по сути единственным осязаемым критерием «революционной демократичности» того или иного режима было его стремление проводить социалистическую ориентацию в жизнь. На практике признание того или иного государства страной социалистической ориентации зачастую определялось близостью его внешнеполитического курса к политике СССР и социалистического лагеря.

Проверка практикой и крах теории

Определить классовое содержание революционной демократии оказалось сложно. Африканист Г. Б. Старушенко писал, например, что «в начальный период некапиталистического развития национальное демократическое государство выражает и интересы национальной буржуазии, во всяком случае антиимпериалистической ее части» [40]. «Революционные элементы национальной буржуазии» были названы – вместе с пролетариатом и крестьянством – среди демократических и патриотических сил, составляющих основу национально-демократического государства, и в коллективной монографии «Африка: проблемы социалистической ориентации» [41]. Р. А. Ульяновский придерживался сходного мнения. «Государство национальной демократии, – писал он, – … правильно определять как политическую власть широкого социального блока трудящихся, в том числе и растущего пролетариата, мелкобуржуазных слоев города и деревни и элементов национальной буржуазии, выступающих за прогрессивное социальное развитие с антиимпериалистических позиций» [42].

К. Н. Брутенц, однако, полагал иначе. Он писал, что революционные демократы зачастую учитывают «устремления определенных кругов национального предпринимательства», а некоторые даже вводят представителей этих кругов в состав своей «социально-коалиционной базы и в ее политическое представительство». По его мнению, это могло повести к тому, что они сами начинали проводить политику, отвечавшую интересам буржуазии[43].

Не внесли в эту проблему ясности и основополагающие партийные документы. На Совещании коммунистических и рабочих партий 1969 г. говорилось, например, что в освободившихся странах идет процесс внутреннего социального размежевания, причем характеризует его противоречие между «трудящимися массами» и «верхушкой национальной буржуазии» [44]. Остальная часть буржуазии при этом не упоминалась.

Конкретное содержание некапиталистического развития тоже было предметом оживленной дискуссии, и подход советских теоретиков к этому вопросу менялся с течением времени. «Содержание некапиталистического развития состоит в создании ускоренным, революционным путем материальных, научно-технических, социальных и политических предпосылок для строительства социализма», – говорилось в коллективной монографии «Африка: проблемы социалистической ориентации» [45]. Однако список реформ, которые должны были проводиться в странах социалистической ориентации, постоянно уточнялся. Авторы энциклопедического справочника «Африка» считали, например, что в странах социалистической ориентации «проводится курс на ликвидацию экономического и политического господства империалистических монополий и транснациональных корпораций, а также внутренней реакции – феодалов, племенной знати и проимпериалистической буржуазии; укрепляется государственный сектор – экономическая основа социалистической ориентации; поощряется кооперативное движение в деревне; осуществляются прогрессивные аграрные реформы, направленные на ликвидацию феодальной собственности, на создание условий для развития общественного сектора в деревне… Постепенно вводится планирование, внедряются другие институты социалистической экономики» [46].

Другие авторы добавляли к этим признакам «систематическое повышение жизненного уровня трудового народа» и «создание надежного аппарата защиты революционных завоеваний от внутренних и внешних врагов» [47]. Важными признаками социалистической ориентации считались, с одной стороны, «независимая» внешняя политика, с другой – «экономическое, политическое и культурное сотрудничество с социалистическими странами» [48]. Во всех теоретических работах о соцориентации, как и в документах КПСС, подчеркивалось, что для ее успешного осуществления важны руководящая роль пролетариата, как своего, так и международного, и союз с социалистическими странами[49].

Анализ конкретной ситуации в разных странах социалистической ориентации показывал, однако, что далеко не весь набор этих признаков существовал в каждой из них. Некоторые лишь декларировали намерение проведения социалистически ориентированных преобразований, другие не делали и этого, но проводили дружественную по отношению к СССР политику. По словам авторов коллективной монографии «Африка: проблемы социалистической ориентации», «… признание государства страной социалистической ориентации» было «подобно дипломатическому признанию» [50], т. е. зависело от того, захочет ли Советский Союз признать его таковым. Практику же или подгоняли под теорию, выдавая желаемое за действительное, или попросту игнорировали.

Последние труды по соцориентации были опубликованы в середине 80-х годов прошлого века, но разочарование в ней началось в конце 1970-х. Даже создатели этой теории не могли не видеть, что, придя к власти, «национальные демократы» отнюдь не всегда спешили строить социализм в своих странах и, более того, иногда расправлялись с коммунистами, пытавшимися вести свою линию (как это произошло в Ираке и Египте, например). Те же, кто пытался следовать теории, делали это иногда такими методами, которые только компрометировали советскую пропаганду их «достижений». К тому же к концу 1970-х годов стало очевидно, что поддержка национально-освободительных движений, особенно военная, ставит под удар политику разрядки и возможность мирного сосуществования с Западом, а к большой войне СССР был не готов.

Сомнения раньше всего возникли как раз у главных теоретиков. По сведениям О. А. Уэстада, автора авторитетного труда по истории холодной войны, в 1979 г. К. Н. Брутенц неоднократно писал заведующему Международным отделом ЦК КПСС Б. Н. Пономареву записки о том, что строительство социализма в странах третьего мира стало слишком «советским» проектом, а вклад самих строителей оставался минимальным. Причину он видел в мелкобуржуазной сути национальных демократов. Поддерживая их, СССР, по его мнению, укреплял силы, сдерживавшие следующую, социалистическую, ступень революции[51]. О том же нередко писали и говорили и коммунисты из развивающихся стран и освободительных движений. Среди скептиков оказался и один из лидеров Южно-Африканской компартии, Джо Слово, не веривший в социалистический потенциал национальной демократии[52]. Но практическую политику СССР этот скептицизм изменил мало, а до академических кругов, не говоря уже о широкой общественности, он доведен не был.

К началу 1990-х годов теория соцориентации канула в лету, и те из авторов, кто пережил ее, не упоминают о ней вовсе или пишут с сожалением. Г. И. Мирский, один из главных специалистов по проблемам национально-освободительного движения, с 1958 г. бывший консультантом Международного отдела ЦК и работавший непосредственно под руководством Брутенца и Ульяновского, вспоминал, как его группа из пяти-шести человек неделями сидела в здании ЦК КПСС на Старой площади или на принадлежавшей ЦК загородной даче и составляла партийные документы по проблемам третьего мира, фрагменты выступлений Хрущева, Брежнева, Суслова, Микояна, Пономарева. «В 63 и 64 гг., например, – пишет он, – мы буквально месяцами не вылезали со Старой площади, работая над „Тезисами ЦК КПСС по проблемам национально-освободительного движения“… Масса времени уходила на… разработку тонких нюансов и дефиниций, таких как: народно-демократические и национально-демократические силы и партии, революционная демократия и национальная демократия и т. п… Сейчас… я поражаюсь: сколько же времени и энергии ушло на составление абсолютно никому не нужных текстов, в лучшем случае банальных, а чаще просто фальшивых, не имевших никакого отношения к тому, что действительно происходило в странах Азии, Африки и Латинской Америки! Ведь буквально все наши прогнозы оказались ложными, все произошло совсем не так, как мы предполагали, основывая наш анализ на „гранитном фундаменте марксистско-ленинской теории“… Спрашивается: кого мы старались во всем этом убедить? Общественность развивающихся стран? Лишь считанные единицы из числа местных марксистов могли читать все это и верить в правоту наших рекомендаций (а если они им следовали, то тем хуже для этих стран). Нашу советскую публику? Ей эта проблематика была чужда и безразлична. И целые институты с огромным штатом сотрудников тратили немалые деньги на совершенно бесполезное дело» [53].

Многие зарубежные политологи и историки тоже считают, что советское идеологическое наследие безвозвратно кануло в прошлое: Запад выиграл не только холодную войну на севере, но и идеологическую войну на юге.

С этим утверждением трудно согласиться. У советских идеологов немало продолжателей. Южноафриканские коммунисты и Африканский национальный конгресс стали одними из самых последовательных среди них. В годы борьбы против апартхейда они полагали, что национально – демократическая революция в их стране после победы перейдет непосредственно в социалистическую (один из двух вариантов национально-демократической революции, упомянутых Брутенцем). В энциклопедическом справочнике «Африка» отмечалось, что «переход к социализму непосредственно через социалистическую революцию, минуя или сокращая до минимума этап национально-демократической революции и социалистической ориентации на континенте, возможен (по мнению африканских коммунистов) только в Южной Африке, где лица наемного труда составляют более половины экономически активного населения… где сформировался более чем двухмиллионный пролетариат, возглавляемый ЮАКП. Но и здесь не исключается переходный период» [54].

Социалистическая революция не состоялась, по мнению многих в ЮАР, лишь потому, что АНК пришел к власти мирным путем, через переговоры. Национально-демократическая революция стала официальной политикой этой находящейся ныне у власти партии. Но с середины 1990-х годов по сию пору дебаты на левом фланге южноафриканского политического спектра определяются вопросом о том, как долго может и должен продлиться переходный период к социализму и каково должно быть его конкретное содержание: пора ли уже переходить к национализации земли и шахт, и если да, то в какой форме.

Влияние советской теории на мировидение южноафриканских политиков и теоретиков левого толка очевидно. Как же попала она в Южную Африку?

За радикальные преобразования и расовое равенство

В программе КПЮА, принятой в 1944 г. и дополнявшейся в 1947 и 1949 гг., ни национально-демократическая революция, ни национальная борьба, ни двухэтапная революция не упоминались. Целью партии провозглашалось «создание социалистической республики, основанной на общей собственности на средства производства и власти рабочего класса и обеспечивающей равные права и возможности для всех расовых и национальных групп». Программа утверждала, что причиной бедности миллионов южноафриканцев являлся тот факт, что шахтами, фабриками и фермами владеет «небольшое меньшинство, которое контролирует государство в своих собственных интересах», но расовая принадлежность ни бедноты, ни меньшинства не уточнялась. Содержала программа и требование равенства политических и экономических прав всех групп населения, хотя при этом в ней говорилось и о необходимости «промышленного развития африканских резерватов». Требования ликвидации таких резерватов в ней не было. Не было речи и о национальном освобождении[55]. На практике партия продолжала линию, предложенную ей Коминтерном в 1935–1936 гг.: заниматься насущными проблемами трудящихся, а не теорией.

Манифест Молодежной лиги АНК, к которой принадлежали тогда Нельсон Мандела и другие прославившиеся позже лидеры АНК, был написан в том же 1944 г. О расовых проблемах – вторжении белых в Африку и земельных захватах, расовом угнетении, необходимости сплочения на расовой основе, «национальном освобождении африканцев», уверенности в победе «дела африканца» – в этом документе говорилось много. Более того, явно в противовес идеям коммунистов, Манифест утверждал, что освобождение африканцев будет достигнуто только самими африканцами и отвергал «импортирование иностранных идеологий в Африку». АНК был назван в нем «национально-освободительным движением», и Молодежная лига призывала африканцев объединиться вокруг него и создать фронт национального единства, хотя и критиковала АНК за бездействие. Но ни о классах, ни о том, что должно прийти на смену существующему порядку после победы «африканца», в Манифесте не говорилось[56].

Радикальная Программа действий, принятая АНК под влиянием Молодежной лиги в 1949 г., содержала требование права африканцев на самоопределение и заявление o намерении АНК бороться за их «национальное освобождение». Однако «освобождение», по мнению авторов этого документа, заключалось во включении африканцев в существующие государственные структуры на основе полного равноправия, улучшении системы их образования, создании институтов для их культурного самовыражения и экономическом развитии резерватов и других африканских районов[57].

В 1955 г. Конгресс народа, организованный АНК и его союзниками, принял Хартию свободы, ставшую официальной программой АНК и до сих пор не утратившую этого статуса. Хартия была манифестом кардинального политического и социально-экономического переустройства страны на основе равенства всех расовых групп, а также национализации или перераспределения основных средств производства и установления государственного контроля над другими сферами экономики. В Хартии, в частности, говорилось, что «природные богатства недр, банки и промышленные монополии будут переданы в собственность всего народа; вся прочая промышленность и торговля будут контролироваться в интересах благосостояния народа»; «… вся земля будет переделена между теми, кто ее обрабатывает»; «… государство будет помогать крестьянам инструментами, семенами, тракторами и плотинами», «… все смогут занимать землю там, где захотят», «… неиспользуемые жилые помещения будут переданы народу; рента и цены будут снижены»; «… бесплатное медицинское обслуживание и госпитализация будут доступны для всех» [58].

Как известно, правительство обвинило организаторов Конгресса в государственной измене и организовало суд над ними. Обвинение строилось на том, что Хартия – коммунистический документ, а законом 1950 г. коммунистическая деятельность была запрещена. Коммунисты же утверждали, что хотя Хартия и призывает к проведению некоторых мер социалистического характера, она не содержит призыва к национализации всей промышленности и установлению государственного контроля над всей торговлей, а потому не является коммунистическим документом[59]. Мандела писал даже, что воплощение Хартии в жизнь приведет к расцвету капитализма. «При социализме, – утверждал он, – вся власть принадлежит рабочим, а средства производства находятся в их руках и в руках крестьян». Хартия же призывает передать власть «всему народу, т. е. рабочим, крестьянам, людям свободных профессий и мелкой буржуазии». Национализация, предлагаемая Хартией, продолжал он, «нанесет смертельный удар по финансовым и золотодобывающим монополиям и интересам фермеров, которые веками грабили страну… Впервые в истории этой страны неевропейская буржуазия получит возможность иметь собственность под своим именем и право на заводы и фабрики, и торговля и частные предприятия будут процветать, как никогда прежде» [60].

Вряд ли Мандела не знал, что «рабочие, крестьяне, люди свободных профессий и мелкая буржуазия» – это далеко не весь народ (тем более что по марксистской терминологии «мелкая буржуазия» – это и есть крестьяне) – и что даже в СССР кое-какая частная собственность сохранялась, тем более в социалистических странах Восточной Европы. Трудно сказать, писал ли он статью с этими идеями по убеждению или с конспиративными целями. Как бы то ни было, суд, осведомленный в делах теории и практики социализма куда хуже Манделы, с его логикой согласился. На основании этой статьи и выступлений Манделы обвиняемые были признаны невиновными.

Кажется, это единственное решение суда эпохи апартхейда, которое и в ЮАР, и за ее пределами до сих пор считается справедливым, хотя в более поздних документах и АНК и ЮАКП говорилось, что программа Хартии выходит за рамки не только «буржуазной демократии», но даже и «национальной демократии». Так, Сиса Маджола (очевидно, псевдоним) писал в журнале ЮАКП «African Communist» в 1987 г., что «Хартия свободы – это программа народной демократии (а под „народом“ мы подразумеваем рабочий класс, крестьянство, прочую революционную мелкую буржуазию и демократическую интеллигенцию), и демократическая республика, созданная на ее базе, выйдет за рамки классического понимания „буржуазной демократии“ (которое подразумевает власть буржуазии)». Он объяснял, что «к тому есть две причины. Первая – это то, что рабочий класс будет лидирующей силой в новом государстве, и что он использует это стратегическое положение таким образом, что революция будет на пользу ему, а не буржуазии. Хартия свободы уже сама выражает это понятие, когда она обещает контроль над всей остальной промышленностью на пользу народу. Таким образом, Хартия свободы ограничивает право буржуазии производить и торговать, как ей захочется, она ограничивает это право, а это однозначно выражает политическую волю тех, кто до сих пор был жертвами буржуазной эксплуатации. Во-вторых, успешное воплощение демократической программы и стабильность новой республики будут зависеть от искусного сочетания давления вооруженного рабочего класса на правительство как сверху, так и снизу, с целью претворения в жизнь дальнейшей революционной трансформации» [61].

По крайней мере один видный деятель ЮАКП, Бен Тюрок, признал, что он был автором экономической части Хартии[62]. Но даже если считать Хартию документом, не имеющим никакого отношения к социализму, для нас здесь важно другое. По содержанию Хартия значительно ближе к программе КПЮА 1944 г., чем к какому бы то ни было из более ранних или более поздних документов АНК. В ней, как и в программе КПЮА, нет упоминания о национально-освободительной борьбе, национальном угнетении и национальном освобождении; нет и упоминания АНК как национально-освободительного движения. Как и в программе КПЮА, в Хартии есть только призыв к полному равенству всех расовых групп и к радикальному социальному переустройству общества.

«Колониализм особого типа» и национально-демократическая революция

Следующая программа компартии – воссозданной в подполье наследницы КПЮА Южно-Африканской коммунистической партии (ЮАКП) – появилась в 1962 г. Это документ совершенно новый как по характеру, так и по содержанию. Уже название его говорило о многом: «Путь к свободе Южной Африки». В первом же предложении программы говорилось о том, что Южная Африка – это колониальная страна, а потому «непосредственной и первейшей задачей Южно-Африканской коммунистической партии является работа по созданию единого фронта национального освобождения» [63].

Авторы утверждали, что борьба африканских народов против колониализма и империализма являлась основой африканской национально-демократической революции. «В настоящее время, – полагали они, – нужды народа в большинстве регионов Африки лучше всего может удовлетворить создание государств национальной демократии как переходной ступени к социализму». «Минимум основных черт государства национальной демократии, – говорилось в программе, – был определен декларацией 81 марксистской партии в декабре 1960 г.». Далее в ней цитировалось приведенное выше определение государства национальной демократии, принятое на Совещании коммунистических и рабочих партий 1960 г. «Такое государство, – утверждали авторы, – обеспечит наиболее благоприятные условия для развития по некапиталистическому пути к социализму» [64].

Место Южной Африки в африканской революции – особое, поскольку колониализм в ней тоже особый. Понятие «колониализм особого типа» появляется в программе впервые. При таком колониализме «угнетающая белая нация занимает ту же территорию, что и угнетенные, и живет с ними бок о бок» [65]. Однако рецепт борьбы против этого особого колониализма был все тот же: национально-демократическая революция, которая ликвидирует господство белых и установит государство национальной демократии. «Главным содержанием этой революции, – продолжали авторы, – будет национальное освобождение африканского народа… Крушение колониализма и достижение национального освобождения – это основное условие и ключ к продвижению к главной цели Коммунистической партии: созданию социалистической Южной Африки, которая заложит основы бесклассового коммунистического общества» [66]. Руководящей силой национально-освободительной революции в документе назван рабочий класс, который составлял, по мнению авторов, костяк и АНК, и ЮАКП[67].

Впервые в официальном документе ЮАКП говорилось о том, что «патриоты и демократы возьмутся за оружие», создадут «партизанские армии» и будут совершать «различные акты вооруженного сопротивления, которые завершатся массовым восстанием против белого господства». «Коммунистическая партия, – утверждали авторы, – считает лозунг „ненасилия“ вредным для дела демократической национальной революции на новой стадии борьбы». В то же время в программе отвергался индивидуальный террор и осуждались утверждения о том, что «ненасильственные методы борьбы бесполезны или невозможны» [68].

В программе говорилось о полной поддержке партией Африканского национального конгресса как национально-освободительной организации, а также о поддержке Хартии свободы. Хартия, утверждали авторы, «не является программой построения социализма», но «призывает к глубоким экономическим переменам», которые «удовлетворят насущные нужды народа и заложат необходимое основание для продвижения нашей страны по некапиталистическому пути к коммунистическому и социалистическому будущему». «Партия считает Хартию свободы, – говорилось в программе, – подходящей общей декларацией целей для государства национальной демократии» [69].

Многие положения этой программы буквально повторяют текст советских документов по национально-освободительному движению. И определение государства национальной демократии, и связь национально-демократической революции с созданием базы для построения социализма, и определение руководящих и движущих сил этой революции – все эти положения являются почти дословным пересказом документов Совещания коммунистических и рабочих партий 1960 г. или прямой цитатой из них.

Из этого ряда выбивается только идея колониализма особого типа. Ее происхождение не вполне ясно. Некоторые южноафриканские коммунисты считают ее развитием лозунга независимой туземной республики. В переписке видного теоретика партии Джека Саймонса с коммунистом Джоном Пуле Мотшаби связь этих двух понятий упоминалась как нечто само собой разумеющееся[70]. Эдди Малока, единственный южноафриканский историк, работавший с лондонскими архивами ЮАКП, позже исчезнувшими, также недвусмысленно связывал колониализм особого типа с туземной республикой, хотя и писал, что эта идея была не просто развитием коминтерновской резолюции, «но и ответом на те отношения, которые сложились у партии, особенно в Трансваале, с национальным движением в ходе борьбы в 1940-е – 1950-е гг.» [71].

У идеи колониализма особого типа мог быть и другой источник. В своей нашумевшей книге «Бремя черного человека», изданной в 1944 г., Леопольд Маркард, известный южноафриканский либерал и президент совета Южноафриканского института расовых отношений, представил «белую» Южную Африку колониальной державой, а африканские резервации – территории ЮАР, «зарезервированные» за африканским населением, – колониями[72].

В отчете ЦК КПЮА последней легальной национальной конференции партии в январе 1950 г. говорилось: «Отличительной чертой Южной Африки является то, что она сочетает в себе черты как империалистического государства, так и колонии в рамках единого неразделимого географического, политического и экономического целого». Только вывод из этого положения партия делала тогда иной. Поскольку «в Южной Африке неевропейское население, низведенное до положения колонизованного народа, не имеет ни своей собственной территории, ни независимого существования, но почти полностью интегрировано в политические и экономические институты правящего класса», его освобождение, по мнению авторов, могла принести только социалистическая революция, а не национальная[73].

Как бы то ни было, по словам Малоки, «наиболее четко» термин «колониализм особого типа» был «выражен Майклом Хармелом и Расти Бернстейном, ведущими теоретиками партии» [74]. В программе ЮАКП 1962 г. положение о колониализме особого типа было сформулировано в окончательном виде и связано с необходимостью национально-демократической – не социалистической – революции, подразумевавшей борьбу против колонизаторов и победу над ними. Такое незначительное, казалось бы, изменение тезиса имело далеко идущие последствия. До этого Южная Африка воспринималась как страна с единым обществом; с этого времени борьба должна была вестись не за равенство в рамках единого общества – капиталистического или социалистического, – не за ликвидацию цветного барьера, но за избавление этого общества от одной его части – «колонизаторов».