Талейдоскоп - Игра в классики на незнакомых планетах (сборник)

– Я знаю. Поверь, Пилар, я знаю, но сейчас – не время. Где твой маленький, Пилар? Быстрее, быстрее!

Она залезла в вездеход – инопланетянка, названная в честь подружки зимовщика-нелегала. Что ж; им придется привыкать к чужим именам. Шивон активировала выключенный было передатчик:

– Вальдес, это Шивон Ни Леоч, я еду к вам с грузом.

Кубинец молчал.

– Вальдес! Черт, Вальдес, ответьте, или я совсем плохо о вас подумаю!

Может, у них просто пропала связь, как в тот раз.

– Сoncha e su madre[5], если вы улетели, клянусь, я вас…

Они улетели. В зоне зимовщиков осталась непривычная пустота.

– Voy a te matar, Valdez[6], – прошептала она, глядя в безответное небо.

В ухе раздался голос Старшего брата – спокойный, но сквозь покой рвется такое…

– Ни Леоч, сообщите ваше местонахождение.

– Вторая земная зона.

– Немедленно возвращайтесь на борт. Повторяю: немедленно. Борт готов к отлету.

– Роджер. – На борт так на борт. Шивон потянулась перепрограммировать маршрут на панели. Пальцы с трудом попадали по кнопкам.

– И когда вот так сидишь в церкви, даже не разобравшись, какой она веры, – да есть ли разница, этот заброшенный кусок острова так далек от взрывов… – бормотала рядом Пилар. Правильно. Самое время молиться.

– Шивон, где вы? Вы на вездеходе?

– Д-да…

В этот момент машина встала. Сельвенка вцепилась в Шивон всеми конечностями, потянула – надо уходить. Вездеход недовольно загудел. Накренился. Двери блокировало.

Перема-ать…

Существа лопотали что-то на своем языке – не надо ИЭ-сканера, чтоб определить, что страх зашкаливает. Она вдавила аварийную кнопку, машина выпустила их; они вывалились на горячую землю. Под вездеходом расползалась трещина.

– Шивон, послать за вами машину?

– Нет смысла!

Ничего, купол гагаринского корабля – вон он, совсем близко. Сельвенка хватает ее за рукав.

– Пилар! Мы бежим! Очень быстро!

– Ни Леоч, karam tu staru, сейчас же на корабль! – орет в наушниках Старший брат.

– Щ-щас!

Перехватить поудобнее того, кто на руках, уклониться от кочки, которой вздумалось плеваться огнем; горячая земля становится дыбом, мир пошел войной против своих же.

Запах. Сквозь ветер – острый, горячий, синтетический какой-то запах. Знакомый.

* * *

Все главные выходы корабля уже были задраены; Старший брат ждал их у аварийного.

– Ни Леоч! Какого…

И все, что она смогла сделать, – передать ему на руки ребенка. И Старший брат принял его – привычным, профессиональным жестом. Потому что он просто не мог поступить по-другому; потому что он почти всю жизнь учил себя не поступать по-другому – и теперь уже поздно было разучиваться.

И взяв его, он проиграл. Уже беспомощным взглядом обвел столпившуюся живую очередь. Шивон сжала конечность Пилар.

– Пожалуйста, брат Корда, – четко проговорила та, – позвольте нам улететь на вашем корабле. Мы просим убежища. Пожалуйста.

Корда поверх ее головы глядел на Шивон.

– Ни Леоч… – сказал он.

– Любен…

Теперь Шивон четко ощущала запах. Умирающая планета пахла расплавленным на батарее пластилином.

– Любен, во имя Гагарина…

Старший брат махнул рукой:

– Поехали.

* * *

Сельве горела. Гагаринцы старались на это не смотреть. У них и так было достаточно дел: разместить сельвенцев, успокоить, взять образцы пищи для лаборатории. Когда в багажном отсеке настала наконец тишина, Шивон доплелась до общего зала. Там было темно; на старом диване сидел Любен Корда и дышал кислородом.

– Вот тебе и крайний вылет, – сказал он, оторвавшись от трубки и закашлявшись. – Вы вроде за категорией сюда летели, да? Будет вам категория. И направление. Сказать куда?

– Я все возьму на себя, – устало сказала Шивон, опустившись на диван и закрыв ладонями глаза. – И не надо мне про крайний… Из гагаринцев не уходят.

– Как бы вы жили, если б оставили Землю вот такой? – спросил Старший брат. – И как они будут жить? Вы об этом подумали?

Шивон потянулась, забрала у него трубку и вдохнула кислорода.

– Будут жить, – пробормотала она. И почувствовала его руку на своем плече. Теплую руку. Удивилась.

– Рапорт напишу, – тихо сказал Любен, придвигаясь ближе. – Такой рапорт…

– У меня есть на них документы. – Шивон привалилась к нему, прижалась щекой к его плечу.

В багажном отсеке Пилар читала вслух:

– «Странно-семейный рыжий хор слаженно тянет гимн о Христе, в котором – как бы хор ни старался – все равно звучат нотки старинной островной тоски. Так же, наверное, запевал хор, провожая эмигрантов, доверившихся сомнительному счастью третьих палуб, на которых их уносило в океан…»

Где-то позади, в пространстве, горела планета Сельве.

Интерлюдия

Когда они наконец прилетели, страхи ушли, но и ушло и ощущение праздника. Земля удивила их меньше, чем в прошлый раз, – но в то же время будто стала тоньше нить, которая связывала их с родиной.

Прощались со «сходящими на берег» долго; упились в баре космопорта так, что их всех приняли за гагаринцев. Только на второй день Шивон удалось оторваться от честной компании и сесть на экспресс в Дублин.

Улицу О’Коннелла обсадили венерианскими аррихами; видно, земные деревья вышли из моды. И все равно она казалась почти не изменившейся. Так же вздевал руки к небу Джим Ларкин, так же непоколебимо взирал с пьедестала сам O’Коннелл. И почта стояла, и реял над ней триколор.

Шивон думала: «Сколько же мы навидались. Перевидали. Каждая планета – открытие, надо приспосабливать глаза, уши и язык – к новым звукам, к новым цветам, к первым словам. В конце концов новизна утомляет. Хочется вернуться к простоте, вросшей в душу. Простоте и серости переулков родного города, которые знаешь наизусть; к обшарпанности магазинчиков, где твоей семье всегда отпускали в кредит. От изысканного, чужого букета запахов – к аромату яблоневых лепестков».

Нет больше яблонь, остались аррихи и еще какие-то деревья, которым она и названия не знала.

И в кофейне толпился обычный межпланетный люд.

– Мне бы кофе со сливками, – сказала Шивон.

– Простите?

– Кофе. Эспрессо. Со сливками.

– Мокэспресс? С синим льдом? У нас есть марсианская добавка…

– Да нет, – сказала Шивон. – Кофе…

Официантка замерла, зеленые ирландские глаза застыли. На плече замигала лампочка, через пару минут появился менеджер. Живой.

– Вы с корабля? – спросил менеджер. – Сожалею, но кофе запрещен на всей территории Земли, указ Министерства здравоохранения. Можем предложить вам напиток «Бодрость» на основе венерианского корня…

Шивон развернулась и пошла от стойки прочь.

– Тройной мокэспресс, два марсианских и одну «бодрость», – заказал тот, кто стоял рядом.

Боже сохрани – что же сделали они

С городком, что я так любил!

Лоран прилетел к ней на третий день. Шивон обняла его, как потерянного брата. Никогда она так не скучала по нему в космосе – там они могли по несколько лет работать на разных кораблях и видеть друг друга только на экране – и ничего, а здесь…

Они стояли на балконе отеля, и с балкона Дублин казался городом из сна.

– Лоло, Лоло, что это такое? Это не Земля… Я попросила кофе со сливками, а они даже не знают, что это такое…

– Я заказал в ресторане бокал «Кот дю Рон», так на меня смотрели, как на идиота… Конечно, с тех пор как на Роне космодром… Но я, знаешь, как-то упустил это из виду, как-то… забыл.

– У них такой акцент. То есть совсем нет акцента – ты заметил?

– Жуть какая-то. Марсельца не отличишь от бретонца. Приехали, Галасоюз, речевая норма – так ее…

– А как они на нас таращатся…

– «Вы что, с корабля»? – произнесли они хором и рассмеялись.

– О Господи, мы никогда не вернемся на Землю – да?

– Неправда, глупая, – прошептал Лоран, прижимая ее к себе, – неправда. Это мы – Земля. Мы…

– Они вырубили все яблони, – тихо сказала Шивон.

– Ничего, – сказал Лоран. – Ничего…

– Лоло… слушай… кофе запретили… А это – может, тоже запретили?

– Пусть попробуют, – лаконично отвечал Лоран. Он остался французом, как бы ни изменилась его Франция.

Он снова нашел ее губы, и больше она ни о чем не спрашивала. За окном гудел город, чужим сердцем билась незнакомая музыка в барах, и венерианские аррихи распространяли в воздухе беспокоящий, горьковатый запах.

* * *

Потом Лоран уехал к себе в Довиль, а Шивон улетела в Балликасл. Ходила по берегу моря – небольшому отрезку, выгороженному для туристов, где скалы и трава по-прежнему были настоящими. Вроде бы долгожданное родное море – но ничего особенного не чувствуешь, это просто еще один город, где пришлось побывать.

Просто еще одна планета.

И все-таки – Шивон стала перебирать на память все свои рейсы: есть ли во Вселенной другое место, где ей хотелось бы жить?

Разве что – на Омеле, где она как-то отмечала Рождество. К тем планеткам, где проводишь праздники, всегда испытываешь особую нежность.

Тихая ночь, святая ночь

– Пожалуйста, укажите планету, с которой вы прибыли, – попросил автомат.

«Земля», – нажала Шивон.

Узкая кабинка с темно-бордовой занавеской напоминала одновременно аппарат «быстрого фото» и конфессионал тесной старой церковки в Баллиноре.

– Пожалуйста, выберите вашу конфессию, – сказал автомат.

Шивон выбрала «католичество».

– Пожалуйста, выберите язык исповеди…

«Английский, Северная Ирландия», – нажала она.

Голос, которым ее поприветствовал автомат, был действительно голосом ирландского католического священника – этакого отца О’Рейли, доброго и философствующего со своей паствой, втихую пьющего и ходящего на регби по воскресеньям. Типичного, одним словом.

Слишком типичного.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, – сказала Шивон, опустившись на колени. – Последний раз я исповедовалась… очень, очень давно.

– Я слушаю, – сказал виртуальный отец О’Рейли.

Шивон уже почти открыла рот, чтобы изложить машине свои грехи, но отчего-то вдруг прихватило горло. Исповедальный автомат был освящен Ватиканом. Там решили устанавливать такие машины на дальнолетные корабли и «зимовочные» станции, опасаясь, что любовь к Богу у космонавтов пройдет согласно давнему земному принципу – с глаз долой… Шивон отчасти была с Ватиканом согласна. Она боялась улететь слишком далеко от Него. Но сейчас, склонившись у занавески, она отчетливо ощутила, что собирается исповедоваться аппарату «быстрого фото». Пластиковой кабинке.

Она не знала, что побудило ее прийти – в последний раз доктор Шивон Ни Леоч ходила к исповеди, будучи еще зеленой стажеркой, к живому отцу Гжезинскому. Но знала точно, что заставило ее выскочить из автомата, будто ошпаренной, – страх Божий. Подлинный страх.

«Исповедальню» поставили на пятом ярусе Лингвистической исследовательской станции на Омеле – планете, куда все они собирались переезжать. «Господь пошлет тебе покой, веселый человек», – напевали невидимые динамики в коридоре. Где-то там, на Земле, приближалось Рождество.

* * *

– Ну и почему я?

Вопрос был риторическим и просто ненужным – Шивон не собиралась отказываться. Но об этом спрашиваешь, когда тебя оставляют дежурить на Рождество.

– Потому что твоя очередь. Ты здесь год и еще ни разу не дежурила, – напомнила начальник станции. – Имей совесть.

– Она мне еще зачем?

– Здесь на Рождество сплошная благодать, – сказала начальник станции. – Наши соберутся по приемным центрам, станут пить и не будут ссориться с местными. У тебя есть все, что надо, половина роботов активирована, доктор Дюпре остается работать, ему документы в Галактическую аттестационную посылать до первого января…

– А врач?

– У нас же лингвистическая станция, Шивон. Будет нужен доктор – вызывай девятнадцатый галактический или гагаринцев. Аптечный отсек знаешь где.

– Еще кто-нибудь остается?

– А, ну да, – пробормотала начальник станции. – Мои стажеры, на четвертом ярусе. Двадцать особей, пятнадцать наших, пять ксено.

– Стажеры? Они что, и на Рождество практикуются?

– Все не так просто. За ними послали катер, чтобы отвезти на «Щербу». Там рождественская вечеринка для последних курсов. Но вокруг планеты сейчас заносы, со мной связывались с катера – даже в лучшем случае они будут здесь не раньше десяти вечера по местному.

«О вести утешения и радости», – пел динамик.

– Я похожа на воспитателя детского сада? – уныло спросила Шивон.

– Будут шуметь – прочтешь им лекцию.

– Как они?

– Да так себе. Хотя, казалось бы, все у них есть. Эмотивные сканеры, декодеры метафор…

– Мои университеты! Помнишь, как мы интонационные уровни карандашом рисовали?

– Помню. С крючочками. И лексикометрию на пальцах считали…

– И первые словари в «переводчики» забивали, поверх земных языков…

– Ага! И фонозаписи…

– …на «костях»…

– А у этих – декодер метафор. Иисус Мария.

Начальник станции торопилась. Она должна была лететь на «Гринберг», чтобы встретиться с мужем. Они работали на разных кораблях, и у них все время не сходились орбиты, не совпадали вахты. Теперь она смотрела испуганными, но счастливыми глазами. И спешила.

– Если что-то случится – вызывай Центр. Хотя ничего не случится.

– Ну-ну, – сказала Шивон.

* * *

На самом деле Шивон никуда не собиралась. Не хотелось ей ехать на Первую Исследовательскую, где «зимовщики» радостно упьются по самую нейрофузу, отмечая первый год освоения Омелы. Ее это вполне устраивало – остаться на громадной, вмиг опустыневшей станции, бродить тенью отца Гамлета по зимнему Эльсинору, пробираться сквозь джунгли из серебряного «дождя», мимо шаров, таинственно мерцающих в свете генератора-ночника, будто маленькие неизвестные планеты. Вдыхать симулированный запах яблок и корицы. В тихой тоске по своей планете земляне украсили станцию так, что было не продохнуть.

– Межпланетный лингвистический центр, с вами говорит Лингвистическая исследовательская станция, Омела. Я – доктор Шивон Ни Леоч, идентификация – ЗЕЛ, первая категория. Сейчас – пятнадцать ноль-ноль, двадцать четвертое – двенадцатое – две тысячи сто двадцатого по времени станции и предположительному земному, принимаю дежурство.

– Слышу вас отлично, дежурный. Доложите ситуацию.

– Все спокойно.

– Нам докладывали о заносах возле Омелы. Обращайтесь, если возникнут проблемы. До связи, дежурный.

– До связи, Центр.

* * *

В комнате отдыха по спроецированному темному небу летел Санта-Клаус на оленях. Стажеры пошутили: из искусственного снега слепили бабу и на выдающуюся белую грудь прикрепили бейдж начальника станции. Вместо языка изо рта у скульптуры свисала чья-то «хвостовка».

Шивон хмыкнула и уселась у потрескивающего камина с журналом. Она приберегла для себя статью, но никак не хватало времени.

В этот момент на станции дрогнул и погас свет.

– Та-ак, – сказала Шивон.

* * *

– Межпланетный лингвистический центр? Здесь Омела. У нас проблемы. Нет света.

– Я предупреждал вас насчет заносов. Сейчас трудности с подачей энергии по всей Омеле. Отсутствие энергии угрожает чьей-то жизни?

– В общем, нет, – сказала Шивон.

– Могут пострадать живые организмы, результаты научного исследования, редкие биологические экземпляры?

– Э… э, нет. Но запасы еды…

– Аварийный генератор работает?

– Только на одном ярусе. На остальных темно.

– Ну так зажгите свечи, – сказали из Центра. – Рождество, как-никак.

* * *

– Что мы сделали с Богом, Лоран? – спросила Шивон.

– Нет бога, кроме ГАКа, – рассеянно сказал Лоран, уставившись в монитор. – И научный отдел – пророк его. Не знаешь, как пишется в протоколе по новым правилам – «решили» или «постановили»?

– По-моему, «решили». Ты помнишь, когда в последний раз был на рождественской мессе?

– Ma chere, я француз. Мы все католики, но мы не ходим на мессу.

– Это странная планета, – проговорила Шивон, устраиваясь поближе к лампе. – Некоторые из их историй так похожи на наши…

Камин погас, но несколько островков света еще держалось на аварийном генераторе. Лоран устроился в одном из островков и упрямо заполнял формуляры. Было неярко и уютно. Шивон остро ощущала резко возникшую, почти неудобную тишину в месте, которое трещало обычно на всех языках вселенной. Застрявший в глубине комнаты робот мурлыкал «Белое рождество». Шивон подивилась – какой программист и зачем научил его этому? Она хотела переключить робота, но передумала.

– Я исследовала их легенды, – рассказывала она.

Лоран, похоже, ее и не слушал, уткнулся в свой отчет. С потолка ему на лоб свисала гирлянда, он время от времени убирал ее досадливым движением руки.

– Ты же знаешь, история планеты – это история ее легенд… Послушай. Фон Бекман опубликовал статью, мне прислали два дня назад. Так вот, письменные свидетельства доказывают, что Омела еще не так давно была монолингвом.

– Что ж мы раньше не прилетели, – вздохнул Лоран.

– И вот что интересно – по всем преданиям, по крайней мере тем, что расшифровали, выходит, что распад на языки произошел в одной временной точке.

– Это же ненаучно, – сказал Лоран. – Как мы теперь пишемся – имя, идентификация, категория?

– Имя, идентификация, степень, код специальности, – перечислила она.

– Эти образцы что, докосмической эпохи? – расстроился француз.

– Ты меня послушай, – сказала Шивон. – Если верить легендам, распад произошел во время крупного строительства в зоне номер три.

Лоран набрал код специальности и задумался.

– Ты не был в зоне номер три, а я была. Этот город – он недоделан. Выглядит так, будто в один прекрасный момент все просто бросили строительство и разошлись.

Лоран молчал.

– И вот еще. Зона номер один. Наше подопечное отделение. Так вот, в этой зоне омельцы не жили изначально. Произошел массовый исход из зоны четыре-два.

– Понятно. – Лоран наконец отвлекся от документов. – Сорок лет блуждания по пустыне? А море перед ними не расступалось?

– Об этом тоже говорится в легендах, – вполголоса сказала Шивон, которую вдруг пробрала дрожь.

– Ma puce, ты мыслишь земными категориями. За это даже стажеров ругают.

– А Окаменевший город, Лоран? Его так зимовщики называют.

– Иди поищи, может, там найдется статуя жены Лота, – засмеялся Лоран.

Шивон казалось – уж он-то, в такой вечер, сможет ее понять.

– Я иногда думаю, – тихо сказала Шивон, разглядывая осколки света в гирлянде, – может быть, Бог писал этот сценарий не только для нас?

– Разве это не обидно?

– По-моему, нет, – она покачала головой. – Мы-то, если уж совсем честно, испортили Божий план. Может, у кого-то получится лучше…

– Скоро заберут твоих стажеров? – спросил Лоран.

– Обещали к вечеру.

– Роботы в столовой готовят вино и индейку. Уж не знаю для кого. Может, присоединимся?

– У них там что, вечеринка? – раскрыла глаза Шивон.

– Кто их знает… Да ладно, пока это не противоречит трем законам…

– Я на вахте, – сказала Шивон.

– Тебе не надоело? Все время быть на вахте?

– Будто я просилась. Ты ведь понимаешь, о чем я.

Она потянулась и убрала от его лба гирлянду.

В ухе зазвонило.

* * *

– Помогите! – в панике кричал человек. – Помогите! Я в яме! Я не могу выбраться! Черт, кто-нибудь!

– Сэр, пожалуйста, успокойтесь. Успокойтесь, прошу вас. Назовите ваше имя и идентификацию.

– О Господи! Джон Уэнрайт, ЗАК! О Боже! Они упрятали меня в яму и не дают выбраться!

ЗАК. Землянин, американец, коммерсант. Хуже не придумаешь.

– Спокойно. Спокойно, Джон. Меня зовут Шивон Ни Леоч, я дежурный лингвист, я постараюсь вас вытащить. Можете рассказать мне, как вы там оказались?

– Я… Ох… Я просто хотел добраться до тридцать четвертой базы, а на этой трижды клятой планетке не летает ничего!

– Вас предупреждали о заносах?

– Да идите вы!

– Джон, продолжайте, пожалуйста.

– Я думал добраться на вездеходе, а потом эта штука сдохла! Я решил дойти до ближайшей базы и попросить помощи, а они… они меня сцапали! Упрятали в яму! Господи, она глубокая! Я просил их отпустить, а они ни в какую!

– Просили? – Шивон начинала понимать. – Джон, у вас есть традуктор?

– Он заглох!

– Где вы его взяли?

– Купил, где взял!

– Вас предупреждали об ответственности за пользование пиратскими копиями?

– Да идите вы! Вытащите меня отсюда!

– Вы только что нанесли им смертельное оскорбление, Джон. Вы побрезговали их гостеприимством.

– Слушайте, Шинейд, как вас там, пожалуйста, я не хочу умирать в яме. Не хочу умирать в Рождество!

– Все будет в порядке, – сказала она несколько утомленно. – Дайте мне с ними поговорить. Вы можете передать кому-нибудь из них рацию?

– Что? – изумился мужчина.

В конце концов ему это удалось; на мониторе Шивон увидела темно-фиолетовую голову омельца.

– Простите, – сказала она. – Мой земляк неправильно вас понял. Мы неправильно вас поняли, мы просим прощения, мы не хотели ничего плохого.

Сколько раз ей уже приходилось произносить эту фразу? На скольких языках? Самое используемое предложение, которому студентов учат теперь сразу после «меня зовут…».

Ночи на Омеле под темным бордовым небом всегда опасны, а во время заносов – тем более. Омельцы заметили гостя-землянина, бредущего без всякой защиты перед самым наступлением темноты, и решили приютить его в своем временном убежище. Неизвестно, что наврал пиратский традуктор, но землянин так и не поверил, что они хотели добра. Омельцы еще долго уговаривали Шивон оставить гостя с ними: ночь на дворе, куда он пойдет…

– Откуда вы знаете, что они говорили правду? – бушевал выбравшийся из ямы Уэнрайт. – Может, они сожрать меня хотели? Может, они вам лапшу на уши вешают?

– Может быть, – согласилась Шивон. – Мы всегда допускаем такой риск. Мы ведь на другой планете, Джон. Если здешние хозяева вас пугают, может, вам просто начать возить груз из Мичигана в Массачусетс?

– С индейцами мы меньше церемонились, – пробурчал торговец.

– Что, – сказала она, – вы хотите, чтоб с вас сняли скальп?

* * *

Выключив связь, Шивон про себя поблагодарила ответственных за миссию, которые из аварийных номеров первым давали номер лингвистов. Спасатели – ребята простые: прилетают, стреляют, спасают. А им на этой планете еще жить. И когда, в конце концов, будут уже снабжать штатских нормальными традукторами?

* * *

Стажеров неожиданная тишина тоже оглушила. Они собрались в потемневшей аудитории и растерянно вертели головами. Две прошлые недели они провели в постоянной суете: снимали последние показания с фоносинтезатора, наспех доделывали учебные программы для традукторов, шумным муравейником копошились в лабораториях. Они дописывали отчеты о практике, досдавали минимумы, знаки и блоки, гонялись с яруса на ярус за преподавателями, чтобы получить оценку за практику и характеристику. Теперь синтезаторы молчали, забытым багажом оставленные в пустых лабораториях. Неожиданное безделье принесло лишь тянущую пустоту и недоумение.

– Света нет, – сказал кто-то.

На станции быстро холодало.

Шивон от нечего делать попыталась погонять стажеров по действиям лингвиста в экстремальной ситуации, но та же пустота сквозила в их ответах. В конце концов она засадила их за транскрипцию.

* * *

– Омела вызывает Центр. Я дежурный лингвист, отправляюсь делать внешний обход согласно инструкции. У пульта оставлен вахтенный робот.

– Счастливо прогуляться, дежурный.

– Спасибо, Центр.

* * *

Два стажера – юноша и девушка, оба земляне – увязались за ней, рассказывая, что профессор Сташефска уехала и забыла внести зачет в их последний список оценок. Так врать стеснялись, даже когда сама она, Шивон, была стажеркой.

– На чем завалились-то? – спросила она в конце концов.

– Профессор Сташефска решила, что мы мало работали в поле, – жалобно сказала девушка. На бейдже значилось «Лючия Морено».

– А вы вообще там были, стажер Морено?

– Я все время оставалась на станции. – Она опустила глаза. – Конечно, всякий раз места на вездеходе не хватает. Мы же не знали, что так получится…

– Отец меня убьет, – сказал юноша. – Впрочем, он убьет меня уже за Рикки, а если еще прибавить зачет…

– Рикки? – удивилась Шивон. – Кхм… Это он или она?

– Это ксено, – ответила за юношу Лючия.

«Вот вам и смешанные группы, – подумала Шивон с неожиданным злорадством. – Получили, что хотели».

– Вам будет очень трудно.

– Им уже, – сказала Лючия.

Они дошли до самых ворот станции, отгораживающих их от еще не прирученной неизвестности. За воротами – угрожающе-красивое небо, из бордового уже ставшее почти сизым, и темно-красный камень местных селений, напоминающих о выдуманных марсианских городах. А вот снега здесь не было и не будет никогда.

– Может, присядем? – сказала Шивон. – Здесь все равно лучше, чем внутри.

Они присели, прямо на камни – первые, просочившиеся на земную территорию, первые, оказавшие гостеприимство.

– Думаете, мы правда будем здесь жить, доктор Ни Леоч? – спросил мальчик.

Она пожала плечами:

– Мне почему-то кажется, что Омела нам не враждебна. Старые раны не ноют, понимаете? Я давно летаю, мне можно верить.

Стажеры замолчали так уважительно, что Шивон почувствовала себя динозавром.

– А вы были в зоне номер один? – спросила Лючия.

– Естественно.

– А вы видели ту пару, что живет отдельно? В тех… камнях за стенами?

Шивон кивнула. Мысли о той паре вызывали у нее печаль, но с какой-то стороны и обнадеживали. Двое, жившие за пределами Зоны, явно нагрешили, и их выставили прочь. Как по-человечески. Шивон даже разговаривала с ними, оба были любезны, но ничего значащего ей узнать не удалось.

– Психологи говорят, это как-то связано… с нарушением системы личных отношений. У нас бы сказали – сексуальных или даже брачных. Здесь это не совсем то… но для появления плода требуется определенная совместимость. Впрочем, вам это лучше расскажут биологи. – Она вдруг почувствовала себя учителем, объясняющим младшим классам про тычинки и пестики.

– Ох-х… – вздохнул мальчик, явно опять думая о Рикки – кем бы оно ни было.

– А правда, вовсе не похоже, что Рождество? – сказала Лючия.

* * *

– Центр, вызывает Лингвистическая станция Омелы. Мне обещали, что за моими стажерами прибудет катер не позже двадцати двух по местному. Сейчас уже двадцать три, катера нет. Может, вы поторопите его, пока они не транслитерировали всю станцию?

– Омела, это Центр. С вашим катером проблемы, в области Омелы заносы, у катера случился сдвиг по нейрофузе, и его затабулировало… в общем, его сейчас ищут. Как только найдут, отправят к вам.

– Я знаю кого-то, у кого сейчас будет сдвиг по нейрофузе, – печально сказала Шивон.

– Но ведь обещали! – негодовали собравшиеся в главном холле стажеры.

– Он должен был прийти!

– А вечеринка! Мы же не успеем!

– А как…

– И что мне делать с этими яслями? – вопросила Шивон.

– Почему вы у меня спрашиваете? Думаете, вы у меня одни такие? Ждите Деда Мороза, может, он отвезет их на санях?

– А не пойти ли вам, Центр?

– А не пойти ли вам, дежурный?

– О, ч-черт, – сказала Шивон. – Теперь я потеряла картинку.

* * *

Ей только удалось загнать стажеров в аудиторию под присмотром очумевшего от документов Лорана, который сразу начал травить им байки, как замигала кнопка внешнего вторжения. Лючия ходила за ней, как приклеенная, – видно, все надеялась на зачет.

– Доктор Ни Леоч, у нас гости, – сказал дежурный робот.

Она узнала их сразу. Те самые, живущие за пределами города. Совпадение точь-в-точь для рождественской ночи. Один из них держался странно: вздрагивал, переливался, тревожно менял цвета. Другой смотрел на Шивон так виновато, что она сразу поняла: что-то не так.

– Ваш… партнер… болен? – спросила она у второго. Тот по-человечески помотал головой и сказал что-то непонятное. Повторил несколько раз, но традуктор не уловил.

В этот момент внезапно позеленевший партнер тихо съехал на пол «предбанника».

Шивон велела роботам тащить его в главный холл. И позвать доктора Дюпре.

– У нас экстренная ситуация.

Под ногами у нее путалась Лючия.

По опыту Шивон знала: если праздничной ночью нужен врач, лучше вызывать гагаринцев.

У гагаринцев ответили сразу:

– Сестра Харриет, ЗАМ. Станция, я вас не вижу!

– Нас никто не видит, – сказала Шивон. – У нас заносы, кажется, картинку обрубило напрочь. Сестра, у нас тут проблемы.

– Какого он цвета? – потребовала Харриет, когда Шивон ей рассказала.

– Цвета? Ах ты… – Шивон велела роботам переключить весь свет на главный холл. Стало легче. – Зеленого с голубым. Голова темно-синяя.

– Это самка. В смысле, то, что мы называем самкой. Так… Шивон… посмотрите, есть у нее на боку нарост?

– Н-нарост? – Она всегда боялась трогать инопланетян руками. – Секунду.

В этот момент партнер «самки» разразился жаркой и длинной речью, из которой выкрученный на полную мощь традуктор не понял не слова.

– Стажер Морено! Вы когда-нибудь пользовались ИЭ-сканером?

– Я… ну…

– Неважно! Сканер в третьем ящике, живо! Все будет хорошо, – успокаивала она «самца». Тот, похоже, страдал синдромом Туретта в тяжелой форме и не слышал ничего, что говорила Шивон.